"Пиратика-II. Возвращение на Остров Попугаев" - читать интересную книгу автора (Ли Танит)

2. Совы и кошечки

Из призрачного туманного облака «Лилия Апчхи» вышла в тусклое море, по которому пробегали пятнышки теней. Как Артия ни старалась удержать руль, корабль все-таки лег в дрейф. Но течения здесь были необычные, они упрямо направлялись куда им вздумается.

Теперь «Лилию» несло на юго-восток.

Артия отдала штурвал Мози Дейру и оставила на палубе Катберта, а сама ушла к себе в каюту.

Она добрых пять минут стояла, рассматривая стены и потолок. Каюта была такая же, как на всех кораблях, но в то же время совсем иная, нежели на «Незваном госте». Потом Артия рухнула на кровать и провалилась в забытие.

Проспала она примерно час, затем ее разбудил Плинк.

— Капитан, нас преследуют три корабля.

Артия вскочила.

— Франкоспанцы?

— Нет, капитан. Ангелийские корабли. Военные. Но их названий никто не смог прочитать даже в подзорную трубу. Мистер Глэд Катберт говорит, у вас глаза как у совы, вы всё что угодно разглядите без всяких приборов.

Артия плеснула в лицо холодной водой, чтобы прогнать усталость, и вышла на палубу. Конечно же, она первой прочитала названия.

— Республиканский военный фрегат «Удар», — сообщила она команде. — Республиканский военный фрегат «Истребитель». И еще — республиканский фрегат «Тигрица».

В этот миг «Тигрица» выстрелила из десяти пушек. Это был всего лишь предупредительный залп, ядра ушли в стороны на несколько миль, но впечатление было внушительное. Потом на мачтах взвились сигнальные флаги.

Эбад учил Артию разбираться в таких флагах.

— Там говорится — «Я друг, не враг». И еще… «Стойте на месте» — или что-то вроде этого.

— Что будем делать, капитан?

— Что велено. Спустить паруса. Будем ждать. В конце концов, джентльмены, мы теперь действуем в рамках закона и состоим на службе у Республики.

Краешек шторма (того самого, который выбросил «Незваный гость» на скалы Гвинейского побережья) зацепил и отставший корабль, «Розовый шквал». Но к этому времени погодный фронт растерял свою энергию. Обессилевшая буря немного потрепала корвет, но не нанесла ему серьезного вреда.

После шторма помощник капитана Николас Нанн тщательно осмотрел судно. За ним по пятам шла сердитая Голди, чертыхаясь и угрожая ему, а заодно и всем, кто был на борту, страшными небесными карами. Увидев порванный парус, она обернулась к Таггерсу, шагавшему следом за ней, и отвесила звучную оплеуху. Таггерс отшатнулся и втянул голову в плечи. У Голди разговор короткий.

Ник без конца спрашивал себя: как он умудрился сразу не разглядеть, что представляет собой эта девчонка? Какими чарами она околдовала его? Он впервые увидел ее, когда она была его пленницей на старом добром фрегате «Бесстрашный». О, в первую очередь она, конечно, соблазнила его рассказами о картах, ведущих к сокровищам, и подбила отправиться на их поиски. Значит, он сам виноват. Но такое самобичевание почему-то не утешало. Николас, как и все остальные, не находил себе места, глядя, как она обращается с этим Феликсом Фениксом.

Перед самым началом шторма Голди еще раз спустилась в трюм, где содержался ее личный пленник. Это никого не удивило. После ухода из Танжерины она навещала его по нескольку раз в день.

Буйная, драчливая команда отчасти ревновала, отчасти злорадствовала. Они не сомневались, что она лупит Феникса смертным боем: в часы ее визитов из трюма доносились страшные крики и звуки ударов. Но что-то слишком много внимания она уделяет ему. Ну да, он, конечно, красавчик. Они допускали, что он и до сих пор привлекателен, хотя она наверняка выбила ему все зубы и вырвала волосы. Но никто еще не видел этого парня с того момента, как его отправили в трюм. Только Ловкач и Флаг однажды попытались украдкой спуститься вниз — посмотреть, жив ли бедолага (среди пиратов уже заключались пари). Но Голди их застукала и велела выпороть на палубе на глазах у всей команды.

Больше никто не решался пойти ей наперекор. Что ни говори, а она дочь Голиафа.

Ее визит к Феликсу накануне шторма начался как обычно. Голди спрыгнула в сумрак корабельного трюма. Однако там было не так уж темно. На бочке горела лампа, рядом стоял запас масла. В трепещущем свете Феликс, давно развязанный, сидел, склонившись над рисунком. Заслышав шаги, он поднял глаза.

— Здравствуй, Голди.

Его ровные белые зубы ничуть не пострадали, с головы не упал ни один волос. И лицо, как ни удивительно, оставалось чистым. Костюм, хоть и сильно потрепанный, выглядел не хуже, чем у всей команды. И, конечно, на теле Феликсе не было синяков.

Он улыбнулся Голди самой лучезарной улыбкой. Она поморщилась, как от удара. Все жестокие пинки, которые видели эти стены, доставались только корабельному рангоуту. Голди колотила по дереву и злобно визжала.

— Вопите громче, — сказала она Феликсу в свой первый визит. — Наверху этого ждут. Если они заподозрят меня в мягкотелости, то сами придут разбираться с вами, сэр. — И Феликс, поначалу ничего не понимая, испускал громкие крики боли. Голди даже не смеялась.

В тот раз, едва закончив драматический спектакль, она сразу же удалилась. Однако оставила ему лампу. Потом, спускаясь в трюм, она принесла запас масла, бумагу и чернила, свежую воду, хлеб и фрукты, сыр, вино. И ни разу ничего не объяснила. Только ставила угощение перед пленником, сердито ворча себе под нос.

Феликс чувствовал, что лучше с ней не спорить и не задавать вопросов. Он говорил с безумной, вселяющей ужас Голди как с обыкновенной порядочной девушкой.

И всё время думал: «Наступит день, когда она придет и прикончит меня». Но этот день никак не наступал. В конце концов он уверился, что она решила сохранить ему жизнь.

В тот вечер, когда они зацепили край шторма, Голди пришла опять и с его помощью изобразила бесчеловечное избиение. Она кидалась всем, что попадется под руку, вопила. Потом, когда в ушах у него еще звенело от шума, она села перед ним на мешки.

— Знаете ли вы, мистер Феникс, как долго вы у меня находитесь?

— Нет. Здесь я не вижу ни дня, ни ночи.

— А я, — сказала она, — на вашем месте нашла бы какой-нибудь способ измерения времени. Ваша гнусная подруга Стреллби — как вы думаете, стала бы она сидеть сложа руки?

— Думаю, нет.

— Вы, сэр, простофиля.

Он бросил на нее взгляд. В тусклом свете лампы его глаза казались черными.

С минуту Голди не произносила ни слова. Скрипел корабль, сердито ворчали балки и доски. Будь Феликс поопытнее, он бы понял, что погода меняется. А Голди если и заметила, то не обратила внимания.

Помолчав, она выпалила:

— Как вы думаете, почему я спасаю вас от наказания? Для вас это страшная тайна?

— Наверно, потому, что вам кажется, будто меня не за что наказывать.

— Есть за что. Разрази вас гром, еще как есть.

— Ну, если вы так считаете — тогда я не понимаю, почему вы меня щадите.

Опять повисла тишина. Голос Малышки Голди был холоден как лед.

— Мистер Феникс, почему вы меня не боитесь?

Феликс озадаченно сдвинул брови.

— А разве я не боюсь?

— Единственным, кто не трепетал от ужаса при виде меня, — если не считать дураков, которым просто не хватало ума, вроде судьи Всезнайуса, — так вот, единственным, кто не трепетал от ужаса, был мой отец.

— Отец…

— А он, к вашему сведению, был воплощением зла. Вы это хорошо знаете. Но в вас нет ни толики злобы. Вряд ли во всем вашем теле есть хоть одна капля дурной крови, господин Красавчик.

— Спасибо.

— Не смейтесь надо мной!

— Голди, я вовсе не смеюсь. Я только сказал: «Спасибо».

Она свирепо уставилась на него. И процедила:

— Мы с вами как будто говорим на разных языках и совершенно не понимаем друг друга.

— Вам не кажется, что это бывает довольно часто? И не только с нами?

Она сурово сдвинула брови. Что с ней? Думает?

Голди медленно произнесла:

— Я нередко хвастаюсь порочностью Голиафа. Но он… Он был подонком. Настоящим дьяволом. Я всегда его боялась… но тогда я была всего лишь маленькой девочкой. Однако я уже выросла. И больше не боюсь.

— Он жестоко обращался с вами?

— Да нет, не очень. — Она подняла кошачьи глаза. В них горел огонь. — Гораздо хуже, чем вы в состоянии себе вообразить. Так плохо, что я никогда вам об этом не расскажу. Я просто не могу говорить об этом! «Милая моя Голди, — хохотал он. — Славная моя малышка. Настоящая папина дочка».

Феликс опустил глаза. Ему стало тяжко смотреть в эту пылающую зеленую печь.

— Мне очень жаль.

— И правильно. — Ею снова овладела обычная ярость. — Пожалейте лучше себя самого. Пожалейте о своих поступках. Вы лгали мне, обещали свою любовь…

— Не совсем так.

— Не смейте спорить со мной! Разрази вас… Я с вас шкуру спущу!

Он опять посмотрел на нее, заглянув прямо в глаза, и сказал спокойно, как сказала бы Артия:

— Так спускайте же.

А «Розовый шквал», соприкоснувшись с бурей, уже не ведал покоя. Феликс так и не узнал, что собиралась сделать с ним Голди. В этот самый миг «Шквал» бешено взбрыкнул. Перед его силой блекли даже самые жестокие удары Голиафовой дочки.

Этот толчок, как ни странно, не опрокинул их на пол, а поставил на ноги. На лету Феликс подхватил лампу и для верности повесил ее на крюк, торчавший из деревянного борта.

Но едва он успел предпринять это весьма разумное действие, как вдруг на него, аккурат меж бровей, обрушился чудовищной силы удар. Нанес его кто угодно, но только не Голди; видимо, ему на голову рухнуло что-то тяжелое. Пока Феликс в замешательстве пытался понять, что же случилось, перед его глазами возник образ — страшный, неумолимый: стройный корабль с тремя высокими мачтами несется прямо на черные зубчатые скалы у подножия неприступного обрыва. Феликс Феникс услышал предсмертный крик корабля, увидел, как с треском ломаются мачты, как разверзаются зияющие раны на деревянных боках, как вливается в них жестокое море.

Он рухнул словно подкошенный.

А Малышка Голди только было собралась вплотную заняться штормом, но остановилась на полпути и уставилась на распростертого на полу Феликса. Она ясно видела, что на него ничего не падало, но тем не менее он лежал без сознания, и на лбу у него, точно звезда, наливался кровью багровый синяк.

А через минуту она удивилась еще больше.

Голди промчалась по уходящему из-под ног чреву корабля и опустилась на колени возле Феликса. Он застонал, и она, неожиданно для самой себя, обняла его.

Теперь он лежал, положив голову ей на плечо, закрыв глаза, не шевелясь. Голди ошарашенно смотрела на него. Прежде у нее никогда не возникало желания обнять мужчину. Она это делала ради своей выгоды, и сознание того, что она оставляет их в дураках, притупляло невольную злобу.

Но сейчас всё было совсем не так.

Вдруг Феликс открыл глаза, и Голди утонула в их синеве. Юноша и девушка долго смотрели друг на друга. Наконец она произнесла:

— Вас что-то ударило.

— Мачта, — глухо ответил он.

— Ничего подобного. Нет тут никаких мачт. Но на голове у вас синяк. — Она неуверенно замолчала. — А может, мне показалось. Тут темновато. Вот уже и прошел.

Он поднялся, но не оттолкнул ее. «И зачем он такой добрый?» — с болью подумала она.

— Что с вами, сэр?

— Ничего, Голди. Только вот… — И отвернулся. Он плакал.

Голди, душа которой не знала сострадания, схватила его за плечи и встряхнула.

— Хватит придуриваться, Феникс. Что стряслось?

— Шторм, — сказал он.

— Ну и что? Просто погода испортилась. Через полчаса закончится…

— Он принес воспоминание. О том, что случилось где-то неподалеку — там из моря встают обрывистые утесы…

— Побережье Гвинейи. К югу отсюда.

— Значит, там.

— Какого черта…

— Она погибла. Ее корабль разбился. «Незваный гость». Артия погибла.

Голди отшатнулась. От суеверного страха, которому так подвержены моряки и актеры, у нее по спине пробежала дрожь.

Феликс плакал, и Голди, покинув его, метнулась по лестнице на верхнюю палубу, где ветер уже рвал паруса под небом, превратившимся в кипящий свинец.

Три часа спустя, когда шторм исчерпал свои силы и осмотр «Розового шквала» завершился, Ник Нанн в тоске смотрел вслед Голди. Она опять шла в трюм — видимо, еще раз навестить своего пленника.

Исполненный тревоги и яда, Ник пробормотал:

— Влюбилась в него. Выпорите меня жареной селедкой, если я ошибаюсь.

Голди его не слышала. И слава богу.

Феликс был для нее заложником, с помощью которого она намеревалась шантажировать свою давнюю противницу, Артию. Но если Артия и вправду погибла, для него найдется другое применение. Вот почему она заботилась о нем. Только поэтому, больше никаких причин.

Никаких.

После полудня три ангелийских корабля выстроились в линейку перед «Лилией Апчхи».

Все три вывесили флажковые сигналы, которые, по прикидкам Артии, означали: «Привет, друзья! Рады вас видеть!». Но пушечные порты были открыты, а палубы кишели солдатами в мундирах и со сверкающими шпагами.

Ближе всех по правому борту стояла «Тигрица». В команде Артии многие восторгались ее рострой — черно-рыжей фигурой прыгающего тигра с блестящими позолоченными глазами.

Джекова Моди понизила голос и отчетливо прохрипела:

— Налейте ей молочка.

Потом вспорхнула и опустилась на тигриную голову, между глаз. За нею не мешкая последовал Планкветт. Тигр словно надел шляпу с перьями.

Два корабля разделяло пространство меньше чем в двадцать футов.

Капитан «Тигрицы» подошел к носу и крикнул:

— Эй, на «Лилии»! Приветствую вас! Мы узнали ваш фрегат. Хотя уже двенадцать месяцев о вас не было ни слуху ни духу.

— Несчастный случай, — отозвалась Артия. — У побережья Золотой Гвинейи.

— Но теперь, я полагаю, вы в полном порядке. Я имею дело с капитаном «Лилии»?

— Да, сэр.

— Вижу, вы женщина. Наш флот не может похвастать большим числом женщин-капитанов на военных кораблях.

— А разве наша добрая «Лилия» — военный корабль? — прокатился ропот за спиной у Артии.

Она подумала: «И вообще, как этот капитан так быстро разглядел, что я женщина? У него тоже глаза как у совы?»

Артия прокричала:

— Мой собственный корабль затонул. «Незваный гость»…

При этих словах над двадцатифутовым пространством зазвенели громкие возгласы:

— Так вы — Артия Стреллби? Эй, ребята! Трижды «Ура!» несравненной Пиратике, Королеве Семи Морей, и ее славной команде!

Два других корабля — «Удар» и «Истребитель» — подхватили радостную весть, и над волнами загремело громкое «Ура!». Команда Артии тоже принялась аплодировать самой себе, радуясь, что им оказали такое внимание.

Артия раскланялась. Но ее сердце билось ровно. Когда-то столь теплый прием значил бы для нее очень многое. Те времена прошли. Однако она должна оставаться любезной.

— Спасибо за вашу доброту, — сказала она, когда приветственные крики стихли. — Она согреет нас в долгом пути. Мы направляемся к жемчужине Восточных Морей, острову Мад-Агаш-Скар…

— Нет, мадам. Ничего подобного. Клянусь ласточкиным хвостом! — вдруг воспротивился капитан «Тигрицы». — Вы должны пойти с нами. Я буду считать за честь сопровождать капитана столь знаменитого капера.

— И куда же вы намерены нас сопровождать?

— О, за то время, что вы находились в ремонте, произошло множество событий. Вы наверняка о них не слышали. Возле мыса Джибрал-Тар намечается грандиозное сражение. Остров и окрестные морские пути готовятся к невиданному зрелищу. Его пропустить нельзя! А наш патруль, наряду со многими другими, собирает все корабли, какие смогут помочь Республике выиграть крупнейшую морскую битву с франкоспанцами.

Артия услышала, как у нее за спиной раздался гул удивления.

— Мы, как вы верно заметили, являемся каперами. Наша цель — ограбить и сбежать, а не…

— Это отменяется, капитан Пиратика. Забудьте все ваши прежние планы. Вы пойдете с нами на северо-северо-запад, а затем на восток, к Джибрал-Тару. Каждая пушка на счету. Каждый боец. Ангелия ожидает, что все корабли выполнят свой долг.

Артия, Катберт и Вкусный Джек, а за ними и все остальные окинули взглядом три ангелийских фрегата. Из их портов грозно выглядывали пушки, на мачтах реял «Республиканский Джек» Свободной Ангелии. На юго-востоке призывно синело безмятежное море, манил к себе мыс Доброй Надежды, Остров Сокровищ. Но что толку думать о них? Свободная Ангелия зовет…

— Крысиные манжетки! — выругался Граг, пиная деревянным костылем основание грот-мачты.

— Артия, ну ведь должен же быть какой-то выход, — говорил Катберт. В капитанскую каюту помимо него пришли еще Оскар Бэгг, Кубрик и Плинк.

— Возможно. Но вы же видите, «Тигрица» тенью следует за нами по пятам и не отстает ни на шаг. А у нее, между прочим, сорок пушек. Мы что, будем брать ее на абордаж?

— О «Властной мамаше» вы такого не говорили, миссис капитан, — проворчал Кубрик Смит.

— Верно. И помните, чем это кончилось? Пока что будем тянуть время.

Бэгг подался вперед. Он долго перебинтовывал сломанную ногу Кубрика, прилаживая вместо шины косточку, которую Свин оставил на их попечение. Чем больше Бэгг всматривался в нее — первая команда сказала, это кость гигантского ископаемого попугая, — тем больше интереса она у него вызывала. Его брат занимался изучением таких вещей.

Остальные время от времени заглядывали в каюту, чтобы сообщить Артии, что она непременно должна увести их от «Тигрицы» — пусть даже эта киска палит им вслед изо всех пушек. (Братьев Соленых, Дирка и Вускери среди них не было. И Честного Лжеца тоже — он дежурил по палубе.)

Артия отвечала им:

— Нет, еще не время.

И так снова и снова. Эти просьбы ее не на шутку утомили.

Однако у нее самой в мозгу без конца вертелась мысль: «Беги, рискни — на „Тигрице“ этого не ожидают. Ветер свежий, дует на юг. Мы их обгоним».

Но она не соглашалась ни с командой, ни со своим внутренним голосом. «Что со мной стряслось? Почему я растеряла всю храбрость?»

Наступил вечер. Джек состряпал вкуснейший ужин, люди отправились пировать и оставили Артию в покое.

Она сидела в каюте и прислушивалась к звукам корабля. Они были не такими, как на «Незваном». На палубной надстройке тошнотворно ссорились и ворковали два попугая. От их голосов — а может, от запаха еды — ей стало как-то… не по себе.

А может, это оттого, что на палубе «Лилии» мигают и покачиваются фонари?

И вдруг Артии стало не то что плохо — ее одолела морская болезнь.

Она пыталась бороться с нею. Морская болезнь?! Невозможно, такого с ней никогда не бывало. Но тошнота росла, и в конце концов у Артии едва хватило сил вытащить из шкафа умывальный таз и уставиться невидящим взглядом в фарфоровую бездну.

Слава богу, никто не видел, как Королеву Морей Пиратику выворачивает наизнанку.

Наконец, подняв голову, Артия горестно подумала: «Мама, что ты скажешь об этом?»

Вдруг тошнота прекратилась, внутренности сами собой встали на место. И где-то глубоко, в пустоте прояснившейся головы, всплыли слова Эбада, которые он произнес в Черной стране. "Нет, Артия, тебя не стошнит. Ты как твоя мать. Такое случилось с ней один-единственный раз — когда она носила тебя.

Когда она носила тебя".

Все эти долгие месяцы Тинки Клинкер рыскал по кораблю, погрузившись в свои мысли, предметом которых, как правило, оказывались карты островов с сокровищами. Когда-то он был сам себе хозяин, занимал видное место в почетном ремесле контрабандной торговли, командовал мелкой сошкой — а теперь из него, Тинки, сделали сторожевого пса при этой мерзавке Голди. Сторожевой пес рядом с мелкой драной кошкой!

Он, разумеется, отдал ей карту, которую получил у торговца гусями. Тем самым он добился, чтобы она взяла его в плавание, и убедил сам себя в том, что рискованное путешествие затеяно не зря.

Но Голди… Она его сильно разочаровала.

Да, она безжалостна и коварна, он всегда это знал. Но где же ее хваленые хитрость и везение? Нету их и в помине, как ни крути.

Шляется по морям безо всякой цели, закатывает истерики, рванулась к островам Сциллы, спасаясь от франкоспанцев, потом зачем-то потащилась в Мароккайн — а затем захватила в плен мистера Феликса Феникса, великого художника. Теперь «Шквал» плетется вдоль африканийского побережья, а Голди, прославленная дочурка могучего Голиафа, еще не взяла на абордаж ни единого корабля, не обстреляла ни одного порта. На их судне нет ни грамма добычи, а она и не торопится идти туда, куда надо. К Острову Сокровищ.

Все, что ей хочется, решил наконец Тинки, — это измываться над людьми безо всяких причин да болтаться в трюме со своим мистером Фениксом.

Он ожидал от Голди хладнокровной целеустремленности, пусть даже разбавленной чванством. И если она по дороге убьет пару десятков человек — он не возражает. (Мистер Клинкер не имел ничего против убийства, при условии, что жертвой станет не он.)

Но вместо этого она мечтает — пусть остальные по своей тупости или со страху не видят этого, но он-то, Тинки, не слепой, — мечтает оказаться в объятиях Феликса.

Втюрилась, как дура (Тинки никогда ни в кого не втюривался и очень этим гордился), и целыми днями сидит и воркует со своим белокурым пленником, а остальные пусть катятся ко всем чертям!

К тому времени Тинки Клинкер уже предвидел, чем это может кончиться. Первый вариант — она просто утратит власть над командой и кораблем, особенно если этот болван мистер Нанн в конце концов потеряет терпение — или, не дай бог, если потеряет терпение мистер Ловкач. А второй (это еще хуже) — Голди просто наплюет на своих пиратов и сбежит с мистером Фениксом и всей добычей.

Тинк хорошо знал, что ему нужно делать. Он должен позаботиться о себе. Должен взять власть в свои руки.

В эту минуту из трюма вышла Голди. После шторма, слегка потрепавшего корабль, прошло двое суток, и с тех пор она спускалась к своему пленнику по пять раз на день. Вид у нее был понурый, мечтательный и даже — неужели? — ранимый. И на этот раз она даже не спрятала сэндвич, которым угощала Феникса, — а он, видать, отказался.

Тинк не мог взять в толк, каким образом этот парень подбил под нее клинья. Красотой взял? Обаянием? Вряд ли. Впрочем, какая разница?

Теперь за нее возьмется Тинк.

— Капитан!

— Чего?

— Можно мне?..

— Отвали. Мне некогда.

— Нет, капитан, я говорю серьезно. Это касается вашей жизни и чести — и еще сокровищ на Острове.

Он видел, как туман над ее втюрившимися мозгами постепенно рассеивается.

Малышка Голди обернулась к Тинки и резким толчком прижала его к корабельному поручню.

— Ладно, Клинки. — Опять она уродует его имя! — Что там у тебя?

Тинки опустил глаза.

— Мне больно говорить…

— Если не скажешь, станет еще больнее.

— Есть, капитан. Я знаю, вы умная женщина. Убеждался в этом не раз. Так что судите сами.

И Тинки достал из кармана ту самую карту, которую раньше отдал ей, карту, отобранную у гуся, карту с Острова Сокровищ.

Голди уставилась на нее, разинув рот.

— Какого черта…

— Нет, любезный капитан, я ее не сам стырил. Как вы могли подумать такое о бедном старом Тинке?

А в душе ухмыльнулся. Кто же еще мог ее утащить? Прежде чем стать контрабандистом, Тинки Клинкер считался весьма талантливым карманником. И так как Голди повсюду носила карту с собой, не доверяя самым надежным тайникам, стибрить ее для него было проще пареной репы.

— Значит…

— Капитан, я ее нашел. Я вам всё расскажу, только пообещайте, что вы мне руки-ноги не поотрываете.

Голди зашипела от ярости.

— Ты меня еще сам об этом попросишь! Выкладывай!

— Я ее нашел в трюме. Спустился взять немного грогу. Ну, сами понимаете, в долгом плавании тяжко без выпивки. И увидел там этого малого…

— Мистера Феникса.

— Да, его. Он спал как убитый. А та карта, которую я вам дал в Ландоне… Я ведь ее хорошо знаю. Так вот, она торчала у него из кармана. — Голди окинула его странным взглядом. Пан или пропал? Тинки торопливо продолжил: — Ну да, да, признаюсь, я залез к нему в карман. Думал, вы не станете возражать. Хотел, если найду что-нибудь стоящее, сразу вам подарить. Потому что у вас-то самой до этого наверняка руки не доходят…

— Вы обчистили карманы мистера Феникса, пока он спал, и нашли карту, которую он каким-то образом стащил у меня?!

— Вот именно. Читать я не умею, но эту карту по рисунку сразу опознал, — добавил Тинки, скромно потупив глазки. — Видать, он ее вытащил, пока вы его колошматили. Ведь даже такая шустрая леди, как вы, не может уследить за всем, когда колотит человека.

Голди опять толкнула Тинка так, что он чуть не вывалился за борт. Но пока он катался по палубе, хватая воздух ртом, его душа пела от счастья. Купилась!!!

Она и вправду поверила. Мужчины, среди которых прошла вся жизнь Голди, были либо негодяями, либо хлюпиками. И никому из них она не могла доверять.

Оказывается, и Феликс не лучше других.

Она вспомнила, как много раз за последние дни находилась рядом с ним, угощала водой или вином из «Поющего барсука», давала поесть — а когда он во время шторма упал в обморок, даже заключила его в объятия…

А он всё это время — играл.

Артия, как и ее чокнутая мамаша, была актрисой. И Феликса тоже выучила играть.

Голди корчилась от боли. Ее жестокое сердце взорвалось, как перегретая пушка, осыпав душу осколками раскаленного металла.

Она только один раз оглянулась на Тинка.

Он увидел ее лицо. Малышка Голди уже не походила на злобную, но красивую кошечку. Она превратилась в голодную, хищную пантеру.

Ник Нанн на квартердеке тоже заметил эту перемену и встревожился. Таггерс и Ловкач удивленно вытянули шеи. Но они не могли угадать, что творится у нее в голове — она и сама этого не понимала. Мечась в горниле жгучей боли и ярости, Голди еще раз пожалела, что с нею нет бывшего первого помощника — мистера Зверя. Он один хранил ей верность. И подвел ее только однажды — на Острове Сокровищ. И… и не так!

Лежа на палубе, Тинки делал вид, будто скулит от боли. Но в душе поздравлял себя с удачно проведенной операцией. Теперь у Голди будет только одна цель — добраться до Острова. А этот Феникс, можно считать, уже труп.