"Путь прилива" - читать интересную книгу автора (Суэнвик Майкл)10. ПАНИХИДАНочью ветер принес с океана рой ракушечных мух; к тому времени, когда чиновник проснулся, плавучий дом оброс толстым слоем крошечных раковин. Впрочем, дом этот давным-давно уже не плавал, а покоился на берегу, на корабельном кладбище. После третьего удара плечом дверь все-таки поддалась. В лицо пахнуло соленым запахом океана, словно духами любовницы, которая убежала утром, весело прочирикав неопределенное: “Нет, не завтра, не послезавтра, но я Чиновник нахмурился и сплюнул за борт. Нижняя ступенька лестницы отсутствовала. Он спрыгнул на голый, утоптанный пятачок земли и начал пробираться среди ободранных корабельных остовов. – Эй! Чиновник поднял голову. Во что же это она, интересно, впилилась? Носовая часть большой крейсерской яхты была смята в гармошку. Золотоволосый, абсолютно голый амурчик стоял на уцелевшей корме, щедро орошая розовые кусты. Малолетний мародер, их тут много, целая шайка. Мальчишка махнул левой, свободной рукой; тускло блеснул опознавательный браслет. – Ты что, опять эти штуки высматриваешь? Тут в одном месте их целая куча – подходи и бери сколько хочешь. Через пять минут чиновник закинул сверток на борт своего временного обиталища и снова направился в Клей-Бэнк. Далекий колокольный звон призывал правоверных к медитации. Все небо, от горизонта до горизонта, затянули тяжелые, свинцовые тучи. Моросил мелкий, почти неощутимый дождь. Поселок Клей-Бэнк тесно жался к реке – здесь, на востоке, земля слишком плодородна, чтобы разбрасываться ею попусту. Некрашеные фанерные домишки опасно балансировали на самом краю высокого откоса. Подсобные помещения, склады и горшки размещались по большей части в искусственных пещерах посреди склона; подходом к ним служила узкая, выстланная досками терраса. Именно там, на террасе, и ждала своего напарника Чу.. На реке прыгали лодки, привязанные к свайной пристани, в настиле которой было больше Дырок, чем досок, – пристань как идея, как Свободный столик нашелся быстро. – Очередное предупреждение. – Чиновник вынул из чемодана воронье крыло. – Было пришпилено к двери. Еще вчера – я нашел, когда вернулся домой. – Странные дела. – Чу расправила крыло, внимательно осмотрела окровавленный плечевой сустав, нашла среди перьев и зачем-то разогнула крошечные пальцы. – Шпанята, наверное, развлекаются. Мародеры эти самые. – Она пожала плечами и вернула крыло. – И чего ты, спрашивается, там поселился? – Кто бы ни подсовывал мне эти штуки, – раздраженно поморщился чиновник, – он работает на Грегорьяна. Знакомый стиль. Его беспокоило, что противник снова изменили тактику, после прямого покушения вернулся к насмешкам и запугиванию. Зачем? Непонятно, даже бессмысленно. Закусочная размещалась в узком туннеле, вырытом перпендикулярно обрыву. Окон здесь, естественно, не было – А у вас нет… – Нет, – отрезала грудастая бабища. За соседним столиком громко загоготали. – Хочешь есть – бери что дают. – Вот же наглая сука, – прошипела Чу. – Не будь эта тошниловка последней в поселке, я бы… – Полегче, полегче. Молоденький эвакуатор, один из тех смешливых соседей, говорил с густым северным акцентом – правоохранительные органы Приливных Земель комплектовались обычно из уроженцев западных провинций, Блэкуотера и Вайнленда. – Завтра последний дирижабль. Вот они и подчистили свою кладовку. Его берет, засунутый под погон, был украшен роскошным петушиным хвостом. Чу молча подняла глаза. Через несколько секунд словоохотливый солдатик покраснел и отвернулся. Рядом со столиком, в нише, стоял телевизор; чиновник включил первый попавшийся канал – и нарвался на учебный фильм по обжигу горшков. Рабочие закупоривали вырытые в глине туннели. В каждом из них оставлялись две узкие щели, одна – внизу будущей двери, другая – в конце туннеля, вверху. Дальше все известно – сейчас они подожгут сложенные внутри дрова, над землей поднимутся столбы дыма – привидения умерших, разрубленных на куски деревьев. Столбы расплывутся, сольются в сплошную пелену, заслонят солнце. Сперва эти инструкции показали по одному из правительственных каналов, с тех пор фильм крутили чуть ли не каждый день. Его уже не то что не смотрели, но даже вроде и не замечали. – Чиновник ткнул другую кнопку, – – Да как-то затягивает. – А вот этот говнюк, который тощий, он кто такой? – Вопрос, прямо скажем, интересный. Вроде бы это – Шелли, двоюродный брат Идеи – ну, той маленькой девочки, которая увидела носо… тьфу, Чу презрительно фыркнула: – Ну да, конечно, это очень неправдоподобно. С другой стороны, подобные вещи случаются даже во Внутреннем круге – хотя и нечасто. У них даже разработана специальная методика генетической маркировки, как раз для таких вот накладок, чтобы можно было пометить близнецов как разные личности. Но Чу уже не слушала. Она тоскливо смотрела в открытую дверь на серую пелену дождя. Вокруг смеялись и болтали официантки и поварихи, солдаты и штатские клиенты – веселые, даже чуть опьяненные ожиданием близких, решительных перемен. – Дождь сделал доски настила скользкими, как рыбья чешуя; чиновник следовал за Чу, взмахивая отставленным для равновесия чемоданчиком и непрерывно ругаясь. В одном месте им пришлось пробираться чуть не по щиколотку в воде: лестница наверх, обшитая в прошлом досками, обвалилась, превратилась в обычную канаву, а сейчас, во время дождя, – в русло ручья. – Завтра последний дирижабль, – напомнила Чу. – Я реквизировала два хороших места. Чиновник нечленораздельно буркнул и помотал головой. – Брось. Пропустим дирижабль – придется выбираться отсюда телячьим кораблем, вместе с голодранцами. – Она раздраженно подергала свой опознавательный браслет. – А ты знаешь, что там творится? Грязь, вонища, теснота такая, что ни встать ни сесть… Они еле увернулись от упавшего сверху ящика. Ящик с грохотом обрушился на дорожку, отскочил, перепрыгнул через бровку, покатился, все ускоряясь, по склону и шумно плюхнулся в реку. Мародеров, прочесывавших брошенные кладовые, интересовало очень немногое, большую часть вещей они попросту расшибали и выкидывали. Внизу, под обрывом, вода были густо покрыта хламом; ленивое течение крутило никому уже не нужные вещи, относило их от берега, увлекало к далекому Океану. Старые матрасы и засушенные цветы медленно намокали и тонули, корзины и кресла, разбитые шкафы и скрипки плыли гордо, как игрушечные кораблики. Прежде у мародеров не было Денег, чтобы купить эти вещи, а теперь не было денег, чтобы заплатить за их перевозку; судя по ликующим, опьяненным крикам, несчастные ублюдки ощущали себя мстителями, борцами за справедливость. Опасливо поглядывая вверх, Чу и чиновник подошли к горшку, над дверью которого висело выцветшее изображение серебристой скелетовидной фигуры. Платное предоставление терминала являлось единственной законной коммерцией этого заведения, единственным его – Нет. И теперь, пожалуй, никогда не почешутся. Слушай, мы столько здесь проторчали, что у меня задница мохом обросла. Мы сделали все, что могли, и ничего уже больше не сделаем – след давно остыл. Да и вообще на хрена нам флаер? Мотать отсюда надо. – Я тщательно обдумаю изложенные вами соображения. Чиновник вошел в бордель. Чу осталась под дождем. – Давненько я здесь не был, – сказал чиновник. Квартира Корды поражала размерами – особенно если вспомнить, что находилась она в городе, где простор прямо пропорционален богатству. Пол огромного помещения был разбит террасами и засеян травой, каменные орудия, развешанные по чуть наклонным стенам, освещались лучами софитов, отраженными от вращающихся порфировых колонн. И везде – мучительная чистота, неестественный, почти нездоровый порядок. Даже кадки с карликовыми вишневыми деревцами расставлены зеркально-симметричными парами. – Так ты и сейчас не здесь, – сухо огрызнулся Корда. – Чего это ты беспокоишь меня дома? Подождать не мог? Конторы не хватает? – В конторе ты меня избегаешь. – Ерунду мелешь, – нахмурился Корда. – Прошу прощения. На пороге появился человек в белой керамической маске и свободной накидке – очевидный денебец. – Сейчас будут голосовать, вас ждут. – Подожди меня здесь, – кивнул Корда чиновнику. – А ты, Вас ли, разве не идешь? – добавил он, глядя на человека в маске. Белое безглазое лицо взглянуло на Корду сверху вниз. – Я тоже подожду здесь, так будет лучше для всех. Сейчас обсуждают мое членство в комитете. Денебец вышел на середину комнаты и застыл. Его голова была скрыта под капюшоном, руки терялись в рукавах накидки. В этом человеке чувствовалось нечто не совсем человеческое – его движения были слишком уж точными, грациозными, неподвижность – слишком полной. Чиновник неожиданно понял, что видит перед собой редчайшее творение – постоянного двойника. Их взгляды встретились. – Я вас нервирую, – сказал Васли. – Нет, нет, что вы. Просто… – Просто вас смущает моя внешность. Нельзя, чтобы излишняя щепетильность принуждала вас ко лжи. Я верю в правду. Я – смиренный слуга правды. Будь моя воля, я не оставил бы в мире ни лжи, ни двусмысленных уверток, не оставил бы ничего спрятанного, укрытого, запертого, все было бы доступно взгляду любого желающего. Чиновник подошел к стене, окинул взглядом каменные орудия. Наконечник остроги с Миранды, наконечники стрел с Земли, копалки для червей с Говинды… – Не хотелось бы вас обидеть, но вы рассуждаете как информ-свободник. – Естественно. Я – информ-свободник и ничуть этого не стесняюсь. “Информ-свободник? Не скрывающий своих взглядов? Разгуливающий на свободе?” – Чиновник взирал на денебца как на некое мифическое чудище, как на говорящую гору, как Идеи – на своего единорога. – Правда? – глуповато переспросил он. – Конечно, правда. Я оставил свой родной мир с единственной целью – передать вашему народу накопленные мной знания. Нужно быть крайним радикалом, чтобы собственными руками поломать свою жизнь. Нужно иметь большую решимость, чтобы обречь себя на существование в обществе людей, которых смущает твоя внешность, твое присутствие, людей, которые считают глубочайшие твои убеждения преступными и – что самое главное – абсолютно не интересуются тем, что ты хочешь им сообщить. – Да, но сама концепция свободы информации является… – Излишне радикальной? Опасной? – Васли широко раскинул руки. – Посмотрите, разве я выгляжу опасным? – Вы хотели бы предоставить всем желающим доступ к любой информации. – Да, всем и к любой. – Вне зависимости от возможных последствий? – Послушайте. Ваше общество ведет себя как маленький мальчик, гулявший по польдеру и обнаруживший дырочку в плотине. Вы затыкаете дырочку пальцем, и вода перестает просачиваться. Но море поднимается и давит сильнее – немножко сильнее. Края дырки выкрашиваются, дырка растет, приходится затыкать ее кулачком. Затем вы засовываете в проем всю руку, по самое плечо. Еще какое-то время, и вы залезли в проем с головой, заткнули его своим телом. Пролом продолжает расширяться, вы раздуваете грудь и живот. Но море никуда не делось, оно все поднимается. И тут вы наконец убеждаетесь, что все ваши усилия были тщетны. – Ну и что же, по вашему мнению, нужно делать с опасной информацией? – Контролировать ее! Быть владыками информации, а не ее заложниками! – Каким образом? – Не имею ни малейшего представления. Но я один, а если бы вы, все вместе, употребили все знания и силы, растрачиваемые ныне на тщетные попытки… – Васли оборвал фразу на полуслове. Некоторое время он смотрел на чиновника, а затем глубоко вздохнул и продолжил, совсем уже другим голосом: – Простите меня, пожалуйста. Я не смог себя сдержать, сорвал на вас свою злость. Сегодня утром мне сообщили, что мой оригинал – Васли, каким я был прежде, человек, считавший, что ему есть чем поделиться с вашим народом, – что он умер. Я не успел еще оправиться от удара. – Примите самые искренние мои соболезнования. – Чиновник не решался посмотреть в белое, ничего не выражающее лицо. – У вас большое горе. Васли покачал головой: – Я даже не знаю, плакать мне или смеяться. Он был мной, и в то же самое время именно он лишил меня тела, приговорил меня к одиночеству, к смерти в чужом мире. Безглазое лицо смотрело вверх, сквозь тысячи уровней летающего города, во внешнюю темноту. Во мрак кромешный. – Я хочу пройти – хотя бы еще раз – по лугам Сторра, вдохнуть запах чукчука и руу. Увидеть, как среди западных созвездий сверкают фойблы, услышать пение цветов. После этого можно и умереть. – Вам никто не мешает вернуться. – Вы путаете сигнал с сообщением. Конечно же, я могу просканировать себя и передать сигнал домой. Но Денебец искоса взглянул на электронное тело чиновника. – Вряд ли вы меня поймете. Спорить было бессмысленно. – Простите мое любопытство, – сменил тему чиновник, – но чем именно занимается ваш комитет? – Вы имеете в виду Гражданский комитет по предотвращению геноцида? Сфера деятельности нашего комитета четко определена его названием. Любая колонизованная система – в том числе и наша, из которой я родом, – неизбежно сталкивается и с проблемой сохранения индигенных рас. Самой Миранде ничто уже не поможет, однако изучение ее опыта приводит к очень интересным заключениям. – А не слишком ли вы торопитесь с выводами? – осторожно заметил чиновник. – Я лично… э-э… знаком с людьми, которые видели оборотней, даже разговаривали с ними, и все это – буквально на днях. Вполне возможно, что коренные мирандианцы сумеют выжить. – Нет, не сумеют. – Но почему? – удивился чиновник. – Для каждого вида существует минимальная численность замкнутой популяции. Любая меньшая популяция обречена на гибель – ей не хватит гибкости, чтобы приспосабливаться к естественным вариациям внешних условий. И дело тут даже не в количестве особей, а в богатстве генофонда, в его разнообразии. Простейший пример. Вымирают какие-нибудь орлы или там воробьи, и осталось их, скажем, всего десять штук. Вы бросаетесь на спасение, оберегаете птиц от всех неприятностей, доводите их численность до многих тысяч. И все равно огромная эта стая состоит из десятка генетически различных особей – только многократно повторенных. Генофонд ее хрупок и неустойчив. И в какой-нибудь злополучный день все ваши птицы погибнут. Случайная болезнь, которая убьет одну из них, убьет и всех остальных. И не обязательно болезнь – причин может быть сколько угодно. Если оборотни и сохранились, то в очень малых количествах, иначе все бы о них знали. Корда придерживается иного мнения, но это у него так, заскок. А существование нескольких особей не значит ровно ничего – как раса, как народ они погибли. Чиновник хотел возразить, но не успел. – Вас просят, – поклонился Васли появившийся на пороге Корда. – Не сомневаюсь, что решение Комитета доставит вам радость. Только зная Корду как облупленного, можно было понять смысл этой преувеличенной галантности: минуту назад заведующий оперативным отделом потерпел одно из очень редких в его жизни поражений. Васли коротко кивнул чиновнику и удалился; Корда проводил денебца задумчивым взглядом. – Вот уж не думал, – заметил чиновник, – что вы интересуетесь оборотнями. – Собственно говоря, я только ими и интересуюсь, – пожал плечами Корда и тут же осекся. – Ну, в том, конечно, смысле, что они – единственное мое хобби. Запоздалая поправка звучала жалко, неубедительно. Внезапно все прошлое предстало в совершенно новом свете. Тысячи мелких, случайных замечаний Корды, сотни пропущенных собраний, десятки странных изменений политики – все эти малопонятные обстоятельства выстраивались в стройную, логичную систему. Чиновник изо всех сил старался, чтобы неожиданное откровение не отразилось на его лице. – Так в чем там дело? – поинтересовался Корда. – Какая у тебя такая сверхсрочная необходимость? – Мне нужен флаер. Я жду несколько недель, а Каменный дом ни мычит ни телится. Если вы на них немного нажмете, я сверну это дело буквально за сутки. Я знаю, где искать Грегорьяна. – Знаешь? Несколько секунд Корда молчал, пристально изучая лицо чиновника. – Хорошо, – кивнул он, берясь за клавиатуру, – будет тебе флаер. Завтра утром, у Тауэр-Хилла. – Спасибо. Корда явно хотел сказать что-то еще, но мялся в необычной для себя нерешительности. Он смотрел то на чиновника, то куда-то в сторону и наконец удивленно спросил: – А что это ты уставился на мои ноги? – Ноги? – в свою очередь удивился чиновник. – Да нет, ничего такого, я просто задумался. Он действительно задумался. Задумался о том, что многие люди пользуются предметами роскоши, доставленными из других звездных систем. Автоматические транспортники ползут от звезды к звезде с выматывающей душу медлительностью, но зато строго по расписанию. И не только отец Грегорьяна предпочитает чужеземные сапоги. Красные кожаные сапоги. Чиновник дезактивировал двойника и выключил терминал. Сквозь открытую наружную дверь в холл публичного дома лился жемчужно-серый предзакатный свет. Тишина – как в гробу. Вышибала сидит на ободранном колченогом стуле и то ли спит с открытыми глазами, то ли осоловело смотрит на дождь. Туннели, ведущие в глубь склона, кажутся черными дырами. Прикрыли лавочку, окончательно. Страх, смешанный с облегчением, быстро прошел – чиновник сообразил, что еще слишком рано, что женщины просто не вышли еще на работу. – Извините, пожалуйста… Толстенький коротышка с курчавыми, сильно поредевшими волосами, смехотворно непохожий на классического вышибалу, поднял голову и окинул чиновника тусклым, безразличным взглядом. – … Я хотел бы увидеть одну женщину, которая здесь работает… – Чиновник с ужасом сообразил, что не знает настоящих имен этих женщин – только клички, подслушанные из пьяных солдатских разговоров, – Хрюха, Коза, Кобыла… – Такую высокую, с короткой стрижкой. – Посмотри в закусочной, наверное, она там. – Спасибо. Чиновник ждал Кобылу, затаившись рядом с закусочной, в темном, неизвестно куда ведущем проеме, из которого успели уже выломить дверь. Печальный призрак, безгласный и невидимый, с завистью взирающий на мир живых. Стоять снаружи, у всех на виду, он не решался. Чиновник уже знал, как ведут себя люди, вышедшие из закусочной. Они останавливались под козырьком входной двери, переминались с ноги на ногу и только затем, набравшись духу, опрометью бросались под проливной дождь. Чу вышла не одна, а с добычей, с очередным лопоухим юнцом. – Это ж со смеху лопнуть, как вы гордитесь этими своими довесками. Тоже мне невидаль. Ну есть у тебя пенис, так ведь у меня-то он тоже есть. Парень неуверенно хихикнул. – Ты что, не веришь? Я ведь на полном серьезе. Хочешь поспорим? – Чу вытащила пачку денег. – Ну что ты головой-то качаешь? Не верил, не верил, а теперь вдруг поверил? Давай так, я дам тебе шанс отыграться. Удвоим ставку и поспорим, что мой больше твоего. После недолгих колебаний солдатик широко ухмыльнулся, буркнул “О'кей!” и начал расстегивать брюки, – Да ты что, совсем рехнулся? – завопила Чу, хватая парня за руку. – Здесь же люди ходят! Нет уж, красавчик, компаративным анализом мы займемся в приватной обстановке. Она неумолимо поволокла добычу в логово. Чиновник, слышавший из своего укрытия каждое слово пикантной беседы, искренне веселился. Чу успела уже похвастаться своим трофеем. Орган, отрезанный у Вейлера, прошел через руки опытного таксидермиста и выглядел на удивление живо. – Послушай, а зачем тебе такая штука? – спросил чиновник, когда Чу со смехом открыла продолговатый, обтянутый бархатом футляр. – Это будет приманка. Она описала членом несколько петель, словно ребенок – игрушечным самолетом, а затем любовно чмокнула воздух перед его кончиком. – Хочешь верь, хочешь нет, но лучше всего молоденькие петушки идут на большой болт. Задержавшись под тем же навесом, Кобыла начала поднимать капюшон плаща. Чиновник вышел из темноты и осторожно кашлянул. – Я хотел бы воспользоваться твоими услугами. Только не здесь. Я поселился на корабельном кладбище. Кобыла окинула его оценивающим взглядом и пожала плечами: – Хорошо. Но время, истраченное на дорогу, тоже пойдет в счет. И я не смогу проторчать у тебя до утра. – Она слегка подергала чиновника за татуированный палец. – Сегодня ночью в церкви служат панихиду. – Хорошо, – согласился чиновник. – Это – последняя служба перед эвакуацией, и я не хочу ее пропустить. Будут отпевать всех, кто когда-либо умер в Клей-Бэнке. Мне тоже есть кого помянуть. Так пошли, куда там? – Кобыла взяла его под руку. Некрасивое лицо, кожа обветренная, задубевшая, как старое дерево. Чиновник легко мог представить себе эту женщину своей хорошей знакомой – при других обстоятельствах. Они шли и молчали. Чиновник кутался в пончо, полчаса назад изготовленное чемоданом. Молчать становилось все труднее и труднее. – А как тебя звать? – неловко спросил он. – По-настоящему или как меня зовут в заведении? – Все равно. – Тогда – Аркадия. Открыв дверь, чиновник нащупал свечку, зажег ее и поставил в подсвечник. Аркадия топала ногами, стряхивая налипшую на сапоги грязь. – Господи, – вздохнула она, – да когда же он кончится, дождь этот проклятый? Сверток, купленный утром у малолетних мародеров, так и лежал на тумбочке, но кое-что в комнате изменилось. Кто-то сдернул с кровати покрывало и положил на простыню черное воронье перо. Чиновник смахнул перо на пол. Аркадия высмотрела на стене крючок и повесила плащ. Она сдвинула опознавательный браслет повыше и стала чесать запястье. – У меня от него сыпь. Но только знаешь, что я думаю? Пройдет год-другой, и адамантин войдет в моду. Люди будут надевать такие вот штуки по доброй воле, будут платить за них бешеные деньги. – Вот, – сказал чиновник, протягивая ей сверток, – Сними с себя все и переоденься в это. Аркадия взглянула на сверток, пожала плечами: – Хорошо. – Я сейчас вернусь. Чиновник вынул из чемодана садовый секатор и вышел под дождь, в непроглядную тьму. Вернулся он не очень скоро, Аркадия успела уже переодеться. Карнавальное платье было скроено кое-как и сплошь расшито оранжевыми блестками. Но по размеру почти тик-в-тик. Сойдет. – Розы! Как здорово! – Аркадия захлопала в ладоши и закружилась, совсем как маленькая девочка. Легкая материя взметнулась текучим, волшебным движением. – Тебе нравится, как я выгляжу? – Ложись на кровать, – грубо сказал чиновник, – и задери юбку до пояса. Аркадия молча подчинилась. Чиновник бросил мокрую охапку роз рядом с кроватью. На бледной, как мрамор, коже Аркадии резко выделялся черный кустик волос. Чиновнику показалось, что эта кожа должна быть холодной, как лед. Он торопливо разделся. Запах роз заполнил уже всю комнату. Проникая в Аркадию, чиновник закрыл глаза. И не открывал их до самого конца. |
||
|