"Брачный марафон" - читать интересную книгу автора (Веденская Татьяна)

Глава 7. Одна голова – хорошо, а без нее лучше

Многие тысячи умников, решая вопрос о логике этого мира, говорят: «Миром правит интеллект». Умник Шекспир утверждал, что мир – театр, а люди в нем актеры. Макаревич развил эту мысль до образа марионетки. «Кукол дергают за нитки, на лице у них улыбки». Эта теория всем хороша, но ровно до тех пор, пока не начнешь задумываться о том, кто же режиссер этого водевиля. Поразительно быстро понимаешь, что не ты, не ты… Поскольку задумываться я никогда не любила, то еще в детстве разработала личную теорию, объясняющую все законы мироздания. На мой скромный взгляд, земной шар раскручивается исключительно благодаря лени. Чем спокойнее лежишь на диване, тем выше вероятность счастья. Поэтому для того, чтобы нежиться в кровати, человечеству пришлось изобрести города, технологию строительства многоквартирных домов, системы здравоохранения, канализацию, наконец. Исключительно ради права спокойно таращиться в телевизор пришлось корпеть над созданием стиральной, посудомоечной машины и пылесоса. Это если не считать изобретения самого телевизора. А разве не ленью порождена всемирная паутина? Виртуальная реальность – не что иное как возможность вести активный образ жизни, не вставая с дивана. Если вдуматься, то получится, что для пары часов полноценного бестолкового безделья надо очень хорошо поработать. Однако мир под завязку набит людьми и событиями, из-за которых приходится нестись неведомо куда, высунув от напряжения язык. Машины ломаются, страдают от накипи, природные катаклизмы и войны способны надолго лишить нас дивана, а постановления правительства страны запросто оставят без гроша. Вот тогда появляется возможность проявить бойцовские качества.

Моя мама была тайфуном, пожаром и правительственным переворотом в одном лице. Лень и желание понежиться на солнышке никогда не терзали ее трудолюбивую душу. Она смогла бы заменить собой целый муравейник. В целях соблюдения мирового равновесия нам с братом пришлось лениться с утроенным рвением, чтобы нейтрализовать мамину солнечную активность. Очень может быть, что если бы не мы, земля сошла бы с орбиты.

– Катюша, почему у тебя носки и трусы лежат в одном ящике? – спросила меня мама, делая вид, что не удивлена моему раннему приходу. Я явилась только под утро, растрепанная, с опухшими глазами и воспаленными губами. Полянский на последнем издыхании полчаса обнимался со мной около подъезда. Ночь прошла, оставив приятный след в сердце и неприятный на внешности. Меньше всего меня интересовало, где лежат мои трусы. Я готова была обойтись вообще без них, причем с удовольствием.

– А что? – тупо прикорнула я около дверного косяка. С одной стороны, радостно, что Илья не стал форсировать отношения. Вряд ли в таком «совершенно никаком» состоянии я смогла бы получить пять баллов по сексуальности. Но с другой стороны, мама… воспитание… долг человека и гражданина… Невыносимо.

– Белье надо проглаживать с двух сторон и хранить в отдельном ящичке. А у тебя все свалено в кучу. Позор! И как это терпит Олег Петрович? А где его вещи? – о господи, я совсем завралась. Если мама сейчас задаст еще хоть пару вопросов, я расколюсь. Пора впадать в панику и спасаться бегством.

– На той квартире. Он же здесь не живет, только я появляюсь, – затараторила я и принялась создавать видимость бурной деятельности. Включила кофемолку, чайник, стала непонятно зачем ставить кастрюлю с водой на плиту и набирать ванну. Мама с недоумением наблюдала за мной, пытаясь отгадать, что из этого всего может получиться. Я бросила в воду пачку макарон, достала из холодильника старый, почти уже мертвый кусок сыра, единственный уцелевший обломок праздничного стола, и с видом человека, который смертельно устал, скрылась за стенами ванной.

– Только не делай слишком горячую воду, – прокричала в щель мама. – Это вредно для сосудов. А у тебя, похоже, давление.

– Хорошо! – гаркнула я и прибавила кипяточку. Знала бы она, что именно и куда мне давит. Я закрыла глаза и принялась медитировать. Сначала я представила маму, которая с улыбкой собирает сумку, присаживается «на дорожку» и исчезает под стук колес поезда на Воронеж. Мне стало легче. Потом я во всех подробностях вспоминала каждый поцелуй, каждое слово, каждый намек… Его лицо, его руки… Анализ состояния тела подтвердил: я в полном восторге. Теперь только остается лечь на диван и дождаться продолжения.

– Ты там не утонула? – поинтересовался Ромик.

– Пошел вон! – крикнула я, но чуть не прикусила себе язык, вспомнив, что мама отбыла восвояси только в мечтах. А «употреблять такие выражения недостойно уважающей себя молодой женщины».

– Сама пошла. Я ей несу благую весть, как голубь мира, а она орет!

– Это ты-то голубь? – засмеялась я.

– Мама уехала. Я проводил ее до метро! Я сказал, что у тебя был тяжелый день и тебе надо отдохнуть. Так-то! Цени!

– Я не ослышалась?! – завопила я. Неужели правы буддисты и мысль действительно материальна до ТАКОЙ степени?

– Пляши, – засмеялся от удовольствия Ромик. Я нырнула под воду и принялась мечтать.

Я отгуливала накопившиеся отгулы, валяясь на диване и мечтая под стоны сериалов. Жизнь казалась прекрасной сказкой, но… Он не звонил. Непонятно, почему. Он не позвонил в среду. И в четверг. В пятницу я вышла на работу и пообедала дважды, нанеся непоправимый ущерб фигуре, но даже это не помогло и пришлось отбыть домой не солоно хлебав. Полянский как сквозь землю провалился.

– Наверное, занят. Но это и к лучшему. Впереди выходные, наверняка он что-то придумает, – уговаривала я себя, но он не объявился и в выходные. Не то, чтобы это меня напрягло. На самом деле мы и не договаривались ни о чем таком. Н-да. Непонятно, почему я так зациклилась на звонках. Может, у него уже были другие планы на week-end, состоящие из чего-то более важного, нежели поцелуи. Или он до сих пор не может прийти в себя, так потрясен моей невероятно привлекательной личностью. Хотя это бред. Был бы потрясен, точно бы оборвал все провода.

– О чем мечтаешь? О Новой Зеландии? – раздался над моим ухом противный голос Селивановой. Я вздрогнула и огляделась. Реальность окутала меня со всех сторон. Я на работе, сижу перед своим компом, справа сереет телефонный аппарат с заедающей кнопкой Flash. Мне тридцать лет. Селиванова.

– Нет уж. О ней точно не мечтаю, – вздохнула я.

– А почему, интересно? – через плечо спросила задыхающаяся от быстрой ходьбы Римма. Надо же, иногда и она опаздывает. Обычно у нее в голову встроен хронометр.

– Потому что я не люблю кенгуру, – отмахнулась я, но внутренне сжалась. Час расплаты настал. Всю пятницу Римма молчала, видимо, надеясь, что я сама приду, бухнусь в ноги и примусь каяться. Теперь она решила, что пора брать быка за рога.

– Или потому что любишь погулять с Полянским? – закипела она. Я не поднимала глаз, но, даже не глядя, чувствовала, как она взбешена. – Как ты могла так просто уехать и всех нас там бросить?

– Я… Я выпила! Я не помню, – нелепо затрепыхалась я, но все самые лучшие отмазки не заработали.

– Мы столько сделали для твоего будущего, а ты бездумно плюнула на все и улепентнула с первым же встречным! – плевалась Римма. Селиванова заинтересованно слушала.

– А что, у вас что-то было с Полянским? – уточнила она. Я замотала головой, потому что ведь ничего же и не было. Так, пара поцелуев и несколько нежных фраз.

– Точно? – пристально всмотрелась в мое краснеющее лицо Римма. На шум подгребла Таня Дронова.

– А чего именно не было? – со знанием дела подключилась она. – Целовались?

– Ну…

– Все ясно. Это конец! – всплеснула Таня руками. Честно говоря, несмотря на ее трагический тон, я была бы дико рада, если бы это был конец. В самом деле, разве собиралась я отчалить в дальнюю страну, к неведомому мужику. Купить билет, сесть на самолет и перелететь океаны в надежде на большое человеческое счастье?

– Зачем же ты всем нам голову морочила? – тоном раненого кабана возопила Римка.

– Да ничего я не морочила, – возмутилась из защитных соображений я. – Вы сами все за меня решали. И делали.

– Вот это точно, – подскочила Лиля. – С чего мы сами решили, что Баркова хочет удачно выйти замуж? Нашей Катечке хочется простого сермяжного секса.

– Что? Неужели я дожил до того, что средь бела дня в своем отделе слышу слово СЕКС на полную громкость?! – заорал Виктор Олегович, наш начальник, мужская душа которого не выдержала потасовки. Я мысленно перекрестилась с благодарностью. Интересное дело, я вроде бы на работе, мама вроде бы в Воронеже, а на меня выливают ушаты грязи, как две капли воды напоминающие матушкины. Кому какое дело, даже если мне действительно хочется простого сермяжного секса. А кстати, это так или нет? Надо прикинуть. Я хочу, чтобы Полянский мне позвонил. Я жду не дождусь обеда, чтобы попытаться «совершенно случайно» встретиться с ним в столовой. Иногда я отключаюсь от трансляции реальности и выпадаю в мысли о его частях тела. И о нем в целом. И о его голосе, запахе. Это про секс?

– Я просто к нему хорошо отношусь. И все, – прошелестела я и принялась изображать трудовую деятельность. Римма презрительно дернула плечами и прошла к своему месту исполнения профессиональных обязанностей, где принялась в поте лица чистить и полировать ногти. Весь день она делала вид, будто я привидение. Между нами словно бы повисла клякса, по консистенции напоминающая кисель или студень. Она невидимо разделяла нас, не давая даже обменяться взглядами. Я почувствовала, что начинаю страдать и мучиться угрызениями совести.

– У вас с Полянским все серьезно? – подсела на мой стол тощая Селиванова. Дружить с ней мне совершенно не хотелось, но в условиях группового бойкота я пошла на некоторый компромисс.

– Не знаю. Просто погуляли и все. Пока даже не созванивались, – довольно громко ответила я, чтобы донести свою невиновность до масс. Массы источали презрение и недоверие.

– А-а. Я-то думала, что уже в ЗАГС пора, – разочарованно протянула Селиванова и отчалила. Я вздохнула спокойнее и сосредоточилась на часах. Время обеда настало и прошло. Я шла в столовую, как партизан идет через минное поле. Меня сверлили в спину упреками, мне давали понять, что я – сплошное разочарование. Когда же в столовой мне пришлось ограничиться котлетой и опять перебиться без так и не появившегося Полянского, я почувствовала, наконец, некоторую подавленность, к которой меня весь день склоняли окружающие дамы.

– Наверное, ты права, – выдавила я из себя признание, когда Римма обиженно собиралась домой. Конечно, если бы она вправду не хотела со мной общаться, она не перекладывала бы прокладки полчаса из одного кармана сумки в другой. Она явно ждала меня. Так что, раз уж нет Полянского, ради чего я должна портить отношения с Риммой?

– В чем именно? – потребовала самобичевания в обмен на мир она.

– Во всем. Не надо было с ним никуда ходить. И целоваться не надо было. Я просто доверчивая дурочка, – от своих слов я сама же чуть не расплакалась. А ведь как все хорошо начиналось!

– Глупенькая, – нежно, по-матерински пролепетала Римма. Меня даже чуть-чуть передернуло. – Ну, пойдем. Хочешь, поедем ко мне?

Если гора не идет к Магомету, то Магомет притащится к горе сам. Народная мудрость не промазала мимо меня. Счастливое будущее само решило расставить все точки над «и», причем самым неожиданным образом. Не успела я как следует пострадать из-за Полянского, как страдать оказалось совершенно невозможно. Не ко времени, не к месту. Во вторник, прямо с утра, когда я только начинала отсчитывать часы, оставшиеся до обеда, пришло письмо одного моего кандидата на семейное счастья, некоего Лайона, компьютерного бизнесмена из Вашингтона, сорока двух лет от роду. С этим самым Лайоном мы переписывались с июня, причем достаточно регулярно. Однако никаких предложений соответствующего толка он не вносил, посему я не рассматривала его в качестве объекта притязаний на мою свободу. Письмо, как всегда, получила Римма. Сначала она издала боевой кличь каманчей. Или кого-то в таком роде.

– Вау! – сказала она. – Это-то и называется судьба.

– Ты о чем? – полюбопытствовала Таня Дронова, которая с трепетом относилась к вопросам судьбы.

– Да так, – принялась кокетничать Римка. – Значит, Кать, ты говоришь, что не любишь кенгуру. И Новую Зеландию тоже.

– А что? – осторожно спросила я, предчувствуя подвох.

– А то! Вот и ответ на твои молитвы! – тыкнула пальцем в экран она.

– Да где? – возмутилась Таня Дронова, пытаясь заглянуть на экран сверху.

– Помнишь Лайона? – интриговала Римма.

– Ну, – пожала плечами я.

– Баранки гну! – тоном победителя взвилась Римма. – Он приезжает в Москву. Чтобы познакомиться с тобой поближе!

– Вот это да, – выдохнула эмоции Анечка. Романтика переливалась в ее глазах всеми оттенками радуги. Преобладал все же зеленый, под цвет доллара.

– Не поняла, – затупила я. – Никогда всерьез не воспринимала наше с Лайоном щебетание.

– А он воспринимал. Вот, почитай сама. Я, правда, перевела через интернетный переводчик, получилось довольно криво.

– Дайте мне, я переведу, – с энтузиазмом откликнулась Таня, готовая оказать любую любезность в обмен на участие в сплетне. Через несколько минут мы дружною гурьбой вчитывались в послание из-за океана.

«Дорогая Екатерина. Рад сообщить, и, надеюсь, что ты также будешь рада, что мне подвернулась возможность повидать тебя лично. Я еду в Москву по делам фирмы, налаживать сеть одного представительства, так что смогу, вероятно, увидеться с тобой. Думаю, глупо упускать такой шанс. Я пробуду в России до самого Нового Года, так что будет время познакомиться по-настоящему. Ты согласна? Напиши, как тебя найти в Москве и рада ли ты моему приезду. Кто знает, возможно, обратно мы уже поедем вместе. Искренне твой, Лайон».

– С каких это пор он – искренне мой? – заворчала я.

– Ты что, не рада? – потряслась Римма. Я отвернулась и загрустила. Интересно, Полянский так больше никогда и не появится? Даже в столовую не придет?

– Алло?! – заорали все.

– Я рада, просто счастлива. Лайон приезжает. Супер. Напишите, что я страстно мечтаю с ним познакомиться поближе. Напишите ему мой адрес и телефон. Пишите что хотите, хоть размер моей груди, – сказала я, потому что вдруг ужасно обиделась на Полянского и на судьбу. Или же большей частью потому, что это было именно то, чего от меня и желали услышать.

– Другое дело, – одобрительно загудело наше осиное гнездо.

Через полчаса всемирная паутина оттаранила в Вашингтон душевно составленное Таней Дроновой письмо. От меня. По нему выходило, что в приезде Лайона я вижу настоящий перст судьбы. Что мое сердце трепещет в ожидании большого светлого чувства и что я рекомендую ему поселиться в гостинице Космос по приезде. Так мы сможем видеться чаще. Откровенно говоря, гораздо чаще, чем мне бы хотелось. От гостиницы Космос до моего дома пешком пять минут неторопливым шагом, так что остается надеяться, что этот пресловутый Лайон будет слишком занят, чтобы уделять много внимания моей персоне. Или вообще, его самолет разобьется и рухнет куда-нибудь посреди океана. Нет. Так нельзя. Ради того, чтобы я не встречалась с дохлым американцем, Всевышнему придется загубить слишком много народу. Пожалуй, такого удара моей карме не вынести никогда.

– Тебе надо срочно подготовиться! – наперебой заверещали бабы, осматривая меня. Я удивилась, поскольку в последнее время, по ощущениям, только и делала, что занималась собой. Я даже бегать не бросила, то есть ходить. Наоборот, прогулки под музыку очень помогали ставить мозги на место. Не то чтобы я похудела, поскольку голодовки я давно сменила на перекусы, но одевалась вполне аккуратно (главным образом ради Полянского) и красилась ежедневно. Что они имеют в виду?

– А то, – урезонила меня Лиля, опытная, как видно, в интимных делах. – Наверняка тебе предстоит раздеваться. И что ты покажешь? Ни эпиляции, ни загара, ни-че-го!

– Н-да, – отвернулись от нас в растерянности Римма и Анечка. Видимо, одна, в силу давно заплесневевшего замужества, а другая, в силу комплексов из-за лишнего веса, тоже не имели ни эпиляции, ни загара. Я удивилась, потому что никогда не считала эти элементы необходимыми и категорическими. Плохо, конечно, если на ногах кучерявятся березовые рощи, но, в целом, на мой взгляд, это не так критично. Вот отсутствие физического влечения не лечится никак, а подмышки побрить никогда не поздно.

– Американцы – народ привередливый, – заверила меня Селиванова тоном знатока из клуба «Что? Где? Когда?», – им подавай совершенство. Трепетную женскую душу в красиво упакованном, ухоженном русском теле. На меньшее они не согласны.

– Ну, ничего, – сбавила темп Римма. – Время у нас еще есть, все успеется.

– Конечно, – радостно кивнула я, но, как оказалось, поторопилась. Времени-то у меня и не оказалось. То есть, конечно, оно должно было быть, поскольку это действительно не так просто – прилететь из Вашингтона в Россию. Но оказалось, что Лайон – любитель сюрпризов. Он не писал мне о своих планах раньше «потому что ужасно боялся сглазить. Я поставил твою фотографию в рамку и смотрю на твое спокойное нежное лицо каждый вечер. Я так и вижу, как ты будешь встречать меня по вечерам дома, когда я буду возвращаться с работы. Мне так многое хочется тебе дать, что я сам пугаюсь своих чувств – ведь я никогда даже не видел тебя лично. Я давно хотел приехать в Россию, даже специально взял программу, связанную с Москвой. Но пока не уверился окончательно, решил не писать, не волновать тебя. Искренне твой Лайон!».

– Вот так, – развела руками Таня Дронова, когда в среду перевела это его письмо. Оказалось, что тот не стал волновать меня до такой степени, что уже имел на руках билет до Москвы на пятнадцатое октября. А поскольку сегодня было уже третье, времени на эпиляцию и загар осталось совсем мало. По-честному, даже времени толком впасть в ужас и панику у меня не осталось. На бешеных скоростях меня погнали в салон красоты, расположенный неподалеку от работы. Три дня я подвергалась разного рода пыткам. Результаты пилингов, солярия и масок отсматривали с пристрастием в туалете. На вскидку, результат был сомнительным и не стоил тех денег, которых стоил.

– Видимо, все-таки надо заниматься собой регулярно. Такие марш-броски результатов не дают, – вертела в руках мой подбородок Римма. Туалет уже надрывался изображать из себя косметический кабинет, но на войне как на войне. На выходные я отбыла домой с обещаниями качать пресс, делать огуречные маски и мазать тело увлажняющим кремом. Я чувствовала себя рабыней, которую готовят на продажу. Скоро будут осматривать зубы и проверять на отсутствие аномалий, а я буду стоять и делать вид, что мечтаю об этом больше всего на свете. Если бы я осмелилась сказать вслух, что вовсе не уверена в желании дефилировать перед этим «Искренне моим Лайоном» в голом виде, меня бы забили камнями. Поэтому я молчала. Все выходные из чувства протеста я лежала на диване и жевала бутерброды. В порядке исключения я мазалась кремом. После солярия кожа высохла и стала пожухлой, как осенний лист. Наверное, я в порыве энтузиазма переборщила с количеством минут на сеансе.

В понедельник, поскольку было уже восьмое октября и медлить дольше было преступлению подобно, я явилась на работу с твердым намерением найти скотину Полянского, потребовать объяснений и написать Лайону, что «конечно, буду рада познакомиться лично, но вовсе не намерена торопить события и форсировать отношения». Однако скотина Полянский нашелся сам. Я увидела его, как только вышла из лифта. Он стоял, такой же обычный, как и всегда, в проходе к нашему отделу и беседовал беседу с Селивановой. Беседу они беседовали весьма увлекательную, потому что по сторонам не оглядывались и друг от друга не отвлекались. Илья был одет в легкий спортивный трикотажный джемпер, что-то типа Nike, только сильно поюзанный и истертый, и в синие джинсы. Просто парень в просто джинсах, но я впервые обратила внимание, что он, пожалуй, единственный из всех известных мне мужчин, который ничего не пытается из себя изобразить. Ни через одежду, ни через поведение и манеры. Он единственный если стоял, то просто стоял, не задумываясь, походит ли на плейбоя. Если говорил, то просто говорил, не пытаясь выказать какой-то там ум, авторитет или исключительность. И сейчас он просто стоял в простой одежде рядом с нафуфыренной Селивановой и выглядел круче всех. На мой взгляд. Крутой парень, прикидывающийся простачком, крутой именно в этой своей фуфайке от Nike и джинсах. Или мне это все приглючилось, потому что я дико, страшно рада видеть его? Пусть даже и через полторы недели после нашего полета на луну. Я внутренне подтянулась, подобралась и с улыбкой направилась к нему. Он, как почувствовал, обернулся и наткнулся взглядом в мое сгоревшее в ультрафиолетовых лучах лицо. Но не улыбнулся. Совершенно не улыбнулся. Даже немного дернулся, если я ничего не попутала.

– Привет, – заизлучала радость и счастье я.

– Ага, – кивнул он. – Ну, я пойду, пожалуй.

– Куда, – растерялась я. Всего я ожидала, но не такого. Я перевела взгляд с него на Селиванову, потом обратно на него, потом у меня упало. Селиванова вызывающе улыбалась и активно делала вид «Я здесь совершенно не причем».

– Работать надо, – скучающе пояснил Полянский и направился к лифтам. Я сбросила оцепенение и бросилась за ним.

– Послушай, а тебе не кажется, что это не слишком красиво?! – шипела и кипела я.

– Что именно? – спокойно уточнил он, не сбавляя шаг.

– Сначала затащить девушку на башню и там целовать, потом пропасть на десять дней и явиться только затем, чтобы сказать при встрече «Я пойду, пожалуй?»

– Нет. Не кажется, – пожал плечами он. Я озверела. Даже предыдущая фраза, произнесенная вслух, стоила мне нескольких лет жизни. Какая сволочь!

– Что, черт возьми, происходит? – заорала я и дернула его за плечо. Он резко остановился и развернулся ко мне. Вдруг я обратила внимание, что он весь тоже кипит от бешенства. Что же ему такое наплела стерва Селиванова? Почему я, дура, не прихожу на работу вовремя?! Соблюла бы трудовое законодательство, Илья ничего не услышал бы про Вашингтон и про мои матримониальные планы. Кретинка!

– Ты и правда хочешь знать? – фыркнул он, аккуратно сняв мою безвольную кисть со своего плеча.

– Да, – кивнула я.

– Ну… Я встречаюсь с девушкой на башне, целуюсь с ней, утром мне приходится срочно лететь на переговоры в Берлин, а когда я возвращаюсь, выясняется, что девушка уже практически уезжает в Америку. Нашла себе принца получше!

– Я вовсе не собираюсь в Америку! – воскликнула я, думая, как именно я убью суку Селиванову.

– Да что ты? И почему же ты не сообщила об этом Лайону? И, кстати, зачем тогда ты так срочно поджаривалась в солярии? На тебе же просто следы ожогов! – добил меня он. Я онемела. А Илья Полянский оглядел меня проницательным анализирующим взором, подбил какой-то там внутренний баланс, скалькулировал неизвестные мне факты, потом кивнул чему-то там внутри себя и скрылся за блестящей сталью дверей лифта.

Я стояла посреди коридора, оглушенная и растерянная. Нелепая, глупая ошибка. Я и представить не могла себе, что он просто уехал куда-то на эту неделю. Но, почему он не позвонил? Ведь мог бы позвонить? А если не мог? Если номер забыл или просто слишком много работал? Или даже подумать не мог, что я за десять дней решусь кардинально изменить курс? Уехал в Берлин. Какая я дура, тут же побежала эпилироваться и загорать для другого. ДЛЯ ДРУГОГО. Да что бы я теперь ему не рассказала, на кого бы не свалила свои поступки – я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ходила в салон, на моей физиономии ДЕЙСТВИТЕЛЬНО следы трудов косметологов. И я никогда не смогу доказать, что это было просто так. Вряд ли в лексиконе Ильи Полянского найдется словосочетание «просто так». Потому что, в отличие от меня он просто так ничего не делает.