"Полтава. Рассказ о гибели одной армии" - читать интересную книгу автора (Энглунд Петер)

11. «Ради Бога, кавалерию вперёд!»

Батальоны Левенхаупта на правом фланге продолжали свой марш вперед к задней линии редутов. За ней можно было разглядеть большую часть русской кавалерии, построенную для боя: 9 000 всадников, разделенных на 85 эскадронов, подкрепленных легкой артиллерией, которую везли на лошадях. Ими командовал генерал от кавалерии князь Александр Меншиков, один из фаворитов царя Петра. До сих пор русские довольствовались тем, что поливали равномерным потоком ядер и «сеченого железа» продвигающихся вперед шведов. Теперь они сделали свой первый ответный ход. Части их конницы промчались через промежутки в задней линии редутов.

Положение сразу вдруг стало опасным: русские угрожали ударить во фланг силам Левенхаупта. Кроме того, шведские батальоны, которые пришли слева, не успели примкнуть к остальным, и потому линия фронта, по всей вероятности, была в не слишком большом порядке.

Столкновения между пехотой и кавалерией всегда происходили лишь изредка и случайно. Причем для того, чтобы пехота могла отбить кавалерийскую атаку, ее строй должен был быть идеален; если же коннице представлялся случай ударить по не приведенным в идеальный порядок батальонам, последние были в большей или меньшей степени обречены. Дело могло кончиться настоящей резней. Лучшим способом встретить удар вражеской кавалерии было выставить против нее собственную кавалерию. Но пока еще лишь очень маленькая часть шведской кавалерии была задействована в сражении. Несколько соединений кавалерии ехали в колонне с правой стороны от пехоты. Вид русских эскадронов пробудил беспокойство в рядах пехоты. Назад полетели, передаваясь от части к части, требования о помощи со стороны собственной кавалерии. Крик катился все дальше назад и, когда приказ дошел до эскадронов справа, он превратился в мольбу: «Кавалерию вперед, ради Бога, кавалерию вперед!» Эскадроны быстро отправились вперед, в спешке возникла большая суматоха и давка. Масса людей и лошадей двинулась навстречу своему русскому противнику. В авангарде скакало элитное соединение номер один, — драбанты, за ними по пятам Смоландский кавалерийский полк, конногвардейский и другие, в зависимости от того, как они стояли в длинных колоннах. Можно представить себе эту сцену: шведская конница течет по равнине в молочном утреннем свете, штандарты, как разноцветные пятна, над темным потоком безмолвных всадников, едва взошедшее солнце мерцает, отражаясь в обнаженном оружии; ритмично работают лошадиные мускулы. Гремящий водопад конского топота, проносящийся мимо шведских батальонов и, изменив направление на западное, улетающий в сторону русских.

Кавалерия, как правило, была вооружена шпагами, пистолетами, а также мушкетами или карабинами. Шведский эскадрон из 250 всадников всегда был построен для боя в одну линию глубиной в два или три всадника. Всадники тесно примыкали друг к другу, желательно колено за коленом, и образовывали таким образом клин или плуг. Они скакали в максимально быстром темпе, по возможности галопом или карьером. Эти тесно спаянные глыбы из людей и животных брали направление на какой-либо вражеский отряд и скакали прямо на него. Точно так же как продолжительный штыковой бой был редкостью для пехоты, очень редко случалось, чтобы две неприятельские части хорошо сомкнутой и построенной конницы могли точно сшибиться друг с другом. Либо один эскадрон после короткого бряцания мечами прорывался сквозь неприятельскую цепь, либо, что происходило чаще, неприятель отступал без боя при виде этой налетающей стены подков и шпаг. Нападающие могли также отступить после нескольких беспорядочных ударов шпагой. Нервы всадников и нервы лошадей были факторами величайшего значения. Та сторона, которая была менее решительна, обычно и проигрывала. Побежденные бежали, а победители приводили в порядок свои ряды для нового натиска. Чаще всего одного столкновения было недостаточно для того, чтобы решить дело. Борьба между различными конными отрядами, как правило, принимала форму длинной цепи кавалерийских атак, за которыми следовали короткие рукопашные бои. Побежденный эскадрон, как правило, собирался вновь, но, если его опрокидывали несколько раз подряд, рано или поздно он оказывался совершенно расстроен. Решающими факторами для кавалерийской атаки были частично скорость отряда, частично его плотность и согласованность. Отряд, который мог втиснуть в себя наибольшее количество всадников при наименьшем фронте, имел естественное численное превосходство. Шведская конница была очень хорошо сомкнута. Как уже говорилось, всадники скакали колено за коленом и были способны к быстрому изменению фронта и маневрированию.

Эскадроны двух враждующих сторон встретились. Для цельной шведской линии не хватило пространства. Поэтому шведские силы вводились в бой эскадрон за эскадроном, постепенно, не поддерживая друг друга. Первые шведские эскадроны отступили. Конногвардейцы вначале несли на себе наибольшее бремя боя, но в конце концов все они были вынуждены отступить и отойти назад. Шведы снова построились в боевые порядки и поскакали в новую атаку. И она тоже была отбита. Конница отступила и поскакала назад, чтобы тут же построиться по краям флангов пехоты.

Русское командование следило за сражением перед линией редутов и сочло, что теперь пора отвести назад свою конницу. Было маловероятно, что она сможет долго противостоять давлению всего шведского войска, дело вполне могло кончиться поражением кавалерии. Кавалерия была нужна, и не только в этом сражении, на начальной стадии битвы; дело в том, что кавалерия была единственным родом войск, в котором русские не имели самоочевидного численного превосходства. Конница царя Петра перенесла зимой много бед и лишений и еще не вполне восстановила свои силы; этот род войск был одним из немногочисленных слабых мест русских. В данной фазе сражения в планы русских явно не входило рискнуть на бой в открытом поле, они хотели встретить атаку шведов за надежными валами укрепленного лагеря. Кроме того, они не знали, не было ли нападение на шанцы всего лишь отвлекающим маневром. Русское командование опасалось, что настоящее нападение пойдет, наоборот, вдоль возвышенности у реки (именно поэтому они поставили там многочисленный дозор). Однако же постепенно становилось все более ясно, что шведы вполне серьезно предприняли атаку на систему редутов. Меншикову был послан приказ: он должен немедленно убрать кавалерию от шанцев и увести ее в лагерь. Меншиков, которому победа над шведской кавалерией ударила в голову, не хотел с этим соглашаться. Генерал-адъютант, который привез приказ, был послан обратно к царю с сообщением, что бой идет хорошо; кроме того, русские стоят так близко к шведам, что полный поворот назад и отступление могут иметь прямые опасные последствия. Меншиков, наоборот, потребовал подкреплений, два-три пехотных полка могли бы дать ему возможность полностью остановить шведов. Но царь Петр и слышать об этом не хотел: он не хотел допустить, чтобы бой за редуты перерос в генеральное сражение. Поэтому Меншиков не получил никаких подкреплений, а только подтвержденный и, вероятно, на этот раз весьма сердитый приказ об отступлении. Тем временем, как уже говорилось, русским удалось еще раз отбить шведскую кавалерию. Меншиков почуял новую победу и знать ничего не хотел об отступлении. Он послал царю несколько захваченных шведских знамен как доказательство своего успеха; генерал-адъютант увез с собой сдержанное донесение Меншикова, где тот упрямо отстаивал свою точку зрения, что, если убрать его конницу, редуты падут.

Во время первой шведской кавалерийской атаки Юлленкрук подъехал к Левенхаупту и предложил остановиться. Среди шведского соединения ощущалось некоторое расстройство, и Юлленкрук хотел, чтобы ему дали время расставить людей как следует. Генерал отозвался, что уже говорил об этом с Реншёльдом, но не получил ответа. Левенхаупт угрюмо прокомментировал, что, дескать, «нынче фельдмаршал так со мной обходится, будто я его лакей», но добавил, что Юлленкрук, если хочет, со своей стороны может сделать попытку. «Не премину, — сказал генерал-квартирмейстер, — как прикажете, генерал», — и ускакал искать злобного Реншёльда. В поле он проехал мимо гренадерского батальона лейб-гвардии, который мыкался, не зная, куда идти.

Его командир, двадцатидевятилетний капитан Либерт Русеншерна (в прошлом студент в Уппсале, службу в армии начал простым пикинёром), спросил, куда им держать путь. Юлленкрук ответил, что они должны идти за остальными батальонами, и в это самое мгновение увидел Реншёльда. Реншёльд скакал по полю и звал генерал-квартирмейстера. Юлленкрук послушно поскакал к фельдмаршалу, а тот показал ему на шанец впереди них и спросил, должны ли они, по мнению Юлленкрука, атаковать его. Генерал-квартирмейстер полагал, что вместо этого лучше пойти в наступление на силы неприятеля, которые стояли перед ними на поле. Фельдмаршал согласился с ним и повернул своего коня, чтобы ускакать прочь. Юлленкрук не отстал от него и задал свой вопрос: нельзя ли сделать остановку и заново построить пришедшие в беспорядок батальоны? Коротким «хорошо» фельдмаршал дал согласие на просьбу Юлленкрука и ускакал вместе с кавалерией, которая вот-вот должна была перейти в новую атаку. С этим разъяснением Юлленкрук вернулся к ожидавшей пехоте.

Кавалерийские атаки дали шведской пехоте время на то, чтобы упорядочить свои ряды. Она снова двинулась вперед. Русская конница потихоньку давала задний ход. В то же время из ее рядов высылались «охотники», которые своими выстрелами валили наземь солдат наступающих батальонов. Шведы отвечали той же монетой: они выставили вперед солдат со штуцерами, снайперскими ружьями, которые прежде всего считались оружием офицеров. Своим метким огнем они заставили русскую конницу отойти еще дальше. Шведская кавалерия остановилась и снова пошла в атаку. Объединенный напор пехоты и лошадей своим давлением отодвинул русские эскадроны назад. Сохраняя полный порядок, они отступили, проходя в промежутках между редутами.

Тучи порохового дыма смешались с облаком пыли, выбитым из песчаной почвы десятками тысяч человечьих и лошадиных ног. Пыль клубилась и поднималась, видимость подчас была равна нулю — сражались почти вслепую. Кроме того, пыль ложилась на солдат и покрывала их с головы до ног; цвета мундиров исчезали под ее толстым слоем, а пороховая гарь образовывала черную жирную пленку на потной коже. В беспорядочной стычке порой становилось трудно отличить друга от врага. Отряд лейб-драгун несколько раз вступал в сражение с русскими. Когда снова привели в порядок строй, было сделано ошеломляющее открытие. Шесть русских всадников аккуратно и в полном соответствиии с уставом встали в строй шведского эскадрона, двое в передней шеренге и четверо в задней. Четверо в задней шеренге были обнаружены первыми и немедленно убиты. Именно это и показало двоим в передней их ошибку. Они попытались бежать. Один вырвался из строя и поскакал, направляясь прямо к командиру эскадрона, двадцатишестилетнему капитану Роберту Мулю — ветерану, за плечами которого было много сражений, ибо он начал свою карьеру пятнадцатилетним волонтером в лейб-гвардии. Муль стоял спиной к своему отряду. Поэтому он не видел, как русский подскакал к нему, обнажив свою длинную шпагу, готовый нанести удар. Крики солдат предупредили его. Он повернулся, нагнувшись, уклонился от пронесшейся над ним шпаги, которая чуть было не снесла ему голову, и проткнул русского своей шпагой. Всадник упал с коня и грохнулся оземь с кровавой раной повыше живота. Его товарищ примчался через несколько секунд. Выстрел — и пистолетная пуля разорвалась у него в голове.

В тумане из пороховых облаков и пыли шведская кавалерия по пятам преследовала русскую. Слишком поздно заметили шведы, что они добрались до самых извергающих огонь шанцев. Но, как позднее выразился один из воинов, который скакал в строю конногвардейцев, двадцатичетырехлетний Туре Габриэль Бьельке, сделав первый шаг, надо было идти до конца. (Бьельке был очень типичный представитель своего класса: из высшей знати, граф, рыцарь прусского ордена de la Generosite.[24] Еще в детстве они получил целую роту солдат из отцовского полка, тогда на голландской службе. Обучался наукам в Лейдене, Оксфорде и Анжере.) Промежутки между редутами были узкие, шириной всего в 150–170 метров. Каждый из промежутков обстреливался мощным перекрестным артиллерийским огнем из окружающих шанцев. Все отряды, которые хотели прорваться мимо шанцев, подвергались ураганному огню на близком расстоянии с фронта, флангов и тыла. Смешавшись с отступавшими русскими, шведы скакали сквозь ревущую бурю пуль и «сеченого железа». В густом дыму снаряды дырявили и людей и животных. В том же полку, что и Бьельке, хотя и в другой роте, Северного Уппланда, скакал помощник квартирмейстера Лоренц Густаф Лильенвальд. Ему было 27 лет, родом он был из деревни Челинге (в Уппландском приходе Тиббле). В 15 лет он подписал контракт в качестве барабанщика и принимал участие в большинстве крупных операций начиная еще с высадки в Дании и также несколько раз был ранен; под Головчином ровно год назад у Лоренца был «поединок с неким бесстрашным русским офицером», как выразился он сам, и, кроме того, ему прострелили левую ногу. Другая пуля пробила ложе у его ружья и попала ему в грудь, его спасла кираса. Теперь, когда он скакал вперед между шанцев, он почувствовал, что выстрел поразил его в спину, в левую лопатку. Пуля рикошетом отлетела вверх и застряла в треуголке. Практически невредимый, он мог скакать дальше. Ему еще раз повезло.

Рьяное преследование и угроза больших шведских сил правому флангу поломали организованное отступление русских и превратили его в бегство. Тем самым шведы добились первого своего настоящего успеха, неприятельская конница бежала с поля боя. Но это вызвало в рядах шведов не только восторженные возгласы «Виктория!» и «Победа!». С этой минуты положение начало напоминать все остальные стычки, которых шведы так много навидались за последние годы, когда русские все время уклонялись от боя. Раненые конники чертыхались, мол, вот и сегодня не состоится генеральное сражение, русские явно опять лишат их решающего боя, который, если хоть немного повезет, будет означать скорый конец всем напастям, изнуряющим шведскую армию.

Шведская пехота продвигалась позади своей кавалерии. Часть батальонов сумела миновать укрепления, обойдя их кругом. Но места было в обрез, и не все соединения имели такую возможность. Два гвардейских батальона, под командованием Эрика Юлленшерны и Ханса Маннерсверда, были вынуждены идти между редутами и понесли там большие потери. Батальоны, которые примкнули с левого фланга, также прорвались через заднюю линию шанцев. Уппландцы и Эстергётландский пехотный полк тоже пошли на штурм и взяли по редуту. Эти операции стоили много крови, особенно уппландцам, которые были слабым полком. Когда они вступили в бой, у них насчитывалось в строю всего 690 солдат. Среди раненных во время этих штурмов был один капитан Эстергётландского полка, двадцативосьмилетний Карл Фредрик Толь из Уппланда. Шесть лет назад он получил тяжелое ранение во время осады Торуня и с тех пор постоянно ходил с повязкой. Теперь он снова был ранен, на этот раз в левую ногу, но, хромая, продолжал участвовать в битве. Взяв эти редуты, в них, как и прежде, не оставили ни одного своего солдата. После того как шведские войска продвинулись еще немного за укрепления, они увидели левый фланг.

Легкий утренний ветерок доносил грохот выстрелов до самого обоза. Там отметили первые залпы, когда битва началась, потом услышали, кал звуки боя становятся все более отдаленными, все больше приглушаются расстоянием. Те, кто ждали вместе с обозом, сочли это добрым знаком.

В то время как правое крыло кавалерии замешкалось на выходе, их коллеги на левом фланге, под командованием генерал-майора Хамильтона, действовали более успешно. На этом фланге было только одно пехотное соединение, а именно Вестманландский полк. Остальная пехота была или занята в бою против продольной линии редутов, или ушла направо и присоединилась к группе Левенхаупта. Но конница на этом фланге была сильная. Она состояла из 56 эскадронов, организованных в 7 кавалерийских и драгунских полков. Они быстро двигались к задней линии редутов. Часть соединений, по всей вероятности, большинство, обошли редуты слева, а затем им пришлось продвигаться сквозь зелень Будищенского леса и деревушку Малые Будищи. Продвижение стало трудным: в лесу русские устроили большие завалы, куда бы ни повернули шведы, путь им преграждали срубленные деревья. Когда шведы шли через разоренные деревни с опустошенными домами, им приходилось еще хуже. Глубокие ямы, потайные землянки и погреба, которые обрушивались под ногами, становились смертельными западнями для конников. Человек вместе с животным проваливался в дыру. Строй эскадронов сломался, но те обрывки, что от него остались, упрямо продвигались вперед.

Кавалерия, которая не могла пробиться через лес, поскакала через линию редутов. Ей пришлось пройти, как сквозь строй, под огнем, и она понесла большие потери как людьми, так и скакунами. Когда, наконец, осталась позади буря артиллерийских снарядов, шведские всадники оказались лицом к лицу с готовой к сражению русской кавалерией этого фланга. Они пришпорили своих коней и ринулись в атаку. После короткой стычки русские отступили и увели за собой своих преследователей на север, прочь от редутов. Шведские солдаты на правом фланге издали могли видеть, как шведская конница сражалась с русскими и как потом она погнала их перед собой через рощицу. Преследование, однако, шло медленно, поскольку русские ни в коей мере не были сломлены. Время от времени они прерывали свое отступление и строились для боя, они продолжали свой отход только тогда, когда шведы возобновляли атаку. Слов нет, русские эскадроны все время отступали, но происходило это спокойно.

В пыли и дыму шли два батальона вестманландцев. Полк был сильный, он насчитывал 1 100 солдат, он с ходу начал штурм одного из редутов.[25] Продвижение вперед продолжалось. Когда батальоны двинулись дальше, часть своих наиболее тяжело раненных не было времени взять с собой, их оставили лежать. Один из этих несчастных был Никлас Нурин, капитан-поручик в первой роте. Двадцати пяти лет, родом из Эребру, сын горнозаводчика, Нурин отказался от изначально запланированной карьеры в Горной коллегии, вместо этого он стал изучать фортификацию и артиллерию, после чего присоединился к армии волонтером в 1701 году, когда ему было всего 17 лет. Этот белолицый юноша с грустными глазами с тех пор пережил много всякого, участвовал в нескольких сражениях, и ранили его тоже много раз. При штурме редута он был снова ранен, на этот раз тяжело. Никлас Нурин получил семь ран: в обе руки, в бедро и в живот. Полк пошел дальше, а его оставили умирать, раненого, растерзанного, потерявшего кровь и силы.

Похоже было, что атака на левом фланге удалась. Сражались рьяно: клинки шпаг рассекали воздух, щелкали выстрелы, и люди падали на землю. Один из тех, кто сражался на этой стороне, лейтенант кавалерии Йоаким Лют, говорит, что это было «смертоносное и кровавое сражение на шпагах, вкупе с сильной стрельбой». Русские несли большие потери. Остатки рассеянных русских[26] соединений в отчаянии пытались сдаться. Но шведы продолжали держаться своей жесткой линии: они не считали возможным брать пленных в разгар боя. Тех, кто все-таки пытался сдаться, скашивали как траву. Под давлением, как казалось, неотразимого наступления среди нерегулярных русских соединений начала распространяться паника. Сконский драгунский полк получил записку от командира большого казачьего отряда, в которой предлагалось, что весь отряд в составе 2 000 человек перейдет на сторону шведов, если только король обещает их помиловать. Лют переслал эту просьбу дальше, шведскому командиру полка принцу Максимилиану Эмануэлю Вюртембергскому. Принц в истинно бюрократическом духе счел невозможным дать согласие без санкции самого высшего руководства, а «поелику милостивый наш король по ходу баталии не с нами оказался и в сей момент здесь не присутствует, мы не можем выяснить его милостивую волю по оному поводу». Казачьему парламентеру пришлось вернуться назад с этим ответом.

Было около пяти утра, и на левом фланге все как будто шло по плану шведов. Со своего места на правом фланге Юлленкрук мог видеть, как шведская конница с левой стороны преследовала русских. Длинный строй вестманландцев прямо-таки наступал им на пятки. Он поскакал туда. Путь пролегал вдоль боевого порядка пехотных батальонов, которые сейчас миновали заднюю линию редутов. Когда он проезжал мимо Уппландского полка, он ненадолго остановился перекинуться словом с командиром полка Шернхёком. Это соединение только что завершило штурм одного редута. Шернхёк жаловался, что дело было жаркое и что он «своих лучших людей потерял». Юлленкрук отозвался, что «русских это не спасет, да будет и дальше с нами помощь Божья», и, выразив в утешение свою радость по поводу того, что сам Шернхёк остался в живых, поскакал дальше. В следующий раз он наткнулся на 2-й батальон Нерке-Вермландского полка и его командира, пятидесятидвухлетнего полковника Георга Юхана Врангеля, который шел впереди своих храбрецов. Врангель был настоящий старый служака. Родившись в Ревеле в 1657 году, сын земельного советника, он уже в 17 лет был прапорщиком, а в 1677 году стал адъютантом у состоящего на французской службе герцога Биркенфельдского. В 1678 году он поступил на голландскую службу в гвардию принца Оранского, после чего перешел на шведскую службу в 1680-м. Вообще-то Врангель командовал финским резервным полком, но этот полк был распущен, после того как понес большие потери в прошлом году. Генерал-квартирмейстер поздоровался с ним. Врангель, которому, как и многим из его солдат, оставалось жить еще каких-то несколько часов, был обеспокоен сумятицей на шведской стороне и сказал по-немецки: «Слава Богу, все идет хорошо, дал бы только Бог, чтобы у нас был настоящий порядок в строю». Юлленкрук ответил совсем кратко: «Я желаю того же», — и поскакал дальше по полю, мимо длинных рядов людей и знамен.

Преследование русской кавалерии на правом краю шло так же, как и на левом фланге, в направлении на север. Командование отступающей русской кавалерией перешло от Меншикова к генералу Бауэру.[27] Некоторым из русских эскадронов удалось проскочить в укрепленный лагерь, но большинство лишь прогрохотало мимо в густых облаках пыли. Когда преследующие их шведы скакали мимо лагеря, они попали под жаркий огонь многочисленной артиллерии из-за валов. Ядра и картечь косой подсекали ряды; гранаты взрывались среди людей и лошадей; клинья огня поднимались из-за валов лагеря, и в пыли и чаду изуродованные фигуры валились на сухую землю.

Несмотря на ураганный огонь, погоня продолжалась все дальше и дальше на север. Теперь положение отступавших русских стало в высшей степени критическим. Независимо от того, намеревались ли они, миновав лагерь, сделать крутой поворот и собраться правее лагеря или продолжать двигаться дальше на север, им угрожала большая опасность. Впереди у них была глубокая, заболоченная, вымытая дождями, впадина, называемая большим оврагом, а справа возвышался обрыв, прорезанный щелями, спускавшимися к берегам Ворсклы. При неудачном стечении обстоятельств войска будут загнаны на такие позиции, что дальнейшее отступление станет невозможным. Тогда русские эскадроны будут прижаты спиной к обрыву и втянуты в бой или их погонят в овраг или вниз с высоких крутых берегов. Разумеется, не вся русская конница, а только ее часть подвергалась такой опасности — другие, как уже говорилось, укрылись в лагере, а на левом фланге отступление шло организованно, — но эта часть находилась в очень трудном положении.

Русские эскадроны мчались как бешеные дальше на север, к оврагу. Расстояние до него все больше уменьшалось. Наконец осталось не больше километра. Западня продолжала захлопываться за ними. И тут произошло неожиданное: шведы прекратили преследование. У одетых в зеленое эскадронов появилось дарованное Богом время на то, чтобы привести в порядок свои ряды. Большая часть всей их массы кое-как перебралась через топкий овраг и построилась с другой его стороны. Некоторые единичные шведские эскадроны были так горячо увлечены погоней сквозь пыль, что до них не дошел приказ приостановить преследование. Конники проследовали за русскими через овраг, но им пришлось тут же вернуть назад. (То, что с ними произошло, дает представление о том, какая судьба могла постигнуть русских, если бы им пришлось преодолевать это препятствие во время бегства с боем.) Во время поспешного возвращения через заболоченный овраг многие лошади проваливались в топь и останавливались. Русские не упустили случая использовать это и нанесли быстрый контрудар; шведам пришлось бросить лошадей и дорогую сбрую и бежать. Многие не ушли, а были убиты.

Приказ прекратить преследование был отдан обоим флангам кавалерии. Распоряжение исходило от самого Реншёльда; вероятно, ему чрезвычайно не хотелось выпускать из-под контроля собственную кавалерию, а такая угроза всегда была, когда эскадроны пускались в удалое преследование врага, которое, как было всем известно, могло растянуться на много миль. Крепко держать в руках кавалерию было просто необходимостью теперь, когда положение пехоты было в высшей степени неопределенным. Кроме того, кавалерия была нужна для выполнения стратегического плана, ведь ее задачей было скрестить оружие с русскими, если те будут отступать на север от лагеря. Приказ Реншёльда привел к тому, что большая часть русской конницы была спасена из затруднительного положения и могла спокойно отойти и навести порядок в своих рядах. Но это факт, который может быть установлен нами, потомками, имеющими перед глазами ясную и полную картину случившегося. Исходя из того, что было известно фельдмаршалу в ту минуту, надо сказать, что его решение, быть может, было не блестящим, но формально правильным.

К тому времени пехота на правом краю, в общей сложности десять батальонов, уже полностью миновала заднюю линию редутов. Левенхаупт был полон решимости продолжать и дальше давление на русский лагерь и атаковать его. Его ведь подгонял Реншёльд, и план предусматривал прямую атаку: главной целью атаки был лагерь. Там, где стоял Левенхаупт, было небольшое возвышение, и ему был виден ближайший левый край лагеря. Лагерь просматривался на расстоянии меньше километра, и генерал подумал, что он выглядит заманчиво в своей безлюдности.

Казалось также, что русские начали запрягать лошадей в обоз и часть артиллерии. Были сведения, что некоторые соединения уже переправились через Ворсклу. Возможно, их задачей было прикрыть отступление с того берега. У русских явно сдали нервы, и не без причины: неприятель миновал защитную линию редутов, а собственная конница в большинстве обращена в бегство. То, что мог видеть генерал, не было отступлением. Возможно, это были подготовительные меры, принимаемые русскими на случай возможного отступления с поля боя. Начало битвы, несмотря ни на что, не обещало ничего хорошего для русского оружия.

Ряды одетой в синее пехоты двигались к лагерю. Подойдя к нескольким вишневым рощам метрах в ста от лагерных валов, они остановились. Путь вперед был прегражден глубокой промоиной, которая, подобно ране, перерезала местность: она была всего пять метров в ширину, но очень глубокая. Пришлось обойти ее, чтобы снова продолжать наступление. Все это время они подвергались мощному обстрелу из лагеря.

Батальоны были не полностью собраны. Несколько гвардейских батальонов представляли собой авангард. Часть соединений, которым пришлось пробиваться сквозь линию укреплений, тащились за ними. Командир гренадерского батальона Русеншерна, тот самый, который раньше спрашивал у Юлленкрука, куда ему идти со своими солдатами, либо получил невразумительные директивы, либо совершенно не понял их. Русеншерна увел своих солдат прямо к лагерю, на минутку они остановились перед лагерем совсем одни (а снаряды, шипя, падали на них), и в нерешительности ждали дальнейших распоряжений. Гренадерский батальон потерял много солдат и убитыми и ранеными, прежде чем присоединился к другим гвардейским батальонам.

Король вместе со всей своей свитой из телохранителей, гвардейцев, придворных и поклонников находился поблизости от десяти батальонов Левенхаупта. Во время прорыва системы укреплений они держались немного позади линии боя, но их беспокоили казачьи разъезды, которые роились вокруг них со всех сторон. Это не представляло большой угрозы, поскольку казаки, верные своей привычке, удовлетворялись тем, что на расстоянии с гиканьем и шумом стреляли в изысканную компанию. Все же решено было усилить охрану монарха, и один из драбантских капралов, Брур Роламб, был послан найти свежие силы для подкреплений. Роламбу было 40 лет, он был образованный человек, служивший когда-то в Шведском верховном суде, но вместо этого стал воином и сочинителем стихов с вымученными рифмами во славу короля. Часть, которой он передал приказ присоединиться к группе вокруг короля, была лейб-драгунским эскадроном Роберта Муля — тем самым, в строй которого только что случайно замешались русские всадники. Драгуны примчались галопом, и казаки тут же отступили и скрылись. После этого небольшого инцидента король и его компания совершили чрезвычайно опасный переход через линию редутов. Следуя тем же путем, что и кавалерия, они попали под перекрестный огонь из редутов: передний конь из тех, что нес королевские носилки, был убит. Личная охрана Карла уже начала играть роль живой мишени. Трое драбантов и много гвардейцев погибли. Первым среди драбантов был убит пятидесятичетырехлетний Якоб Риддерборг. (Он родился в Стокгольме и в 1679 году женился на дочери пробста Анне Лаурин.) Пестрая компания продолжала идти вперед и достигла местности возле лагеря. Снова она попала под сильный обстрел. Пушечное ядро разбило правое дышло у конных носилок. Послали солдата вырезать кол из какой-нибудь изгороди, которых вокруг было полно, и с его помощью починили испорченные носилки. Пока латали дышло, приходилось стоять неподвижно на открытом месте и выдерживать ураганный огонь русских. Прежде чем можно было снова двинуться, еще больше людей и лошадей вокруг Карла были убиты или покалечены. Тафельдекер Хюльтман потерял своего коня, который был тяжело нагружен различным имуществом и объемистым саквояжем. Король и его сильно сократившаяся свита присоединились к десяти батальонам, которые как раз к этому времени были построены.

Батальоны Левенхаупта были теперь готовы к бою. Штурм лагеря начался снова, под аккомпанемент глухого треска лагерных орудий. Но не успели они хоть сколько-нибудь продвинуться к изрыгающим огонь валам, как генерал получил новый приказ в отмену прежнего. Атаку следовало немедленно прекратить. Вместо этого надо было отойти от лагеря и маршировать на запад. Приказ был выполнен.

Не исключено, что при этом шведы упустили еще один случай. Сам Левенхаупт очень оптимистически оценивал возможный эффект своей атаки. Впоследствии он утверждал, что русские солдаты уже начали отходить от валов, по мере того как шведы продвигались вперед. Он полагал, что боевой дух русских дрогнул бы перед лицом мощной атаки, и они бежали бы с поля боя, и явные признаки этого, на его взгляд, были уже заметны. Правда ли это, мы, разумеется, знать не можем. Вероятно, в пользу атаки Левенхаупта было то, что она была предпринята в весьма благоприятный психологический момент; однако нельзя забывать, что она могла также закончиться кровавым поражением. Приказ высшего командования тоже содержал в себе известную логику: можно предположить, что наступление объединенной шведской пехоты, поддержанной конницей, имело больше шансов на успех чем удалое, но совершенно изолированное нападение Левенхаупта. В ожидании остальных сил войска не было никакой нужды подставлять солдат Левенхаупта под русский огонь.