"Тридцать лет среди индейцев" - читать интересную книгу автора (Теннер Джон)ГЛАВА IIВ первые весенние дни Нет-но-ква вместе с мужем и всей своей семьей отправилась в Маккинак. Как и в прошлом году, они спрятали меня в Пойнт-Сент-Игнасе, боясь потерять, если в Маккинаке меня увидят белые. На обратном пути, когда мы уже отошли приблизительно на 25— 30 миль от Пойнт-Сент-Игнаса, сильный встречный ветер задержал нас у Ме-нау-ко-кинга, узкого мыса, выступающего далеко в озеро. Здесь мы вместе с другими индейцами и купцами разбили лагерь. В лесах водилось много голубей, на которых охотились мальчики моего возраста и купцы. Раньше мне никогда не доводилось убивать дичь и даже из ружья я ни разу не стрелял. В Маккинаке моя мать купила бочонок пороха, и, так как он немного отсырел, его рассыпали для просушки. У Тау-га-ве-нинне был большой пистолет, каким обычно пользуются коноводы; ободренный дружеским обхождением этого индейца, я осмелился попросить у него разрешения настрелять из этого пистолета голубей. Мать поддержала мою просьбу, [ Один из молодых индейцев сопровождал меня, чтобы присматривать за моими упражнениями в стрельбе. После полудня я убил еще трех голубей, ни разу не промахнувшись.note 5 (У индейцев уважением пользуется только тот мужчина, который на охоте проявляет особенную ловкость.) и мне разрешали часто ходить на охоту, чтобы совершенствоваться в стрельбе. Прошло лето и значительная часть осени, прежде чем мы вернулись в Шаб-а-ви-ви-а-гун. По возвращении мы обнаружили, что многие индейцы тяжело заболели корью (Завезенные белыми болезни — одна из главных причин вымирания индейских племен. Так, оспа, туберкулез, грипп, корь и коклюш скосили в Северной и Южной Америке целые племена. Эти болезни поражают индейцев значительно сильнее, чем белых. Сильные эпидемии оспы (1781/82 и 1801/02 гг. ) унесли 50% индейцев северной зоны прерий. В 1830 г . от «лихорадки» погибли 70 тыс. калифорнийских индейцев и большинство вымерших к настоящему времени племен Орегона в бассейне Колумбии.). Нет-но-ква, зная, что эта болезнь заразительна, не хотела подвергать свою семью опасности. Поэтому мы только пересекли деревню и разбили лагерь выше по реке. И все же, несмотря на эту предосторожность, нам не удалось уберечься от заражения. Из десяти членов нашей семьи, включая двух молодых жен Тау-га-ве-нинне (Полигамия (многоженство) была довольно широко распространена у индейцев и местами сохранилась поныне. Вот почему Нет-но-ква, носившая титул «верховного вождя племени оттава», снисходительно относилась к тому, что у ее мужа было еще две жены.), не заболели только Нет-но-ква и я. Некоторые из них болели очень тяжело, и мы с трудом справлялись с уходом за ними. В деревне многие индейцы умерли от кори, но в нашей семье жертв не было. С приближением зимы наши больные выздоровели и вместе с нами отправились на охотничьи угодья, где мы зимовали в прошлом году. Здесь я научился ставить ловушки на куниц, как это делали другие охотники. В первый день я вышел спозаранок, работал без передышки и возвратился очень поздно, соорудив всего три ловушки (Индейцы весьма искусны в устройстве деревянных ловушек самой различной конструкции, причем они не пользовались никакими материалами, завозимыми белыми.), тогда как опытный охотник может поставить за день примерно 25-30 ловушек. На следующее утро я обошел все свои ловушки, но нашел только одну куницу. Я каждый день делал ловушки, но не мог добыть столько куниц, сколько приносили другие охотники. Моя неопытность, сочетавшаяся с тщеславием, вызывала насмешки со стороны молодых людей. Наконец отец сжалился надо мной и сказал: «Сын мой, я пойду с тобой и помогу строить ловушки». Он сдержал свое обещание и целый день провел со мной в лесу, делая ловушки; с той поры я ловил не меньше куниц, чем другие. Но молодые люди никогда не упускали случая напомнить мне о помощи отца. Эта зима ничем не отличалась от предыдущей; но, поскольку я становился все более опытным и удачливым охотником и научился ставить ловушки, от меня уже не требовали больше выполнения женской работы (Разделение труда между полами возникло на самой ранней стадии индейской культуры. Выполнение домашних работ возлагалось на женщин и детей. Важной отраслью женского труда в охотничьем хозяйстве была обработка шкур и изготовление одежды и обуви. Женщины устанавливали также палатки и собирали съедобные растения. Мужчины, занимаясь охотой, ставили ловушки, снабжали семью мясом.). Весной Нет-но-ква, как обычно, отправилась в Маккинак, прикрепив флаг на своем каноэ. Мне рассказали, что, когда она прибывала в Маккинак, ее как вождя всегда приветствовали пушечным залпом. К тому времени мне не то уже исполнилось 13 лет, не то шел 13-й год. До отъезда я слышал, как Нет-но-ква говорила, что хочет побывать на реке Ред-Ривер, чтобы повидаться там с родичами мужа. Узнав об этом, многие индейцы из племени оттава решили ее сопровождать. Итак, в путь отправилось шесть каноэ, переполненных индейцами. Среди них находился Ва-ка-зи, вождь деревни Вар-гун-ук-ке-зи, то есть «Кривое Дерево», и другие. Сосна, по которой получила название эта деревня, еще стояла там, когда я впервые ее посетил. Это достопримечательное дерево какой-то индеец потом срубил из озорства. На сей раз меня не оставили в Пойнт-Сент-Игнасе. Ночью мы высадились на поросший кедрами берег недалеко от Маккинака. Мать привела меня к французскому купцу, которого она достаточно хорошо знала, чтобы доверять, и он спрятал меня на несколько дней в погреб. Обращались там со мной хорошо, хотя выходить не разрешали. Но эта предосторожность оказалась излишней, так как позднее встречный ветер задержал нас у того места, где теперь живут миссионеры, и там я пользовался полной свободой. Во время нашей вынужденной остановки индейцы напились. Мой отец тоже опьянел, но еще держался на ногах. Разговаривая с двумя молодыми индейцами, он схватил одного из них за рукав рубашки и нечаянно его разорвал. Этот юноша, по имени Суг-гут-тоу-гун (Трут), рассердился и сильно толкнул отца, который упал на спину. Тогда Суг-гут-тоу-гун схватил большой камень и, бросив его в отца, угодил тому прямо в лоб. Увидев это, я испугался за свою жизнь, так как знал, что на острове находится Ме-то-соу-гиа, один из вождей оджибвеев, намеревавшийся с группой воинов напасть на белых. Мне было известно также, что он только ищет повод, чтобы убить меня. Вот почему я убежал в лес, где прятался весь следующий день и ночь. Голод заставил меня вернуться к нашим палаткам, прячась под молодыми кедрами, чтобы посмотреть, что там происходит и можно ли спокойно вернуться. Наконец я увидел свою мать, которая звала и искала меня в лесу; я подбежал к ней и она велела мне идти к отцу, лежащему при смерти. Увидев, что я вошел, отец сказал: «Они убили меня» (Для индейского мировоззрения очень характерно, что тяжелобольной или умирающий считает себя уже покойником; как к мертвому относятся к нему и окружающие.) и потребовал, чтобы я и другие дети сели около него. Говорил он долго. Помню его слова: «Дети, я ухожу от вас, и мне очень грустно, что вы остаетесь в такой бедности». Он не требовал от нас убийства индейца, бросившего в него камень, как сделал бы это другой на его месте. Он был слишком добр, чтобы подвергать свою семью опасности таким приказом. Вот почему молодой индеец, ранивший отца, остался с нами, хотя Нет-но-ква и предупреждала его об опасности, угрожавшей ему на реке Ред-Ривер, где у ее мужа много влиятельных родичей, которые захотят отомстить за него. Но отец не умер. Прибыв в Со-Сент-Мари, мы сложили все вещи в небольшое торговое судно фактории, направлявшееся к северному берегу озера Верхнее, и последовали за ним в наших каноэ. Ветер был попутный; мы двигались быстрее судна и прибыли к портиджу (Портиджом, или волоком, называют участки реки с перекатами, через которые нельзя пройти на каноэ. Здесь высаживаются на берег, освобождают легкие берестяные лодки от груза и переносят их к тому месту, откуда можно продолжать плавание. Груз тоже переносят по суше. Около больших волоков, где индейцы из-за перегрузки задерживались на длительное время, возникли поселки и фактории. В дальнейшем портидж переводится как волок.) на десять дней раньше. Наконец и торговое судно бросило якорь на некотором расстоянии от берега; отец и его два сына, младший, Ва-ме-гон-э-бью (Украшающий Себя Перьями), и старший, Ке-ва-тин (Северный Ветер), перегрузили наши вещи. Спрыгнув в трюм, Ке-ва-тин ударился коленкой об узел веревки, которой был перевязан тюк с товаром, и нанес себе рану; от этого ему не суждено было оправиться. Ночью колено страшно распухло, а на следующий день брат уже не мог выйти из палатки. Через 8-10 дней мы шли по большому волоку, причем брата пришлось нести на плечах, положив его на одеяло, прикрепленное к двум палкам. Но ему было так плохо, что приходилось часто останавливаться, и это нас задерживало. Свои каноэ мы оставили в фактории; и, дойдя до другого конца волока, затратили несколько дней на изготовление небольших лодок (Индейцы алгонкины необычайно искусны в изготовлении каноэ.). Когда они были уже почти готовы, отец послал меня с одной из своих жен обратно в факторию за какими-то забытыми там вещами. На обратном пути мы встретили двух мальчиков, которые велели нам идти быстрее, ибо отец лежал при смерти и хотел посмотреть на меня в последний раз. Войдя в палатку я понял, что теперь отец действительно скоро умрет так как, увидев меня, он не мог произнести ни единого слова. Через несколько минут его дыхание остановилось. Рядом с отцом лежало его ружье, которое он совсем недавно держал в руках, чтобы застрелить молодого индейца, ранившего его в Маккинаке. Утром, когда я уходил к волоку, он, казалось, чувствовал себя хорошо. Мать рассказала мне, что муж ее стал жаловаться на боль только после полудня. Отец вошел в палатку со словами: «Все же я должен умереть. Но так как я ухожу, со мной уйдет и юноша, виновный в моей смерти. Я надеялся прожить достаточно долго, чтобы вырастить из вас мужчин, но приходиться умереть, оставляя вас в нищете, и некому будет позаботиться о вас». С этими словами он пошел к выходу, чтобы застрелить молодого человека, сидевшего у входа в свою палатку, но Ке-ва-тин заплакал и проговорил: «Отец, будь я здоров, я помог бы тебе убить этого человека, а после его смерти защитил бы моих младших братьев от мести его друзей; но ты же видишь мое состояние, я тоже скоро умру. Мои братья еще молоды и слабы; если ты прикончишь этого человека, нас всех убьют». Отец ответил: «Сын мой, я слишком сильно тебя люблю, чтобы отказать тебе в какой-либо просьбе». С этими словами он вернулся в палатку, сказал еще несколько фраз, спросил, где я, велел тотчас найти меня и умер. Мать купила у белых купцов гроб, в котором тело моего отца на повозке доставили к фактории у Большого волока (Гранд-Портидж); там его похоронили на кладбище белых. Покойного сопровождали двое сыновей и юноша, виновник несчастья. Один из братьев чуть не убил его, но другой перехватил руку, уже занесенную для удара. Вскоре после смерти отца мы снова двинулись в путь к Ред-Ривер. Брата Ке-ва-тина, как и прежде, несли на носилках, когда приходилось оставлять каноэ. Мы миновали уже два волока и подошли к третьему, называвшемуся Мус, когда Ке-ва-тин сказал нам: «Дальше следовать я не могу. Здесь я умру». Нет-но-ква решила остановиться, а наши спутники тронулись дальше, причем часть нашей семьи тоже примкнула к индейцам, уходившим к Ред-Ривер. В лагере остались только Нет-но-ква, одна из молодых жен Тау-га-ве-нинне, старший брат Ва-ме-гон-э-бью, Ке-ва-тин да я, самый младший из всех. Когда мы остановились на берегу озера Мус, вода которого так же холодна и чиста, как в озере Верхнем, лето было в самом разгаре, ибо ягоды уже поспели. Озеро Мус — маленькое и круглое; как бы далеко ни удалялось каноэ от берега, его всегда было видно. Только двое из нашей группы были в состоянии охотиться. Но я был еще очень молод и у меня не было охотничьего опыта. Вот почему мы боялись, что, оставшись одни, будем нуждаться во всем необходимом. Мы захватили с собой сеть, которой пользовались в Маккинаке. Поставив ее, в первую же ночь поймали около восьмидесяти форелей и белой рыбы. Ознакомившись с местностью получше, мы сумели добыть шесть бобров, несколько выдр и виверрnote 6. Кроме рыбы и дичи, у нас были еще небольшие запасы кукурузы и жира, так что жили мы совсем неплохо. Но когда стали приближаться холода, Нет-по-ква сказала, что зима будет длинной и лютой и что она не рискует остаться здесь, так как поблизости нет ни индейцев, ни белых. Ке-ва-тин совсем расхворался и так ослабел, что мы добирались до волока очень медленно. Когда мы туда прибыли, вода начала уже замерзать. Брат прожил еще один-два месяца после нашего приезда и умер в начале зимы. Старая индианка похоронила его рядом с мужем, повесив над могилой один из своих флагов (Уже упоминавшиеся выше флаги — знаки отличия вождей. Они были введены белыми для знатных предводителей племен, с которыми они вели переговоры и заключали выгодные им сделки. Нет-но-ква, как уже говорилось, была верховным вождем племени оттава.). С усилением морозов начались лишения. Мы с Ва-ме-гон-э-бью не были в состоянии добывать столько дичи, сколько нам требовалось. Ему исполнилось 17, а мне 13 лет. Между тем дичи там было мало. С каждым днем становилось все холоднее, и мы покинули факторию и поставили нашу палатку в лесу; где было легче раздобыть дрова. Мы с братом делали все что только могли, чтобы не умереть с голоду. Охотясь, мы уходили обычно за два-три дня пути от стоянки, но часто приносили домой ничтожное количество мяса. На одной из наших охотничьих троп мы соорудили себе из кедровых веток заслон от ветра, за которым так часто разводили огонь, что сильно высушили его; однажды, когда мы спали, заслон загорелся. Пересушенные ветки кедра взрывались, как порох, но, к счастью, мы отделались небольшими ожогами. На обратном пути, еще далеко от лагеря, мы должны были переправиться через реку с таким бурным течением, что вся она никогда не замерзала. Было холодно, деревья трещали от мороза, и все же мы провалились под лед — сначала я, а потом брат. Пытаясь выбраться на льдину, он вымок до нитки, а я промочил только ноги выше колен. Руки у нас так закоченели от холода, что прошло много времени, прежде чем удалось снять лыжи (Индейские лыжи-ракетки, по форме напоминающие ракетку, служат не для скольжения, а для хождения по глубокому снегу; их надевают, чтобы не проваливаться в сугробы. У северных племен лыжи приобрели такое важное значение, что можно говорить о своеобразной «лыжной культуре». Сделанная из кедра рама лыж обтягивается сеткой, искусно сплетенной из тонких кожаных полос.); к тому же наши мокасины и высокие кожаные гамаши-ноговицы (Индейские гамаши-ноговицы делались из оленьей кожи, иногда украшались кожаной бахромой, вышивкой и бисером. Зимой они предохраняли от холода, а летом от шипов растений и укусов насекомых.) затвердели на морозе, как только мы выбрались из воды. Брат совсем пал духом и заявил, что умрет. Трут мы тоже промочили и поэтому, выйдя наконец на берег, не могли зажечь огонь. Мокасины и ноговицы так одеревенели на морозе, что мы не могли двигаться; тут и мне стало казаться, что пришел наш последний час. Но я не был похож на своего индейского брата и не хотел покорившись судьбе, ожидать смерти. Я все время старался как можно больше двигаться, а он улегся на сухом месте на берегу, откуда снег сдуло ветром. Наконец мне удалось найти кусочек совсем сухого гнилого дерева, которым я воспользовался как трутом, и, на наше счастье, развел огонь. Мы тотчас занялись оттаиванием и сушкой мокасин, а как только они немного просохли, надели их, чтобы набрать топлива для большого костра. К ночи мы уже развели хороший костер, платье просохло; хотя есть нам было нечего, нас это не беспокоило после тех мучений, которые мы испытали, дрожа от холода. На рассвете мы тронулись в путь и вскоре встретили мать, захватившую с собой сухую одежду и немного пищи. Нет-но-ква ждала нас домой к закату прошедшего дня, но знала, как трудно переправляться через бурную реку. С наступлением темноты она уже не сомневалась в том, что мы провалились под лед. Тогда она собралась в путь, прошла всю ночь и действительно встретила нас недалеко от места происшествия. Так жили мы в нужде, находясь постоянно на грани голодной смерти, пока наконец в факторию не пришел мужчина из племени маскегов («Маскеги» — искаженное маскегон (не смешивать с мускогской семьей языков, к которой принадлежат, например, чоктавы, семинолы и др. ). Маскегоны — одно из подразделений племени кри, делящегося на равнинных кри и болотных «маскегов». Это название происходит от алгонкинского словосочетания «маскигок», то есть «те, что с болота» («маскег» означает болото).), или болотных индейцев, по прозвищу «Курильщик». Застав нас в столь бедственном положении, он предложил отправиться вместе с ним в его края. Этот индеец обещал добывать для нас дичь, а весной проводить обратно до фактории. Мы пошли с ним на запад и, затратив на дорогу целых два дня, прибыли в местность, называемую Ве-сау-ко-та-си-би, что означает «река Сожженного Леса», где стоял его шалаш. Он приютил нас под своей крышей, и, пока мы у него оставались, нам не приходилось испытывать нужды. Таков и поныне обычай, распространенный у индейцев, живущих вдали от белых. Но оттава и другие индейцы, осевшие вблизи поселений белых людей, стали на них походить и дают что-либо лишь тем, кто может за это заплатить. Если теперь, когда с той поры прошло много, много лет, кто-нибудь из семьи Нет-но-квы встретит кого-либо из родичей Курильщика, то назовет его братом и будет относиться к нему по-братски. Едва мы вернулись к волоку, как другой индеец из того же рода маскегов предложил нам отправиться вместе с ним к большому острову на озере Верхнем, где, по его словам, водилось много карибу (Карибу — общее название североамериканских подвидов северного оленя.) и осетров. Он не сомневался, что там ему удастся обеспечить нас всем необходимым. Итак, мы последовали за ним, тронувшись в путь ранним утром, и достигли острова еще до наступления темноты, хотя шли против ветра. На острове в углублениях скал мы нашли так много яиц чаек, что не могли их все собрать. Тотчас после нашего прибытия мы закололи копьем двух-трех осетров, так что действительно голодать не пришлось. На следующий день Ва-ге-ма-вуб, которого мы называли шурином, так как он был дальним родичем Нет-но-квы, пошел на охоту и вечером вернулся с двумя карибу. Нам пришлось идти целый день, чтобы добраться от берега острова до большого озера, в которое впадает маленькая речушка. Здесь мы нашли бобров, выдр и другую дичь. И пока мы жили на острове, у нас всегда было достаточно пищи. Мы встретили здесь родичей Ва-ге-ма-вуба, с которыми пустились в обратный путь к волоку. У них было восемь каноэ, так что вместе с нашими образовалась группа из десяти лодок. Ночь была тихой, и, когда мы отплывали на рассвете, вода была совсем гладкой. Мы уже отошли от берега на 200 ярдов , как вдруг все каноэ остановились, а вождь обратился с призывом к Великому духу, моля его, чтобы он помог нам благополучно пересечь озеро. «Ты создал это озеро, — сказал он, — ты создал нас, твоих детей. В твоей власти успокоить воду и дать нам невредимыми переплыть на другую сторону». Так молился он минут пять-десять, а потом бросил в озеро немного табака (Обычай принесения табака в жертву могучим духам до настоящего времени широко распространен среди индейцев. Курение знаменитой трубки мира калумет имеет также религиозное значение, подчеркивая торжественность церемонии.), и его примеру последовали индейцы, сидевшие в других каноэ. Затем все сразу начали грести, а старый вождь затянул молитвенный гимн, смысл которого я уже точно не помню. К тому времени я позабыл свой родной язык и сохранил весьма смутное представление о религии белых. Но я хорошо помню, что заклинания вождя, обращенные к Великому духу, произвели на меня глубокое впечатление своей торжественностью. Индейцы тоже, казалось, поддались этому настроению. Ведь находясь на огромном озере в хрупких каноэ из древесной коры, они особенно остро ощущали свою зависимость от силы, управляющей ветром и волнами. Они усердно гребли, сохраняя молчание, и еще до темноты достигли Большого волока, причем озеро все время оставалось спокойным. Я уже пользовался тогда полной свободой, индейцы совсем за мной не следили, и мне было легко оставить их навсегда. Но я полагал, что отец и все мои родные убиты, и к тому же хорошо знал, какая жизнь, полная тяжелого труда и лишений, ждала меня у белых. Ведь у меня не было там ни друзей, ни денег, ни имущества, и я боялся ожидавшей меня крайней нищеты. Между тем я видел, что у индейцев все, кто был слишком молод или слаб, чтобы охотиться самостоятельно, всегда находили себе покровителей. К тому же индейцы стали относиться ко мне с большим уважением, считая как бы человеком своей расы. Поэтому я решил хотя бы на время остаться у них. Но я всегда надеялся, что когда-нибудь вернусь к белым и буду жить среди них. Итак, мы опять возвратились к волоку, откуда нас дважды увозили гостеприимные маскеги, и должны были решить, что же делать дальше. Наша мать приняла наконец решение осуществить первоначально задуманный поход к реке Ред-Ривер. Но мы узнали от одного торговца, что зять Нет-но-квы, отделившийся от нас еще на озере Мус, когда мы остались там с Ке-ва-тином, был убит во время попойки каким-то стариком. Торговцы довезли вдову до озера Рейни-Лейк, и она просила передать, чтобы мы к ней присоединились. Это сообщение было еще одним поводом поторопиться с отъездом на Ред-Ривер, и мы решили отправиться в путь без промедлений. Свое каноэ мы до этого сообщения одолжили купцам, которые нагрузили его тюками с товаром и послали на Ред-Ривер. Так как у них было еще несколько лодок, Нет-но-ква попросила посадить в каждую из них по одпому-два члена своей семьи до встречи с нашим собственным каноэ. Через пару деньков мы встретили французов, плывших на нашем каноэ, но они отказались вернуть нам его. Тогда Нет-но-ква взяла лодки без их согласия, нагрузила нашим имуществом, и мы отправились дальше. Французы не осмелились возражать Нет-но-кве. Мне никогда не приходилось встречать среди индейцев другого человека, будь то мужчина или женщина, который пользовался бы таким авторитетом, как Нет-но-ква. Она делала все что хотела как с белыми купцами, так и с индейцами. Объяснялось это, вероятно, тем, что она всегда поступала правильно и справедливо. Прибыв к Рейни-Лейк, мы нашли там дочь старой индианки у приютивших ее людей, но она была в весьма плачевном состоянии. Нет-но-ква долго обсуждала с ней положение, в каком оказалась наша семья, рассказала о наших несчастьях и потерях, о смерти мужа и сына. Говорила мать и о том, что оба оставшихся в живых сына еще очень молоды, но уже кое на что годятся, и поскольку она проделала такой долгий путь на Ред-Ривер для охоты на бобров, то отнюдь не намерена возвращаться назад. Мы с братом слушали этот разговор с большим интересом, хотя нашего мнения никто не спрашивал. Поскольку было решено идти к реке Ред-Ривер, мы продолжили наше путешествие к Лесному озеру, которое индейцы называют озером Песчаных Холмов. Почему белые именуют его Лесным, я не понимаю, ведь там не так уж много леса. На озере дули сильные ветры, и волны так захлестывали наш каноэ, что я с трудом успевал вычерпывать воду большим котелком. К осени мы прибыли к озеру Грязной Воды, которое белые называют Виннипег (Название «Виннипег» произошло от алгонкинского слова «оуинипег», что означает «грязная» или «вонючая вода». Так индейцы называют соленую морскую воду (в отличие от пресной озорной). Поселившиеся вокруг озера Виннипег оуинипеги (в настоящее время называемые виннебаго) пришли сюда с морского побережья, и поэтому соседи прозвали их «людьми вонючей воды». Позднее и озеро получило это название.). Здесь старая Нет-но-ква, отступив от своих правил, вдруг запила, видимо подавленная горем, лишениями и потерей близких людей, после того как она покинула родной кров. Она быстро захмелела. Несмотря на поднявшийся сильный ветер, мы по своей неопытности и наивности решили отнести старую женщину в каноэ и перебраться с ней на другой берег. Торговцы говорили нам, что ветер будет неблагоприятным, но мы не обратили на это внимание и пустились в плавание. Так как ветер дул с берега, то около него озеро было сравнительно спокойным, но стоило нам отойти немного дальше, как волны с огромной силой начали бить в каноэ. Мы поняли, что поворачивать лодку и возвращаться опаснее, чем плыть прямо по ветру. Между тем солнце зашло и ветер усилился. Считая себя погибшими, мы расплакались. Тут старая индианка вдруг протрезвилась, сразу поняла опасность нашего положения, вскочила и прежде всего обратилась к Великому духу с громкой проникновенной молитвой; после этого она с поразительной энергией взялась за весло, ободрила нас и показала Ва-ме-гон-э-бью, как нужно править лодкою. Но когда мы уже подходили к берегу и Нет-но-ква узнала место, к которому приближалась лодка, она пришла в ужас: «Дети, нам в самом деле суждено погибнуть. У этого берега много больших скал, скрытых под водой, и наше каноэ разобьется в щепки. Но нам ничего не остается, как править прямо на берег. И хотя мы не различаем скал, все же нам, возможно, удастся пройти между ними». Так и случилось. Наше каноэ выбросило на песчаную отмель. Мы тотчас выскочили и вытащили лодку на берег подальше от набегавших волн. Едва успев разбить палатку и разжечь костер, мы начали шутить над опьянением Нет-но-квы и ее волнением, когда она протрезвилась. Утром мы убедились, что берег был именно таким, каким его описала Нет-но-ква, и что в полной темноте мы пристали в таком месте, куда даже при дневном свете не рискнул бы подойти ни один индеец. Большую часть следующего дня, а он выдался солнечным и безветренным, мы затратили на то, чтобы просушить вещи, и только вечером поплыли дальше к устью Ред-Ривер. Добрались мы туда поздно ночью и, заметив поблизости шалаш, пристали к берегу и улеглись, не зажигая огня и стараясь не шуметь. Нам не хотелось потревожить людей, о которых мы к тому же ничего не знали. Утром они первыми разбудили нас. Оказалось, что это семья одного из братьев Тау-га-ве-нинне, то есть именно те родичи, с которыми мы хотели встретиться. |
|
|