"Компьютерное подполье. Истории о хакинге, безумии и одержимости" - читать интересную книгу автора (Дрейфус Сьюлетт)

9 Операция «Погода»

АФП была в смятении. Группа хакеров использовала Королевский технологический институт Мельбурна (RMIT) как стартовую площадку для нападений на австралийские компании, исследовательские институты и многие заокеанские сайты.

Несмотря на огромные усилия, детективы регионального отдела по борьбе с компьютерными преступлениями АФП не смогли установить, кто стоял за этими нападениями. Они подозревали, что это была группа хакеров из Мельбурна, действующих сообща. Кроме того, в RMIT орудовало столько хакеров, что было очень трудно точно определить, кто есть кто. Это могла быть одна организованная группа или несколько. Возможно, была одна маленькая группа, работающая среди одиночек, которые создавали достаточно шума, чтобы исказить картинку.

Все же эта операция представлялась простой. В этой ситуации АФП могла выследить этих хакеров даже со связанными руками. Договориться с Telecom об установке АОН на все входящие линии модемов RMIT. Подождать, пока хакер войдет в систему, затем изолировать тот модем, который он использовал. Отсечь этот модем и подождать, пока Telecom проследит эту линию до ее исходного пункта.

Тем не менее вся эта техника в RMIT не работала должным образом. Записи на линии проваливались, и не время от времени, а постоянно.

Как только работники RMIT обнаруживали хакера онлайн, они отсекали линии, и Telecom начинал прослеживать извилистую тропинку в обратном направлении к исходному номеру телефона. Но на середине пути тропинка обрывалась. Как будто хакеры знали, что их преследуют… и манипулировали телефонной системой, чтобы помешать расследованию АФП.

Новое поколение хакеров, казалось, обнаружило новые уловки, которые обескураживали детективов АФП на каждом шагу. Но 13 октября 1990 года АФП повезло. То ли в этот день хакерам было лень, то ли у них возникли технические проблемы с использованием их фрикерских методик, не оставляющих следов. Prime Suspect не мог пользоваться техникой Тгах’а из своего дома, потому что он был на пошаговом коммутаторе, да и сам Тгах не всегда ее применял. Какой бы ни была причина, Telecom успешно проследил две линии из RMIT, так что теперь у АФП было два адреса и два имени. Prime Suspect и Тгах.

– Привет, Prime Suspect.

– Хай, Mendax. Как делишки?

– Отлично. Ты видел этот e-mail RMIT? Из почтового ящика Джеффа Хьюстона? – Mendax подошел и открыл окно, не прерывая разговора. Это было весной 1991 года, и погода стояла необычно теплая.

– Видел. Очень смешно. Похоже, RMIT все же отделался от этих телефонных записей.

– RMIT определенно просится на улицу, – многозначительно сказал Mendax.

– Угу. По-моему, народ в RMIT устал от мистера Дэя, который ползает по их компьютерам со своими записями.

– Точно. Этот админ из RMIT просто молодец, что не слушается AARNET и АФП. Представляю, как он получит по шее от Джеффа Хьюстона.

– Еще бы. – Prime Suspect на секунду замолчал. – Ты думаешь, что федералы действительно установили запись на линиях?

– Похоже на то. Я думаю, что если RMIT пошлет федералов, они ничего не смогут сделать без универа. По-моему, из письма ясно, что они хотят продолжать усиливать безопасность своих систем. Постой-ка. Оно у меня здесь.

Mendax вытащил письмо на экран монитора и быстро просмотрел его.

– По-моему, этот парень хочет сказать, что они в любом случае нас не поймают. Так что какой смысл тратить время и деньги.

– Угу. Федералы торчат там по крайней мере три месяца, – сказал Prime Suspect. – Хотя выглядит это так, словно прошло месяцев девять.

– Гммм. Да. Если бы это было так, мы бы уже знали.

– Слишком уж откровенно надолго оставляют открытыми все эти уровни. Думаю, мы в любом случае догадались бы, даже если бы не заполучили это письмо.

– Точно, – согласился Mendax. – И любой хакер на RMIT тоже. Но не думаю, что это пришло им в голову.

– Гм. Им придется туго, если они не будут осторожными.

– Я не думаю, что федералы уже кого-то взяли.

– Да? – спросил Prime Suspect.

– Ну, если бы они кого-то сделали, зачем бы они держали все эти уровни открытыми? Зачем RMIT стал бы держать весь этот народ?

– Нет смысла.

– Да, – сказал Mendax. – Могу поспорить, что RMIT пошлет их подальше.

– Да, они скажут им: «Парни, у вас был шанс. Вы никого не поймали. Так что собирайте манатки».

– Сто процентов. – Mendax помолчал. – Хотя я сомневаюсь насчет NorTel.

– Ммм, да, – сказал Prime Suspect.

Затем, как обычно, в их разговоре наступила минута молчания.

– Не знаю, что еще сказать… – в конце концов произнес Mendax. Они были достаточно хорошими друзьями, чтобы позволить себе такую прямоту.

– Да.

Снова тишина.

Mendax думал о том, как странно быть такими хорошими друзьями, работать в таком тесном контакте и всегда вот так выбираться из разговора.

– OK, мне пора. Есть дела, – дружелюбно сказал Mendax.

– Ладно, ОК. Пока, Mendax, – весело сказал Prime Suspect. Mendax положил трубку.

Prime Suspect положил трубку.

АФП осталась на линии.

В течение двенадцати месяцев, последовавших за первой записью соединения, АФП продолжала мониторинг линий модемного набора RMIT. Записи соединений терпели все новые поражения. Но с появлением новых сообщений о хакерах стало намечаться нечто похожее на систему в их нападениях. Детективы начали собирать воедино образ своей добычи.

В 1990 и 1991 годах модемные пулы и компьютеры RMIT просто кишели хакерами, многие из которых использовали системы университета в качестве гнезда – они хранили там свои файлы и планировали новые атаки. Они резвились почти открыто, часто используя RMIT как место, где можно поболтать друг с другом онлайн. Университет служил прекрасной стартовой площадкой. Он находился в пределах одного местного звонка, там была постоянная связь с Интернетом, достаточно мощное компьютерное оборудование и очень слабая безопасность. Настоящий хакерский рай.

Полиция знала об этом, и они попросили компьютерный персонал сохранять открытыми лазейки в системе безопасности, чтобы иметь возможность контролировать деятельность хакеров. Но из-за десятков – а может быть, и больше – разных хакеров в системе RMIT задача по изоляции отдельной ячейки из двух-трех человек, ответственных за особенно серьезные нападения, оказывалась не такой уж простой.

В середине 1991 года некоторые сотрудники RMIT стали проявлять недовольство в связи с тем, что им по-прежнему приходилось держать свои компьютеры открытыми нараспашку. 28 августа Аллан Янг, глава отдела электронных коммуникаций RMIT, объявил АФП, что он намерен закрыть щели в системе безопасности. Полиции это совсем не понравилось, но когда они попытались протестовать, Янг послал их к Джеффу Хьюстону в AARNET и к ректору RMIT.

АФП была попросту выдавлена из института, в основном потому, что она слишком долго вела свое расследование. RMIT должен был держать это расследование в секрете, поэтому у него возникли трудности с многими другими исследовательскими институтами, в которых могли подумать, что RMIT не знает, как обезопасить свои компьютеры. Аллан Янг не мог спокойно встретиться с другими представителями AARNET – ему сразу же начинали докучать «хакерской проблемой в RMIT». Кроме того, его компьютерный персонал терял время, играя в «полицейских и воров», и забывал про свою реальную работу.

Но в тот момент, когда RMIT готовился расстаться с АФП, федералам повезло в другом месте – в NorTel. 16 сентября, одна из записей соединений, установленных через модемный пул NorTel после их жалобы о нападениях хакеров, оказалась удачной. Через две недели АФП начала прослушивать телефон Prime Suspect’a. Может быть хакеры и наблюдали за полицией, которая наблюдала за ними, но полиция была уже очень близко. Прослушивание привело к Тгах’у, а затем к новому лицу – к Mendax’y.

АФП решила установить прослушивание на телефонные линии и Тгах’а, и Mendax’a. Это решение нужно было как следует взвесить. Телефонное прослушивание стоило дорого и, как правило, его требовалось сохранять на линии, самое меньшее, в течение месяца. И все же им удалось получить достоверные сведения о том, что делали хакеры онлайн.

Прежде чем полиция сумела установить дополнительное прослушивание в ходе операции Weather,[p157] дело приняло совершенно новый оборот, когда один из хакеров IS выкинул штуку, которая совершенно изумила АФП.

Тгах сдался полиции.

29 октября у Prime Suspect’a был праздник. Его мать приготовила праздничный обед в честь окончания школы, а затем отвезла его в Вермонт на выпускную вечеринку. Вернувшись домой, она еще часа полтора послонялась по дому, покормила свою старую собаку Лиззи и навела порядок. В 11 вечера она решила, что пора ложиться спать.

Немного времени спустя Лиззи залаяла.

– Ты уже вернулся? – спросила мать Prime Suspect’a. – Вечеринка не удалась?

Но никто не ответил.

Она села в своей кровати. Не услышав ответа, она сразу же подумала о серии ночных ограблений по соседству. Случилось даже несколько изнасилований.

Из-за двери донесся глухой мужской голос:

– Мадам, откройте дверь.

Она встала и подошла к входной двери.

– Откройте дверь. Полиция.

– Как вы докажете, что вы действительно из полиции?

– Если вы не откроете дверь, мы выломаем ее! – закричал из-за двери сердитый мужской голос.

Мать Prime Suspect’a увидела как что-то прижали к оконному стеклу рядом с дверью. На ней не было ее очков для чтения, но это выглядело как полицейский значок. Очень нервничая, она слегка приоткрыла входную дверь и выглянула на улицу. На крыльце перед домом стояли восемь или девять человек. Прежде чем она успела их остановить, они оттолкнули ее и ворвались в дом.

Женщина-полицейский принялась размахивать перед ней клочком бумаги.

– Посмотрите сюда! – гневно сказала она. – Это ордер! Вы можете прочитать его?

– Нет, сейчас не могу. На мне нет очков, – вежливо сказала мать Prime Suspect’a.

Она сказала полицейским, что хочет позвонить и попыталась вызвать семейного юриста, но ничего не вышло. Он был на похоронах и поминках, и его не стоило беспокоить. Когда она снова подошла к телефону, один из полицейских начал читать ей нотацию по поводу пользования телефоном.

– Успокойтесь, – попросила она. Затем совершила еще один бесполезный телефонный звонок.

Мать Prime Suspect’a смотрела на полицейских, пытаясь составить о них мнение. Это был ее дом. Она показала полиции комнату своего сына, как они требовали, но не собиралась позволить им перевернуть весь дом. Пока она резко инструктировала полицейских насчет того, куда им можно идти, а куда – нет, она думала: «Я не потерплю от вас никаких глупостей, ребята!»

– Где ваш сын? – спросил ее один их офицеров.

– На вечеринке.

– Вы знаете адрес?

Она осторожно посмотрела на него. Ей совсем не нравились эти люди. Но они явно собирались ждать здесь возвращения ее сына, поэтому она дала им адрес.

Когда полицейские ворвались в комнату Prime Suspect’a, забирая его бумаги, компьютер, модем и другие вещи, его мать стояла в дверях и не сводила с них глаз.

Кто-то постучал в дверь. Офицер АФП и мать Prime Suspect’a вместе открыли ее.

Это была полиция штата.

Соседи услышали суматоху. Выглянув в окно, они увидели группу подозрительных мужчин в штатском, которые преспокойно выносили вещи из дома вдовы, как из своего собственного. Соседи поступили так, как должен поступать каждый настоящий гражданин в такой ситуации. Они позвонили в полицию.

Сотрудники АФП отправили полицию Виктории восвояси. Затем несколько из них сели в обычную машину и отправились на вечеринку в Вермонт. Не желая, чтобы ее сын оконфузился перед своими друзьями, мать Prime Suspect’a позвонила в Вермонт и велела ему ждать полицию на улице.

Как только Prime Suspect повесил трубку, он попытался привести себя в порядок после огромного количества выпитого алкоголя. Когда подъехала полиция, вечеринка была в полном разгаре. Prime Suspect был очень пьян, но выглядел достаточно трезвым, когда офицеры АФП представились и посадили его в машину.

– Ну, – спросил один из них по пути к дому, – что тебя больше всего беспокоит? То, что у тебя на дискетах, или то, что хранится в ящике твоего стола?

Prime Suspect думал изо всех сил. Что было у него в столе? О, черт! Ганджа! Он курил нечасто, так, ради прикола, но у него оставалось немного марихуаны после одной вечеринки.

Он ничего не ответил. Он смотрел в окно и старался не выглядеть взволнованным.

Доставив его домой, полицейские спросили, согласен ли он на допрос.

– Не думаю… Мне немного… это, наверное, из-за погоды, – сказал он. Через полицейский допрос непросто пройти. А пройти через него в пьяном виде явно опасно.

После того, как полицейские увезли остатки его хакерского оборудования, Prime Suspect подписал офицальные документы изъятия и посмотрел, как полиция уезжает в ночь.

Вернувшись в свою комнату, он в полной растерянности сел на кровать и попытался собраться с мыслями. Затем он вспомнил про траву. Он выдвинул ящик стола. Она все еще была там. Странный народ эти федералы.

Хотя, может быть, это имело смысл. Зачем им беспокоиться из-за небольшого пакетика марихуаны, который едва ли стоил связанной с ним бумажной волокиты. Его нервозность по поводу пары косяков наверняка показалась полиции смешной. Они получили такое количество улик его хакерских подвигов, что смогут упрятать его на годы, в зависимости от судьи, а он тут парился из-за щепотки травы, стоившей от силы сотню долларов штрафа.

Поздняя весенняя ночь становилась прохладной, a Prime Suspect думал о том, была ли полиция у Тгах’а и Mendax’a.

На вечеринке, еще до приезда полиции, он пытался позвонить Mendax’y. По словам его матери, можно было подумать, что все федеральные полицейские силы ворвались в его дом. Это могло означать, что в этот момент охота шла только за одним хакером IS. Если только он не последним подвергся налету, Mendax и Тгах могут ничего не знать о том, что происходит.

Очень пьяный Prime Suspect еще раз позвонил Mendax’y, пока ждал федералов. Занято. Он попробовал еще. И еще. Короткие гудки, означающие, что линия занята, только сводили его с ума, и Prime Suspect еще больше нервничал.

Не было никакого способа пробиться к Mendax’y, никакой возможности предупредить его.

Prime Suspect не знал, побывала ли полиция у Mendax’a, и, даже если бы он смог пробиться к нему, еще неизвестно, изменил бы что-нибудь его звонок.

Дом выглядел так, будто его ограбили. Он и был ограблен женой Mendax’a, когда она уходила от него. Половина вещей отсутствовала, а другая валялась в беспорядке. Ящики с одеждой были выдвинуты из шкафов, их содержимое перевернуто, и одежда была разбросана по полу.

Когда жена бросила его, она не взяла только их ребенка, который едва начал ходить. Она взяла множество вещей, имеющих романтическое значение для Mendax’a. Когда она настаивала на том, чтобы забрать CD-плеер, который сама же подарила мужу на его двадцатый день рождения, он попросил ее оставить взамен прядь ее волос. Mendax все еще не мог поверить, что после трех лет брака его жена собирает чемоданы и бросает его.

Последняя неделя октября выдалась неудачной для Mendax’a. Его сердце было разбито. Он погрузился в глубокую депрессию, питался кое-как, метался на постели в тревожном сне и даже потерял желание сидеть за компьютером. Его ценнейшие хакерские диски, набитые под завязку абсолютно незаконными крадеными кодами доступа в компьютеры, обычно хранились в секретном укромном месте. Но вечером 29 октября 1991 года тринадцать из них валялись вокруг своего семисотдолларового Amiga 500. Четырнадцатый же стоял в дисководе компьютера.

Mendax сидел на тахте и читал «Soledad Brother»,[p158] тюремные письма Джорджа Джексона [George Jackson], написанные им за девять лет заключения в одной из самых суровых тюрем США.

Джексон получил небольшой срок за мелкое преступление и вскоре должен был выйти на свободу, но его оставили в тюрьме по требованию губернатора. Судебно-уголовная система держала его между надеждой и отчаянием, пока власти мешкали с принятием решения. В конце концов он был застрелен тюремной охраной. Это была одна из любимых книг Mendax’a, но она не слишком развлекала в несчастье.

Резкий звук телефонных гудков – похожих на сигнал «занято» – заполнил дом. Mendax подключил свои стереодинамики к модему и мог слышать тоны, которые он посылал из своего

???

– Но ты слишком низкорослый для полицейского.

Дэй явно удивился. Он спросил:

– Я должен понимать это как оскорбление?

Это было не так. Mendax словно оцепенел, но, еще до того как полиция прошла в дом, реальность происходящего медленно вернулась к нему. Его мозг снова начал работать.

Диски. Проклятые диски. Улей.

Mendax был завзятым пчеловодом и имел собственный улей. Пчелы очаровывали его. Ему нравились их отношения, их сложная социальная структура. И он с особенным удовольствием пользовался их помощью, чтобы спрятать свои хакерские материалы. Месяцами он неизменно прятал диски в улье. Это был идеальный тайник, хорошо охраняемый летучей стражей, вооруженной жалами. Поэтому он купил специальный улей для хранения краденых паролей к компьютерным учетным записям, таким как командный пункт Седьмого полка ВВС США в Пентагоне. Это был отличный безопасный тайник.

Он заменил крышку внешней коробки, которая защищала соты, на тонированное стекло, чтобы можно было наблюдать за деятельностью пчел. Летом он дополнительно защищал стекло от непогоды. Белая пластиковая крышка полностью закрывала улей сверху и надежно прикреплялась к стеклу металлическими зажимами. Когда Mendax повнимательнее посмотрел на свои усовершенствования, он понял, что улей может дать ему гораздо больше, чем просто мед. Он аккуратно уложил диски между стеклом и пластиковой крышкой. Они отлично уместились в небольшом пространстве.

Mendax даже отучил пчел нападать, когда он ежедневно убирал крышку и доставал диски. Он промокнул тканью свои подмышки, а затем намочил ткань в сахарном сиропе. Он дал пчелам поесть этого сладкого нектара. Mendax хотел, чтобы пчелы принимали его за цветок, а не за медведя, который, как всем известно, является естественным пчелиным врагом.

Но в этот вечер преступные диски Mendax’a лежали на виду на его компьютерном столе и полицейские сразу же обнаружили их. Кен Дэй не мог и мечтать о лучших доказательствах. На дисках было полно краденых списков пользователей, зашифрованных паролей, взломанных паролей, модемных телефонных номеров, документов о системах безопасности разных компьютерных сетей и подробностей самого расследования АФП – все из компьютерных систем, где нелегально побывал Mendax.

Но проблемы Mendax’a не ограничивались пчелиными дисками. Его последнее компьютерное деяние, совершенное днем раньше, все еще оставалось на экране его монитора. Это был список около полутора тысяч уровней, паролей к ним и дат, когда Mendax их получил. Каждый уровень был снабжен небольшим пояснением.

Хакер стоял в сторонке, пока полиция и два офицера из Охранной службы Telecom обыскивали его дом. Они сфотографировали его компьютерное оборудование и собрали все диски, затем вспороли напольное покрытие, чтобы снять на видео телефонный провод, ведущий к модему. Они перелистали каждую книгу – нелегкая задача, учитывая любовь Mendax’a к литературе, – и перетрясли их все в поисках компьютерных паролей, записанных на отдельных листах бумаги. Они бросались на каждый обрывок бумаги, на котором было что-то написано, просматривали его любовные письма, записные книжки и личные дневники. «Неважно сколько времени нам понадобится на эту работу, – ухмыльнулся один из полицейских. – Нам заплатят сверхурочные. И деньги за риск».

Федералы перерыли даже подшивки старых журналов Mendax’a Scientific American и New Scientist. Может быть, они думали, что он подчеркнул где-нибудь словечко-другое и сделал его ключом к зашифрованной программе.

Конечно, федералам на самом деле нужен был только один журнал – International Subversive. Они сгребли все распечатки электронного журнала, какие только могли найти.

Пока Mendax смотрел, как федеральная полиция тщательно просеивает его личные вещи и переворачивает вверх дном его компьютерную комнату, приехал полицейский, имевший некоторый опыт с компьютерами Amiga. Он приказал Mendax’y убраться вон из компьютерной комнаты.

Но Mendax не хотел уходить. Его не арестовали, и он хотел быть уверен, что полиция ничего не подбросит в его отсутствие. Поэтому он посмотрел на копа и сказал: «Это мой дом, и я хочу остаться в этой комнате. Я что, арестован?»

Коп огрызнулся в ответ: «А ты хочешь, чтобы тебя арестовали?»

Mendax уступил, и Дэй, который был намного более деликатен, увел его в другую комнату для допроса. Он повернулся к Mendax’y и спросил с легкой усмешкой: «Ну что, как тебе полицейский рейд? Похоже на то, что рассказывал тебе Nom?»

Mendax похолодел.

Дэй мог узнать о рассказе Nom’a только двумя путями. Nom мог сам рассказать ему, но это было маловероятно. Хакерское дело Nom’a еще не дошло до суда, и Nom едва ли был в приятельских отношениях с полицией. Другой возможностью было прослушивание телефонов ближнего к Mendax’y круга хакеров, самыми подозрительными из которых была троица IS. Одновременно разговаривая с Mendax’ом и Тгах’ом, Nom изложил им историю своего ареста. Позже Mendax передал этот рассказ Prime Suspect’y – тоже по телефону. Иметь подозрения – это одно. Но услышать их подтверждение от важного полицейского чина – совсем другое.

Дэй достал из кармана диктофон, поставил его на стол, включил запись и начал задавать вопросы. Когда Mendax сказал ему, что он не будет отвечать, Дэй убрал диктофон. «Если хочешь, мы можем поговорить без протокола», – сказал он хакеру.

Mendax едва не расхохотался. Полиция не пресса. Это не тот случай, когда можно доверительно беседовать «без протокола».

Mendax потребовал адвоката. Он сказал, что хочет позвонить в Alphaline, бесплатную круглосуточную службу юридической помощи. Дэй согласился, но когда он взял телефон, чтобы осмотреть его, прежде чем передать Mendax’y, ему показалось, что там что-то не так. Гудок в трубке был на полтона ниже, чем обычно, и Дэй не мог понять почему. Несмотря на присутствие двух сотрудников Telecom и нескольких специалистов из полиции, Дэй явно был неспособен определить причину этого странного звука. Он посмотрел Mendax’y прямо в глаза и спросил: «Это захваченная телефонная линия?»

Захваченная? Вопрос Дэя удивил Mendax’a. Его удивило не то, что Дэй заподозрил его в захвате линии, а то, что он не знал, совершались ли с ней какие-либо манипуляции.

– А что, вы не знаете? – усмехнулся он.

В следующие полчаса Дэй и другие полицейские разобрали на части телефон Mendax’a, пытаясь понять, какими примочками снабдил его хакер. Они сделали несколько звонков, чтобы проверить, не перекинул ли длинноволосый юнец свой телефон на другую линию, чтобы его звонки было невозможно проследить.

На самом деле тон набора в телефоне Mendax’a был совершенно нормальным звуком телефона с тоновым набором на коммутаторе ARE-11. Он просто отличался от звука, генерируемого другими типами коммутаторов, такими как АХЕ или пошаговыми коммутаторами.

Наконец Mendax’y позволили позвонить юристу в Alphaline. Юрист велел хакеру ничего не говорить. Он сказал, что полиция может передать в суде под присягой все, что скажет хакер, и добавил, что полиция может прослушивать телефонные разговоры.

Затем Дэй попытался проявить дружелюбие, чтобы вытянуть из хакера информацию.

– Только между нами, ты Mendax? – спросил он.

Молчание.

Дэй попробовал применить другую тактику. У хакеров очень развито чувство собственного эго – струнка, на которой, несомненно, хотел сыграть Дэй.

– Ты знаешь, куча народу годами выдавали себя за тебя, скрываясь под твоим хэндлом, – сказал он.

Mendax понял, что Дэй пытается им манипулировать, но сейчас ему было все равно. Он знал, что у полиции уже достаточно улик, связанных с его хэндлом, поэтому он признал, что его зовут именно так.

У Дэя был еще один сюрприз.

– Ладно, Mendax, а что ты скажешь о белом порошке в твоей спальне?

Mendax не мог припомнить никакого белого порошка в спальне. Он не употреблял наркотики, поэтому нигде не могло быть никакого белого порошка. Он смотрел, как два офицера вносят в дом два больших красных ящика с инструментами – они выглядели, как приборы проверки на содержание наркотика. Боже, подумал Mendax. Я влип.

Копы завели хакера в комнату и показали на две полоски белого порошка, насыпанные на подоконнике.

Mendax с облегчением улыбнулся. «Это не то, что вы думаете», – сказал он. Белый порошок был флюоресцентным клеем, который он использовал, чтобы нарисовать звезды на потолке в спальне своего ребенка.

Полицейские в свою очередь начали улыбаться друг другу. Mendax отлично понимал, что происходит в их головах: не каждый, кто торчит на кокаине или на «спиде», сможет выдумать такую историю.

Один из колов ухмыльнулся и сказал другому: «Сделай тест!»

– Это не очень хорошая идея, – сказал Mendax, но его протест только усугубил ситуацию. Копы вывели его в другую комнату и вернулись к анализу порошка.

На самом деле в этот момент самым большим желанием Mendax’a было связаться с Prime Suspect’ом. Возможно, копы решили накрыть сразу всех троих хакеров IS, а может быть, и нет. Пока полиция копалась в клее, Mendax’y удалось позвонить своей отсутствующей жене и попросить ее перезвонить Prime Suspect’y, чтобы предупредить его. У них с женой могли быть трудности, но он надеялся, что она не откажется помочь.

Когда чуть позже в эту ночь жена Mendax’a дозвонилась до Prime Suspect’a, он ответил: «Да, мы здесь тоже веселимся вовсю».

Mendax прошел на кухню, где один из офицеров снабжал этикетками все увеличивающуюся гору его личных вещей, изъятых полицией. Женщина-полицейский с трудом пыталась взгромоздить его принтер на общую кучу. Она мило улыбнулась Mendax’y и спросила, не мог бы он помочь ей. Он повиновался.

Наконец около трех утра полиция покинула дом Mendax’a. Они провели там три с половиной часа и изъяли 63 пакета с его личными вещами, но не обвинили его ни в одном преступлении.

Когда последний полицейский автомобиль скрылся из виду, Mendax вышел на тихую пригородную улочку. Он оглянулся по сторонам. Убедившись, что никто не следит за ним, он подошел к ближайшему телефону-автомату и позвонил Тгах’у.

– Сегодня ночью АФП обыскала мой дом, – предупредил он своего друга. – Они только что уехали.

Тгах казался странно неразговорчивым:

– А, понятно.

– Что-то не так? У тебя странный голос, – сказал Mendax.

– А? Нет. Нет, все нормально. Я… я просто устал. Ну, значит… федералы, мм… могут быть здесь в любой момент… – Тгах еле ворочал языком.

Но все было далеко не нормально. АФП уже была в доме Тгах’а. Они были там уже несколько часов.

Хакерам IS пришлось ждать суда почти три года. Угроза уголовных обвинений висела над их головами, как дамоклов меч. Они не могли искать работу, заводить друзей или строить планы на будущее, не оглядываясь на то, что может произойти в результате полицейских рейдов 29 октября 1991 года.

И вот в июле 1994 года каждый хакер получил официальное обвинение – по почте. За эти годы у всех трех хакеров произошли существенные перемены в жизни.

Опустошенный крахом своего брака и выбитый из колеи налетом АФП, Mendax погрузился в глубокую депрессию. К середине ноября 1991 года он оказался в больнице.

Он ненавидел больницу, ее установленный распорядок и играющих в игры психиатров. В конце концов он сказал докторам, что хочет уйти. Может быть, он был безумен, но больница определенно делала его еще безумнее. Он покинул больницу и переехал в дом матери. Следующий год был худшим в его жизни.

Когда молодой человек уходит из дома – в особенности из дома не в меру властных родителей, – возвращение часто бывает для него очень сложным. Короткие посещения еще могут сработать, но постоянное совместное проживание, как правило, оказывается неудачным. Mendax продержался дома лишь несколько дней, а затем ушел. Он спал на открытом воздухе, на берегах рек и ручьев, на покрытых травой лугах – всюду, где природа подступала к одному из самых отдаленных пригородов Мельбурна. Иногда он перебирался поближе к городу, ночуя в таких местах, как заповедник Мерри-Крик.

В основном он обитал в лесу Шербрук в Национальном парке Данденонг-Рэйнджс. Из-за расположения парка на плоскогорье температура там для Мельбурна опускалась гораздо ниже обычного зимнего уровня. Летом житья не было от москитов, и Mendax иногда просыпался с опухшим от укусов лицом.

В течение шести месяцев после налета полиции Mendax не прикасался к компьютеру. Понемногу он начал восстанавливать свою жизнь с нуля. К тому времени, как он получил голубые полоски бумаги из АФП с двадцатью девятью обвинениями, в июле 1994 года, он жил в новом доме со своим ребенком. В течение всего переходного периода он постоянно разговаривал по телефону с Prime Suspect’ом и с Тгах’ом – как с друзьями и товарищами по борьбе, а не как с собратьями-хакерами. У Prime Suspect’a было немало своих проблем.

Занимаясь хакингом, Prime Suspect почти не употреблял наркотиков. Так, косячок время от времени, не больше. У него не было времени ни на наркотики, ни на девушек, ни на спорт, ни на что-то еще. После обыска он покончил с хакингом и начал накуриваться постоянно. В апреле 1992 он впервые попробовал экстази – и потратил следующие девять месяцев, пытаясь достичь того же состояния блаженства. Он не считал себя наркоманом, но наркотики, несомненно, заменили ему увлечение хакингом, и его жизнь вошла в особый ритм.

Нюхнуть «спида» или проглотить таблетку экстази в субботу вечером. Отправиться на рэйв. Протанцевать всю ночь, иногда по шесть часов кряду. Вернуться домой утром и все воскресенье отходить от наркоты. Торчать от травы несколько раз в неделю, чтобы заглушить растущую потребность в более дорогих наркотиках. В субботу все начинается сначала. Неделя туда, неделя сюда. Месяц за месяцем.

Танцы под техно расслабляли его. Танцы под кайфом полностью освобождали его мозг, помогали ему полностью погрузиться в музыку. Техно – это музыкальный нигилизм – никакого послания, никакой духовности. Быстрые, монотонные биты, синтезированные на компьютере, в которых нет ни вокала, ни какого бы то ни было другого присутствия человека. Ему нравилось ходить на техно-вечеринки в The Lounge, городской клуб, где люди танцевали сами по себе или небольшими свободными группками по четыре-пять человек. И все смотрели на видеоэкран, на котором бесконечный поток меняющихся разноцветных компьютерных геометрических фигур пульсировал в такт ритму.

Prime Suspect никогда не говорил матери, что он ходит на рэйвы. Для нее он ходил ночевать к приятелю. В промежутках между наркотиками он посещал свои компьютерные курсы в TAFE и работал в местном супермаркете, поэтому он мог позволить себе еженедельную таблетку экстази за $60, входной билет на рэйв за $20 и постоянный запас марихуаны.

Со временем наркотики становились все менее забавными. В одно из воскресений он потерял сознание от передозировки «спидом».

Большой облом. Хуже ему никогда не было. Пришла депрессия, а за ней и паранойя. Он знал, что полиция продолжает наблюдать за ним. Они следили за ним и раньше.

На полицейском допросе он узнал, что офицер из АФП последовал за ним на концерт AC/DC меньше, чем за две недели до обыска. На допросе ему сказали, что федералы просто хотели узнать, что у него за друзья, – и этот офицер увидел семерых тинейджеров, которые размахивали руками, трясли головами и орали, как и сам Prime Suspect.

Теперь Prime Suspect считал, что АФП снова следит за ним. Они снова придут за ним, хоть он и завязал с хакингом. Это было совершенно бессмысленно. Он знал, что эта мысль лишена логики, но никак не мог отделаться от нее.

Что-то плохое – очень плохое – могло произойти в любой день. Охваченный сильнейшим чувством рокового предчувствия, он впал в некую истерическую депрессию. Он считал, что не сможет предотвратить наступление мрачного ужасного события, которое еще раз сломает его жизнь, поэтому он обратился к одному из друзей с опытом подобных проблем. Друг привел Prime Suspect’a к психологу в больницу Остина. Prime Suspect решил, что лучше уж так решить все свои проблемы, чем изнурять себя каждый уик-энд. Он начал посещать консультации.

Психолог поставил его перед множеством нерешенных проблем. Смерть его отца. Его отношения с матерью. Как он стал интровертом и почему он никогда не мог легко общаться с людьми. Почему он занимался хакингом и как стал зависимым от него. Почему он стал употреблять наркотики.

В итоге двадцатиоднолетний Prime Suspect выбрался из этой ситуации освобожденным от наркозависимости. Хотя он не совсем отошел от потрясений, он все же был на пути к выздоровлению. Самым страшным было ожидание федеральных обвинений.

Тгах не смог так легко справиться со своей психологической нестабильностью. С 1985 года он страдал от приступов паники, но не хотел обращаться за помощью к профессионалам – он просто отмахивался от проблем. Но ситуация обострилась после того, как он попал в серьезную автокатастрофу. Он стал бояться выходить из дома в темное время суток. Он не мог заставить себя сесть за руль. Если же он оказывался в машине, ему приходилось бороться с непреодолимым желанием распахнуть дверь и выброситься на дорогу. В 1989 году местный терапевт направил его к психиатру, который попытался лечить растущие приступы тревоги фрикера с помощью гипноза и техник релаксации.

Болезнь Тгах’а переросла в полномасштабную агорафобию – боязнь открытых пространств. Когда он позвонил в полицию в октябре 1991 – лишь за несколько дней до рейда АФП, – его состояние настолько ухудшилось, что он не мог без страха выйти из собственного дома.

Изначально он позвонил в местную полицию, чтобы сообщить о том, что другой фрикер угрожает ему смертельной расправой. Но где-то в ходе разговора он перешел к рассказу о собственной фрикерской и хакерской деятельности. Он не собирался сдаваться полиции, но чем больше он говорил, тем больше он хотел сказать. Так много вещей тяжким грузом лежало у него на душе. Он знал, что Prime Suspect, возможно, был выслежен из NorTel в результате того, что Mendax сам едва не попался в этой системе. Кроме того, Mendax и Prime Suspect проявляли безумную активность, вторгаясь в невероятное количество систем, будто сами хотели, чтобы их поймали.

Был еще план у Prime Suspect’a – написать разрушительного червя, который стирал бы системы по мере вторжения в них. По сути, никакого плана не существовало, это была просто мысль, высказанная Prime Suspect’ом по телефону. Тем не менее она испугала Тгах’а. Он начал думать, что International Subversive зашли слишком далеко, и хотел выбраться оттуда.

Он попробовал завязать с фрикингом и даже дошел до того, что попросил Telecom перекинуть его телефонный номер на другой коммутатор, который, как он знал, не позволит ему звонить, не оставляя следов. Тгах рассудил, что если он будет знать, что его смогут проследить, он прекратит заниматься фрикингом и хакингом.

На какое-то время это его остановило. Но зависимость была слишком сильной, и вскоре он снова вернулся к этому занятию, невзирая на риск. Он тайно провел телефонный провод с телефона своей сестры, который был подсоединен к прежнему коммутатору. Неспособность перестать заниматься этим заставляла Тгах’а чувствовать свою слабость и вину, его тревога нарастала. Возможно, угрозы смерти поставили его на грань отчаяния. Он не мог ясно осознать, почему он сдался полиции. Просто так случилось.

Полиция штата Виктория уведомила АФП. Федеральные детективы, должно быть, колотили себя по затылкам от бессилия. Это было второе крупное хакерское дело в Австралии после Realm, и они надеялись самостоятельно раскрутить его. У них уже были адреса, имена, номера телефонов. Они прошли через все судебные препоны, чтобы получить разрешение на прослушивание телефонных линий. Прослушивание было установлено и запущено, фиксировался каждый взломанный компьютер, каждый новый заговор, каждое слово, сказанное друг другу хакерами. И вдруг один из фигурантов идет и сдается в полицию. Да еще не туда, куда надо, а в полицию штата. Одним ударом хакер поставил под угрозу все двенадцатимесячное расследование в рамках операции «Погода».

Федералам нужно было сделать все очень быстро. Если Тгах предупредит остальных о том, что он звонил в полицию, они смогут уничтожить свои записи, компьютерные файлы – все доказательства, которые АФП надеялась получить во время налета.

Когда федералы накрыли всех троих хакеров, Mendax и Prime Suspect отказались давать показания посреди ночи. Но Тгах отвечал на вопросы полиции у себя дома в течение нескольких часов.

Он рассказал своим товарищам по IS, что полиция пригрозила отвезти его в свою штаб-квартиру, – а ведь они знали, что он боится выходить из дома. Эта перспектива настолько ужаснула его, что он заговорил.

Prime Suspect и Mendax не знали, как много Тгах рассказал федералам, но они не верили, что он мог сдать их с потрохами. Кроме всего остального, он не был посвящен в большинство хакерских подвигов своих коллег. Они не старались исключить Тгах’а, просто он не был искушенным хакером и поэтому не участвовал во многих их предприятиях.

В действительности, единственная важная вещь, которую сообщил Тгах полиции, заключалось в том, что, по его мнению, двое других хакеров IS достигли невероятных высот как раз перед арестом. Он говорил, что Mendax и Prime Suspect стали хакерами «огромного масштаба, невиданного масштаба – такого уровня еще никто не достигал». АФП очень заинтересовалась этим сообщением.

После обысков Тгах сказал Mendax’y, что АФП пыталась завербовать его в качестве информатора. Тгах даже сказал, что они предлагали ему новую компьютерную систему, но он не подписался. Еще он сказал, что АФП вроде как продолжает следить за International Subversive. Федералы узнали о том, что Mendax попал в больницу, и заволновались. Его душевное расстройство могло помешать успеху дела.

По поводу обысков Тгах сказал Mendax’y, что в полиции почувствовали, что у них нет выбора. Их позиция была следующей: вы так много наворотили, мы должны остановить это. Вы взломали столько систем, что это уже вышло из-под контроля.

Так или иначе, но к декабрю 1991 года Mendax по совету юриста согласился на разговор с полицией. Mendax’a допрашивал сам Кен Дэй, и хакер, не скрывая, рассказал ему обо всем, что сделал. Правда, он отказался впутывать в это дело Тгах’а и Prime Suspect’a. В феврале 1992 Prime Suspect последовал его примеру и согласился на два допроса. Он тоже был осторожен насчет своих приятелей хакеров. Mendax’a тоже еще раз допросили в феврале 1992-го, а Тгах’а – в августе.

Психическое состояние Тгах’а после обыска оставалось неустойчивым. Он обратился к другому врачу. Психиатрическая служба больницы оказывала ему помощь на дому. Доктор прописал ему лекарства.

Трое хакеров продолжали общаться по телефону. Иногда они встречались лично. Один или другой мог выпасть из поля зрения на какое-то время, но вскоре возвращался в круг единомышленников. Они помогали друг другу и продолжали питать глубокую неприязнь к властям.

Когда им по почте пришли обвинения, они созвонились, чтобы сравнить их. Mendax высказал свои мысли по телефону Prime Suspect’y:

– По-моему, мне нужен адвокат.

– Да. У меня уже есть. Он подыскал и барристера.[p159]

– И как они? – спросил Mendax.

– Не знаю. Думаю, да. Адвокат работает в Legal Aid. Я встречался с ними только пару раз.

– Ага, – Mendax замолчал. – А как их зовут?

– Джон Мак-Лафлин и Борис Кайзер. Они защищали Electron’a.

Тгах и Prime Suspect решили признать себя виновными. Как только они увидели сокрушительные доказательства: перехваченные данные, записи прослушивания телефонных разговоров, данные, конфискованные во время обысков, около дюжины показаний свидетелей из взломанных ими систем, трехсотстраничный доклад Telecom, – они подумали, что лучше во всем сознаться. По крайней мере, они смогут получить некоторый кредит в глазах судьи тем, что сотрудничали с полицией на допросах и сразу признали свою вину, чем сэкономили суду время и деньги.

Но Mendax решил оспорить обвинения. Он изучил дело Pad’a и Gandalf’a и его подоплека выглядела предельно ясно: признай себя виновным и сядешь в тюрьму, борись – и сможешь уйти свободным.

Между серединой 1994-го и 1995 годом Генеральная прокуратура так перетасовала обвинения, что все первоначальные обвинения против Тгах’а, выдвинутые в июле 1991-го, растаяли в свете шести новых, появившихся в 1995 году на Валентинов день. В это же время против Mendax’a и Prime Suspect’a тоже были выдвинуты новые обвинения – в основном за проникновение в компьютер Telecom.

К маю 1995 года на троих хакеров приходилось в целом 63 обвинения: 31 против Mendax’a, 26 на долю Prime Suspect’a и 6 против Тгах’а. Кроме того, NorTel заявил об ущербе в результате деятельности хакеров на общую сумму около $160 000 – и компания рассчитывала получить компенсацию со стороны ответчиков. Австралийский национальный университет заявил об ущербе на сумму $4200.

Большинство обвинений базировалось на получении незаконного доступа к коммерческой и другой информации и изменении или уничтожении данных в многочисленных компьютерах. Уничтожение данных было продиктовано не злым умыслом – в основном оно было связано с уничтожением доказательств деятельности хакеров. Но все трое хакеров также обвинялись в некоей форме «подстрекательства». Обвинение заявило, что статьи в журнале International Subversive повлекли за собой распространение информации, могущей побудить других к хакингу и фрикингу.

4 мая 1995 года Mendax сидел в офисе своего защитника Пола Голбалли [Paul Galbally]. Они обсуждали предварительные слушания, назначенные на следующий день.

Голбалли был молодым, но уважаемым членом самой известной и уважаемой в Мельбурне семьи юристов. Его генеалогическое древо можно было изучать, как справочник «Кто есть кто» в юридической системе. Его отец, Фрэнк Голбалли, был одним из самых знаменитых адвокатов Австралии по уголовным делам. Его дядя, Джек Голбалли, был известным юристом, министром правительства лейбористов Джона Кейна-старшего, а позже лидером оппозиции парламента Виктории. Его дед со стороны матери, сэр Норман О'Брайан, был судьей Верховного суда, так же как и его дядя с материнской стороны, сын сэра Нормана. Голбалли были скорее династией, а не семьей юристов.

Не желая почивать на лаврах своей семьи, Пол Голбалли работал в тесном, побитом временем офисе без окон в подвальном этаже здания на Уильям-стрит, построенного в 70-е годы. Он занимался исключительно адвокатской деятельностью. Ему больше нравилось спасать людей от тюрьмы, чем отправлять их туда. Работая в тесном контакте с обвиняемым, он всегда находил смягчающие обстоятельства, которые упустило обвинение. Он в каждом видел человека, неважно, в какой степени, и это только говорило в его пользу.

Его жизненные ориентиры отражали образ семьи Голбалли – людей, победивших жизненные обстоятельства. Эта семья была похожа на любую простую семью Австралии. Католики. Ирландцы. Болельщики футбольной команды Collingwood. И само собой, эта семья была очень большой. Пол был одним из девяти детей, его отец тоже вырос в большой семье.

Тридцатичетырехлетний специалист по уголовному праву ничего не знал о компьютерных преступлениях, когда Mendax впервые появился в его офисе. Длинноволосый безработный юнец объяснил, что сможет предложить в качестве гонорара только то, что согласится заплатить Комиссия по юридической помощи штата Виктория – эти слова Голбалли часто приходилось слышать в своей практике. Он согласился.

«Голбалли и О'Брайан» имели очень заслуженную репутацию как юридическая фирма по уголовным делам. Но у преступников, как правило, никогда не водились большие деньги. Большие коммерческие юридические фирмы могли иногда заниматься уголовными делами, но они покрывали любые финансовые неудобства другой, более прибыльной правовой работой. Проталкивание бумаг для Western Mining Corporation могло помочь оплатить содержание шикарных застекленных офисов на пятом этаже. Защита вооруженных грабителей и наркоманов – нет.

Встреча между Mendax’ом и Голбалли 4 мая должна была продлиться около часа. Хотя Mendax должен был предстать на предварительных слушаниях вместе с Prime Suspect’ом на следующий день, именно адвокату Prime Suspect’a Борису Кайзеру отводилась роль распорядителя шоу. Prime Suspect сказал Mendax’y, что ему удалось получить полную поддержку Legal Aid, чего не смогли добиться Голбалли и Mendax. Поэтому Mendax’y и предстояло пройти через слушания без адвоката.

Mendax’y было наплевать. Оба хакера знали, что им предстоит. Их главной целью было дискредитировать заявление обвинения об ущербе – особенно претензии NorTel.

Во время разговора Mendax’a с Голбалли настроение в офисе было бодрым. Mendax чувствовал себя оптимистично. Затем раздался телефонный звонок. Это был Джефф Четтл [Geoff Chettle], юрист из Генеральной прокуратуры. Пока он разговаривал с Голбалли, Mendax смотрел, как лицо его защитника постепенно мрачнеет. Наконец, положив трубку, Голбалли посмотрел на Mendax’e серьезным удрученным взглядом.

– Что случилось? В чем дело? – спросил Mendax.

Голбалли вздохнул прежде чем ответить.

– Prime Suspect решил стать государственным свидетелем против тебя.

Это была ошибка. Mendax точно знал. Все это было одной большой ошибкой. Возможно, Четтл и Генеральная прокуратура неправильно поняли слова Prime Suspect’a. Может быть, его адвокаты что-то напутали. Неважно. В любом случае это ошибка.

В офисе Голбалли Mendax отказался верить в то, что Prime Suspect действительно решил свидетельствовать против него. Во всяком случае до тех пор, пока он своими глазами не увидит подписанные им показания. В эту ночь он сказал одному приятелю: «Посмотрим. Может быть, Четтл просто играет».

Но Четтл вовсе не играл.

Вот они – свидетельские показания – прямо перед ним. Подписанные Prime Suspect’ом.

Mendax стоял рядом с залом заседаний в Городском суде Мельбурна, пытаясь объединить два факта. Во-первых, это был один из его четырех-пяти самых близких друзей. Друг, с которым он делил свои самые большие хакерские секреты. Друг, с которым он всего неделю назад вместе болтался по городу.

Вторым фактом стали показания на шести страницах, подписанные Prime Suspect’ом и Кеном Дэем в штаб-квартире АФП в 13 часов 20 минут днем раньше.

Оба факта никак не выходили у него из головы, борясь друг с другом.

Когда Голбалли приехал в суд, Mendax отвел его в сторону, чтобы детально изучить показания. С точки зрения оспаривания ущерба это не было полным поражением. Prime Suspect, конечно, вообще надеялся избежать обвинения в ущербе. Он мог затронуть множество вопросов, но не стал делать этого. Mendax уже признал вину по большинству из 31 пункта своего обвинительного акта. И он уже рассказал полиции довольно много о своих приключениях в телефонных коммутаторах Telecom.

Тем не менее Prime Suspect как следует поработал в своих показаниях над проникновением в Telecom. Компания принадлежала государству, поэтому суд будет рассматривать фрикинг с коммутаторов Telecom не как обман компании, а как обман всего Содружества. Почему офис Генерального прокурора решил отложить слушания по иску Telecom, первоначально назначенные на февраль 1995 года? Из-за того что Prime Suspect именно тогда дал показания АФП как государственный свидетель? Mendax подозревал именно это. Больше не оставалось никаких сомнений.

Ближайшим испытанием должны были стать предварительные слушания в Городском суде Мельбурна. Не было и речи о том, чтобы Борис Кайзер вступил в борьбу против главного свидетеля обвинения – менеджера информационных систем NorTel. Голбалли пришлось самому проводить перекрестный допрос – нелегкая задача, учитывая сложные технические аспекты дела.

Как только Mendax занял свое место в зале суда, он сразу же увидел Prime Suspect’a. Mendax, не мигая, пристально и твердо посмотрел в глаза своему бывшему другу. Prime Suspect ответил ему невидящим взглядом, затем отвел глаза. На самом деле, даже если бы Mendax захотел ему что-то сказать, он бы не смог. Как государственный свидетель Prime Suspect обладал неприкосновенностью на все время процесса.

Начали появляться юристы. Представитель Генерального прокурора Андреа Павлека [Andrea Pavleka] вошла в зал суда, моментально усилив напряженность в помещении без окон.

Она произвела впечатление на публику. Высокая, стройная и длинноногая, с коротко стрижеными льняными кудрявыми волосами, учительскими очками на прелестном носике и заразительным смехом, Павлека не столько вошла в зал суда, сколько впорхнула в него. Ее сияющее лицо просто лучилось счастьем. Как жаль, подумал Mendax, что она не на моей стороне.

Судебное заседание началось. Prime Suspect встал со скамьи подсудимых и признал свою вину по 26 пунктам обвинения в компьютерных преступлениях.

В ходе судебного разбирательства его адвокат Борис Кайзер сказал суду, что его клиент оказал помощь полиции, включая тот факт, что он сообщил АФП о проникновении хакеров в коммутаторы Telecom. Он также сказал, что Telecom не верил (или не хотел верить), что его коммутаторы подверглись такой опасности. Когда Кайзер во всеуслышание вещал, каким образцовым гражданином является его клиент, Кен Дэй, сидя среди публики, закатил глаза.

Судья Джон Тобин [John Tobin] согласился отпустить Prime Suspect’a под залог. Слушание по его делу переносилось на более позднюю дату.

С Prime Suspect’ом все было ясно. Всеобщее внимание переместилось на дело Mendax’a. Представляющий обвинения Джефф Четтл встал, вызвал свидетеля – менеджера NorTel, который прилетел из Сиднея, – и задал ему несколько разогревающих вопросов.

Четтл мог умиротворять людей – или потрясать их – как ему было угодно. Его немолодое обветренное лицо с коротким ежиком волос как нельзя более соответствовало низкому рокочущему голосу. Острый взгляд и сдержанные несуетливые манеры Четтла резко контрастировали с претенциозностью многих адвокатов. Возможно потому, что он явно плевать хотел на традиции XIX века, Четтл всегда ухитрялся выглядеть не совсем уместно в традиционных мантии и парике. Всякий раз, как он вставал, черный капюшон соскальзывал с его узких плеч. Парик сидел на нем набекрень. Он постоянно поправлял его, прилаживая на соответствующее место, как нашкодивший школьник. В суде Четтл выглядел так, словно он вот-вот сорвет заплесневелые атрибуты своей профессии, закатает рукава и ринется в драку. Он производил такое впечатление, будто ему больше по душе находиться в пабе или на футбольной трибуне.

Менеджер NorTel занял свое место. Четтл задал ему несколько вопросов, чтобы продемонстрировать суду, что его свидетель вполне компетентен, поддерживая требование компании о возмещении убытков на $160 000. Выполнив свою задачу, Четтл сел на место.

Немного нервничая, Пол Голбалли встал во весь рост – более шести футов – и поправил пиджак. На нем был темно-зеленый костюм – настолько темный, что казался почти черным, – с узкими лацканами и узким галстуком в стиле шестидесятых. Он посмотрел вокруг притворно непонимающим взглядом, свойственным только юристам, а затем перевел глаза на судей.

Вначале Голбалли запинался и выглядел неуверенным в себе. Возможно, он потерял самообладание из-за технических сложностей вопроса. Файлы WMTP. Файлы UTMP. Аудит РАССТ. Архитектура сети. IP-адреса. Он должен был стать экспертом в компьютерах буквально за ночь. Встревоженный Mendax начал передавать ему записки – о чем спросить, как объяснить, что то или иное означает. Постепенно Голбалли вошел в ритм перекрестного допроса.

Во время допроса кто-то из зала суда подошел сзади к Mendax’y, сидевшему на скамье в первом ряду, и передал ему записку через плечо. Mendax развернул записку, прочитал ее, а затем повернулся, чтобы улыбнуться ее автору. Им был Electron.

К тому времени, как Голбалли закончил, он вдребезги разнес большинство из доказательств менеджера NorTel. Развив бешеную энергию при допросе свидетеля, он вынудил менеджера NorTel признать, что тот не так уж много знает об этом инциденте с хакерами. Оказалось, что он даже не работал в компании, когда все это случилось. Его показания, данные под присягой, в значительной степени основывались на информации из вторых рук, а именно: эти показания лежали в основе заявления компании об ущербе в $160 000. Более того, любой присутствующий на суде мог понять, что менеджер NorTel слабо разбирается в технических проблемах безопасности систем Unix и, возможно, не мог бы даже сделать детальное техническое заключение об инциденте, если бы уже служил в компании в 1991 году. К концу перекрестного допроса сложилось впечатление, что Голбалли знает о Unix больше, чем менеджер NorTel.

Когда Джефф Четтл встал, чтобы в свою очередь допросить свидетеля, ситуация была безнадежной. Менеджер вскоре покинул свидетельское место. По мнению Mendax’a, менеджер NorTel исчерпал кредит доверия.

Заседание суда было перенесено на 12 мая.

После суда Mendax слышал, как Джефф Четтл многозначительно сказал о свидетеле из NorTel: «Этот парень выбыл из команды».

Все же это смахивало на пиррову победу Mendax’a. Его защитник нокаутировал свидетеля NorTel, но там, откуда он пришел, были и другие. На полное заседание суда обвинение могло запросто вызвать настоящего профессионала NorTel из Канады, где и был подготовлен 676-страничный отчет об инциденте силами Чарльза Фергюсона и других членов команды безопасности NorTel. Такие свидетели знают, как работает система Unix, и им не понаслышке известно о вторжениях хакеров. Это намного усложнит ситуацию.

Когда через неделю Mendax вернулся в суд, ему было назначено предстать перед Окружным судом штата Виктория, как и предполагалось.

Позже Mendax спросил у Голбалли о возможности выбора: иметь ли дело с полным составом суда или заявить о своей виновности, как двое других хакеров IS. Он хотел знать, как поведет себя в этом случае Генеральная прокуратура. Сохранят ли они свою непримиримую позицию, если он признает свою вину? Может быть, поражение менеджера NorTel на предварительном слушании заставит их пойти на попятную?

Пол вздохнул и покачал головой. Прокурор стоял насмерть. Он намеревался отправить Mendax’a в тюрьму.

Андреа Павлека, яснолицая девушка из Генеральной прокуратуры, лучившаяся счастьем, жаждала крови.

Месяц спустя, 21 июля 1995 года, Prime Suspect прибыл для вынесения приговора в Окружной суд.

Prime Suspect был в напряжении. Он встал рано утром, чтобы убедиться, что его выходной костюм в порядке. Мать приготовила ему плотный завтрак. Тосты, бекон и яйца – все так, как он любит. На самом деле он предпочитал пищу из Мак-Дональдса, но он никогда не говорил об этом матери.

Зал суда был уже переполнен. Газетные репортеры, телеграфные агентства, несколько телеканалов. Были и другие люди, очевидно, ожидавшие своей очереди в суд.

Кен Дэй в темном костюме в мелкую полоску расположился рядом с местом прокурора в зале суда и что-то печатал в своем ноутбуке. Рядом с ним сидел Джефф Четтл. Защитник Prime Suspect’a Борис Кайзер просматривал бумаги в другом углу.

Mendax сидел в заднем ряду и смотрел на своего бывшего друга. Он хотел услышать приговор Prime Suspect’y, потому что, в соответствии с принципом равного наказания за одинаковые правонарушения, решение по делу самого Mendax’a будет подобно исходу дел его товарищей. Хотя Prime Suspect мог рассчитывать на некоторое снисхождение за то, что оказал содействие полиции.

Кучка друзей Mendax’a – ни один из них не принадлежал к компьютерному подполью – просочилась внутрь. Мать хакера в беспокойстве разговаривала с ними. Заседание было объявлено, все расселись по местам. Так вышло, что первым слушалось другое дело. На скамью подсудимых взошел высокий седой мужчина лет сорока пяти с такими голубыми глазами, что это производило демоническое впечатление. Репортеры раскрыли блокноты, a Prime Suspect попытался вообразить, какое преступление мог совершить этот изысканно одетый человек.

Приставание к ребенку.

Этот мужчина не просто приставал к ребенку, он домогался своего собственного сына. В родительской спальне. Несколько раз. В Пасхальное воскресенье. Его сыну было тогда меньше десяти лет. Вся семья была в шоке. Мальчик был так напуган и перенес такую психологическую травму, что был не в состоянии давать показания.

И за все это, по словам судьи Рассела Льюиса [Russell Lewis], обращенным к присяжным, этот человек не испытывал угрызений совести. С важным лицом судья приговорил его к минимальному тюремному сроку за подобные преступления – пять лет и девять месяцев.

Затем судебный чиновник огласил дело Prime Suspect’a.

Сидя в глубине зала суда, Mendax поразился странности ситуации. Как может правосудие уравнять насильника детей и хакера? И все же их обоих судят одного за другим в одном и том же зале Окружного суда.

Борис Кайзер вызвал вереницу свидетелей, каждый из которых рассказывал о нелегкой жизни Prime Suspect’a. Один из них, очень уважаемый психолог Тим Уотсон-Мунро [Tim Watson-Munro], поведал о лечении Prime Suspect’a в больнице Остина и поднял вопрос об ограниченной свободе выбора. Он написал для суда официальное заключение по этому поводу.

Судья Льюис моментально отреагировал на заявление о том, что хакинг – это зависимость. Он громогласно, на весь зал суда, поинтересовался, не напоминает ли присутствующим хакерская деятельность Prime Suspect’a «укол героина».

Кайзер уже прочно встал на свою обычную позицию ведения защиты. Для начала он раскритиковал АФП за то, что они так долго тянули, прежде чем выдвинуть обвинения против его клиента.

«Дело этого парня подлежало разбирательству в срок от шести до двенадцати месяцев после его задержания. Мы словно находимся в США, где человек совершает убийство в двадцать лет, Верховный суд отвергает его апелляцию, когда ему исполняется тридцать, а казнят его в сорок – за преступление, которое он совершил, когда ему было всего двадцать лет».

С большим душевным подъемом Кайзер заметил, что со времени обыска Prime Suspect уже прожил двадцать процентов своей жизни. Затем в его голосе зазвучали возвышенные нотки:

– Этот молодой человек был лишен всякой поддержки в переходном возрасте. Он не рос, он дрейфовал… Его мир был так ужасен, что он погрузился в мир фантазий. Он не знал другого способа общения с людьми. Хакинг стал для него физической зависимостью… Если бы он не вышел в киберпространство, чем бы он мог заняться? Поджигать? Грабить? Обратите внимание на его псевдоним. «Первый подозреваемый». Это предполагает некую власть – и несет угрозу. Этот мальчик не имел никакой власти в своей жизни – он обретал ее, сидя за компьютером.

Кайзер не только призвал судью отказаться от мыслей о тюрьме и общественных работах, он просил его не выносить официального приговора.

Юристы обвинения посмотрели на Кайзера так, словно он неудачно пошутил. АФП месяцами выслеживала этих хакеров и почти три года готовила дело против них. А теперь адвокат серьезно говорит о том, чтобы один из главных фигурантов ушел практически безнаказанным, даже без вынесения официального приговора. Это было слишком.

Судья удалился для вынесения приговора. Когда он вернулся, то был краток и говорил только по существу. Никакой тюрьмы. Никаких общественных работ. Официальное обвинение по 26 пунктам. Залог в $500 на три года хорошего поведения. Конфискация уже устаревшего компьютера Apple, изъятого полицией во время обыска. И возмещение убытков Австралийскому национальному университету в размере $2100.

На красном и потном от напряжения лице Prime Suspect’a появилось облегчение. Его друзья и родственники улыбались друг другу.

Затем Четтл попросил судью высказать свое мнение по поводу того, что он назвал «вопросом сотрудничества». Он хотел, чтобы судья сказал, что если бы Prime Suspect не согласился стать государственным свидетелем, его приговор был бы гораздо суровее. Генеральная прокуратура укрепляла свои позиции по отношению к своей главной мишени – Mendax’y.

Но судья Льюис заявил, что в этом случае сотрудничество не сыграло никакой роли.

Выходя из зала суда, Mendax вдруг почувствовал тоску. Для него это была хорошая новость, но победа оказалась пустышкой.

Он думал о том, что Prime Suspect разрушил их дружбу и взамен не получил ничего.

Через два месяца после суда над Prime Suspect’ом, Trax появился в другом зале Окружного суда, чтобы выслушать свой приговор после признания своей вины по шести пунктам обвинения в хакинге и фрикинге. Несмотря на то, что он принимал лекарства, чтобы обуздать свое беспокойство в те моменты, когда ему приходилось находиться вне дома, он очень нервничал, сидя на скамье подсудимых.

Поскольку его обвинение состояло из наименьшего количества пунктов из всех IS-хакеров, Тгах надеялся, что дело не дойдет даже до протокольной записи об осуждении. Удастся ли его адвокату успешно провести защиту – это был другой вопрос. Защитник Тгах’а без конца путался в своих бумагах (казалось, что он так и не сумел разложить их в нужном порядке), говорил довольно бессвязно, повторял одно и то же снова и снова, топчась в своих аргументах на одном месте. Его голос напоминал громкий скрежет рашпиля – это так раздражало судью, что он строго приказал адвокату говорить потише.

В неформальной беседе до суда Джефф Четтл сказал Mendax’y, что, по его мнению, судья Мервин Кимм [Mervyn Kimm] едва ли позволит Тгах’у уйти безнаказанным. Судья Кимм считался крепким орешком. Если бы какой-нибудь букмекер принимал ставки на исход вверенного ему разбирательства, все шансы были бы на стороне обвинения.

Но 20 сентября 1995 года судья показал, что он не настолько предсказуем. Принимая во внимание все обстоятельства, включая приговор Prime Suspect’y и историю душевного расстройства Тгах’а, он не стал приговаривать Тгах’а к наказанию, ограничившись установлением залога в обеспечение хорошего поведения в $500 сроком на три года.

При вынесении приговора судья Кимм сказал нечто поразительно верное для судьи с крайне незначительным знанием духа хакеров. Строго заявив, что он не намерен умалять серьезность преступлений, он сказал суду, что «факторы конкретного и общего устрашения имеют небольшое значение в определении вынесенного решения». Возможно впервые в Австралии судья признал, что фактор устрашения крайне незначителен, когда речь идет о хакинге и связанном с ним психическом нездоровье.

Исход дела Тгах’а был также благоприятен для Mendax’a. 29 августа 1995 года он признал себя виновным по девяти пунктам обвинения в компьютерных преступлениях и невиновным по всем остальным пунктам. Почти год спустя, 9 мая 1996 года, он признал себя виновным еще по двенадцати пунктам и невиновным по шести. Обвинение опустило все остальные пункты.

Mendax хотел оспорить эти шесть спорных обвинений, затрагивающих Австралийский национальный университет, RMIT, NorTel и Telecom, потому что чувствовал, что в этом случае закон на его стороне. На самом деле закон крайне туманно трактовал обстоятельства по этим пунктам. Настолько туманно, что Генеральная прокуратура и адвокаты Mendax’a пришли к соглашению о том, что вопросы по этим обвинениям следует рассмотреть в Верховном суде штата Виктория.

В представлении дела обе стороны просили Верховный суд вынести постановление не по самому судебному делу, но по статье закона. Защита и обвинение составили согласительное заявление по фактам из дела и, в сущности, просили Верховный суд использовать это заявление как некий прецедент. Предполагалось, что это постановление Верховного суда должно прояснить тончайшие нюансы в законе не только по этому делу, но и по всем подобным делам в будущем.

Дело, заявленное к рассмотрению Верховным судом, – не совсем обычный случай. Трудно представить себе судебное дело, где защита и обвинение приходят к единому мнению по многим вопросам. Но хакерские обвинения Mendax’a представляли собой идеальный случай, и вопросы, вынесенные на рассмотрение Верховного суда штата Виктория в конце 1996 года, были решающими для всех хакерских дел в Австралии в будущем. Что означает «получить доступ» в компьютер? Можно ли говорить о доступе, если кто-то проник в компьютер без использования пароля? А если он или она использовали имя пользователя guest и пароль guest?

Возможно, самым важным вопросом был следующий: можно ли вести речь о «получении доступа» к данным, содержащимся в компьютере, если кто-то способен увидеть эти данные, но фактически их не видит или ему не удается их увидеть?

Классический пример этого состоит в отягчающей версии компьютерного преступления: доступ к коммерческой информации. Если, например, Mendax вошел в компьютер NorTel, в котором хранится чрезвычайно важная коммерческая информация, но на самом деле не прочитал ни одного файла, его обвинят в «получении доступа» или в «получении доступа к коммерческой информации»?

Главный судья Окружного суда согласился с заявлением по делу и направил его на рассмотрение полным составом Верховного суда. Юристы обеих сторон участвовали в деле наряду с судьями Фрэнком Винсентом [Frank Vincent], Кеннетом Хэйном [Kenneth Hayne] и Джоном Колдри [John Coldrey].

30 сентября 1996 года Mendax приехал в Верховный суд, где уже собрались все юристы – кроме его барристера. Пол Голбалли без конца посматривал на часы, в то время как юристы обвинения раскладывали горы бумаг – плоды месяцев подготовки. Голбалли нетерпеливо мерил шагами роскошный ковер в вестибюле Верховного суда. Барристера все не было.

Барристер Mendax’a без устали работал над его делом так, словно это было дело на миллион долларов. Тщательно изучив судебные прецеденты не только Австралии, Великобритании и США, но и всех стран западной демократии, он приобрел значительную компетентность в области законов по компьютерным преступлениям. В итоге он пришел к такой степени понимания юридических, философских и лингвистических аспектов проблемы, какой иные юристы добиваются всю свою карьеру.

Но где же он? Голбалли уже в пятый раз за последние пять минут звонил по мобильному телефону в свой офис. И новости, которые он услышал, были неутешительными. Ему сообщили, что его помощник заработал истощение на нервной почве. Он не сможет присутствовать на суде.

Голбалли почувствовал, что седеет.

Когда судебное заседание было открыто, Голбалли пришлось встать и объяснить трем самым главным судьям Австралии, почему защита просит двухдневной отсрочки. Джефф Четтл, будучи абсолютным профессионалом, поддержал ходатайство. Хотя эта просьба была не из легких. Время Верховного суда – это крайне ценная и дефицитная вещь. К счастью, перенос дела был одобрен.

Голбалли получил ровно два дня, чтобы найти помощника, который был бы достаточно хорош, настолько свободен и сообразителен, чтобы усвоить огромное количество технической информации в короткое время. Он нашел Эндрю Тинни [Andrew Tinney].

Тинни работал круглосуточно, и к среде 2 октября он был готов. В очередной раз все юристы и хакер собрались в суде.

Но на этот раз дело не заладилось по вине судей. Они велели обеим сторонам провести целый час или около того, объясняя, почему вообще Верховный суд должен выносить заключение по этому делу. Юристы с удивлением переглядывались. Да о чем это они толкуют?

Выслушав короткие аргументы обеих сторон, судьи удалились для вынесения вердикта. Когда они вернулись, судья Хейн зачитал детальное постановление, в котором речь, в сущности, шла о том, что судьи отказываются слушать дело.

По мере того, как судья говорил, становилось ясно, что судьи Верховного суда отказываются рассматривать не только это дело: они не будут рассматривать никаких уголовных дел и в будущем. Ни о компьютерных преступлениях. Ни об убийствах. Ни о мошенничествах. Ни о чем. Они направили послание судьям Окружного суда: не посылайте нам никаких дел, за исключением особых обстоятельств.

Джефф Четтл тяжело опустился на стул, закрыв лицо руками. Пол Голбалли выглядел ошеломленным. Эндрю Тинни готов был прыгнуть со своего стула с криком: «Я угробил два дня на это дело! Вы должны рассмотреть его!» Даже спокойная, невозмутимая и непрошибаемая дама из офиса Генерального прокурора Лесли Тейлор [Lesley Taylor], сменившая на этом посту Андреа Павлека, казалась изумленной.

Это решение имело огромные последствия. Судьям из более низких судебных инстанций навсегда запретили направлять дела в Верховный суд для прояснения точки зрения закона. Mendax вошел в историю судопроизводства, но не так, как он ожидал.

Дело Mendax’a вернулось в Окружной суд.

Он надеялся довести дело до суда в его прежнем виде, но бюджет Legal Aid сильно урезали как раз в это время, и он знал, что у него мало шансов получить достаточно средств, чтобы иметь возможность оспорить обвинения. Это сокращение бюджетных ассигнований заставляло бедных объявлять о своей виновности, оставляя правосудие только для богатых. Хуже того, он чувствовал, что если он признает свою вину, это будет несправедливостью не только в отношении его собственного дела, но и по отношению ко всем будущим хакерским делам. При отсутствии ясности в толковании закона, – которую отказались предоставить судьи, – или решения судей по ключевому вопросу, как в деле Wandii, Mendax считал, что хакерам не стоит рассчитывать на справедливость ни со стороны полиции, ни со стороны судов.

5 декабря 1996 года Mendax признал свою вину по оставшимся шести пунктам. Ему предстояло быть осужденным по всем обвинениям.

В суде в этот день было спокойно. Джефф Четтл отсутствовал. Вместо него дело обвинения вела невозмутимая Лесли Тэйлор. Пол Голбалли выступал за самого Mendax’a. В первых рядах мест для публики сидел Кен Дэй с непроницаемым лицом. Он выглядел немного уставшим. Electron осторожно проскользнул в задние ряды и сдержанно улыбнулся Mendax’y.

Волосы Mendax’a были убраны назад в свободный хвост. Он моргал и хлопал глазами какое-то время, словно внезапно вышел из темноты в ярко освещенный с белыми стенами зал суда.

В кресле восседал судья Росс собственной персоной – краснолицый мужчина в годах с выдающейся нижней челюстью и кустистыми седыми бровями. Сначала он с неохотой взялся за это дело. По его мнению, его должен был рассматривать один из прежних судей – судья Кимм или судья Льюис. До того, как он вошел в зал суда в то утро, он даже не был знаком с их вердиктами.

Лесли Тэйлор резюмировала наказания, определенные для двух других хакеров. Но, казалось, что судья вовсе не пришел от них в восторг. В конце концов он объявил, что рассмотрит дело. «Двое судей решили эту проблему, так почему же третий не сможет? Он сделает это как следует».

Голбалли согласился. Но по мере развития процесса его все больше охватывала тревога: дела шли не так, как он ожидал. Судья Росс ясно дал понять, что лично он отправил бы подсудимого за решетку, хотя бы и условно. Единственное, что могло спасти Mendax’a от тюрьмы, заключалось в принципе равного приговора. Prime Suspect и Trax совершили подобные преступления, поэтому и Mendax’y должны были вынести подобный же приговор.

Росс «выказал некоторое удивление» по поводу позиции судьи Льюиса в вердикте по делу Prime Suspect’a. Насчет принципа равенства он сказал Лесли Тейлор, что порой его «возмущают наказания, наложенные некоторыми судьями». Он спросил ее о возможности не соблюдать правило равенства приговора.

Он сказал суду, что не стал читать распечатки прослушивания телефонных разговоров в материалах дела. В действительности он прочитал только краткое изложение дела. Когда Тейлор упомянула International Subversive, он спросил у нее, что это такое.

Затем он спросил, как пишется слово phreak.

В этот же день, когда судья Росс ознакомился с постановлениями других судей, он вынес по делу Mendax’a вердикт, подобный вердикту Prime Suspect’a, – приговор по всем пунктам, возмещение убытков в $2100 Австралийскому национальному университету и залог в обеспечение хорошего поведения в течение трех лет.

Но были два отличия. И Prime Suspect, и Trax получили по $500 в качестве залога за хорошее поведение; Mendax’y же судья Росс назначил $5000. Кроме того, судья Льюис дал Prime Suspect’y год, чтобы возместить его долю ущерба в $2100. Судья Росс постановил, что Mendax должен заплатить в течение трех месяцев.

Судья Росс сказал Mendax’y:

– Я повторяю то, что говорил раньше. Я думаю, что изначально эти преступления заслуживали тюремного срока, но смягчающие обстоятельства превратили его в условный. Приговор вашим подельникам все же вынудил меня немного изменить эту точку зрения.

Он сказал, что убежден в том, что «высокообразованные личности не должны вести себя подобно вам, но я подозреваю, что только высокообразованные личности могут совершать то, что совершили вы».

Термин «зависимость» ни разу не появился в стенограмме слушания.