"Точка возврата" - читать интересную книгу автора (Таманцев Андрей)

Амбразура

Противник наступал плотной цепью, скрываясь в складках местности. То и дело то справа, то слева раздавалась автоматная очередь. Боцман пригибался к земле, и противник продвигался еще на несколько шагов вперед. Боцман тоже стрелял, как только появлялась малейшая возможность поднять голову. Но его стрельба не была эффективной. Вроде и прицеливался хорошо, а все же ни одного попадания не получалось. Автомат приходилось держать в крайне неудобном положении, с ремнем, перекинутым через шею. Ремень тер, тянул оружие, не давал как следует уложить приклад для стрельбы, но не было и доли секунды, чтобы сдернуть с шеи трущий ее ремень. До противника оставались считанные десятки метров, а отступать некуда, позади стена. Вот уже Боцману прекрасно видны плечи вражеских солдат, шевелящиеся лопатки подползающих людей. И все равно никак не удается попасть. В конце концов, пришлось пойти на риск — приподняться и сдернуть автомат с шеи. Как его не убили в эту секунду, Боцман понять не мог. Взять автомат поудобнее получилось, но ремень так и остался на шее. То ли зацепился за что-то, то ли черт его знает что еще, а пули все равно идут совершенно непонятно куда, Боцман не видит даже их ударов о камни. Ну конечно! Проклятый автомат заряжен холостыми! К дьяволу его! Ладно, есть у него еще два ножа, это для двух первых. А дальше будь что будет. Но и достать нож не удалось, оказалось, что автоматный ремень каким-то образом напрочь пристегнул Боцмана за шею к стене. Мало того, ремень успел перехлестнуть и руки, так что сделал невозможным вообще какое-нибудь движение. Никакое, кроме попытки, рванувшись изо всех сил, разорвать проклятые узы. Боцман сконцентрировал все силы в один рывок, рванул со страшной силой, взревел от боли и натуги, но полотно ремня вдруг стало деревянным, толстым, рубануло по затылку и запястьям, но не подалось ни на миллиметр.

Только тогда Боцман очнулся и открыл глаза. Кошмар нехотя отступил, но не весь — режущая боль в шее и в запястьях осталась. Боцман припомнил, что его чем-то опоили в станционном буфете, отсюда, наверно, и все эти кошмары, от какого-нибудь наркотика. Так-то у него, Дмитрия Хохлова, психика крепкая. Он понял: руки и шею режет колодка. Значит — плен. А вот не видно ничего — это хуже. Это может быть и слепота, если сейчас, конечно, не ночь. Очень хотелось бы, чтобы была именно ночь. Именно ночью хорошо верить в рассвет. Хотя, похоже, и рассвет Боцману ничего хорошего не предвещал...

Но действительно, не прошло и часа, как мрак стал потихоньку рассеиваться, вокруг начали проступать какие-то щели. Это был сарай, у которого ничего не стоило проломать стену и уйти. Но у Боцмана были связаны ноги, а голова и руки втиснуты в тяжелую колодку. Хотя безвыходных положений, как давно убедился Боцман, не бывает. Большого труда стоило извернуться так, чтобы узлы на ногах оказались поблизости от правой руки. Боцман попытался ослабить узлы. Но только-только тугое сплетение прочного шнура начало поддаваться, как за ним пришли.

Боцмана выволокли на воздух, и стало понятно, что его тюрьма находится на каком-то горном хуторе. Тащили Боцмана двое чеченов, они и переговаривались по-своему. Поодаль стояли пятеро в форме УНСО, а с ними мужичок в цивильном, серенький, невзрачненький, но по всему именно он и был начальником. Ему вынесли из избы грубый табурет и поставили перед брошенным наземь Боцманом. Серенький сел и стал задавать вопросы по-русски, но с каким-то, Боцман никак не мог понять, каким именно, акцентом.

Поначалу Боцман попытался закосить под дурачка — мол, турист, от своих отстал, свои раньше в город уехали, электричку ждал. А помпа откуда? Да вот, видите ли, волков боялся и, что греха таить, намеревался побраконьерствовать во глубине Карпатских гор.

Тогда чечены принялись бить Боцмана по голове добротными армейскими сапогами. Били по ушам и глазам, нос пока берегли. Боцман стиснул зубы. Он знал, что это только разминка, дальше пойдет хуже. Что ж, придется перетерпеть и это.

— Мне известен состав вашей диверсионной группы, Дмитрий Алексеевич, — спокойно промолвил серенький, когда чечены сделали перерыв. — Меня даже не интересует, кто вас послал. Мне даже наплевать на вашу группу. Скорее всего, все они уже либо покинули Украину, либо собираются покинуть. («Как бы не так, — подумал Боцман, — без меня, живого или мертвого, никуда они не уедут».) Меня не интересует даже, — продолжал плюгавый, — кто вам дал информацию о базах УНСО. Группа вашего друга Бороды раскрыта, и ее поимка — дело считанных часов. Можно было бы без особых проблем отловить и ваших ребят — Сергея, Семена и Ивана. Но, я повторяю, нам на них уже наплевать. Так или иначе, свою миссию они выполнили, пусть уходят, нас они больше не интересуют. («Отловить без проблем? — подумал Боцман. — Нет, вы их не ловите потому, что боитесь. И Бороду вы не возьмете, Пастух не даст. Это я так глупо поймался!»)

— Так вот, господин Хохлов, мы просим вас только об одной небольшой услуге. Вот телефон, — плюгавый показал Боцману мобильник. — Вы звоните по одному набранному мною номеру, просите позвать названного мной человека и говорите ему то, что я вас попрошу сказать. Если вы, как вы тут пытались нас убедить, турист, то вам тем более не составит труда выполнить мою просьбу.

— Набирайте, — сказал Боцман.

— Меня радует, что вы оказались столь разумным человеком, — сказал плюгавый, набирая номер. — Вы попросите к телефону Николая Ивановича.

Боцман кивнул.

Ему к уху приставили трубку. Подошла Лариса. Боцман, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно, попросил Деда.

— Теперь, — сказал плюгавый, — вы скажете всего одну фразу. Вы скажете: Николай Иванович, отставить выполнять то, что вам приказал Сергей. Ясно?

Боцман снова кивнул. В трубке зашумело, и старчески скрипучий, но все же бодрый голос старомодно произнес:

— У аппарата!

Боцман вдохнул, чтобы успеть все, что надо, сказать, и выкрикнул:

— Николай Иванович! Выполняйте приказ! Немедленно приступайте к выполнению приказа!

И очень удивился, что за этим не последовал удар. Напротив, плюгавый спокойно нажал кнопку отбоя, улыбнулся, сел на табурет, сунул мобилу в нагрудный карман и даже потянулся как-то радостно, что было особенно противно видеть.

— Спасибо, Дмитрий Александрович, — сказал он. — Собственно, именно это я и хотел, чтобы вы сказали. Просто в суматохе перепутал. Надеюсь, вы знаете, какой приказ вы сейчас отдали?

Боцман молчал, почти не глядя из-под начавших активно заплывать век.

— А теперь мы с вами поговорим серьезнее, так, чтобы ни я, ни вы, боже упаси, больше не ошибались, — сказал плюгавый, и к лежащему в своей колодке Боцману снова подошли чеченцы.

Краем заплывшего глаза Боцман видел, как чеченец лениво размахнулся ногой, но удар почему-то получился слабый, хоть и сопровождаемый сильным звуком. После этого чечен, утратив равновесие, упал на травку. Раздался еще один выстрел, и примеру первого чечена последовал второй. Пока плюгавый иностранец вскакивал с табурета и рвал пистолет из подмышечной кобуры, пуля настигла и его. Она ударила его в грудь, туда, куда он только что уложил мобильник. Его отбросило, он упал навзничь. Унсовцы бросились врассыпную, припадая к земле, откатываясь и таким образом пытаясь увернуться от автоматной очереди, которая веером прошлась по их толпе.

Из-за сарая выскочил Док и бросился к Боцману. Он обшарил убитых чеченцев, на одном из них нашел ключ от колодки, и Боцман был тут же освобожден.

— Не ранен? — коротко спросил Док.

Боцман аккуратно пощупал разбитые скулы и брови.

— В целом нет, — ответил он.

Док бросил ему автомат. Но стрелять было в общем-то и не в кого. Воспользовавшись той минутой, пока Док освобождал Боцмана, унсовцы, не попрощавшись, исчезли в неизвестном направлении, но, очевидно, с весьма высокой скоростью: их и след простыл.

Боцман, почесывая в затылке, доложил Доку, как его подло обманул плюгавый. Кстати, он был жив — мобильный телефон действительно оказался не только удобным средством связи, но и некоторой защитой от пуль.

— Ты сам-то знаешь, что Пастух приказывал Деду? — поинтересовался Док у Боцмана.

— Понятия не имею, — был ответ.

— Ну так сейчас узнаем.

Док наклонился к раненому, но первое, что он сделал, — это оказание первой медицинской помощи. А то вдруг помрет и ничего сказать не успеет. Впрочем, рана была неглубокой — пуля раскрошила аппарат и застряла в ребрах. Иностранец уже приходил в сознание. Но окончательно он пришел в себя, будучи уже связанным, перевязанным и разоруженным.

— Ты кто такой? — строго спросил его Док.

— За нападение на меня вам придется серьезно ответить! — сказал неизвестный.

— Ну уж так и серьезно, — усмехнулся Док и приподнял автомат. Невзначай как бы приподнял. Ровно настолько, чтобы плюгавый мог заглянуть как раз в дуло.

— Ладно, — прокряхтел тот. — Раз уж вы так настаиваете...

Таскаться с раненым мистером Паркинсоном, так он представился, было и хлопотно и неинтересно. Да и бессмысленно. Его оставили на попечении перепуганных владельцев хутора, которых еле выудили из погреба. Они туда попрятались, едва услышали стрельбу. Увидев чеченцев бездыханными, они явно обрадовались — видимо, чеченцы тут были не слишком желанными квартирантами. На мистера Паркинсона косились с опаской, но все же оттащили его в избу и пообещали подлечить.

Боцман с Доком резвым аллюром спускались с гор. Они спешили в город. Док спросил:

— Ты помнишь, чтобы Пастух что-то говорил про папу?

— Смутно.

— Однако мистер утверждает, что были сказаны слова «убить бы этого папу». Думаешь, Дед вот так и пойдет глушить папу?

— Не думаю, хотя черт его знает.

— Жаль, позвонить нельзя, мобильник погиб. Надеюсь, что все же успеем остановить старика.

— Ну, до папы, положим, он и не доберется.

— Так это им и не нужно, им, чтоб заварить кашу, нужно всего лишь застукать Деда при попытке покушения.

— А когда приезжает папа?

— Не помню точно. Где-то на этой неделе.

— Тогда давай скорее.

Но трасса Стрый — Славское, в отличие от трассы Франковск — Яремча, была почти пустой. По ней гремели старенькие грузовички да еще иногда проползали карьерные самосвалы с песком, а легковушек почти не было, а какие были — не останавливались. Пришлось пешком топать до Гребенива, это был ближайший населенный пункт. Но и там не удалось найти машину. Электрички же здесь ходили только утром и вечером. Утренние ушли, так что пришлось ждать до пяти часов.

В тамбуре, кроме Дока и Боцмана, тряслись двое местных горцев, но они стояли у противоположного окна, а электричка была старой и страшно гремучей, так что можно было и поговорить.

— Я все хотел тебя спросить, — неуверенно начал Боцман. — Я вообще сильно переживал, когда мы ракеты пустили. Честно говоря, побаивался, не попал бы ты под раздачу. Ты же все время как раз возле наших целей терся. Я только Пастуху не хотел говорить, чтоб он не расстраивался. Но, по-моему, он сам этого опасался. Как тебя только не накрыло?

Док поглубже затянулся сигаретой, улыбнулся хитро и произнес:

— Накрыло...

Пятикилограммовая кассета мгновенно ушла на дно выгреба. Но она не взорвалась. Снаружи стоял непрерывный грохот, заглушавший звуки паники, поднявшейся на базе. Продырявленная и просевшая деревянная будка над головой Дока сотрясалась от взрывов, в Дока летели щепки, выбиваемые осколками. Выбраться наружу было сложно, да и смертельно опасно. Док, даже не успев толком сделать вдох, сунул руку ко дну; кассета нашлась быстро. Одним движением Док выдернул снаряд и вытолкнул его в ближайшую щель. Сам присел как можно ниже, хоть и противно было. Через несколько секунд в кассете сработал временной взрыватель. Док чуть не оглох, будка слетела куда-то вбок, но его не задело ни осколками, ни взрывной волной.

Прогремело еще несколько запоздалых взрывов, видимо не все кассеты упали на контактные взрыватели и сработали с запозданием. Наконец стало тихо. Док, брезгливо отряхиваясь, выбрался наружу. Базы больше не было. Постройки давали о себе знать только грудами горящих досок. Наверняка повсеместно стонали раненые, но Док не слышал стонов, его сильно-таки оглушило. Он сглотнул, но заложенные уши не отпустило. Только бы не контузия, подумал он. Впрочем, не похоже.

Теперь главным было привести себя в приличный вид — такому, вымазанному в дерьме, лучше никуда не ходить. Ночное купание и стирка в горном потоке дело нерадостное, но это была единственная возможность избавиться от последствий сидения в отхожей яме. Док стал мокрый, но от запаха избавиться полностью все равно не удалось. В голове гудело, соображалось трудно. Док поплелся обратно на базу. Не без труда нашел палатку с запасным обмундированием. Палатку, разумеется, снесло, камуфляжные комбинезоны были разметаны по пожарищу и попорчены огнем и металлом. И все же Док нашел, во что переодеться. Нашелся ему и большой вещмешок, куда без труда уместились два вполне боеготовых автомата. Беспрестанно озираясь, потому что слышать он ничего не мог, Док выбрался из царства смерти и продвинулся в горы, чтобы там передохнуть и прийти в себя.

К утру слух практически полностью восстановился. Значит, точно контузии не было. Лавируя по склонам, то поднимаясь, то спускаясь, Док подобрался к дороге, ведущей на разгромленную базу. Как он и ожидал, дорога не пустовала. К базе шли взводы унсовцев, а уже оттуда возвращались грузовики с недобитыми и добитыми бандитами. Док предполагал, что не все боевики живут на базе, многие из них должны были квартировать в деревне, начальство уж точно. И тут выяснилось, что у противника осталось нетронутым ракетным ударом целое подразделение. Это озадачивало, но не пугало. Док прекрасно понимал, что уничтожение баз с помощью ракет слишком размашистый удар. Это было жаль, но ввязываться в драку с остатками этих банд Док нужным и возможным не считал, хотя проконтролировать ситуацию считал необходимым. Тем более что сейчас он был единственным представителем пастуховской команды в этом регионе.

Целый день боевики работали на руинах. Раненые и трупы вывозились в Сколе — Док проследил маршрут и вычислил его конечную точку. На вокзале в Сколе, на запасной ветке, стоял поезд, куда и грузили тела. Док наблюдал издалека, отправке эшелона он тоже помешать не собирался. Ясно было, что пункт назначения этого поезда отнюдь не Чечня. И действительно, хотя часть боеспособных бандитов и забралась в вагоны, другая часть вернулась в горы — очевидно, туда, где она была расквартирована.

Поезд отправляли ночью, что сопровождалось страшной суматохой на вокзале. Суетились и бегали железнодорожники, унсовские командиры кричали дурными голосами, чего-то требовали. Наверное, отправка пошла вне графика, что вызвало определенные сложности. Наконец эшелон ушел, но Док заметил, что небольшая группа бандитов осталась на вокзале. Что-то они замышляли: то от них отделялась одна фигура и исчезала в направлении Сколе, то, наоборот, кто-то к ним присоединялся. В результате к рассвету все рассосались по территории станции — заняли пакгаузы, будку стрелочника, еще какие-то подсобные постройки и затаились так, будто и не было их вовсе.

И тогда появился Боцман. Он рыскал по станции в поисках хотя бы следов эшелона, прохаживаясь при этом под самым носом у противника. Док подобрался поближе, но выходить на Боцмана не стал, тогда бы они вдвоем оказались в ловушке. Нужно было дождаться, пока боевики не попытаются взять Боцмана, пока они не ввяжутся в драку, и тогда подойти с тыла.

Боцман, не найдя того, что искал, скрылся в здании вокзальчика. Док видел, как появившиеся словно из-под земли боевики инструктируют насмерть перепуганную бабу. Баба вошла внутрь, боевики остались снаружи. Когда и бандиты ворвались внутрь, Док был совсем рядом, но, слава богу, не успел броситься на них. Док лежал между путей, найдя углубление в гравии, когда бесчувственного Боцмана вынесли и положили в невесть откуда подъехавшую машину. Док не без удовольствия отметил, что прямого столкновения с ними боевики теперь избегают, боятся, предпочитают действовать хитростью и коварством. Но нужно было отследить, куда повезли Боцмана. Машина, микроавтобус, удалилась в сторону гор, а других машин на дороге не было. Но через минуту раздалось отчаянное фырканье плохо отрегулированного мотора, и из-за поворота вырулил дряхлый автобус. Док проголосовал, его взяли на борт. Автобус оказался не рейсовым, а рабочим, он развозил людей по объектам деревообрабатывающего комбината, разбросанным по всей долине.

Док вручил по-утреннему хмурому шоферу несколько гривен и пристроился у его кабины, чтобы иметь передний обзор. Микроавтобус то появлялся вдали на прямых участках, то исчезал за поворотом. В Гребениве была остановка, выходили рабочие лесопилки, и микроавтобус чуть не потерялся вдали. Но все же Док заметил, как он поворачивает налево. На повороте пришлось выйти и ему, а рабочие поехали дальше.

Дорога за поворотом была пустой, и Док начал движение в темпе марш-броска. Километра через три началось село Лыбохоры, как гласила облупленная табличка. Село лежало по правую сторону от дороги, Док углубился в лес по левой ее стороне. В селе, видимо, и квартировала банда. Док бежал по лесу, посматривая сквозь мелькающие стволы на дорогу. Но там не было никого, кроме редких пешеходов из местных. И только когда село кончилось, когда дорога из асфальтовой стала грунтовой, а потом и вовсе выбитой в камнях ухабистой колеей, уходящей в горы, Док увидел наконец бандитский микроавтобус с курящим подле водителем.

Док осмотрелся. Ничего подозрительного вокруг. Боцмана, очевидно, уже выгрузили и доставили к месту заключения. Оставалось только выяснить, где именно это место. Единственным человеком, который мог это подсказать, был шофер. Док начал маневр подхода к нему, но не успел. На дороге, спускающейся сверху, показались четверо боевиков. Шофер, едва завидев их, бросил сигарету, сел за руль и завел машину. Боевики впрыгнули в салон, и машина, развернувшись, удалилась обратно, в сторону села.

И снова Доку пришлось совершать марш-бросок через лесок, чтоб не упустить бандитов. Но это ему не удалось: выехав на асфальт, микроавтобус поддал газу, проскочил село и скрылся в направлении долины Опора. Это Дока не радовало — местонахождение Боцмана так и осталось неизвестным. Теперь у него были два варианта для его выяснения. Можно было вычислить дом, в котором есть бандиты, затем похитить одного и допросить. Док отбросил этот вариант, но, разумеется, не из-за связанного с ним риска. Просто пойманный бандит мог оказаться не в курсе всех дел, и тогда его допрос был бы пустой тратой времени. Док прибег ко второму варианту. Он видел, откуда возвращались боевики к машине. Скорее всего, именно они и доставили Боцмана туда, где он сейчас находился. Нужно было идти в этом направлении и искать.

День прошел в прочесывании горной местности. Вроде бы и быстро вернулись боевики, вроде бы место заточения Боцмана было где-то совсем недалеко, но обнаружить его оказалось не так-то просто. Сразу за Лыбохорами горы становились стеной, они поросли густым лесом, их каменистые склоны громоздились друг на друга. Видимость была — считанные метры. Ну, может быть, десятки метров. Из-за густой листвы не было видно противоположного склона, а переход на него занимал чуть ли не час. И все же к ночи Док нашел то, что искал.

Седловина между двумя горками была плешива. Вот эту плешь и оседлал запущенный и бедный горный хуторок. На хуторе были бандиты — Док издалека слышал голоса, разносимые эхом, были среди них и чеченские. Но ночь выдалась безлунная, темень стояла черная, разборки с бандой, оккупировавшей горное поселение, пришлось отложить до утра.

А утром оказалось, что хутор находится не совсем там, где привиделся ночью. Подвело горное эхо. Поэтому Боцман успел получить несколько ударов, прежде чем палачи были успокоены пулями Дока.

Оказалось, что и от Лариски может быть какой-то толк. Вот к телефону позвала. Плохо, правда, что рядом стояла, слышала. Это ненадежно, она черт знает с кем путается. Ну да ладно, он, Николай Иванович Соколов, сумеет принять меры...

Дед узнал голос Дмитрия и понял, что тот говорит, находясь в экстремальной ситуации. Почему-то не позвонил сам старшой, Сергей. Наверное, не смог. Николай Иванович полминутки посомневался, так какой же приказ он теперь должен выполнять. Он хорошо помнил, как Пастух процедил сквозь зубы: «Убить бы вашего папу». Ни одна другая фраза, хотя бы вскользь оброненная новым командиром капитана Соколова не могла быть истолкована как приказ. Только эта. Получалось, что Николай Иванович должен убить папу. Ясно было, что при посторонних капитан разведчиков не мог оформить это дело в виде приказа, говорил завуалировано. Значит, понадобилась-таки старая гвардия, некому больше поручить такое важное дело.

Для чего нужно убийство папы, старик не задумывался. Для него было ясно, что группу во Львов забросила русская разведка. И если русскому разведчику, пусть даже пожилому, русская разведка отдает приказ, значит, надо его выполнять, а не раздумывать, для чего все это нужно.

Николай Иванович открыл шкаф, выложил на кровать чемодан и принялся укладывать все необходимое. Это не заняло много времени, он заранее продумал, что ему понадобится. Он давно ждал подтверждения приказа. Дед поддел ножом и отвалил изразец у основания печи. Из тайника в чемодан перекочевал славный боевой ТТ вместе с самодельным глушителем. Его накрыли два костюма — один приличный, тройка, в нем Дед был похож на удачливого пенсионера, которого содержат богатые дети. Второй костюм выдавал в его владельце человека бедного, но аккуратного — начесанные потертости, идеально подогнанные латки. В щель между наружной стенкой и внутренней обивкой чемодана были пристроены родные документы Николая Ивановича. Плюс три смены белья плюс нож грибника плюс рыболовные снасти. Место нашлось и для тяжелой связки темных от времени больших бородчатых ключей. Сам Дед оделся как дачник или рыболов — отечественные джинсы, штормовка. Имиджу способствовал и длинный чехол, в каком обычно носят складные удилища. В нагрудный карман старомодной, с длинными лацканами воротника рубашки Дед положил паспорт и пенсионное удостоверение на имя Александра Павловича Гусева. Это был умерший год назад приятель старика. Нельзя сказать, что Гусев на снимке был очень похож на Соколова, но если надеть тяжелые роговые очки, то получалось сносно. А очками Николай Иванович запасся, хоть и не имел в них надобности, — даже к старости он обходился всего плюс половинкой диоптрии.

Старик вышел в прихожую и присел на табурет — перед дорожкой. Раскурил сигарету, сделал три затяжки и потушил, теперь он курил мало. За зарешеченным стеклом во входной двери снова появилась Лариса. Дед вышел к ней на лестничную клетку.

— Вас к телефону звали, а вас не было, — сказала Лариса.

— Я в сарай за удочками ходил, — сказал Дед. — А кто звонил?

— Пастух.

— Ничего не просил передать?

— Сказал что-то, но я не совсем поняла. Сказал, что будет прикрывать мероприятие первой службы во дворе апостольской нунциатуры. А что это значит?

— А! — Дед махнул рукой. — Это уже ничего не значит. Я в санаторий еду, в легочный, в Солутвин. — Он достал из кармана путевку и показал Ларисе. Показал хорошо, в открытом виде, чтобы видны были и дата, и название санатория. — Будь, Ларисочка, и сама здорова, и привет всем ребятам передавай, как из Карпат вернутся.

— А что это за приказ вам велели выполнять? — все любопытствовала красавица.

— А простой приказ, — ответил Дед. — Сидеть тихо, ни во что не вмешиваться. Не доверяют старику. Ладно, Ларисочка, будь здорова, у меня поезд через сорок минут.

Николай Иванович как бы отечески поцеловал Ларису в щечку, правда, от казалось бы, невинного поцелуйчика та аж зарделась, умел когда-то капитан Соколов целовать мягкие щечки. Он бодро скатился по ступенькам, громыхнул дверью подъезда и решительно зашагал по улице.

На вокзал, однако, Николай Иванович не пошел. Через сорок минут он не садился в поезд, а стучал в перекошенную дверь убогой однокомнатной квартиры-клетушки, кавалерки, как их тут называли, в облезлом доме с трещинами от фундамента до крыши в самом грязном районе города. Ему открыл больной старик в грязном рваном исподнем.

— А, капитан! — прохрипел больной. — Заходи.

— Собирайся, Иван, — с порога начал Дед. — В санаторий поедешь.

— Ты что ж это, для меня путевку выхлопотал?

— Не для тебя, а для себя. Тебе с твоими судимостями черта лысого выхлопочешь. Ишь потянуло на подвиги после войны! Сейчас-то не тянет? Ладно, ладно, не дуйся, собирайся. Да живо собирайся — поезд через час! По моей путевке поедешь. Паспорт, пенсионку мои возьмешь. А я за квартиркой твоей присмотрю. Ключи мне оставишь.

Дед усадил Ивана с уголовным прошлым в поезд и отправился в город. Теперь он был одет в приличный костюм, на носу его красовалась дорогая роговая оправа со слабыми стеклами. Он держал путь к церкви святого Юра, иначе — собору Святого Георгия, главному некогда православному, а ныне униатскому храму города.

Церковь Юра возвышалась над местностью, занимая одну из горок, которых в городе хватало. Сам храм стоял на мощном кубе монастырского корпуса, который после закрытия монастыря стал жилым домом «шанхайского» типа. Через вымощенный брусчаткой покатый двор от храма стояло здание апостольской нунциатуры, как его назвали в новое, униатское время, раньше более известное в народе как патриаршие палаты или епархиальное управление. Здание было все сплошь в лесах. Десятки рабочих усердно трудились, авральным методом доводя нунциатуру до состояния, пригодного для приема папы. Здесь папа собирался жить во время визита.

В церковный двор монастырское здание выходило низеньким безоконным фасадом. Лестница в стиле рококо вела на его крышу, представлявшую собой огромную площадь с балюстрадой по периметру. Посреди этой площади стоял собор. На крутой склон горы святого Юра монастырь выходил всеми пятью этажами с темными окнами-бойницами. При том, что весь архитектурный комплекс рождал ощущение праздника и роскоши, это была крепость, и крепость мощная. В стене, обращенной во двор, там, где здание казалось всего лишь двухметровым основанием храма, тоже были бойницы, просто они были оформлены как стоки для дождевой воды. Во время войны, когда епархиальное управление занимал митрополит Шептицкий, монастырь служил казармой для дивизии СС «Галичина». И после войны НКВД долго выкуривало из каменных лабиринтов диверсионные группы недобитых националистов.

Дед прекрасно помнил внутреннее устройство и монастыря и храма. А поначалу, в сорок шестом, ему, опытному разведчику с прекрасной ориентацией в пространстве, было не так просто уяснить внутреннее устройство каменной громады. Коридоры сворачивали под кривыми углами, ни одна лестница не вела с первого этажа напрямую на последний. Мысленное расслоение здания на уровни не давало результата: кельи шли ступенями, коридоры давали уклоны, имели ступеньки. Много было и тайных ходов в толстых крепостных стенах. Фасадная стена из дикого камня была двойной. Вдоль нее шел узкий коридор для стрелков. За ним шли кельи. В свое время такие архитектурные хитрости имели оборонное значение. Враг, даже ворвавшийся в монастырь, оказывался ввязанным в коридорный бой, путался в лабиринтах, нарывался на засады. После войны этим и пользовались бандеровцы. Хорошо освоив внутреннее устройство лабиринта, они легко уходили даже от густой облавы. Капитан Соколов несколько раз порывался чертить схему здания, но каждый раз бросал. Схема не вычерчивалась, можно было только либо построить трехмерную модель, либо просто выучить весь лабиринт. И капитан Соколов его выучил так, что даже теперь, спустя более чем полвека, видел весь монастырь как бы насквозь.

Во дворе храма стоял грузовичок, в который грузили мебель и убогие пожитки. Это из монастыря вытряхивали последние семьи, вселенные сюда в голодные послевоенные годы. Дед понимал, что это значит. Очищенное от жильцов здание прочешут спецслужбы, потом закроют все входы и выходы и будут считать, что на патриаршем подворье папа будет в безопасности. Но знал Дед и то, что считать так будет ошибкой. Впрочем, пока здесь не пахло ни спецслужбами, ни охраной. Поэтому Дед беспрепятственно вошел в монастырь. Плиты коридора дали свистящее эхо, тусклая сорокаваттка позволяла ориентироваться на выбор — на ощупь или по памяти. Дед сделал большой крюк по лабиринту и встретил всего двух человек, мамашу в линялом халате и бледного мальчика лет четырех. Мамаша была видна в дверном проеме помещения, оборудованного протекающей газом плитой, — вероятно, готовила прощальный обед. Ребенок возил по плитам коридора машинку с отломанным передним правым колесом. Ребенок не поднял на Деда глаз, а мамаша глянула мельком, но тут же отвернулась к кастрюле. Здесь с войны ничего не изменилось. И тогда в мрачных и сырых кельях селились изгои общества — семьи репрессированных, освободившиеся из мест заключения или просто одинокие, всеми брошенные инвалиды. Сегодня-завтра их здесь не будет, но пока готовится вонючий обед, короленковский ребенок зарабатывает ревматизм на никогда не прогревающемся каменном полу.

Наконец Дед оказался перед чуланчиком, заваленным строительным мусором. Спрятав в мусоре содержимое объемистого портфеля, упакованное в большой полиэтиленовый пакет, Дед тронулся в обратный путь. Он так же беспрепятственно покинул монастырь, как и вошел в него.

На следующий день Николай Иванович снова появился у грязного чуланчика. Семьи, ютящейся в бывших кельях, уже не было, видимо, всех эвакуировали местные власти. Так что зря он надевал другой костюм, победнее, и прикрывал свой характерный высокий лоб потертым беретом — его никто не видел. Ближайшая лампочка, на этот раз мерзко гудящая и мерцающая неонка, была далеко. Дед открыл портфель, извлек оттуда свой рыбацкий наряд, переоделся. Подсвечивая карманным фонариком и отгребая лопаткой для червей штукатурку и битый кирпич, он полез на гору мусора. Мусор копился долго, куча достигла потолка и была здорово утрамбована. Старик провозился больше полутора часов, пока пробил небольшое отверстие под потолком. Хлам теперь посыпался от него в полость, бывшую за кучей. Теперь работа пошла быстрее, и через полчаса Дед уже раскачивал полусгнившую дверь, подпиравшую мусор изнутри. Дверь похрустела, треснула и провалилась. Всего труднее было восстановить сыпучий мусор до потолка так, чтобы снаружи и представить было невозможно, что за кучей существует какое-то пространство. За дверью был еще один коридор, прорубленный в толще несущей стены. По нему Дед и выбрался в бойничную галерею, идущую вдоль фасада. Бойницы, маскированные под водостоки, тоже были забиты мусором, а кое-где и заложены кирпичом на растворе. Дед отсчитал нужное отверстие и приступил к его расчистке. Позиция была идеальная. Амбразура выходила наружу подле лестницы, ведущей в собор. Прямо напротив нее через площадь был вход в апостольскую нунциатуру. Разумеется, из нунциатуры в храм папу повезут в кресле, а не в папамобиле — бронированной машине здесь не развернуться. Дед заложил бойницу изнутри кирпичом, извлек из своего бездонного портфеля керосиновую лампу и бутыль с керосином, заправил лампу, зажег. Здесь ему предстояло жить семь дней. До следующего понедельника, до прибытия папы во Львов.

Пан Моцар положил трубку и задумался. Дежурный по прослушке доложил, что Дед получил приказ на убийство папы. Приказ отдал захваченный в плен москвич. Паркинсонова работа! Паркинсон был ближайший соратник Моцара. Это было хорошо. Плохо было другое. Просто приказ. Без указания места и времени. Это значило, что захваченный москвич оказался крепким орешком и добиться от него полного подчинения не удалось. Паркинсон применил коварный трюк с провокацией, и москвич купился. Это хорошо. Но если старик будет действовать по собственному плану, может статься, что ему удастся не попасть в лапы спецслужб, которыми город к моменту прибытия понтифика будет наполнен до краев. Не то чтобы Моцар так высоко ценил оперативные способности Деда, просто он не любил рисковать. У него была заготовка на этот случай, но она казалась ему не слишком надежной. Одно дело — когда по телефону говорит знакомым голосом твой начальник, и другое — если приказ передают через не слишком надежного человека.

Тем не менее Моцар набрал номер Ларисы, пока она не успела никуда уйти.

— Пани Лариса, — сказал он, когда она сняла трубку. — Это с вами говорит Грэг. Вы меня помните? Вы помните наш разговор?

Лариса прекрасно помнила. Она прекрасно помнила, как Витя, такой тихий и скромный мальчик, повел ее гулять на цитадель и предложил зайти на фирму к знакомым в уютный особняк на склоне. Прогнозируемый и даже программируемый Витя с деньгами и машиной имел все преимущества перед вечно нищим и никогда не предсказуемым Андреем, бывшим мужем. Она уловила это серенькое пятнышко в пестром калейдоскопе своих любовников. Лариса даже помышляла о создании новой семьи на базе Витиного благополучия. При этом Андрей, с которым ей все же было интересно, да и все остальные отнюдь не отменялись. Приторможенный Витя должен был схавать и это.

В шикарном обществе их принимал пожилой, но импозантный джентльмен, представившийся Грэгом. У него действительно был небольшой акцент, впрочем, возможно, искусственный. Униформированный стюард принес изысканное мозельское вино и фрукты, завязалась непринужденная беседа, во время которой Витя как-то стушевался, он все больше молчал, даже отсел в сторонку. А вот Грэг зато за словами в карман не лазил. После вина пошли коктейли, хозяин офиса рассыпался мелким бесом, выполняя прихоти дамы, и Лариса в какой-то момент сквозь хмель обнаружила, что сидит вплотную к Грэгу, а его юркая рука уже проникла к ней под юбку и, больше того, в трусы. С Ларисой так поступали многие, но обычно для проведения подобных акций дожидались хотя бы ухода предыдущего кавалера, ну, скажем, по малой нужде. Но нет, Витя как ни в чем не бывало ютился на другом краю стола и никак не принимал участия в происходящем. Он попросту отдавал Ларису Грэгу то ли вообще, то ли во временное пользование. Лариса даже чуточку протрезвела. Женская интуиция, миф о которой сильно раздут самими женщинами, подвела ее в отношении Вити. Лариса решила, что таким образом Витя то ли хочет заработать на ее прелестях, то ли устраивается работать в солидную фирму на богатое место. Вот так Витя! Лариса, полуобернувшись к нему, томно приказала, сделав выдворяющий жест рукой:

— Витя, ты, кажется, куда-то спешил?

Грэг продублировал жест Ларисы, и Витя испарился и из офиса, и из жизни Ларисы. Грэг теперь тоже не слишком нравился Ларисе, но дело было начато, и все равно вечер нужно было с кем-то провести. Ведь не с Витей же! Да и вообще после еще одной рюмки Грэг оказался вполне приличным кавалером.

Но перед тем как завалить Ларису прямо на стол, как с ней делали все мужчины в случае, если жесткое ухаживание происходило в офисе, Грэг отпустил ее, приказал сесть напротив и завел разговор.

— Пани Лариса, — спросил он, — как вы думаете, что это за люди приехали к вашему бывшему мужу в гости?

Лариса даже не удивилась его осведомленности о ее личной жизни. Она только плечами пожала:

— А я почем знаю?

— А вам стоило бы знать.

— Зачем? — Лариса профессионально повела грудью, но это не помогло. Допрос продолжался.

— Хотя бы для того, чтобы знать, в какую опасную игру вас втягивают.

Лариса только скроила презрительную гримаску.

— Вы напрасно не относитесь к этому серьезно. Эти люди, с которыми связался ваш бывший муж — шпионы. Они уже успели совершить ряд тягчайших преступлений и, возможно, совершат еще. Если вам угодно сотрудничать с ними, то и на скамье подсудимых вы окажетесь рядом.

— Только не надо меня запугивать!

— Я не запугиваю, я рассказываю. Сегодня ночью они совершили налет на воинскую часть и похитили высокоточное оружие. Более того, они воспользовались этим оружием, что привело к многочисленным жертвам. Словом, они — враги Украины и всего прогрессивного человечества. Это очень опасные люди. И ваше с ними знакомство может окончиться плохо именно для вас, пани Лариса.

— И чего вы от меня хотите?

— Расскажите мне о них подробнее. Это первое. И второе. Вы будете вести себя как ни в чем не бывало, но о всех их действиях будете немедленно докладывать мне. Да, и еще третье. Возможно, вам придется выполнить несколько моих несложных поручений. Кстати, вся ваша работа будет оплачена.

Лариса вернулась домой поздно вечером на машине, выделенной Грэгом. В косметичке у нее хрустели пять стодолларовых купюр, и Лариса никак не могла понять, то ли это плата ей как агенту непонятной секретной службы, то ли это расчетные за ее прекрасное тело.

Да, Лариса прекрасно помнила Грэга. И не только помнила, но и боялась.

— Пани Лариса, это с вами говорит Грэг, вы меня помните? Вы помните наш разговор?

— Да.

— Сейчас вы пойдете к Николаю Ивановичу, вашему соседу, и скажете ему следующее...

Впервые подполковник Комиссаров переприсягнул в девяносто первом. Он был одним из немногих офицеров КГБ, которые тогда остались на Западной Украине. Это и позволило ему за истекшие десять лет дослужиться до генерал-майора. Теперь он возглавлял львовский отдел СБУ. Второй раз он, собственно, и не переприсягал. Он просто завел полезное знакомство с руководством Всемирной сети страховых обществ. И если спецслужба просто помогает солидной коммерческой организации решать ее проблемы на хозрасчетных началах, разве это предательство? Так что пан Комиссаров вел себя в присутствии пана Моцара не как подчиненный, а как равноправный партнер. И пан Моцар поддерживал в нем эту иллюзию. Встреча проходила в большом здании на улице Витовського, бывшей Дзержинского. Кабинет генерала Комиссарова был просторен и вместе с тем уютен.

— У меня для вас, генерал, есть сообщение, — говорил Моцар. — Служба безопасности ВССО совместно с такими же службами СНПУ и УНА-УНСО выяснила еще одну акцию, спланированную московской группой.

Генерал Комиссаров заерзал в кресле. Ему вполне хватало и тех акций, которые были, а он прозевал. И все это накануне папского приезда. Вот спросят Комиссарова в Киеве: «А что это у тебя диверсанты воинские части захватывают, ракетами пуляются, да еще и полки УНСО уничтожают?» И что отвечать? Что все равно в полках девяносто процентов личного состава собственно боевики? Это выходцы с Кавказа и некоторых стран Азии, а собственно унсовцы там всего-навсего несли караулы и занимались обслугой? Тогда сразу спросят: «А как это у тебя под носом в Карпатах проходили подготовку представители так называемого черного интернационала, боевики международного терроризма?» Ведь не скажешь же, что покрывательство, обеспечение секретности и всяческая иная помощь в подготовке боевиков изрядно оплачивались. Так изрядно, что нельзя было никак отказаться. Когда тебе к горлу приставляют пачку зелени — это хуже любого ножа!

— Что еще за, мать ее, акция? — раздраженно спросил Комиссаров.

— Сейчас скажу, — улыбнулся Моцар. — Акция вполне серьезная, но вы не расстраивайтесь так! Все находится под моим личным контролем. Собственно, предотвратить акцию и обезвредить московскую группу я могу и своими силами.

— Так обезвредьте!

— Боюсь, что это делать и поздно, и не имеет смысла.

— Моцар! Ты мне что, специально голову морочишь?

— Нет, просто я вас готовлю к одному сообщению.

— Выкладывай, не тяни резину!

— Не думаю, что вы готовы правильно его воспринять, но ладно, так уж и быть, скажу...

— Ну!

— Один из львовских подпольщиков, в частности, Николай Иванович Соколов, между прочим, профессиональный разведчик, готовит покушение на папу.

Генерал вскочил с кресла и, грязно ругаясь, заходил по комнате. Среди мата изредка мелькали печатные слова, которые, если их запомнить и собрать, нанизывались в следующую тираду:

— Жопа, дерьмо! Ты сволочь, Моцар! Ты, гадюка, знал и молчал, свинья поганая!

Моцар успокаивал его:

— Пан Комиссаров, во всем этом есть и положительные стороны! Старик будет осуществлять подготовку покушения в точном соответствии с предложенным мной планом!

Однако генерал разошелся так, что печатные слова уже напрочь исчезли из его речи. Моцар с блуждающей улыбочкой пережидал буйство своего партнера. Наконец брань утихла, и Комиссаров сказал совершенно нормальным голосом:

— Какого хрена?!

— Очень просто, коллега! — терпеливо объяснил Моцар. — Неужели вам не хочется отличиться в поимке опасного террориста? А ведь если не нервничать, как это делаете вы, а оставаться хладнокровным, как это делаю я, то оказывается, что это совсем даже несложная задача. Посмотрите. Я сообщаю вам все детали того плана, по которому будет действовать подпольщик по кличке Дед. Несколько ваших агентов — думаю, двоих будет вполне достаточно — под руководством моего человека выследят этого бандита. Его арест и сдачу под суд я оставляю вам. Но в случае, если вы согласитесь на одно мое условие.

— Какое еще к дьяволу условие?!

— Попросите принести кофе, пан Комиссаров, вам требуется успокоиться, — уже раздраженно сказал Моцар. И когда принесли кофе и коньяк, в другом виде кофе генералу не подавали никогда, и сам генерал более-менее пришел в себя, он продолжил: — Все, чего я хочу, так это чтобы подвиг Службы безопасности Украины не прошел незамеченным. Дело должно получить самую широкую международную огласку. Не думаю, что это вызовет у вас большие возражения.

— Да, — поколебавшись, ответил генерал. — Пусть. Огласка такого дела нам не повредит. Где находится проклятый старик? Я сейчас же отряжаю людей для его поимки.

— Вот снова вы торопитесь, коллега. Или вы не знаете, как работает вся на свете продажная пресса? Сейчас поимка старика с ржавым пистолетом будет выглядеть не более как курьез. Это сенсация на час. Нет, нам нужна настоящая газетная шумиха. Деда нужно выследить, провести до самой точки и момента, когда он поднимет руку на понтифика, и только тогда его нужно будет за эту руку поймать.

— Риск...

— А вся ваша служба — не риск?

Генерал поморщился. Он давно разлюбил риск. Но сознаваться в этом не стал. А у Моцара нашлись и дополнительные аргументы.

— Ведь это и вам на руку, ясновельможный пан! Отведенная рука убийцы папы вызовет и восторг начальства, и благодарность папы. Ваша карьера сделает новый рывок.

Генерал залпом допил коньяк и изрек:

— Действуйте! Я даю людей. Распоряжайтесь, как сочтете нужным. Но если вы его прозеваете, я вашу контору разгоню и буду гнать до самого Лондона.