"Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год" - читать интересную книгу автора (Судоплатов Павел Анатольевич)

Глава 11. НАЧАЛО ВОЙНЫ

О начале военных действий руководители служб и направлений НКГБузнали от Меркулова в 3.00 в ночь на 22 июня. На срочном совещании — в связи с выполнением ответственных поручений — отсутствовали Фитин и Федотов. В тот день они находились за городом. Наиболее решительно повел себя Михеев, который немедленно сообщил о том, что в особых отделах армий и флотов имеются исчерпывающие инструкции о перестройке оперативной работы в условиях военного времени. Сообщение Меркулова, разумеется, не было неожиданным. Указания о боевой готовности, об обострении ситуации были переданы по линии органов НКВД и НКГБ 18, 19 и 20 июня 1941 года как в территориальные подразделения, так и по линии военной контрразведки, а также в штабы и командованию пограничных и внутренних войск, дислоцированных на Украине, в Белоруссии и Прибалтике.

Там боевая готовность была объявлена фактически 21 июня в 21.30, т. е. до получения санкционированной Сталиным известной директивы наркома обороны. По линии разведки мы также отправили предупреждение об обострении обстановки в Берлин, где посол Деканозов утром 21 июня отдал распоряжение персоналу не покидать без специального разрешения территорию наших миссий за границей и всем сотрудникам докладывать о месте своего нахождения.

В тот же день в Берлин поездом прибыл ряд сотрудников нашей разведки, вызванных из Франции, Дании и Италии. На вокзале их встречал резидент Кобулов.

Надо сказать, что проявленные на местах собранность и дисциплинированность позволили нам без особых проблем быстро эвакуировать свой аппарат по дипломатическим каналам. Настороженность, которую мы проявляли перед войной, предполагая возможность вторжения немцев в наши консульства, положительно сработала и при уничтожении всех средств шифросвязи в Берлине, Париже, Риме, Копенгагене. К сожалению, финнам удалось захватить ряд средств шифропереписки, в том числе кодовую книгу в нашем консульстве в Петсамо. Позже, в 1944 году, финская разведка передала эти материалы английским и американским спецслужбам. Это положило начало почти тридцатилетней операции английских и американских криптографических служб по дешифровке переписки резидентур советской военной разведки и НКВД из США, Швеции, Англии, Турции, Болгарии с Центром в 1941 — 1946 годах.

Но мы допустили ошибку, понадеясь, что наши резидентуры в Западной Европе, получив предупреждение, правильно сориентируются и перестроят свою работу на военный лад. Как оказалось, даже опытные работники разведки, находившиеся за кордоном, имели очень смутное представление о том, как организационно будет строиться работа в условиях начала военных действий. Особенно это коснулось радиотехнического обеспечения в условиях перехода агентуры на нелегальное положение.

Все просчеты и недостатки организационного характера органов безопасности в этот сложнейший период для нашей страны, к сожалению, освещены недостаточно. Откровенно говоря, это относится не только к спецслужбам. Воспоминания С. Штеменко, Г. Жукова и А. Василевского, Н. Кузнецова лишь только чуть приоткрывают страницы, связанные с организацией работы военного аппарата в начальный период войны. Недостаточное внимание этой теме, по-моему, уделил и наш военный историк В. Анфилов в своей работе «Провал „Блицкрига“».

Получив указания Берии (17 или 18 июня 1941 года) об организации разведывательно-диверсионного аппарата на случай начала войны, я столкнулся с исключительно сложным вопросом: каким образом самостоятельная служба диверсий и разведки будет действовать в прифронтовой полосе и ближайших тылах противника во взаимодействии с военной контрразведкой? Ведь в прифронтовой полосе именно она олицетворяла действия органов госбезопасности.

Как известно, в феврале 1941 года особые отделы, военная контрразведка были переданы в оперативное подчинение Наркомата обороны. Встал вопрос: кому непосредственно должна быть подчинена военная контрразведка — военному руководству или наркому госбезопасности? Четко отработанного механизма двойного подчинения не было. Военная же контрразведка не может работать эффективно, не опираясь на общие директивы по обеспечению госбезопасности в. вооруженных силах.

Накануне войны был создан так называемый межведомственный совет НКВД-НКГБ и Наркомата обороны по координации работы военной контрразведки.

20 июня 1941 года, когда стало совершенно очевидно, что от начала войны нас отделяют считанные дни, я получил задание создать специальную группу, которая, будучи задействованной в разведывательно-диверсионных операциях, имела бы возможность самостоятельно осуществлять диверсионные акции в ближайших тылах противника. Разработкой этого задания мы занялись вместе с Эйтингоном, Мельниковым. Сразу же возник вопрос: как создаваемый аппарат должен взаимодействовать с остальными оперативными подразделениями? Ведь Берия, возглавляя НКВД, не являлся наркомом государственной безопасности, а указание о создании аппарата давал он как заместитель председателя Совета Народных Комиссаров, т. е. заместитель руководителя правительства. Имелось в виду, что опираться этот специальный аппарат должен как на НКГБ, так и на НКВД, поскольку именно в его прямом подчинении находились пограничные и внутренние войска, т. е. основные воинские части, которые предполагалось задействовать в диверсионных операциях.

Война продиктовала очередной поворот в реорганизации органов безопасности и внутренних дел. Военная контрразведка вернулась в аппарат НКВД, было восстановлено управление особых отделов и фактически слиты аппараты НКВД и НКГБ в расширенный Наркомат внутренних дел. В условиях начавшихся военных действий, наших неудач на фронте такая централизация функций по обеспечению госбезопасности страны и охраны общественного порядка была оправданной.

За день до начала войны на меня и небольшой аппарат группы в составе Л. Эйтингона, Н. Мельникова, В. Дроздова, А. Камаевой и А. Кочергиной легли нелегкие задачи, связанные с передачей в наше распоряжение агентуры других оперативных служб НКВД для использования их против немецких спецслужб. Эту агентуру надо было срочно изучить на предмет ее пригодности к действиям в условиях военного времени, поэтому и встал вопрос о перепроверке агентурных возможностей НКВД в целом. Я начал активно взаимодействовать с контрразведывательным управлением П. Федотова, транспортным управлением С. Мильштейна и секретно-политическим управлением, которое возглавлял Н. Горлинский. Речь шла и о том, чтобы в дополнение к имеющейся у нас агентуре добавить и ту, которая находилась на приграничных территориях, для чего нашему разведывательно-диверсионному аппарату необходимо было наладить прямую связь с их территориальными органами и центральным аппаратом контрразведки. Мы ожидали, что основные события развернутся именно там. Речь шла не только о предотвращении широкомасштабных провокаций на всей границе от Белоруссии до Черного моря, но и развертывании разведывательно-диверсионной работы в ближайших тылах немецких соединений, если они перейдут границу. Сразу же стало очевидным, что агентуры, которой мы располагали, было недостаточно.

Кроме того, специальных воинских подразделений, к которым можно было бы подключить агентурно-оперативные боевые группы для партизанской войны в тылу противника, не существовало. Правда, мы могли рассчитывать на особый резерв Коминтерна, имевший боевой опыт партизанской войны в Испании.

Эйтингон занялся координацией будущих действий с Генштабом и с командованием Красной Армии в приграничных округах. Контакта с командующим войсками особого Белорусского округа Д. Павловым у него не получилось. Но наладились хорошие рабочие отношения с организатором спецназа и партизанских отрядов в период финской войны полковником разведупра Красной Армии X. Мамсуровым.

Сразу же возник главный имеющий политическое значение вопрос: кто будет отдавать приказ о конкретных, неотложных боевых действиях в тылу противника по линии НКВД в случае начала войны? Не менее важно было и то: кто должен давать санкцию на развертывание диверсионной работы в Польше, Германии и Скандинавии? К сожалению, из опыта испанской и финской войн выводов было сделано маловато. Успех диверсий в тылу противника во многом зависел от ограничения маневренных возможностей танковых группировок немцев путем уничтожения складов с горючим и срывом их снабжения. Это чисто теоретически прорабатывалось Мамсуровым и Эйтингоном на встрече с Голиковым в здании Разведупра на Гоголевском бульваре.

Утром в субботу 21 июня Берия согласился с предложениями Эйтингона, которые я активно поддержал, о том, что мы должны располагать специальным боевым резервом в 1200 человек из состава пограничников и внутренних войск. У Эйтингона была идея создать четыре батальона диверсионного назначения. Три предполагалось развернуть на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. А четвертый оставить в резерве в Подмосковье.

В 90-е годы начались публикации всевозможных «документальных» материалов о разработке планов наступательной операции Красной Армии в начальный период войны. Должен сказать, однако, со всей ответственностью, что плана так называемой превентивной войны с Германией не существовало. Жуков и Василевский предлагали упредить немцев в стратегическом развертывании войск в случае начала Германией военных действий. Это известный рукописный документ, датированный 15 мая 1941 года.

Сейчас упускают из виду, что эти соображения о встречном сражении Сталин и нарком обороны Тимошенко положили в основу директивы войскам днем 22 июня 1941 года, когда была предпринята попытка встречным ударом остановить немцев и нанести им главный удар на Юго-Западном направлении. Жукову, по-моему, изменяет память, когда он пишет в своих мемуарах о том, что директива Ставки по проведению решительного контрнаступления была для него совершенно неожиданной. Ведь речь шла о проведении в жизнь тех мероприятий, которые он как начальник Генштаба и генерал-майор Василевский предлагали Сталину осуществить в случае начала войны более чем за месяц до нападения немцев.

Более того, майские соображения Жукова и Василевского фактически были первым нашим черновым вариантом плана военных действий в случае начала войны с Германией.

Сейчас очевидно, что этот документ был весьма не совершенен, более того, замысел наступательных операций мало чем отличался от планов наступательной кампании русской армии в Галиции и Юго-Восточной Польше, разработанных царским генштабом еще в 1913 году и частично с неудачами реализованных в августе-сентябре 1914 года.

В первый же день войны в нашей работе стало чувствоваться большое напряжение. Нас особенно тревожило развитие событий на границе. Сведения поступали самые противоречивые. Днем 22 июня Берия вызвал меня, Масленникова, командующего пограничными войсками, и предложил, чтобы Эйтингон срочно вылетел в Минск. А потом, подумав, сказал, что, пожалуй, имеет смысл вылететь в Проскуров, где будут разворачиваться события на юго-западном направлении, и решить, что можно сделать по линии диверсионной службы для всемерной поддержки Красной Армии.

Однако Эйтингон никуда не уехал. Вызванный к Берии, он вместе со мной спорил, доказывая, что есть смысл выехать на место только для того, чтобы разобраться в обстановке. Потому что реально нами не были подготовлены ни силы, ни средства для развертывания диверсионных подразделений и партизанской войны. Надо было сначала получить информацию о том, что там происходит. Нехотя Берия согласился.

К сожалению, наши военные историки, уделив существенное место попытке контрнаступления Красной Армии 22-23 июня 1941 года, не увязывают ее с предложениями Жукова и Василевского от 15 мая 1941 года. А родились они, мне кажется, из трактовки выступления Сталина 5 мая 1941 года перед выпускниками военных академий.

Как известно, усилия Красной Армии остановить контрударами наступление немцев ни к чему не привели. Наши части понесли колоссальные потери. Практически мы оказались без авиации и танков. Противник завоевал господство в воздухе.

Командование Западного фронта не располагало информацией о реальном развитии событий. Наши танковые соединения, сосредоточенные на Белостокском выступе, вели неравные бои в окружении, не имели горючего, и судьба их была предрешена. Правда, танкисты, погибая в этом сражении, нанесли большой урон немцам.

Если мы проследим, как разворачивалась работа центрального аппарата органов госбезопасности в первые дни войны, то увидим, что 27 июня был отдан приказ НКВД о формировании войск Особой группы при наркоме внутренних дел для выполнения специальных заданий в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. В формировании войск и оперсостава этой группы мы опирались на кадры внутренних войск и соответствующих оперативных подразделений НКВД. Первоначально наряду с Эйтингоном мне без официального приказа в качестве заместителя был придан Ш. Церетелли, занимавшийся отбором добровольцев-спортсменов на стадионе «Динамо». Он был организатором успешно закончившейся борьбы с бандитизмом на Кавказе в 20-е годы. В июле 1941 года в связи с угрозой войны в Закавказье, был назначен начальником пограничных войск Закавказского округа.

При наборе людей мы пошли по пути, подсказанному опытом финской войны — задействовали спортивно-комсомольский актив страны. ЦК ВЛКСМ принял постановление о мобилизации комсомольцев для службы в войсках Особой группы при НКВД. Мы мобилизовали выпуски Высшей школы НКВД и разведчиков Школы особого назначения, а также молодежь из органов милиции, пожарной охраны. Первым начальником штаба войск Особой группы стал комбриг Богданов, один из руководителей управления пожарной охраны НКВД. Позднее его сменил полковник Михаил Федорович Орлов, выпускник военного училища кремлевских курсантов Верховного Совета РСФСР и академии имени Фрунзе. В наше распоряжение по решению ЦК ВКП(б) перешел весь резерв боеспособных политэмигрантов, находящихся на учете в Коминтерне.

Кроме того, Особая группа пополнялась, что было очень важно, военнослужащими войск НКВД в ходе боевых действий. В первые дни войны на Западном направлении себя блестяще проявил заместитель командующего внутренними войсками НКВД комбриг В. Кривенко. Командир бригады внутренних войск полковник Плеханов погиб, но его бригаде удалось отстоять прикрытие наших переправ, в ожесточенных боях за мосты у Могилева, Борисова и Бобруйска. Повсеместно командующие пограничными и внутренними войсками стали начальниками войск по охране тыла действующей Красной Армии.

Примерно до 26 июня достоверной информации о положении на фронтах у Ставки, видимо, не было. Существовала лишь иллюзия, что противника удалось остановить. В этих условиях на органы НКВД легла огромная ответственность в правильном ориентировании руководства страны относительно складывающейся обстановки. Этому способствовало тесное информационное взаимодействие между органами госбезопасности и первым секретарем компартии Белоруссии П. Пономаренко.

Информация о положении на западном направлении поступала в Москву по каналам органов НКВД. Прежде всего она шла от начальника Белостокского управления НКБГ С. Бельченко и из Наркоматов госбезопасности Белоруссии, Латвии и Литвы, куда активно и напористо рвался противник. Следует сказать, что в очаговых сражениях также немалую роль сыграли войска НКВД, которые первыми взяли в плен немцев, разгромив разведывательный батальон противника в ожесточенных боях под Ригой.

После доклада Сталину о неблагоприятном развитии обстановки 24 июня 1941 года Берия отдал приказ о взятии под тотальный контроль всех передвижений по магистрали Минск-Москва. По этому поводу специальная директива ушла на места поздно ночью.

Была еще одна директива Ставки, адресованная командующим войсками Юго-Западного, Южного и Западного особого округа, о формировании группы армий резерва главного командования. Эта директива появилась сразу же, как только началась эвакуация Минска. О важности этого решения говорит тот факт, что заместитель наркома внутренних дел СССР по кадрам С. Круглое был назначен членом Военного совета этой группы армий.

В самом начале июля 1941 года был отдан приказ наркома обороны о выброске на парашютах несколькими эшелонами в тыл врага 204-й воздушно-десантной бригады в районе Любань, Волосовичи в Белоруссии для изоляции и уничтожения подвижных соединений противника. Это свидетельствует о том, что уже в первые дни войны мы пытались путем диверсий нанести урон тылу немцев, в частности, уничтожить склады с горючим, инфраструктуру снабжения немецких моторизованных группировок, чтобы облегчить положение нашим войскам, находящимся в районе Бобруйска, где складывалась очень напряженная обстановка. К сожалению, эти действия не увенчались успехом. Для нас это был наглядный урок, насколько необходимо при десантировании специальных групп в тыл противника подготовить условия, обеспечивающие их безопасность и боеспособность.

В связи с развитием военных действий на западном направлении Ставкой было принято решение о передаче органами НКВД всех имеющихся гидротехнических средств в распоряжение командующего резервными армиями для быстрейшего оборудования укрепленной полосы и долговременных сооружений на линии фронта. Ставка отдала приказ и о формировании стрелковых и механизированных дивизий из личного состава войск НКВД. И наконец, что тоже заслуживает внимания, о чем умалчивалось по известным причинам — это приказ Ставки Главного командования — ввести Берию как народного комиссара внутренних дел в состав Военного совета Московского военного округа. В этот период П. Артемьев, генерал-лейтенант, заместитель командующего внутренними войсками, в прошлом командир дивизии особого назначения имени Дзержинского, был назначен исполняющим обязанности командующего войсками Московского военного округа. Он блестяще себя проявил в битве под Москвой и оставался командующим войсками Московского военного округа до тех пор, пока был жив Сталин. Его сместили уже после известных событий в июле 1953 года.

И еще об одном важном обстоятельстве — упорядочении информационной работы. Единственным надежным способом связи со Ставкой оставалась связь ВЧ, которая находилась в ведении НКВД. Она работала без перебоев в самый критический период. По информации НКВД принимались важнейшие решения. Например, сразу же после нападения Германии возник вопрос о введении в действие планов прикрытия государственной границы. Причем не исключалось нападение на Советский Союз не только сателлитов Германии, но и вступление в войну Турции.

В начале мюля одним из первых документов, который подписал Жуков, была директива, адресованная Закавказскому военному округу. В ней говорилось, что основная задача состоит в том, чтобы ничем не спровоцировать Турцию и Иран, не допустить какого-либо повода к вступлению их в войну на стороне Германии. «Дать вам сейчас ничего не можем в смысле оказания помощи — усиления войск округа, — отмечалось в директиве. — Доложите, на каком основании без решения Ставки вами выведен план прикрытия. Ваше сообщение, на которое вы ссылаетесь, и наша директива № 1461 ничего не говорит о введении планов прикрытия. Ваше распоряжение о занятии границы немедленно отменить».

Хочу добавить, что Жуков отдал эту директиву на основе информации НКГБ Азербайджана о введении в действие плана прикрытия границы в Закавказье с использованием пограничных войск НКВД.

Органам НКВД необходимо было установить реальную картину, которая складывалась в прифронтовой полосе, для развертывания там агентурно-диверсионной работы. Поступающая информация сигнализировала о плохо организованной эвакуации населения и материальных ценностей из приграничной полосы. Необходимо было упорядочить эвакуацию семей партийно-советского актива, а также руководящих работников Красной Армии, ВМФ, органов НКВД.

Многие упрощенно это понимают, подразумевая под эвакуацией не что иное, как бегство. Такой взгляд совершенно неверен. В записке органов государственной безопасности говорилось, что противник ведет активное изучение партийно-советского актива, располагает данными о его составе. Кроме того, территория, где развернулись боевые действия, была занята нами сравнительно недавно, лишь в 1939-1940 годах, поэтому обоснованно было предположение, что партийно-советский актив будет не только первой жертвой противника, но и часть его может быть завербована немецкими спецслужбами, для ведения подрывной работы в советском тылу. Было принято решение наладить строгий учет руководящих кадров, которые оказались в зоне не только боевых действий, но и в прифронтовой полосе и, естественно, стали объектом специального внимания противника.

Мне кажется, что в самый начальный период боевых действий причина наших неудач и потерь была и в неясности складывающейся обстановки для нашего военного командования, и это создавало совершенно неправильное представление «наверху» об организованных действиях наших войск. На самом деле в июне и в начале июля 1941 года сплошной линии фронта не было и бои с противником с нашей стороны носили характер очагового сопротивления. Отсюда заминка и нечеткость в постановке боевых задач войскам, ошибочные решения.

Необходимо также правильно оценить тот ущерб, который был нанесен нам в результате действий буржуазно-националистического подполья. Высылки из Прибалтики, массовые репрессии на Украине, безусловно, не могут быть оправданными. Однако факт остается фактом, что к диверсионным действиям спецподразделений немецкой армии активно подключились буржуазно-националистические боевые группы во Львове, в городах Прибалтики. Подполье в этих городах было главным организационным центром, который формировал базу для диверсий против Красной Армии.

7 июля Ставка Верховного Главнокомандования отдала приказ о передислокации авиадесантных частей, поскольку использовать их в тылу противника не было возможности из-за нехватки транспортной авиации. Но Ставка смотрела вперед. Было предложено немедленно отозвать их с фронтов. Благодаря этой директиве нам удалось сохранить авиадесантные войска, которые впоследствии использовались для вывода из строя тыловых коммуникаций противника.

Не могу не отметить еще одну важную директиву, изданную Жуковым 10 июля 1941 года. Она была подготовлена по информации НКВД и адресовалась командующим войсками Северного, Южного фронтов и ВВС Красной Армии. В ней шла речь о борьбе с немецкими воздушными десантами, о необходимости совместно с органами НКВД проводить воздушную разведку, заходя в глубь расположения противника до 200-250 километров.

Днем и ночью мелкие группы должны были бомбить немецкие аэродромы, чтобы сковывать авиацию и срывать готовящиеся операции. Сроки выполнения этой директивы были очень сжатые. В течение суток нужно было представить свои соображения. К сожалению, в этот критический период нам не удалось осуществить систематические нападения на немецкие аэродромы, но директива возымела свое действие в последующие годы. Наши оперативные боевые группы в тылу у немцев неукоснительно выполняли ее — успешно громили их аэродромы.

Следует сказать еще об одном направление работы органов безопасности в этот труднейший период. В специальной директиве Ставки Верховного Главнокомандования на органы НКВД и военной контрразведки была возложена ответственность за использование особой новой военной техники на фронте. Прежде всего речь шла о реактивных установках «катюша». На меня, кстати, залпы «катюши», которые мне довелось увидеть на полигоне, где после взрывов реактивных снарядов остались только выжженные окопы и земляные сооружения, произвели ошеломляющее впечатление.

Согласно этой директиве ни при каких условиях и обстоятельствах нельзя было допустить возможности захвата «катюши» противником. Со мной как-то консультировался кинорежиссер, ветеран воздушно-десантных войск, о действиях группы в тылу противника, которая должна была взорвать «катюшу». Я разочаровал его. Насколько мне известно, и в тяжелые месяцы 1941 года, и на протяжении всего военного периода не была захвачена ни одна установка. Знаю только, что к каждой боевой машине был приставлен уполномоченный особого отдела военной контрразведки, который персонально отвечал за ее уничтожение в случае угрозы захвата или невозможности вывода в расположение наших войск. По этому поводу могу сказать, что военная контрразведка в лице таких уполномоченных несла очень большие потери, но свой долг выполнила. А кинофильм «Пятеро с неба», рассказывающий о том, как наши диверсанты подрывают попавшую в руки немцев установку «катюша», вышел на экраны в 70-е годы, когда довольно легко было фантазировать на эту тему.

Как известно, в первые месяцы войны были осуществлены меры, которые ныне оцениваются как репрессивные. Речь идет о массовых акциях по выселению целых народов и в этой связи о ликвидации республики немцев Поволжья. Останавливаюсь на этом не для того, чтобы оправдать эти действия, а чтобы разобраться в сложившейся тогда ситуации с немецким населением, оказавшимся в зоне боевых действий (в основном на южном направлении, где были немецкие колонии). Немало немецкого населения проживало в ряде наших городов. Кто выступил инициатором их выселения? Вот, скажем, документ от 3 августа 1941 года — донесение Военного совета Южного фронта в Ставку Верховного командования. В нем говорится, что во время военных действий на Днестре немецкое население стреляло из окон и огородов по отходящим нашим войскам. Установлено также, что жители этих деревень 1 августа 1941 года встречали вступающих немцев хлебом-солью. Поскольку на линии фронта имелось множество таких населенных пунктов, в донесении было высказано предложение дать указание местным органам власти о немедленном выселении неблагонадежных элементов. Донесение подписали командующий Южным фронтом Тюленев, член Военного совета Южного фронта корпусной комиссар Запорожец, начальник штаба фронта Романов. На бланке шифротелеграммы стоит резолюция И. В. Сталина: «Тов. Берия. Надо выселить с треском. И. С.» И пометка работника начальника секретариата наркома внутренних дел Шияна: «Наркому доложено. 25 августа 1941 года».

6 сентября принимается совершенно секретное постановление Государственного комитета обороны о переселении немцев из Москвы, Московской и Ростовской областей в Казахскую ССР, в Джамбульскую, Кызыл-Ордынскую и так далее. Устанавливаются разнарядки. Руководство переселением возлагается на НКВД СССР.

Эти меры нужно рассматривать в контексте обострения обстановки на Западном фронте. Приказ наркома внутренних дел СССР Берии о проведении операции по переселению немцев из Москвы и Московской области был отдан 8 сентября 1941 года. Операция закончилась к 20 сентября. В соответствии с ней за 14 сентября из Москвы и Московской области было отправлено тремя эшелонами 4954 переселенца. Из обшей немецкой колонии было арестовано 1142 человека. В общей сложности переселению подверглись более 10 тысяч человек.

Такого рода документы поучительны. Они помогают нам понять остроту ситуации, а также то, кто решал эти вопросы. Что же касается НКВД, то он не занимался политической стороной дела. В его миссию входило докладывать информацию о реальной обстановке.

Вот один из примеров, как эффективно была реализована информация, поступившая из райгоротделов и областных управлений НКВД о прорыве в тыл наших войск 56 моторизованного корпуса под командованием известного фельдмаршала Манштейна. Немцам удалось тогда прорвать нашу оборону на Лужском рубеже под Новгородом. Сплошного фронта боевых действий там не было. Соединения нашей 11-й армии, которой командовал генерал А. Морозов, получили приказание о нанесении немедленных контрударов по неприкрытым флангам немцев в районе Шимска. Выбор генералом Морозовым наиболее уязвимого места для удара достиг своей цели. В итоге наша 70-я стрелковая дивизия полностью разгромила 8-ю танковую дивизию вермахта.

Я пишу об этом, чтобы ответить нынешним военным историкам, и в особенности неквалифицированным публицистам, что, несмотря на неблагоприятное развитие событий в то время, картина боевых действий вовсе не виделась нам безнадежной. Когда противник после успешного наступления в приграничных боях был остановлен на Лужском рубеже, то оказалось, что немецкая танковая группа потеряла до 50 процентов своей материальной части.

Сейчас принято говорить о том, что войска Красной Армии, будучи атакованы вермахтом, потерпели сокрушительное поражение в приграничных сражениях, что советское командование оказалось не на высоте положения. Это справедливо, но неприемлемы и оскорбительны злобные нападки на командование Красной Армии. Они опровергаются не только воспоминаниями наших военачальников, но и в оценках немецкого командования, несмотря на их успешные в целом боевые действия в июне-июле 1941 года.

В своем дневнике начальник генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Гальдер уже 11 июля 1941 года писал, что «командование противника действует умело, противник сражается ожесточенно и фанатически, немецкие танковые соединения понесли значительные потери в личном составе и материальной части, войска устали». Ему же вторит командующий группой армий «Центр» германских войск фельдмаршал фон Бок. 12 июля он докладывает командованию сухопутных войск, что «общее положение со снабжением и обеспечением группы армий, включая воздушные силы, требует определенных ограничений как во времени, так и в масштабах проведения операции». Все это говорит том, что первая фаза немецкого наступления захлебнулась уже к середине июля 1941 года.

У меня к этому времени наладился постоянный рабочий контакт с заместителем начальника оперативного управления Генштаба генерал-майором А. Василевским. Он приезжал неоднократно в НКВД вместе с начальником Разведупра Красной Армии Ф. Голиковым. Оба, одетые по распоряжению Жукова и Меркулова в штатское, участвовали в допросах крупного агента абвера Нелидова, как участник в немецких военно-стратегических играх, дающих теоретические заключения об итогах сражения, он заявил о том, что если немецкая армия не заняла в течение двух месяцев такие основные наши центры, какими являлись Ленинград, Москва, Киев, Ростов-на-Дону, то войну для немецкой стороны можно считать проигранной.

В эти горячие дни июля 1941 года Василевский постоянно звонил нам и интересовался информацией от местных органов НКВД, о продвижении германской армии. Должен сказать, что лишь с возвращением маршала Б. Шапошникова на должность начальника Генштаба вся система оперативного обмена информацией о положении на фронтах между НКВД и командованием Красной Армии была упорядочена.

В правильной оценке развития обстановки большую роль сыграла и наша военная разведка. В особенности разведотдел штаба Западного фронта, зам. начальника которого был полковник М. Мильштейн, впоследствии ставший одним из руководителей агентурной разведки Красной Армии в годы войны.

Решение руководства Генштаба направить руководителей ведущих направлений военной разведки на фронт для налаживания разведработы ввиду обострения обстановки можно оценивать по-разному. Но советские военные разведчики справились с этой задачей. Их наблюдения и выводы способствовали правильному выбору направления контрудара по войскам противника в районе Ельни, которыми успешно руководил Г. Жуков. Угрожавший Москве Ельнинский плацдарм немецкой моторизованной группировки был ликвидирован.

При всей напряженной атмосфере июля-августа 1941 года у нас никогда не возникло ни тени сомнения в победе. Дополнительную уверенность придавала информация, поступавшая из Англии, США, Скандинавии, Болгарии и Швейцарии, о том, что потери вермахта в живой силе и технике огромны, что наблюдаются колоссальные трудности со снабжением горючим германской армии, наступавшей по расходящимся направлениям, что все это срывает план Гитлера на победу в молниеносной войне. Провал блицкрига в августе 1941 г. уже был очевиден для меня и советского руководства.

Вместе с тем в нашей разведывательно-аналитической работе в этот период были допущены серьезные ошибки и просчеты. Мы не предвидели в августе 1941 года, что гитлеровское командование, временно отказавшись от броска на Москву, направит все свои подвижные соединения — две танковые группы — на окружение наших войск Юго-Западного фронта. Данных, которые могли бы предотвратить это, у нас, к сожалению, не было, и это притом, что с самого начала мы ориентировали разведывательно-диверсионную работу на изучение и подрыв боевых возможностей прежде всего ударных моторизованных соединений германского вермахта.

Наше настойчивое стремление противодействовать немецким наступательным операциям на Западной фронте, в первую очередь, обуславливалось тем, что это направление считалось самым важным — противник приближался к Москве. В начале августа 1941 года была переброшена в его тыл оперативная группа во главе со старшим лейтенантом госбезопасности В. Зуенко, в состав которой вошли доцент МГУ П. Кумаченко и преподаватель Института иностранных языков 3. Пивоварова. Ее я особенно запомнил, поскольку позже она работала в отделе «С» с материалами по атомной проблеме.

Кумаченко и Пивоваровой удалось устроиться переводчиками при штабе немецкой танковой дивизии и, пользуясь хорошо налаженной двусторонней радиосвязью, блестяще выполнить свою задачу. Сведения, поступавшие от опергруппы, возглавляемой Зуенко, немедленно докладывались высшему командованию.

Опыт этой группы был для нас бесценным: мы были в курсе действий и планов немецкого командования, что давало возможность четко отрабатывать постановки задач, которые получали спешно формируемые нами оперативные боевые группы. Из донесений, поступавших от группы Зуенко, нам становились ясны проблемы, с которыми сталкивались ударные соединения танковой группы Гудериана.

Полученная информация подтвердила срыв немецких планов молниеносной войны не только благодаря героическому сопротивлению бойцов Красной Армии, но и из-за неразрешимых проблем в материально-технической части: изношенность техники в танковых дивизиях, катастрофическая нехватка бензина. Сведения, поступавшие от опергруппы, возглавляемой Зуенко, немедленно докладывались высшему командованию.

Наша опергруппа проследовала с немецкой танковой дивизией вплоть до выхода в район Вязьмы, на ближние подступы к Москве, и вовремя исчезла, когда со стороны немецкой военной контрразведки появилась опасность «засветиться».

Следует сказать, никто в Центре первоначально не рассчитывал на такой успех Зуенко, не предполагал, что ему удастся проникнуть в штаб 3-й танковой дивизии и «держать руку на пульсе». Вместе с тем опергруппа, оказавшись в выгодном положении, не имела никакой агентурной связи с подпольной резидентурой, что позволило бы эффективнее использовать все ее возможности. Это была одна из узловых проблем руководства диверсионной войной, не было предусмотрено то обстоятельство, что разведгруппа уходит в глубокий тыл противника, а затем по мере продвижения войск начинает действовать в прифронтовой полосе.

Несколько слов о том, как реализовалась ее информация Верховным Главнокомандованием. По нашим материалам была отдана директива о необходимом усилении разведки на Западном направлении, поскольку мы представили неопровержимые данные о подготовке немецко-фашистских войск к наступлению на Москву. В изданной директиве предписывалось в течение трех дней провести разведку для выявления группировки противника перед линией фронта, уделив при этом особое внимание районам сосредоточения немецких танковых частей. Таким образом, речь шла о реализации нами информации от нашей оперативной группы и о дальнейшей систематизации ее. Для этого мы подключили военную контрразведку, разведку ВВС Красной Армии, Разведуправление Красной Армии и в результате родилась директива о том, чтобы разведывательные сводки НКВД представлялись в Генштаб ежедневно, высылались фотосхемы наиболее характерных группировок противника. Такой опыт взаимодействия всех видов разведки и в дальнейшем давал хорошие результаты.

Однако события на Западном фронте в конце сентября — начале октября, к сожалению, развернулись не в нашу пользу.

27 июня 1941 года в соответствии с приказом по НКВД на стадионе «Динамо» «началось формирование соединения для выполнения особых заданий народных комиссариатов внутренних дел и Обороны СССР по разгрому и уничтожению немецко-фашистских захватчиков и их приспешников, вторгшихся на территорию СССР». Эту дату следует считать днем рождения войск специального назначения советских органов государственной безопасности.

В первый период существования с 27 июня по октябрь 1941 года это войсковое соединение именовалось «войсками Особой группы при НКВД СССР» и состояло из двух бригад с приданными специальными подразделениями (саперно-подрывная рота, парашютно-десантная служба, авторота, рота связи).

Комплектование спецназа личным составом происходило:

— из наркоматов внутренних дел и государственной безопасности;

— из высшей школы НКВД;

— из НКВД-НКГБ республик и УНКВД-НКГБ краев и областей;

— из органов милиции и пожарной охраны НКВД СССР;

— из Центрального института физической культуры и спортсменов добровольных спортивных обществ, прибывших в соединение добровольно;

— из комсомольцев по разверстке ЦК ВЛКСМ;

— из Коминтерна.

В октябре 1941 года войска Особой группы были переформированы в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения — ОМСБОН, куда вошли два мотострелковых полка четырехбатальонного и трехбатальонного состава. При ОМСБОНе тогда же была организована спецшкола младших командиров-специалистов.

С учетом опыта боевых действий в Испании и в финской зимней кампании боевая подготовка спецназа была организована таким образом, чтобы он мог выполнять следующие боевые задачи:

— в составе подразделения части и соединения вести общевойсковой бой и разведку;

— проводить специальные работы на фронте по устройству инженерно-минных заграждений и созданию комбинированных систем с применением новой техники;

— осуществлять минирование и разминирование оборонных объектов государственной важности;

— вести диверсионно-боевые, десантные и разведывательные операции в тылу противника умело действующими подразделениями, мелкими группами и индивидуально.

Несмотря на напряженные условия, формирование спецназа происходило очень быстро. Поскольку немцами уже была занята Белоруссия и западные области России, то главная задача спецназа виделась прежде всего в организации диверсионных операций в тылу противника. Сначала оперативные группы, которые готовились для действий в тылу немцев, располагались на даче бывшего наркома внутренних дел Ягоды «Озеры», которая впоследствии сначала использовалась Ежовым, а после войны отошла в качестве Дома отдыха к Управлению делами ЦК КПСС.

7 июля 1941 года немцы выбросили с самолетов в районе Могилев-Подольска диверсионные подразделения полка «Брандербург», которые пытались прорваться в тыл наших войск и занять небольшой плацдарм. Но мы, подтянув войска из наших резервов, ликвидировали этот десант. Из этого события нами был сделан вывод: Противник собирается активно использовать свой спецназ для нарушения коммуникаций в наших тылах.

Известно, что в органах госбезопасности спецназа, как войскового соединения, до этого не было. Планы Я. Серебрянского по созданию спецназа в 1938 году на базе имевшейся при Особой группе школы по подготовке диверсантов реализованы не были в связи с его арестом. Однако в отделе оперативной техники существовала спецгруппа по подготовке диверсионных приборов во главе с блестящим специалистом тогда старшим лейтенантом госбезопасности А. Тимашковым. Именно он вместе со слушателем спецшколы Серебрянского К. Квашниным стали во главе важнейшего направления нашей работы — оснащения спецназа диверсионной техникой.

Между тем в составе Наркомата обороны находились воздушно-десантные войска, разведывательные роты и подразделения, которые составили костяк разведывательно-диверсионных групп Красной Армии. Но тогда еще не было полного понимания роли спецназа. Считалось, что отобранных из пограничных и внутренних войск наиболее подготовленных бойцов можно в течение короткого времени перенацелить на решение специальных задач в тылу противника. Все это, бесспорно, так, но при этом упускалось из виду одно немаловажное обстоятельство. У этих бойцов не было специальной подготовки для действий на территории, занятой врагом, да еще в конспиративных условиях.

Следует сказать, что сейчас мало кто вспоминает имя основателя советского спецназа, организатора первых войсковых соединений по проведению диверсионных операций в тылу противника. Это — полковник X. Мамсуров, участник партизанской войны в Испании, позднее ставший генерал-полковником, одним из руководителей советской военной разведки. Он первый во время советско-финской войны продемонстрировал, как надо формировать отряды спецназа в условиях боевых действий с противником на сопредельной территории. Спецназ под командованием Мамсурова вывел из окружения ряд наших частей, попавших в тяжелое положение в Финляндии. Мамсуров мобилизовал спортивный актив Ленинграда. Ленинградские лыжники, мастера спорта и наиболее сильные в физическом отношении юноши составили костяк его диверсионного отряда, который успешно действовал в тылу финнов. Опыт Мамсурова очень пригодился в начале Великой Отечественной войны. Мы объявили особую мобилизацию в спецрезерв лучших спортсменов, которые были немедленно зачислены в спецназ НКВД и позднее успешно действовали в тылах противника.

Большую роль в формировании и боевой деятельности ОМСБОНа сыграл заместитель начальника Особой группы, а затем командир бригады (с 15 октября 1941 года) полковник Михаил Федорович Орлов. В декабре 1920 года он добровольно вступил в Красную Армию, участвовал в подавлении антисоветских мятежей, затем окончил Объединенную военную школу имени ВЦИК. В 1924 году вступил в кандидаты, в феврале 1926 года — в члены ВКП(б). В 1930-1931 годах принимал участие в борьбе с бандитизмом в Азербайджане и с басмачеством в Средней Азии. Длительное время он служил в войсках НКВД, работал в военных учебных заведениях Перед началом Великой Отечественной войны Михаил Федорович работал в должности начальника Себежского военного училища НКВД и одновременно учился заочно в Военной академии имени М. В. Фрунзе.

Комиссаром ОМСБОНа был назначен Алексей Алексеевич Максимов, инженер по образованию. Преемником Максимова стал полковой комиссар Арчил Степанович Майсурадзе. В этой должности он прошел всю Великую Отечественную войну, а по ее завершении многие годы работал в Главном политическом управлении Советской Армии.

В ОМСБОНе, как и во всех других частях и соединениях РККА, имелся политотдел, который возглавлял Лев Александрович Студников. Бывший батрак, а затем комсомольский работник, он работал на Северном Кавказе, был секретарем Грозненского горкома, ответственным инструктором Северо-Кавказского крайкома и секретарем Чечено-Ингушского обкома комсомола. В 1930 году Студников вступил в партию, а затем ЦК ВКП(б) направил его на партийно-политическую работу в Красную Армию. Лев Александрович был командирован на учебу в Военно-политическую академию. Учеба прерывалась дважды: в 1939 году в связи с военным конфликтом с Японией на реке Халхин-Гол, куда Студников был направлен в качестве представителя ГлавПУРККА, и в 1940 году — из-за советско-финской войны. Академию Студников закончил в июне 1941 года, в канун Великой Отечественной войны. Приход в бригаду опытного политработника с академическим образованием, помноженным на опыт двух войн, имел большое значение.

Руководителями разведки бригады были Антуфеев и майор-пограничник Б. К. Спиридонов.

Костяк командного состава бригады составили преподаватели и слушатели Высшей школы погранвойск и Высшей школы НКВД, других учебных заведений НКВД СССР.

Командиром 1-го полка (после откомандирования Н. Е. Рохлина, бывшего недолго в этой должности, на другую работу) стал Вячеслав Васильевич Гриднев, бывший до этого начальником штаба войск Особой группы. В 1942-1943 годах он командовал ОМСБОНом. После окончания Высшей пограничной школы стал комендантом погранучастка, несшего охрану советско-иранской границы. Здесь они сражаются с басмачами, неоднократно пытавшимися перейти границу. В биографию Гриднева вписана и ликвидация банды басмачей. Двенадцать лет прослужил Гриднев на границе.

Комиссаром 1-го полка стал Сергей Иванович Волокитин, известный впоследствии как знаменитый партизанский командир Серго. Отец его — потомственный стеклодув, первый рабочий — директор завода «Красный Май» после Октября. Как и другие юноши его поколения, Сергей Иванович учился в ФЗУ, был слесарем, токарем, бригадиром на московском заводе имени Серго Орджоникидзе. Девятнадцатилетнего комсомольского вожака направляют в 1931 году на учебу в чекистскую школу. К началу войны он старший лейтенант госбезопасности. К этому добавим: в ОМСБОН он пришел орденоносцем.

Первый полк ОМСБОНа был интернациональным. В его формировании решающую роль сыграл Исполком III Коммунистического Интернационала и его Генеральный секретарь Георгий Димитров, а также руководители коммунистических партий, бывшие тогда в Москве: Вильгельм Пик, Морис Торез, Пальмиро Тольятти, Хосе Диас и Долорес Ибаррури, Иоганн Коплениг, Клемент Готвальд, Гарри Подлит и другие. Они делали все возможное, чтобы собрать разбросанных в силу различных причин по Советскому Союзу своих соотечественников-политэмигрантов и направить их в ОМСБОН. Особо много сил отдала формированию бригады Стелла Благоева — дочь основателя Болгарской коммунистической партии Димитра Благоева. По поручению Георгия Димитрова она отбирала добровольцев, часто бывала в бригаде, воодушевляла омсбоновцев своими пламенными товарищескими беседами.

Наиболее полные данные об этом полке сохранились благодаря мемуарам выдающегося сына болгарского народа Ивана Цоловича Винарова, ставшего заместителем командира полка, и испанца Серна Роке, бывшего в свое время представителем Испанской коммунистической партии в Народном фронте своей страны, сражавшегося на Мадридском и Каталонском фронтах, бойца ОМСБОНа, воевавшего в Красной Армии комиссаром батальона, бригады, дивизии. В последнее время стали известны и некоторые данные о вьетнамцах, сражавшихся также в составе бригады.

Интернациональный полк бригады был непостоянен. Первоначально он насчитывал в своем составе чуть менее тысячи бойцов. Почти треть его были испанские коммунисты, покинувшие свою родину после поражения Испанской республики. Другую часть составили болгары, чехи, словаки, поляки, австрийцы, венгры, югославы, румыны, греки, итальянцы, немцы, вьетнамцы, французы, финны. Имелось и несколько англичан, членов коммунистической партии, которых Отечественная война застала в Москве, куда они прибыли по партийным делам. Австрийцев также было много, по численности они были вторыми после испанцев. В своем большинстве это были шуцбундовцы, эмигрировавшие в Советский Союз после Июльского восстания 1927 года и второго Венского восстания 1934 года, которые были жестоко подавлены.

Несколько подробнее И. Винаров рассказывает о болгарах. Их было более сотни человек. Это были прежде всего представители тех групп, которые ранее по заданию Компартии Болгарии вели подпольную работу у себя на родине. В Подмосковье и Крыму (до его оккупации) обучалось еще около шестидесяти болгарских политэмигрантов, которые в любой момент готовы были отправиться с боевым поручением в тыл врага. В интернациональный полк были зачислены пятнадцать политэмигрантов и партийных деятелей, а также сыновья и дочери ветеранов партии, выросшие в Советском Союзе и получившие здесь образование. Это были: Георгий Павлов Гоню, Легко Кацаров, Густав Влахов, Пенчо Столов, Илия Денев, Иван Крекманов, врач Вера Павлова (дочь старого партийного функционера и крупного философа Тодора Павлова), Вихра Атанасова, Агга Димитрова (дочь ветерана партии Стефана Димитрова), сыновья Георгия Михайлова — Огнян и Кремен, дочь Георгицы Карастояновой — Лилия, сын Ивана Пашова — Жорж, дочь Георгия Дамянова — Роза и другие.

О самом Иване Цоловиче Винарове можно сказать словами генерала С. М. Штеменко: «Иван Винаров являлся болгарским революционером. В свое время он был вынужден покинуть родину и эмигрировал в СССР, окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе и получил звание полковника Красной Армии. Затем последовала работа в аппарате Коминтерна и Заграничного бюро ЦК БРП». В послевоенные годы генерал-лейтенант Иван Винаров стал видным военным деятелем Народной Болгарии.

Испанцы-интернационалисты находились под командованием капитана Перегрина Переса Галарсы, их комиссаром был Сефарико Алварес. Они были разбиты на три взвода. Одним из взводов командовал Серна Роке. Из 125 испанцев было шесть женщин. Среди них особенно выделялись Мария Фернандес, Анхель Санчес и Хуанита Прот.

Заметной фигурой среди интернационалистов-испанцев был и Хосе Виеска. Сын крупного шахтовладельца, граф, юным он вступил в ряды Компартии Испании и был активным участником Астурийского восстания 1934 года. Осужденный на смертную казнь, замененную тридцатью годами тюрьмы, он получил свободу благодаря установлению в Испании республиканской власти. В Испании Виеска был комиссаром батальона, а затем командовал бригадой.

Из шести вьетнамцев-омсбоновцев, упомянутых И. Винаровым, после длительных поисков, в которых участвовали совет ветеранов ОМСБОНа, активисты Центрального совета Общества советско-вьетнамской дружбы, телевидение и ряд газет Москвы (особенно «Правда») и Ханоя («Нянзан»), ныне стали известны их имена: Ли Нам Тхань, выходец из семьи революционера; (Нгуен Шинь Тхань), родом из провинции, где родился Хо Ши Мин; Ли Тухк Тят (Выонг Тхун Тхай), тоже из семьи революционера; Выонг Тхун Тинь, вступивший в 1925 году в товарищество революционной молодежи Вьетнама; Ли Ань Тао (Хоанг Ань То), Ли Фу Шан. Мы предполагали использовать их для диверсионных действий в случае нападения Японии. Однако в тяжелой обстановке боев под Москвой ряд этих товарищей был задействован и погиб.

Командиром 2-го полка был майор Сергей Вячеславович Иванов. Трудовую закалку он получил на шахтах Донбасса. Возвратившись после Октября в родной Воронеж, Иванов добровольно вступил в кавалерийский дивизион. А дальше учеба в Московском пехотном училище, преподавательская работа в пограничном училище (преподавал тактику и топографию), во время которой он заочно окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. Великая Отечественная война застала его в должности инспектора Главного управления Московской противовоздушной обороны НКВД. И еще один штрих к его биографии. Именно полковнику Иванову после заболевания Дмитрия Медведева было поручено возглавить знаменитый отряд «Победители» на завершающем этапе его боевых действий на Украине.

Комиссаром 2-го полка был назначен Сергей Трофимович Стехов, майор. Его так и звали «наш майор». Как и Гриднев, он стал членом партии большевиков в 1918 году. Тогда же он вступил в Красную Армию, был активным участником Гражданской войны. В 1939 году партия направляет его на работу в НКВД. Во 2-м полку и во всей бригаде Сергей Трофимович пользовался большим авторитетом и огромным уважением.

Второй полк состоял в основном из рабочих, спортсменов, студентов и школьников (только что закончивших десятые классы), в основном пришедших по направлению ЦК ВЛКСМ. Формирование полка происходило на стадионе «Динамо». Больше всего данных сохранилось о спортсменах, в числе которых было много известных, прославивших родину на международных соревнованиях. Среди них были: боксеры Николай Королев, Сергей Щербаков, Эдуард Лазовский; легкоатлеты Георгий и Серафим Знаменские, Григорий Ермолаев, Моисей Иванкович, Леонид Митропольский; борцы Григорий Пыльнов, Анатолий Катулин, Леонид Егоров, Шалва Чихладзе; тяжелоатлеты Николай Шатов, Владимир Крылов; гребцы Александр Долгушин, Ипполит Рогачев, Алексей Смирнов, Сергей Шереметьев; велосипедисты Федор Тарачков, Виктор Зайпольд; конькобежцы Константин Кудрявцев, Анатолий Капчинский; лыжница Любовь Кулакова и другие.

Если раньше на стадионах, в плавательных бассейнах и на стартовых трассах они защищали спортивную честь родины, то сейчас пришли в ОМСБОН, чтобы защитить ее с оружием в руках от фашистских захватчиков. Их влияние в бригаде было очень велико. Они стали наставниками еще не закаленных физически солдат. В дальнейшем в тылу врага спортсмены были всегда одними из первых в тяжелых схватках с врагом.

В полк зачислялись также добровольцы-студенты московских вузов. Около тридцати человек пришли из Московского института истории, философии и литературы (МИФЛИ). Многие бойцы были вчерашними студентами и аспирантами МГУ, историко-архивного, строительного, горного, кожевенного, станкоинструментального и других столичных вузов. В ОМСБОНе было много рабочих, техников, инженеров с автозавода и других предприятий.

Немного позже ЦК ВЛКСМ своим постановлением от 4 сентября 1941 года «О мобилизации комсомольцев на службу в войска Особой группы при НКВД СССР» направил в ОМСБОН 800 городских и сельских комсомольцев из четырнадцати областей РСФСР. Туляки, ярославцы, рязанцы, куряне, пензенцы, саратовцы, уральцы и казанцы заполняли казармы бригады. Сюда же добавились и комсомольцы Москвы.

Пополнение личного состава бригады осуществлялось на протяжении всех лет войны. Ее бойцами становились влившиеся в спецотряды партизаны, добровольцы коммунисты и комсомольцы. Общая численность воинов бригады в среднем в годы войны превышала 10 тысяч человек. Но при этом ее костяком, наиболее активной и мобильной частью оставались пришедшие первыми в спецназ чекисты, пограничники и добровольцы-спортсмены, рабочие, студенты Москвы, зарубежные интернационалисты.

Парашютно-десантную службу спецназа возглавил видный мастер и организатор парашютного спорта до войны майор А. Фатеев, позднее он был заместителем начальника службы диверсий и разведки МГБ СССР. С ним в бригаду пришли прославленные парашютистки М. Малиновская и Т. Шишмарева и другие.

Минно-подрывное дело и боевые операции по оборудованию заградительных сооружений возглавил как командир сводного отряда ОМСБОН майор М. Шперов, ставший после войны генерал-майором инженерных войск Советской Армии.

В ОМСБОН с первых же дней его существования пришла большая группа женщин, в основном радистки и медсестры. Назову имена лишь некоторых из них: Маша Петрушина, Галина Ефимова, Лидия Шерстнева, Людмила Потанина, Зина Чернышева, Шура Павлюченкова, Оля Михайлова, Дуся Приказчикова, Тося Карасева, Тоня Анисимова, Люба Капитонова.

Во главе медицинской службы полков были поставлены добровольцы, только что сдавшие госэкзамены в мединституте: Альберт Цессарский и Илья Давыдов. Врачом была и Вера Давыдова (Павлова); Виктор Стрельников и Владимимр Назаров пришли в бригаду с четвертого курса мединститута. Когда формирование бригады завершилось, а ее состав приобрел опыт боевых действий на фронте и в тылу врага, начался процесс «отдачи» ее бойцов и командиров в отдельные части Красной Армии (например, на укомплектование Отдельной, впоследствии 70-й армии, погранчастей, спецшкол и др.). Только с 1941 по 1944 годы из ОМСБОНа было откомандировано 5074 человека.

По неполным данным, более одной тысячи омсбоновцев защищали Москву. Их вклад в защиту столицы, однако, не исчерпывается этой цифрой. Сравним ее со следующими фактами: если минеры ОМСБОНа под командованием М. Шперова поставили на Западном фронте 40 тысяч мин, то весь Калининский фронт — 4500; особенностью этой работы было то, что исключительно широко была применена новая техника: управляемые фугасы, огневые фугасы противотанкового назначения, мины заграждения, установленные на фронте в глубину до ста километров. По неполным данным на фугасах и минах, установленных сводным отрядом ОМСБОН в Подмосковье, подорвалось 30 немецких танков, 20 броневиков, 68 машин с мотопехотой, 19 легковых автомобилей с офицерами 53 мотоцикла. Подразделения бригады захватили в исправном состоянии 17 автомашин, 35 мотоциклов с колясками, много пулеметов, радиоприемников и другого военного имущества.

В течение всей войны и даже в напряженной обстановке 1941 года мы вместе с тем берегли спецназ. Он был задействован в общевойсковых операциях за всю войну только три раза — в боях под Москвой, в битве за Кавказ в 1942 году и в сражении на Курской дуге в составе саперной армии в 1943 году.

В декабре 1941 года, когда возник вопрос о подготовке десантной операции в Крыму — в Керчи и Феодосии, — Берия предложил мне связаться с адмиралом И. Исаковым и подготовить план участия нашего спецназа в морском десанте. Но ОМСБОН в этих боях участия не принял, хотя в Крым в крайне тяжелую оперативную обстановку была выброшена наша группа А. Арапова, в 1945 году направленного по моей линии на оперативную работу в Югославию.

Мы сформировали спецназ в крайне сжатые сроки. Он стал высокобоеспособным соединением и сыграл существенную роль в развертывании войны в тылу врага. К сожалению, из уроков войны и трагичного лета 1941 года не сделано должных выводов. Спустя год после окончания войны, в условиях напряженной международной обстановки, волны националистического бандитизма в Прибалтике и на Западной Украине спецназ — Отдельный отряд особого назначения МГБ СССР был расформирован «в связи с исчерпанием функций». Думается, что причиной этого было неприязненное отношение к ОМСБОНу в годы войны ставшего министром госбезопасности в мае 1946 года В. Абакумова.

Спецназ органов госбезопасности всегда оказывался жертвой политических разборок «наверху».

Известно, что он был воссоздан как соединение специального назначения для разведывательно-диверсионных операций лишь в 1981 году. Но мы так и не определились в отличие от американцев с концепцией использования войск специального назначения по линии органов безопасности и военной разведки в решении узловых вопросов боевых действий в условиях локальной войны. В особенности это относится к войнам так называемой малой интенсивности.

Применение спецназа, по моему глубокому убеждению, в локальной войне есть проблема, решение которой может быть найдено в контексте его взаимодействия с другими видами вооруженных сил, в тесной связи с мероприятиями по агентурно-оперативному обеспечению его боевой деятельности.

Поэтому правомерно ли говорить об отдельных задачах, выполняемых спецназом, продиктованных политической обстановкой? Использование этой силы в условиях мирного и военного времени, а также в локальных войнах — очень крупная, не решенная проблема. События в Чечне и локальная война в Таджикистане — прекрасные тому подтверждения. Главная причина того, что спецназ Внешней разведки в 1991 — 1993 годах был расформирован, заключается в том, что при смене руководства органов госбезопасности, руководство страны прежде всего спецназу отказывает в политическом доверии, опасаясь за свою власть.

Когда в 1993 году министр госбезопасности Баранников перестал пользоваться доверием президента, это предопределило конец подразделениям спецназа, переданным одно время в структуру министерства.

Однако дело не в том, что отказались «Альфа» и «Вымпел» штурмовать Белый дом в 1993 году. Первопричина заключается в другом — исходном недоверии. Одно было недоверие руководства к Особой группе Серебрянского в 1938 году, другое — в 1953 году после ареста Берии к Судоплатову, третье — в эпоху Брежнева — в 1967 году к председателю КГБ Семичастному, четвертое — в эпоху так называемого мнимого путча и распада страны — в 1991 году.

Конкретно я могу процитировать ставшие известными мне слова Президента России, произнесенные им на расширенном заседании коллегии министерства безопасности в марте 1993 года. Тогда Баранников еще был министром. Но Ельцин в его лояльности сомневался и не хотел, чтобы в его распоряжении находились силы специального назначения.

Президент утверждал, что от него, по проверенным данным, министерство безопасности утаивает определенную информацию. Ему отвечают, что вам докладывают только проверенную информацию, уважаемый президент. Нашлись мужественные люди, чтобы так ответить. На это Ельцин отреагировал: «Я вам верю, но не совсем». При такой позиции любой вопрос об особом финансировании, особой поддержке спецназа в условиях войны на Кавказе перерастает в другой вопрос: в чьих руках находится спецназ. В руках министра безопасности Баранникова, который утратил доверие? Это совершенно очевидно. Спецназ госбезопасности в этих условиях не мог быть должным образом задействован в чеченской кампании. А задачи по агентурному обеспечению военной операции в Чечне в 1994 году военная контрразведка просто провалила.

Именно в это время, к сожалению, подразделения спецназа и агентурно-диверсионный аппарат были расформированы и выведены из состава службы внешней разведки. И это в условиях бушующих на территории России и СНГ локальных войн.

Печально, что не только в Чечне, но при проведении спецоперации в Афганистане также проявилось пренебрежение уроками прошедшей войны. За полгода до событий декабря 1979 года в Афганистан прибывают сотрудники 8 отдела (разведывательно-диверсионного) внешней разведки КГБ. Прорабатываются варианты силового участия наших подразделений в решении выгодных для советского Союза направлений Афганского кризиса. Еще не убит вождь афганской революции Тараки. Но уже вовлеченность нашего разведывательно-диверсионного аппарата в будущие события очевидна. Сейчас много споров на эту тему. Но я хотел бы указать одно обстоятельство. В какой обстановке был предпринят штурм резиденции-дворца президента Амина в пригороде Кабула спецназом КГБ и ГРУ? Была ли нужна эта шумная акция в условиях, когда советские войска входили в Афганистан по просьбе именно этого человека?

На этот вопрос должны ответить те, кто тогда были старшими должностными лицами и представителями КГБ и внешней разведки в Афганистане — генералы Б. Иванов и В. Кирпиченко. Как мне рассказывали участники декабрьских событий в Кабуле, по линии агентурно-оперативных мероприятий к этому времени попытки ликвидации Амина с помощью снайперов, отслеживания его машины результатов не дали. Не оправдалась ставка на использование ядов.

Беседовавшие со мной участники известных событий в Афганистане в декабре 1979 года утверждали, что одним нашим агентом Амин был отравлен, а другим, врачом, — спасен.

Может быть, в Кремле у кого-то сдали нервы. Но зачем нужно было принимать беспрецедентное решение о штурме дворца. Ведь когда советские войска вошли в Афганистан, наши возможности в ликвидации Амина неизмеримо расширились. Его можно было убрать без всяких жертв с нашей стороны на территории нашей воинской части. Ведь спецназ нашей военной разведки, как отметил наш военный атташе в Афганистане, ликвидировал ставленников Амина в генштабе, не понеся потерь.

Спецназ КГБ в Афганистане проявил мужество, стойкость, подлинный героизм, понес чувствительные потери, однако руководство КГБ, бросив его на рискованный штурм укрепленного дворца Амина, допустило, по-моему мнению, серьезную, трагическую ошибку. Знаменательно и то, что воссоздание профессионального спецназа — подразделения «Вымпел» — в органах госбезопасности для разведывательно-диверсионных операций произошло лишь спустя почти два года после штурма в Кабуле — 19 августа 1981 года, когда масштаб боевых действий и спецопераций резко расширился.

Склоняя свою голову в память погибших в годы Великой Отечественной войны и при исполнении интернационального долга, следует в нынешних условиях масштабных угроз суверенитету России разработать отвечающую требованиям времени научно обоснованную специальную доктрину сбалансированного использования всех видов спецназа органов госбезопасности и военной разведки. При этом нужно извлечь правильные уроки как из наших успехов, так и неудач в череде войн и конфликтов XX столетия. В США значению спецназа в начале 90-х гг. в локальных войнах придают исключительно важное значение. Неслучайно командующий американским спецназом генерал Д. Шелтон назначается председателем объединенного комитета начальников штабов — американской аналогии нашего генштаба Вооруженных сил. Следовательно, назрела очевидная необходимость централизованной координации непрерывного планирования и использования сил специального назначения — важнейшего инструмента обеспечения безопасности нашей страны и неотъемлемого структурного компонента вооруженных сил российского государства.

Вошибочных решениях Ставки в июне 1941 года существенную роль сыграли просчеты командующего войсками Западного особого военного округа генерала армии Д. Павлова. Эйтингон, хорошо знавший его по Испании, в первый же день войны говорил, что Павлов проявил себя там «на уровне командира танкового батальона, хотя он был командиром танковой бригады». Павлова теперь все характеризуют, как человека с довольно узким военным кругозором, недостаточно представлявшего себе задачи руководства боевыми действиями в условиях современной войны.

Ему противопоставляют новое поколение генералов Красной Армии 1942-1945 годов. Однако это не совсем верно и вина Павлова преувеличивается. Г. Жуков в своих воспоминаниях, которые, честно говоря, иногда вызывают у меня неприятный осадок, по-своему трактует итоги оперативной игры, проходившей в Генштабе зимой 1940-1941 годов.

Он пишет о том, что в командно-штабной игре было множество фактических примеров, которые потом подтвердились трагическими событиями июня 1941 года, когда немцам удалось использовать преимущество ударных группировок, нависающих над Белостокским выступом, и нанести нам поражение.

Игра, как пишет Жуков, изобиловала драматическими моментами, которые Павлов должен был бы учесть в последующих сражениях. Однако, утверждая это, Жуков забывает о различии в характере оперативной игры и ситуации, в которой оказался Павлов. Так вот, когда Павлова после ареста обвинили в том, что он не предусмотрел развитие событий на Западном фронте и соответственно не подготовил войска, Павлов решительно отверг это обвинение. Ведь в игре отрабатывалась наступательная, а не оборонительная операция Красной Армии, противник же, в роли которого был Жуков, наносил главный удар из Восточной Пруссии в направлении Каунас-Вильнюс-Минск.

Павлов тогда не справился с задачей нанесения контрудара противнику. Именно в соответствии с опытом этой оперативной игры Павлов уже в ходе военных действий ошибочно предполагал, что немцы наносят по нему главный удар с северо-запада через Литву, в то время как немцы наступали по двум сходящимся направлениям из районов Сувалок и Бреста.

Но дело не в мемуарах. Дело в том, что постановление на арест Павлова утвердил Жуков, а не Тимошенко. Между Павловым и Жуковым сложились неприязненные отношения. Это один аспект. А другой лучше всего проследить по фактам.

Меня удивляют нынешние историки и военачальники, которые, рассуждая о 1941 годе, пишут «подлинную» историю, не проверяя фактов по этому важному событию.

После сокрушительного поражения Красной Армии в Белоруссии возник вопрос о доверии командным кадрам Красной Армии. По линии военной контрразведки были подняты компрометирующие материалы на всех командующих фронтами, командующих армиями, корпусами и дивизиями. Все ложные и выбитые показания о мифическом военном заговоре, о якобы причастности к заговорщической группе Тухачевского и других были доложены Сталину и Молотову.

Сталин поручил изучить эти документы секретарю ЦК Г. Маленкову. Однако следует иметь в виду, что справки и заключения, подписанные Михеевым, начальником военной контрразведки, направлялись в ЦК, как это было заведено, без комментариев НКВД. Докладывалось лишь о наличии таких материалов.

Несмотря на компрометирующие данные о причастности к делам мифических групп и военных заговорщиков, по всем лицам, о которых шла речь в этих документах, в июле-августе 1941 года состоялись решения ЦК об утверждении их командующими армиями и соединениями Красной Армии. Таким образом, имею смелость утверждать, что Сталин, Молотов, Берия, Маленков уже тогда знали истинную цену так называемых «дел» о военном заговоре.

Заслуживает внимания и другое обстоятельство. Все командующие армиями и соединениями Красной Армии, переформированными после поражений в июне 1941 года, были утверждены в ЦК партии тогда, когда «наверху» принималось решение о характере предъявляемого Павлову обвинения. Его обвинили не в измене Родине, а в воинском должностном преступлении. Но хотелось бы отметить, что статья 193 Уголовного кодекса РСФСР тех времен, которая давала основания для привлечения к ответственности за совершение воинских преступлений, обычно использовалась властями дифференцированно. По ней можно было осудить, приговорить и к расстрелу, и к лишению свободы. Процесс над Павловым и весь трагизм его положения (дело впоследствии было пересмотрено и Павлова посмертно реабилитировали) заключался в том, что должностные упущения можно по-разному квалифицировать и оценивать в зависимости от «политической целесообразности». Мне известно, что вопрос о судьбе Павлова решался с колебаниями и сомнениями. Но не в плане: виновен — не виновен, казнить или помиловать. Вносились даже фантастические предложения — приостановить приведение приговора в исполнение, сохранить ему жизнь для использования в качестве подставной фигуры в «мнимой» военной оппозиции, которую можно использовать для оперативной игры с немцами.

С таким предложением выходили Федотов и Михеев. На что Берия отреагировал отрицательно, сославшись на то, что такая значительная фигура, как Павлов, для подключения к играм с легендированием военной оппозиции в комсоставе Красной Армии не пройдет и об этом докладывать «наверх» он не будет.

Нельзя забывать еще об одном обстоятельстве. Павлов, будучи командующим фронтом, оказался не на высоте, потерпел полное поражение. Но ему и в голову не пришло сдаться в плен противнику, как это сделал Власов.

Вот две трагические судьбы. Павлов, который до конца был предан Советской власти и оставался патриотом Родины. Для него было немыслимым в результате военного поражения изменить Родине, и Власов, разгромленный противником, из-за трусости сдался в плен, став на путь измены и предательства.