"Кто следит за Амандой?" - читать интересную книгу автора (Тейлор Дженел)

Глава 7

Прошло два часа. Аманда уже распаковала свои вещи, немного освоилась в доме и трижды перечитала письмо с инструкциями. Клара только что ушла, такая же неразговорчивая, как и в первый момент, их встречи.

Томми играл в манеже с говорящей мышкой, Аманда стояла у окна в гостиной – конечно же, не в той, с кактусом, и, глядя в окно, радовалась погожему солнечному дню. Это был второй необычно теплый день в декабре, и неожиданно Аманде захотелось прогуляться и осмотреться в этом новом для нее районе. Она, правда, работала в Манхэттене в течение нескольких лет, но ей никогда не доводилось просто прогуливаться по этому району. После работы она спешила домой, чтобы позаботиться о матери, позднее ей не терпелось поскорее увидеть Томми. И всегда по дороге нужно было заскочить за продуктами и зайти в прачечную.

Теперь, по крайней мере, в течение месяца, у нее будет что-то вроде отпуска. Согласно инструкциям она должна была сидеть на кожаном диване – обязательно на диване, а не на одном из стульев! – в течение одного часа, в десять тридцать и в три тридцать.

Часы показывали десять двадцать пять.

Она села на диван. Некоторое время Аманда смотрела на портрет. Впечатление было странным: художнику удалось передать ощущение настоящей семьи. Это было застывшее мгновение, мгновение, которого не существовало в действительности.

Фотографии лгут, решила Аманда.

Три девочки были совершенно не похожи друг на друга, и все же в выражении их лиц было что-то общее – «седжуиковское», то, что они унаследовали от Уильяма.

Портрет взволновал ее, и Аманда решила сосредоточиться на дедушкиных часах, наблюдая за медленным движением стрелок. Инструкции гласили, что в это время она не должна ничего делать, даже читать. Однако ей разрешалось разговаривать с Томми или читать ему вслух. Аманда взяла в руки его любимую книжку и начала читать сыну сказку о говорящей корове.

До истечения часа оставалось десять минут, когда Томми сильно раскапризничался, и никакие ее уговоры не помогали. Он хотел, чтобы его вынули из манежа, но ведь Аманде не разрешалось вставать.

«Как все это нелепо, – подумала она. – Я не буду соблюдать эти дурацкие правила, если это будет создавать неудобства для Томми».

«Будет установлено постоянное наблюдение...»

Аманда вскочила. Она успокоила Томми, потом подошла к окну посмотреть, не стоит ли на улице кто-нибудь, наблюдая за ней через окно центрального эркера, прикрытого лишь прозрачными занавесками. При мысли об этом все внутри у нее похолодело.

Она выглянула на улицу через боковое окно, прячась за бархатной портьерой. По тротуару сновали люди, через дорогу перебегали разносчики, на велосипеде проехал курьер. Неужели в этот момент кто-то следит за ней?

«Ужас! Я не выдержу целый месяц, – сказала себе Аманда. – Это просто невозможно».

«И куда же ты в таком случае отправишься? – вынуждена была она задать себе вопрос. – Для начала надо пойти прогуляться». Ей нужен был свежий воздух, ей совершенно необходимо было собраться с мыслями. Было ровно одиннадцать тридцать. По крайней мере, хоть этот час закончился.

Она надела на Томми курточку и шапку, приготовила бутылочку с питьем, нарезала банан, взяла йогурт и вышла из дома. Покинув особняк, Аманда тут же почувствовала облегчение.

Так приятно выйти на свежий воздух! Аманда довезла коляску до угла, подождала, пока зажжется зеленый свет, и перешла через дорогу, направившись к Центральному парку.

Когда они дошли до входа в парк, Томми начал капризничать и плакать, поэтому Аманда решила присесть на свободную скамейку у киоска с хот-догами, чтобы не оказаться в толпе посетителей парка. Подростки на скейтбордах, мамаши с прогулочными колясками, бизнесмены, дети, хозяева, выгуливающие собак, – люди самых разных возрастов и национальностей направлялись в парк или выходили из него. И голуби. Множество голубей.

– Один промах уже есть, – раздался низкий мужской голос. – Еще два, и ты окажешься на улице.

Аманда резко повернулась вправо. На соседней скамейке сидел мужчина очень приятной наружности – темноволосый и темноглазый. На вид ему было немногим больше тридцати.

В руках у него был листок бумаги, очень напоминавший инструкции, которые Аманда получила от Уильяма.

– Второй параграф, вторая строка, – произнес мужчина, не глядя на нее. – Аманда Седжуик должна сидеть на кожаном диване в гостиной по часу дважды в день, в десять тридцать и три тридцать. Ты встала раньше времени.

«Будет установлено постоянное наблюдение...»

– Кто вы такой? – не скрывая возмущения, спросила она. – Откуда вам известно мое имя? Как вы узнали, что я раньше времени встала с дивана?

Кое-кто будет наблюдать за тобой...

– Это моя работа, – ответил мужчина и убрал листок в карман кожаной куртки.

– Да кто вы такой, в самом деле?! – закричала Аманда на мужчину, но ее крик напугал мальчика, и малыш снова заплакал.

Аманда наклонилась над ним, пытаясь успокоить ребенка и хоть чуть-чуть успокоиться самой. Когда она оглянулась, незнакомец уже исчез.

Поднялся пронизывающий ветер, и Этан плотнее замотал шею серым шерстяным шарфом. Он шел по Коламбус-авеню и пытался отделаться от образа Аманды, склонившейся над прогулочной коляской. Ну почему она такая красивая? Ну почему во всем этом должен быть замешан ребенок? Ну почему именно ему, Этану, надо заниматься всем этим?

«Ты не обязан ничем заниматься, – напомнил он себе. – Уильям попросил об услуге, ты можешь отказаться». Он все еще может отказаться. Сесть в свою машину, поехать домой и посмотреть, что еще там нужно починить Нику Марроу.

– Ты сам нуждаешься в починке, – пробормотал он себе под нос.

Этан знал, что именно по этой причине Уильям Седжуик обратился к нему с данной просьбой. Однажды Уильям помог Этану выкарабкаться, и теперь он вновь выступал в роли «доброго самаритянина», заставляя Этана «вернуться домой» к жене и ребенку.

Но почему именно эта женщина и этот ребенок? И, Бога ради, почему именно он, Этан? Зачем Уильяму Седжуику понадобилось, чтобы рядом с его красивой дочерью и прелестным внуком оказался ожесточившийся, бездушный отшельник?

– Проклятие! – выругался он себе под нос и прибавил шагу. Он шел очень быстро и без особой цели.

Без особой цели.

Были времена, когда Этан презирал фразы, подобные этой. В те времена каждая секунда была у него на счету, и каждый сделанный им шаг имел смысл. Не было времени, не было желания тратить его на бесцельные прогулки или на бесплодные размышления. Не было времени ни на что, кроме работы.

Этан Блэк, бывший биржевой рейдер[4], один из самых уважаемых и самых проклинаемых бизнесменов в Нью-Йорке, не смог бы сделать такую успешную карьеру, если бы попусту терял время.

Перед глазами вновь возник образ сына Аманды, укутанного в голубую с опушкой курточку и такую же шапочку. Этан крепко зажмурился, пытаясь отогнать видение.

Томас Седжуик, одиннадцать месяцев.

Седжуик. Аманда дала мальчику фамилию Уильяма Седжуика. Скорее всего, она сделала это ради денег. В досье, которое он получил от юристов Уильяма, говорилось, что отец никогда не принимал и не принимает участия в воспитании мальчика. Этан спросил себя: а каким бы отцом был он сам? Впрочем, ему и спрашивать было не нужно. Он знал ответ. Одним из самых дрянных. Он бы очень редко видел своего сына, редко слушал его гуканье и воркование. Он видел бы своего ребенка, будь то мальчик или девочка, только тогда, когда это было удобно ему, Этану.

Перед глазами возник другой образ. На этот раз женский: красивая женщина с мягкими длинными белокурыми волосами, умными голубыми глазами, фигура модели с обложки журнала «Плейбой», образованная – окончила один из лучших женских колледжей – «Семь сестер».

За неделю до своей гибели Кэтрин официально объявила о своей беременности. «Мистер и миссис Блэк ожидают своего первенца...»

С момента смерти Кэтрин стоило Этану увидеть ребенка, особенно совсем близко, и ему становилось трудно дышать. Он иногда задавался вопросом: а какие волосы были бы у его ребенка – прямые и темные, как у него самого, или как у его покойной жены – волнистые и белокурые? Какие глаза – темно-карие, как у него, или голубые, как у Кэтрин?

Он не смог защитить дорогих ему людей, а она до конца боролась за то, чтобы сохранить семью. Кэтрин боролась до конца. Этан так и не узнал, какими были ее последние секунды, и, наверное, это было к лучшему. В отчете судмедэксперта и рапорте следователя говорилось, что Кэтрин застрелил снайпер. Она ничего не успела понять. И скончалась очень быстро, почти мгновенно.

У нее в ногах нашли детские пинетки, которые она вязала. Светло-желтого цвета, потому что они еще не знали, кто родится – мальчик или девочка. Срок был слишком маленький, да Кэтрин и не хотела этого знать.

Возможно, это тоже было к лучшему. Кэтрин погибла на четвертом месяце беременности. И в этих смертях Этан винил себя.

– В этом нет твоей вины! – сказал Уильям Седжуик. То же самое ему сказали в полиции. То же самое ему говорили психиатры. Но в семье Кэтрин считали иначе. Они потребовали, чтобы Кэтрин похоронили на их семейном участке пенсильванского кладбища, в штате, где она выросла и где до сих пор жила ее семья, и Этан, конечно же, согласился.

Достаточно было того, что здесь у нее отобрали не только ее жизнь, но и жизнь неродившегося ребенка. Здесь она не смогла бы обрести вечный покой.

Этан глубоко втянул холодный зимний воздух, и на секунду перед его глазами возник домик в далеком Мэне, слезы подступили к его глазам. Кругом были люди, тысячи людей, вечно спешащие, они равнодушно проносились мимо, и это его устраивало. Это так типично для Нью-Йорка. Вокруг вас будет восемь миллионов человек, но ни один не обратит внимания на взрослого плачущего мужчину.

Или на убийцу, который средь бела дня собирается застрелить беременную женщину, вяжущую пинетки.

Этан не имел представления, как бы он поступил, если бы Аманда решила зайти в парк. Он ни за что бы не последовал за ней: теперь он никогда не сможет войти в этот парк. Но и следить, как она исчезает в толпе, и не знать, все ли с ней в порядке, для него также было бы невыносимо.

Парк совершенно безопасен, убеждал он себя. Но только не для жены Этана Блэка. Больше все это не должно было иметь никакого значения, ведь он уже не был тем Этаном Блэком, каким был три года назад.

Но это по-прежнему имело значение.