"Место смерти изменить нельзя" - читать интересную книгу автора (Светлова Татьяна)Глава 16Это были мысли о Соне, это были сны о Соне, он снова ловил ее в каких-то бесконечных глухих коридорах и сырых аллеях и, едва догонял, едва он касался ее легкого тела, как оно ускользало, упархивало, исчезало в лабиринтах, оставляя в его ладонях зуд неутоленного прикосновения, и он снова гнал, звал, настигал и уже протягивал руки, уже ухватывался за край одежды, уже ткань ползла, обнажая просветы матовой кожи, уже трещала, разрываясь, и треск ее казался оглушительным, протяжным, резким, как телефонный звонок… Разумеется, это звонил телефон. Опять, как всегда, телефон. — Я вас не разбудил? «Разбудил, конечно. Который час? Бог мой, почти полдень! Ну и поспал! А хотел ведь с утра по библиотекам…» — Нет, конечно, — сказал Максим фальшиво-бодрым голосом, — не разбудили. — Могу я приехать? Вы никуда не уходите? — Пока нет. Приезжайте, Реми. Максим положил трубку и кинулся приводить себя в рабочий вид. Наскоро ополоснулся холодным душем, похлопал себя по заспанным щекам, влез в джинсы и занялся приготовлением чая. Реми появился хмурый, молчаливый и мокрый от дождя. — Что, — участливо спросил Максим, — дело не идет? — Это еще слабо сказано. Ничего даже не намечается. Куда ни повернись — тупик. Тела нет, орудия преступления нет, места преступления нет, алиби ни у кого нет — можно подозревать всех и никого… — Вы не оставляете даже надежды, что дядя жив? — Сожалею. — Но почему? Версия похищения не укладывается, конечно, в обычную логику… Но ведь можно допустить, что тут есть какая-то иная, неизвестная нам пока логика! — Допустить можно все, что угодно… — проворчал Реми. — Но допущениями сыт не будешь… Вы уже завтракали? — Нет, — усмехнулся Максим. — Составите мне компанию? — Что тут у вас? — Чай. — Наливайте, — махнул безнадежно рукой Реми. — Надеюсь, горячий? Эта дерьмовая погода… Он уселся, уже привычно, за маленький столик на кухне. — Может, куртку снимете? — улыбнулся Максим. — Хорошая мысль. Реми повесил мокрую куртку в прихожей, расправил ее на вешалке и вернулся к Максиму, который, не задавая лишних вопросов, сварил сосиски для себя и для детектива. — Не успеваю поесть, — оправдывался Реми. — Везде бегом, дел куча, а все впустую. — У вас все же есть какие-то идеи? — Никаких. — Слушайте, Реми, для того чтобы бегать повсюду, надо знать, куда бегать и зачем. Вы же что-то проверяете, какие-то вопросы задаете, какие-то направления прикидываете… Так поделились бы соображениями! А то я тоже, признаться, начинаю сходить с ума. Будто в вакууме, в безвоздушном пространстве… — Я бегаю, Максим, в поисках «чего-нибудь». Задаю вопросы, ищу каких-то настораживающих совпадений, но чего я ищу — сам не знаю. — Что вы имеете в виду под «совпадениями»? — Что-то такое, что могло бы зацепить внимание, понимаете, насторожить, натолкнуть на размышления… — И как? — Никак, я вам уже сказал. Все немножко странно, но все в меру. — Вы все же кого-нибудь подозреваете? — Всех. — Ну, положим, не всех: меня и Вадима вы исключили. О Соне тоже, кажется, речь не идет… Ведь так? Остается не так уж много, Пьер да Ксавье. Почему, например, не Ксавье? Машина Арно припаркована недалеко от его дома — раз, Ксавье вас в квартиру не пустил — два. Что он в ней скрывал? — Всего-навсего Мадлен. Не хотел при Мадлен вести этот разговор. Он знает, что его дочь к Арно привязана… Прибавьте к этому его нелюбезный характер. И потом, в его квартире такой бардак, что я бы на его месте туда тоже никого не пустил. — Стало быть, вы там были. — Где? — Не хитрите. В квартире Ксавье. — С чего это вы взяли? — Откуда вы знаете про бардак? — Мадлен говорила, — небрежно пожал плечами Реми. — О, господин детектив, вы перед кем пытаетесь роль простачка сыграть? Перед режиссером! Напрасный труд. Вы этот бардак видели своими глазами. — Ладно, сдаюсь. Видел. — Что, удалось Ксавье уломать? Куда там… У меня в запасе есть другие средства для подобных случаев. — И могу я полюбопытствовать, какие? — Не можете. Профессиональная тайна. — Ха-ха! Тайна! Отмычка небось? — Я сказал, тайна! — шутливо насупился Реми. — Хорошо-хорошо, пусть будет тайна. И в квартире ничего подозрительного не нашлось? — То-то и оно, что нет. Вернее, я нашел кое-что настораживающее: альбом со старыми фотографиями, на которых вырезано лицо Арно. То есть это я так думаю, что там был Арно, теперь уже ничего не определишь, вырезано напрочь, зло. Но никаких признаков, что Арно был в квартире, и никаких признаков, что там могло быть совершено убийство… — Это еще ничего не доказывает, — возразил Максим. — Следы могут находиться в другом месте, в машине Ксавье, например. — Нету. — Ага, тоже осмотрели? Реми кивнул. — Значит, Ксавье отпадает? — Вовсе нет. Пока он идеальная кандидатура. Зависть, ревность, желание мести, реальные признаки ненависти — об этом свидетельствуют вырезанные фотографии; угрозы расправиться с Арно — есть свидетели; прибавьте розыгрыши по телефону — актерская идея! Возможно, что он просто-напросто хитрее, чем мы предположили… — Ну а Пьер? — Он свою жену слишком любит… — Вы находите?.. — А вы — нет? — Я… — Не заметили? — Разумеется, заметил, — поспешно и сухо ответил Максим. — Так что вы хотели сказать? — Жену, говорю, слишком любит, чтобы причинить ей такую боль. Как бы он ни хотел украсить этим столиком свою коллекцию, жена ему дороже. Она, если хотите, самая драгоценная штучка в его коллекции. — Интересное определение. — Не согласны? — Отчего же… Метко сказано. Так кто же тогда? — Возможно, что кто-то другой, третий. Я ничего не утверждаю, но… Я хочу еще раз повнимательнее осмотреть ваш столик. Я, собственно, поэтому и приехал. Можно? — Ради бога. Но почему? — У меня не выходит из головы та попытка кражи. Видите ли, Максим, получается весьма странная вещь: столик пытались украсть, тогда как никакого практического интереса красть столик ни у кого не было и не могло быть. По одной простой причине: вор не смог бы ни продать, ни просто поставить у себя дома этот столик. Во всяком случае, так утверждают компетентные люди. Вот я и думаю: зачем его пытались украсть? Или, точнее, нет ли чего в самом столике?.. — Тайник с сокровищами? — с сомнением спросил Максим. — Почему бы и нет? — таинственно проговорил Реми. — Почему бы, собственно, и не сокровища? — Ну-ну. Допив чай, они направились к столику. Реми достал лупу и стал разглядывать его гладкую поверхность сантиметр за сантиметром, время от время постукивая и нажимая на разные места. Максим открывал и закрывал маленькие мелкие ящички, всматриваясь в щели и ощупывая донышки. Звонок телефона отвлек его. — Алло? Молчание, бездонное молчание и короткие гудки отбоя. Максим бросил трубку. — Вуаля, — сказал он, — опять кто-то с проверкой. — Я нашел, — сказал, покряхтывая, Реми, выбравшись из-под стола. — Сокровища? — Нет, пластинку. Снизу есть деревянная пластинка, которая нажимается. Максим полез под стол смотреть. — Действительно… И что? Я нажал, что-нибудь произошло? — Нет. Реми снова залез под стол, и они, голова к голове, разглядывали, нажимали и отпускали пластинку, которая, как на пружинке, одним краем входила в глубину столика. — Ну-ка подержите пластинку нажатой, — сказал Реми. — Там что-то есть. Максим нажал, и Реми запустил в щель пальцы. — Там рычажок, — сообщил он. Максим запустил свои пальцы. — Точно. Надо его, наверное, повернуть? — Ну так поверните! — Не так-то просто… У меня пальцы не двигаются, слишком тесное пространство… — пыхтел он. — Вот наконец! Повернул. Они разглядывали нижнюю поверхность столика в ожидании эффекта. — Ну и что? — сказал Максим. — Ничего не происходит. — Вылезаем, — скомандовал Реми. Они выбрались и стали снова оглядывать верхнюю поверхность, снова открывать и закрывать ящички, снова разглядывать поверхность столика в лупу. Наконец Реми распрямился, потер поясницу и направился к дивану. Максим последовал за ним. Они сидели некоторое время молча, созерцая столик. — Кофе хотите? — предложил Максим. Реми не ответил и кинулся к столику. Он ухватился за планку, разделяющую ящички, поводил по ее контуру тонкой отверткой и, после некоторого сопротивления, откинул ее. Под ней обнаружилась узкая и глубокая щель, напоминающая жерло почтового ящика. Реми победно смотрел на Максима, держа отвертку в руках, как кубок чемпиона. Максим приблизился, не веря своим глазам. — И вправду тайник… Они наклонились, впившись глазами в узкое темное пространство, охраняемое четырьмя маленькими металлическими штырьками, которые обычно удерживали планку на месте. Ничего не было видно. Реми просунул пальцы и пошарил ими. — Я бы сказал, что этот тайник был сделан не для хранения драгоценностей, а скорее для бумаг… Писем тайных там или дневников… Ничего, пусто. Поцарапался, черт. Он лизнул царапину, оставленную зубком штырька. Принюхался, лизнул еще раз и смешно почавкал, будто что-то пробуя на вкус. — Если вы вампир, то весьма оригинальный, который пьет собственную кровь, — заметил, усмехаясь, Максим. — Обычно пьют чужую. — Да нет, — сказал, причмокивая, Реми. — Маслом пахнет, машинным. Максим в свою очередь осторожно запустил свою ладонь, насколько позволяло отверстие. — Ничего, — подтвердил он. Реми достал фонарик и высветил тайник до самого дна. — Ничего, — переглянулись они. Вернувшись к диванам, они уселись, укоризненно поглядывая на столик, обманувший их ожидания. — Тайник, — произнес Реми. — Надо же, как в романах. Жалко, что пустой… Интересно, были здесь какие-то ценности или нет? — Должны были быть! Странно, что я об этом сам не подумал раньше, — это ведь совершенно естественно: уезжая в эмиграцию, люди забирают с собой самое ценное, и скорее всего драгоценности… И в той ситуации было вполне логично позаботиться о том, чтобы эти ценности получше спрятать… — У меня есть возражение, — сказал Реми. — Все нормальные люди перевозят ценные вещи в ручной клади. Если таковые вообще были у ваших дедушки с бабушкой… — Тоже верно. К тому же, похоже, что дядя был человеком, у которого секреты не держались. Если бы здесь оказались драгоценности, вряд ли он скрыл от всех такое событие. Хотя он мог не найти этот тайник… — Он его нашел. — Откуда вы знаете? — Масло. — Масло?.. — Машинное. — У вас на пальце? — Может, и у вас тоже. Максим старательно обнюхал свои пальцы. — Да. У меня тоже. Значит… — Значит, рычажок был смазан относительно недавно. Во всяком случае, не семьдесят с лишним лет назад. — Только толку от этого мало. Тайник-то пуст. — И вообще мне кажется, что тайники в столиках и прочих видах мебели той эпохи — отнюдь не редкость. Это совсем не означает, что все они набиты драгоценностями… — Час от часу не легче, — сказал Максим. — Мы опять не знаем, что мы ищем. Они помолчали. — Кофе хотите? — снова спросил Максим. — Кофе? Превосходная мысль. Хотите, я сварю? — Что теперь делать будем? — спросил Максим, следуя за Реми на кухню. — Если бы я знал… — орудовал кофеваркой Реми. — Допустим, я ошибся, в столике ничего нет дополнительно интересного и вор охотился именно за ним самим. Но у нас еще есть ваша ночная гостья. Она-то за чем приходила? В этой квартире должно быть что-то ценное, если это не драгоценности в прямом смысле слова. И я должен это «что-то» найти. Буду снова осматривать все углы. — Может, тут еще один тайник есть? Вдруг дядя нашел драгоценности и решил их перепрятать? В бачке туалета, например, — сказал полушутливо Максим. Реми глянул на него серьезно и укоризненно. — Я туда уже заглядывал, еще в первый раз, на всякий случай. Если бы месье Дор и нашел драгоценности, то лучшего тайника, чем столик, нельзя даже придумать! Зачем ему перепрятывать? Максим достал из холодильника печенье с апельсиновым мармеладом. — Вы зачем его в холодильнике держите? — поинтересовался Реми. — Чтобы шоколад хрустел. — А-а-а… — сказал уважительно Реми. — Мне такое и в голову не приходило. Вы гурман. Покончив с кофе, Реми встал посреди гостиной, осматриваясь по сторонам. — Вам помочь? — спросил Максим. — Попытайтесь. Но я, как и в прошлый раз, не смогу вам сказать, что искать. Хотя разница, пожалуй, все же есть: в прошлый раз мы с вами искали какое-то указание, намек на то, куда мог подеваться ваш дядя: пометку о назначенном свидании, о делах с кем-то… А в этот раз мы с вами ищем что-нибудь ценное. Может быть, и не в общепринятом смысле слова, а только для кого-то, для одного человека: письмо, кассета, книга, фотографии… Не исключено, что это завещание. — Завещание? — Угу. — Так оно, наверное, у нотариуса хранится, разве нет? — Может быть. Пока у нас нет факта смерти, мы ничего не можем узнать на этот счет. Но — такое бывает — завещание могло быть составлено и дома. И это может кого-то сильно интересовать. — Меня, например. Оставил ли мне дядя столик, — ехидно заметил Максим. — Например, — согласно кивнул Реми, не обращая внимания на его ехидство. — Или Соню. Или Пьера. Чтобы узнать, что в завещании, а может быть, и уничтожить его, в зависимости от содержания… Впрочем, я не говорил, что мы ищем завещание. Я не знаю, Максим, что мы ищем. Будете соображать сами. Надо, например, перетряхнуть все книги, нет ли между страницами чего. Начните пока с этого. А я просмотрю кассеты. Максим окинул взглядом стеллажи с книгами и пожалел, что предложил столь опрометчиво свою помощь. Но отказываться было поздно, и он безрадостно принялся за работу. На исходе третьего часа Максим взбунтовался. — Все, — сказал он раздраженно, — больше я не в состоянии этим заниматься. Возле его ног лежали стопки книг. Пахло пылью. Максим направился к дивану и уселся, закинув ногу на ногу. Реми, отложив очередную видеокассету, которую он собирался вставить в видеомагнитофон, посмотрел на него несколько смущенно. — Я понимаю… Если вас это не очень побеспокоит, может, я приглашу Жака, моего помощника, сюда? — Пожалуйста. — Максим устало кивнул. У него было ощущение, что его ноздри, его глаза, его мозги — и те были набиты пылью. — Приглашайте. Я в библиотеку пойду, с утра собираюсь. Реми направился к телефону. Максим поднялся с дивана и потянулся. Поглядел на окно, забрызганное дождем, на низкие грязно-серые тучи, бестолково мотавшиеся по бесцветному небу… Честно говоря, выходить не хотелось. — Вы мне не сказали, кстати, — окликнул он Реми, когда тот закончил разговор, — как у вас утром просмотр с Вадимом прошел? Вы ведь сегодня должны были пленки с последней сценой смотреть, не так ли? — Да, — ответил Реми. — Должны были. И посмотрели. — И что? — И ничего. Месье Дор, судя по всему, на работе работает. Никаких эмоций, кроме тех, которые ему положены по роли, никаких посторонних оттенков чувств или мыслей… — Слушайте, Реми, а у меня ведь видеозапись есть! Я снимал дядю, и Вадима, и вообще всех понемножку… — Давайте посмотрим, — кивнул без особого энтузиазма Реми. — Только сможем ли мы камеру к телевизору подключить? Для этого специальный соединительный шнур нужен. У вас есть? — Нет. — Может, у месье Дора найдется? — Вряд ли, у него ведь нет камеры. С чего бы ему иметь специальный шнур? — Верно. У Вадима? Максим набрал его номер. Выслушав, Вадим предложил ехать на студию и просмотреть видеозапись на большом экране. Окинув взглядом разложенные повсюду стопки кассет и книг, Реми вздохнул и согласился. — Ключ для Жака оставим мадам Вансан. Надеюсь, если он и не найдет ничего интересного, то хотя бы тут приберет слегка… Пока не говорите никому о тайнике в столике. Надо будет еще посоображать на этот счет. Они заперли квартиру и вышли в раннюю октябрьскую темноту. Лил дождь, и на душе было мерзко. Впервые за все это время на негр нахлынуло внятное чувство утраты, в которую он до сих пор не верил. Или — не хотел верить? Смерть так не шла Арно, эта роль была явно не для его актерской фактуры — яркой, сочной и жизнерадостной… Впрочем, тот режиссер, что ставит жизнь и смерть на сцене человеческой судьбы, вряд ли в раздаче ролей руководствуется эстетическими соображениями. Они сидели втроем в маленьком просмотровом видеозале, и вспышки света на экране озаряли три сосредоточенных лица. Реми переспрашивал время от времени, кто что сказал — микрофон видеокамеры не очень хорошо улавливал звук на большом расстоянии. Прошли сцены репетиции; мелькали лица съемочной группы, гримерша кокетливо улыбнулась в камеру, возникал Вадим, отдающий распоряжения; пошла наконец основная сцена с Арно. На некоторое время немногочисленные зрители этого маленького зала забыли о цеди своего просмотра, захваченные игрой Арно Дора. — Великолепно. Превосходно сыграно. А, что скажешь, Максим? — Вадим повернулся к нему с оживлением, но, увидев выражение Максимова лица, словно вспомнил, зачем он здесь, и помрачнел: quot;Что я буду делать, если Арно не отыщем? Где я теперь такого актера найду?..quot; — тихо запричитал он себе под нос. Максим молча перевел взгляд на экран, на котором дядя, помахав в камеру Максиму, уже огибал угол дома и потом снова высунулся из-за угла, изобразив, что его тошнит. Реми внимательно вглядывался в экран. Затем изображение заслонили чьи-то ноги. «Это я камеру на землю поставил, когда писать ходил», — объяснил Максим. Ноги ушли; открылась сцена с лежащей на земле девочкой, которая удачно попала прямо в центр кадра. Вадим заинтересовался неожиданным ракурсом с Максимовой камеры и, снова увлекшись, стал комментировать сцену с точки зрения актерской задачи. Максим не слушал. Ему был хорошо знаком этот режиссерский эгоизм-энтузиазм, и он вовсе не осуждал Вадима, но сейчас сердце его болезненно сжалось. Он ни разу не просматривал свою кассету и даже забыл о ней, и теперь он видел лицо дяди, живого и реального, и молил его молча: ну объявись, ну возникни откуда-нибудь, нарушь эту молчаливую пустоту длиной почти в неделю, скажи, что разыграл, что запил, что свалял Дурака, — но только объявись!.. И ему показалось, что он вот-вот заплачет, и это будет неприлично — плакать, ему, мужчине и известному режиссеру; и еще он подумал, что успел привязаться к своему пятиюродному Дяде больше, чем он предполагал, и теперь для него в стране Франции действительно образовалась пустота, в его сознании, по крайней мере; пустота, которую никто не смог бы заполнить, даже и Соня; Соня — это вообще не то, что может заполнить твою душу, тебя; Соня — это, наоборот, то, что ты заполняешь… Даже не заполняешь, не так; Соня — это то, во что ты падаешь. Пропасть, в которую ты срываешься. Срываешься и падаешь, летишь, без конца, без дна… Ему остро захотелось домой, в Москву, к друзьям, к поклонникам и поклонницам, к привычному стилю и быту, и, главное, подальше от этого темного зала, от этого детектива, от Вадима, от Сони — да-да. Сони, подальше от нее и от ее загадок; подальше от всей этой гнетущей атмосферы необъяснимого и мрачного исчезновения дяди, привкуса преступления, ужаса, смерти… Кассета закончилась. Экран погас, и в зальчике зажегся неяркий свет. Подождав, Вадим спросил: — Ну и как, вам это дало что-нибудь? Детектив смотрел на него, задумавшись. Вадим повторил вопрос. — Скажите, — произнес наконец Реми, — а вы… И замолчал. Оба режиссера смотрели на него в ожидании продолжения. — Я не понимаю, — снова заговорил Реми, — в этой сцене… Что-то странное… Да? — В последней? — спросил Вадим. — Зачем он… Или это… Реми смотрел на них невидящими глазами. — Реми, — позвал его Максим, — вы какую сцену имеете в виду? Последнюю? — В этом доме есть подвал? — Да. Из него как раз вылезали актеры. Только он почти весь засыпан обвалившимися камнями… — Прогоните мне еще раз сцену с вашей актрисой, — скомандовал Реми. — Там, где она на земле возле пролома. Свет снова погас, и замелькали только что виденные кадры. — Вы говорили, что у вас была проблема со световым эффектом, — бормотал Реми. — Ну-ка помедленней. Он прогонял снова кадр за кадром. Напряженное молчание зависло в душном зальчике. «Падший ангел» вставал на четвереньки и вновь плюхался в грязь. Ее личико принимало все более горькое выражение. — Хороша, правда? — вполголоса спросил Вадим у Максима. — Хороша, — искренне и безразлично ответил Максим. — Боже мой, как же так, все, все насмарку! Столько уже сделано, столько уже вложено сил, денег, времени — и таланта! И теперь — все в мусорную корзину! — снова стал сокрушаться Вадим. — Кто теперь мне заменит… — Там тень, — сказал Реми. — Где? — В кадре. Вадим и Максим уставились на экран. Разумеется, тень. Тело девочки дает тень, так ведь? Она же не привидение, не зомби, это натурально, что тень! — Нет, — сказал Реми, — то есть да. От нее, конечно, тень. Но я имею в виду не от нее тень, а… И снова замолчал. — Ну, — нетерпеливо произнес Вадим, — не тяните. Я плохо что-то понимаю, о чем идет речь. — …а в проломе… Максим и Вадим снова вперились взглядами в экран. — Там тень с обратной стороны дома, — внятно выговорил наконец Реми. — Там что-то есть. Смотрите! Смотрите не на актрису, а в пролом. Взгляды сосредоточились в указанном направлении. Там действительно что-то было. И это что-то медленно ползло с обратной стороны дома. В зале зависло оцепенение. — Можно сделать изображение покрупнее? — деловито нарушил тишину Реми. — Да, конечно, — засуетился Вадим. — Моррис, — крикнул он. — Я слышал, — отозвался голос из проекторской. — Сделаю. Три пары глаз не отрывались от экрана. Качество изображения ухудшилось от увеличения, размытая серая масса шевелилась в рамке пролома, и трудно было угадать ее неясные очертания. — Что это?! — Вадим повернулся к Реми. В его глазах стоял ужас. — Распорядитесь, чтобы мне сделали хорошие покадровые фотографии, — отрывисто произнес Реми, вставая, — с этих кадров и с финальных кадров с Арно. Там, где он заворачивает за угол. — А с Арно — зачем? — спросил Вадим, робея. — Что вы там нашли? Реми посмотрел на него. — Вы разве не поняли? В финальных кадрах… — Что?! — не выдержал Максим. — Что в финальных кадрах?! — В финальных кадрах месье Дора убили. |
||
|