"Когда забудешь, позвони" - читать интересную книгу автора (Лунина Татьяна)

Глава 6 Осень, 1992 год

— Борька, твою мать, на кой ляд здесь циклевка?

— Палыч поставил.

— Бабе своей пусть ставит! Хоть в углу, хоть на полати, а к машине с уважением надо. — Бригадир осторожно перекатил циклевочную машину в прихожую и подошел к рабочим: — Все, мужики, кончай перекур! Хозяин премию обещал, если завтра сдадим.

Глебов погасил в жестяной банке окурок и поднялся с пола. Деньги были нужны.

— Борька, Палыча кликни! Он у мусорки где-то ошивается. А ты что расселся? Подымайся давай! — Васильич дернул за рукав сидящего на полу маляра. — Слыхал байку: курить — здоровью вредить? — Оскалил желтые прокуренные зубы. — Кончай! Вон, уже в штанах дымится, побереги хозяйство-то — еще сгодится! — И хохотнул, довольный собственным плоским каламбуром.

Смех, переходящий в надсадный кашель курильщика, Борис услышал уже за дверью. Ученостью их бригадир похвалиться, конечно, не мог, но дело свое знал отлично: бригада всегда и с товаром, и с наваром. Как-то вечером за бутылкой «Жигулевского» они с Васильичем разговорились, и тот повернулся вдруг неожиданной стороной.

— Вот ты, ученый человек, а под моим началом, — рассуждал бригадир, покуривая. — Сидим мы тут с тобой рядком да о жизни толкуем. И вся твоя наука не объяснит: почему мы, такие разные, на одной досочке оказались? Не знаешь? — Борис промолчал. — То-то. А все потому, Андреич, что твоя наука — от людей, а моя — от Бога, и у нее свой дележ. Она очень простая, несколько слов всего. Не воруй, не подличай, не возносись над людьми — вот и вся грамота. Не убивай — само собой, нет ничего страшнее — живую душу загубить. — Не спеша открыл допотопный, с какими-то вензелями металлический портсигар, вытащил папиросу. — Выучишься этой грамоте — хрен тебя кто скрутит, потому как она душу учит. А сильнее души в мире — ничего. Я к этой науке уже в конце жизни пришел, битый-перебитый. Меня Бог вел, тебя — люди: академики, профессора. Вот и вся между нами разница. Только, сдается, выучка моя для жизни покрепче твоей будет. — Он достал из нагрудного кармана коробок. — Ну, да молодой, умный — выучишься и ты. — Чиркнул спичкой, глубоко затянулся. Борис слушал не перебивая. Что, видимо, льстило старому мастеру. — А правда, что ты — профессор?

Глебов молча кивнул.

— А по какой части?

— Физик, специализируюсь по биоэнергетическим полям.

— А по-русски?

— Мы хотели узнать, где Бог, где черт, — отшутился профессор.

— Куда замахнулись! — удивился бригадир. — А чего их искать? Они — в каждом. И в тебе, и во мне, и в них вон, — кивнул головой на прохожих. — И Бог, и черт — в каждом человеке, друг с дружкой сидят, спорят, кто главнее. Бывает, что побеждает черт. И тогда не человек — нелюдь, — рассуждал бригадир.

А доктор физики, профессор и лауреат внимательно слушал и изредка поддакивал, потягивая душистое пенное пиво. Кто бы сказал год назад, что такое возможно — рассмеялся бы в лицо фантазеру. Но экспериментатор теперь сам попал в положение подопытного, и результаты проявлялись весьма любопытные. Так, например, выяснилось, что никого здесь не волнуют ни его звания, ни знания, ни прежний статус, ни научные открытия. Окружающих его людей интересует другое: жлоб он или готов поделиться, надежный или может заложить, выручит или подставит. И это открытие, далеко не единственное, оказалось для Бориса Андреевича Глебова очень важным.

— Ой! — радостно вскрикнула живая преграда, выросшая невесть откуда на пути. — Здрасьте, Борис Андреич! А я папу ищу, вы не знаете, где он? — Девушка стояла вплотную, прикасаясь грудью. Из-под рыжей челки невинно улыбались хитрые зеленые глаза.

— Добрый вечер! Извините, Оля, задумался, — пробормотал Борис и отступил в сторону.

— Можно вас попросить об одной вещи? — Ольга сделала шаг влево и опять оказалась лицом к лицу.

Не может же он петлять, как заяц!

— Да?

— Пожалуйста, задумывайтесь почаще! — выдохнула «преграда» и, резко повернувшись, скользнула по его лицу волной душистых волос.

Стройная фигурка удалялась, подчеркнуто покачивая бедрами. «Черт! Хорошо, на улице столкнулись — не в подъезде, — с облегчением подумал Борис, чувствуя, как против воли загорячело в паху. — Не хватало еще кинуться на эту девочку среди бела дня. Как брызжущий гормонами юнец!» Он усмехнулся, вспомнив зеленые глаза и поддразнивающее прикосновение упругой груди — эта девочка иным дамам сто очков форы даст. Ольга уже месяца три откровенно заигрывала с Глебовым, дразня молодостью и обаянием. Впервые Борис встретился с ней на заправке. Подавая деньги в маленькое окошко, услышал сзади знакомый голос и повернулся:

— Добрый день, Федор Васильич!

— О, кого вижу! — обрадовался бригадир. — Здорово! Знакомься, это — дочка моя, Ольга. Студентка! Вот, везу ее в лес, птиц послушать. Говорит, для экзамена надо, изучают голоса. А что их изучать? Бери да слушай, душой радуйся.

Васильич был непохож на себя: многословен, суетлив, с его обычно озабоченного лица не сходила блаженная улыбка.

— Здравствуйте, Борис Андреевич! — На Бориса с интересом уставились два миндалевидных зеленых глаза, весело морщился аккуратный носик, и приветливо улыбались пухлые губы. Такие губы, раздражая, назойливо лезли в глаза с обложек модных журналов, когда он разыскивал дома под этим ворохом макулатуры вечно пропадавшую куда-то программу передач. Поэтому их обладательница априори вызвала досаду.

— Добрый день, — стараясь казаться вежливым, ответил он. — А мы разве знакомы?

— Нет, конечно! — развеселилась девушка, не обращая внимания на суховатый тон. — Но мне папа о вас рассказывал. И признаюсь, в жизни вы еще интереснее.

Любопытно!

— Простите, я спешу. Приятно было познакомиться. Симпатичная у вас дочка, Федор Васильич, — польстил он бригадиру.

Мастер просиял. Понятное дело: поздний ребенок — родительский рай. А что старик блаженствует без лупы видно.

С той встречи Борис частенько стал натыкаться на бригадирскую дочку. То она заскочит отцу обед передать, то попросит ключи от машины, то интересуется обоями, то паркетом, то отделанной квартирой. Пары недель хватило, чтобы понять: эти встречи подстраиваются сознательно. А в последнее время уже не просто косит зеленым глазом — старается прикоснуться. Рукой, плечом, бедром, грудью. Испытывает на прочность? Черт, он же не евнух!

— Борь, наверное, шабаш? — К нему подошел Палыч, первоклассный паркетчик.

— Нет, Васильич говорит, сегодня надо сделать все. Тебя зовет.

— Твою мать! — выругался Палыч. — А я хотел вечерком попариться, с соседом собирались в баньку двинуть.

— Васильич премию обещает.

— А, ну тогда другое дело. Пошли!

Навстречу, покручивая на пальце ключом от машины, плыла Ольга.

— Здрасьте, Палыч! — пропела не останавливаясь. И весело бросила на ходу, зацепив Бориса плечом: — А вечером скажу «до свидания»!

— Ну девка! — Паркетчик восхищенно цокнул языком. — Бомба! — Он ухмыльнулся, глядя ей вслед. — Борька, по-моему, она к тебе неровно дышит, а?

— Кончай языком трепать! — разозлился вдруг Борис. — Пойдем, бригадир ждет.

Через три часа, довольные результатом, они распихивали по сумкам рабочую одежду, собираясь расстаться до завтрашнего дня.

— Мужики, слушай сюда! — скомандовал бригадир, выходя из кухни. — Тут с меня чуток причитается, не разбегайтесь пока.

— Ты чего, Васильич? — удивился маляр. Выпивка на работе была не в чести, и любая попытка строго пресекалась.

— Да, — смущенно крякнул старший, — родился я сегодня. Шестьдесят годков уже, как на свет Божий выскочил.

— Иди ты! — изумился Палыч. — А что ж молчал-то, пень старый?

— А на кой ляд трезвонить?

— Подарок бы купили, поздравили — честь по чести, как люди. Кто ж так, с бухты-барахты, обухом по башке?

— Ну, твой калган — чугунный, и не такое сдюжит, — отшутился бригадир. — Все, мужики, хорош молоть языком! Пошли, а то времени в обрез.

В центре кухни, на новеньком линолеуме была аккуратно расстелена газета. Типографский шрифт перекрывали белые пластмассовые стаканчики и такие же тарелки с салом, колбасой, солеными огурцами и черным хлебом. Над этим натюрмортом возвышалась пара «Столичной», радуя глаз и обещая душе наслаждение.

— Ну ты даешь, Васильич! — изумился паркетчик. — Когда ж успел-то? — Его калган все же покачнулся от такого сюрприза.

— Прошу к столу! — довольно ухмыльнулся юбиляр. — То есть к полу. Садитесь, мужики, не стойте, в ногах правды нет.

Они не заставили себя ждать и принялись устраиваться вокруг газеты-самобранки. Под первую стопку хорошо пошел соленый огурчик с «Любительской», под вторую — сало на черном хлебе. Васильич стал поглядывать на часы. Глебов решил, что пора уходить, и поднялся «из-за стола». И тут в дверь позвонили.

— Борька, открой, сынок, уж раз ты на ногах. И зови сюда, я знаю, кто там.

«И я знаю, — подумал Борис, подходя к двери. — Тут и ума особого не требуется, чтобы догадаться».

На пороге стояла Василиса. Он узнал ее сразу, как и год назад. И опять не подал вида, что узнал.

— Добрый вечер! Федор Васильевич здесь? — вежливо спросила она.

«Черт! Могла бы меня и помнить — не каждый с того света вытаскивает. Я же ее вспомнил, когда увидел». Его вдруг удивила собственная реакция.

— Простите, Федор Васильевич здесь? — переспросила беспамятная.

— Здесь я, здесь, Василисушка! — В прихожую вышел раскрасневшийся юбиляр. — Спасибо тебе, милая, что пришла, выручила старика.

Василиса переступила порог и вручила Васильичу большой пакет.

— Вот, теплые еще. Как вы просили.

— Спасибо, Василисушка! Уважила! Да ты проходи, — спохватился он, — будь ласка, посиди чуток с нами. Вместе домой поедем, сейчас Ольга придет, она и отвезет. Я ж не могу: по стопке с ребятами пропустили.

Дверь открылась, и в прихожую вошла легкая на помине Ольга, оглядела всю троицу.

— Здрасьте, теть Вась! — Потом насмешливо протянула Борису: — Я же говорила, Борис Андреич, что вечером увидимся. А вы не верили! — И направилась в кухню, взмахнув пышной гривой. Тяжелая шелковистая прядь ударила Бориса по лицу.

— Что это с ней? — удивился Васильич. — И давно она тетей тебя зовет?

— Первый раз, — улыбнулась Василиса. — С днем рождения вас, Федор Васильевич! Пойду я.

— Нет-нет, Василисушка, что ты?! Никуда тебя не отпущу! В такую даль из-за меня, старого, приехала, а теперь одной возвращаться? И не думай, милая, не отпущу! Борька, что столбом застыл? Закрывай дверь!

— Нет, спасибо. — Василиса отступила за порог. — Я не могу. До свидания! — И, улыбнувшись, повернулась спиной, нажала кнопку и вошла в лифт.

— Упрямая! — вздохнул бригадир. — Против ее слова хоть двести выстави — не переубедить. Соседка моя, — пояснил он Борису, закрывая дверь. — Золотая женщина! И где мои сорок!

Час пролетел быстро, за тостами и не заметили. Ольга сидела рядом, не прикасалась, не поддразнивала, только насмешливо поглядывала иногда. Потом, наклонившись к уху, спросила:

— А вы давно знакомы?

— Что? — не понял Борис.

— Я спрашиваю, давно вы знаете Василису Егоровну? — И хрустнула соленым огурчиком.

— Какую Василису Егоровну?

— Нашу соседку, тайную папину любовь, покорившую его измученное сердце румяным пирожком, — невозмутимо пояснила дочка.

— Откуда такая бредовая мысль?

— Вижу.

— Тебе стоит обратиться к офтальмологу, — сухо посоветовал Борис.

Чертова Ольга! Не позавидуешь ее будущему мужу. А вообще пора уходить. Свою лепту он внес, уважение проявил. Да и Алла ждет, одно дело — работа, другое — газетное застолье. Уйти оказалось легко, его никто не удерживал.

— Спасибо тебе, Боря, за добрые слова, — благодарил юбиляр. — Мы тоже сейчас будем расходиться. Вот только Ольга приберется — и шабаш.

В квартире было темно, тихо и непривычно пусто. Аллы не было. На кухонном столе белела записка: «Я — в театре. С Васильевой. Буду около одиннадцати. Целую». Васильева, школьная подруга, последние пару месяцев не сходила с языка, помогая жене коротать без него время.

— Глебов, тебя постоянно нет дома! То у тебя совещания, то заседания, то аврал, то обвал. Не могу же я с зеркалом общаться! — объясняла Алла вспыхнувшую внезапно дружбу.

Если честно, невидимой Васильевой Борис был благодарен. После дружеских встреч Алла возвращалась веселой, довольной и была особенно заботлива.

О его новой трудовой деятельности жена не знала. Зачем? Со своими проблемами он справится сам, тем более что это всего лишь вопрос времени. Совсем скоро начнет, наконец, работу их фирма, он опять займется настоящим делом, и тогда все вернется на круги своя.

Раздался звонок.

— Слушаю!

— Алло, котик, как хорошо, что ты дома! Я звоню предупредить: мы с Васильевой после спектакля зайдем в бар кофейку попить. А ты, милый, не волнуйся: она меня на машине подбросит, к самому дому. Ладненько?

— Хорошо, только не засиживайтесь.

— Нет ничего лучше дружеской беседы за чашечкой крепкого кофе! — отшутилась Алла и чмокнула воздух: — Спокойной ночи, не жди!

Да, театральная жизнь сказывается на лексике его жены: фраза явно из какого-то спектакля. Не успел положить трубку — снова звонок.

— Борька, наливай стопку! — Голос Попова был возбужденным. — У меня две новости, обе — с плюсом! Весь вечер не могу дозвониться. Вымерли вы, что ли?

— Короче.

— Неисправим! — весело констатировал экс-подчиненный и будущий партнер. — С какой начать: с хорошей или очень хорошей?

— Без разницы.

— Неинтересно даже приятное сообщать, — пожаловался трубке Попов, — ладно, слушай. Первое — мы прошли регистрацию. — И выжидающе замолчал.

— Дальше.

— Я добил наконец инвестора, и он согласен с нами работать. Прибыль — тридцать на семьдесят.

— А у него не слипнется?

— Ему — тридцать, семьдесят — нам, балда! — ликовал Сашка.

Да, это совсем неплохо, но чепчики в воздух бросать рановато.

— Ты его хорошо знаешь? Откуда такая щедрость?

— Как свои пять пальцев! Я же рассказывал: моя родная тетка с его матерью дружит. На той неделе встречаемся. Старик, ты обещал завязать с бригадой, как только зарегистрируемся, — напомнил Попов.

Его друг о новой работе Бориса, конечно, знал, но не удивлялся, не вмешивался и держал рот на замке. На то он и друг.

— Поговорю с Васильичем завтра.

— Лады! Тогда до завтра.

Борис варил кофе, держа медную джезву за длинную деревянную ручку, и анализировал разговор. То, что инвестор согласен вложить деньги в их проект, конечно, здорово. Можно будет спокойно проводить исследования, подобрать небольшой штат, арендовать помещение и наладить производство. Настораживало другое: причина согласия. Сашка рассказывал, что этот Баркудин ни уха ни рыла в науке. Допустим, Попов убедил его в выгодности вложения капитала, но откуда такой процент? Тридцать и семьдесят! В благородство нынешних выскочек как-то не верится. «Тьфу ты, черт!» Пышная темная пена залила плиту. Борис вылил в чашку остатки кофе, выкурил пару сигарет и решил прогуляться на сон грядущий. Хорошенько на свежем воздухе все обмозговать, а заодно и Аллу встретить.

Глебов вышел на улицу. Октябрьский вечер был тихим и прохладным. Небо ясное, звезды видно. Особенно сияет Сириус. И Борис пошел прямо на свою любимую звезду. Душа оттаивала и рвалась от грешной земли в ночное небо. «Щас запою!» — вспомнился мультяшный волк.

Впереди, метрах в десяти, затормозила дорогая иномарка. Такие уже раскатывали по Москве, надменно виляя отполированными задами. Из машины вышел водитель, высокий стройный мужчина в светлом плаще, и подошел к передней пассажирской дверце. Нажал на ручку, открыл. В свете фонаря мелькнул идеальный пробор, даже на расстоянии видно, как тщательно трудился над ним парикмахер. А из черного приземистого автомобиля вышла его жена, провела рукой по щеке водителя, что-то сказала, приблизив свое лицо к чужому, и быстро пошла навстречу низкому раскидистому дереву, под которым застыл Глебов. Листва еще не облетела, пожелтела только, а потому неплохо скрывала силуэт человека.

Ночная улица развела троих — мужчину за деревом, женщину с красивой походкой и низкую черную машину, шелестящей змеей проскользнувшую мимо.

Третья новость оказалась с минусом, и она перевесила две с плюсом.