"Молчание" - читать интересную книгу автора (Эндо Сюсаку)

***

Его втолкнули в хижину. Сквозь плетеные стены, поставленные прямо на голой земле, проникали, как нити, солнечные лучи. Снаружи доносились голоса стражников. Куда они увели христиан? Те исчезли, как в воду канули. Обняв колени руками, он сидел на земле и думал о Монике и одноглазом. Потом ему вспомнилась деревня Томоги - О-Мацу, Итидзо, Мокити, - и сердце сжалось от боли. Будь у него время для размышления, хотя бы одна минута, - он мог бы благословить этих несчастных крестьян... Но он даже не подумал об этом. Это означает, что он утратил спокойствие духа. Он даже забыл спросить у них, какое нынче число, какой день, какой месяц... Даже об этом он позабыл. Он потерял чувство реальности, ощущение времени и сейчас не смог бы даже сказать, сколько дней прошло после Пасхи или какой нынче церковный праздник...

Четок у него не было, и он стал повторять «Pater noster» и «Ave Maria», загибая пальцы, но как вода проливается из уст тяжко больного, так и молитва не достигала сердца. В сущности, его больше занимали стражники, болтавшие под дверью хижины. Чему они так радуются? Мысли его вновь возвратились к освещенной оливковой роще, к людям, державшим пылающие черным пламенем факелы, равнодушные к судьбе Иисуса. Те стражники тоже были людьми. И тоже были безразличны к судьбе другого человека... «Истинный грех, - подумал он, - это вовсе не ложь, не кража. Грех - это равнодушие, позволяющее одному человеку попирать жизнь другого, нимало не думая о тех муках, что он причиняет...» И тут молитва зазвучала из самых глубин его сердца.

Внезапно на прикрытые веки упал луч света. Кто-то осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыл дверь. Родригес успел поймать устремленный на него взгляд узеньких, недобрых глаз. Но, когда он поднял голову, человек мгновенно исчез.

- Говоришь, он ведет себя смирно? - спросил незнакомый голос у стражника, только что заглядывавшего в дверь. В ту же минуту дверь отворилась. В потоке света, хлынувшем в хижину, возникла фигура самурая - не того старого, а другого, без меча.

- Сеньор... - позвал он.

Он говорил по-португальски. С причудливым акцентом, с запинкой, но сомневаться не приходилось - то был безусловно португальский язык.

Родригес вслушался - да, в его речи встречались ошибки, но смысл сказанного был совершенно ясен.

- Не удивляйтесь, - продолжал незнакомец, - в Хирадо и Нагасаки много переводчиков. Но вы, падре, свободно владеете японским? Угадайте же, где я выучил португальский? - Он болтал, не дожидаясь ответа и непрерывно обмахиваясь веером, так же, как давешний самурай.

- Стараньями португальских падре в Ариме, в Амакусе, в Омуре были созданы семинарии. Но это вовсе не означает, будто я - вероотступник... Да, я крестился, но, разумеется, с самого начала не собирался стать монахом и вообще христианином. В наше время для сына рядового неимущего самурая только учение - путь к преуспеванию.

Японец усиленно подчеркивал, что не является христианином. Родригес с бесстрастным лицом слушал болтовню гостя.

- Почему вы молчите? - с некоторой досадой спросил тот. - Падре всегда презирали нас, японцев. Я знал одного падре, его звали Кабраль - так тот нас и за людей не считал. Приехал в Японию, а сам насмехался над нашими жилищами, над языком, высмеивал нашу пищу, наши обычаи. Даже выпускников семинарии отказывался вводить в сан.

По мере того как он вспоминал, незнакомец все более распалялся. «Гнев этого человека, в общем-то, не лишен основания»,- подумал Родригес. Он помнил, что рассказывал о преподобном Кабрале падре Валиньяно, как сокрушался, что из-за его высокомерия Церковь теряет священнослужителей и верующих...

- Я не похож на Кабраля.

- В самом деле? - Собеседник негромко рассмеялся. - Что-то не верится...

- Почему?

В сумраке было невозможно разглядеть выражение лица посетителя. Но Родригесу было достаточно этого тихого смешка, чтобы в полной мере ощутить его гнев и злобу. Служба священника научила его понимать человеческие чувства, слушая с закрытыми глазами исповедь прихожан. «Он стремится отмежеваться не столько от падре Кабраля, сколько от собственного прошлого»,- смутно подумал он.

- Не хотите ли выйти на воздух? Я думаю, падре больше не будет убегать и скрываться...

- Почем знать?.. - Родригес улыбнулся. - Я не святой. Меня тоже путает смерть.

- Нет-нет... - Японец тоже улыбнулся в ответ. - Раз вы понимаете это, прошу выслушать меня до конца. Из-за вашего безрассудства могут пострадать люди. Мы называем такую храбрость «слепой». Вообще-то среди падре часто встречаются люди, одержимые таким чувством; они совсем не думают о том, какие беды они несут японскому народу.

- Неужели миссионеры доставляют вам одни неприятности?

- Когда человеку навязывают то, что ему совершенно не нужно, у нас это называется горе-благодеяние. Христианская вера - такой же подарок. У нас есть собственная религия. И мы не нуждаемся в чужеземном учении. Я тоже изучал в семинарии догматы христианской веры. И, по правде сказать, не нашел в них ничего, что могло бы пригодиться японцам.

- У нас с вами разные взгляды, - тихо ответил Родригес. - Иначе я не проделал бы такой долгий путь...

Это был его первый диспут с японцем. Скольким миссионерам доводилось вести дискуссию с японскими буддистами? Падре Валиньяно предупреждал, что не следует недооценивать ум японцев. Они весьма сильны в споре.

- В таком случае позвольте спросить... - Переводчик в упор взглянул на Родригеса. - Христианские проповедники говорят, будто Дэус - неиссякаемый источник величайшего милосердия, добродетели и добра, а наши будды и божества - всего лишь обычные смертные и потому не имеют достоинств такого рода. Вы тоже так полагаете, падре?

- Будда, подобно вам, не может избегнуть смерти. В этом его отличие от Творца.

- Падре не знает учения Будды - только поэтому так говорит. В сущности, далеко не все будды - смертные люди. Да будет вам известно, у Будды есть три «тела» - «хоссин», «хоодзин» и «оогэ». «Оогэ» может являться в бесчисленном множестве ипостасей, неся спасение и божественные милости роду человеческому. Но Будда «хоссин» не имеет ни начала ни конца, он вечен и неизменен. Вот и в священных сутрах написано, что Будда вечен и постоянен. Полагать, будто все будды смертны, падре, могут лишь христиане, а японцы так не считают.

Все это переводчик выпалил одним духом, словно затвердил наизусть. «Наверное, долгие годы оттачивал эти фразы, чтобы сразить в дискуссиях миссионеров, - вот и сыплет мудреными словами, которые и сам-то едва ли понимает...» - подумал Родригес.

- Значит, вы утверждаете, что все существует само по себе и мир не имеет ни конца ни начала... - Родригес старался нащупать уязвимое место в рассуждениях противника.- Ведь вы именно так считаете, верно?

- Именно так.

- Однако все неживое не способно двигаться самостоятельно, если только некто - или нечто - не стронет его с мертвой точки. Откуда и как появились будды? Больше того, я готов допустить, что им свойственно милосердие, но объясните мне, как же был создан весь этот мир до их появления? Христианский Бог предвечен, он сотворил человека и дал жизнь всему сущему.

- Выходит, христианский Бог сотворил и злодеев, это вы хотите сказать? Получается, ваш Дэус творит зло?.. - Переводчик засмеялся с видом победителя.

- Вовсе нет! - Родригес покачал головой. - Господь создал все только для блага. Ради добра он даровал человеку разум. Но случается, люди поступают вопреки разуму. Это и есть зло.

Переводчик презрительно фыркнул. Но Родригес и не надеялся, что сумел убедить противника. Спор уже перестал быть спором - это уже была игра словами, когда, не слушая друг друга, каждый хочет одержать верх.

- Бросьте свою софистику. Вам, может быть, удастся задурить голову мужикам, женщинам да малым детям. Позвольте, однако, задать вам еще только один вопрос. Если ваш Дэус действительно милосерден, почему, прежде чем человек попадает в рай, Бог посылает ему столько мучений и испытаний?

- Мучений и испытаний? Боюсь, вы заблуждаетесь. Если верующий не нарушает заповедей Господних, он может жить в покое и мире. Когда мы ощущаем голод - разве Господь велит умереть нам голодной смертью? Единственное, что мы должны неукоснительно совершать, - это молиться Создателю. Если не можем совладать с плотским желанием, Господь не принуждает нас избегать женщин. Он говорит лишь: имейте одну жену и исполняйте волю мою. - «Хорошо я ему ответил», - удовлетворенно подумал Родригес. Некоторое время переводчик молчал, не находя ответа - священник ясно это почувствовал.

- Довольно. Что проку толочь воду в ступе, - раздраженно проговорил переводчик по-японски. - Я не затем к вам пришел, чтобы слушать глупые разговоры.

Где-то вдали пропел петух. Через приотворенную дверь проник луч света, в нем плясали бесчисленные пылинки, священник засмотрелся на их танец. Переводчик вздохнул.

- Вы должны отречься. Иначе крестьян подвесят в «яме».

В яме? Что он говорит? Родригес ничего не понял.

- Они будут висеть вниз головой, связанные по рукам и ногам... В глубокой яме...

- Висеть в яме?..

- Да. Если падре не отречется.

Священник молчал. Он внимательно разглядывал собеседника, стараясь понять, правду тот говорит или только пугает?

- Господин Иноуэ... Вы, наверное, о нем слыхали. Это губернатор Нагасаки. Вам еще предстоит встретиться с ним.

И-но-у-э... Среди всех португальских слов слух Родригеса выделил одно это имя. Холодок пополз у него по спине.

- После допроса у господина Иноуэ, - продолжал переводчик, - от христианской веры отреклись падре Порро, Педро, Кассола и падре Феррейра. '

- Падре Феррейра?!

- Вы с ним знакомы?

- Нет, я его не знаю. - Родригес испуганно затряс головой. - Он принадлежит к другому ордену. Я никогда его не видел. Даже имени не слыхал. Этот падре... Он жив?

- Конечно, жив! Он принял японское имя, живет в Нагасаки, женился... Можно сказать, процветает.

Воображению Родригеса внезапно представилась улица в Нагасаки - городе, которого он никогда не видал. Лучи заходящего солнца ярко отражались в маленьких окнах маленьких домиков, стоящих вдоль извилистой дороги, и по этой дороге шел падре Феррейра в таком же одеянии, как у этого переводчика... Нет, такого не может быть! Что за нелепая фантазия!

- Я вам не верю...

Иронически усмехнувшись, переводчик вышел из хижины. Дверь снова закрылась, свет померк. Сквозь стены проникали голоса стражников.

- Изрядный умник... - объявил переводчик. - Но все равно, скоро он отречется...

«Это он обо мне», - подумал священник. Он мысленно повторил имена, которые только что назвал переводчик. Порро и Педро были ему незнакомы, но о Кассоле он определенно слышал в Макао. Этот португальский миссионер, в отличие от Родригеса, прибыл в Японию не из Макао, а из Манилы, испанских владений. Вестей от него уже очень давно не было, и в ордене решили, что он принял мученическую кончину. Но за этими тремя вставала фигура Феррейры, которого Родригес разыскивал с самого первого дня в Японии. Если переводчик не лжет, не старается припугнуть, значит, слух оказался правдой: падре Феррейра, очутившись в лапах Иноуэ, предал Церковь.

«Если даже Феррейра отрекся от веры, выдержу ли я предстоящее испытание?» - мелькнула тревожная мысль. Родригес резко тряхнул головой, стараясь отогнать тягостное сомнение. Но вопреки его воле тем настойчивей подступили к нему опасения.

«Exaudi nos, Pater omnipotens et mittere digneris Sanctum qui custodiat, foveat, protegat, visitet, atque defendat omnes habitantes...»23

Он читал молитвы, стараясь отвлечься от этих дум. Но молитва не приносила успокоения.

- Почему Ты молчишь, Господи? Почему Ты всегда молчишь?.. - прошептал он.