"Автономный рейд" - читать интересную книгу автора (Таманцев Андрей)

Глава четвертая. Генерал Ноплейко и Родина

У генерал-лейтенанта Ноплейко Ивана Васильевича мощный без единого волоска мудрый череп. И хотя глаза Ивана Васильевича чуть слезятся, а голос чуть дребезжит, когда ему возражают не по делу, выглядит он все равно орлом. Честным, неподкупным и несгибаемым. В своем кабинете на третьем этаже монументального здания Службы анализа и предупреждения Федеративной службы охраны (САИП ФСО РФ) Российской Федерации генерал Ноплейко пребывает только в форме. Причем форма эта выглядит непробиваемым панцирем из-за обилия военных знаков и орденских планок, из-за того ворот и плечи мундира генерала на размер-другой больше его тела. Болтающаяся в этом вороте тонкая морщинистая шея, едва, кажется, выдерживающая мощную голову, лишь подчеркивает: этот человек отдал всего себя службе. Всем, знающим генерала, известно: так разительно он похудел из-за облучения, полученного при ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Каждая из наград Ноплейко более чем заслужена и почти каждая связана с эпизодом, когда Иван Васильевич рисковал жизнями или отдавал жизни. Это, как и практически все в своей безупречной биографии, он делал по приказу Родины и ради Родины.

Собственно, он и сам почти в любом разговоре упоминает: «Когда мы приступили к ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, то...» Продолжение зависит от конкретной ситуации и мысли, которую нужно подчеркнуть или доказать: «...то ни на минуту не забывали: за нами — вся страна!» или «...то особое внимание уделяли духовно-моральному уровню личного состава!».

Сейчас, поздним декабрьским утром, Иван Васильевич, глядя на свое отражение в светлой полировке шкафа, вполголоса произносил:

— Когда мы приступили к ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, то никто из нас не спрашивал, чиво нам может дать Родина. Кажный из нас думал только о том, чиво он сам может дать Родине! Потому мы не только выстояли, значит, но и не допустили всемирной катастрофы. Хотя и рисковали жизнями...

Нет, лучше так: потому мы и смогли, рискуя жизнями, предотвратить всемирную катастрофу! Да, так — четче. Чтоб знали эти неблагодарные собаки.

Генерал готовился к выступлению в суде. Он вел огромную общественную работу, способствуя патриотическому воспитанию молодежи. И, конечно, с радостью согласился, когда прокуратура пригласила его блеснуть в качестве общественного обвинителя. Некий сопляк отказывался служить в армии. Якобы убеждения этого труса и неженки настолько расходились с тем, что делает российская армия, что он предпочел сидеть неделями в промороженном карцере тюрьмы. Лишь бы не быть с теми настоящими париями, которые его, подлеца, в это время охраняют и защищают.

— Товарищ генерал-лейтенант! К вам подполковник Катков просится, — доложил селектор звонким голосом адъютанта.

— Я занят! — Иван Васильевич, пафосные мысли которого перебили на самом подъеме, рассердился. — Пусть попозже зайдет. Часика через два. Или три.

— Но, товарищ генерал! Он говорит, что это к сегодняшнему докладу. И — важно.

Адъютант считал, что тонко льстит начальнику, называя его просто генералом. Такое обращение как бы напоминало Ноплейко, что ему уже чуть-чуть до звания «генерал армии». Расчет тут и впрямь был тонкий. Не то чтобы Ивана Васильевича так уж грели звезды на плечах. Нет, просто он стремился сделать как можно больше для родной страны. А чем больше погоны — тем больше и дела. Аксиома.

Еженедельный доклад куратору был не так волнующ, как публичное выступление в суде. Но гораздо важнее. Поэтому Ноплейко раздраженно велел:

— Зови! И чаю мне.

И тут же подполковник Катков, пройдя просторный тамбур, четко зафиксировался на пороге кабинета. Его лысоватая круглая голова сидела на короткой шее так прямо, точно сам вид начальника привел Каткова в полное обомление. Если бы его сейчас увидел Муха, Олега бы удивило, насколько строевым может выглядеть тот самый щекастый распустеха, который в «MX плюс» представлялся ему заместителем гендиректора фирмы «Изумруд» Артемовым.

— Чего ты там встал? — сердито рявкнул генерал. — Давай докладывай, что у тебя?

Катков четким шагом подошел к его столу и положил перед генералом стопку бумаг в прозрачной пластмассовой папке. Самым верхним был лист принтерной распечатки перевода с английского небольшой заметки из американской газеты. Той самой, о которой предыдущим вечером говорили в УПСМ Нифонтов и Голубков. На предложенной генералу Ноплейко версии перевода некоторые слова и фразы были отмечены маркерами. Слова, якобы сказанные Голубковым о Грузии — желтым, а о Чернобыле — красным.

— Получены свежие данные касательно ситуации на Кавказе и в Грузии.

— Да? — рассеяно переспросил генерал, вчитываясь в якобы сказанное Голубковым о ликвидаторах чернобыльской катастрофы и быстро багровея по мере того, как суть фраз прояснялась. В представленном ему варианте перевода было написано:

"Как сообщил источник в Кремле со ссылкой на генерал-майора Голубкова, «отношения России и Грузии надо укреплять, чтобы президенту Шеварднадзе не приходилось думать о вступлении его страны в НАТО». Об этом генерал-майор заявил на встрече ветеранов в клубе «Щит Родины». Это пацифистская организация, объединяющая тех, кто предпочел служить в армиях стран СНГ и других стран ближнего зарубежья России. Генерал Голубков, в частности, заявил и о том, что понимает, почему ликвидаторы катастрофы на Чернобыльской АЭС требуют явно завышенных пенсий: «Ведь никто до сих пор не говорит о том, насколько неэффективны были их действия по ликвидации последствий катастрофы, им платят только за то, что они пострадали из-за отвратительной организации работы и собственного непрофессионализма». На том же заседании коллега Голубкова, бывший капитан-спецназовец Пастухов, поднял тост «За братство русских и кавказцев...»

— Мерзавцы! Ничего святого! — вскипел, дочитав, генерал. — Ты как думаешь, это связано с тем, что гады в правительстве хотят моим хлопцам пенсии сократить?

В заботе Ноплейко о тех, с кем он вместе облучился в Чернобыле, не было ничего лично меркантильного. Парадокс пока действующего закона о льготах и пенсиях ликвидаторам был в том, что генералу по нему причиталось вчетверо меньше, чем тем, кто служил под его началом. Но Иван Васильевич готов был мириться с этим. Он вообще почти не заботился о собственных льготах. Все его мысли были о том, чтобы побольше получали герои, которые по его приказу и по зову сердца, почти не понимая, что такое радиация, разгребали лопатами смертельные осколки графита. Но, похоже, все получалось наоборот: вместо того чтобы увеличить пенсии всем чернобыльцам, правительство ради грошовой экономии решило сократить выплаты тем, кто по праву получал больше других.

— Конечно, точных данных у меня нет... — как бы задумавшись, сказал подполковник Катков, — но можно предположить, что так.

— Но на кой?! Неужто этим гадам, которые тратят миллионы на свои зимние зады на дачах, жалко денег для героев? — Голос Ивана Васильевича задребезжал, выдавая неподдельное возмущение.

— У наших аналитиков есть версия, что УПСМ проводит на Кавказе широкомасштабную операцию, направленную на сплочение антироссийских сил.

Можно предположить, что снижение пенсий чернобыльцам может подтолкнуть некоторых из них на выдачу секретов спецслужбам наших потенциальных противников. В частности, грузины ради вступления в НАТО готовы на все.

— Да?! Ну конечно! — При всем своем опыте и уме генерал Ноплейко особой образованностью не отличался. Он свято верил, что все беды России идут от изощренных происков жидомасонов, американских империалистов и продажных журналюг. При этом принадлежность к врагам определялась им просто: те, кто с ним не согласны, и есть гады. — Но мы же не собираемся с этим мириться?

— Никак нет, товарищ генерал! Прикажете разработать план контропераций по предотвращению утечки информации?

— А ты думал! И чтоб — живо, а то я знаю, как вы тянете. Вам лишь бы в компутеры свои играться. А толк где? Нету толка!

Ноплейко в свое время глубоко разочаровался в электронике, которая плохо работает при сильном радиоактивном излучении. Тогда-то в фольклор ликвидаторов и вошла его фраза о том, что «тысяча солдат с лопатами заменит не только десяток радиоуправляемых роботов, но и любое число компьютеров!».

Но генерал был последователен. Теперь он как лев бился за пенсии тем из «тысячи» солдат, кто еще пока был жив. И брал на карандаш тех, кто ему в этом мешал. Критиканов всяких.

— Но мы прогнозируем, товарищ генерал, оголтелое противодействие жидомасонов из УПСМ. Есть мнение, что они с помощью своих людей в окружении Шеварднадзе пытаются ускорить вступление Грузии в НАТО.

— Не понял? — насторожился Ноплейко. — А при чем тут ихняя Грузия-то?

Иван Васильевич был прекрасным, исполнительным и энергичным служакой, который ради личного примера и в самом деле первым хватался за лопату, чтобы собрать разбросанный взрывом реактора радиоактивный графит. Но в том, что касалось политики, генерал был наивен до неприличия. Его фанатизм основывался на том, что общественное Должно быть выше личного. Причем гораздо выше. И на том еще стоял Ноплейко, Что умереть за Родину — высшее, самое счастливое счастье для настоящего человека. Человека с большой буквы "Ч". Тем же, что при всей свой политической девственности генерал занимал один из ключевых постов в сложном пасьянсе спецслужб, он был обязан одному турпоходу и одному несостоявшемуся штурму.

Однажды давным-давно полтора десятка уральских подростков отправились на несколько дней в лес. Руководил ими рослый и сильный парень, который при этом неважно ориентировался на местности. Но юный Ваня Ноплейко его охотно слушался: в друге Борисе ему нравилась несокрушимая уверенность в своей правоте и прочная память на тех, кто эту его уверенность не разделял. С помощью Вани Борис сумел наладить в своей тургруппе четкую дисциплину. В результате вместо трех-четырех дней, как планировалось, пацаны блуждали по лесу более трех недель. Но поскольку чудом никто из них не погиб, этот поход сочли пионерским подвигом.

Верного соратника по лесным блужданиям Ваню Борис запомнил.

Гораздо позже спецотряд ФСК отказался взять в ножи окопавшихся в Белом доме мятежных, несмотря на всенародную избранность, депутатов. И тогда именно тот же Ваня, не рассуждая и не медля, устроил танковый обстрел.

Обстрел обошелся во много, много тысяч пенсий, но зато предельно наглядно продемонстрировал: он, Иван Васильевич Ноплейко, по-прежнему предпочитает плутать, ведомый своим другом Борей, нежели не плутать в компании с его, Бори, недругами. Такое, понятное дело, не забывается. Чистоплюйский спецотряд ФСК разогнали, а Ноплейко стал не только генерал-лейтенантом, но и возглавил созданную САИП ФСО РФ. Однако надежность не гарантирует эффективности. Друг Боря вскоре устал от маловразумительных докладов свежеиспеченного гэбэшника, и с некоторых пор Ноплейко до Самого стали допускать чрезвычайно редко. Так товарищ генерал уверился, что все неприятности друга Бориса и России от того, что президента окружили и охмурили проклятые жидомасоны. Сам Ноплейко продаваться категорически отказывался. Он наотрез отказался и от четырехкомнатной квартиры, и от огромной дачи, и от всех прочих подлостей, коими и развращают, затягивая в свои сети, сионисты.

Все это было прекрасно известно начальнику Кавказского направления САИП подполковнику Каткову. Он, в отличие от своего начальника, не чурался материально-финансовых радостей бытия. Хорошо разбираясь в перспективах современной политики и своей собственной карьеры, он умело научился манипулировать начальником.

— В ентой Грузии, — сухо подделываясь под речь генерала, доложил Катков, — много предателей, которые хотят пустить нефть через Турцию, входящую в НАТО.

— Та-ак, — протянул потрясенный открытыми ему горизонтами генерал Ноплейко. — Так что, они нас, что ж, совсем обложили и — никуда? Чего ты, понимаш, там у себя кота за хрен тянешь? Я ж на тебя, п...ка, представление сразу на генерал-майора подписал, а ты? Уволю, гад! Почему они безнаказанно... безнаказанно хищничают?!

— Суверенитет, товарищ генерал. Но меры мы принимаем. Нужна ваша санкция, товарищ генерал! — верноподданнически побледнев, выгнулся подполковник. — Мы ваши идеи по предупреждению жидомасонского проникновения в Грузию включили в план мероприятий по коренному изменению обстановки. Но нужна ваша личная санкция.

— Ну так давай, где она тебе нужна? — Заметно остывая, генерал протянул через стол свою усохшую, как птичья лапка, кисть.

Но, взяв у подчиненного бумаги, он не спешил поставить роспись в левом верхнем углу первого листа, где было отпечатано: «Утверждаю. Начальник САИП ФСО РФ генерал-лейтенант Ноплейко И.В.» Уж цену личной подписи он знал прекрасно и до разговора с куратором вообще ничего не собирался подписывать. А вот поговорить с куратором надлежало так ловко, чтобы в случае чего даже эти вкопавшиеся в Кремле жидомасоны ни в чем не смогли бы его, генерала, обвинить.

Ибо при всем личном бесстрашии и бессребреничестве Ноплейко все же кое-чего боялся. Ни радиация, ни бомбы, ни пули не пугали так ветерана, как гнев начальства. Ибо начальство могло одним жестом не просто отправить в отставку — ни самой отставки, ни связанных с нею лишений и неудобств Ноплейко тоже не боялся. Он боялся того, что его могут — р-раз! — и объявить предателем и мерзавцем. Он слишком хорошо запомнил, как отдавших всю душу и жизнь служению стране и партии людей по прихоти или недоразумению объявляли предателями и ворами. Их смешивали с грязью так, что даже внуки стеснялись носить их фамилию и признавать с ними родство.

— Изложи на словах, — рассеянно пролистывая пухлый план, велел генерал, — что тебе надо в первую очередь. Деньги опять будешь клянчить?

В свое время, прекрасно зная неподкупность и личную щепетильность друга Вани, друг Борис раз и навсегда распорядился финансировать работу его ведомства вне всяких рамок и законов. Этот порядок сохранился и до сих пор, хотя друг Борис когда еще отправил себя на пенсию. Так что если на представлении Ноплейко окажется виза куратора, знал Катков, любые суммы на любое дело САИП ФСО РФ получит вне всякой очереди. Но чтобы начальник мог получить эту визу, подполковник постарался обосновать реальность и значимость угрозы.

— Чтобы нейтрализовать террористов, которые готовят подрывные операции на территории нашей страны, нам нужно официально задокументировать их планы, — объяснил Катков. — А это возможно лишь в том случае, если они увидят деньги. Большие деньги. Как бы в качестве аванса.

— Какие еще террористы? — удивился генерал. — Это Голубков, что ли?

Голубков не террорист, хотя и хитрый, как змей. Не знаешь, у него в роду жидов не было?

— Бабка у него еврейка, — уверенно придумал Катков и для правдоподобности добавил:

— Со стороны отца.

— Вот! Так я и знал! Но сам Голубков на такое не пойдет, ты зря. Они хитрые, всегда нашими руками норовят.

— Конечно, сам-то не пойдет, — охотно согласился Катков. — А вот его подручные еще как пойдут. Уже пошли. Вы почитайте, что он сам о них пишет.

— Где? — спросил генерал. — Ага, вот. Нашел. Ну-ка, ну-ка...

Генерал Ноплейко внимательно прочитал дезинформацию, которую Голубков готовил год назад, чтобы выманить на группу Пастухова, как на живца, профессионального террориста Пилигрима. Пилигрим на эту дезу клюнул. И привлек тогда Пастухова и его друзей к захвату атомной электростанции, что и привело к провалу всей задуманной акции. Но всего этого Катков, разумеется, Ноплейко докладывать не стал. Не потому, что хотел обмануть, нет. Врать начальству слишком опасно. Просто, считал подполковник, чем лаконичнее информация, тем она доходчивее для генералов. Потому что генералы всегда предпочитают иметь право на отговорку. Мол, им всего не доложили. К тому же в САИП напоминать о том захвате АЭС считалось столь же неприличным, как говорить о воде в доме утопленника.

— М-да, бандюги еще те... — Дочитав, Ноплейко довольно шмыгнул носом.

— И ты хочешь, чтобы мы за счет бюджета, за счет пенсионеров и инвалидов платили деньги этим башибузукам? Не будет этого!

— Никак нет! Не за счет бюджета, товарищ генерал, — держась в рамках субординации, возразил Катков. — Мы просто позволим им получить деньги от таких же, как они сами, бандитов. А потом на этом и поймаем всех — с поличным!

— А если они того, уйдут? Представляешь, сколько крови и шума будет?

— Так точно, представляю. Но это, товарищ генерал, будет не наша, а его кровь, того предателя и националиста, против которого Пастухов и его головорезы совершают теракт. Да и не уйдут они....

— Уверен?

— Так точно!

— Ну, тогда ладно. Тогда доложу.

У Каткова были все основания радоваться успешному развитию операции.

Но когда он вернулся в свой кабинет с окнами на мэрию и уже почти решил принять коньячку для съема напряжения, звякнула рация. На него вышла Ларочка из наружки. Уже в самом обращении старлея прямо из Тбилиси через голову своих начальников был признак ЧП.

— Как это не прилетел? — не успев еще разозлиться, опешил Катков. — Куда же он делся? В самолет-то он сел!

— Никак нет, — сообщила Лариса Курбанова, не слишком-то боясь его гнева, поскольку за ней вины не было. — Они довели его только до спецзала ожидания. И уехали.

— Значит, в самолет его не посадили? — еще не веря, уточнил подполковник.

— Так точно, не посадили.

— Та-ак... Слушай внимательно, — быстро соображал Катков. — Сделай, чтобы по всем документам Мухин в Тбилиси прилетел. Пусть пройдет там таможню или что там у вас они проходят. И сразу давай сюда, в Москву.

— Есть, чтобы Мухин прилетел и все прошел, — подтвердила приказ старлей.

А подполковник ошалело тер лоб. В один миг все, что только что казалось ему катящимся как по маслу, превратилось в груду обломков. Только потому, что наружка поленилась дождаться отлета самолета.

Опасно судить о других по себе. А Муха с друзьями как раз в эту ошибку и впали: когда они, теряя время, петляли и пытались уйти от наблюдения, за ними на самом деле никто не следил. Переоценили противника.

Так люди сами себя и загоняют в угол.