"Голая королева" - читать интересную книгу автора (Светлова Татьяна)

Глава 9

Алексей нашел Мурашова в кабинете. Тот сидел, задумавшись, и не отреагировал на появление детектива. В свете разгоравшегося дня стало заметно, как осунулось лицо Александра после бессонной ночи, как на холеных щеках проступила колючая темная щетина, придав ему сходство с одним популярным актером. Кис провел рукой по собственной щеке: щетина также имелась в наличии.

Неплохо было бы поехать домой, побриться, принять душ. Хорошо бы и поспать, но эта возможность пока не предвиделась.

Он сел в кресло возле письменного стола, наискось от Александра, который молча налил себе и ему коньяку.

Наконец, Мурашов заговорил:

— Я полагаю, что похитители обычно звонят и требуют выкуп?

— Да. Только я полагаю, что вашу жену не похитили. Я полагаю, что она ушла сама.

Мурашов молча взглянул на него. Кис подождал вопроса, но так как его не поступило, он продолжал:

— Вам знакомо платье вашей жены (он зачитал по бумажке, составленной под диктовку Марии Сергеевны): «длинное, до щиколоток, спина открытая, цвет лиловый, рукав три четверти»…

— Знакомо.

— Вы не знаете, какие у нее были виды на это платье?

— Мы как раз вчера о нем говорили… Погодите… Кажется, она собиралась его надеть на нашу годовщину. Или нет, наоборот, это я ей предложил… предложил его надеть на нашу годовщину. А она сказала, что оно ей надоело.

— Она могла его отдать кому-нибудь? В смысле, она им не очень дорожила, чтобы отдать?

— Лина вообще ничем не дорожит особенно. Она… Мне трудно вам это объяснить… Она не похожа на других женщин.

Кис вздохнул. — На данный момент, — сказал он, — я вижу только одно объяснение: ваша жена ушла от вас. Или, точнее, ваша жена ушла сама. Ее никто не похищал.

Алекс бросил на него быстрый обиженный взгляд и уставился в свою рюмку.

— Меня весьма занимает разорванное в клочки письмо, о котором вам ничего не известно — но я пока не знаю, связано это или нет с уходом вашей жены.

Алексей сделал паузу, ожидая вопроса. Мурашов молчал.

— Ваша домработница, в отличие от вас, обратила внимание на то, что последние два месяца Лина была грустна и несколько подавлена. Это примерно совпадает со сроками получения письма. Вас это не наводит на мысль о шантаже?

Мурашов с недоумением уставился на Киса.

— Ваша жена не тратила крупные суммы денег в последнее время? Не было ли каких-то необычных расходов, или снятий денег со счета?

— Нет. Необычных — нет.

— У нее отдельный счет в банке или общий с вами?

— Общий.

— То есть, вы бы заметили, если бы что-то было не так… Посмотрите, не пропало ли что из драгоценностей вашей жены.

Они сходили снова в спальню Али. Мурашов подтвердил, что все на местах. «Вроде бы».

— Так что и вероятность шантажа сводится к нулю, — заключил Кис. — Где ваша жена хранит свои документы, паспорт, например?

— У себя, — удивился Мурашов. То в спальне — у нее там куча ящичков, если вы заметили, — то в сумке, когда их берет с собой.

— Что ж, это лишний раз наводит на мысль, что она ушла сама. Смею вас в этом заверить, — продолжал Кис. — Она приготовила пакет с вещами, якобы для благотворительности. В этом пакете, по словам Марии Сергеевны, были против обыкновения очень хорошие вещи. Кроме того, пакет исчез вечером, уже после ухода вашей домработницы, из чего я делаю вывод, что ваша жена сама ушла с ним, и вещи она приготовила для себя. Она также взяла с собой свою сумку и свои документы. Согласитесь, когда вас похищают, вы вряд ли имеете время и возможность все это прихватить с собой. Кстати, на счету, которым пользуется ваша жена, находятся крупные суммы денег? Я имею ввиду такие, чтобы можно было жить какое-то время самостоятельно: снять квартиру и прочее?

— Достаточные… На первое время.

— Сами видите, выводы напрашиваются… В любом случае, это пока предварительные выводы, я могу ошибаться. Тем не менее, ваш секретарь подтвердил, что Алина никуда не отлучалась из дома вчера вечером — до своего исчезновения, разумеется, и, следовательно, не могла передать пакет с вещами в какую-либо организацию.

Мурашов продолжал хранить молчание. Его приторная любезность куда-то пропала.

— Георгий утверждает, что он бы заметил, если бы ваша жена отлучилась надолго; кроме того, она всегда его предупреждает, когда уходит.

Молчание.

— Я предположил, что могли приехать из общества за вещами, и Алина просто вынесла их из дома и отдала, — в этом случае ваш секретарь мог и не заметить такого маленького события. Но он настаивает, что это невозможно, так как у этих обществ нет достаточных средств для сбора вещей, и они никогда никого не посылают за ними по домам и, тем более, по вечерам. Из чего следует, что пакет с одеждой был приготовлен для самой Алины и она ушла с ним. И с документами.

И это сообщение осталось без ответа.

Кис тоже помолчал, попивая коньяк — на сей раз, маленькими глотками.

Мурашов, гад, был прав — так коньяк действительно вкуснее…

— Ваш секретарь — он откуда? Как он к вам попал?

— Он из Орла… Подался в столицу в поисках заработков, на стоянке при супермаркете охранником работал. Я несколько раз парковал там машину… Однажды он мне сказал: что ж вы, мол, на такой классной машине разъезжаете, а сами вынуждены по магазинам ходить и за продуктами следить? Сразу видно — ни жены, ни домработницы. И, главное, охраны у вас нет. А в наше время это легкомысленно! Я посмеялся… Наблюдательный малый. Вот, говорю, не удосужился завести себе ни жену, ни охранника… — Насчет жены — это правильно, — поддержал он, — женщины умеют только тратить. Вам надо мажордома завести — недаром в Англии на эту должность всегда брали только мужчин. Могу предложить свою кандидатуру: буду вас охранять, — я Чечню, говорит, прошел, — и дела ваши вести… Я снова посмеялся — расторопный парень! — и взял его.

— Очень рискованно — вот так, без рекомендаций, не зная человека! Не обсчитывает?

— Я на него могу во всем положиться. Он ведет хозяйство безупречно.

Совершенно незаменимый в доме человек… Преданный.

«Преданный»? Лично у Киса в этом сомнения. Хотя, кто его знает, Алексу он, возможно, и предан. Георгий принадлежит, несомненно, к рабскому племени, готовому в лепешку разбиться для своего покровителя… До поры до времени, впрочем. Рабская натура — мстительная, всегда готовая к свержению тех, кому «преданно» служила…

— Давно это было?

— Четыре года тому.

Значит, Георгий уже с год царствовал в доме Алекса, когда появилась Алина. И «мажордом» принял новую хозяйку в штыки. Предприимчивый и пройдошистый, он воспринял ее как соперницу…

Странная, однако, беспечность со стороны Алекса: взять в дом совершенно незнакомого человека с улицы… Захотелось в демократа поиграть? Как со спальней Алины, которая не «соответствует его вкусам»? Должно быть. Алекс — по всем признакам сноб, а снобы любят иногда делать демократические жесты, с народом брататься…

— Вы хотя бы навели справки о его прошлом?

Алекс усмехнулся:

— Вы прямо как мой заместитель Сева! Он тоже мне надоедал, что надо бы проверить парня…

— Ну и как? Проверили?

— Сева что-то узнавал. Да ничего особенного не выудил. Нормальный парень, старательный.

— Я могу с этим Севой поговорить?

Алекс удивленно уставился на Киса:

— Вы в чем-то подозреваете Георгия?

— Я пока никого не подозреваю. Чтобы подозревать, нужна информация.

Вот я и пытаюсь ее найти.

— Пожалуйста… Позвоните завтра на работу, вот телефон, Всеволод Владимирович…

— У вас в доме сквозняки? — спросил Кис, переписывая номер к себе в блокнот.

— Не понял?

— Георгий сильно простужен. Сквозняки, говорю?

— На такой жаре легко простудиться… Куда-то ездил в субботу, у него выходной полсубботы и воскресенье. И простудился.

— Куда он ездил? К родственникам? Друзьям?

— Родственников у него в Москве нет. Вроде он к кому-то на день рождения ездил, наверное, к друзьям… Послушайте, вы моего секретаря в чем-то подозреваете?

— Я так спрашиваю, по профессиональной привычке… Вернемся к вашей жене.

Для того, чтобы понять, замешано ли в этой истории разорванное письмо, мне нужно узнать как можно больше о ее прошлом. Нельзя, в конце концов, исключить, что это письмо было любовным… А для того, чтобы понять, действительно ли она ушла от вас, мне нужно как можно больше узнать о ее настоящем. То есть, о ее жизни с вами.

— Она не могла меня бросить, — сообщил, наконец, невпопад Мурашов. — Она меня любит.

Алексей внимательно посмотрел на него. Нервное напряжение, бессонная ночь и коньяк сделали свое дело, и он был не то, чтобы пьян, но и не совсем трезв. «Тем лучше, — подумал Кис, — проще будет разговаривать».

— Расскажите мне все, что вы знаете о прошлом Алины.

— Я вам уже все рассказал, — удивился Мурашов.

— Этого мало. Сколько лет вашей жене?

— Двадцать пять…

— Вы женаты три года, и до этого у нее была какая-то своя жизнь.

Где? С кем? Кто были ее друзья?

— Ну Катя, ее подруга детства…

— Это я знаю. Видел ее письма. Катя живет по-прежнему в Нарофоминске и я к ней съезжу сегодня же. А с каких пор живет в Москве Алина? Вы ведь с ней в Москве познакомились?

— Да, она жила уже в Москве к тому времени, — Мурашов крутил в руках пустую рюмку, — года два или три, наверное. Работала секретаршей. Она и к нам секретаршей пришла наниматься. Мы тогда переехали в новое здание, набирали персонал, дали объявления в газеты…

— А где она до этого работала?

— Я уже не помню название конторы…

— И где жила?

— Она снимала комнату в районе Проспекта Мира… Вам нужен адрес? Я посмотрю, может, где-то есть в бумагах…

— Вы у нее были? С ее друзьями встречались?

— Нет. Мы познакомились так быстро и все произошло так стремительно… Я предпочел не задавать вопросов о ее прежней жизни.

Интересно, Алекс действительно так беспечен? Ничего не разузнал о Гоше, которого взял не просто на работу — а доверил ему дом; не расспросил свою будущую жену о прошлом… Нежелание копаться в подробностях, которые могут оказаться неблаговидными? Слепое доверие? Или уверенность, что, переступив порог его дорогого ухоженного дома, благодарные счастливчики не подведут своего благодетеля?

— Почему? Вам казалось, что в у нее не слишком приличное общество?

Не достаточно приличное прошлое? — атаковал Мурашова детектив. — Почему вы не заинтересовались ее знакомыми?

— Знаете, я предпочитаю общаться в своем кругу. Я трудно нахожу общий язык с людьми не моего круга… И потом, она мне сказала, что у нее нет друзей.

— И даже никакой подруги нет?

— Я вам уже говорил, у нее одна подруга детства, Катя, — в голосе Алекса зазвучало раздражение.

— А в Москве? Неужели во всем городе не нашлось для молодой девушки близкой подруги? Вы находите это нормальным?

— Она сказала, что у нее нет никого! — разозлился Алекс.

Детективу это почему-то понравилось. Наверное, потому, что разозлясь, Мурашов, наконец, обнаружил нормальные человеческие эмоции, которые не казались фальшивыми.

— Почему я должен ей не верить? — нетрезво-запальчиво продолжал Алекс. — К тому же, если бы у нее были действительно какие-то друзья, то она бы их пригласила на нашу свадьбу, не так ли? А была только Катя!

Надо так понимать, что Мурашовым все же руководило доверие? Такое вот прекраснодушное доверие к людям? Как же он бизнесом занимается, Бог мой?

Впрочем, книги по искусству — это, наверное, не совсем тот бизнес, в котором каждый затылком чувствует дуло пистолета…

— По-вашему, у нее не было и мужчины в то время? — доставал издателя неуемный Кис.

— Ну, наверное не было, — пожал плечами Мурашов. — А то как бы тогда могло все это между нами случиться?

— «Любовь с первого взгляда», как писали в прессе?

— Что-то вроде того.

— Вы мне можете рассказать, как это произошло?

— Это необходимо? — Александр, наконец, взглянул на Киса.

— Желательно.

Александр помолчал, теребя рюмку, наконец поставил ее и снова взглянул на Киса.

— Как я вам уже сказал, — начал он тихо, — мы только что переехали.

Я возглавлял издательство уже четвертый год, дела пошли очень хорошо, и все начали приставать ко мне: женись да женись. Мои друзья, скорее, шутливо, а папины друзья — они все люди больше армейские, старой закалки, да и посты у них были всю жизнь нешуточные… Так вот, они прямо-таки настаивали. А то, мол, неприлично. Ну знаете сами, наверное, — это звезды ищут скандалов, а деловой человек должен быть женат и вести благопристойный образ жизни… Некоторые стали всерьез подозревать, уж не гомосексуалист ли я…

Мне, по правде говоря, жениться не хотелось. Я отдавал себе отчет в том, что я богат, занимаю хорошее положение в обществе, внешностью тоже не обделен — девушки сами в постель просились…

У Мурашова сделалось неприступное лицо, словно Кис был та самая девушка, которая просилась к нему в постель. Кис чуть не прыснул со смеху.

— Нынешние девушки, если вы заметили, — продолжал Мурашов, — делятся на два типа: у одних глаза голодных щенков-попрошаек, еще немного, и кажется, кинутся к тебе, виляя хвостом, и лизнут руку: «возьми меня!»; у других, наоборот, на лбу вывеска-ценник: «попробуй подойди! я стою дорого!» И те и другие пытаются мне что-то продемонстрировать, навязать какие-то отношения то ли благотворительности, то ли купли-продажи…

Странное дело, Кис вроде тоже живет в Москве и ездит, и ходит по тем же улицам, и видит, стало быть, тех же девушек, только почему-то Кису никто ничего не хочет продемонстрировать. Ни руку лизнуть, ни навязать!.. В пушистых ли ресницах разница? Или в том, что одним и тем же улицам они ездят — на разных машинах? Женская навязчивость как реакция на иномарку?

— … А я не люблю ни угодливость, ни натужные демонстрации, — продолжал Алекс. — Может, оттого, что я долго жил на Западе, я ценю в людях самодостаточность, сдержанность, умение жить своей жизнью и уважать себя вне зависимости от собственного материального положения… Но все же я стал подумывать — дело к сорока, вроде бы действительно пора жениться… И даже уж было решился найти одну свою бывшую любовницу… И тут как раз пришла Лина.

Он задумчиво налил себе еще коньяку, забыв предложить на этот раз детективу, и замолчал. Кис не мешал ему, понимая, что в этот момент человек не просто вспоминает, но и заново оценивает свои воспоминания, поступки, жизнь…

… Алекс был талантлив. Алекс был красив. Алекс был блестящ и успешен. Алекса окружал тот ореол роскошной жизни и изысканных манер, который был присущ немногим избранным, вырывавшимся из-за железного занавеса поглядеть на мир. К восемнадцати годам Алекс имел больше женщин, чем иной мужчина за всю свою жизнь. Он их не искал — они за ним охотились сами. Он просто плыл по течению, а вокруг него резвились стайками мелкие рыбешки одноклассницы, заплывали крупные рыбки бальзаковского возраста из темных вод художественной богемы — Дом Художника, Дом Архитектора, Дом Кино и прочие дома всех видов творчества обильно плодили эту породу в своих заводях. В юном Алексе, помимо вышеперечисленных достоинств, на которые так падко женское сердце, их притягивала какая-то наивная честность, шедшая от воспитания отцом военным, человеком принципиальным, с твердыми, даже жесткими, представлениями о долге и чести. Наткнувшись на один из таких принципов, можно было расшибить лоб, как о бетонный столб; но между этими столбами клубилась податливая материя повседневной жизни, и отец Алекса умел лавировать в ней с простодушной мужицкой хитрецой, которая и позволила ему сделать карьеру. И эту хитрецу Алекс тоже унаследовал, и именно благодаря ей он ловко и быстро выпутывался из сетей, раскинутых дамами всех возрастов, не позволяя затянуть себя в отношения, начатые не по его инициативе и не имеющие для него особой ценности — во всяком случае, достаточной ценности, чтобы их продолжать. Вот если бы он сам начал…

Но он не начинал — никогда. Он не успевал захотеть женщину, понять, что она желанна — как она у него уже была. Конечно, не все вешались на шею — но тех, других, у него просто не было времени заметить и ими заинтересоваться: на его шее вечно кто-то висел, его вечно кто-то покрывал поцелуями обожания и восхищения.

К девятнадцати годам Алекс так и не узнал, что такое любовь, если не считать некоторого сердечного трепыхания на пару месяцев, сопровождавшего его первую связь — ему было 15, ей 26, она увидела его в каком-то из Домов и увезла его к себе…

Все кончилось разом, когда умерла его мать. Он не знал, как он любил ее, пока она была жива. Она была рядом — как воздух, как вода, как первоочередная, но всегда насыщаемая потребность. Когда ее не стало, он понял, что источником его душевного равновесия, его внутренний комфорт, его самосознание, в котором он был уверенным в себе и счастливым человеком — была его мать. Матери не стало, и пустота обрушилась на Алекса горным обвалом и подмяла его.

Депрессия длилась два года, и была отягощена депрессией его отца.

Они оба потеряли равновесие, которое держалось в их жизни на этой миловидной женщине, учительнице по образованию, работавшей, впрочем, всего лишь несколько первых лет после института… «Исчез светоч нашей жизни» — говорил отец, напиваясь на табуретке на кухне, и неловкость этой высокопарной фразы еще больше ранила Алекса.

Женщины и девушки, крутившиеся вокруг него, толпой бросились сочувствовать, утешать, убаюкивать, давать ему свою любовь взамен потерянной материнской — будто ринулись соревноваться, кто нежнее и заботливее… Может быть, они почувствовали, что это их шанс завоевать неуловимого Алекса окончательно? Как бы то ни было, они ошиблись. Алекс не нуждался в сочувствии и утешении. Алекс не нуждался в том, чтобы кто-то пытался заменить ему мать. Он оборвал все свои связи, все свои приключения, все свои влюбленности разом.

Он ринулся, как одержимый, в творчество. Он учился. Он жил, как монах. Пара-тройка друзей, творчество, отец — на этом замыкался круг его жизни.

Спустя несколько лет он с не меньшей одержимостью бросился в дела управленческие, организаторские — открылось новое дыхание, новые таланты. Он основал издательство — папа еще был тогда еще жив и помог связями — и с энтузиазмом принялся строить свое дело.

Вот эта одержимость и стала знаком, под которым прожил всю свою жизнь почти до сорока лет. Конечно, он давно не жил по-монашески, у него были женщины — время от времени кому-нибудь да удавалось затащить Алекса в постель и в отношения. Но он привык воспринимать весь женский род как амазонок-охотниц, только в отличие от древних воительниц — охотниц за мужчинами. Посему он все с той же ловкостью, натренированной в юности, рано или поздно отделывался от претенденток на свою руку и сердце. Ухаживать за женщинами? Это казалось Алексу чем-то вроде атавизма, безвозвратно ушедшего в прошлое. Ныне наступил век эмансипированных дам, расталкивающих мужчин во всех сферах деятельности, теснящих их даже из классического ритуала ухаживания. Теперь женщины не выходят замуж — теперь они берут себе мужей, был убежден Алекс. Но роль мужа при амазонке вовсе не прельщала его… Да и вообще семья — зачем она Алексу?

Свободен, успешен, обеспечен, располагает собой и своим временем, как хочет…

Женщины у него и так есть, так что сексуальная сторона жизни тоже в полном ажуре…

Возможно, он бы пошел на такие жертвы, если бы полюбил. Загвоздка же была именно в том, что ему так и не удалось влюбиться.

Но дело шло к сорока, и — общественное мнение, что тут сделаешь! — оставаться холостяком уже было неприлично и подозрительно. Алекс стал обдумывать, какую бы такую найти, чтобы была необременительна в семейной жизни и не скучна в общении…

И тут появилась Алина.

— В новом здании, — продолжал Алекс, — не было своего буфета, и на обед все сотрудники ходили в ближайшие кафе или ели на месте бутерброды. В этот день я ушел пораньше, один, чтобы наскоро перекусить и вернуться побыстрей в кабинет — мне предстояла важная встреча. Я спустился в вестибюль, и увидел Алину в стеклянных дверях, она как раз входила. Ничего особенного в ней я не нашел — по крайней мере в тот, в первый миг — и так бы она и прошла мимо меня, если бы…

Если бы она, уставившись отчего-то испуганно на меня, не замешкалась на мгновенье. Спохватившись, она так неловко толкнула тяжелую дверь, рванулась — слишком рано, дверь еще не успела открыться — что стукнулась лбом о стекло.

Она замерла, потом выскочила, но у нее прищемило дверьми сумку и упали очки — дверь их смяла. Она страшно растерялась, смутилась, покраснела, стала пытаться все это поднять, — я даже испугался, что ее сейчас дверьми задавит, и кинулся ее вытаскивать. Вытащил сначала ее, потом ее сумку, потом то, что осталось от очков. «Сожалею», — говорю, — и протягиваю ей свой улов. А она… Она смотрит на меня своими огромными близорукими глазами и улыбается так, знаете, легко и смущенно немного. Меня поразили эти глаза, их цвет. Прозрачные и глубокие… Я спросил, могу ли я ей чем-нибудь помочь. А она меня в ответ спрашивает, как пройти в кабинет к главному: она, оказывается, пришла по объявлению — наниматься ко мне в секретари! Представляете?

Кис представлял. Фотография Алины, очень хорошо выполненная, стояла на письменном столе ее мужа: тонкое акварельное лицо с озерными глазами смотрело с полуулыбкой прямо на Алексея… Чего ж тут не представлять!

Мурашов улыбался своим воспоминаниям.

— Я даже не раздумывал, я сразу понял: надо ее уводить. Уводить, пока она не стала моей секретаршей — нет ничего пошлее, чем жениться на собственной секретарше!

Я ей что-то наврал, что главного сейчас нет — меня, то есть, но она не знала, что я это он, — что главный уехал в командировку, и что лучшее, что она может сделать в данный момент — это согласиться пообедать со мной.

Она согласилась. Расспрашивала меня о специфике работы в издательстве, о том, что предстоит ей делать, если главный редактор ее наймет… Потом мы ужинали. Потом мы снова обедали и снова ужинали. Я ее всячески охранял от ее собственных попыток получить место в моем издательстве.

Мы гуляли, мы ездили на пикник, мы ходили в кино, в театр, я за ней страшно ухаживал. Кажется, я в первый же момент почувствовал, что уж если мне суждено жениться, то лучше всего на этой девушке. В ней было что-то необычное.

Нестандартное. Смешное. Красивое. Такой неловкий ангел… И, главное, в ней не было этой дешевки, она не заглядывала с надеждой в глаза, не изображала на своем лице полную готовность, не пыталась набить себе цену, не тщилась обворожить… В ней было достоинство человека, который сам намерен устраивать свое счастье и ни от кого ничего не ждет. Разве что алых парусов, как Ассоль…

— И вам захотелось выступить в роли принца?

— Признаться, да. Захотелось.

— Облагодетельствовать?

— Это плохо?

— Собственно… Нет, почему же… Только это не совсем то же самое, что любовь с первого взгляда.

— Намек? — нетрезво усмехнулся Алекс.

Кис сделал удивленные глаза:

— Помилуйте, какой намек?

— Вот какой: мол, этот жест я для себя сделал, свое тщеславие потешил. А хоть бы и так! Любовь для других только у святых бывает. Мы все любим для себя. Вы не согласны?

Кис спорить не стал. «Романтическая история»! — мысленно проворчал он. — И чего тут романтического? Выбрал подходящую кандидатуру на вакантное место жены — вот и вся романтика!quot;

— Короче, — продолжил Мурашов, не дожидаясь ответа, — две недели я врал про командировки, а когда врать стало уже невозможно, — она нервничала, что упустит место — я ей предложил выходить за меня замуж. Она согласилась. Вот и все, собственно. О том, что я — это и есть ее потенциальный работодатель, она узнала только перед нашей свадьбой.

— Она не обиделась на вашу уловку?

— Нет, смеялась.

— Эта фотография… Я могу ее взять? Или другую какую-нибудь, где она хорошо видна…

— Я вам дам. Другую.

Александр снова налил себе коньяку и предложил жестом Кису. Тот отказался.

— Вам тоже не стоит, — сказал Кис. — Вам нужно поспать немного. Вы ведь на работу должны идти, не так ли?

Мурашов помотал головой и выпил свой коньяк залпом.

— Нет, — он поставил рюмку на стол со стуком, — я никуда не пойду. Я буду звонка ждать. От вымогателей.

— Боюсь, что вы его не дождетесь… Так вы мне ничего не можете рассказать о прошлой жизни вашей жены?

— Нет.

— Послушайте, Мурашов, если вы что-то скрываете… Вы хотите, чтобы я нашел вашу жену, или нет?

— Незадолго до свадьбы я ее спросил: «Ты хочешь мне что-нибудь рассказать о своем прошлом?» Она задумалась. А потом говорит: «Нет». Ну, я больше спрашивать не стал. Я находил это неприличным.

Ну да, «у ангелов биографию не спрашивают»! Да только была ли ангелом Алина Дементьева, вот что интересно!

— Вот как? — сухо спросил Кис. — А если бы оказалось, что она преступница, только из тюрьмы вышла?

— Я в это никогда не поверю. Что в ее короткой жизни могло быть?

Разве что мелкие грехи, которые есть у каждого. А я, знаете ли, не любитель копаться в…

Александр замолчал, не закончив фразу, и внимательно взглянул на Киса.

— Скажите, вы испытываете ко мне неприязнь?

Кис растерялся. Это была правда.

Он не любил таких: квартира — в наследство, дача — в наследство, связи, которые практически все определяют в успехе дел — в наследство, даже приятная наружность, которая так нравится женщинам, — и та в наследство! Манеры и образование — тоже родительский капитал, а что ты сам-то? Жизнь — как розовый надушенный платочек, — а чуть столкнулся с ее неприглядной стороной и в кусты: не верю! Он и жену-то свою как следует не расспросил, кто она да что!

Демократизм? Деликатность? Как бы не так: просто боялся узнать что-нибудь не-розовое, не-надушенное. А оно там есть, носом чую! — злился Алексей. — Ангел ему, видите ли, занадобился вместо жены! Да только ангелы не сбегают от мужей по ночам…

— Это необходимо обсуждать? — ответил он сухо вопросом на вопрос.

Мурашов подумал.

— Ну что ж, это род ответа, — произнес, наконец, Алекс. — Вам это не помешает работать?

И Кис с изумлением почувствовал, что краснеет.