"Сказки темного леса" - читать интересную книгу автора (Djonny)

Человек с багровым взглядом

Сезон[16] девяносто четвертого начался для нас, как обычно, Первомаем. Ради поддержания традиции отмечать его решили в Лужских лесах, на берегах реки Ящеры. Установилось и традиционное название — Первомай под Лугой стали называть «Альтернативой».[17] В этот раз нас собралась приличная банда, к которой присоединились наши новые знакомые — Лёлик, известный как Рыжий Волк, и его сотоварищи Альбо и Трейс. У нашей совместной поездки была своя предыстория.

Возле Невского проспекта, неподалёку от ДЛТ есть заведение, в те времена называвшееся в народе «Домом Природы». Это невысокое здание старого фонда, где, помимо прочего безобразия, о котором ещё пойдет речь,[18] проводились некие подозрительные сходки, «совещания ролевиков». В более поздние времена там даже вывешивали календарь игр на будущий сезон, а нынче чуть ли не каждую неделю устраивали в актовом зале профильные мероприятия.

Одну из таких сходок посетил мой друг Костян, которого мы теперь иначе как «Строри»[19] не называли. Спасибо за это надо сказать следующим гражданам: Перумову, измыслившему такое вот гномье имя, и Крейзи, с чьей легкой руки это имя пристало к Костяну. Надо отметить, что оно пришлось ему как нельзя более впору, так как мой друг обладал всеми качествами указанного книжного персонажа — ленью, вспыльчивостью и тягой к спиртному. За небольшое время мы привыкли и теперь, когда я слышу «Строри», то про Перумова и его книгу больше не вспоминаю. По воле случая Строри оказался этой зимой в Доме Природы и попал на нечто вроде конференции по вопросам регулирования правил на ролевых играх. Наверное, это была одна из первых подобных конференций — не первая, конечно, но всё же. Выступала на этом собрании, сообщил нам Костян, одна плоскомордая баба с выпученными глазами — кривая, как будто перенесла в детстве церебральный паралич. Руки у неё, добавил Костян, были по локоть закрыты хипповскими феньками, а толковала она про совсем уж странные вещи. Темой её доклада были «проблема дезадаптантов и недопустимость применения на играх боевой магии». Окружающие называли эту бабу Княжна.

На играх, утверждала Княжна, есть некоторое количество людей, как бы заигравшихся и утративших связь с объективной реальностью. Таких людей, заявила Княжна, совсем нельзя на игры пускать. И без них хватает проблем: например, некоторые ролевики прибегают на играх к запрещенным жестам, имеющим отношение к подлинной магии!

Кто в это не верит, продолжала Княжна, пусть имеет в виду — стоит ей (тут Княжна пристально посмотрела в зал) повелительно вскинуть руку, как стоящий перед ней человек мгновенно окажется под её полным контролем! Отсюда вывод: такие жесты нужно однозначно запретить, а если не удастся, то хотя бы ограничить их применение!

На этом месте Строри, до этого следивший за этой манифестацией очень внимательно, не выдержал. Не сложилось у него рассуждения Княжны про «дезадаптантов» с её последними словами. Неясно было, кого она, рассуждающая здесь про колдовство, подразумевает под «утратившими связь с объективной реальностью». Поэтому Строри решился задать вопрос.

— Княжна, — спросил он, поднимаясь со своего места, — а любой человек может вот так вот попасть под контроль?

Княжна, не уловившая подвоха, ответила: дескать, да, любой. Тогда Строри посмотрел на неё и опять спрашивает:

— И для этого тебе достаточно просто поднять руку?

Все собравшиеся замерли, ожидая ответа. Так что если Княжна что-то и заподозрила — один хуй, соскакивать было поздно. Поэтому она просто ответила со сцены: «Да». Тут Строри и говорит:

— Давайте-ка это проверим! Предположим, Княжна, что я сейчас подойду и вьебу поперек твоей плоской рожи доской! Вот мы и увидим — сможешь ли ты взять меня под контроль? Ну, понятное дело, времена были дремучие, Строри никто еще толком не знал, так что нашлись у Княжны защитники. Строри нам описал их так: волосатые, прикинутые как хиппи, причем у каждого на пальце приметный перстенек с поделочным камнем.

Проповедовал от них некто Майкл, и по его словам выходило вот что: своими неосторожными словами Строри нанес ихнему магистру (Княжне) суровую обиду. При этом он (Строри) не знал, что Княжна — наставник Magic School, то есть Школы Магии, а Майкл — её любимый ученик. Поэтому, ему (Строри) теперь пиздец, по-любому. Сначала ему навешают так, а затем и ему, и его корефанам объявляют магическую войну.

Строри, как человек практичный, привык решать проблемы по мере их поступления. Для обуздания верноподданнического порыва он продемонстрировал Княжновским ученикам выкидной нож в раскрытом виде. Это погасило начинающийся конфликт, и осталась только одна проблема — магическая война. С этим он и прибыл к нам, то есть на квартиру к Крейзи. Поначалу мы не знали, что и думать. Дело это было для нас ох как новое!

Действительно, легко сказать — магическая война. Мысли наши вращались между различными вариантами: отрезать у Княжны волосы и сжечь, чтобы лишить её колдовской силы (предложил Крейзи), нанести руны на стилет и ткнуть им Княжну (это придумал я), или отпиздить Княжну, приговаривая: «Черный туман — Вельзевул, Пан, Ариман» — дескать, это наверняка ей повредит (Слон).

На этом заседании присутствовал ещё один человек — некто Лелик по прозвищу Рыжий Волк. Третьего дня он откинулся из тюрьмы, где оказался за угон, и теперь слушал о наших трудностях с превеликим интересом. Он был старинный Крейзин знакомец, так как, бывало, лазил по ночам в окно к старшей сестре одной из Крейзиных одноклассниц. Старшую сестру, к которой Лелик лазил в окно, зовут Вельдой, а её сестру — Рыжая.

Лелик был среднего роста, а комплекцией напоминал треугольник (вершиной вниз). Как и наш Строри, он все время выискивал, кто норовит обидеть маленького, самым маленьким при этом полагая себя. Он тусовался с двумя своими приятелями, Альбо и Трейсом, разделяя с ними общие увлечения — восточные единоборства в стиле «уличный мордобой».

Так вот, Рыжий, услышав о наших планах, весьма их раскритиковал. Как же так, сказал он нам, разве так можно? Ополчиться на убогую бабу, а учеников её оставить в покое? Это, сказал нам Рыжий, не дело! Следует, объяснил он нам, магическую войну провести так: договориться, как принято между людьми, о встрече, и на ней выяснить, чья магия окажется крепче. А чтобы не сплоховать, нужно взять с собой охуенно волшебные жезлы, предпочтительнее всего — обрезки арматуры. И если нам самим страшно выступить против Княжны и её прихвостней, то он, Альбо и Трейс нам с радостью помогут.

Строри, мгновенно проникнувшийся к Рыжему симпатией, диктуемой внешней похожестью и некоторым сходством натуры, сочинил по этому поводу такие строфы:

Организовать «магическую войну» поручили Крейзи, но у наших оппонентов такого мудрого советчика, как Рыжий, не оказалось. Магическую войну они понимали неправильно, так что от встречи на пустыре за СКК имени В. И. Ленина отказались. Впрочем, мы особенно и не настаивали. В конце концов, это не нам прилюдно угрожали въехать поперек плоской рожи доской.

По пути на вокзал Крейзи проезжал через центр города по делам, связанным с приобретением наркотиков. В переходе между станциями «Невский Проспект» и «Гостиный двор» он обнаружил двух молоденьких скрипачей. Это были юноша и девушка, подлинные уличные музыканты — в светлых рубашечках, черных сюртуках и аккуратных маленьких шляпках. Они виртуозно орудовали смычками, наполняя мраморную трубу перехода нежным пением скрипок.

— Эй, скрипачи! — с ходу предложил им Крейзи. — Поехали с нами! Отдохнем в лесу, плану покурим?

— А куда? — спросил юноша-скрипач. — Это не очень далеко?

— Совсем недалеко! — уверенно ответил Крейзи. — На реку Ящеру!

Скрипачи долго думать не стали, взяли и поехали. Они еще не знали, что тропа, которая тянется вдоль реки, проходит в одном месте по склону крутизной градусов шестьдесят. Слева от этой тропы — обрыв, что-то около четырех метров, а под ним река и прибрежная жидкая грязь. В этом месте, как назло, нет деревьев, а склон такой, что пройти вовсе не просто. Именно там девушка-скрипачка поскользнулась, проехала на брюхе несколько метров и упала прямо в жидкую грязь под обрывом. Стоя там, по пояс в воде и грязи, она принялась звать своего возлюбленного. Второй скрипач, её суженый, услышал крик и подошел к краю обрыва. Там между ними состоялся вот какой диалог:

— Дорогая, — начал скрипач, — это из-за меня ты упала в этот обрыв!

— Нет, дорогой, — отвечала ему снизу скрипачка, — не вини себя.

— Как же мне себя не винить, когда ты упала? — продолжал скрипач, понемногу приближаясь к краю и заглядывая вниз.

— Нет, дорогой, — гнула своё скрипачка, — ты вовсе не виноват!

— Но дорогая… — начал было скрипач, но договорить не успел.

Земля выскользнула у него из-под ног, и он сверзся с обрыва прямо любимой на голову — так, что оба они на время скрылись под водой. С тех пор это место так и называется — «Скрипачи».

Миновав «Скрипачи», мы прошли еще немного и расположились на прошлогоднем месте. Нависающие скалы создают здесь нечто навроде естественной стены, река петляет, а на её излучине есть лужайка, густо поросшая ландышами.

У нас была только одна брезентовая палатка, та же самая, что и в прошлый раз. Мы поставили её с краю поляны, а сами расположились вокруг главной драгоценности — «рюкзака с лимонами», который привёз с собой Гоблин. Сам Гоблин уселся возле этого рюкзака и теперь один за другим доставал оттуда «стеклянные лимончики» — поллитровые бутылки «Цитрона».

При взгляде на этого человека у меня рождались самые противоречивые чувства. Двухметрового роста, ладно сложенный, Гоблин напомнил мне изображения ангелов на старинных иконах, тех, чьи крылья давно почернели от сырости и нечестивых молитв. Словно фиал, до краев наполненный жгучим огнем и отравленным дымом, Гоблин был переполнен самой черной ересью — от корней волос до потаенных глубин своей сумрачной, заблудшей души. Мы познакомились с ним в прошлом сезоне — после РХИ-93 была еще одна игра, теперь на Финском заливе. Нам повезло, мы снова оказались эльфами, но «мастера» придали нам также и кое-что новое — «главного» для нашего коллектива на все время игры. Нам не больно-то это понравилось, но «главным» оказался Гоблин, отрекомендовавшийся вот как:

— Я врач-нарколог, и советую вам употреблять морадол.[20] Перорально, по две ампулы на чашку чая.

— И чего будет? — спросил я.

— Заебись будет! — со знанием дела ответил Гоблин. — По себе знаю!

Понятно, что после этих слов мы прониклись к нему уважением. Чтобы не ударить в грязь лицом, Крейзи взялся объяснять нашему новому знакомому про галлюциногенные грибы, о которых он не так давно слышал. По его словам выходило, что такие грибы — это псилоцибиновые поганки,[21] в изобилии растущие на поросших травою полях. Это отечественный аналог грибов, о которых идет речь в книгах Карлоса Кастанеды, уверенно заявил Крейзи, и мы сами сможем их отыскать! Нужно только не лениться и смотреть между кочками.

Стоит добавить, что на тот момент Крейзи еще не знал ни как выглядят эти грибы, ни где именно их нужно искать. Поэтому мы собрали превеликое множество всевозможных поганок и съели их прямо на месте, испытывая к грибам теплое чувство и самое искреннее доверие. Гоблин, наблюдая за нашими действиями, смеялся, а иногда — когда интересы игры того требовали — кричал, подзывая нас, далеко разбредшихся по полю:

— Эй! Эльфы! Но увидев, как мы набиваем поганками рты, Гоблин стал кричать уже по другому:

— Эй, грибные эльфы! — орал он. — Грибные эльфы!

Если бы он только знал, сколько немолкнущих отзвуков, какое могучее эхо породит его крик! Имя пристало, и все чаще на вопрос «Кто вы такие?» мы начали отвечать:

— Мы — Грибные Эльфы!

Так рождаются подлинные имена — их не придумывают, они приходят извне и пристают намертво. Так, что потом и ломом не отдерешь.

С первой Альтернативы прошёл всего год, но за этот год всё разительно изменилось. Вместо смрадной «Красной Шапочки» у нас был с собой лимонный «Цитрон», а заместо остоебенивших транквилизаторов — целая кружка конопли. Мы встали двумя лагерями: мы на том же самом месте, а чуть дальше по берегу, в шалаше — Крейзины хорошие знакомые, музыканты из группы «КС». Среди них был Крейзин друг детства Кирпич и его коллеги: клавишник Паша, гитарист Кузя и солист Джеф. Им не впервой было ночевать в этом шалаше, прошлым летом кое с кем из них здесь вышла презанятнейшая история. Вот она.

В минувшем году, обожравшись феназепама, я, Крейзи, Паша и Кирпич построили этот шалаш из сучьев, лапника и другого говна. Но жить в нем не стали, так как там роились целые полчища комарья. Вместо этого мы сгрудились у костра, прячась в едком дыму от назойливых кровососов. Причем все сидели на земле, а Паша — на единственном оказавшемся рядом пеньке. Меня это задело, и я решил Пашу убить.

С этой целью я взял топор, с которым предпочитаю в лесу не расставаться, обошёл пень сзади и изо всех сил ударил Пашу по голове. Если бы не Крейзи, который успел схватить Пашу за руку и выдернуть из-под топора, тому бы прямо на месте пришел пиздец. Но Крейзи испортил мне шутку — топор со звоном вошел в сырое дерево, а Паша не пострадал. Но я человек, когда надо, настойчивый.

В одно мгновение высвободив лезвие из пня, я замахнулся заново. Тут Паша понял, что дело нечисто, а так как своего топора у него не было, бросился бежать. Я помчался вдогонку и настиг Пашу у речного обрыва, где, уцепившись корнями за отвесный склон, росло одинокое дерево. Спасаясь, Паша спрятался за него, а чтобы удержаться, ему пришлось обхватить ствол обеими руками. Тогда я подбежал вплотную и ударил его топором по рукам. Паша заметил приближающийся лезвие и успел разжать руки, но не удержался на краю, упал с обрыва и весь намок.

Через пару часов Паша вместе с Кирпичом решили мне отомстить. Выждав, когда я притомлюсь, они схватили меня и потащили к тому же обрыву. Они волокли меня за ноги, повернувшись спинами к реке — что и навело меня на одну дельную мысль. Подождав, пока мы не окажемся на самом краю, я согнул ноги, а затем резко выпрямил их, толкая Кирпича и Пашу изо всех сил. Получилось довольно хорошо — Паша и Кирпич упали в воду, а я остался на берегу. Для Кирпича это имело следующие последствия: он решил просушить одежду. Развесив всё — штаны, футболку, обувь, даже трусы — вокруг костра, он съел платформу феназепама и ушел спать в шалаш. Выждав полчаса, Крейзи сбросил в огонь футболку Кирпича и стал его звать:

— Проснись, Кирпич! Твоя футболка горит!

Кирпич, услышав это, вышел из шатра покачиваясь, с заметным трудом. Реальность он осознавал слабо, поэтому, осмотрев всё с преувеличенной тщательностью, сам сбросил в костёр оставшиеся вещи, развернулся на месте и снова ушел спать. На следующее утро Кирпич, до волдырей искусанный комарами, на четвереньках выбрался из шатра и поделился с нами приснившимся ему кошмаром:

— Представляете себе, друзья — мне приснилось, что я сжёг все свои вещи! Всё, полностью, даже трусы!

Именно в этом шатре КС встали и на этот раз. Вечер был хорош — багровый закат лег на белые скалы, но к ночи зарядил дождь, постепенно превратившийся в настоящий ливень. На нашей стоянке часть народу забилась в палатку — столько, что она превратилась в раздутый от человеческих тел огромный мокрый мешок, в самом верху которого лежал Гоблин. Оставшиеся на улице были заняты делом — пели «маму», бегая вокруг «мешка с лимонами» так, чтобы каждый круг пробегать по палатке. Праздник был в самом разгаре, когда к нам на стоянку прибежал Кирпич.

Он был бледен и весь дрожал. По его словам выходило следующее: они сидели в шалаше и жгли свечу, когда перед входом неожиданно появился высокий человек в плаще с малиновым подбоем. При взгляде на него Кирпича будто приморозило к месту — в окружающей тьме глаза ночного гостя лучились красным, словно драгоценные камни. Незнакомец пристально посмотрел на них, взмахнул рукой — и тогда шалаш вспыхнул! Он, то есть Кирпич, спасся, а вот что с остальными, ему неведомо.

Возглавлять спасательную экспедицию вызвался Рыжий Волк. Мы нашли остатки шалаша, выгоревшего дотла несмотря на ливень, а потом и самих КС, прячущихся под корнями упавшего дерева, в глинистой яме. Они подтвердили слова Кирпича, правда, с оговоркой: человек с багровым взглядом пришёл к ним после того, как они съели по лафетке феназепама. Для этого, признались они, и было решено встать отдельно.

Поделом, сказал тогда Рыжий Волк — такая жадность отвратительна даже Сатане. Но факт налицо — шалаш сгорел дотла, а человека с багровым взглядом мы в тех краях больше не видели.