"Повелитель гроз" - читать интересную книгу автора (Ли Танит)

Книга третья ГЕРОЙ НА ЧАС

9

Запертые в белой утробе холода, восточные земли ждали в своем трехмесячном коконе. Практичная зима изменила их очертания на рельефы снежного мрамора, выглаженного ветром льда, и суровую тишину пустыни. Но в конце концов солнце все же заявило свои права на эти обледенелые просторы. Внезапные яркие и шумные первые дожди висской весны обрушились и взломали алебастровые печати, как всегда обрушивались и взламывали их.

По сточным канавам Лин-Абиссы бежали пенистые потоки, а в нарядных садиках уже расцветала новая жизнь.

Сумерки омывали башни гостевого дворца Тханна Рашека, вызывая застарелую ностальгию у Яннула Ланнца, занятого чисткой снаряжения в прозаических и безликих казармах. Безликих, даже невзирая на тот факт, что за три месяца новобранцы эм Элисаара наполнили их личными вещами — тупыми, но дорогими сердцу ножами, подарками от своих девушек, трофеями, безделушками, милыми пустячками, оставшимися от прошлой жизни. Однако Яннулу казалось, что все они странным образом перевоплотились в этих солдат, вставших под желтые знамена Катаоса, стали новыми людьми, отказавшимися от прошлого, о котором большинство из них предпочитало умалчивать. Взять хоть Ральднора Сарита. Они с Яннулом вроде бы считались друзьями, но что они рассказывали друг другу о своей былой жизни? Оба вышли из крестьян — Ральднор, по его словам, из окрестностей Сара, Яннул — с вздымающейся голубой груди Ланнских холмов. Потом оба оказались в городах Зарависса: Яннул был ярмарочным фокусником и акробатом, а Ральднор занимался какими-то темными делами, о которых ничего не говорил — пока вербовщики Катаоса не приметили и не завлекли обоих под желтое знамя.

Яннул озабоченно потер затылок. Солдатская служба лишила его по-ланнски длинных, до лопаток волос. «На этой службе не место варварам», — проскрипел цирюльник. Пришлось расстаться также с метательными ножами, а вместе с ними и с частью своей предполагаемой варварской гордости.

Он увидел Ральднора, глядящего на него из темноты, поэтому подавил приступ ностальгии и сказал:

— Скоро Корамвис.

— Да, — отозвался Ральднор. — Город Рарнаммона, хранимый Грозовыми богами эм Дорфара.

Яннула часто озадачивало то явное усердие, которое прилагал Ральднор, по крохам и крупицам овладевая дорфарианской религией и мифологией, ибо под любопытством и напускным рвением крылось нечто иное — неприязнь. Кроме того, как-то раз произошел неприятный инцидент — за столом пошли глухие разговоры о том, что Катаос намерен свергнуть Амрека, Повелителя Гроз. Тогда они сидели с каменными лицами, держа свои мысли при себе из опаски перед шпионами Ригона. Но Яннул видел, как Ральднор сжал кружку с такой силой, что побелели костяшки, а на его губах, прежде чем Сарит взял себя в руки, мелькнула едва заметная, но самая мрачная и жуткая усмешка, которую когда-либо видел Яннул — почти оскал безумца.

— Им нравится так говорить, — беспечно сказал Яннул. — Думаю, Катаоса не страшат небесные силы.

— Значит, он храбрец.

— О, люди сами творят своих богов, — отозвался Яннул. — У моего бога толстое брюхо и дом, полный дорогих женщин, готовых тут же исполнить любую его прихоть, и я зову его Яннул-через-пять-лет. Ну вот, готово, — он отложил начищенные до нестерпимого блеска ножи. — Что будем делать? Сегодня ни мне, ни тебе не надо в дозор. Можно прогуляться по винным лавкам Лин-Абиссы.

— Почему бы и нет? — Ральднор убрал свое снаряжение и кивнул. Как и большинство людей, заключенных в строгие рамки, они при любой возможности и под любым предлогом старались ускользнуть из них — Но нам понадобится увольнительная.

— Не понадобится. На воротах стоит Ленивец Бреон. Не забывай, сегодня Ригон ужинает у Катаоса. За что последнему — моя глубокая благодарность.

Ни у кого из них не было особых причин любить начальника гвардии. Он оказался в точности таким, каким заявил себя три месяца назад. Правда, выучил он их на совесть. Сейчас, по прошествии трех месяцев, в них намертво въелась мудрость боевых академий Дорфара, Элисаара и Закориса, ибо Ригон вколачивал ее в них, кормил их ею вместо хлеба. Кроме того, здесь имелся свой, весьма существенный плюс: любая его отлучка, даже самая краткая, превращалась для них в праздник.

Но все же, несмотря на это, оттепельные сумерки странно завладели ими обоими, и они лениво и медленно зашагали к внешнему дворику.

Катаос взглянул на Ригона, сидевшего на другом конце ярко освещенной комнаты, и сказал с иронией, слишком тонкой, чтобы она могла обидеть гостя.

— Полагаю, ужин снискал ваше расположение.

— У вашей светлости великолепный стол, — хмыкнул Ригон.

— Моя удача позволяет мне это.

— Ваша светлость не верит в удачу.

— Может, и так, но в этом мире иносказаний ты уж прости мне мое.

— Как будет угодно вашей светлости.

— Вот и отлично. У тебя есть какие-нибудь новости о моей гвардии?

У Ригона уже вошло в привычку делать доклад после этих превосходных ужинов. Повинуясь сигналу, он выложил свою опись. Все шло очень неплохо. Последние новобранцы из Абиссы показали сносные способности и были распределены между первой и второй ротами. К тому времени, когда они прибудут в Корамвис, он доведет их до ума.

— Смотри, осторожнее, — бросил Катаос.

— Ваша светлость сомневается в моих способностях?

Катаос улыбнулся.

— Ты суровый учитель, Ригон.

— А разве я когда-то говорил, что это не так? Не беспокойтесь, господин, я в состоянии отличать зерна от плевел, и достается как раз плевелам.

— Среди них был парень со светлыми глазами — я вчера видел его на строевых учениях, — неожиданно сказал Катаос. — Что ты можешь сказать о нем?

— Сарит? — переспросил Ригон с коротким нехорошим смешком. — У него ненасытность дракона. Женщины, которых поставляет ваша светлость, без дела не сидят. И похоже, что им это нравится не меньше.

— А какую оценку ты дашь ему как бойцу?

— Вполне приличный, — в терминологии Ригона это была высшая похвала. Катаос так это и воспринял.

— Интересно. Я хочу, чтобы ты приглядывал за ним. Он обладает пугающим сходством с правящим родом эм Дорфара.

— Я этого не замечал.

— А я и не ожидал, что ты заметишь. Однако я все-таки лучше знаком с этими лицами. Тебе не кажется странным, как дорфарианское семечко могло вырасти в Саре?

— Незаконнорожденный. От какого-нибудь проезжего корамвисца.

— Тогда этот корамвисец должен быть принцем.

— Маловероятно.

— Вот именно. И это наводит меня на мысль, что, возможно, твой Сарит был зачат в какой-нибудь более знатной постели, в самом Корамвисе.

Глаза Ригона расширились.

— Утроба земли!

— Разумеется, я могу и ошибаться, — сухо ответил Катаос.

— Но тогда он обязан знать, куда ваша светлость засылает своих вербовщиков.

— Возможно, он действительно знает. Между Амреком и мною существует осторожная вражда, но я полезен ему и не выставляю свои дела на всеобщее обозрение. Но если этот Сарит — один из единокровных братцев Амрека, засланный к нам как королевский шпион… Думаю, ты понимаешь меня, Ригон.

Невесомые, еле различимые во тьме белые снежные мотыльки порхали на ветру и бесцветной слякотью расползались на городских мостовых.

Все еще завороженные печальными сумерками, Ральднор с ланнцем шагали по слабо освещенным переулкам Абиссы. Первый винный погребок, попавшийся им на пути, был незнакомым, но они зашли туда, попав из снежной темноты в коптящий свет сальных свечей. Внутри никого не было.

Яннул тряхнул колокольчик, висевший у камина, и в ответ из безмолвной глубины заведения донесся шелест женской юбки. Но эта юбка оказалась сильно поношенной, а ее хозяйка — маленькой и худенькой, да к тому же совсем юной. Когда она вынырнула из полумрака, Ральднор увидел, что у нее желтые волосы.

Она ничего не сказала. Яннул попросил вина, она кивнула и вышла.

— Она с Равнин! — выдохнул он, как только она скрылась, и в его голосе слышалось изумление. — Она хоть знает, в какой близости от гнезда Амрека находится? Как ей удалось избежать гонений? Должно быть, она рабыня. — И добавил неожиданно ласково: — Бедная малютка, судя по ее виду, ей даже не пришло время ложиться в постель с мужчиной!

Ральднор промолчал. Как уже случалось однажды, его охватил страх разоблачения. Тогда это была та женщина на рынке в Абиссе, но в тот раз это казалось не столь неожиданно и куда менее мучительно — изменение облика, которое он произвел над собой, было ему еще внове. Теперь он понял, что за три зимних месяца уже начал считать себя заравийцем и висом, несмотря на свою маленькую хитрость с краской для волос. Верно, он питал застарелую ненависть к Амреку, но она стала почти абстрактной, самодостаточной эмоцией и перестала быть важной причиной его действий. Даже когда она приходила к нему во снах, и он просыпался в постелях бесчисленных шлюх в холодном поту, с мыслью, что снова оказался в Городе наслаждений, и его череп пронзала острая боль отчаяния — даже тогда смерть Аниси как-то не связывалась у него с его расой. Ведь заравиец тоже мог любить девушку с Равнин и потерять ее по вине этого извращенного чудовища, короля. Ему доставляло горькое удовольствие изучать обычаи эм Дорфара, читать их легенды, и где-то в трясине их верований он утратил чистый монотеизм Равнин. В конце концов, было так легко клясться богами, а не Ею, Повелительницей Змей, которая не просила ничего, сама будучи всем.

А теперь вдруг явилась эта девочка в своих обносках, призрак из его утраченного несчастливого прошлого, чтобы мучить непрошеными воспоминаниями.

Она вернулась с чашами и каменным кувшином, которые поставила на стол, и приняла у них деньги загрубевшими пальцами. Ральднор отвернулся, но даже когда она ушла, в комнате повсюду чувствовалось ее присутствие.

Яннул протянул ему чашу, налитую до краев, и они принялись глотать жгучий крепкий напиток. Он заметил, что ланнец не спускает с него глаз.

— Допивай свое вино. Это мрачное место, зато неподалеку есть один домишко простых радостей, — сказал Яннул.

Снаружи послышался внезапный шум, который почему-то показался неуместным на этих улицах. Дверь с треском распахнулась, ворвавшийся ветер взметнул пламя в камине.

Вошли шестеро в черных мундирах и черных плащах с капюшонами — обычных одеяниях Драконьей гвардии Повелителя Гроз, а на груди и спине у каждого сверкала серебряная молния Амрека. Они скользнули взглядами по предыдущим посетителям, видимо, сочтя их не слишком важными. Никто не обратил внимания на эмблему Катаоса. Один из них что-то сказал вполголоса, остальные захохотали.

— Странное местечко для Избранных Амрека, — негромко заметил Яннул. — Почему именно здесь?

Драконы расселись по лавкам и, проигнорировав колокольчик, замолотили по столешнице кулаками в латных перчатках.

— Пойдем-ка отсюда, — озабоченно сказал Яннул.

Но Ральднор обнаружил, что не может сдвинуться с места. Он сидел, как каменный, глядя на внутреннюю дверь, откуда через миг появилась все та же девушка. Она спокойно подошла к сидевшей за столом шумной компании, точно ведать не ведала о том, что в мире существует какая-то враждебность.

Крикуны мгновенно умолкли. Все глаза были устремлены на нее. Один из драконов, самый высокий, сбросил капюшон.

— Вина, крошка. И, сделай милость, принеси его сама.

Девушка бесстрастно развернулась и ушла прочь.

— Отродье змеиной богини, — расхохотался Дракон. — Значит, слухи не обманули.

— Пора делать ноги, — Ральднор почувствовал, как Яннул сжал его плечо.

— Погоди, — отозвался он, опуская свою чашу. Кровь грохотала у него в ушах, во рту пересохло.

Девушка быстро вернулась, одной рукой прижимая к груди пузатый кувшин, а другой зажав бокалы за ножки между пальцами. Она разлила вино и застыла, ожидая платы.

Через некоторое время дракон развернулся, уставившись на нее.

— Чего тебе, красотка?

Один из его товарищей наклонился вперед.

— Она ждет денег.

— Каких еще денег? За вино? — Он осушил свой бокал и протянул ей, совершенно пустой. — Видишь, ты мне ничего не наливала.

Все сидящие за столом лениво засмеялись. Девушка развернулась — наверное, чтобы идти за хозяином, но дракон проворно схватил ее, дернул к себе и толкнул на лавку.

— Если хочешь денег, крошка, тебе придется их заработать. Пожалуйста, брыкайся сколько хочешь. Все равно ни куда не денешься. Кроме того, ты так мило сопротивляешься. Без малейшего труда удерживая ее одной рукой, второй он расстегнул лиф ее платья, обнажив красивую, но еще почти совсем не развитую грудь. — Я слыхал, все ваши девки с Равнин — девственницы. У меня еще никогда не было девственницы. Как думаешь, это возместит мне то вино, которого ты так мне и не налила, сучка?

Вдруг что-то словно клещами сжало его плечо и оттащило от девушки с такой силой, которая изумила его до крайности. Следующим и последним, что он запомнил, был удар в горло, от которого мир на время перестал кружиться и померк. Дракон рухнул поперек стола и затих.

Оставшиеся пятеро уставились на высокого светлоглазого гвардейца Катаоса эм Элисаара, который, по всей вероятности, просто спятил.

— Как глупо, — пожал плечами один, растягивая губы в усмешке.

Они начали окружать его — двое зашли сзади, трое ждали спереди. Ральднор отлично понимал, что дал им право убить себя, но сейчас он в каком-то смысле и вправду был безумен. Как и их, его тоже охватила странная радость от перспективы драки, и в таком настроении эти великаны показались ему крошечными. Он разделается с ними, как с мухами. Откуда-то сзади послышался воинственный клич — видимо, Яннул тоже решился вступить в бой.

Ральднор схватил со стола кувшин и выплеснул вино в лицо ближайшему дракону, предоставив ланнцу разбираться с теми двумя, что надвигались на него со спины. Солдат выругался и схватился за лицо, а Ральднор бросился на него, сбил с ног и толкнул на соседа. Откатившись от барахтающейся кучи, он с треском опустил кулак на отвисшую челюсть одного и ловко пнул другого с небрежной, но практически смертельной точностью — прямо в сердце. Сзади раздавались удары железных кулаков ланнца, и под эту непрекращающуюся музыку третий гвардеец бросился на Ральднора с коротким кинжалом, хищно сверкнувшим у него в руках. Но еще прежде, чем он успел добраться до противника, дорогу ему преградила нога Ральднора, а вслед за тем он получил сильнейший удар под ребра, от которого, корчась и хватая ртом воздух, повалился на землю. Последней точкой стал приземлившийся аккурат на его голову каменный кувшин — кинжал, не причинив никакого вреда, упал на плиты пола.

Ральднор, залившись неудержимым кровожадным хохотом, развернулся.

— Ригон отлично обучил нас нашему ремеслу! — крикнул он Яннулу. — Учитель он злой, но превосходный.

Потом он пристальнее пригляделся ко второму гвардейцу, уложенному ланнцем, и увидел, что его шея вывернута под неестественным углом.

Яннул растерянно стоял над телом, белый как мел.

— Он мертв, Ральднор. Мне не удалось сработать так же чисто, как тебе.

— Это я виноват, — резко сказал Ральднор. — Я ввязался в драку, а ты всего лишь пришел мне на помощь. — Однако над местом побоища уже повисла мрачная и гнетущая тишина. Кто лучше него знал, что любого, кто осмелится убить одного из Избранных Повелителя Гроз, ждет смерть? Таков был дорфарианский закон вот уже более тысячи лет. Но он взял Яннула за руку. — Уходим. Кто нас видел?

— Она.

Ральднор обернулся и увидел девушку, стоявшую у камина, точно изваяние.

— Она никому ничего не скажет. — И грубо крикнул ей: — Возвращайся обратно на свои Равнины, прежде чем тебя сожрут заживо в этом вонючем городе!

Но ее золотистые глаза слепо смотрели в его глаза, и он чувствовал в голове слабый трепет, словно там билась какая-то птица. Он развернулся, положил руку на плечо Яннулу и вытащил его на пустую и холодную улицу.

— Ну, Ригон, что у тебя за срочность?

— Прошу прощения, мой господин. В Лин-Абиссе произошла драка. Гвардейцы Повелителя Гроз — и двое моих парней. Один из драконов убит.

— Ты знаешь это из надежных источников? — лицо Катаоса было непроницаемым.

— А как бы иначе я поверил в это? Хозяин винного погребка доложил о происшествии. Трусливый пьяница, до смерти трясущийся за свою шкуру. Он подглядывал за занавеской и описал ваших гвардейцев. Одним был ланнский акробат. Вторым — светлоглазый мужчина без пальца на левой руке.

— Сарит. Это… он убил?

— Пока не знаю, мой господин.

— Так узнай. Из-за чего началась драка?

— У того заравийского дурака, который держит погребок, в рабстве девка с Равнин. Драконы полезли к ней, а ланнец и Сарит решили помешать им изнасиловать ее.

— Тебе, конечно, такое не укладывается в голову, — заметил Катаос.

— Вы знаете мои взгляды на баб, мой господин, — отозвался Ригон.

— Сейчас ее раса интересует меня больше, чем пол. Сколько висов отважится заступиться за степняка, когда здесь Амрек?

— Заравийцы и ланнцы питают слабость к равнинным.

— Но наш охотник, скорее всего, не заравиец, как мы уже установили раньше. Куда ты поместил этих двоих?

— В подвал под дворцом.

— Пускай посидят там ночку. Завтра в полдень приведешь ко мне охотника. До этого вытянешь из него все, что сможешь, но руки особенно не распускай. От Амрека слышно что-нибудь?

— Ничего.

— Тем лучше. Но ничего удивительного. Без сомнения, ему не захочется, чтобы это происшествие получило широкую огласку. Ведь, кроме всего прочего, королевская гвардия считается непобедимой, а мифы развенчивать не следует.

После подвального мрака полуденный свет верхних комнат особняка резал ему глаза. Стражники оставили его в небольшом светлом помещении, развязав руки. Через некоторое время появился Катаос.

Это был первый раз, когда Ральднор находился так близко от него — человека, бывшего его хозяином все три месяца суровой жизни. Ригон был грубым символом; сейчас же перед ним стояла реальность. Сдержанное лицо, явная смесь разных кровей, так что за привлекательной аристократической внешностью можно угадать царственное происхождение.

Он уселся и принялся рассматривать Ральднора с непонятным выражением на лице, за которым могло скрываться что угодно и, бесспорно, скрывалось что-то.

— Ну, Сарит, что ты мне скажешь?

— Все, что вы захотите услышать, мой господин, чтобы извинить мой проступок.

— Красивые слова ничего не исправят, уверяю тебя, Сарит. Ты знаешь, что ты натворил? Ты оскорбил короля. Драконья гвардия Повелителя Гроз может делать все, что ей заблагорассудится. Их права уступают только его правам. А ты, охотник, перешел им дорогу. Не слишком разумно.

— Ваша светлость, полагаю, осведомлены о моих причинах.

— Какая-то девчонка из кабака…

— Совсем дитя, мой господин. Они убили бы ее.

— Она была с Равнин. Король не считает, что они чего-то стоят.

— Это ребенок! — вспыхнул Ральднор.

— Скажи-ка мне лучше, — голос Катаоса заледенел, — кто из вас свернул шею дракону?

— Это удовольствие имел я.

— Удовольствие, значит? А почему убил только одного, а остальных оставил в живых?

— Он был их главарем.

— Не был, — Катаос нарочито затянул паузу. — Хозяин погребка видел, как ланнец сжал руками шею стражника и свернул, словно имел дело с цыпленком.

Ральднор ничего не ответил. В конце концов Катаос сказал:

— Твоя самоотверженность заходит чересчур далеко, а то, что заходит чересчур далеко, теряет свою ценность. Тем не менее, я не собираюсь отдавать тебя на растерзание Амреку. Для этого вполне сойдет Яннул Ланнец. Ригон проследит, чтобы его наказали за преступление. Ты же получишь помилование.

Ральднор остолбенело уставился на него.

— Накажите и меня тоже. Это я начал драку.

Катаос позвонил в небольшой колокольчик, стоявший у его локтя. Двери распахнулись, и в комнату снова вошли стражники.

Опустошенное презрение лишило Ральднора последних остатков надежды. Придавленный грузом своей вины перед Яннулом, он не обратил внимания на то, что предлагал ему Катаос, сочтя это ничего не стоящим.

— Благодарю вашу светлость за беспристрастный и справедливый суд, — сказал он спокойно. Этого с лихвой хватило бы для того, чтобы отправиться на виселицу, но ничего не произошло. Стражники просто отвели его обратно в темницу, в которой уже не было Яннула.

Однако Катаос еще сидел в комнате некоторое время. Весь эпизод показался ему забавным, но кто знает, что за ним крылось? С самого начала он решил, что не стоит бросать этого человека в горнило королевской ярости. Это значило подтолкнуть Амрека к действиям, а если Сарит действительно шпион, тогда со временем его просто заменят кем-то другим, кого будет уже труднее вычислить. На данном этапе он стал чем-то вроде пешки в игре между королем и его советником, и эту пешку вполне можно будет разыграть чуть позже.

«Я не ошибся, — сказал себе Катаос. — Этот наивный петушок действительно один из принцев Корамвиса».

Именно неожиданный ледяной порыв имперского высокомерия убедил его в этом. Возможно, этот задира и мог быть настолько глуп, чтобы плевать в глаза своему господину, как сделал Ральднор, но только не с такой невероятной самоуверенностью и презрением. Катаос очень хорошо знал это выражение. Он терпел его с самых первых своих сознательных часов. Отчасти оно было фундаментом, на котором стояла его жизнь. И сейчас, когда оно неожиданно мелькнуло в глазах человека, который по справедливости должен был ползать перед ним на брюхе и умолять, чтобы ему оставили жизнь, все барьеры, которые он так тщательно возводил, рухнули. Он, Катаос эм Элисаар, внутренне съежился, но этот факт скорее заинтересовал, чем расстроил его.

Ночь прошла как в черном бреду. Ральднор мерил шагами свою камеру, полуобезумев от гнева. Еще одна вина. Ему что, и без того мало? Черные крысы мыслей хватали друг друга за хвост, глодали его.

Утром он стряхнул с себя остатки сонного дурмана и увидел, что железная дверь его тюрьмы открыта.

Он поднялся по лестнице в нестерпимый свет. Прошел мимо стражников и слуг с непроницаемыми лицами. В верхнем коридоре он наткнулся на одну из казарменных девиц, хорошенькую растрепу, которая обычно относилась к нему с теплотой. Но когда он поймал ее за руку и спросил, не знает ли она, где Яннул, она покачала головой и поспешила прочь.

В спальне, где жили они с Яннулом, он увидел парня, небрежно царапавшего какое-то письмо. При его приближении тот немедленно оторвался от своего занятия и спросил:

— Ты слышал, как наказали Яннула?

— Нет. Расскажи.

— Зря он напал на Избранного. Да и тебе не стоило делать этого вслед за ним. Дружба дружбой, а голову на плечах тоже надо иметь.

Значит, вот как Катаос переиначил эту историю… Ральднор пропустил мимо ушей дурацкий непрошеный совет.

— Ты говорил о наказании Яннула, — грубо напомнил он.

Парень покачал головой.

— Этот ублюдок Ригон велел притащить его в зал и приложить его правую руку к каминной трубе. Потом взял циббовую дубину и ударил по ней. Все кости до единой, должно быть, переломал. Вот тебе и все закорианское правосудие.

— Ригон, — еле слышно сказал Ральднор — и только. Потом, помолчав, спросил: — Где сейчас Яннул?

— Да боги его знают. Не здесь, это уж точно. А что ты будешь делать? — полюбопытствовал солдат. Но Ральднор слишком хорошо знал его, чтобы болтать.

— Я? А что я могу сделать?

Весь день его крутил гнев. Причина этого гнева — Яннул — отошла на второй план. Хотя он и не разбирался в этом, какая-то его часть знала, почему он больше не ищет Ланнца и не спрашивает, где тот находится. Но все-таки гнев не давал ему думать. Он был совершенно поглощен этим чувством.

Наступил вечер, и на длинных столах накрыли ужин.

— Берегись, Ральднор, — прошептал ему один заравиец. — Мои боги подсказывают мне, что Ригон еще не закончил с тобой.

— Мои боги тоже кое-что мне говорят, — мрачно отозвался Ральднор.

Еще один взглянул в его сторону и сказал:

— Сломать человеку правую руку, чтобы он не мог зарабатывать себе на жизнь, — это называется как угодно, только не правосудием. Он ведь был жонглером, да? Теперь уж он вряд ли сможет чем-то жонглировать.

Повисла внезапная тишина. Задержавшийся Ригон только что вошел в зал, окруженный своими офицерами. Он не стал садиться, а ударил в колокол, висевший рядом с его местом, и последние шепотки и шорохи замерли.

— Я хочу сказать вам кое-что. Не сомневаюсь, всем вам известно, что двое наших сочли подходящим перейти дорогу Драконьей гвардии Амрека. За то, что они до сих пор живы, им следует благодарить лорда Катаоса и хорошее расположение духа, в котором сейчас пребывает король. Ланнца наказали. Сарит, как вы видите, получил прощение. Лорд принц считает допустимым снисхождение к глупцам, но вы все получили примерное предупреждение о том, что я глупости не люблю. Можешь благодарить своих богов, Ральднор из Сара, что я сейчас тоже в хорошем настроении. Впредь изволь работать вдвое усерднее и следить за своим поведением вдвое внимательнее, чем все здесь присутствующие. Понятно?

Тишина казалась нестерпимой. Мало-помалу всех охватило ощущение неминуемой трагедии, и все глаза обратились на Ральднора, сидящего в конце скамьи. Не поворачиваясь, он поднялся на ноги. Его лицо было совершенно непроницаемым, но он протянул руку и взял со стола большой нож для мяса — по залу пронеслось шипение, словно на раскаленные кирпичи плеснули ледяной водой. После этого он прошел через весь зал к столу Ригона.

— Положи это, Сарит, — бросил тот.

— Тогда верни мне мой нож, закорианец.

— Ты получишь свой нож, когда сочтет нужным принц Катаос.

— Значит, обойдусь этим. Или ты будешь чувствовать себя в большей безопасности, если сначала перебьешь руку и мне тоже?

На лице Ригона заиграла жутковатая ухмылка.

— Похоже, ты обиделся на наказание, которое я назначил Ланнцу. Интересно, вас связывала одна лишь дружба или нечто большее? — Начальник гвардии обернулся, безмолвно приказывая сидящим на скамьях смеяться. Послышалось несколько смешков, но веселье было фальшивым, и его мало кто поддержал.

— Слова, закорианец, — сказал Ральднор и, держась в паре шагов от противника, нацелился в грудь Ригону зазубренным острием мясного ножа. — Ты собираешься кормить меня одними словами? Когда-то ты обещал угомонить тех, кому захочется драки. Мне ее захотелось. Угомони меня, господин начальник стражи.

Чудовищная, непомерно развитая правая рука Ригона медленно легла на рукоятку меча. Этого должно было хватить.

— Я угомоню тебя, Сарит. Брось свою игрушку, и я дам тебе попробовать плети. Думаю, она понравится тебе больше, чем то, что у меня здесь.

Он уловил какое-то движение и качнулся, уходя от него, но не ожидал этого и поэтому опоздал. Кромка мясного ножа Ральднора задела щеку закорианца — ту, на которой до сих пор не было шрама, и из нее алой струйкой хлынула кровь. Ральднор знал, что смерть подобралась к нему так же близко, как и сам Ригон, но им овладело такое безумие, что он жаждал ее приближения, ибо был уверен, что сможет перехитрить ее так же ловко, как только что перехитрил виса. Он казался легким, как воздух, тогда как Ригон был силой стихии, громыхающей вокруг него. Драконий меч в руке великана жаждал его крови. Ральднор отскочил в сторону, пригибаясь, и массивный клинок просвистел мимо, со звоном поразив одну из каменных колонн. У Ригона не было щита. Он крутанул меч как топор, стремительные удары, посыпавшиеся один за другим, были гипнотическими и парализующими. Он сражался с презрением, как машина, знающая, что непобедима и может не думать. «Учителю имело бы смысл поостеречься своего ученика», — отчетливо пронеслось в голове у Ральднора. Но в своей ослепительной ярости он видел лишь ореол репутации, окружающий этот меч, нечто, чему должно быть пугающим, но что почему-то было недостаточно страшным.

«Взгляни на меня, Ригон, — думал он, — я умираю от страха», — и упал перед великаном навзничь, словно испугавшись. На него обрушилась буря, а зубы Ригона сверкали не хуже молний. Огромная рука подняла меч, и смерть Ральднора висела на его острие, болтаясь, как тряпичная кукла.

Ральднор ударил снизу вверх, навстречу этой грозно летящей руке. Этот стремительный, почти случайный удар перерубил запястье начальника гвардии. Хлынул поток крови, бычьи мускулы конвульсивно сжались, и меч вывалился из разжавшихся пальцев Ригона.

Тот рухнул на колени, прижимая к себе отрубленную руку и заходясь в крике. Ни один человек не пришел ему на помощь. Все безошибочно ощутили, что его власти пришел конец, но причина была не в том. Зрелище этого чудовища — коленопреклоненного, просто и бесповоротно низведенного до суммы животных частей тела, лишившегося, точно разбитый кувшин, всей своей силы — привело их в смятение.

Но холодно сверкающий гнев Ральднора не утих. Он понял, что через миг они накинутся на него и ему вновь придется испытать на себе правосудие Катаоса. И он понесся по залу, перепрыгивая через скамьи, к входной двери. Никто не преградил ему дорогу. Казалось, он двигается в другом времени, и в коридорах тоже оказалось пусто.

Он бежал в дымном свете ламп по мозаичному полу, ища выход. Он уже был не в силах рассуждать здраво — у него остались одни инстинкты. Наконец он увидел окно, даже не дверь — окно, от которого вниз тянулся сухой плющ, почти убитый морозом. Он ухватился за его сморщенные коричневые плети и спустился по ним во двор, окутанный мраком и поросший лесом колонн из маково-алого стекла.

«И что теперь?» — спросил он себя, и ответом ему была черная всепоглощающая пустота. Ничего. Но что-то все-таки было.

Свет. Он мелькнул где-то впереди, и там, где он просачивался сквозь стволы колонн, вспыхивал бледный сердоликовый огонь. Ральднор отпрянул, но пламя нашло его лицо. Это была девушка, несущая светильник. За три месяца, проведенных в этом дворце, он уже навидался таких девушек в аллеях парка, окружавшего главный дворец, — величаво прогуливающихся в отдалении, всегда в сопровождении слуг, всегда замысловато причесанных, с унизанными кольцами пальчиками. Но эта была одна. Она чуть склонила головку набок и улыбнулась ему опасной, любопытной улыбкой.

— Что ты здесь делаешь, эм Катаос? Запретная связь с женой какого-нибудь Дракон-Лорда? Ты даже сбился с дыхания, спеша к своей возлюбленной?

Резкий переход от гнева, крови и бегства к этому кокетству оглушил его. Безумный план привел в движение его губы еще прежде, чем успел полностью оформиться в мозгу:

— Я ищу аудиенции у Повелителя Гроз.

— В самом деле? — Ее глаза расширились, но она издала короткий, наигранный и изящный смешок. — А ты честолюбив.

— Где я смогу его найти?

— О, ты не сможешь, — надменно отрезала она. — Твое прошение должно пройти по надлежащим каналам, это займет несколько дней. После этого, если повезет, тебе позволят минутный разговор с какой-нибудь мелкой сошкой. А я сомневаюсь, солдат, что тебе повезет.

Ральднор чувствовал, как его голова идет кругом от утомления. Он задумался, не прорваться ли ему в главный дворец, прикрываясь этим кукольным созданием, но куда он может пойти? Кроме того, в ее глазах он заметил выражение, которое уже привык видеть на лицах висских женщин, когда те смотрели на него. Он решил попытать удачи с ней, поскольку иного выбора у него все равно не было.

— Я убил человека. Если стражники Катаоса найдут меня, мне конец.

— Если ты преступник, то, несомненно, заслужил кару, — сказала она, но перспектива увидеть, как его потащат на виселицу, не взволновала и не испугала ее.

— Это была самозащита, — сказал он.

— Все так говорят. И что мне с тобой делать?

— Спрячь меня.

— Да неужели? А почему я должна это делать? Я главная придворная дама принцессы Астарис эм Кармисс, а ты кто такой, хотела бы я знать? Какой-то безродный оборванец с заравийских улиц, вставший под знамена лорда-советника?

Позади него внезапно донеслись крики из гостевого особняка, в колоннаде замелькали красные огни факелов.

— Решай, дама принцессы, — бросил он. — Твое милосердие или их правосудие. Если меня схватят, к завтрашнему утру я буду годен лишь на корм червям.

Ее ресницы задрожали, щеки побледнели от волнения.

— Иди за мной, — велела она, придя наконец к решению. Повернувшись, она вместе со своим светильником проскользнула меж колонн и нырнула в темные садовые аллеи дворца Тханна Рашека.

Наверху кремовой кляксой расплывалась луна, в саду били фонтаны, сходясь арками над кустами, искусно остриженными виде скульптур. После нескольких последних минут схлынувшего безумия и гнева эта сцена показалась ему настолько нелепой, что его охватило бешеное желание расхохотаться. Он обвил рукой тонкую талию девушки, но она оттолкнула ее, хотя и не сразу.

— Я не потерплю от тебя дерзости, солдат.

— Твоя красота делает бессмысленными все запреты, — сказал он.

Она уловила в его голосе смешинку и бросила на него любопытный взгляд.

— Дразнишь меня? Это так ты боишься смерти? Дальше не иди. Вот это место.

— Место для чего? Неужели я буду удостоен такой чести…

На этот раз она не оттолкнула его, но строго сказала:

— Видишь ту аллею? Он пойдет по ней, когда будет возвращаться из покоев Астарис, а потом пройдет мимо тебя.

— Кто?

— Тот, кого, по твоим словам, ты ищешь. Амрек, Повелитель Гроз. Этот путь известен немногим. Рассказав тебе о нем, я рискую жизнью.

— Я сражен твоим безупречным мужеством, — сказал он, целуя ее. Когда он наконец отпустил ее, она дрожала, но все же выговорила спокойным и негромким голосом:

— У нас еще будет время, если ты переживешь эту ночь. И помни, ты никогда меня не видел.

И, унеся с собой светильник, она ускользнула, оставив его в одиночестве среди темного бархата сада, с запахом ее дорогих духов на руках.

Амрек сидел, не сводя глаз с женщины, которой предстояло стать его женой.

«Я зачарован, — подумал он внезапно, — я пялюсь на нее, как рыба на холодную сковороду». Но, как ни странно, ни эта мысль, ни аналогия, пришедшая ему на ум, не обеспокоила его. Что ж, на таких, как она, не просто смотрят — их пожирают глазами. Нескончаемый пир. Он не мог представить, что она утратит хоть какую-то часть красоты — даже с возрастом. Она должна умереть в тридцать или уж быть бессмертной, чем-то вроде богини, по ошибке вырвавшейся на свободу. Эти красочные фантазии плавали у него в голове, не вызывая никаких особых эмоций. В целом все это было очень странно. С самого детства он был подвержен яростным приступам неистовства — подарочек от мамаши, как он с горечью предполагал. Они накатывали на него раскаленными волнами, точно возвращающаяся раз за разом болезнь. Не раз его охватывал страх, боязнь того, что он сумасшедший, пока безмерная гордыня его положения не загнала этот страх на самое дно сознания. Но вместе с этой женщиной в его жизнь вошел покой. Простая возможность вот так сидеть совершенно неподвижно, как и она в своем резном кресле, оказалась чем-то вроде долгожданного мира, снизошедшего на его душу. Что удерживало его в таком покое? Это торжество красоты? Или просто какая-то часть ее неподвижности передалась окружающему? Уж точно она не привезла ему этот подарок намеренно. Что бы она ни делала, все было на редкость безличным, как будто она совсем не обращала внимания на то, что ее окружает. Его вдруг кольнула неожиданная ревность: а что, если она точно так же не обращает внимания на него, как и на все остальное?

— Астарис, — позвал он. Внутренние веки ее янтарных глаз, так похожих на кошачьи, приподнялись, но не полностью. Она смотрела на него, но видела ли? — О чем вы думаете?

— Мои мысли очень отвлеченные, мой господин. Как я могу выразить их вам?

— Вы очень уклончивы, Астарис. Когда я спрашиваю женщину, что она думала или делала, и она дает мне такой ответ, я неизменно заключаю, что она что-то скрывает.

— Мы все рождаемся в броне, — отозвалась она.

— Вы говорите загадками.

Она снова повернула голову, продемонстрировав ему профиль статуи. Казалось, он всегда видел ее такой — нереальной, произведением искусства.

— Ладно, я не стану вас упрекать. Лучше расскажу, о чем думал сам, глядя на вас. Видите, я куда откровеннее. Я думал, что каждый день свободнорожденные мужчины и женщины делают из себя рабов, дабы угодить мне. А вы одним своим присутствием, отказываясь открыть мне свои мысли, доставляете мне больше удовольствия, чем все вещи в мире.

Она снова взглянула на него, потом сказала:

— Когда вы так говорите, я задумываюсь, что же вам от меня нужно.

Ее слова выбили почву у него из-под ног. Он так не привык к ее прямоте и ее логике.

— Мне нужна королева, Астарис, женщина, которая подарит мне сыновей.

— Возможно, я не смогу выполнить ни одно из этих требований.

Ее спокойствие уязвило его. Он поднялся и подошел к ней, потом протянул руки и, приподняв ее, прижал ее тело к своему.

— Тогда, должно быть, мне нужны вы, не так ли? Вот эта кармианская плоть.

Но все-таки он еще ни разу не делил с ней ложа, несмотря на то право, которое дала ему помолвка. Он не пытался анализировать свою сдержанность, но определенно его удерживал не страх, а какая-то безмятежная нереальность, которой она дышала. Сейчас, даже возбужденный ее близостью и еле уловимым чистым запахом ее кожи, как всегда, не смешанным с ароматом духов, он тем не менее не чувствовал ни малейшего желания удовлетворить с ней свою страсть. Возможно, она разочаровала бы его, но он почему-то так не думал. Пожалуй, она была для него скорее чем-то вроде бесценного дара, о котором мечтаешь, но при этом оттягиваешь обладание им до последнего момента. Он поцеловал ее, и его возбуждение еще усилилось, но он лишь отстранился от нее и заглянул ей в лицо. Она улыбнулась — необыкновенно нежной улыбкой.

— Ты вызываешь у меня нежность, — сказала она так, словно ей было не менее удивительно, чем ему, слышать эти слова из собственных уст. Но, как ни странно, они не только удивили, но и ранили его. Его желание переплавилось в неожиданную злость. Бешено и слепо, чувствуя собственную беспомощность, он очертя голову бросился в бездну.

Отпустив ее, он помахал у нее перед глазами левой рукой, затянутой в перчатку:

— А это ? Это тоже вызывает нежность?

— Рука из легенд, — сказала она.

— Да. Ты поверила, когда я сказал, что ношу перчатку, желая скрыть шрам от ножа?

— Нет, — ответила она просто.

Он повернулся к ней спиной, его лицо исказилось от внезапной боли. Все это время он неумолимо приближался к мгновению ужаса и стыда, ибо знал, что она прочла ложь у него на лице в тот самый миг, когда он произнес ее, — его невеста, эта немыслимая провидица.

— Шрамы, — пробормотал он. — И шрамы тоже. Восьми лет от роду, ранним утром праздничного дня в Корамвисе, я молил богов снять это проклятие и в клочья полосовал свою плоть. Потом приперся Орн. О, я очень хорошо помню Орна. Он схватил меня и швырнул на кушетку в ее покоях. «У твоего нюни-щенка течет кровь», — сказал он ей. Она возненавидела меня за это. Я плакал, но помню, как она сначала послала за служанкой, чтобы отмыть кровь с бархатной обивки, и лишь потом за врачом. — Амрек обернулся и взглянул на женщину, которой предстояло стать его женой. — Она обольстила моего отца в Куме, это известно каждому. Ей было всего тринадцать, но она была очень развитой для своего возраста.

— Вал-Мала, — произнесла Астарис. Сейчас она была лишь золотистым силуэтом, выхваченным из тьмы светом ламп.

Дрожа от гнева и боли, он снова развернулся, на этот раз направляясь к двери.

— Я покидаю вас, Астарис, — сказал он сухо. — Забудьте то, что я вам рассказал. Порочить короля очень опасно.

Для нее это было лишь пустое сотрясение воздуха. И все же прежде чем уйти, он уловил отблеск в ее глазах — этих бездонных глазах — и увидел в них какой-то мимолетный трепет, словно его боль затронула нечто в ее глубине.

Он вышел в ночной сад, преследуемый по пятам своим безумием — чудовище, темная тень из своих же детских кошмаров, ибо это он сам являлся себе в своих снах.

А она осталась у него за спиной, охваченная неким слабым подобием отчаяния, ибо увидела в его глазах загнанного зверя, корчащегося в муках, но не умела даже поговорить с ним.

Сад был темным, как смерть, луна спряталась за облака. Два стража-дракона шли следом, но он едва замечал их, а они держались на обычном почтительном расстоянии от него.

В конце аллеи дорогу ему вдруг преградила темная фигура. Сначала он не обратил на нее внимания, но один из стражей пробежал мимо него с мечом наголо.

— Ни с места, кем бы ты ни был!

Вспыхнул свет. Сперва Амрек увидел лишь желтую эмблему гвардии Катаоса, а потом из тьмы выплыло лицо дорфарианского принца. Немыслимое видение подействовало на него, точно ведро ледяной воды. Первая его мысль была: «Еще один ублюдок моего отца».

Потом человек заговорил.

— Я взываю к милосердию Повелителя Гроз.

— Тогда взывай к нему на коленях! — рявкнул гвардеец.

Незнакомец не шевельнулся. Глядя Амреку в лицо, он сказал:

— Король знает, что я чту его. Ему не нужно доказательств.

Амрек ощутил, что реагирует на это явление не гневом, а странным волнением. Тени покинули его разум, и он снова стал человеком — и королем.

— Значит, ты чтишь меня. И взываешь к милосердию. Почему? Что ты натворил, если нуждаешься в защите?

— Оскорбил вашего лорда-советника.

— И как же?

Человек на тропинке хищно и торжествующе усмехнулся. Он походил на пьяного, но не от вина.

— С этой ночи Ригон Закорианец будет одноруким.

Ближайший к королю страж пораженно присвистнул, дальний издал какое-то восклицание. В Драконьей гвардии Ригон пользовался вполне определенной репутацией.

— Что заставило тебя прийти ко мне? — резко осведомился Амрек.

— Откровенно говоря, то, что ваше величество обладает большей властью, чем Катаос эм Элисаар.

Луна бесшумно выскользнула из-за тучи, и меж деревьев легли смутные тени, похожие на сероватых призраков. Человек на тропинке замигал и потряс головой, будто свет был неприятен ему, и Амрек заметил глубокие морщины страшной усталости, прочертившие это необыкновенное лицо. И тут же на него накатила неожиданная осведомленность об этом человеке. Как и тогда, когда он впервые увидел Астарис, он почувствовал, что столкнулся с личностью, с одушевленным существом — в отличие от шелковых кукол, которые обычно окружали его, кланяясь и дергаясь, или были поглощены своими собственными тайнами, вроде Катаоса. Он ощутил странное смещение реальности как внутри себя, так и снаружи, и почувствовал, что стоит лицом к лицу с частью своей судьбы. Это озарение было поразительным. Король пригляделся к этому страннику в обличье простого солдата эм Элисаара, но странная убежденность не проходила.

Он сделал гвардейцам знак отойти на несколько шагов и указал незнакомцу на каменную скамью. Они уселись рядом, и Амрек с изумлением отметил, что это его не возмущает. Если это один из отпрысков его отца, наверное, он имел право находиться рядом с ним. Неужели то, что он чувствовал, было ощущением смутного братства?

— Ладно, солдат, — произнес он вслух. — Как тебя зовут?

— Ральднор, мой повелитель. Ральднор из Сара.

— Вот как? Значит, я знаю тебя лучше, чем предполагал.

— Тот случай с вашими гвардейцами, мой лорд. Приношу свои смиренные извинения за то, что доказал свое превосходство над Избранными.

— Ты играешь в опасные игры, Сарит.

— А что мне еще остается, повелитель? Либо меня повесит ваш лорд-советник, либо это сделаете вы. Я только хочу обратить ваше внимание на одну вещь, которую упустил Катаос Элисаарский.

— Что это за вещь?

— Я доказал свое непревзойденное мастерство как боевой машины. Я вполне могу заменить Ригона, и не только в гвардии Катаоса, что кажется мне маловероятным, но и в гвардии вашей светлости.

— Это предложение пьяницы или глупца.

— И отмахнуться от него — значит, выставить себя именно в таком свете, повелитель.

— Выбирай слова, когда говоришь со мной, Сарит.

— Однажды, повелитель — немало времени спустя после того, как вы отправите меня на виселицу, — кто-то может исподтишка вонзить нож вам в спину или подсыпать яд в ваш кубок, что удалось бы предотвратить, будь я рядом с вами.

— Так ты предлагаешь себя в мои телохранители?

Ральднор ничего не ответил. Вокруг него плыли ароматы ночного сада.

— Как ты нашел это место? — спросил Амрек.

— Я пошел следом за одной из дам леди Астарис. Думаю, она возвращалась со свидания и не заметила меня.

— Ты слишком хитер, солдат. И у тебя чересчур много врагов.

— Я в состоянии справиться со своими врагами, повелитель, если останусь в живых. И с вашими тоже.

— Мне кажется, — медленно произнес Амрек, — что у нас с тобой, Сарит, общий отец.

Лицо сидящего рядом с ним молодого мужчины застыло на еле уловимый миг, но потом расслабилось.

— Вижу, тебе нечего на это ответить.

— Все мои предки — заравийцы, повелитель.

— Твои глаза говорят об ином. На них печать Рарнаммона.

— Возможно, повелитель, что мы, сами того не ведая, имели эту честь в одном из прошлых поколений.

Амрек поднялся. Ральднор последовал его примеру.

— С этого момента началось твое испытание. Нет, не виселица. Я дам тебе то, на что ты заявляешь права, и прослежу, чтобы ты отработал эту честь. Обещаю, что тебе придется сражаться за свою жизнь каждый дюйм этого пути.

— Доброе утро, Катаос.

Советник обернулся и поклонился. Ничто в его поведении не выдавало злости или беспокойства.

— Я вызвал тебя, чтобы сообщить о местонахождении одного человека — Сарита. Думаю, ты понимаешь, о ком я.

— Несомненно, мой лорд.

— Несомненно, Катаос. Он здесь. Разумеется, ты так и предполагал. Охотник, которому под силу одержать победу над твоими людьми, и над моими тоже. Ты можешь представить, какая судьба его ждет?

— У меня слабое воображение, мой лорд, — ровно сказал Катаос.

— О да, ты уже вполне убедительно это доказал. Что ж, я расскажу тебе. Я простил твоего Сарита, чтобы избавить тебя от лишних проблем. Последи за ним некоторое время, и увидишь, что он станет Дракон-Лордом.

— Ваши надежды, мой лорд, в немалой степени основаны на удаче этого человека, которая однажды может отвернуться от него.

— Любой удаче, Катаос, свойственно когда-нибудь кончиться, — усмехнулся Амрек. — Вспоминай иногда об этом, когда будешь ложиться в постель моей матери.