"Невеста мастера" - читать интересную книгу автора (Дэвис Сьюзан)11Констанс проснулась с рассветом. Она удивилась, что спала так крепко и лежит совершенно голая. И тут она все вспомнила. «Боже мой, это же Лок, а она в таком виде!» Она затаила дыхание, — вроде бы он спит, лежа на спине, а она примостилась у него под мышкой. Приподнявшись, она вгляделась в него. Во сне он больше походил на мальчишку, но черты лица все равно сохранили выражение силы и решительности. Приглядевшись получше, она обнаружила слегка синеватые обводья под глазами — признак, что его сон не был таким долгим и глубоким, как ее. Она виновато улыбнулась — это, наверное, из-за нее. Боже мой! Заснуть, когда тебя ласкает мужчина! Он вполне мог бы оскорбиться, но ей трудно было себя винить — его руки были такие нежные, успокаивающие, — ей было так хорошо, — ну как сейчас… Вот она чувствует его пульс… Она вспомнила, как и что они делали друг с другом, и что-то сладко сжалось и заныло у нее внизу живота. Ей захотелось еще — продолжить… Она нерешительно провела ладонью по груди Лока, дошла до его талии и остановилась. Дальше — это уже, наверное, будет нескромно или, хуже того, — развратно. Или нет? — Валяй дальше, принцесса! — сонно пробормотал Лок. Констанс поспешно отдернула руку и отшатнулась, было от него, но не тут-то было — Лок ухватил ее за руку и притянул снова к себе. — Прости! — выдавила она из себя, густо покраснев. — Я… я не хотела… тебя будить. — Дорогая, да это самое прекрасное пробуждение в моей жизни! — Он одарил ее долгим поцелуем. — Доброе утро! — Я… Ой! — Что-то твердое уперлось ей в ногу… — Интересно? — в его голосе была усмешка. — Чувствуешь, что ты делаешь со мной?! Он прижал ее ладонь к своему чуду. «Боже, какой же он огромный — торчит из мягкого гнезда волос, а там еще такие чувствительные штучки снизу! Он конвульсивно дернулся, когда она прижала их, — как интересно — не оторвешься!» Лок, улыбнувшись, слегка провел рукой по пушку у нее внизу живота. Констанс подпрыгнула, покраснела и отодвинулась. Он мысленно оценил ситуацию и с трудом подавил стон почти отчаяния. «Не сейчас! — приказал он сам себе. — Еще не время!» Но самообладание даже Железного Мака имеет свои границы. Не удержавшись, он взял в руки ее роскошные груди, слегка покрутив соски, а потом, прикоснувшись к одному из них губами, лизнул его своим жадным языком. Констанс непроизвольно издала что-то похожее на вопль — но сама не поняла — то ли ужаса, то ли наслаждения, но пока она пыталась в этом разобраться, Лок шлепнул ее по попке и выскочил из постели. — Ну, давай, принцесса! Пора подниматься! Все еще в каком-то трансе, Констанс отвела глаза от нагого мужского тела, успев, правда, разглядеть — какое оно в возбужденном состоянии. Боже, неужели она только что прикасалась к этому?! Лок оделся. — Как ты насчет макрели на завтрак? Сейчас попробую наловить. Он говорит о еде в такой момент? Вообще-то поесть она была бы сейчас непрочь, но еще больше ей хотелось бы… Она покраснела. Почему он ушел? Потому что он такой разумно-заботливый или его просто оттолкнула ее бешеная агрессивность? Нет, размышлять о нюансах их отношений — это не для нее. — Я… Мне кажется, я видела в мешке пакет с кофе. Могу сварить и овсянку, кстати… — Не очень-то я люблю эту штуку, — весело отозвался он, натягивая сапог. — Но как хочешь. Найди сковородку для рыбы, ладно? А я скоро вернусь. Констанс поглядела ему вслед, потом отбросила одеяло и вскочила слегка раздосадованная — почему он такой спокойно-уравновешенный, а она сплошной комок нервов. Она надела белую блузку, темно-синюю юбку и собрала волосы в простой узел. Она подошла к окну. Лок, стоя по колено в воде, маленьким сачком загребал воду. На солнце ярко сверкнула серебристая чешуя — добыча, судя по всему, не заставила себя ждать. Приятно. Приятно и другое, — видимо, не только ради рыбы решил он зайти в воды Атлантики. Не одна она в таком возбужденном состоянии. Пока они расправлялись со свежепожаренной, удивительно вкусной рыбой, Лок рассказал ей, что он сейчас собирается сделать. Конечно, между ними циркулировали какие-то токи, причем не только от нее к нему, но и обратно. Констанс, как женщина инстинктивно это чувствовала. Тем не менее, деловитый тон Лока сбил ее с толку. Ей показалось, что проще всего на время исчезнуть из поля его зрения. Так она и сделала. И пока он стучал молотком, что-то красил и занимался прочими мужскими делами, она провела несколько чудесных часов, лазая по скалам, собирала цветы и раннюю малину. Когда она вернулась, слегка раскрасневшаяся, солнце стояло уже в зените. Она расстегнула ворот блузки, закатала рукава — бедная миссис Фаррар со своими наставлениями! Это впервые напомнило ей Лахайн — вот так же она бродила там одна по тростниковым полям и заросшим тропической растительностью долинам, чтобы обрести хоть какое-то душевное равновесие после очередной стычки с дядюшкой Сайрусом. Мрачноватая прелесть пейзажа Новой Англии, при всей непохожести на роскошь тихоокеанского рая, действовала на нее столь же умиротворяюще. Она обнаружила Лока под навесом — он сдирал слой старой краски со дна лодки, подчищая рубанком ее поверхность. Запах свежих стружек напомнил Констанс о мастерской Джедедии. — Ну, как прогулка? — улыбнулся ей Лок. Он отложил рубанок и со стоном выпрямился — спина с непривычки болела. — Прекрасно. Твой Скаи — чудесное место. — Рад, что тебе здесь нравится. Мы иногда выбирались сюда с Джедедией порыбачить. Лок зачерпнул воды из деревянного ведра и жадно приник к кружке. Напившись, он передал кружку Констанс. — Спасибо! — Ее благодарность была искренней — едва увидев его, у нее пересохло во рту, а сердце застучало как бешеное. Она пила холодную воду с жадностью и с каким-то трепетом — ведь ее губы прикасаются к кружке, к которой только что касались губы Лока. Ей даже показалось, что на кружке сохранился вкус его губ. Она подняла глаза — он, оказывается, ее внимательно рассматривает, — она покраснела. Лок снова принялся за свою работу. Поставив кружку, Констанс обошла вокруг лодки, смотря как идут дела, и тайком полюбовалась, как играют мускулы на сильной спине Лока, когда он работает рубанком. Она взгромоздилась на бочку. Ноги ее не доставали до земли и, беззаботно, как маленькая девочка, она заболтала ими в воздухе, барабаня пятками по деревянным клепкам. — Смотри, что я насобирала! — Она развернула свой носовой платок — в нем лежала пригоршня спелых ягод малины. Она победно помахала ягодкой и сунула ее в рот. — Как вкусно! Думаю, на пирог хватит?! — Пирог твой я уже пробовал. — Лок, обогнув плоскодонку, подошел к ней, ловко ухватил у нее с ладони пару ягод и изобразил райское блаженство на лице. — А как насчет вареников. Мама делала их со сливками — пальчики оближешь! — Вареники — я это не умею. — Она шутливо шлепнула его по руке, когда он попытался своровать пару-другую ягод. — Перестань, а то вообще ни на что не хватит! — Угрожаешь? — нарочито обиженным тоном откликнулся он; уголки его рта подергивались от сдерживаемого смеха. — Я просто слышала, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, но если ты не хочешь пирога… — Да мне что-нибудь попроще… — Лок подошел еще ближе и положил обе руки на крышку бочки. Ох, как же вкусен этот запах здорового мужского пота, смешавшийся с запахом свежих стружек… Весь мир, все окружающее исчезло, осталось только это могучее тело… Она выбрала самую большую ягодину и раскусила ее на две части. Одну половинку она отправила себе в рот, а другую молча протянула Локу. Не отрывая от нее пронзительного взгляда, он взял ее губами. — Моя мечта — чтобы мужчина у меня с ладони ел! — Чувствовалось, что ее распирает смех, а улыбка была такая лениво-кокетливая, с ума сойти! — Берегись, укротительница! А вдруг я тигр? — А я вовсе не хочу тебя укрощать! — Вокруг нее витал аромат полевых цветов; она слегка вздрогнула, когда он коснулся ее бедер. — Ладно. — Теперь его руки поднялись к вороту ее блузки, расстегнули пуговку… Она храбро протянула ему еще одну ягоду, на этот раз, задержав руку у его губ. Он съел ее, аккуратно слизал сок от раздавленной малины с кончиков ее пальцев, не пропустив ни один, рукой продолжая расстегивать пуговки. Слава Богу, сегодня она без корсета! Он распахнул блузку — не обращая внимания на ее участившееся дыхание, спустил со вздрагивающих плеч бретельки нижней сорочки. Ее руки судорожно комкали платок, щеки стали пунцово-красными, но она не сделала никакой попытки помешать ему. Он провел рукой по грудям. Улыбнулся, отметив, как их розовые вершинки затвердели и поднялись от его прикосновения. — Красиво… — У нас девушки, когда встречаются с парнями, всегда надевают такие гирлянды. — Голос Констанс оборвался. — Хороший обычай, но я говорю не о цветах. Взяв последнюю ягоду, почти совсем раздавленную, он мягко потянул платок у нее из рук и положил рядышком на крышки бочки. Кое-как разделил пополам то, что осталось от малины на две части и вложил половинку ей прямо в рот, потом наклонился — поцеловать и вдохнуть спелый аромат. — Как вкусно, — проворковал он, размазав другую половинку о ее соски и затем тоже приникнув к ним губами. Констанс со стоном вся изогнулась, откинула голову: Боже, как сладко и страшно в то же время! Внутри, внизу живота появилась какая-то приятная тяжесть, между ногами стало влажно. — Какой же ты коварный мужчина! — шепнула она. Наслаждение растекалось по ее телу как густой, вязкий сироп. — Не знаешь, что от тебя ждать! — Просто я очень люблю ягодки… — Лок подвинулся еще ближе к ней, гладя и приподнимая ее груди и пощипывая окаменевшие соски. — Вот такие вот — сладенькие, солененькие… Констанс беспокойно поежилась. — Ну, не надо, нехорошо так… — Нехорошо? Наслаждаться друг другом нехорошо? — Он поднял ей юбку, раздвинул ноги, прошелся по подвязкам, на которых держались чулки, коснулся нежной кожи бедер. Через тонкую ткань штанишек явственно просвечивал таинственный темный треугольничек. — Это вполне угодно Богу, раз он создал нас так. — Он снова закрыл ей рот поцелуем. Когда он, наконец, оторвался от нее, оба едва смогли отдышаться. — Выходит, ты не такая умная, если прислушиваешься к этим святошам, которые говорят по-другому. А я-то думал! Мы ведь оба с тобой любим это дело, а? Лок еще немножко помассировал ей бедра, а потом положил ладонь ей на лобок и слегка сжал ее. Один из его пальцев нащупал какое-то чувствительное, особо чувствительное место, от прикосновения к которому у нее по всему телу будто искры посыпались. Констанс вскрикнула и схватила его за шею. Он жарко, хрипло шепнул ей в ухо: — Потрогай мне его, Конни, как утром, иначе я с ума сойду! Все ее тело содрогалось, требуя разрядки этого мучительно-сладкого напряжения. Руки метнулись вниз, скользнули по его бронзовым плоским соскам, животу, опустились еще ниже… Она нащупала пуговицы на его брюках и, поспешно, одну за другой расстегнула их, и вот он в ее руках — горячий, тяжелый, весь какой-то бархатистый на ощупь… Лок обхватил ее ягодицы, подвинул ее к себе, на самый край бочки. Как удачно, что у нее в штанишках посредине разрез! Кончик его члена мягко уперся в самую сердцевину ее женского естества. Легкое нажатие, потом обратно, еще, еще… Его язык, проникший ей в рот, повторял эти движения в том же ритме. Констанс отвечала, как умела — языком и руками. Он застонал от наслаждения. Начал вытаскивать шпильки у нее из волос, они густым водопадом упали на плечи. Это отвлекло его, но ненадолго. «Долго он так не выдержит, — подумал он, — нужно позаботиться», чтобы она успела…» Боже, как ему хочется проникнуть внутрь ее такого сладкого тела, уйти туда всему. Но он только позволил себе несколько раз пройтись головкой по повлажневшим складкам ее влагалища, а потом пустил в ход пальцы. Нащупав пупырышек клитора, он начал поглаживать его круговыми движениями, постепенно увеличивая нажим и темп. Быстрее, еще быстрее — и вот она, вся, изогнувшись, издала какой-то удивленный вопль. Ей показалось, что в нее ударила молния или где-то внутри тела разорвали снаряд. Волна наслаждения, вызванная искусными ласками Лока, захлестнула ее всю целиком, до кончиков ногтей. В глазах ярким фейерверком вспыхнули звезды. Все мышцы одновременно сократились, и наступило чудесное расслабление, пришло невероятное, неописуемое чувство полного освобождения… Она опередила его на какое-то мгновение. Его сперма выплеснулась ей на ногу, все его могучее тело затряслось в конвульсиях. Тяжело дыша, они не отрывались друг от друга, усталые, опустошенные — и счастливые. — Ой, мои шта… — выдохнула Констанс. — Ну, конечно, это сейчас самое важное! — грубовато откликнулся Лок. — Ой, моя… Улыбнувшись, Лок поднял ей подбородок, поцеловал ее носик, ресницы, уголки рта. — Все сказала? Констанс попыталась взглянуть на себя со стороны: одежда в каком состоянии, а поза… Она дотронулась до слизисто-мокрой массы у себя на ноге и вопросительно поглядела на Лока. — Хорошенького понемножку! — Он сказал это преувеличенно ерническим тоном. — В свое время мы найдем семени лучшее применение… — Ты… ты имеешь в виду, чтобы я родила тебе ребенка? — Даст Бог, а как же иначе? Ты же моя жена! — Он даже слегка нахмурился. До этого момента она не верила, что все, что есть между ними, — это надолго, что за этим скрывается нечто большее, чем простое физическое влечение. Теперь она поняла иное: Лок хочет, чтобы они были вместе, чтобы у них была семья. Это навсегда. И он никогда ведь не нарушает своего слова. Слегка вскрикнув, она крепко-крепко обняла его. Лок даже пошатнулся, улыбнувшись про себя комичности своего вида — он обеими руками придерживал спадавшие брюки. На грудь ему закапали ее слезы. — Конни! Что с тобой, принцесса? Она глубоко, порывисто вздохнула. — Я люблю тебя, Лок Мак-Кин! На его лице застыло выражение нерешительности: он откинул назад спустившуюся на глаза прядь ее волос и пригладил ее. — Господи! — только и сумел он вымолвить. — Я твоя жена, и я… хочу, чтобы ты мне показал, как это все делается. Он лихорадочно сглотнул, в глазах его мелькнуло что-то дикое, первобытное. — Сейчас? — Ну, если ты не возражаешь, конечно! — В своем, мягко говоря, взволнованном состоянии она еще умудрилась подтрунить над ним. — Сейчас увидишь, как я возражаю! — проревел он, подхватывая ее на руки. Отдельные части их одежды усеяли короткий путь от навеса до спальни. К постели они добрались уже абсолютно нагие. Стоны наслаждения и слова взаимного восхищения наполнили хижину. Они не спешили — было некуда и незачем спешить — и не сдерживали себя искусственно, все шло и развивалось само собой, по высоким канонам большого и сильного чувства. — Ой, щекотно! — Это была первая ее членораздельная фраза с того момента, как они очутились на постели. Он в это время, не оставив без своих поцелуев ни одного ее ребрышка, прикоснулся языком — осторожно-осторожно — к чуть заметной впадинке над ее пупком. Ее пальцы запутались в густых его кудрях, и вся она непроизвольно выгнулась, подставляя ему свой лобок. — Я больше не буду, если тебе неприятно. — Да нет, я… — Может быть, отложим до другого раза? — Так делают? — Иногда. — Он сдвинулся выше, прошелся языком ей по шее, слегка прикусил ей нижнюю губу. — По обоюдному согласию. Все-таки здорово: он ее считает полностью равноправной с собой! С этой мыслью последние страхи покинули Констанс. Как ей приятно чувствовать на себе его тяжесть, ощущать, как его умелые руки ласкают ее. Она слегка пошевелилась, прижимаясь к нему еще сильнее. — Слушай, ну ты меня совсем с ума сведешь! — пробормотал он. Этого она и добивалась. Вывести из себя Железного Мака. Чтобы он растворился в ней. Она потянула его за бедра — нет, так она его еще никогда не хотела! — Ну, покажи мне, как это… Пожалуйста… Он заколебался. Она такая доверчивая, как он объяснит ей, что в первый раз ей будет не совсем хорошо? А ведь надо как-то предупредить… — Ты не боишься? — спросил он, взяв ее обеими руками за голову и глядя прямо в глаза. — Для тебя это будет… ну, не вполне… — Я уже больше боюсь, что ты этого не сделаешь вообще! — Ладно, будь, по-твоему! — В веселой усмешке Лока слились нежность и торжество. Он снова приник к ее губам, казалось, он никогда так страстно ее не целовал. Погладил ей складки между ногами — пальцы ощутили липкую влагу, и сколько ее там! Она доверчиво раскрылась навстречу ему; нет, он не обманет ее доверия, постарается, чтобы ей было не так больно. Он потерзал ее — и себя тоже — легкими, быстрыми прикосновениями, потом сменил их на более глубокие, длительные и, наконец, просунул кончик пальца в тугое отверстие ее плоти. Констанс вся затрепетала, конвульсивно обхватила его за плечи, со стоном впилась своими губами в его, а он готовил, готовил ее, то усиливая, то ослабевая нажим пальцев. Отверстие было маленькое, туго сжатое, и сжалось еще сильнее, когда он — уже двумя пальцами — мягко коснулся хрупкого барьера, отделяющего девушку от женщины. — Лохлен, я не могу… ой, сейчас… — захлебываясь, лепетала она. Она в полнейшем отчаянии схватилась за его мужскую гордость — Господи, он как стальной! Неожиданно он перевернулся на спину и усадил ее на себя. Его руки нежно и твердо держали ее за бедра, указывая ее телу нужное направление и угол. — Ты сама это сделаешь, любимая! — Его лицо исказилось, голос сорвался. — Иди сюда! Она чисто инстинктивным жестом, согнув колени, нашла подходящее положение. Все ее тело кричало: «Возьми меня, наполни пустоту внутри». Она потихоньку начала опускаться вниз, вот уже кончик его головки входит в нее, вот ближе, ближе к исполнению всех ее желаний… Что-то разорвалось внутри нее, она ощутила мгновенную боль, жжение, дернулась. Большие руки Лока удержали ее, и вот он мягко, постепенно заполнил ее целиком, всю … — О-о-о! — ее вздох был полон удивления от этого чуда свершения. Так вот что он имел в виду, когда говорил, что они созданы друг для друга! Правда, как они подходят… То, что она сейчас чувствовала, было для нее настоящим откровением. А что, если еще попробовать? Поцеловав Лока в грудь, она слегка приподняла бедра — и была тут же вознаграждена стоном наслаждения с его стороны. — Ох, моя женщина, господи! — бормотал он, еще крепче сжимая ее бедра. Обрадованная, она начала двигаться — туда-сюда — и погрузилась в бешеный жар совершенно незнакомых ощущений, которые то поднимали ее — высоко-высоко, к самому солнцу, то бросали куда-то вниз — как будто в самые глубокие океанские впадины. Задыхаясь, она хватала воздух ртом, было, похоже, как если бы она тонула — но это не кошмар, а сладкий сон: ведь она может дышать в этой пучине! Вот она вынырнула наверх, к свету — и солнце взорвалось тысячью ярчайших лучей, унося ее в самый центр звездной вселенной… Констанс рухнула с воплем восторга прямо на мокрое от пота тело Лока, а он, прижимая ее к себе, сделал движение вверх, ей навстречу — одно, второе, третье… Теперь настала его очередь: его тело мощно содрогнулось, весь он, будто взлетел куда-то ввысь… Казалось, прошла вечность, прежде чем к нему вернулось дыхание и сознание, и первое, что он почувствовал — это дрожь в теле Констанс. Обеспокоенный, с чувством какого-то раскаяния он освободил ее тело из своих объятий, погладил по спине. — Малышка, ну ведь все же хорошо! — Он поцеловал ее в ухо, откинул с лица прядь ее влажных волос. — Я тебе больно сделал? Я же не хотел… — Глупый! — упрекнула она его, насытившаяся, расслабленная и с вернувшимся к ней обычным юморком. — Причем тут больно, когда это так здорово! Я вот только думаю… — И она вновь содрогнулась от сдерживаемого смеха. — О чем? — Почему об этом ничего нет в учебнике миссис Фаррар? Они провели в Скаи неделю. Лок так и не закончил ремонт плоскодонки, а Констанс так и не собралась испечь пирог с малиной. Днем они бродили по скалам — где была травка, вечером — босиком — по берегу, и если не занимались любовью, то говорили, говорили… Они продолжали эти разговоры и ночью, утолив голод своих тел, лежа на одной подушке, говорили ночи напролет — об «Аргонавте», о студии для Констанс, о том, как назовут своих будущих детей — новое поколение корабелов. Однажды Констанс даже осмелилась выразить надежду, что можно будет как-то помириться с Алексом, и Лок, явно не разделяя ее оптимизма на этот счет, все же не стал возражать, ограничившись, поцелуем. После такой недели все казалось возможным — даже мир между Мак-Кинами и Латэмами, даже возвращение в Бостон опять морским путем. Не в пример предыдущему разу это путешествие прошло для Констанс вполне сносно, и она даже испытала легкое чувство сожаления, покидая «Доблесть». Домик на Девоншир-стрит никогда не казался Констанс более уютным. При всем том, что им было так хорошо друг с другом, Констанс соскучилась по краскам и кистям, а Лок — она это чувствовала — уже беспокоился насчет дел у себя на верфи. Поэтому она поспешила выгнать его из дома под тем предлогом, что ей самой нужно на рынок — а то они умрут голодной смертью. — Да и с гардеробом своим мне надо разобраться. Хочу тебе понравиться, если, конечно, заглянешь ко мне сегодня вечерком. Лок взял ее за плечи и крепко поцеловал. — Ну, смотри, чтобы все закончила, когда я приду. У меня есть на вас сегодня планы, миссис Мак-Кин! — Двигай отсюда, бандит эдакий! — Она засмеялась и решила смягчить свою шутку: — Поскорее возвращайся! Но вот прошло уже время ужина, стало совсем темно, а Лока все нет и нет. Скрестив ноги, Констанс сидела на ярком шелковом покрывале, одетая в его ярко-алый, тоже шелковый халат, тот самый с драконами. Раньше ей казалось, что эти вещи мало гармонируют с сухо-прагматическим обликом Железного Мака, но теперь ее мнение изменилось: он, оказывается, романтик, мечтатель и вовсе не чужд чисто плотских удовольствий. Она решила скоротать время, занявшись набросками пейзажей Скаи — по свежей памяти. Но очертания скал и линии берега как-то само собой превращались в контуры его лица; выражение его было порой сурово решительным — таким его знали все, но чаще — улыбающимся, помягчевшим от отдыха и страсти — таким узнала она его за прошлую неделю. Констанс отгоняла от себя мысль о том, что он ее любит. Нет, еще нет. Такому мужчине трудно признаться в этом даже самому себе, не говоря уже о том, чтобы он сказал это ей, но когда-нибудь это непременно случится. Лок о ней заботится, она ему не безразлична. Даже когда она его доводила до крайности — а она-таки делала это — как, впрочем, и он по отношению к ней, все равно, в нем была такая мягкость, нежность. Нет, конечно, их отношения не могли и не могут остаться простой деловой договоренностью. Все эти ее мечты о Париже — это и впрямь ребячество, они бледнеют и отступают перед тем, что у нее уже есть Лок Мак-Кин, его присутствие, его любовь — пусть в будущем, но все равно… Действительно, а может быть, она не такая уж и преступница? Будущее, которого она так боялась, теперь выступало перед ней полное надежд и ожиданий. Внизу послышался скрип ключа в двери; она отбросила альбом и выбежала на темную лестничную клетку. — Лок, это ты? — Да. — Он швырнул ключ на мраморный столик в передней, повесил на вешалку пальто. — Ты так поздно. Что-нибудь случилось? — Она спустилась по лестнице, остановившись на средине марша — вид экзотический, какой-то даже языческий… Лок шагнул навстречу и тоже остановился, лицо его было непроницаемым. — Да нет, все в порядке. Просто меня задержали на верфи. Извини. — Хочешь поесть?! Я купила сыру… — Нет, я не голодный. Иди спать. Выпью немного, пожалуй. Слова были обычные, но что-то явно не так. Она сделала еще шаг ему навстречу. — Ты мне чего-то не договариваешь. Что? Он устало вздохнул. — Ну, Констанс… — Серьезно. Жена должна делить с мужем все. Лок внимательно посмотрел на нее. Ох, как задорно торчат ее соски сквозь тонкую ткань халата! А в глазах — твердость и решительность… Ну, если она так хочет — пожалуйста. Он вынул из кармана пачку писем и протянул Констанс. — Твой дедуля явно не смирился с поражением, принцесса. — Алекс? — Она взяла бумаги, нахмурилась. — Что он задумал на этот раз? — Меня вызывают в суд на послезавтра. Констанс попыталась вчитаться: какая-то юридическая тарабарщина. — Что это значит? — Они хотят оспорить решение о наследстве. — Отсудить обратно «Одиссея»? Он нежно дотронулся до ее озабоченного лица. — Не волнуйся. Закон на нашей стороне. Это Алекс просто ради скандала. Я все улажу. Тебе незачем даже появляться там. — Я обязательно приду! — Ее лицо прорезала решительная складка. — Мои интересы тут тоже затронуты. Я дам показания, или как там это называется… — Я просто не хочу ставить тебя в двусмысленное положение — они же твои родственники. Выражение ее лица смягчилось. — Ты дал мне так много. Я с тобой, Лок. Навсегда. Вместе. Ты не понимаешь разве? — Наверное, я еще к этому как-то не привык. — Он шагнул к ней, и его рука обняла ее талию. — Привыкайте, мистер Мак-Кин! — Она обняла его за шею и улыбнулась. Ну что на это можно было ответить? Лок поцеловал ее, а руки его сами собой проникли под ее шелковое платье. Боже, какое счастье — там больше ничего нет, только ее нагое, горячее тело! Она столь же решительно расправилась с его одеждой, — какая она стала смелая, куда только делись ее девичья стыдливость и стеснительность?! Они выдержали только до лестничной клетки, она повисла не нем, сплетя ноги у него за спиной, полы ее халата обвевали ее бедра, когда Лок то прижимал ее к стене, то откидывался назад. Телесное и духовное слилось в один кипящий сплав — и вот взрыв! Какой-то сладчайше-замедленный, во время, которого ни один из них не мог с точностью сказать, что это спазм наслаждения, чей это вопль удовлетворенной плоти — его или ее? Двумя днями позже, одетая в свою лучшую летнюю шляпку и платье цвета лаванды, Констанс сидела рядом со своим мужем в мрачноватом зале бостонского суда. Слухи о новой вспышке конфликта между Латэмами и Мак-Кинами широко распространились по городу, и народу набилось в зал — яблоку негде упасть. Репортеры, любопытствующие, черт бы их побрал! За столиком за загородкой сидел адвокат Лока, мистер Карлейль, серьезный молодой человек, со щечками как у суслика. Он перебирал бумаги — в который уж раз. Адвокаты Латэма представили исковое заявление Латэма-старшего. Председательствовал судья Симпсон Хейнс — мужчина с внушительной фигурой, которая за стоявшим на возвышении столом красного дерева выглядела вообще величественной. — Хоть не Фрейдель, — шепнула Констанс Локу. — Меня бы не удивило, если бы Алекс попытался всучить это дело своему дружку. — Алекс тоже не всемогущ, — ответил Лок, успокаивающе кладя свою руку на ее. Констанс благодарно улыбнулась, а взгляд ее как-то сам собой скользнул вбок, по ту сторону прохода. Там сидел, скрестив руки и весь, утонув в своих роскошных седых бакенбардах, Александр Латэм, собственной персоной, подчеркнуто не обращавший никакого внимания на свою внучку. Констанс заставила себя вспомнить, как Алекс поступил с ней. Он сам виноват — потерял сперва Джеймса, а теперь вот и ее. Он сам выбрал свой удел — горькое одиночество в старости. «Если бы он не вел себя как самый настоящий тиран, деспот, они могли бы найти с ним какое-то взаимопонимание, — печально подумала Констанс, — но с другой стороны, она бы в этом случае ни за что не решилась на этот скоропалительный брак, неожиданно принесший ей такое счастье, о котором она и мечтать не могла. Выходит, все к лучшему». Она тепло пожала руку Лока, а он метнул ей шутливо-загадочный взгляд, — ну, мол, погоди! Сказать что-нибудь в дополнение к этому своему взгляду он уже ничего не успел — двери зала распахнулись, и в него вошел, нет, ворвался Роджер Латэм. Как всегда безупречно одетый, и как всегда густо напомаженный, он прошел прямо к троице своих юристов и что-то зашептал на ухо одному из них. — Как ты думаешь, что он там замышляет? — пробормотал Лок. Констанс вздрогнула и пожала плечами. Этого-то субчика недооценивать никак нельзя — его озлобленность против нее и его решимость единолично править компанией. И судя по всему ему уже немало удалось в этом отношении — мимо Алекса он прошел, как будто его и нет здесь, видно, старик уже действительно не у дел. Дослушав Роджера, адвокат кивнул, встал и остановил своего коллегу, занудно вещавшего что-то о статьях и подпараграфах. — Ваша честь, мы просим внимания почтенного суда. Новые обстоятельства вынуждают нас внести изменения в исковое заявление моих клиентов, требующее пересмотра вопроса о собственности, из которых вытекает, что все пункты завещания и дарственных, составленных Александром Латэмом, должны быть объявлены недействительными. Мистер Карлейль вскочил с места, выражая протест: — Сэр, это неслыханно! Мы доказали, что миссис Мак-Кин поступала в строгом соответствии с условиями завещания и потому должна быть признана законной владелицей оспариваемой собственности — без всяких дальнейших отсрочек и без всякого крючкотворства! — Джентльмены, к порядку! — Судья Хейнс раздраженно стукнул своим молотком и обратился к Роджеру: — На каком основании вы прерываете нормальный ход процесса и притом столь необычным образом? — Я руководствуюсь интересами правосудия, Ваша честь! — ответил Роджер. — Моему дяде было угодно передать свою собственность в дар своей внучке, но он стал объектом преступного заговора с целью вымогательства… — Что за нелепость! — Латэмы сами составили документы о передаче прав собственности моей жене, а теперь выдумывают какие-то скандальные уловки, чтобы увернуться от исполнения своих обязательств. У Констанс перехватило дыхание от его гневной тирады. Со стороны Алекса послышалось что-то невнятное — вроде бы он что-то спрашивал… — Адвокат, уймите своего клиента! — распорядился судья, снова грохая своим молотком. — Мистер Мак-Кин, если вы мне позволите, — начал было Карлейль. — Наш иск обоснован, — поспешно прервал его Роджер, — и у нас есть свидетель, который может это доказать! Констанс встала рядом с мужем, дотронулась до его руки — «успокойся, я с тобой». Он благодарно взял ее руку в свою и обратил на Роджера взгляд, холодный как арктический лед. — Хватит загадок, Латэм. Давайте вашего свидетеля — если таковой имеется. По знаку Роджера пристав распахнул дверь зала. Констанс, как, впрочем, и все присутствующие, повернула голову в ту сторону. Какое-то время ее мозг отказывался воспринимать то, что она увидела. Потом она тихо вскрикнула. Перед ней был ее оживший кошмар — и он приближался мерными, спокойными шагами. Белые как сама смерть волосы, стоячий пасторский воротничок, кожа, кажется, еще белее, чем ткань воротничка, очки с затемненными стеклами, изящные, как у девушки, руки, такие, однако, сильные, такие жестоко сильные… А вот и этот могильный запах орхидей, окутывающий его… Нет, это не живой труп, не призрак, окровавленным пальцем требующий возмездия убийце. Хуже, в тысячу раз хуже — ибо это было живое существо. — Мое дитя! — Его благостный голос гулко раздался в притихшем зале. Он мягким жестом снял очки, аккуратно сложил их. Громко вздохнул — вздох показался Констанс шипением змеи. Розовые, как у кролика, глаза сверкнули каким-то кровавым огнем. — Лили, Лили! До чего тебя довело твое вранье на этот раз? — Вот видите, ваша честь? — торжествующе закаркал Роджер. — Эта женщина самозванка. Она не Констанс Латэм, и никогда не была ею. Зал громко зашумел. Репортеры заскрипели перьями, приглушенными голосами переговаривались адвокаты и судьи, а Алекс Латэм громко осведомился у своего племянника, что все это значит? Крики судьи Хейнса, призывающего к порядку, и стук его молотка дополняли атмосферу всеобщего хаоса. — Так он жив… — прошептала Констанс; зрачки ее глаз расширились, она смертельно побледнела, даже губы посинели. Лок оглядел долговязого пастора, кожу которого каприз природы лишил всех живых красок, и понял — это он. Никто иной, как преподобный Сайрус Тейт собственной персоной. Лок видел птиц альбиносов и однажды — похожего клоуна в цирке, но тут уродство еще подчеркивалось странным пристрастием Тейта к белоснежной одежде. Лицо у него было гладкое как колено, ему свободно можно было дать и двадцать и шестьдесят лет. На фоне царившего в зале беспорядка его невозмутимый, какой-то парящий в горних высях облик внушал невольное уважение, и даже легкий страх — уж не посланник ли Божий явился прямо с неба? На груди у него висел простой деревянный крестик, на лице было выражение концентрированной благости, за фасадом которой внимательный наблюдатель мог бы обнаружить недюжинный изворотливый ум. Лок стиснул зубы, подумав о рубцах, которые этот ублюдок оставил на плечах Констанс. А теперь вот еще покушение — на саму ее личность! — Это ведь он, не так ли? — тихо спросил ее Лок. — Выходит, ты никого не убивала. Так что ты ни в чем не виновата. — Он жив! — повторила она, отнюдь не с облегчением, а скорее с возрастающим ужасом. — Боже! Она сделала движение, как будто собралась убежать. Лок положил ей руку на плечо. — Я здесь, с тобой, Констанс. Тебе не надо больше спасаться бегством. Она как будто не слышала его. — Спокойствие! — ревел судья Хейнс. — Призываю к порядку! Что вы хотите этим сказать, мистер Латэм? — Хочу сказать, что у нас теперь есть возможность выяснить истину, сэр! — ответил Роджер. — Преподобный Тейт прибыл из святой миссии на Сандвичевых островах, и он хорошо знает эту женщину, которая называет себя Констанс Латэм. — Тогда, быть может, вы соблаговолите пролить некоторый свет на это дело, преподобный, пока заседание не превратилось совсем в балаган? — осведомился судья. — Воистину, ваша честь, мой долг требует от меня освободить эту невинную, введенную в заблуждение семью от паутины обмана. — Прищурившись от беспокоившего его света, пастор вновь обратил свой неподвижный взгляд к Констанс. — Мне известна эта женщина. Ее имя — не Констанс Латэм, а Лилио Янг, она сирота, которую я удочерил и воспитывал в миссионерской школе в Лахайне. — Но она и есть Констанс? — Морщинистое лицо Алекса Латэма выразило брезгливое недоверие. — У нее медальон моего сына! Констанс обеими руками схватилась за серебряный овальчик, висевший у нее на шее. Этот жест, который она сделала инстинктивно, не думая, равным образом мог означать и признак уверенности в себе, и признание вины. — Лилио Янг! Нет, это ложь! — Это была моя ошибка — что я отдал его Лили, — объяснил Тейт печальным голосом. — Я думал, что эта игрушка будет каким-то утешением для несчастного дитя. — Объясните, что это все значит! — потребовал Алекс. — Что за загадки? На гладком лице преподобного Тейта появились сочувственные морщинки. — Ваш сын, Джеймс, ответил на призыв Господа, и по мере сил мне помогал распространять слово Божие среди язычников. Он нашел там себе супругу, но она умерла, оставив ему дочь. Потом, лет десять тому назад, во время эпидемии лихорадки, Господь призвал его к себе. — Да, да! — нетерпеливо бросил Алекс. — Я это все знаю. — Но вы не знаете и не можете знать, что в тот же день, когда мы хоронили Джеймса, маленькая Констанс утонула в проливе Уауа. Констанс застонала, ее колени сами собой подогнулись. Опустившись на кресло, она закрыла лицо руками, совершенно выведенная из равновесия каким-то тошнотворным, непереносимо ужасным полувоспоминанием. Алекс издал вопль, в котором смешались удивление и возмущение. Лок нахмурился — почему на Констанс это так подействовало? Между тем преподобный Тейт продолжал: — Лили была так безутешна — ведь Констанс была ее самой близкой подругой. Я даже боялся за ее душевное здоровье. О, ваши сердца бы разорвались, если бы вы слышали, как она разговаривала с мертвой как с живой, а потом даже сама стала за нее отвечать. Тогда это казалось безобидной игрой, успокаивающим средством для очень уж эмоционального ребенка. — Пастор печально покачал головой и увещевающим жестом протянул руку к Констанс. — Но Лили, нельзя же заходить так далеко! Неужели ты не видишь, как ты своим враньем внесла раздор среди этих добрых христиан? Констанс вновь громко застонала, не в силах что-нибудь сказать в ответ, раскачиваясь взад-вперед как ребенок, пытающийся унять боль, а в голове метались какие-то жуткие образы — она тонет, серебряные пузырьки воздуха поднимаются вверх, волны смыкаются над ее головой. — Ну, девочка, это правда или нет? — яростно вопросил Алекс голосом, в котором слились отчаяние, боль и обида. — Отстань от нее! — рявкнул Лок. — Не видишь, она в шоке! — Еще бы! Она не ожидала, что ее трюк будет разоблачен! — вставил Роджер. — Да вот правда-то всегда выходит наружу! Посмотрите на нее! Ей нечего возразить своему опекуну! Голубые глаза Лока сузились от ярости. — Вы рассказали неплохую сказочку, преподобный. Взяли, значит, на себя тяжелую ношу? — Лили всегда была трудным ребенком. — И добивались ее послушания битьем? — Вопрос был скорее риторическим. — Признаюсь, порой я был вынужден прибегать к таким методам. — Тейт сдвинул свои почти невидимые брови и издал вздох, обозначавший страдание. — А какой родитель этого не делает? Кого Господь любит, того и наказывает — так гласит пословица. В девочке всегда очень сильно было греховное начало. Господь свидетель, моя покойная жена и я, грешный, делали все для нее, но она все больше и больше предавалась лжи и начала водить шашни с разными темными личностями. — Да уж, плоды вашего воспитания навсегда остались у нее на спине. Неудивительно, что она сбежала из Лахайна. — Эти рубцы у нее от отца-пьяницы — он всегда относился к ней как к неродной. — Объяснения Тейта утратили тон сочувственной снисходительности. — Я взял Лили в миссионерскую школу, чтобы спасти ей жизнь, но неблагодарное дитя отплатило мне непослушанием. Один скандал за другим, непонятные, нелогичные поступки; она отмечена дьяволом — тронутая! Констанс резко вскинула голову. «Похожа на зверюшку, попавшую в капкан», — подумал Лок. Что же это такое? — Я… я не сумасшедшая. Нет, нет! Преподобный Тейт, не обращая внимания на ее выкрик, вновь вернулся к тону добродушного увещевания. — Будучи приемным отцом этой блудной дочери, я и сейчас готов принять ее обратно в лоно нашей общины. Вот почему я ни минуты не колебался в том, чтобы отправиться сюда, когда до меня дошли сведения, что она, по всей вероятности, оказалась на борту судна, отправлявшегося в Бостон. Я, конечно, имел в виду и возможность представить личный отчет о деятельности моей церкви, но ничто не может теперь сравниться с радостью обрести вновь мою приемную дочь. Лили должна быть там, у нас, ее место с теми, кто может о ней позаботиться и кто знает, как с ней обращаться. — Нет! — Констанс, сжав кулаки, прижала их к губам — какой ужас, какое отвращение было у нее на лице! — О, Бог мой, нет, ни за что! — Ну, скажи же, скажи что-нибудь, Конни! — сказал Лок. Скажи им, что все это неправда, и пойдем домой! — Да, миссис Мак-Кин! — возгласил судья Хейнс. — Что вы можете сказать по поводу этих утверждений? Можете ли вы опровергнуть то, что сообщил преподобный? Вы Констанс Латэм или нет? — Я… я… — Ее грудь вздымалась как после долгого бега, глаза метались из стороны в сторону, ища сочувствия, поддержки, но вокруг были враждебные или, в лучшем случае, сомневающиеся лица. Внутри у Лока все похолодело. — Констанс! — Лили! — Преподобный Тейт вновь переменил тон — на этот раз он стал сладко-сочувственным. — Ты же знаешь, что нужно сказать. В висках у нее что-то больно застучало, она сжала их ладонями, закрыв глаза. Но образы в мозгу стали еще страшнее; в каком-то калейдоскопе там смешалось прошлое и настоящее, реальность и фантазия. Лили? Констанс? Кто она? Проносились какие-то разорванные воспоминания, подрывая ее доверие к себе самой. Где, правда? Где ложь? Она уже ничего не понимала — ни в себе, ни в окружающем мире. — Я… я не знаю… — Измученный шепот ее пронесся по притихшему залу. — Я не могу вспомнить… — Констанс! — Лок схватил ее за плечи и приподнял ее. — Ты что говоришь? Она всхлипнула. — Это слишком трудно… Я не могу… — У Лили всегда в голове все путалось. — Голос Тейта прямо-таки сочился добродушием. — Лили, очнись, вспомни заповедь Божью — не солги! — Заткнись ты, так твою! — взревел Лок. Какая-то невероятная тяжесть навалилась на него. — Я прощаю вам эту невежливость, сын мой! — откликнулся Тейт. Он благостно и сочувственно скрестил руки на груди. — Я вижу, вы тоже стали жертвой ее вранья. — Этот дурак на ней женился, преподобный! — В голосе Роджера были торжество и издевка. По залу прокатился ропот. Лок так резко отстранил от себя Констанс, что она пошатнулась и схватилась за ручку кресла. Шея его густо покраснела, потом и уши. Он дурак? Наверное, так. Все, что сказал Тейт, звучало вполне убедительно. Неужели жажда мести так ослепила его, что он сам слепо шагнул в капкан? Он с готовностью принял за чистую монету все эти истории и объяснения — сам себя надул?! А хуже всего то, что он сам хотел верить ей — а все потому, что хотел ее! И даже сейчас хочет! Замешательство на лице Констанс — это ли не подтверждение ее вины! Им овладело чувство глубокого унижения. Конечно же, она использовала его, напичкала его этой фальшью, совратила его видимостью страсти и чувства, запутала в сетях обмана — вот он и купился! Да и Латэмы — тоже. Она и их надула… Нет, он даже не мог понять всех нюансов этой ее игры. Вот и сейчас — она поймана с поличным, а продолжает увиливать. В душе Лока бушевал гнев, но он не покажет виду, не даст лишних поводов для торжества этому ублюдку Роджеру и снова наденет на себя маску Железного Мака. Судья Хейнс прокашлялся. — У вас есть что-нибудь сказать по этому поводу, миссис… э… Мак-Кин? Констанс сидела не в силах вымолвить ни слова. Реакция Лока поразила ее — она уже не могла думать больше ни о чем, в том числе и о том, чтобы защищаться. — Понятно. — Судья потер подбородок и объявил свое решение. — Ввиду возникших новых обстоятельств, я не имею иного выбора, кроме как удовлетворить иск Латэмов и объявить недействительными все дарственные, ранее подписанные мистером Александром Латэмом. Дело закрыто. — Благодарю вас, ваша честь! — Роджер широко улыбнулся. Адвокаты собирали свои бумаги. Карлейль наклонился через барьер к Локу, бормоча что-то насчет апелляции, а Роджер хлопнул Алекса по спине, поздравляя. — Мы очень, очень благодарны, не так ли, дядя? Алекс болезненно сжал зубы; он глядел на Констанс тяжелым взглядом, в котором смешались горечь и ненависть: «Да, девушка, а я чуть было не полюбил тебя! Чтоб тебе сгореть в аду за это!» Констанс пошатнулась как от удара и побледнела еще больше — кожа ее стала почти такой же, как у Тейта. — Отвези меня домой, племянник! — резко сказал Алекс. Он как-то весь осел, производя теперь впечатление совсем дряхлого старика. — Ты сохранил Компанию и займешь отныне мое место. Я всегда имел это в виду, но после сегодняшнего у меня пропал вкус к бизнесу. На совином лице Роджера появилось выражение глубокого удовлетворения. — Да, сэр! Судья бросил суровый взгляд на Констанс. — Обман такого рода также является уголовным преступлением и может быть наказан в судебном порядке. — Постольку, поскольку мистер Мак-Кин возвращает «Одиссея», я думаю, что это излишне, ваша честь. — Реплика Роджера была исполнена деланного великодушия. — Вряд ли целесообразно заключать под стражу эту жалкую, слабоумную женщину, пусть мистер Мак-Кин сам разбирается, на ком же он, собственно, женился — ха-ха. Констанс дернулась, как от удара бича, а по залу прокатились раскаты веселого смеха. Как ей больно! Она превратила Лока в посмешище, в предмет сплетен и издевательств. Боже, да он никогда не простит ей это! — Вы свое получите, Латэм! — с упрямой яростью произнес Лок. Какие-то обрывки мыслей пронеслись у него в голове. Итак, он снова потерял «Одиссея», на стапелях — два незаконченных корабля, в том числе его любимый «Аргонавт». Рассчитывая на прибыли, которые ему должен был дать «Одиссей», он вычерпал свои финансы до дна, но, оказывается, все его расчеты были построены на песке. Его дело, его репутация, его гордость, его честь — все на грани провала, и все из-за его идиотского увлечения этой бабенкой, из-за того, что мысли о мести, которые она ему внушала, затуманили его рассудок. А ведь он мечтал о семье, которую они с ней создадут! Все это бесплодные и опасные иллюзии. Никогда больше Железного Мака на это не купить. Он беспощадно подавил в себе всякие эмоции и стиснул зубы, чтобы не завыть от боли как побитая собака. — Вашему положению не позавидуешь, мистер Мак-Кин, — вмешался судья. — Впрочем, присвоение вашей супругой чужого имени является само по себе достаточным основанием для объявления брака недействительным. Я предлагаю вам проконсультироваться по этому вопросу с вашим адвокатом. Внутри Констанс как будто что-то взорвалось, и она со слабым вскриком повернулась к Локу. — Лок, ты должен верить мне… Я не хотела сделать тебе ничего плохого… — Заткнись, ты… со своими извинениями! — Но я же говорю правду! — От такой вруньи — и, правда? — Я старалась, чтобы все было хорошо! — Для себя! Ты меня использовала как последняя шлюха. Но этому конец! Прости, Господи, твою продажную душонку, а уж я-то никогда не прощу! Он все растоптал, все, что у них было! Констанс почувствовала, что она как будто проваливается в какой-то глубокий колодец, лихорадочно цепляясь, руками за веревку, а каждое слово Лока словно мечом отрубает ей пальцы. А тут еще Тейт с такой светло-добродушной улыбочкой — это и есть дракон, который ждет ее там, в глубине. Она отчаянно вскрикнула, хватая мужа за руку. — Лохлен, пожалуйста, ради Бога! Лок пронзил ее презрительным взглядом, стряхнул с себя ее руку, как какую-то мерзкую гусеницу, и отвернулся. Роджер вновь захохотал — Боже, какой отвратительный, мстительный смех! — Ну, Мак-Кин, не унывай! Ты, конечно, не увидишь и цента из денежек Латэмов, но, может быть, все-таки эта шлюшка тебя чем-нибудь наградит! Мощный кулак Лока угодил ему прямо в нос; разбрызгивая кровь, он рухнул на пол. К месту происшествия ринулись судебные приставы, но их вмешательства уже не потребовалось. Сквозь сердитый ропот окружающих Лок услышал пронзительный крик женщины, впрочем, он дошел до него как-то не сразу — Лок еще не отошел от припадка ярости. Он повернулся и увидел странную картину — преподобный Тейт с елейной улыбочкой стирает своим носовым платком капли крови с корсажа лавандового платья Констанс, а она с выражением безумного, какого-то потустороннего ужаса на лице, — кричит, кричит, кричит… Констанс плыла в зелено-голубой воде, раскачиваемая мягкими волнами, зачарованная солнечным светом, заливавшим песчаное морское дно. Но вот по песку промелькнула какая-то тень, причем с белыми крыльями. В испуге она повернула к берегу, там ветви пальм призывно манили ее к себе — как руки танцующих холуку, но небо вдруг нахмурилось, и волны стали относить ее от берега, и чем сильнее она загребала руками и ногами, тем быстрее он отдалялся. И вот уж даже вершины гор скрылись за горизонтом — она одна в океане, соль ее слез смешалась с его соленой водой… — Ну, прими, прими это, ради меня, ради Элспет! Ну, дорогая! Это поможет тебе, ты заснешь! … Спи, моя маленькая, моя Лили, — донесся до нее голос из прошлого. Все будет хорошо. Никакой купуа не тронет дочери Намаки, так сказала предводительница Канаи… Констанс замурлыкала от удовольствия — чьи-то нежные руки гладили ее по голове и раскачивали ее, прижимая к большой теплой груди, но вот какая-то жестокая лапа вырвала ее из этих уютных объятий, и она уже стоит, нагая и дрожащая, под страшным ливнем, а Камапуа, человек-кабан, смеется, хрюкает и оскаливает свои страшные клыки… Бежать, бежать… — Она не пьет бульон, сэр. Я уже пробовала… — Ладно, Мэгги… — Не пей это, папа, — умоляет она, но он не слушает ее, и вот начинается рвота, во рту появляется какой-то отвратительный привкус — это смерть? Потом появляется еще кто-то, руки его пахнут имбирем и орхидеями. Она пытается убежать, но он потребовал, чтобы она спела ему, а иначе дракон унесет ее за зеленые горы. И она запела: «Возьми меня в свой плен, Господи!» — и пела, пока в горле не пересохло. — Ну, вот и хорошо, выпей еще одну ложечку, и тебе станет легче… …А вот и Лок — мрачный архангел с мечом и щитом, о, как же он красив, как же она его любит! Вдруг белые крылья покрыли все небо, и она съежилась в ужасе, умоляя защитить ее, но он с таким поэтическим взором всходит на борт чудесного корабля — он весь из золота, а паруса — черные-черные… Дракон схватил ее в свои железные когти, прожигая ее своими огненными глазами и шепча ей на ухо: «Поздно, поздно!» — Больше опия нельзя. — Но эти кошмары, сэр? — Ну что делать? Она сама должна справиться… Она была и свидетель, и жертва своего тела, как бы наблюдая его со стороны. Дергалась, принимая удары и в то же время видя, как это ужасно. Она сама рисовала эту сцену, а с ее кистей капала кровь, Жером исправлял ее ошибки. Лицо, которое она пыталась запечатлеть, получалось то слишком темным, то слишком светлым, то слишком молодым, то слишком старым, но она не станет художницей, если не будет стараться. — Я же не вижу его как следует, — оправдывается она. — Так смотри, — сказал он и указал пальцем. Лицо оказалось совсем не то, которое она рисовала, и, в ужасе отбросив кисти, она побежала прочь — прямо в ночь, в манящую к себе пучину моря, но кто-то темный и сильный схватил ее, повлек куда-то вниз, она захлебнулась, во рту стало, солено-солено, легкие разрывались от удушья… В последний момент она взглянула вверх, сквозь зелено-голубые слои воды… и обнаружила, что дракон превратился каким-то чудом в ангела… Констанс села в постели, усиленно моргая. Вся в поту, она дрожащими руками отбросила назад спустившиеся на глаза пряди волос. Вроде бы она в своей постели в доме на Девоншир-стрит, в своей ночной сорочке. Голова раскалывалась, во рту было как в выгребной яме. Все тело болело, по нему пробегали какие-то судороги. Что с ней было — какой-то кошмар? Мягкий весенний бриз колыхнул легкие занавески; за окном смеркалось. Почему она в постели — ведь для сна явно еще слишком рано? Она больна? Лок должен знать. — Лок! — Голос ее прозвучал едва слышным хрипом. Констанс с трудом поднялась на ноги, сама удивленная своей слабостью. На кресле лежал вышитый шелковый халат Лока, она благодарно потянулась к нему, натянула его на себя негнущимися руками. Как приятно прикосновение его нежной ткани к коже! Она вышла в темный коридорчик, неслышно ступая босыми ногами по полу. — Лохлен! — неуверенно позвала она. На лестнице появилась полная женская фигура с подносом в руках. — Дорогая, тебе нельзя вставать! — Элспет? — Констанс озадаченно схватилась за притолоку. — Ну, проснулась, слава Богу, и в полном сознании! Только слабенькая, как котенок! — Элспет Филпот рванулась к ней, ее букольки раскачивались как маятники. — Неудивительно — шесть суток в постели, не вставая, сразу тебе нельзя так… — Шесть дней? — Констанс в полном недоумении потерла себе виски. — Да, с того момента, как начался твой… приступ. Мэгги и я ухаживали за тобой. Иди-ка обратно в постель, дорогуша. Я принесла тебе бульона. Доктор Тинкерман говорит, что тебе нужен покой. Какая-то туманная мгла в мозгу не рассеивалась, и Констанс испугалась — уж не случилось ли чего ужасного? Только один человек в этом мире мог принести ей покой. — Где Лок? Я хочу видеть своего мужа! Элспет поставила поднос на стол, ее лицо выражало озабоченность. — Да, да, дорогая! Я позову его. Прошло несколько секунд, и вот Констанс со вздохом облегчения увидела поднимающегося по лестнице Лока. Он был в рубашке с закатанными рукавами, незавязанный галстук вокруг распахнутого ворота. Волосы, судя по всему, непричесаны, он просто пригладил их впопыхах. «Он выглядит усталым», — подумала Констанс, но само его появление уже действовало на нее успокаивающе. Она улыбнулась. — Лок! Ответной улыбки не последовало. Лицо осталось мрачным и непримиримым, голубые глаза — холодными, бесстрастными, непроницаемыми. Она сперва ничего не понимала, а потом вдруг лавиной нахлынули воспоминания, — она все вспомнила, и улыбка замерла на ее устах. Констанс пошатнулась — боль и отчаяние, от которых она была избавлена в течение этих шести дней забытья, вернулись в полной мере. — Констанс? — Элспет тревожно подхватила ее под руку. — Я… я в порядке. Истерик больше не будет. — Она подняла глаза на Лока. — Это… это от крови. — Удобное объяснение. — В голосе Лока было такое холодное осуждение, что Констанс содрогнулась. — Слушайте, мистер Мак-Кин! — протестующе смешалась Элспет. — Она была в таком состоянии, что доктору Тинкерману пришлось ее напичкать успокоительным сверх головы. — Да, сочувствие — это полезная вещь. Он ей не верит! Считает, что она все это симулировала! Вот к чему привело неожиданное появление преподобного Тейта с его разоблачениями и ее неловкая попытка защититься. Теперь Лок будет считать, что она его обманула и предала, но ведь она такая же жертва, как и он — никак не меньше! И все-таки она его любит, он ей так нужен — особенно сейчас. — Я действительно Констанс! — отчаянно выкрикнула она. — Конечно! — фыркнул он. — Но я и Лили тоже, — жалобно пролепетала она. — Я была больна в детстве лихорадкой, и с тех пор у меня какой-то туман в голове. Я знаю вроде что-то, но не могу вспомнить. Какое значение имеет, как меня зовут? Ведь это же я! — Ну, определенное значение это имеет, учитывая особенно то, во что ты нас впутала с этими твоими рассказами. Латэмы требуют даже, чтобы я вернул вознаграждение, которого я не получал! — Эти деньги у меня. — Она почувствовала, что буквально вязнет в трясине его презрения. — Во всяком случае, большая часть. — Она назвала банк. — Счет открыт на имя Дайлана. — Я позабочусь, чтобы эта сумма была им возвращена. Ну, что ты еще натворила, чего я не знаю? Она жалобно заморгала глазами. — Лок, ну, пожалуйста. Я же люблю тебя! — Нет уж, хватит с меня твоего вранья. Все! — Тогда зачем я здесь? Он отвел взгляд, только легкий тик на лице выдавал его душевное состояние. — Что же мне — выбросить тебя на улицу, без денег, в таком виде? Мне еще только не хватает, чтобы это попало в газеты! Выходит, его беспокоит только то, что о нем подумают, до нее и ее чувств ему нет дела. Неужели он обо всем забыл, все перечеркнул? Опять перед ней Железный Мак, а тот нежный, тонко чувствующий мужчина, который так любил, так ласкал ее — может быть, его никогда и не было? — Я тут не останусь, — только и сумела она вымолвить. — Я уеду в Париж. Я этого всегда хотела. Только этого. Я больше не причиню тебе хлопот. — Париж? — вмешалась Элспет. — Да ты до двери не доберешься! Мистер Мак-Кин, вы должны заставить ее забыть об этом на ближайшее время. Это же самоубийство! — Я знаю свои обязанности, мисс Филпот, — холодно отозвался Лок. — У меня и так хватает проблем с инвесторами, после того как все газеты начали перемывать мне косточки, и я не хочу, чтобы они вдобавок думали, что я не способен даже свои личные дела уладить. Констанс останется, по крайней мере, до тех пор, пока не выздоровеет и пока весь этот шум не уляжется. — Ну вот, дорогая! — Элспет с сияющим видом похлопала Констанс по руке. — Я знала, что все уладится. Но Констанс знала, что ничего не уладилось — все плохо. Лок считает, что она его одурачила. От него веет холодной враждебностью. Ни прощения, ни примирения не будет. Даже объясниться не получается. Его высокомерная реплика насчет того, что они будут пока жить вместе, чтобы соблюсти необходимый декорум — это не благодеяние, а оскорбление. Первым ее побуждением было послать его к черту с его сверхблагородством. В конце концов, он же бросил ее одну на растерзание демонам зла. А их голоса между тем отчетливо зазвучали у нее в ушах. Она сжала голову руками в тщетной попытке заставить их замолчать, что вызвало удивленный взгляд Элспет. Да, попала она — без всякой опоры, без сил, без денег, — о каком Париже тут можно говорить? Выхода нет — ей придется воспользоваться его милостыней, которую он с таким презрением швырнул ей как жалкой побирушке. — Лок, попытайся понять! — сказала она уже в полном отчаянии. — Я, правда, прошу у тебя прощения. — Хватит! Избавь меня от этого трепа! — его тон был прямо-таки уничтожающим. — Обстоятельства диктуют так, чтобы ты здесь оставалась какое-то время, но не более того. Ты не имеешь никаких прав ни на этот дом, ни на меня, и никогда не имела. — Я… я понимаю. Я не хочу больше обременять тебя. — Я и сам об этом позабочусь, — мрачно отозвался он, не обращая внимания на неодобрительный шепот Элспет. Жестким взглядом он буквально пронзал Констанс. — Не строй себе иллюзий. Отныне единственное, что у нас общее, — это крыша. Констанс содрогнулась. Последний луч надежды потух. Ведь слово Лохлена Мак-Кина твердо, как камень. Три недели прожить в состоянии, когда у тебя постоянно сжаты зубы и ты не имеешь права ни на секунду расслабиться, — это, видимо, было слишком даже для Железного Мака. Помимо всего прочего, теряешь такие качества, как внимательность и осторожность — вот это с ним и происходит. Лок досадливо потрогал свою перевязанную руку, подходя к дому на Девоншир-стрит. Был погожий майский день, и он вполне мог бы стать для Лока последним. Если бы Тип Мэддок чуть промедлил и если бы не его могучая спина, то этот очередной шпангоут для «Аргонавта», сорвавшийся с лебедки, вполне мог бы его прихлопнуть. В лучшем случае ему бы размозжило руку — правую, а это был бы конец для него как корабела, а так он отделался несколькими синяками и царапинами. Слава Богу — катастрофа в зале суда лишила его уже почти готового судна, гордости, чуть-чуть не привела его к банкротству, да еще эти назойливые репортеры, да любопытствующие знакомые, да нервные инвесторы — порой он думал, что по рассеянности и какой-то растерянности он уже сравнялся с Констанс. При мысли о ней он чуть не завыл. Она, она всему виной, все из-за нее, все нутро у него от нее переворачивается. Лок сунулся в одну комнату, другую, собственно, ему нужна была кухня — промыть рану над раковиной. Запах красок и льняного масла свидетельствовал о том, что Констанс работает в гостиной, которую она приспособила под студию. Ну и пусть, это его не касается и не интересует, хотя, по мнению Элспет, как раз в последние дни Констанс написала свои лучшие холсты. Странно — эта старая дева с таким ревностным старанием ухаживала за Констанс. Почему? Только благодаря усилиям Элспет и Мэгги она сравнительно быстро оправилась от своего «эпизода», как несколько цинично называл его Лок. К его досаде, с тех пор Констанс надела на себя маску страдающей героини, которая сделала бы честь великой актрисе. Лок с треском оторвал лохмотья, оставшиеся от рукава рубашки. И ведь даже не выйдет, не спросит, что с ним, бессердечная! Правда, кошмары, видимо, не переставали преследовать ее; сквозь тонкие стены он порой слышал, как она что-то бормочет. Ну и пусть: совесть, видно, мучает… Констанс — он так и не мог заставить себя называть ее Лили даже мысленно — заслужила свою участь. Наверняка она бьет на жалость, но с ним эти штучки не пройдут. Никуда не выходит, ну, поначалу понятно — от слабости, а теперь вот еще что придумала — боится, мол, встретить на улице преподобного Тейта. А, кстати, этот попик стал чем-то вроде достопримечательности Бостона — его доклад на правлении его церковной общины вызвал немалый интерес, а его проповеди произвели должное впечатление своим стилем и страстностью, конечно, и необычная внешность сыграла тут свою роль. Странной была и реакция Констанс, когда Элспет сказала ей, что в дом Латэмов зачастили врачи: здоровье Алекса сильно ухудшилось после того, как он отошел от дел, передав управление Компанией племяннику. Можно было подумать, что она испытывает к старику какие-то чувства — ну и лицемерка! Лок, между прочим, не очень-то верил, что Алекс на самом деле выпустил из рук рычаги управления «Латэм и К0». Как бы то ни было, кто бы ни был теперь там главным лицом, вендетту против него они продолжали по всем правилам. Вдруг обнаруживалось, что поставки задерживаются или за них требуют какие-то невероятные цены. Внезапно ему отказывали в кредите. Вдруг увольнялись без всякой видимой причины хорошие рабочие. Вообще-то это стиль, скорее, Роджера. Лок начинал чувствовать, что ему еще предстоит дорого заплатить за разбитый нос и униженное мужское достоинство нового главы «Латэм и К°». Вроде бы они уже всего добились, чего хотели, но Лок знал: эти гады не успокоятся, пока не уничтожат полностью «Верфи братьев Мак-Кинов», — только это закончит более чем двадцатипятилетнюю вендетту. Но нет — проигрывать он не собирается. Сейчас главное — выжить, месть пока обождет. Теперь все зависело от того, сумеет ли он быстро закончить оба корабля, стоявшие на стапелях, — «Аргонавта» и тот, который ему заказали ньюйоркцы. Параллельные работы на двух объектах, один из которых — по совершенно новому проекту — это было нечто! Лок выжимал из рабочих все, на что они были способны, и сам был уже на грани срыва. Он приходил домой только поесть, побриться и немного поспать. Лучше всего было бы вообще переехать в свою комнатушку на верфи, но это только оживило бы сплетни насчет его «семейной» жизни. Кроме того, бывать с ней рядом, находиться под одной крышей — в этом был для него элемент мазохистского самоистязания. Он был с ней неизменно вежливо-холоден, но как цепко держались в нем воспоминания об их физической близости, как это на него действовало — что его и бесило больше всего. Лок выругался, отдирая присохший бинт от раны. Нет, надо все-таки сперва размочить. Хоть кастрюлю бы какую найти… Вон она, на подоконнике. Он мельком взглянул в окно, и вдруг какое-то белое пятно внизу, на сорной траве двора, бросилось ему в глаза. Сердце его замерло, он выронил кастрюлю и опрометью бросился к черной лестнице. Констанс! Перепрыгивая через ступеньки, он рванулся вниз. Она лежала, уткнувшись лицом в траву с разметавшимися волосами, босая, в нижней юбке и муслиновой сорочке. Он рухнул на колени подле нее — неужели? Но нет, слава Богу, тело теплое, кожа розовая. Страх сменился гневом. Он потряс ее. — Констанс? Отвечай, черт возьми! Ты ушиблась? — У-м-м… Ее ресницы зашевелились… Гудели насекомые, доносился сладкий запах скошенной травы. Господи — она в таком виде, а рядом — оживленная улица, забор весь в дырках. Он уже весь кипел от негодования. — Ты что это? О чем ты думаешь? Она крепко вцепилась пальцами в жесткие стебли. — Боюсь свалиться с земли… — Что-о? — Он выругался и посадил ее. — Вставай! Констанс покачала головой, по глазам ее было видно, что она где-то далеко-далеко. — Если не держаться за землю, когда плывешь, то можно улететь за край земли… — Ну, хватит этих глупостей! Ты же даже не одета! Вокруг люди ходят! — Оставь меня в покое! — Она вырвалась из его рук, гневная богиня с глазами как расплавленное золото. — Ты тут ни при чем. Это что? Ее туземные боги на нее так действуют? Она как-то говорила, что внутри нее есть какое-то второе «я», за которое она не отвечает. Может быть, она действительно и Констанс, и Лили одновременно? Он отгонял от себя эту нелепую мысль. — Констанс, это глупо! Давай я тебя провожу в дом. Сама королева не смогла бы с большим презрением поглядеть на него. — Ворота Хонаунау, города успокоения, всегда открыты для страждущих и преследуемых, не то, что твое сердце, Лок! — Меня не интересует твоя языческая философия! Вставай! Потеряв терпение, он встал, подхватил Констанс под мышки, поставил ее на ноги. Ах, черт, он совсем забыл про свою руку! От боли он снова выругался. Внезапно это ее второе «я» исчезло, и Констанс сосредоточенно и серьезно уставилась на его грязную повязку. — Ты ранен? Дай я погляжу. — Ну, тебя! — огрызнулся он, втаскивая ее на кухню. — Не бойся придурковатой Лили! — Констанс мягко улыбнулась ему как малому ребенку. — Она безвредна, даже когда плавает в лучах солнца. — Я не боюсь. — В его голосе было уже какое-то тихое отчаяние. — Тогда позволь мне! — Она протянула руку к кровоточащей повязке, и печальная тень промелькнула у нее на лице. — Я уж не так много прошу. Лок поколебался, потом молча протянул руку. Усадив его за стол, она отмочила бинт, тихо ахнула, увидев глубокую рану — от кисти до локтя. Мягкими движениями она промыла ее, удалила сгустки крови, наложила мазь и перевязала, использовав несколько чистых кухонных полотенец. Еще из одного полотенца она сделала перевязь и вложила туда его руку. — Уже лучше! — нехотя признался он. — Как это случилось? Пока он рассказывал, она озабоченно грызла ноготь. Храбро дотронулась до его распухших пальцев. — На этот раз тебе повезло. Будь осторожен, пожалуйста. Он весь напрягся, отдернул руку. — Столько супружеской заботы — не знаю, что мне с тобой делать? — Делай, что хочешь! — Ее губы дрогнули, во взгляде промелькнуло что-то призывное. — Я говорила тебе правду. Что-то как будто ударило Лока в низ живота. Гнев, отчаяние, напряжение предыдущих недель — все это слилось в один порыв. Он схватил ее, швырнул себе на колени, здоровой рукой обхватил ее за спину, больную — приблизил к ее лицу. — Ты такая лгунья — даже сама себе врешь! Не строй из себя дурочку, Констанс! Это была не любовь! — Для меня была. — Ее шепот был едва слышен. — Нет — это было только вот что… Он яростно впился в нее губами, одновременно грубо тиская ее грудь. Она застонала. Он буквально пожирал ее — так она была ему нужна. Пусть врунья, лицемерка, полупомешанная, но его тело властно требует ее. Желание сжигает его, делает его опять жалким и уязвимым. Нет, он не допустит этого! Он оттолкнул Констанс от себя, она схватилась за край стола, чтобы не упасть, тяжело дыша. — Видишь? — Он ощерился, поднимаясь на ноги и тоже едва сдерживая дыхание. — Просто, ты — женщина, я — мужчина, и мы давно не получали удовлетворения. Чистая похоть — и не надо усложнять, придумывая всякие сказочки… Она сделала шаг ему навстречу. У нее больше нет гордости, осталось только одно — она хочет его, он ей нужен… — Мне все равно, как это ты называешь… — А мне не все равно! — В его лице было какое-то злобное ожесточение. — Я уж скорее пойду к какой-нибудь шлюхе с Энн-стрит. У той, по крайности, хоть имя настоящее… Констанс вздрогнула, прижала к груди сжатые кулаки, глаза ее наполнились слезами. — Сперва ты считал нужным ненавидеть меня, потому что я Латэм. Теперь ненавидишь, потому, что я не Латэм. Тебе не имя важно, Лок Мак-Кин, а ненависть! — Это все, что нас объединяет. — Он говорил с подчеркнутым хладнокровием; это давалось ему с трудом, но ведь недаром же его называли Железным Маком. — Это, видимо, все, что ты от меня получишь. Запомни это и не попадайся мне под руку. Она вдруг засмеялась, каким-то мягким, терзающим сердце смехом. — Да уж запомню, Мак-Кин не так часто нарушает свое слово, и даже придурковатая Лили не забудет этот день. |
|
|