"Штамп Гименея" - читать интересную книгу автора (Веденская Татьяна)

Глава 4. Курс молодого бойца

Интересно, кто-нибудь когда-нибудь пытался вывести зависимость длительности страдания от пережитого горя? Ну, есть же законы, по которым сила одного пропорционально равна квадрату чего-то там другого. Возможно, что и со страданиями человеческими также. Согласитесь, неправильно убиваться годами из-за того, что разбилась какая-то там красивая тарелка или чашка. Стало быть, если сумма вынесенной неприятности – величина незначительная (можно ввести прогрессирующую шкалу, как у юристов: до ста рублей, до тысячи рублей, свыше пяти тысяч рублей), то и горевать по потере надо недолго (до одного дня, до одной недели, до месяца). Но не более года, чтобы не было соблазна предаваться печали всю оставшуюся жизнь. Если, например, у тебя сгорела дача и горя явно тянет на что-то гораздо большее, чем пять тысяч рублей, все равно страдать больше года ты права не имеешь. К тому моменту, как март и апрель сменились на май, мое настроение улучшилось окончательно, а призрак Андрея окончательно перестал тревожить мое сердце. Подумаешь, первая любовь! Будет и вторая. Мама всегда говорила:

– Личные трагедии и драмы – не повод рушить всю свою жизнь.

– А что – повод? – интересовалась я.

– А ничего! – надувалась мама. – Есть же такой термин – срок траура. Даже над покойником не плачут вечно, а ты, прости Господи, над какими-то тройками убиваешься.

– А почему ты не ругаешься? – удивлялась я, потому что моя мама атипично спокойно переживала мои учебные неудачи в школе.

– Я хочу, чтобы ты улыбалась и шла дальше, – говорила она. Вот и теперь я вполне была готова идти дальше, только было непонятно, куда идти. Если ты несколько лет жил одной жизнью, то сложно сразу же все перечеркнуть. Я любила Андрея пять лет, он в одном флаконе был и моей первой большой любовью и первым мужчиной. Что, кстати, было единственным случаем в известной мне институтской практики. Все мои сокурсницы к моменту первой большой любви уже имели солидный сексуальный опыт. Иногда даже чересчур. Правда, мне ведь мое пуританское мечтательное отношение к жизни ничем не помогло. Сижу и пытаюсь найти способ не устраиваться на работу. Потому что впереди лето, солнце, море. Я вполне готова совершить неожиданные прорывы в карьере, но почему же я должна именно к лету начинать трудовую карьеру? Мне стало так обидно, что я вырвала из розетки телевизионный шнур. Сколько можно смотреть всякую муть, спародированную с Америки.

– Вот молодец! – порадовалась за меня мама. – Но в другой раз нажимай кнопку.

– Пойду-ка я погуляю, – сообщила ей я и натянула первые попавшиеся штаны. Прогулка мне всегда помогала собраться с силами и решить, что делать дальше. А ведь это самое сложное, придумать, куда дальше плыть. Лично я готова годами помогать маме мыть посуду и быть хорошей девочкой, лишь бы не принимать глобальные ответственные решения.

На улице было тепло, грязно и мокро. Светило солнышко. Московская природа – это удовольствие для искушенных, потому что коктейль из пыли, смога и квадратных домов не сможет доставить удовольствия кому-то с банальными представлениями о красоте. Это примерно как водка. Вы пробовали водку в детстве? И вообще, как быстро вам удалось полюбить сей напиток? Лично мне огненная вода не понравилась сразу. Я и до сих пор с опаской отношусь к вертолетам, которые у меня начинаются после третьей рюмки. А она, как известно, случается довольно быстро, потому что между первой и второй перерывчик небольшой, а после третьей не закусывают. Так что примерно через час после начала вечеринки я начинаю выделывать кренделя и задавать окружающим вопросы «как пройти в библиотеку». Это если я пью водку. Поэтому я стараюсь ограничиваться вином, от которого может стать очень плохо наутро, но в процессе будет хорошо, очень хорошо, либо ослепительно. Но ведь, сколько есть на свете любителей именно водки. Они ее выбирают за простоту, незатейливость и эффект. Одна стопка водки по силе воздействия равняется трем бокалам вина. А если прикинуть КПД с учетом финансовых затрат, то переплюнуть водку не сможет никто. Вот так и Москва, крепкая и горькая, любима многими. Теми, кому уже мало терпкости парижского вина, сладости испанского компота «Сангрия» и замысловатости всяких там текил.

– Дешево и сердито! – говорят про водку, даже про самую хорошую. И Москва такая же. Дешева и сердита. Парк, в котором я бродила, предаваясь раздумьям о родных чумазых пенатах, сиял уже зазеленевшими салатовым цветом листьями на веточках деревьев и желто-коричневыми кучками, оставленными на память друзьями нашими меньшими на влажном асфальте.

– И почему только у нас не заставляют убирать за собаками? Как в Европе. Было бы здорово, – высказалась я, еле успев обойти справа по флангу очередную кучу. Кажется, я даже прибавила к высказыванию что-то такое матерное. Для убедительности.

– Действительно. Я так и вижу, как дорогие россияне с пакетиками бегают по дворам. Прямо после того как похмелились. И для пущей строгости моют тротуары шампунем, – раздался чей-то голос сбоку, прямо из веселых молоденьких кустов. Вот те на, а я-то думала, что я одна.

– По всему периметру одной шестой части суши! – докончила мысль я, улыбнувшись.

– Точно, – согласился голос из кустов. И замолчал. Я принялась стесняться, потому что разговаривать вслух с самой собой было не очень нормально. На мой взгляд. Я решила пояснить.

– Вообще-то я не разговариваю сама с собой (Вру!). Это со мной только сегодня (Вру!), – виновато залепетала я, вглядываясь в гущи кустарника. Сквозь них смутно просвечивал чей-то силуэт, судя по голосу, мужской.

– Понятно, – усмехнулся голос. – А что, есть повод?

– Да нет, просто в такой день приятно поговорить с интересным человеком, – довольная, что нужный анекдот столь вовремя всплыл в моей памяти, отшутилась я. Голос причмокнул и выбрался из кустов.

– Это правильно. Значит, вы ратуете за чистоту улиц? А в детстве приходилось вам участвовать в мероприятиях общественного идиотизма под названием «субботник»? – спросил его обладатель, который оказался лет тридцати пяти молодым человеком с псиной неопределенной породы. Что-то типа шарпея, только худее в морде и пушистее в остальных частях. Впрочем, если честно, совершенно ничего общего с шарпеем. Я подумала, что надо посмотреть в Интернете, что это за порода. Для общего образования.

– А что, вы бы сами собирали … это все за собачкой? – ехидно поинтересовалась я. Собачка посмотрела на меня без одобрения и тявкнула.

– Я – нет, – с деланной серьезностью рассудил молодой человек. – Но я – вне списка.

– Это еще почему? – спросила я.

– Потому что я – законченный эгоист и проходимец, – ответил он и засмеялся. Я засмеялась тоже, хотя после Андрея мне пристало бросаться врукопашную на всех проходимцев и эгоистов. Но незнакомец так заразительно улыбался, что хотелось немедленно и самой заделаться такой же проходимкой.

– Так что? Пусть убирают другие? – строго спросила я. Даже брови сдвинула.

– Именно! – кивнул он. – Правда, так удобнее? Но, в крайнем случае, я заплачу какому-нибудь уборщику за собаками. Я всегда предпочитаю заплатить.

– О, да у вас барские замашки! – попыталась поддеть его я, но он, кажется, пропустил мой укол мимо ушей. Я подумала, что такого товарища, наверное, вообще сложно вывести из себя. Мы шли рядом по дорожке и молчали.

– Что? Вы что-то сказали? – посмотрел на меня он. Я, конечно, по-прежнему презирала весь род мужской, но поскольку он был единственным доступным живым человеком, а я с ними уж довольно давно не разговаривала, то я была не против поболтать. Просто поболтать. И потом, я так долго молила Господа Бога о знаке, о помощи в выборе пути, что вдруг небо именно с помощью этого пижона наведет меня на мысль, что делать дальше.

– Нет. Ничего, – усмехнулась я. – Что тут скажешь?

– Мне показалось или вы действительно грустите? – вдруг зачем-то спросил он.

– Есть немного, – призналась я. Действительно, грустно думать о работе в такой прекрасный майский день.

– И наверняка из-за мужика. Такая вроде нормальная девушка, а туда же. Все мужики сволочи, верно? – он по-прежнему улыбался, правда, теперь уже только глазами.

– Ага, – выпалила я, хотя, признаться, про мужика я не очень-то думала. Но отчего бы не перемыть им косточки, если есть подходящий повод. – Они врут, используют женщин, а потом просто забывают о нас.

– Скажите, разве у вас ни разу не было возможности вывести этого клятвопреступника на чистую воду? – тоном специалиста по подобным кроссвордам, взъелся он.

– Ну… не знаю, – попыталась отвертеться я, но про себя уже понимала, что он прав. Сто раз была такая возможность. И только моя природная лень, которую я предпочитала называть доверчивостью, остановила меня. Пять лет позволила Ваньку валять! Хотя какого, на фиг, Ваньку? Себя, себя, милую…

– Вот именно, – довольно поднял указательный палец вверх этот странный улыбчивый господин. – И вы все понимаете, и мы все знаем. Мы пользуемся вашими слабостями, вы позволяете нам это. Закон жизни!

– Это какой-то неправильный закон. И потом, зачем тогда все это? Любовь, семья, белая фата и торжественные клятвы. Зачем рожать детей, ездить на шашлыки?

– А я, кажется, не говорил, что вижу во всем этом смысл, – довольно резко осадил меня он. Я даже растерялась от такого его заявления. Я как-то больше была готова к тому, что он будет уговаривать меня, что не все такие и не всегда так. – Кроме, разве что шашлыков.

– А, вот как, – запнулась я, лихорадочно соображая, что на это ответить и как его получше отбрить. Ничего дельного, как всегда, в голову не пришло. Интересно, что практически все достойные остроумные ответы приходят в мою голову с опозданием, когда поезд давно ушел. Я могла бы ответить, что такие глобальные выводы о жизни можно делать, только прожив ее. Или что такая позиция очень удобна только пока ты молод, а вот посмотрим, что он будет петь, когда перед смертью ему не дадут пресловутый стакан воды. А он ответил бы, что не уверен, что в такой момент ему захочется пить. Но я ничего такого не сказала. Я спросила, как его зовут.

– А что? Разве я своим циничным заявлением не отбил у вас охоту разговаривать со мной? Я думал, что вы мне после такого не подадите руки, – ерничал он.

– Руки я вам и не подам. А поболтать? Отчего же, с удовольствием, – ехидно ответила я. – Наше вам с кисточкой.

– Ну, тогда я Борис. А вы? Или это страшная тайна? Я надеюсь, что мой невинный интерес не будет расценен как внезапно разгоревшаяся искра любви? Я – не ваша судьба? – на всякий случай спросил он. Я рассмеялась.

– Ну у вас и самомнение. Неужели вы допускаете мысль, что я брошусь соблазнять вас после пяти минут болтовни?

– А что? Между прочим, такие случаи уже бывали, – примирительно посмотрел на меня он.

– Да что вы? Ну так, я вам скажу, что к любви я совершенно равнодушна. Хватит. Накушалась. У меня теперь только одна проблема – чем бы заняться. Да так, чтобы за это еще и прилично платили!

– Правда? – взвился от удовольствия Борис. – Надо же. А у нас с вами много общего. Так как же вас зовут?

– Наташа. Так что, вы и правда категорически не верите в любовь? – недоверчиво уточнила я. Все-таки, те мужчины, с которыми мне до этого приходилось общаться, хором кричали, что любовь – самая реальная для них сторона жизни. А тут на тебе. Приятный улыбчивый господин с приятной улыбчивой собачкой – а в любовь не верит.

– А вы? Вы до сих пор верите? – развел руками он. Мы прошли почти весь парк вдоль и поперек. Он пинал ногой пакет из-под молока. Его пушистая собака ластилась и прыгала, приглашая поиграться. Такая прогулка мне нравилась все больше.

– Я теперь ни во что не верю, – гордо ответила я, показав ему, что и в моей жизни были разочарования. Я взрослый, видавший виды член общества, а не какая-нибудь вам безработная маменькина дочка.

– И правильно! – засмеялся он, одобряя мой подход. – Ведь, в конце концов, есть в жизни не только эти трепыхания на тему вечной любви.

– А что еще? – спросила я, подумав, что не против, в принципе, смотреть на жизнь также, как и этот спокойный и не напрягающийся ни над чем товарищ Борис. – Разве не скучно жить, сидя в одиночестве?

– О, я не скучаю. Уверяю вас, Наташа, что насыщенность моей жизни наверняка превысит вашу. Деньги, карьера. Интересное дело. И секс. Вот те киты, на который можно строить стабильное и приятное существование.

– Секс? – поперхнулась я.

– Конечно, – увесисто кивнул он. – В любовь я не верю. А вот в секс даже очень. И вам рекомендую. Чудесная штука, особенно когда на нее не нацепляют ореол судьбы, провидения или там цепей, связывающих навек.

– А как же чувства? Ведь так тоже жутко противно, – возмутилась я, представив конвейер сексуальных утех по принципу «неплохо бы перепихнуться».

– А я не против чувств, – ответил Борис. – Думается мне, что любовь – не единственное, что может испытывать человек. Просто вам, в вашем юном возрасте, кажется, что такие штуки как восторг горнолыжника съезжающего по невероятно живописному склону альпийских гор, не существуют на земле есть только эта пресловутая любовь, что ведет к размножению.

– Но секс – это не горнолыжный курорт. Вы считаете, что им можно заниматься без чувств? Я бы, наверное, не смогла. Это смахивало бы на проституцию, – разглагольствовала я, а у самой уши горели от стыда, что я треплюсь на подобные темы с незнакомцем. Докатилась!

– Я не говорю – без чувств. Я говорю – без цепей вечности и взаимных клятв. Если мне кто-то нравится, а я нравлюсь ей, то что мешает нам на минутку заглянуть друг другу в приватную обыденность? А потом, вдоволь насладившись обществом друг друга, спокойно выйти обратно, не хлопая при этом дверьми и не устраивая безобразных сцен. Разве вам самой не было бы легче жить на свете?

– Даже не знаю, – задумалась я. – Может быть, вы и правы. Просто меня мама учила совершенно другому.

– Ох, Наташа. Мамы всегда и всех учат совершенно другому. Но потом мы выходим в большую жизнь и начинаем сами думать, чему верить, а чему нет.

– Но должно же быть в жизни что-то искреннее, что-то настоящее? – попыталась найти точку опоры я.

– Ну, конечно, – заверил меня он и заодно запулил пакет из-под молока куда-то далеко. Пытался попасть в помойку, но промазал. – Вот мы с вами случайно встретились в парке и не без удовольствия прогуливаемся, рассуждая о жизни. Разве это не настоящее? Не подлинное?

– Это точно, – согласилась я.

– Но это же не повод нам с вами все бросать и сковываться друг с другом на всю жизнь.

– Конечно, нет. Но вот если бы мы теоретически поняли, что не можем друг без друга…

– Так не бывает. В вас еще до сих пор говорит юношеский максимализм и мечтательность. Вы, наверное, романтик. А я давно понял, что пока люди не могут друг без друга, они и так вместе. А потом…потом не стоит обрывать все скандалом или, что еще хуже, судебным процессом и дележом детей. Если вам так уж не хватает в жизни настоящих чувств, я рекомендую вам завести собаку.

– Собаку? – помотала головой от неожиданности я. – И что мне с ней делать?

– Ну как, вы же хотите любить и быть любимой, если я вас правильно понял. Вот и пожалуйте, – радушно развел руки в стороны он. Я расхохоталась.

– Вот уж не думаю, что хочу быть любима собакой.

– Тоже хорошо, – перешел на более фривольный тон он. – Вы, как мне кажется, милая девушка. Вот только понятия не имеете, чем бы вам заняться. А когда девушка не знает, куда приложить свою энергию, она начинает искать большую любовь. Уверяю вас, для ваших сил есть куда более достойное применение.

– Какое? – с интересом спросила я.

– Ну, я не знаю. Подумайте, чем бы вы хотели заниматься каждый день? Кроме семейных трудов. Неужели нет ничего, что было бы вам интересно? Вдруг в вас дремлет великая актриса? Или у вас талант к бизнесу?

– Бизнес? – задумчиво повторила я. Мне представилось, как я проезжаю мимо Андреева рамстора на большом черном джипе, выхожу из него в дорогом пальто и шляпке на манер английской королевы, а он стоит с распахнутым ртом. И из его пакетов к моим ногам высыпаются апельсины. Борис с интересом наблюдал за гаммой мыслей, вырисовывавшихся у меня на лице и, не сдержавшись, расхохотался.

– Ну нет. Это невозможно. Я не говорю о том, как вы можете кому-то отомстить. Я говорю о том, чтобы сделать жизнь на самом деле интереснее, проще и комфортнее. Как вам такая идея?

– Идея замечательная, но как? – усомнилась я. Пока он говорил о перспективах, все казалось радужным и легким, как суфле. Но стоило задуматься, как становилось ясно, что я ни слова не понимаю из его планов.

– Вот этого я не знаю, а то бы обязательно поделился. К сожалению, для каждого свой рецепт. Но уж точно он не в окольцовывании какой-то особи мужского пола. И не в глажка и варении борща.

– Вы не любите борщ? – попыталась перевести разговор я. Мне вдруг захотелось просто поговорить о чем-то незначительном, невеликом.

– Люблю. И даже очень, – не стал спорить он. При мысли о борще его лицо просветлело окончательно.

– И кто же вам его приготовит? – скорчила рожицу я.

– О, вы даже не представляете, как много ресторанов его продают. Деньги – тоже крайне приятная штука.

– С этим не поспоришь, – согласилась я. В конце концов, именно деньги стояли на моей повестке дня активнее всего. Меж тем мы уже пришли ко мне домой. Я опустила глаза, а он легко и как-то просто сказал, что ему было приятно погулять в моем обществе. Извинился на предмет того, что мог сказать что-то не то и как-то огорчить меня. Причем было ясно-понятно, что сказал он это исключительно из воспитания, потому что на самом деле был абсолютно уверен, что ничем меня не огорчил.

– Я пойду? – с некоторой надеждой уточнила я. Он внимательно посмотрел на меня. Просто с ног до головы прошелся по мне рентгеном. Потом что-то там прикинул и спросил:

– А если я предложу вам употребить совместно по тарелочке этого самого борща, вы не расцените это как посягательство на вашу девичью честь?

– Ни в коем случае, – с облегчением выдохнула я. – Все, чего я хочу, это просто потрепаться с интересным человеком.

– А я – интересный? – искоса посмотрел на меня Борис.

– Безусловно, – искренне кивнула я. – Никто еще не говорил мне таких чудесных вещей. Я жду не дождусь получить более подробные инструкции.

– На какой предмет? – деловито потер ладони он.

– На предмет обучения искусству легкой и приятной жизни без любви. И, что главное, денежной.

– Это – не главное, это – следствие. Если активно и увлеченно заниматься тем, что интересно, и что востребовано в обществе, то деньги придут сами собой, – уточнил он.

– Без проблем, – согласилась я, ибо кто в здравом уме отказался бы от таких перспектив. Кажется, я все-таки уговорила небеса выдать мне личного и очень приятного консультанта по «дольче вите». Весь вечер мы проторчали в красиво утыканных елками и палками «Елках-Палках», лопая за его счет (поскольку своего у меня пока что прискорбно не было) борщ. Мы болтали о том, как глупо верить мужчинам и женщинам, и вообще кому бы то ни было.

– Не верь, не бойся, не проси! – с умным и циничным видом заявляла я.

– Живи спокойно и в свое удовольствие. Не жди чуда! – добавлял он.

– А тем, кто попытается дурить нас – мы покажем кузькину мать!

– Покажем! – кивал он, подливая мне вина. Через еще пару часов я ожидаемо почувствовала, что у нас с Борисом на почве цинизма открылась удивительная близость и понимание.

– Мы с тобой так похожи, что это просто уму непостижимо! – изображая прожженного материалиста, сказала я. И тут стало ясно, кто из нас на самом деле знает о чем говорит, а кто только делает вид.

– Ты еще пару бокалов выпьешь и скажешь, что это неповторимая игра судьбы и что ты вполне готова составить мое счастье.

– Это не так, – покраснела я. – Я хочу работать. Может, об этом поговорим?

– Не-ет, – немного фривольно от выпитого вина помахал на меня мизинцем он. – Об этом мы сегодня говорить не будем. Сначала ты должна разорвать цепи, сковывающие тебя.

– Да? – пьяно огорчилась я. Разрывать цепи – не самое приятное дело в жизни. Хотя перспектива того, что будет еще одна встреча, на которой мы будем говорить о работе, меня согрела.

– Да, – кивнул он и принялся разгорячено доказывать мне свою теорию. По ней выходило, что каждый имеет право делать все, к чему его тянет. Работать там, где ему нравится и уходить, как только разонравилось. Жить там, где хочется, а в противном случае без сомнения менять и квартиру, и город, и страну. Хоть планету, если уж без этого никак. Ну, и спать с кем захочешь, невзирая на законы морали и моногамии. Выходило забавно.

– А тебе морду никогда не били? – поинтересовалась я. Борис засмеялся.

– Безопасность зависит от того насколько ты будешь уважать своих партнеров. Честность и уважение – вот залог счастливых отношений без проблем. И ты всегда сможешь уйти из их жизни сама. Никто не станет вцепляться тебе в штанину и кричать «не пущу».

– А когда ты планируешь из моей жизни уйти? Прямо сейчас? – с интересом уточнила я.

– Тебе не кажется, что ты привязываешься ко мне? – задумался он. Огорченно. Или мне это только показалось? Ладно, стоп. А действительно, неужели я пытаюсь прямо сейчас, вынырнув из одного затяжного и бессмысленного романа, рухнуть в пучину другого? И причем такого, герой которого всерьез заявляет, что я – не больше чем статист его бегущих дней.

– Решено! Я ничего ни от кого не хочу. Только денег и советов.

– Эй, эй, ребенок! Я не думаю, что надо бросаться в другую крайность. Пусть происходит то, что происходит. Не надо ни к чему прицепляться сердцем. Не надо ни о чем страдать. И ни о ком.

– Договорились, – я подняла нетвердую руку и ударила ею об его сухую, чуть шершавую ладонь. Отчего мне срочно захотелось перейти от слов к делу и начать цинично заниматься просто «сексом». Однако, помятуя о том, что я – только начинающий стервец и прагматик, эдакий прагматик-ученик, я решила тренировать волю и расстаться по-дружески. Без перехода на личности. Я даже не стала спрашивать его номер телефона. Или предлагать свой. Мы покинули кафешку, продолжая разглагольствовать на вечные темы, поминать мою большую дорогу жизни, на которой меня поджидают тысячи удовольствий. И о том, как мало, в сущности, значат отдельные люди. Так Борис говорил о себе. Мол, не будет Бориса – будет кто-то другой. Я соглашалась, что он совершенно прав. Прежде всего, мне пора понять, чего я сама хочу делать в этой жизни. Делать каждый день. А вот тут мне без него никак не обойтись.