"«Б» – значит безопасность" - читать интересную книгу автора (Графтон Сью)

1

В то утро я, как обычно, поднялась на второй этаж к себе в офис, открыла балконную дверь, чтобы проветрить комнату, и поставила варить кофе. Июнь в Санта-Терезе – это промозглые утренние туманы, а в дневные часы – подернутое пасмурной дымкой небо. Еще не было и девяти. Я как раз принялась разбирать пришедшую накануне корреспонденцию, когда в дверь постучали и в комнату впорхнула женщина.

– Как хорошо, что я вас застала, – с порога выпалила она. – Кинси Милхоун, если не ошибаюсь? Мое имя Беверли Дэнзигер.

Мы пожали друг другу руки, после чего она моментально уселась и стала рыться в сумочке. Наконец извлекла оттуда пачку сигарет.

– Надеюсь, вы не будете возражать? – произнесла она и, не дожидаясь ответа, прикурила. С наслаждением затянулась, потушила спичку, выдохнув при этом густую струю дыма, и рассеянным взглядом скользнула по столу в поисках пепельницы. Пепельница стояла на шкафу для документов; я вытряхнула ее, поставила на стол и предложила посетительнице кофе.

– Что ж, почему бы и нет? – живо откликнулась та и нервно хохотнула. – Все равно я уже на взводе, так что не повредит. Я только что из Лос-Анджелеса. Час пик. Вообразите, что творится на дорогах. Кошмар.

Наливая кофе, я постаралась украдкой получше разглядеть ее. Ей можно было дать около сорока, миниатюрная, энергичная, ухоженная. Абсолютно прямые черные волосы со здоровым естественным блеском ровно пострижены и тщательно уложены – создавалось впечатление, что на голове у нее купальная шапочка. Ярко-синие глаза, длинные ресницы, светлая кожа, неброские румяна. На ней была серо-голубая хлопчатобумажная вязаная кофточка с вырезом "лодочкой" и такого же цвета поплиновая юбка. Сумочка из добротной мягкой кожи со множеством отделений на молнии – бог весть что она там держала. Длинные, утонченной формы ногти, покрытые нежно-розовым лаком, на левой руке инкрустированное рубинами обручальное кольцо. Подчеркнутая небрежность в одежде и манерах выдавала в ней женщину, уверенную в себе и умеренно консервативную, словом, от нее веяло дорогим, фешенебельным универсальным магазином.

Добавив себе в кружку сливки и сахар, от которых посетительница отказалась, я перешла к делу:

– Чем могу быть полезна?

– Я хотела бы, чтобы вы разыскали мою сестру.

С этими словами она снова занялась содержимым сумочки: достала записную книжку, изящный, красного дерева пенал и продолговатый белый конверт, который положила на край стола. Никогда прежде мне не доводилось видеть человека, настолько поглощенного самим собой, – впрочем, в этом была даже какая-то прелесть. Она мимолетно улыбнулась, словно прочитав мои мысли, раскрыла книжку и повернула ее ко мне, держа пальчик на одной из записей.

– Вам наверняка потребуется адрес и номер телефона, – пояснила она. – Ее зовут Элейн Болдт. Она живет в кондоминиуме на Виа-Мадрина, а пониже – это ее флоридский адрес. Несколько месяцев в году она проводит в Бока.

Слегка сбитая с толку, я все же записала оба адреса; моя гостья тем временем вынула из конверта какой-то документ и бегло просмотрела его, словно опасаясь, что содержание могло измениться с тех пор, как она видела его в последний раз.

– Когда она пропала? – спросила я.

Беверли Дэнзигер неодобрительно покосилась на меня.

– Видите ли, я вовсе не уверена в том, что она, как вы изволили выразиться, "пропала". Просто мне неизвестно, где она, а на этих бумагах должна стоять ее подпись. Понимаю, это может показаться странным. Ей причитается лишь девятая доля, а это всего две или три тысячи долларов. Но деньги нельзя делить, пока у нас нет ее заверенной нотариусом подписи. Вот, убедитесь сами.

Я взяла документ и просмотрела его. Он был составлен в адвокатской конторе Колумбуса, штат Огайо, и пестрел оборотами типа "исходя из", "принимая во внимание вышеизложенное" и "в противном случае отказать" и т.п. Все это сводилось к тому, что несколько человек назывались наследниками состояния некоего Сидни Роуэна. Третьей в списке значилась проживающая в Лос-Анджелесе Беверли Дэнзигер, четвертой – Элейн Болдт из Санта-Терезы.

– Сидни Роуэн доводился нам кем-то вроде кузена, – без умолку трещала Беверли. – По-моему, я его даже и не видела ни разу. Однако, получив это извещение – надо полагать, Элейн получила точно такое же, – я подписалась, заверила, как и положено, подпись у нотариуса и отправила обратно. Взгляните на сопроводительное письмо – все это происходило полгода назад. Как вдруг на прошлой неделе мне звонит – подумать только! – этот адвокат... Как же его?

– Уэндер, – подсказала я, взглянув на документ.

– Вот-вот, он самый. Не понимаю, почему я должна этим заниматься, но так или иначе мне позвонили от мистера Уэндера и сообщили, что от Элейн ни слуху ни духу. Естественно, я решила, что она, как обычно, укатила во Флориду и думать забыла об этом деле. Тогда я связалась с управляющей кондоминиума в Санта-Терезе. Оказалось, что та уже несколько месяцев не получала от Элейн никаких известий. То есть поначалу какие-то весточки были, но потом моя сестрица перестала давать о себе знать.

– Вы не пробовали связаться с ней по номеру во Флориде?

– Насколько мне известно, адвокат звонил ей несколько раз. Очевидно, она живет там вместе с какой-то подругой; мистер Уэндер оставил ей свой номер, но Элейн так и не перезвонила. У Тилли тоже ничего не вышло.

– Тилли?

– Управляющая местного кондо, где находится квартира Элейн. Тилли регулярно отправляет Элейн ее корреспонденцию; она говорит, что та обычно раз в две недели – или около того – писала ей пару слов, но с марта не было никаких известий. По правде сказать, это дело не стоит выеденного яйца, но у меня самой просто нет времени выслеживать ее.

Беверли сделала последнюю затяжку и затушила сигарету, несколько раз гневно ткнув ею в пепельницу.

Я молча делала кое-какие записи для себя, однако выражение скептицизма на моем лице, по-видимому, насторожило Беверли.

– Что с вами? – всполошилась она. – Вы не беретесь за подобные дела?

– Нет, почему же, – устало произнесла я. – Но я беру тридцать долларов в час плюс расходы. Если речь идет всего о двух-трех тысячах, возможно, дело того не стоит.

– Ну начнем с того, что, коль скоро всему виной Элейн, я намерена добиться компенсации за счет ее доли. Ведь все застопорилось только из-за ее подписи. На мой взгляд, это очень на нее похоже. Она всю жизнь была такая.

– Допустим, мне придется лететь во Флориду, чтобы искать ее там. Даже если я соглашусь вполовину скостить командировочные, это же уйма денег. Послушайте, миссис Дэнзигер...

– Просто Беверли, прошу вас.

– Хорошо, Беверли. Я, разумеется, не хочу, чтобы вы отвлекались от более важных дел, но, на мой взгляд, с этим вы могли бы справиться сами. Я с радостью подскажу, с чего следует начать.

Беверли улыбнулась, но в ее улыбке таилось что-то недоброе, и до меня наконец дошло, что я имею дело с женщиной, которая привыкла добиваться своего. Она смотрела на меня холодными, как лед, синими глазами и только хлопала черными ресницами, словно механическая кукла.

– Мы с Элейн не очень-то ладим, – нашлась она наконец. – Я уже убила на это уйму времени, но я обещала мистеру Уэндеру найти ее, чтобы в конце концов покончить с наследством. На него наседают другие наследники, он тормошит меня. Если хотите, выдам вам аванс.

На сей раз Беверли извлекла из сумочки чековую книжку. Сняв колпачок со стильной красновато-коричневой ручки, она вопрошающе воззрилась на меня.

– Семьсот пятьдесят долларов вас устроит?

Я выдвинула верхний ящик стола:

– Сейчас подготовлю контракт.

Я сходила с чеком в банк, взяла со стоянки за моим офисом машину и отправилась на Виа-Мадрина, по тому адресу, который мне дала Беверли. Это было недалеко от центра города.

Полагая, что дельце самое что ни на есть пустяковое, я прикидывала потратить на него день – от силы два и с сожалением констатировала, что придется, как видно, возвращать половину той суммы, которую я только что положила на свой счет. Правда, я ничего не теряла – работы в тот момент у меня было немного.

Район, в котором обитала Элейн, был в основном застроен скромными – 30-х годов – бунгало, соседствовавшими со стандартными многоквартирными домами. Пока преобладали опрятные, оштукатуренные особнячки, но постепенно все больше земельных участков отводилось под коммерческую застройку. Здесь селились хиропрактики и недорогие дантисты, обещавшие снятие зубного камня под наркозом. Всюду пестрели вывески типа: "Протезирование за один день в рассрочку" – это начинало действовать на нервы. Интересно, что они с вами сделают, если вы вовремя не расплатитесь за верхнюю вставную челюсть? Местные старожилы еще цеплялись за традиции – какие-то дряхлые пенсионеры упорно копошились возле кустов гортензии. Но все это рано или поздно должно уйти в прошлое под напором синдикатов по торговле недвижимостью. В Санта-Терезе вращаются бешеные деньги, значительная часть которых идет на то, чтобы придать городу определенный облик. Здесь нет кричащих неоновых реклам, нет трущоб, нет изрыгающих клубы дыма и уродующих пейзаж промышленных предприятий; куда ни глянь – везде опрятная штукатурка, красные черепичные кровли, кусты бугенвиллей, старые деревья, кирпичные изгороди, арочные окна, пальмы, балконы, заросли папоротника, фонтаны, променады, буйство цветов. Всюду восстанавливают исторические памятники. Это зрелище странным образом бередит душу – все так изысканно и утонченно, кажется, лучшего места не сыскать.

Добравшись до дома, где проживала миссис Болдт, я припарковалась возле него, закрыла машину и невольно задержала взгляд на этом странном строении. Трехэтажное, с подземным гаражом, оно имело форму подковы, двумя концами упиравшейся в улицу, и являло собой причудливое сочетание современной архитектурной традиции с псевдоколониальным стилем. Фасад украшали арки и балконы, во дворе, куда вели кованые железные ворота, росли пальмы, в то же время крылья и задняя стена здания были абсолютно непримечательны, словно архитектор вознамерился придать фанерному павильону средиземноморский колорит. Впечатление это еще более усиливалось, стоило взглянуть на узенькую полоску бутафорской черепичной крыши. Даже пальмы во дворе казались вырезанными из картона – так и подмывало зайти сзади и посмотреть, нет ли там деревянных подпорок.

Я пересекла двор и вошла в просторный холл со стеклянными перегородками. По правую руку тянулись почтовые ящики и кнопки домофонов, слева за стеклянными же дверьми – очевидно, запертыми, находились лифты и вход на пожарную лестницу. Вдоль всего холла были расставлены невероятных размеров декоративные растения в горшках. Впереди я увидела еще одну дверь – во внутренний дворик, за которой можно было разглядеть бассейн и желтые шезлонги вокруг. Я просмотрела имена жильцов, выбитые на пластмассовых карточках, приклеенных рядом с каждым домофоном. В кондо было двадцать четыре квартиры. Первую занимала управляющая Тилли Алберг. "Э. Болдт" значилась под номером девять – видимо, квартира находилась на втором этаже.

Я нажала кнопку домофона напротив карточки "Э. Болдт", втайне лелея надежду, что вот сейчас из динамика донесется ее голос и на этом все будет кончено. Иногда приключаются и куда более странные вещи, а мне совсем не хотелось попадать в идиотское положение, повсюду разыскивая человека, когда тот мог преспокойно сидеть у себя дома. Не дождавшись ответа, я позвонила Тилли Алберг.

Прошло секунд десять, наконец что-то затрещало и раздался далекий – словно он шел из космоса – голос.

– Да?

Я подошла вплотную к переговорному устройству и, стараясь говорить погромче, на одном дыхании выпалила:

– Миссис Алберг, меня зовут Кинси Милхоун. Я частный детектив из Санта-Терезы. Ко мне обратилась сестра Элейн Болдт с просьбой помочь разыскать ее, и я хотела бы встретиться с вами.

С минуту миссис Алберг молчала – послышался какой-то приглушенный шум, затем с явной неохотой произнесла:

– Что ж... хорошо. Правда, я как раз собиралась уходить... ну да ладно, десять минут ничего не решают. Моя квартира на первом этаже. Пройдете в правую от лифта дверь, в конце коридора налево.

Домофон пропищал и отключился; я прошла за стеклянные двери.

Тилли Алберг оставила дверь открытой. В прихожей у столика стояла складная тележка. Я постучала по дверному косяку, и управляющая появилась откуда-то слева, в руках она держала легкую куртку и сумочку. Краем глаза я заметила холодильник и часть разделочного стола на кухне.

По виду Тилли было за шестьдесят, химическая завивка абрикосового оттенка волос, сделанная, должно быть, совсем недавно, очевидно, причиняла ей массу хлопот, поскольку она на ходу натягивала на голову вязанную из кроше шапочку и как раз боролась с одним непослушным завитком, который никак не хотел ложиться на место. У нее были светло-карие глаза, под слоем пудры угадывались бледно-рыжие веснушки. Она была в бесформенной юбке, лосинах и кроссовках и производила впечатление человека, который в любой момент готов отправиться в путешествие.

– Надеюсь, вы не сочли меня невежей, – заметила она. – Видите ли, если я утром не схожу в магазин, у меня просто руки опускаются.

– Думаю, что не отниму у вас много времени, – постаралась я успокоить ее. – Скажите, когда вы в последний раз получали известия от миссис Болдт? Кстати, она мисс или миссис?

– Миссис. Она вдова, хотя ей всего-то сорок три года. Была замужем за человеком, который владел рядом заводов на юге. Насколько мне известно, три года назад он умер от инфаркта, оставив ей кучу денег. Именно тогда она и купила здесь квартиру. Проходите, располагайтесь.

Я проследовала за ней направо, в обставленную под старину гостиную. Комнату заливал рассеянный золотистый свет, проникавший сквозь бледно-желтый тюль. Судя по запаху бекона, кофе и чего-то еще, сдобренного корицей, хозяйка только что позавтракала.

Дав понять, что спешит, Тилли, казалось, была готова уделить мне столько времени, сколько потребуется. Она села на тахту, я заняла деревянное кресло-качалку.

– Судя по всему, в это время года она обычно живет во Флориде, – начала я.

– Ну да. У нее там еще один кондоминиум. В Бока-Рейтоне – знать бы еще, где это. Кажется, недалеко от Форт-Лодердейла. Сама-то я никогда не была во Флориде, так что все эти города для меня не более чем пустые звуки. В общем, она обычно уезжает туда где-то около первого февраля и возвращается в Калифорнию в конце июля – начале августа. Говорит, что любит жару.

– И вы отправляете ей ее почту, пока она там?

Тилли кивнула:

– Я делаю это примерно раз в неделю, в зависимости от того, как много корреспонденции успевает накопиться. А она каждые две недели присылает мне коротенькую весточку. Просто на почтовой открытке – передает привет, сообщает, какая погода во Флориде и надо ли пригласить кого-нибудь, чтобы почистили у нее в квартире шторы. Нечто подобное. В этом году она писала мне вплоть до марта. С тех пор ни слуху ни духу. Это не очень-то на нее похоже...

– А у вас, случайно, не сохранились эти открытки?

– Нет. Я их всегда выбрасывала. Не люблю копить барахло. На мой взгляд, в мире и так слишком много макулатуры. Я читаю письма и выбрасываю – вот и все.

– Не упоминала ли она, что собирается куда-нибудь съездить? Что-нибудь в этом духе?

– Ни слова. Ну разумеется, перво-наперво это и не мое дело.

– Вам не показалось, что она чем-то расстроена? Тилли задумчиво улыбнулась:

– Ну, знаете, трудно выплеснуть эмоции на небольшой почтовой открытке. Там для этого слишком мало места. По крайней мере я никакой перемены в ней не заметила.

– Есть ли у вас какие-нибудь соображения относительно того, где бы она могла быть?

– Абсолютно никаких. Я знаю одно – не в ее правилах не давать о себе знать. Несколько раз я пробовала дозвониться. Один раз ответила женщина, ее подруга, но говорила как-то резко... Да и в конце концов какое мое дело.

– Кто эта женщина? Вы ее знаете?

– Нет. Да я и вообще не знаю круг ее знакомых в Бока. Это мог быть кто угодно. Я даже имени не запомнила, и не вспомню, даже если вы мне его назовете.

– А что за корреспонденция на ее имя? Продолжают поступать счета?

Тилли недоуменно пожала плечами.

– Ну да. Я не особенно обращала внимание. Просто посылала то, что было. Я как раз собиралась кое-что отправить. Можете взглянуть, если хотите. – Она поднялась с тахты, подошла к дубовому секретеру и, повернув ключик, открыла стеклянную дверцу. Достав стопку конвертов, она бегло просмотрела их и протянула мне. – Нечто подобное обычно и приходит.

Я мельком отметила отправителей. "Виза", "Мастеркард", универсальный магазин "Сакс" на Пятой авеню. Меховое ателье некоего Жака в Бока-Рейтоне. Счет от дантиста Джона Пикетта, который принимает неподалеку за углом, на Арбол-стрит. Никаких личных писем.

– А квитанции об оплате коммунальных услуг? – спросила я.

– В этом месяце я уже ей отправляла.

– Может быть, она арестована?

Тилли прыснула:

– О нет. Только не это. Она совсем не такая. Машину не водит, даже улицу на красный свет ни за что не перейдет.

– Несчастный случай? Болезнь? Алкоголь? Наркотики? – Я чувствовала себя врачом, проводящим ежегодную диспансеризацию.

Тилли скептически покосилась на меня:

– Конечно, она могла попасть в больницу, однако наверняка сообщила бы об этом. Сказать по правде, все это представляется мне довольно странным. Если бы не ее сестра, я и сама уже подумывала о том, чтобы поставить в известность полицию. Что-то здесь неладно.

– Но ведь происходящему можно найти тысячи объяснений, – сказала я. – Она взрослый человек. Судя по всему, недостатка в средствах не испытывает и постоянных занятий не имеет. В конце концов она не обязана извещать всех и каждого о своих передвижениях. Может, она отправилась в круиз. Может, завела любовника и сбежала с ним. Может, они с этой ее подружкой просто загуляли, и ей в голову не приходит, что кто-то ее разыскивает.

– Поэтому-то я до сих пор ничего и не предпринимала, и все же мне как-то не по себе. Не думаю, чтобы она могла уехать, не сказав никому ни слова.

– Что ж, посмотрим. Не смею вас больше задерживать, но мне хотелось бы как-нибудь осмотреть ее квартиру. – Я встала. Тилли, точно по команде, вскочила с тахты. Я пожала ей руку и поблагодарила за помощь. – Присматривайте за ее корреспонденцией, – сказала я на прощание. – Попробую подойти к этому делу с другой стороны. Через пару дней дам вам знать, что мне удалось выяснить. Надеюсь, повода для беспокойства нет.

– Я тоже надеюсь, – сказала Тилли. – Элейн – славная женщина.

Я протянула Тилли свою визитную карточку, и мы расстались. Я еще не чувствовала тревоги, однако любопытство мое уже было возбуждено, и мне не терпелось докопаться до истины.