"Космические тайны курганов" - читать интересную книгу автора (Шилов Юрий Алексеевич)

ХАОС И КОСМОС

Мир охотников и собирателей был тих и уютен. Об­щины не отделяли себя от природы и пользовались тем же, чем одаривала она и животных, которых люди искренне считали кровной родней — иногда менее, но иногда и более мудрой. Страдания были, но несли они не смерть, а обновление жизни. Царила убежденность в извечном торжестве бытия, ибо никто не отделял себя от народа, а народ был вечен, как мир.

И вот эта первобытная гармония дала первую тре­щину. Ее пропахали бычьи упряжки скотоводов и зем­ледельцев. Природа-мать стала полем брани: сначала за тучность пастбищ и нив, затем за обладание ими. Землю принялись делить на худую и добрую, воды ста­ли направлять в рукотворные русла, а к небу потяну­лись жертвенные дымы и молитвы о ниспосланиях теп­ла и дождей... Общество вкусило отраву разлада, земля людей стала рубежом преисподней и неба.

В предыдущем разделе мы познакомились с древней­шими курганами, воплотившими некоторые образы по­тустороннего и небесного миров. Познакомимся со строением и сущностью того и другого, исходя, как и прежде, из материалов конкретных курганов и придер­живаясь (пока что) наиболее известных представлений о первобытной культуре.

Изначальный Хаос нам уже ведом: Праокеан, упо­доблявшийся мутным разливам рек и болотистым пой­мам, населенный всевозможными гадами и бесприютны­ми птицами. Такие картины, конечно же, были привыч­ны охотникам и собирателям. Но лишь скотоводы и зем­ледельцы стали драматизировать их как требующие огромного труда для превращения в поливные поля и безопасные пастбища.

В поймах рек Восточной Европы следы таких полей археологами пока не найдены. За одним исключением, с которым мы сейчас познакомимся. Но сначала вспом­ним изображения Каменной Могилы, в которых настой­чиво повторяется сочетание "решетки" и лежащей на бо­ку "елочки" (рис.21).

Во всех раннеземледельческих культурах Ближнего Востока и Европы "решетка" означала возделанное по­ле и обжитую местность, а поваленная "елочка" — по­тусторонний мир (неупорядоченный, пронзенный корня­ми-змеями и пропитанный влагой-облаками). Сравни­вая изображения на входе в северную галерею Могилы и на ее тупиковой стене, нельзя не заметить небрежно­сти, незавершенности в исполнении первого и тщательно­сти в отделке второго. Во втором случае, возле "лодочника", "решетка" окружена подобием ограды, а "елоч­ка" — в основе своей очень близка знакам каналов, которые встречаются в куро-араксской и последующих культурах Кавказа... Так что мы начинаем приближать­ся к разгадке северной галереи Каменной Могилы! Мы еще не в состоянии судить о сюжете запечатленно­го там мифа, но можем уже полагать, что в основу его были положены представления о преодолении Ха­оса.

В культурах Кавказа и Балкан V — начала III тыся­челетий до нашей эры оросительные каналы известны, хотя мелиорация и не достигла здесь такого размаха, как на Древнем Востоке. В трипольской культуре Во­сточной Европы господствовало, как можно считать установленным, так называемое переложное землеполь­зование. Поля здесь не орошались, их возделывали, по­ка не упадет урожайность; затем поднимали целину, а прежние пашни на время или насовсем оставляли. В поймах, конечно, могли существовать небольшие по­ливные площади, но они стерлись разливами рек. Со­хранился только участок у Новосельской переправы че­рез Нижний Дунай, который местные жители доныне называют Каналы.

...Этот участок показал мне краевед В. М. Кожокару. Из собранных им материалов следовал вывод об остат­ках мостов, которые пересекали главное русло, протоки и заболоченную пойму Дуная; на длинном мысу, куда выходила римская дорога, существовало, по-видимому, городище одного из дакийских племен, разрушенное ле­гионерами. В общем, сюжет известных исторических фильмов "Даки" и "Колонна"... Надо было разобрать­ся на месте.

Вспоминая эпизоды из фильмов и воодушевляясь рассказом краеведа о том, как найден был обломок плиты с римской надписью, я ожидал увидеть нечто особое. И увидел. Но не то, что себе представлял...

Наша машина прыгала на кочках шоссе, разбитого снующими в оба конца самосвалами. Справа тянулось пыльное кукурузное поле, рассеченное траншеей строя­щегося газопровода. Слева, на паровом клину, в два ря­да шагали опоры электропередачи умопомрачительной мощности, за ними ковыляли полузасохшие вербы. Но чем дальше, тем уже становился мыс, и плавни ме­стами подступали к самой дороге; близость большой реки чувствовалась все ощутимей.

Приехали. Пейзаж стал намного живей. Плавни вы­жали из своих камышей и кустов полосы свободной во­ды, пыль улеглась, и на румынском берегу встали вдруг иссиня-серые отроги Добруджи.

Мы прошли на самый конец мыса. Осмотрели кана­вы и ямы поселка строителей, разместившегося на по­дворье бывшего монастыря. Остатки собора, обкладка винного подвала — все это было сооружено из камня римских руин. А затем и сами монастырские строения пошли на фундаменты современных сборных домишек. В обрыве, рядом с остатками римской дороги, обнару­жилось пепелище древней полуземлянки и целая рос­сыпь керамики. Жилище не раз обновляли и пользова­лись им, с перерывами, едва ли не сорок веков: со вре­мен Триполья до нашествия Рима. Самих трипольцев, правда, здесь не было, а обитатели, судя по характер­ной керамике, — их соседи и отдаленные родственники: носители так называемой гумельницкой культуры.

Гумельницкое население и заложило, наверно, дре­нажные каналы, которые могли использовать и достра­ивать затем последующие племена, вплоть до даков. Древнее поле безнадежно заросло камышом и травой; о его границе можно было судить лишь по четкой пла­нировке дренажа, веерообразно расчленявшего едва приметное возвышение в пойме Дуная.

Валерий Михайлович знал место первой опоры мо­ста. Мы выплыли на середину ближайшего к мысу ка­нала, надели маски и принялись нырять в зеленовато-бурую мглу. Рассмотреть не удалось ничего. Но совер­шенно определенно нащупывалась граница бархатистого ила и ослизлых камней, всхолмивших дно высотой на метр или больше.

Затем мы вышли на противоположный берег, и Ко­жокару показал следы римской дороги. Еще заметен был археологический шурф: снятый дерн и щебень под ним; здесь и была найдена уже виденная мной плита с латинскими словами "дорога" и "сын Юпитера", — на­чалом императорского титула. О подобных находках можно только мечтать!

Мы пересекли камыши и вышли на сырой, звенящий комарьем и стрижами лужок. Я попытался представить колосившееся здесь некогда поле... Увы! На фоне всепо­глощающих плавней даже опоры ЛЭП казались чем-то не от мира сего: реальны были лишь зелень и небо, не­насытная мошкара да несуетные тучки.

Мой спутник, спасаясь от гнуса, помчался к воде. А я пошел через луг взглянуть на следующий канал. Он оказался уже, больше заиленным. Островки камыша покрывали его, а впереди и вовсе смыкались над ним. На берегу я тщетно попытался найти продолжение щеб­нистой подсыпки. Тогда решил пощупать на дне... но что можно было обнаружить под слоем ила? Додумался встать на носки и собственным весом погрузиться в бар­хатистое дно до коленей. Что-то вроде нащупал, но что? Как его оттуда извлечь?

Так и стоял, до подбородка в теплой, почти не осяза­емой кожей воде. Легкая рябь ласкала шею, кружились над макушкой стрекозы, шептались острые стебли осо­ки. Вот на один из них села неприметная с виду пичуж­ка — и вдруг раскрыла поразительно широкий, неверо­ятно пурпурный зев!.. Теперь ей оставалось только за­глатывать устремившихся на "аленький цветочек" букашек.

Я так увлекся сим дивом, что поначалу лишь возму­тился, заметив скрытно подплывающую к птичке змею... затем прорвался вдруг ужас — дикий, неописуемый ужас!!

Зато теперь знаю, как выглядит Хаос. Это не "беспо­рядок", отнюдь. Это когда ты лишаешься разума и ста­новишься кормом. А ноги твои увязли, и ты захлебыва­ешься среди равнодушного мира, из последних сил пытаясь ухватиться за небо...

Написав эти строки, я решил заглянуть в "Мифы на родов мира", уточнить, как древние греки понимали свой Хаос. То, что там вычитал, поразило меня: Хаос означает "зев", "разверстое пространство". Выходит, подобные моим впечатления посещали людей и сотни по­колений назад?! И не только греков: сходные определе­ния Хаоса ("Абзу" шумеров, "Салилама" ариев и проч.) можно найти у всех первобытных и древних на­родов.

Важно, что Хаос представлялся хоть и жутким, но сулящим не гибель. Он был в родстве с Тартаром ("под­земным миром") и Геей ("землей"), а также с Эросом ("половым влечением"). От Хаоса рождались Эреб и Никс ("вечная тьма (подземелий)" и "ночь"), а от них Эфир и Гелира ("свет" и "день"). Вполне очевидно, что эта цепь образов и ассоциаций — путь от погребения (человека или брошенного в пашню зерна...) к воскре­шению... Куда? Наверное, в Космос!

Приобщение к Космосу — это приобщение к "поряд­ку" и "строению", к "надлежащей мере" и "мирозда­нию", к "миру" и "красоте". Так переводится древнегре­ческое слово "Космос". Почему же позднее оно обрело значение "заоблачного неба", "внеземного простран­ства"? Потому, что именно оттуда исходят высшие бла­га: свет, тепло и дожди; потому, что в движении небесных светил царит наибольший порядок, связанный с ка­лендарными циклами.

Итак, покойнику надлежало пройти Хаос и найти путь в Космос. Этот переход можно рассмотреть на при­мере наибольшего кургана в районе Новосельской пере­правы.

Курган Чауш ("дозорный") занимал наивысшую точ­ку прилегающего к переправе водораздела. Раскопки одного из соседних курганов открыли очень древнее вы­тянутое захоронение, которое можно отнести к поздней­шим в днепро-донецкой культуре. Основой же Чауша послужило святилище, сочетающее признаки ямной и гумельннцкой культур (рис.26).

Строительство святилища началось с ямы, которой придали вид человекоподобной фигуры, направленной головой на запад. Севернее и восточней ее, со стороны сердца и ног, разожгли два костра. Затем яму окружи­ли высоким валом с плоским и широким гребнем. После сооружения вала в центре первой ямы выкопали вто­рую. Тоже человекоподобную, но иной, крестообразной формы, и, кроме того, ориентированную головой на во­сток. Желтый выкид из этой ямы разостлали на север­ном участке черноземного гребня. Прервав на время земляные работы, в центре ям, то есть в общем чреве не­ких потусторонних божеств, установили столб, "ось ми­роздания".

Оставленное недостроенным сооружение имело вид гигантской воронки, со дна которой торчал деревянный столб... Подобные воронки не раз отмечались и вызыва­ли недоумение археологов. С одной из них мы уже по­знакомились, рассматривая курган у селения Цнори. Ш. Ш. Дедабришвили счел ее поначалу грабительской ямой, а убедившись в полной сохранности захоронения, предположил ловушку для золотоискателей, которая должна была погрести их песчаной осыпью. Но и такое объяснение слишком неправдоподобно... А разгадка во­ронки, как мы уже знаем, таилась в сочетании ее с могилой и крыльевидной конструкцией: воронка моделиро­вала шею и голову мифической птицы (рис.4).

Вернемся, однако, к Чаушу, как вернулись к нему спустя довольно длительное время строители. Столб к этому моменту подгнил, воронка немного осыпалась, а ямы наполовину занесло пылью и дождевыми затеками. Прошло, наверное, не менее года... Перед началом работ были принесены в жертву человек и конь. Их расчлени­ли, и часть человеческих костей бросили рядом с треть­им костром, у южного подножия кургана, а часть кон­ских поместили в человекоподобные ямы. Столб из них извлекли и установили, наверное, на гребне. Потом при­несли в жертву телку. Голову ее насадили, вероятно, на столб, тушу же захоронили в ямах, перекрыв их ветка­ми и камышом. Затем воронку засыпали черноземом, а также остатками костей человека и лошади. Кроме того, в засыпке выявлены следы возлияний и угольки от факелов или костров.

Можно полагать, что "ось мироздания" или "древо жизни" на плоской вершине святилища явилось чем-то вроде "антенны". Смысл обряда вполне очевиден: была установлена связь между потусторонним (ямы), зем­ным (насыпь) и небесным (столб) мирами. Чрез все три мира — направляясь в высший из них! — проносил­ся всадник-посланник, снабженный жертвенной тел­кой... Этим же путем двинулись затем погребенные в кургане-святилище представители ямной культуры.

Представим себе, что всадник достигает небес, до­ставляет туда жертву и прилагаемые к ней мольбы сво­их живых соотечественников. В ответ небеса дают наро­ду здоровье, приплод, урожай, которые ниспадают на землю со светом, теплом и дождями. Ясно, что такие дары распространяются повсеместно. Но не было ли культовых центров или приспособлений для "целевого получения", так сказать, милости неба? Были. И устраи­вались они обычно в тех же курганах.

Помимо одиночных, в курганах встречаются пары воронок. Они происходят от сочетаний погребение — жертвоприношение. Так было в III досыпке Высокой Могилы (гробница 3 и воронка при ней), в кургане у селения Цнори и в Чауше (жертва и последовавшие за ней погребения). Из этих и многих других примеров нетрудно сделать вывод о том, что если жертва пред­назначалась богам (то есть Космосу, миропорядку), то ответные дары должен был получать погребенный.

Как это делалось? При помощи магических чаш, то­поров, амулетов... Но мы здесь рассмотрим лишь тот ва­риант, который непосредственно связан с воронками — с наиболее выраженным путем приобщения к Космосу.

После непродолжительного господства каменных пе­рекрытий могилы стали перекрываться деревом. Такие кровли, конечно же, менее прочны, и строители стреми­лись сделать их наиболее недолговечными. С этой це­лью кровли сооружались двойными: могила с перекры­тием из жердочек, камыша и т. п., затем уступ высотой 1—2 метра и вновь перекрытие. Между ними не нахо­дят, как правило, ни покойников, ни следов жертвопри­ношений. Цель заключалась, наверное, в том, чтобы при обвале подгнившей кровли на поверхности кургана об­разовалась как можно большая впадина. Жрецы, по-ви­димому, следили за этим. И когда после первого дождя во впадине-воронке образовывалась лужица, а затем особенно буйно вырастала трава — это расценивалось как знак благоволения неба к народу.

Одно время могильные ямы были потеснены ката­комбами, где роль пустот между дном и перекрытиями стали выполнять пространства камер, закрывавшихся со стороны входных ям недолговечными заслонками из бревнышек или жердей. Когда же могилы катакомбного типа стали вновь замещаться ямами, но уже с устанав­ливаемыми в них деревянными срубами или каменными ящиками, то вместе с ними распространились пары во­ронок, встречавшиеся до этого редко. Они обычно состо­яли из большой и малой ямы. Исследованные А. Т. Синюком в Павловском курганном могильнике на Среднем Дону воронки были сосредоточены в двух (из более чем полусотни раскопанных) курганах и не привязывались к конкретным захоронениям. В меньших воронках, пред­назначавшихся для "принятия небесных даров", не на­шли ничего. А в больших обнаружены останки жертвен­ных существ: черепахи, коней, коров и овец. Потрясают останки двух расчлененных беременных женщин! Какая драма здесь разыгралась?

Науке известны обычаи как добровольных, так и на­сильственных приношений в жертву людей. Для перво­бытнообщинного строя характерны первые, приурочи­вавшиеся к календарным датам и празднествам: мы их здесь и рассматриваем. Вторые же, насильственные жертвоприношения сопровождали в основном захороне­ния владык и другие ритуалы раннеклассовых обществ...

Археологические раскопки обычно не дают возмож­ности судить о том, была ли гибель жертвы доброволь­ной. В фильме "Даки" есть такой эпизод: лучшие юно­ши состязаются за право быть принесенным в жертву во благо народу; победитель отдает себя в руки жрецов, которые сбрасывают его со скалы на острые колья. Этот сюжет исторически достоверен. Но если бы архео­логи нашли останки такого героя, то следы поврежде­ний на костях привели бы, несомненно, к однозначному выводу: "погиб насильственной смертью". Один из ред­чайших случаев проникновения в тайну события предо­ставила ученым находка в центре святилища у Фриб­ритца (Австрия). Женщина 19—20 лет была убита дро­тиком или стрелой в позвоночник. В момент гибели она лежала ничком на земле и не была связана или прижата, что позволяет предположить ее самопожертвование. Важно, что окружавшие жертву рвы и валы представля­ли собой обсерваторию календарного назначения — од­ну из предшественниц Стоунхенджа, воронковидные "лунки Обри" которого содержат останки сожженных людей.

От этих вот ритуалов начала IV—III тысячелетий до нашей эры и происходят, вероятно, воронки "степных пирамид" III—II тысячелетий. А безымянная героиня из обсерватории у Фрибритца — древнейшая (среди науке известных) представительница "космических странни­ков", отправлявшихся на небеса за благами для народа.

Уделом жертв было странствие от земли к небесам, поддержание связей между мирами. Поэтому обычно жертвоприношения лишены вещей, а их могилы-воронки не имеют убранства. То ли дело погребенные, сопрягав­шиеся со стабильной функцией "принятия небесных да­ров"! Они наделялись различными вещами ритуального и даже личного пользования, их могилы нередко украша­лись и символизировали миропорядок, так что по ним можно судить и о том, как представлялся мудрецам Космос.

Потусторонняя обитель племен ямной культуры произошла, по-видимому, от тех же "домов собраний" днепро-донецкой культуры, откуда "выплыли" и моги­лы-ладьи. Но если в последних акцентировались пред­ставления о потусторонних странствиях, то в первых — представления о стабильности мироздания.

Рис.6. Символика жилища в древнейших погребениях Высокой Могилы.

Здесь мы снова обращаемся к Высокой Могиле, к предыстории появления в ней захоронения "космического странника". Поскольку этот, один из древнейших кур­ганов возник именно как имитация потусторонней оби­тели.

Первичная насыпь Высокой Могилы сооружена над овальной ямой, которая могла символизировать лодку или яйцо. Последнее вероятней, так как в отличие от "лодочников" той же поры, покойник (мужчина средне­го возраста) был уложен в могилу не вытянуто на спи­не, а скорченно на боку. Известно, что такое положение уподобляло умершего зародышу или плоду в материн­ской утробе... Лицо и темя покойника были обращены к восходам зимнего и летнего Солнца, голову и ступни (то есть "верх" и "низ") окрасили охрой. В отличие от помещавшихся в "дома собраний" умершего не снабди­ли вещами; за этим фактом проступает насыщение обря­да представлениями о жертвенности и странствиях по­гребенного.

Эти представления отразились в сожжении хижины, которую предварительно соорудили над тщательно пе­рекрытой могилой. Ритуал сожжения мог означать, кро­ме того, защиту от злых потусторонних влияний и воз­несение погребаемого на небеса. Истоки перечисленных выше мотивов уходят, вероятно, в очень своеобразный обычай трипольских племен: оставляя истощенные паш­ни и переселяясь на новое место, они приводили в поря­док поселок — и сжигали его!

Хижина еще не успела догореть, как огонь стали за­брасывать комьями дерна и чернозема. Затем насыпь упорядочили, придав ей форму вытянутого с юга на север овала. Он, вероятно, соединил в себе образы праяй­ца и небесной обители, объединенных между собой устремляющимся кверху огнем.

Спустя некоторое время в восточную полу первичной насыпи впустили новое захоронение. В отличие от пре­дыдущего его перекрыли камнями и соорудили над ним не копию, а символ жизни. Этот символ представлял собой каменный столб и вход в виде разомкнутых ка­менной стенки и рва, расположенных юго-восточнее мо­гилы. Ворота и столб простояли недолго. Их завалили и одновременно справили тризну, от которой сохрани­лось кострище и обломки горшка. Соорудив следом земляную досыпку, участники ритуала разожгли еще один костер, на ее южном склоне.

Претерпев такие вот изменения, идея жилища пре­образовалась в кромлех — кольцо из камней, выложен­ное вокруг погребения на вершине кургана.

Интересно, что подобные преобразования прослеже­ны и английскими археологами. Каменному кромлеху Стоунхенджа предшествовал деревянный Вудхендж, ре­конструируемый специалистами как огромное круглое здание с конической кровлей. Рискованно, конечно, предполагать прямые связи между Солсберийской рав­ниной и междуречьем Днепра — Ингульца, но без опо­средованных связей тут никак не обошлось!.. Их мы по­пытаемся выявить в начале второй части книги.

Кромлехи были обнаружены на вершине III слоя Высокой Могилы, вокруг первого захоронения соседнего кургана № 4 и древнейших погребений Велико-Алек­сандровского кургана, заложенного в 8 километрах от двух предыдущих (рис.12).

То, что кромлехи символизируют годовой цикл Солн­ца и окруженное горизонтом пространство Вселенной, известно науке давно. Более ранний из двух велико-александровских кромлехов существенно детализировал эти познания. На нем была изображена зодиакальная сцена: красный бык — Телец шествует на юг вслед за парой собак (Большой и Малый Пес), изгоняющих чер­ного вепря (очевидно, Стрельца — Скорпиона).

В начале III тысячелетия до нашей эры, когда был заложен Велико-Александровский курган, в зоне его расположения такую сцену можно было наблюдать а период летнего солнцестояния. С закатом Солнца на не­бе появлялся Телец, скрывавшийся полгода за горизон­том, а Стрелец — Скорпион или Вепрь на полгода исчезал с небосвода. После солнцестояния добрый Телец с наступлением ночи все выше поднимался над горизон­том, чтобы в полночь осеннего равноденствия достичь кульминации (высшей точки) и начать затем опускать­ся, уступая в период зимнего солнцестояния небосвод злому Вепрю... Кульминации небесных светил в Север­ном полушарии происходят на юге. Здесь в I кромлехе Велико-Александровского кургана оставлен был щелевидный визир. С внутренней стороны эту щель блокиро­вали ямой с двукратным человеческим жертвоприноше­нием, которым отметили драматические календарные даты.

Зодиак в переводе с древнегреческого означает "зве­риный круг". Отсюда явствует, что созвездия издревле представлялись охотникам, а затем скотоводам и зем­ледельцам животными небесного свода. О сложившемся еще в ледниковый период представлении о Большом Не­бесном Олене мы говорили. В малоазиатских святили­щах VII тысячелетия до нашей эры прослежена замена этого образа домашними быками и овцами, шествую­щими уже не в центре небосвода, а над горизонтом.

К началу III тысячелетия до нашей эры уже суще­ствовали, наверное, развитые зодиакальные календари. Во всяком случае, на храмовых печатях Шумерского царства нередко встречаются сцены, подобные рассмот­ренной выше. В Поднепровье ее могли занести пред­ставители куро-араксской культуры, одно из погребений которой и было совершено в центре I Велико-Александ­ровского кромлеха. Затем в него впустили погребение трипольской культуры. Таким образом отразился пря­мой контакт выходцев из Передней Азии и Балканского полуострова.

На этих территориях, а также в куро-араксской и трипольской культурах было принято хоронить на посе­лениях и даже в домах. Так что какие-то представления о потустороннем жилище должны были перенестись и на I кромлех. А зодиакальные представления наполнили ею символикой Космоса — "миропорядка". И мы про­следили, что Космос здесь образуется в преодолении Хаоса: изгоняется Вепрь, а Телец встречается, наверное, человеческими жертвоприношениями.

II кромлех Велико-Александровского кургана имел человекоподобные очертания. Он окружал древнейшее погребение кеми-обинской культуры, сложившейся вследствие сосуществования тех групп населения, которые были представлены в первом кромлехе.

Характерной особенностью кеми-обинской культуры Нижнего Поднепровья и Крыма, а также близкой ей дольменной культуры Западного Кавказа являются гробницы из каменных плит. Нередко эти гробницы до­вольно отчетливо передают строение дома, особенно фа­сада: порога с навесом, обозначенного дырой или каким-либо символом входа, "прихожей" в виде предваряющей погребение камеры. Существенная разница между кав­казскими дольменами и кеми-обинскими ящиками за­ключалась в крайней редкости кромлехов и курганов над первыми: дольмены представляют собой наземные сооружения из плит весом до 14 тонн каждая, а вместо кромлехов ко входам иногда примыкают каменные оградки — "дворики" (рис.7). Снаружи вход в дольме­ны обрамлялся иногда знаками Солнца и струящегося с неба дождя.

Росписи кеми-обинских гробниц встречаются чаще. Это, как правило, нанесенные охрой вертикальные "елоч­ки" с чередованием ветвей вверх и вниз. Такое сочета­ние можно понимать как сопоставление "древа жизни" с его потусторонним антиподом, что соответствует соче­таниям бревенчатой вымостки и опорного столба в кур­гане у селения Цнори, "восходящей и нисходящей" воро­нок и тому подобное. С. А. Дворяниновым установлено, что числовое соотношение "елочек" на стенках гробниц отражают лунные календари.

Отчетливая календарная роспись покрывала стены кеми-обинского ящика 3 из Высокой Могилы (рис.14). Однообразие в чередовании "елочек" местами нарушено, и тогда можно судить о конкретных датах годового цик­ла; наиболее выделено летнее солнцестояние. Справа от уложенного головой на восток погребенного было запе­чатлено весенне-летнее, а слева — осенне-зимнее полу­годие; торцовые же стенки гробницы были сплошь окра­шены охрой. Важно, что к южной, левой относительно покойника, стене примыкала воронка с имитацией Хао­са: с жертвенными останками растений, животных (?), людей, освященных огнем и покрытых затем водой и землей. Ритуал включал костер из соломы и жира, в который бросили обломки черепа взрослого человека, и все это залили илом... В этом случае противостояние Космоса (гробницы) и Хаоса (воронки при ней) вполне очевидно.

Менее очевидно такое противостояние в следующем кеми-обинском погребении 4. Однако невыразительность воронки была восполнена весьма содержательной росписью ящика (рис.15).

Гробница ориентирована по оси север — юг. Ее про­дольные стенки сложены из шести плит, поперечные из четырех, две образовали дно и кровлю гробницы, еще одна малая плита была уложена сверху и не несла ни­какой конструктивной нагрузки. Очевидно, что даже в количестве плит отражен календарь — подобный выяв­ленному и в росписи погребения 3. Особенностью кален­даря в обоих случаях является тринадцатый дополни­тельный месяц, характерный для 354+11 (12)-суточного лунно-солнечного календаря.

В отличие от предшествующей стены гробницы 4 расписаны были не полностью. Изобразительный фриз располагался вдоль потолка, а снизу, на середине высо­ты стен, ограничивался общей горизонтальной чертой. На центральной плите восточной стены фриз был рас­ширен и книзу и кверху семью и двумя косыми черточ­ками. Общее их количество соответствует сроку бере­менности, а местоположение — направлению восходов солнца в дни весеннего и осеннего равноденствия. Чер­точки означали, по-видимому, "возрождение" покойника на рассвете весеннего равноденствия.

Над выходом, на большой плите перекрытия изобра­зили семь точек — обозначивших, вероятно, месяцы благоприятного полугодия. А на нижней стороне малой плиты перекрытия нанесен был П-образный знак, как бы защищающий гробницу с юга, где при погребении 3 находилась воронка с имитацией Хаоса (при погребе­нии 4 воронку устроили с севера). В вертикальной ком­позиции росписи заметно стремление отмежеваться от Хаоса: изображение есть на перекрытии — "небе" (см. выше) и на фризе под потолком (см. ниже); отсутствие изображений на нижней половине стен и на дне указы­вает на исключение из годового и других циклов Вселен­ной "нижнего" или "потустороннего" мира.

Каждая из 10 плит, образующих стены, украшена особым символом. Изображения на поперечных южной и северной стенах организованы вертикально, на про­дольных же восточной и западной — горизонтально. Причем заметны соответственно подобия с человече­скими фигурами и лежащими деревьями. В символике фриза, таким образом, заложено сопоставление циклов человеческой жизни и времен года.

Наиболее реалистичны две человекоподобные фигур­ки на южной стене, перед лицом погребенного. Они име­ют стреловидные головы, точки-бусы под ними и схема­тично обозначенные конечности. Пару фигурок на проти­воположной стене можно назвать человекоподобными только при внимательном сопоставлении с первой. "Бу­сы", да и то не на шее, а сбоку, имеет лишь одна из фигур. Главное же отличие заключено в том, что эта па­ра изображена вверх ногами — известный прием переда­чи зависимости или смертности. В целом же цикл из четырех фигурок можно трактовать как символ детства и юности, зрелости и старости.

К первой паре примыкают две боковые плиты с наи­более реалистичными изображениями дерева. Западное, примыкающее к "детству", изображение максимально упрощено, а восточнее подобно ему, но соединено с жен­ским и мужским символами. Очевидно, что это знаки зимы и весны. За "весной" следует рассмотренная выше плита с символикой выхода и возрождения — это, на­верное, "лето". Затем были установлены и расписаны две малые плиты, примыкающие ко второй, переверну­той паре. На восточной малой плите представлена точка с лучами — знак "жаркого солнца" или "зноя". На за­падной же плите изображено две группы черточек, об­ращенных друг к другу сверху и снизу — "дождь и рас­тения". Затем следуют плиты со знаками "осени" и от­меченной выше "зимы".

Календарные основы росписи открываются при под­счетах точек и черточек, ее составляющих.

Точек на стенах 13:12 в виде "бусин" на попереч­ных стенках и 1 в знаке "зноя" на восточной стене. Это соответствует количеству плит и также отражает лун­но-солнечный календарь. Количество черточек на южной и северной стенках равно 27 и 29, что соответствует дра­коническому и синодическому месяцам. Важно, что пер­вая, вверх головами изображенная пара антропоморф­ных фигур связана с драконическим месяцем, исчисляе­мым по узлам (моментам пересечения земной и лунной орбит) "вечной" Луны, тогда как опрокинутая пара — с фазами "рождающейся и умирающей" Луны. Бессмер­тие и смертность неких человекоподобных божеств — вот что, оказывается, лежит в основе противопоставле­ния фигур на южной и северной стенах!

В отличие от предшествующего погребения 3 кален­дарь погребения 4 был не детализирован, а лишь обо­значен. Приведенные выше числовые соотношения исчер­пывают конкретные его проявления, а дальше следует магия календарных чисел. Так, количество черточек на продольных восточной и западной стенках равно 112, то есть (27+29) X 2; общее же количество черточек 168, то есть 56+112, что соответствует числу суток в шести усредненных лунных месяцах: ((27+29)/2)х6.

Если увеличить 168 вдвое, то есть довести число меся­цев до 12, то получим 336. Это магическое число мудре­цов древности; вместе с тем оно соответствует количе­ству лунных ночей по лунному календарю из 354 суток...

Пример кеми-обинских погребений 3 и 4 из Высокой Могилы, особенно росписи гробницы последнего, пока­зывает глубину и детальность разработки образа Космо­са в "пирамидах степей" середины III тысячелетия до нашей эры. В высших своих проявлениях они ничуть не уступали разработкам египтян и шумеров. Осмелюсь даже утверждать — превосходили! Ибо в отличие от наиболее развитых первобытнообщинных (или, как еще говорят, первобытнокоммунистических) культур то­гдашних Европы и Азии, Шумер и Египет находились уже на стадии рабовладельческого строя. Эта и после­дующие классовые формации весьма преуспели в разра­ботке содержания, в совершенствовании форм, но они все далее отходили от сути: от тесных связей обществен­ного бытия с мирозданием, от умения снимать накапли­вающиеся между ними противоречия... Ниже, до конца этой книги, мы будем стараться понять, как первобыт­ные мудрецы блюли сущность культуры и чего удалось им достигнуть.

Пока же, в двух предыдущих разделах, мы рассмот­рели заложенные в курганах представления о возникно­вении мироздания из Праокеана, а также идею вознесе­ния на небеса — формирование представлений о перехо­де из Хаоса в Космос. Примеры таких переходов в Вы­сокой Могиле и Чауше, в курганах у Цнори и Великой Александровки показывают, что в обрядах приобщения к Космосу не отвергался и Хаос: мудрецы отталкивались от него подобно тому, как растущее дерево "отталки­вается" от питающей его корни земли.

Древо первобытной культуры тянулось в небесную высь: к тайнам годовых циклов, к источникам света, тепла и дождей. А корни древа все шире простирались я земле: в поисках пастбищ, полей, рудников. Формирова­лось мировосприятие, способное выдержать такую по­лярность, складывался всеобъемлющий, воистину тита­нический духовный диапазон!..