"Тайна моего двойника" - читать интересную книгу автора (Светлова Татьяна)ГЛАВА 4. НЕ РЫБНАЯ ЛОВЛЯ В ХОЛОДНОЙ ВОДЕ.Когда мы с Игорем ехали к Василию Константиновичу на дачу в первый раз, я выполняла роль лоцмана: смотрела на план, который он для нас составил, и говорила Игорю, куда повернуть. Именно этот опыт и выручил меня сейчас: даже в ночной черно-белой графике заснеженных полей и непроглядного массива лесов, я узнавала местность и указывала нужные повороты. Дачный поселок, раскинувшийся на высоком берегу Клязьмы, был, на первый взгляд, спокоен и безмолвен. Горело несколько фонарей, светилось несколько окон — одиннадцать вечера не такое уж и позднее время. Мы остановились в центре поселка, заглушив мотор и, погасив фары «Нисана», прислушались. Стояла тишина. Даже собаки спали в этом поселке. В конце улицы, домах в пяти от нас по левой стороне, виднелся особняк Василия Константиновича. В верхних этажах света не было, нижние окна не были видны из-за соседних домов. Где же милицейские машины? Где же отряд спецназа? Где мигалки-сигналки? Они еще не приехали или уже уехали? Кому и как тогда я буду сообщать о подземном выходе к реке? Посовещавшись с моими братьями по оружию — то есть со Светланой и Джонатаном, — я выскользнула тихо из «Нисана» и осторожно двинулась по улице. Вот уже и решетка сада стала видна, вот и нижние окна открылись… В «каминной» горел неяркий свет, слабо падавший на заснеженные клумбы — летом у Василия Константиновича на участке трудились научные работники Ботанического сада, умело и искусно выращивавшие диковинные сорта цветов. Значит, он дома. Милиция, видать, еще не подоспела. Что ж, есть смысл мне вернуться в машину и ждать их приезда. Я развернулась, чтобы идти обратно. И тут же вернулась назад: что-то попало в поле моего зрения, что-то такое, что выпадало из белого и черного цвета. Припав к решетке ограды, я разглядела троих людей в белых плащах, которые были чуть серее, чем снег. Они лежали на снегу, метрах в десяти от окон. Они уже здесь! Операция уже началась! Но как же мне их позвать? Или не их, а кого-то другого, кто руководит захватом дачи? Я же должна предупредить, что там есть еще один выход! Но где он, этот другой-ответственный? Где его найти? Перед воротами? Нет! Иначе бы Джек уже подал голос… Так что же делать, бог мой, что же предпринять? Я топталась на углу ограды, махала руками, подпрыгивала, пытаясь привлечь к себе внимание размытых силуэтов, слившихся со снегом. Я боялась произнести хоть слово, чтобы не разбудить овчарку Джека. Я уже было собралась лезть через решетку… Как вдруг раздался легкий хлопок. Фигуры отсоединились от снега — я увидела еще несколько других, сбоку, — и бросились к окнам и двери, выходящим в сад. Что делалось со стороны главного входа, мне не было видно, но там, наверное, происходило примерно то же самое. Я решила бежать к воротам, туда, откуда донесся легкий командный хлопок. И в этот момент морозный воздух взорвался остервенелым собачьим лаем, на который немедленно отозвались другие собаки, и несколько секунд спустя поселок захлебывался в собачьем гавканье, тявканье, вое и лае. Я пришла в полную панику. Я уже не знала, куда бежать, что делать, где собака, где люди. Мне сделалось страшно, я раздиралась между желанием сбежать обратно, в теплую и безопасную машину и чувством долга, который требовал, чтобы я сообщила стратегически важную информацию. Взяв себя в руки, я снова направилась бегом в сторону ворот, думая совсем не к месту, что сними меня кто в кино в этот момент, я выглядела бы более чем комично, со всеми этими подпрыгиваниями, приседаниями, кручением на месте и бестолковым бегом в разные стороны. И вдруг собачий лай и вой перекрыл грохот выстрела. Загремели взламываемые двери, захлопали соседские двери и ставни. Больше у меня времени не было. Развернувшись обратно прыжком, я помчалась к машине. Ворвалась, запыхавшись, плюхнулась на сиденье, и произнесла, едва переводя дух: — Мы опоздали. Поехали к реке. Сами перекроем выход. Джонатан врубил мотор, сделал задний ход, выехал с улицы и стал объезжать дома, чтобы приблизиться к реке. Я говорила скороговоркой: «Река замерзла, так что выйти они могут только пешком. Проехать там нельзя, берег крутой. Все, что мы можем сделать, это выбраться по берегу на уровень его дачи и спуститься пешком на лед, к выходу из его подземного канала.» — Ты останешься в машине, — сообщил Джонатан через плечо. — Выйду я один. — Нет, Джонатан, — сказала Светлана, — ты ведь даже не сможешь его узнать! А вдруг оттуда кто-то другой появится? — Тогда возьму и другого, — спокойно ответил он. — Какая разница? В такой ситуации берут всех. Как вам нравится это «берут всех»? Произнесенное небрежным тоном профессионала? И кто же это будет «всех» брать? Джонатан ? В одиночку? То ли он себя переоценивает, то ли я еще далеко не все о нем знаю… «Бюро частных расследований»… Наверное, чтобы открыть такое бюро, надо как раз уметь «брать»? Он забыл упомянуть, отвечая на вопросы Светланы, что он еще прошел и школу карате, школу бокса, школу восточный философий и еще, может, много чего, о чем я не знаю и не догадываюсь? Он полон загадок, этот красавчик-англичанин… И вдруг я подумала, что никогда нам не быть с ним вместе. Слишком он непостижим для меня, слишком неожидан, слишком сложен. Мне не по зубам. Как только мы заглушили мотор, мы услышали, что в доме идет самая настоящая перестрелка. — Что там происходит, хотела бы я знать, — процедила Светлана. — Я не понимаю… Впечатление такое, что там идут бои… Кого с кем? — У Васьки должна быть охрана, — снова сквозь зубы выговорила Зазорина. — Охрана — да, но не армия же! — От этого подонка всего можно ожидать… Джонатан, тем временем, уже был снаружи и рассматривал спуск на замерзшую реку. Спохватившись, мы тоже выскочили. Берег был невысок, но покрыт глубоким снегом. Придерживаясь рукой в перчатке за выступавшие кустики, Джонатан стал спускаться, по пояс увязая в снегу. Я было двинулась за ним, но он зашипел: «Ты мне обещала!» Мы со Светланой остались стоять наверху. Уже на льду, Джонатан прошелся вдоль берега, всматриваясь, и, наконец, махнул нам: «Нашел»! Он постоял, склонив голову набок, и вдруг пропал из виду. — Он туда пошел, — обернулась я к Светлане, которая опасливо держалась подальше от края. — Я не могу сидеть в машине. Я спускаюсь. Она схватила меня за рукав. — Оля, тут не кино снимается, девочка! Тут настоящий бой идет, ты не слышишь? Я только махнула: «Оставайся здесь», — и заскользила по снегу вниз. Черная непроглядная впадина подземного Васиного канала мне показалась пастью дракона. Джонатана не было видно. Я в отчаянии вглядывалась во тьму. Кажется, стояла тишина, если можно было об этом судить, учитывая грохот, раздававшийся наверху. — Джонатан! — зашептала я. — Джонатан! Я вздрогнула от неожиданности, когда в черном проеме прямо передо мной возникла его высокая фигура. — Я так и знал, что ты заявишься… Так ты держишь свои обещания? — Там что, Джонатан? — Ничего. Пока тихо. Но если раздастся малейший шорох, ты отсюда молниеносно испаряешься. Поняла? В его голосе звучали необычные нотки. Обычно сверхвежливый, сверхвнимательный, чуткий, готовый всегда помочь, позаботиться, оказать поддержку и потом деликатно уйти в тень, сейчас Джонатан вдруг сделался властным, и даже слегка грубоватым. — Поняла, — сказала я смиренно, опустив для пущей убедительности голову. Я постояла, изучая снег и черные ботинки Джонатана. Моего лица коснулась рука в холодной перчатке. Он взял меня за скулу, приподняв мое лицо, рука его скользнула мне за ухо, под волосы, крепко обхватила мой затылок. Он властно притянул меня к себе, наклонился и нашел мои холодные губы. Его были горячи. Его были обжигающи. Он целовал меня так, что у меня голова шла кругом. У меня подкашивались ноги. Мне стало жарко. Сам снег, казалось, начал плавиться вокруг меня. Возбуждение, разогретое еще и чувством опасности, было настолько сильным, что я была готова упасть прямо на белый снег у черного тревожного провала подземного канала и опрокинуть на себя Джонатана… Я стонала. Я теряла сознание. Я мчалась, как космическое тело, сквозь другое измерение, где не было снега — и ночь была непроглядно черна, где не было перестрелки — и ночь была непроницаемо безмолвна, и только разноцветные искры взметались фейерверком, колдуя и чаруя, пьяня и сводя с ума… Колдовскую пляску искр нарушил какой-то посторонний звук. Пришлось вернуться из космических высот… Губы Джонатана все еще бродили в моих, язык еще жадно исследовал топографию моего рта, но мое зрение уже восстановилось: снег и туннель; но слух напрягся: в туннеле раздались голоса. Я оторвалась от Джонатана. Прислушалась. Слова были непонятны, переговаривались негромко и отрывисто, но один из голосов удивил меня: он был женский. Домработница Юлия? Джонатан оттолкнул меня от прохода. — Уноси отсюда ноги, немедленно! — зашипел он. Я послушно побрела в сторону. Джонатан прижался к стенке туннеля и мгновенно растворился внутри его черной утробы. Как только он исчез, я остановилась. Постояла, прислушиваясь, несколько секунд и тихонько вернулась обратно, к туннелю. Я не могла стоять на месте, я не могла идти к машине — я бы умерла в бездейственном ожидании! Я страшно трусила, но ноги сами вели меня вслед Джонатану. В конце концов, в такой темноте меня надо еще заметить, и, если что начнется серьезное, — я успею сбежать! Я медленно пробиралась вперед наугад, проверяя ногой поверхность, на которую надо было ступить. Джонатана не было видно, не было видно ничего, ровным счетом ничего, кроме светлевшего квадрата входа, оставшегося позади. Шаг за шагом я погружалась в непроглядную тьму, и страх начал остужать жар поцелуя… Я вся сжималась, думая, что сейчас эту тьму и тишину взорвут выстрелы. Я даже втянула голову в плечи, представив это себе… … И тишина взорвалась. Тишина взорвалась воплем. Отчаянным мужским воплем и всплеском воды. Ему ответил истошный женский голос: «Держись!!!» Вспыхнул луч фонарика и я увидела Джонатана, бегущего по направлению к голосам. Кричавших людей не было видно, их скрывала тьма, которую слабый лучик фонарика не в силах был разогнать, но черная проплешина воды отразила свет… Вода в канале, хорошо укрытая и защищенная от мороза толстым слоем «коллективной земли», не промерзла до конца! Я прибавила шагу. Находясь в ледяной воде, человек, даже и вооруженный, вряд ли представляет собой опасность, и я расхрабрилась. А то, может, если повезет, мы выловим из воды самого Василия Константиновича и преподнесем его, замороженного, органам нашей славной милиции и госбезопасности — то-то будет потеха! Спина Джонатана уже маячила в нескольких шагах впереди меня. За ней мне ничего не было видно, но зато я услышала снова, причем на этот раз совершенно отчетливо, как женский голос прокричал: «Держись, Игорь!» Что-о-о? Игорь?! Я не ослышалась? Я остановилась, как вкопанная. Джонатан впереди меня осторожно лег на снег, положил рядом фонарик, направив его луч на воду, и стал ползти. Поверх него мне открылась картина: в воде барахтался мужчина в дубленке, совершенно промокшей и тяжело пропитавшейся водой. И этим мужчиной был Игорь. На противоположной от нас стороне, на ступеньках спуска, металась молодая женщина в пятнистых штанах, обхватив себя как-то странно руками поверх такой же пятнистой куртки. Ей, должно быть, холодно, подумала я. Женщина приседала на последней ступеньке, пытаясь протянуть руку Игорю. И это была не Юлия. Проплешина воды была длиной в метров двадцать, и Игорь оказался довольно далеко от женщины и ступенек. Впрочем, от Джонатана тоже. Он, видимо, не ожидал, что здесь вода, — у них, в отличие от нас, фонарика не было — и свалившись в полной тьме в ее обжигающий холод, запаниковал. Джонатан полуобернул голову ко мне (откуда он знал, что я пошла за ним?) : — Скажи ему, чтобы сбросил дубленку! Она тащит его вниз. И чтобы плыл сюда. Я крикнула: — Сбрось дубленку, Игорь! И плыви сюда! Игорь, вместо того, чтобы сделать вышеуказанное, стал вытягивать голову, пытаясь рассмотреть меня. Он не мог меня видеть: я стояла позади луча света; но голос мой он узнал и, должно быть, не поверил ушам своим. Что ж, понятно, меньше всего он ожидал встретить в подобной обстановке — меня. Я впрочем, тоже меньше всего ожидала здесь увидеть — его. Женщина закричала нам: quot;Вы кто? Вы из милиции? — Нет, — ответила я, ступив вперед, в светлое пятно. — Мы из… знакомых. Плыви сюда Игорь! Игорь вытянул шею, посмотрел на меня и — ушел под воду с головой. Джонатан соскользнул со снега столь незаметно, что я поняла, что его нет, лишь увидев одинокую куртку и черные ботинки на бережке этой проталины. — У-уфф! — услышала я его возглас из ледяной воды. Через несколько секунд фырканья, уханья и ныряния его голова возникла на поверхности. Джонатан греб к бережку, где стояла я, таща за собой ворот дубленки, в котором безвольно моталась голова Игоря. — Что с ним? — донеслось до меня со ступенек. — Кажется, без сознания!… — посмотрела я на безжизненное тело в мокрой дубленке, распростертое на снегу. — Не волнуйтесь, откачаем! Я поборола искушение спросить, кто она такая. Джонатан был мокрый насквозь и в данный момент надевал свои ботинки — единственная, кроме куртки, сухая вещь, которая у него осталась. Мороз был небольшой, градусов в шесть — но этого было вполне достаточно, чтобы, как минимум, заболеть. Кроме того, надо было приводить Игоря в чувство. — Давай скорей, — поторопила я Джонатана, — скорей в машину! Я склонилась над Игорем и стала хлопать его по щекам. — Может, ему надо искусственное дыхание сделать? — Сейчас посмотрим. Кого это я выловил? Это Вася? — Нет. — А кто? Ты его знаешь? — Это Игорь… Если бы здесь было посветлее, я бы посмотрела Джонатану в глаза, чтобы увидеть, какие чувства в них отразятся. Но здесь было слишком темно. И я, не поднимая взгляда, продолжала хлопать Игоря по щекам. — Отойди. Джонатан был уже обут. Я подвинулась. Он зажал Игорю нос и выдохнул в его рот. На третий раз Игорь помотал головой, на пятый — приоткрыл глаза. — Все в порядке, — крикнула я девушке на другом берегу. — Вы можете возвращаться! Я думаю, там уже все успокоилось! Не бойтесь, там милиция! Я рассудила, что раз они здесь одни, без Василия Константиновича, то вряд ли они с ним заодно… Мы повернулись, чтобы идти. Игорь смотрел непонимающими глазами. — Ты можешь встать? — наклонилась к нему я. «Оля…» — выдохнул он. «Ты здесь… Ты жива…» — Жива, жива. Тебя это не радует? — Ты что! Я, наоборот, так боялся… — Теперь это не имеет значения. Ты можешь идти? Он кивнул. Попытался встать и тут же рухнул обратно. Только сейчас я заметила, что ноги его босы. Мокрые джинсы тут же заморозились и стояли колом, а ноги были босы, даже носков не было. Обувь его была, видимо, не зашнурована и соскочила с ног в воде… Джонатан меня отстранил, взял Игоря за шиворот и потащил по снегу, словно детские санки. Игорь закрыл глаза. Мне показалось, он потерял сознание. Но все, что мы могли сейчас сделать для него и для себя — это поскорее добраться до тепла и сухости. Я нагнулась, чтобы подобрать фонарик, как вдруг услышала громкий бултых в воду. — Подождите, я с вами! — кричала девушка, барахтаясь в воде. Джонатан обернулся, увидел ее и, вздохнув, бросил ворот дубленки Игоря, сел на снег и принялся снова расшнуровывать ботинки. Но не успел он их снять, как девушка уже выбралась на нашу сторону. Ее промокшая, потемневшая от воды пятнистая куртка распахнулась и я увидела, что под ней ничего не было — ни свитера, ни майки, ни даже лифчика. Большие голые груди белели в полумраке. Она спохватилась, запахнула мокрую куртку и снова обняла себя вокруг талии. То ли на куртке пуговиц не было, то ли петли были слишком тугими, но так или иначе, шум в доме явно поднял ее с постели и она не успела ни одеться, ни застегнуться толком… — Я с вами, — повторила она, громко стуча зубами и задыхаясь от обжигающего холода. — Подождите! Странное шествие вышло из подземного канала. Открывала его я, вполне одетая и вполне сухая, а за мной следовали трое мокрых насквозь людей, с которых все еще лила, замерзая и превращаясь в сосульки вода, один из которых при этом волочился за Джонатаном по снегу, словно мешок, оставляя за собой широкий след… Увидев нас, Светлана остолбенела. Она слезла по сугробам навстречу нам, запричитала и осеклась внезапно: — Да это же Игорь! Я кивнула молча. — А вы кто? — спросила Светлана девушку. — К-к-катя, — выговорила та, отбивая дробь зубами. Для расспросов был явно не лучший момент. Посему, Светлана просто протянула ей руку и помогла залезть наверх, к машине, а я ухватилась вместе с Джонатаном за ворот Игоря и мы втащили его на высокий берег. Я сняла пальто и протянула Кате: — Снимайте вашу куртку. И штаны хорошо бы тоже. В машине тепло. Она покачала головой. Но пальто взяла, и, не стесняясь нас, вывернулась из своей оледеневшей пятнистой шкуры, натянула на себя мое пальто и молча забралась на заднее сиденье. Джонатан стащил с себя мокрый свитер и рубашку и надел свою куртку, оставшуюся сухой, на голое тело. — Его тоже надо переодеть, — кивнул Джонатан на Игоря и, подумав, снял свою куртку обратно. — Наденешь это на него. Я запротестовала. Светлана стала расстегивать свою норковую шубу: — Это лучше куртки, его укроет целиком. Джонатан снова влез в свою куртку, а мы со Светланой принялись расстегивать задубевшие пуговицы Игоревой дубленки. Под ней, как и у девушки Кати, ничего не было. Ни майки, ни рубашки — голая грудь с русой мокрой шерстью… Я начала расстегивать джинсы Игоря. Катя выпрыгнула из машины: — Давайте, я! Это почему еще, собственно, она? Но я не успела додумать мысль, потому что из-под молнии джинсов появилась русая и курчавая, как на груди, мокрая шерсть. Тут до меня дошло, отчего Катя не хотела стащить с себя пятнистые брюки — там, под ними, по всей видимости, было ровно столько же, сколько под джинсами Игоря. Я разогнулась, оставив Кате эту работу. В конце концов, раз ей так хочется… А мне, под взглядом Джонатана раздевать Игоря… Пусть она. И только когда Катя, снова забравшись на заднее сиденье, устроила голову Игоря у себя на груди, до меня окончательно дошло, что эти двое, разбуженные шумом и перестрелкой в доме и решившие воспользоваться неразберихой и сбежать — спали вместе. Выезжая из поселка, мы увидели позади сигнальные огни милицейских машин. Я дернулась было: — Остановись, Джонатан! Надо все же сказать, что там канал!.. Джонатан стал притормаживать. — Успокойся, — строго сказала мне Светлана. — Васька наверняка знает, что там вода. И вряд ли у него есть привычка принимать ванны со льдом. — Но у него где-то есть лодка! — Сомневаюсь, что у него было время стаскивать ее на воду, — сказал Джонатан. — К тому же, — не слышишь? — перестрелки больше нет. Должно быть, все уже закончено. — Поехали, поехали, — поторопила Светлана, — этих надо в больницу везти, обморозились, небось. Тебе бы тоже не помешало врачам показаться, Джонатан! — Вот еще, — буркнул он. — Мне не нужны врачи. — Тогда давайте ко мне, водочки дернем! Светлана была возбуждена приключением и спать явно не собиралась. Чего нельзя было сказать обо мне. Я чувствовала, как мое тело начало наливаться, тяжелой, свинцовой усталостью и апатией. На меня отчего-то стала наваливаться депрессия. Впрочем, это вовсе не «отчего-то». Случилось слишком много всего за этот день… Нашлась наша мать: выяснилось, что она не хотела нас убить. Нашелся наш отец: выяснилось, что он как раз хотел… Нашелся Игорь: выяснилось, что у него другая женщина… Нет, я не ревновала, увидев Игоря в объятиях Кати! Я его уже не любила. И у меня уже был другой мужчина. Ну, пусть не совсем, не в полном смысле этого слова «был»…. Но вот что непостижимо: Игорь явно думал, что меня убили, причем по его вине, пусть и частичной, — и спал с другой женщиной! Он утешился с другой женщиной! Вот что было низко…. Противно. Подумать только, каких-то три месяца назад я считала, что у меня не жизнь, а «мечта», что я могу позавидовать сама себе! Так что мне есть отчего впасть в депрессию. К тому же… Как это у меня сложилось в голове? «Он мне не по зубам», — вот как. Джонатан постоянно ускользал от меня, ускользал во всех смыслах. Он ускользал от отношений со мной, поставив им жесткий предел по своему разумению и воле; он ускользал от моего понимания; он ускользал даже от определения, которое можно было бы ему дать. И я до сих пор не знала, с каким человеком имею дело и почему этот загадочный человек имеет дело со мной… Очевидно, что его влечет ко мне, но что влечет? Любознательность, с которой он изучал с равным энтузиазмом восточные философские учения и весьма практическое шпионское дело, экономику и политику? Рыцарство, склонность к благотворительности? Или — любовь?… Мы отвезли «этих» в больницу. В дороге Игорь пришел в себя, но был каким-то вялым, глаза его беспрестанно закрывались и, казалось, он меня не узнавал или не реагировал. Катя тоже сидела понурая, хотя зубами стучать перестала. О чем она думала? Что и кого оставила она позади себя, в трехэтажной даче, покинутой ее хозяином не то, чтобы добровольно… Какой период ее жизни завершился в этом подземном ходе и какой теперь начнется? Я не знала, но гадать не хотела. Какое, собственно, мое дело? Это ее проблемы. И, может быть, Игоря. Но не мои. Оставив их на попечение врачей, мы вернулись в гостиницу, отказавшись от предложения Светланы «дернуть водочки» и ночевать у нее. Нужно было сменить вещи, нужно было принять горячие ванны… И выспаться. Я повесила сушиться мое пальто, отданное мне Катей в больнице — оно было совершенно мокрым в нижней части — ведь Катя не захотела снимать свои пятнистые штаны, под которыми не было трусов… Ванна шумно наполнялась горячей пенистой водой. Я не шевелилась, вяло думая, что вода сейчас перельется через край. Теперь уже не усталость и не апатия пригвоздили меня к стулу. То, что подобралось ко мне незаметно и накинулось из-за спины, как наемный убийца, называлось отчаянием. Зачем я все это сделала? — думала я. Зачем пустилась в поиски и розыски, в поездки и расследования? Чтобы потерять все то, что у меня было? Чтобы ничего не найти взамен? Потеряв Игоря, я не обрела Джонатана. Найдя Шерил, я ее едва не потеряла. И отца я нашла себе не в радость — только отвращение и тоска: стоило ли находить? И мать мою — Светлану — зачем разыскала? Чтобы осложнить себе жизнь, раздираясь между двумя матерями? Чтобы моя мама страдала, узнав, что я не ее дочь? И, что хуже всего, узнав, что уже появилась в моей жизни другая, новая и к тому же родная мать?… Стоило ли доискиваться до правды, если правда мне эта в результате не нужна ни с какой стороны? Жила бы себе тихо, как раньше, и радовалась бы… Я плакала. Я знала, что я с собой лукавлю. Я знала, что не могла поступить иначе. Я знала, что я не могла бы жить «тихо, как раньше». До бомбы в машине — могла, а после нее — уже нет. Но я все равно плакала от обиды и жалости к себе, и мне было неимоверно одиноко, неуютно и плохо. Ванна булькала утробно: должно быть, она уже достигла верхнего сливного отверстия. Я долго сражалась с собой, победила, наконец, в неравном бою, встала со стула и пошла закрутить воду. Едва я скинула халат и ступила одной ногой в горячую воду, как раздался тихий стук в дверь. Вытащила ногу в пене, снова надела халат, пошла открывать. Джонатан на пороге. Улыбается: — Нам необходимо выпить алкоголь. Чтобы не заболеть. В руках у него бутылка с французским коньяком и двумя рюмками, карман его джинсов распирает румяное яблоко. Откуда он все это приволок — не знаю. Возможно, в гостинице был ночной бар. Он должен был заплатить уйму денег за этот коньяк… Джонатан, меж тем, уже расположился у меня в комнате. — Я хотела бы принять ванну сначала… — Ты еще не приняла? — удивился он. — Когда? Мы пятнадцать минут, как приехали! — Ну, положим, не пятнадцать, а — он посмотрел на часы, — двадцать четыре… — А ты…? — Угу. Душ. Он открутил пробку и плеснул по четверти бокала, разрезал яблоко на дольки и разложил их на салфетке: — Давай. А ванну потом примешь. Я тебе спинку потру. Снова в нем было что-то новое для меня, что-то странное. Чересчур уверенное, даже нахальное, я бы сказала… Какая-то его другая, неведомая мне сторона? Или все его прежнее сверхлюбезное поведение было лишь маской, лишь чем-то внешним, поверхностным, а теперь я вижу его настоящее лицо? Не то, чтобы оно мне не нравилось… Но как-то это было слишком сложно. Слишком неожиданно. Только привыкнешь к одному — нате вам, другое. И не знаешь, как себя вести. Ведь менялась не просто его манера себя вести — менялась я, мой собственный имидж в моих собственных глазах. Только что я была принцессой, которой он, верный рыцарь, служил беззаветно, ничего не требуя — и даже, кажется, не желая взамен. Но там, на снегу у черного туннеля, он меня поцеловал так, будто ему это причиталось, там, на снегу был завоеватель, который брал поцелуй, принадлежащий ему по праву, не спрашивая, что думает об этом его полонянка… Теперь же у меня в комнате развалился нахальный котяра. Черная шелковая рубашка, которая ему необыкновенно шла, была небрежно расстегнута на три пуговицы. Темные мокрые волосы блестели. Удобно устроившись в кресле, положив ногу на колено, он протягивал мне мой бокал с коньяком, всем своим видом показывая, что он не собирается отсюда уходить. Да, я была права тогда, у туннеля, — этот парень мне не по зубам. Вечная загадка, вечная игра, вечная смена образов…. Но я не «Клуб знатоков», чтобы ломать себе голову! Я стала от него уставать. Мне хочется покоя. Ровной спокойной жизни. Как это было с Игорем… Ах, Оля, Оля, — вздохнула я с осуждением. — Не утомилась ли ты себе врать? И дело даже не в том, что ты про Игоря теперь узнала и поняла. Но и куда раньше, до всех этих кошмарных событий и разоблачений-разочарований — не ты ли сокрушалась, что жизнь с Игорем тебе начала надоедать, начала себя исчерпывать? Не ты ли задавалась вопросами, чего тебе еще надо от жизни? Не угодишь тебе, моя дорогая… Да, но не этого же сумасшедшего! Я понимаю, он человек интересный, сложный, думающий, ищущий себя, — это очень достойно, я это глубоко уважаю, но нельзя ли без меня? Нельзя ли мне принять ванну, поспать, придти в себя, очухаться от стольких потрясений? Я имею право отдохнуть, в конце концов? И пожить без загадок?! Я вспомнила, как поначалу я приняла от Джонатана его ненавязчивое поклонение, показавшееся мне слишком робким, несмелым. Потом приняла его щедрую помощь и поддержку, которую он мне давал бескорыстно и деликатно. Я только никак не могла понять, отчего меня так влекло к нему, отчего этот парень, который не проявлял ко мне ни малейшей сексуальной заинтересованности, так волновал меня? Оттого, что не проявлял? И я тогда гадала: «голубой», импотент, или просто дразнит?… Но два его поцелуя… Первый, когда я запустила в него еженедельником, был безгранично нежным. Второй, на снегу, был безгранично страстным. Ну правильно. А сначала он демонстрировал бесконечное терпение. Бездонную заботу. Неисчерпаемую деликатность. Бескрайнее понимание. У него все преувеличено, у этого Джонатана. Мне бы что-нибудь попроще. Я покрутила коньяк в руках. — Давай, — сказал Джонатан. — Чин-чин! Мы победили! Мы выпили. — Я устала, Джонатан. Я хочу принять ванну и лечь спать. Извини. — Хорошо. Ноу проблем. Тебе спинку потереть? — Нет. Он встал и пошел к дверям. Я тоже пошла — в ванную. И не забыла запереть за собой дверь. Когда я вышла, он сидел по-прежнему в моей комнате, точно так же положив ногу на колено. Только теперь на нем был черный шелковый халат, который я раньше не видела, и нога его была голой. — Ты еще здесь?! Я придерживала банное полотенце, закрученное чалмой на моей голове. Полы моего шелкового, брусничного цвета халата расползались в стороны. — Я тебе налил еще коньяку. — Я не хочу. — Тебе просто необходимо. — Джонатан, уже почти четыре час ночи! Я хочу спать! — Сейчас пойдем. Только сначала выпей. «Пойдем»? Или я ослышалась? Или он оговорился? Или он имел ввиду «пойдем по комнатам»? Я так растерялась, что даже не переспросила. — Иди сюда, — Джонатан указал на стул рядом с собой. — Держи, — вложил он мне в пальцы тонкую ножку рюмки. — Давай. За… — За победу мы уже пили. — За нас с тобой. Я помолчала. Я набиралась духу. И сказала: — Послушай… Я не… Иди к себе, Джонатан. Я сейчас, честное слово, не расположена… — Ты будешь спать со мной. По-моему, у меня отвисла челюсть. Такой наглости я не ожидала! — Ты давно меня хочешь, сообщил он. — И сегодня ты меня получишь. Нет, я не верю своим ушам! Я его, видите ли, хочу! Не он меня добивается, а я его! Как вам это нравится, эта несказанная наглость! — Ты как смеешь! Ты что говоришь! — залепетала я, не найдя других слов. — Я знаю, что я говорю. Разве это не так? Ну, посмотри мне в глаза и скажи: это ложь, Джонатан. Он взял меня за подбородок и развернул мое лицо к себе. Его светлые глаза вонзились в мои и теперь я в них увидела неприкрытое желание. Оно, казалось, исходило лучами из глубины его глаз и вонзалось в мои. И это вхождение было почти физическим… Не отрывая от меня глаз, он медленно приблизил ко мне свое лицо. Мои губы поглотил его обжигающий рот, свежее, пряное дыхание начало сводить меня с ума… Я оттолкнула его. — Убирайся отсюда! — Нет. Ты эту ночь проведешь со мной. С сегодняшнего дня у меня есть право на нее. И на тебя. Не поняла. Это почему это? Это что означает? Это с какой стати? Поймав мой взгляд, он объяснил серьезно: — С сегодняшнего дня ты по-настоящему свободна. До сих пор ты принадлежала Игорю. А я не имею привычки брать то, что принадлежит другому. «Брать»! Вы видели! «Брать»! Я что, вещь? У меня что, своего права голоса нет? И он собирается меня «брать» тогда, когда он счел, что у него есть это право? — Ты забыл спросить меня! Ты забыл спросить, хочу ли я! — Зачем? Я и так знаю. Хочешь. Только никак не можешь отважиться признать это открыто. — Нет! — Хочешь, — припечатал он и встал. Он протянул ко мне руки и взял меня за талию. — Иди сюда… — Нет! — Оля… — Убирайся! — Оля, ну зачем ты это… Не надо портить эту ночь… Это глупо! Ты же мечтала об этом, ну признай же, наконец, эту очевидность! Зачем ты меня пытаешься обмануть? Или — себя?… А я и сама не знала, зачем. Да, меньше всего я сейчас думала о сексе. Да, я действительно начала всерьез думать, что мы с Джонатаном — не пара. Но я знала, что дотронься он до меня — и я забуду все, о чем я думала или не думала. Я знала, что его ласки сводят меня с ума. Что он имеет надо мной власть, которую никто и никогда не имел. Что умираю только при одной мысли о близости с ним. Что я действительно мечтала об этом… Но этот момент пришел слишком неожиданно. Я не была к нему готова. И его самоуверенное поведение меня бесило. Оно меня просто возмущало до глубины души! Так у него ничего не выйдет! Со мной такие штучки не проходят! Я уперла руки в бока. Полотенце-тюрбан свалилось с моей головы и растрепанные мокрые волосы рассыпались. Джонатан поймал полотенце, соскользнувшее вниз, и прижал его к лицу, вдыхая. — Ты знаешь, что твой запах сводит меня с ума? Ты знаешь, чего мне стоило спать рядом с тобой, как бесполое существо? — Это твои проблемы. Чего бы тебе это не стоило, тебе придется продолжать в том же духе! Убирайся из моей комнаты! И я подумала, что я, похоже, неосознанно мщу ему за все эти «бесполые» отношения… Джонатан ответил мне долгим, потемневшим взглядом. — Ты хорошо подумала? — спросил он меня очень серьезно. — Да! — Очень хорошо? — Отлично просто! — Ладно. Он сделал несколько шагов к двери, но, дойдя до нее, развернулся, прошел обратно и снова сел, нога на ногу. — Я тебе не верю. Впрочем, я ожидал чего-то в этом роде… Ни одна женщина не простит такого обращения с ней, какое я позволил себе с тобой. Но это было вынужденно, Оля. Я не мог поступить иначе. Я не мог принять от тебя твой дар. Не имел права. Нельзя брать то, что принадлежит другому. Новый дом не возводят на развалинах — место должно быть сначала очищено. Иначе, это разрушает новый дом, новые отношения… Прости меня, ладно? Перестань сердиться. Мы должны провести эту ночь вместе. — Почему это мы должны? — Ты же знаешь, что я люблю тебя, и… Ох! Это я — знаю? Я ничего не знаю! Этих слов я не слышала с тех самых пор, как он произнес их в больнице… И с тех самых пор я не перестаю гадать, что они означали, эти слова! …До сих пор удивляюсь, как я, неимоверно им обрадовавшись, все же продолжала качать свои демократические права: — Это твои проблемы! Я тебе ничего не должна! — Послушай же! Дело не только в этом. Это… Как тебе объяснить… это примерно по тем же причинам, по которым Светлана просила тебя сразу перейти на «ты». Потому что если не сразу, то уже никогда. А эта ночь должна многое определить в нашей жизни… — Кажется, мы завтра еще не умираем! — ответила я ехидно. — Нет, конечно нет. Но ты уже закончила свои дела здесь. И я тоже закончил твои дела. И мне надо уезжать… Как уезжать?! Почему уезжать?! Куда, зачем? Я не думала, что это так скоро… Я вообще не думала, что мы будем расставаться… Мне не до того было, я не совершенно не представляла себе, что наступит день, когда Джонатана не будет рядом! Но у него ведь, действительно, есть своя жизнь, свои дела, о которых я, кстати, не знаю толком ничего, тогда как он о моих — все… И которые, должно быть, ждут его… А тогда, вообще, зачем все это? Переспать с ним и попрощаться назавтра? Приняв мое молчание за согласие, он потянул поясок моего халата. — Уходи, — тихо сказала я. — Уходи. — Нет. — Я не буду с тобой спать. — Будешь. — Я сказала — нет! — повысила я голос. — Послушай, я бы никогда не стал настаивать, если бы не был уверен, что ты этого хочешь! Признайся, ты просто ломаешься, ты ведешь себя, как кокетка… — А ты ведешь себя — как наглец! Убирайся вон! — Ни за что. Я хочу тебя. — Тогда тебе придется меня изнасиловать. — Тогда придется. Он поднялся со стула, обхватил меня и через мгновение мои руки были в наручниках. В тех самых, из секс-магазина… Я не успела изумиться, как оказалась на кровати. Мои сведенные руки Джонатан завел под подушку, и моя голова, лежавшая на ней, придавливала их своим весом, блокируя. Развернув полы моего халата, Джонатан склонился ко мне… Я не находила слов. Я хотела возмутиться, но тоже не успела. Его поцелуи горели на мне, как ожоги. Везде, где прикасались его губы, расцветали на мне диковинными цветами источия страсти. Он знал, мерзавец, что я замолчу, как только он сумеет до меня дотронуться… И он сумел. И я замолчала. Я только кусала губы, чтобы не стонать от наслаждения, чтобы не выдать себя, чтобы не признать себя побежденной… Я не очень понимала, зачем это я себя веду, как красная партизанка на допросе, тем более что, хотела я того или нет, но я не представляла для Джонатана никакой тайны — он все про меня знал, все мои мысли, чувства, желания… И все же я кусала губы, и все же я удерживала дыхание. Из принципа или из упрямства, но я не хотела сдаваться, не хотела расписаться в том, что я рада принадлежать — ему. Что ему уже — принадлежу… Прошло, наверное, около получаса, а Джонатан все еще ласкал меня, а я все еще стискивала зубы и отворачивала голову. Мне было уже более, чем хорошо, — мне было уже плохо. Плохо от утяжелившегося, налившегося низа, от набухшей, жаждущей соития плоти. Я могла своими глазами, всей своей сверхчуткой кожей убедиться, что Джонатан не импотент, но он словно ждал чего-то и никуда не торопился. Я поняла, что своим упрямством я ничего не добьюсь и не выиграю. Я изнемогала от этой изнурительной игры, от изматывающего все силы и нервы желания. Надо было сдаваться. Я задумалась, решая, сказать ли ему об этом словами или просто ответить на его ласки, дав ему понять, что признаю себя побежденной?… Как вдруг Джонатан сел на кровати. Посмотрел на меня долгим изучающим взглядом. И сказал: — Ладно, я пошел. Он встал и надел халат. Расстегнул мои наручники и положил их к себе в карман. Нагнулся ко мне и поцеловал меня в щечку. — Спокойной ночи, Оля. Извини, если что не так. И он направился к двери. Я аж подскочила. Я не верила ушам своим! Я не выдержала: — Как это — «пошел»? Он помедлил на пороге. — Хочешь, чтобы я остался? Тоже мне! Его как девушку надо уговаривать, что ли? Черт побери, что он мне все время загадки загадывает! Но что мне оставалось делать? То, что происходило со мной, меня потрясало. Это было больше, чем желание, это было больше, чем то знакомое удовольствие, которое я привыкла и любила получать от секса. Это была нужда в близости с ним, это была страшная, сильная, почти смертельная потребность. Мне казалось, если он уйдет, у меня остановится дыхание. — Останься — сказала я тихо. — Э-э, нет! Так дело не пойдет. Произнеси же, наконец, вслух, да погромче: я хочу тебя Джонатан. Он повернулся ко мне и я увидела, что у него в глазах пляшут бесы. Он надо мной издевается! Да, просто издевается и все! — Ну, говори же! Повторяй за мной: я хочу тебя, Джонатан… От этих слов сердце мое забилось гулко и сильно, и фейерверк разноцветных искр снова полетел в глазах, кружа голову хмелем. — Я… хочу тебя, Джонатан. — Теперь скажи: иди сюда, Джонатан… — Иди сюда, Джонатан… — повторила я, как загипнотизированная. Внутри моего живота раскручивался смерч, — непроглядный, черный, разрушительный. Он подошел вплотную ко мне. — Сними халат, Джонатан… — Сними халат, Джонатан… — эхом откликнулась я. Черный шелк скользнул на пол и лег у его ног. Я сидела на кровати и он стоял передо мной — красивый, великолепно сложенный. Его пах был прямо перед моими глазами. У него и член был красивый, и темные волосы лобка удивительно картинно, классически правильно обрамляли его, как на античных скульптурах. Я едва сдержалась, чтобы не припасть… Еле переводя дух — грудь моя вздымалась и не было больше никакой возможности, да и надобности скрывать это — я подняла взгляд. Он возвышался надо мной — уверенный в себе, немного ироничный, нежный. — А теперь скажи: возьми меня, Джонатан. Я думала — не выдержу. Я думала — умру на месте. Отчего это словесная, — не более! — игра так сильно возбуждала меня, когда я уже была и так доведена до крайнего предела и, казалось, к этому уже ничего не может прибавиться? Не знаю. Но я уже содрогалась в экстазе. С трудом разжав челюсти, я выговорила: — Я люблю тебя, Джонатан… Он не ожидал этих слов. Прикрыв на секунду глаза, он покачнулся, как от удара, и медленно опустился к моим коленям. Он их обнял. Он терся о них щекой, задыхаясь. Он покрывал их быстрыми, горячечными поцелуями… Я тоже не ожидала этих слов от самой себя. Они находились за пределами этой игры, которую каждый из нас вел на свой лад, и, ворвавшись в нее, поломали все правила, размели на клочки все двусмысленности, все недоговоренности, все намеки. Игра распалась, осела, как мыльная пена, и обнажила правду, разительную в своей простоте. И этой правдой была любовь. Я обхватила его голову руками и замерла. У меня на глазах стояли слезы. Не знаю, сколько времени мы сидели так: он на полу, у моих ног, я на кровати, склонившись к нему. В моей комнате стояла тишина, и тишина эта была насыщена счастьем. Я не знала, как сложится наша дальнейшая жизнь, но я знала одно — мы никогда уже не расстанемся. Мы не можем расстаться. Мы будем всегда вместе. И только когда я шелохнулась, он поднял ко мне свое лицо. Его глаза затопили меня синим сиянием с головой. Я протянула ему руки, я нашла его губы, я прижалась к его жаркому телу, которое скользило по мне, опрокидывая. — Ты увидишь, это будет прекрасно, — прошептал Джонатан, падая в мои разверстые колени… |
||
|