"Голод" - читать интересную книгу автора (Стрибер Уитли)8Где-то вдали слышалось пение. Проникновенная чистота голоса вывела Сару из забытья. Так не хотелось покидать уютное, теплое место, где она скрывалась, но этот голос... Она вскочила, и красный туман был вокруг, а пение – пение доносилось откуда-то издалека, сквозь туман. Сара чуть не плакала – она не видела своей матери с пятнадцати лет. – Своей матери, которая пела, заплетая ей волосы... – Пела в машине во время поездки в Йеллоу-стоун... – Пела в церковном хоре, и голос ее звучал чисто и проникновенно... – Матери, которая умерла... И голос ее растворился во времени. – Сара... Открой глаза, Сара. Гул стихает, превращаясь в головную боль, красный туман рассеивается... Сара лежала на высокой старинной кровати с атласным постельным бельем. Между ней и потолком – голубой кружевной балдахин. Раздалось шипение сифона. Мириам протянула ей стакан воды. – От этого вы почувствуете себя лучше. Сара взяла его. Когда холодная вода коснулась ее губ, память вернулась к ней. – Мне надо идти, – сказала она. – Да. Уже почти полдень. Сара взглянула на часы, поморщившись от тупой боли в правой руке. – Почему я в постели? Мириам расхохоталась, откинув голову назад. Ее смех был таким бодрящим, таким открытым и невинным, что Саре и самой захотелось рассмеяться. Мириам, приблизившись, взяла ее за плечи, улыбнулась. – Вы заснули, доктор. Вы же не спали всю ночь. И кстати – ничего хорошего в этом нет. Порывшись в памяти, Сара пришла к выводу, что так оно и есть. – Заснула... – Вы хотели испытать эту кровать. Ну, что еще мне сказать вам? Вы здесь уже полтора часа. Ветерок шевелил занавесками, принося с собой ароматы сада. – Как жарко, – заметила Сара. Ей казалось, что кожа ее просто горит. – Примите душ, перед тем как идти. Сначала Сара хотела было отказаться, но затем подумала о предстоящем ей долгом дне в Риверсайде, о водовороте дел, ожидавших ее в лаборатории, обо всех других проблемах. Другого такого шанса ей, вероятно, не представится до полуночи. Мириам двинулась к ванной. – Я включу воду. Вы можете оставить одежду там. Сара встала и, ощутив легкое головокружение, схватилась за столбик, поддерживавший балдахин. Постояла, затем расстегнула юбку и бросила ее на кровать. Через несколько мгновений она – уже обнаженная – шла к душу. Мириам казалась очень довольной. Рукава у нее были закатаны, с руки свисала старомодная мочалка. Комната наполнялась каким-то восхитительным, сладостным ароматом. Сара заколебалась, внезапно осознав, что она делает, и поразившись этому. Но аромат был столь притягателен, что, отбросив сомнения, она поспешила в ванную. – Это ваше мыло? Я просто без ума от него! – Его делают для меня «Бремер и Кросс». Я посылаю им свои собственные цветы для ароматизации. Сара шагнула в ванну, слегка отодвинув душевую сетку, чтобы не замочить волосы. – Температура воды нормальная? – Пожалуй, чуть горячевата. Мириам слегка прикрутила кран горячей воды. – Идеально. – Закройте глаза. – Мириам вымыла ей более мягкой мочалкой лицо, потом – нежными, легкими прикосновениями – грудь. Сара не шевелилась, пока не услышала голос Мириам и не поняла, что уже пора вытираться. Мириам вытерла ее сначала грубым полотенцем, затем очень мягким. – Если хотите, можете воспользоваться моей пудрой. – Я и так пахну, как ваши цветы. – Так же пахнет и моя пудра. – Мне придется обратиться в «Бремер и Кросс». Где это? – Они не торгуют в розницу. Но если вы хотели бы что-нибудь заказать, я дам вам адрес – Вероятно, это ужасно дорого. – Сара слегка напудрилась и взялась за тени и губную помаду. – Вы пользуетесь косметикой? Не думаю, что она вам нужна. – Просто привычка, – улыбнулась Сара. – Я использую совсем немного косметики. – Раньше женщины красились свинцовыми белилами. Их лица цветом напоминали китайский фарфор. Вы можете себе такое вообразить? – Вероятно, это было очень давно. Сейчас все знают, что свинец ядовит. Мириам улыбнулась. – Как Том, должно быть, любит вас! – Она сказала это с таким чувством, что Сара удивленно обернулась. Встретивший ее поцелуй был легким и небрежным – но в губы. Сара предпочла принять его за выражение дружбы и улыбнулась. – Вы смажете мне помаду. Мириам сидела, глядя, как Сара одевается. Саре приятно было, что ею так открыто восхищаются, и она поймала себя на том, что каждому своему движению старается придать некоторое изящество. Мириам заставляла ее чувствовать себя красивой и – как подумала она, стоя перед затуманенным зеркалом, висевшим над столиком с безделушками, – гордой своей красотой. Ее мысли все время возвращались к матери. С тех пор как та умерла, ни одна женщина не относилась к ней так по-дружески. Мириам проводила ее вниз по лестнице. – Когда вы вернетесь в Риверсайд, им захочется узнать, чего вы добились. Скажите им, что я все еще не решилась. – Вы? – Мгновение Сара была в полном замешательстве, затем вспомнила о цели своего визита. – Ах, да... Я им так и скажу. Они были уже у двери. Мириам взяла руки Сары в свои. – Я вызвала такси. Оно вот-вот подойдет. «Как она заботлива», – подумала Сара. Мириам, улыбаясь, склонилась к ней. – Вы пахнете, как... – Роза? – предположила Сара. По лицу Мириам пробежала тень. – Я никогда не использую их для ароматизации, – сказала она довольно холодно, хотя, впрочем, тут же улыбнулась. На пути в Риверсайд Сара, откинувшись на сиденье, думала о том, как долго лишена она была дружеской женской заботы, теплого участия. Очень долго. Том поднял глаза, услышав звук открывающейся двери. Сара медленно вошла в его кабинет. Он раздумывал над «Проектом Блейлок» – только бы удалось найти способ вывести его из-под контроля Хатча. Он собирался было поприветствовать Сару, но остановился, увидев, в каком она состоянии. Одежда сидела на ней криво, волосы были растрепаны, и духами от нее разило, как от шлюхи из борделя. Заметив выражение его лица, она виновато посмотрела ему в глаза. – Я приняла душ, – сказала она. Он уловил в ее голосе некоторую напряженность. – Ты больна? Она покачала головой и тяжело опустилась на диван. – Мне жарко. Здесь вообще как, жарко или нет? Том не чувствовал особой жары, однако приоткрыл окно – на тот дюйм, дальше которого оно не открывалось. – Ты видела миссис Блейлок? Или... ты ездила домой? Он опешил, услышав ее смех, – хриплый и горький. – Я мылась в ее доме. – Она невесело улыбнулась, лицо ее вдруг исказилось. Он знал, как не любит она плакать, и невыносимо было видеть, как старается она удержаться от слез. Лучше бы она заплакала!.. Том подошел к ней, сел рядом. Вблизи запах показался ему еще более омерзительным. Так пахло, должно быть, от людей в те далекие времена, когда они еще не имели привычки мыться и пользовались духами, чтобы заглушить запах грязи. – Мне очень жаль. Я не должна была так себя вести, – проговорила она, опустив голову, затем схватила его за плечи и спрятала лицо у него на груди. С усилием изогнувшись, он ударом ноги захлопнул дверь. Он не совсем представлял себе, почему она была так возбуждена, но не стал пытаться выяснять это. Это все потом, сейчас же она нуждалась в его поддержке – и он обнимал ее, гладил волосы. Он поцеловал бы ее, если в не отталкивающий запах. Он просто не мог пересилить себя и невольно отворачивался, задерживая дыхание. Самое странное, что он уже встречал когда-то этот запах. Когда-то давно. Может, так пахли любимые духи одной из подруг бабушки? Несмотря на запах, ему все же приятно было обнимать Сару. – Я рад, что ты наконец вернулась, – тихо заметил он. Она еще крепче к нему прижалась. Ему пришло в голову, что зря он заставил ее ехать к Мириам Блейлок. Очевидно, это было выше ее возможностей. Но кто бы тогда поехал? – Может, дать тебе успокоительного? – Не хочу! – Сара, у тебя явный стрессовый синдром. – Он слегка отодвинул ее, держа за плечи. Ей это не понравилось – лицо ее было красным от слез, – и она обхватила его руками за шею, притягивая к себе. – Я люблю тебя... – только и смог он сказать, морщась от боли в шее. – О, Том, я так рада! Он сжал ее в ответ, мечтая, чтобы она повторила его слова, и удивляясь ее молчанию. – Я все же схожу за валиумом. Положи ноги сюда, дорогая. – На сей раз она безропотно ему подчинилась, и он уложил ее на диван, а сам поспешил по коридору в амбулаторию, чтобы взять таблетки. Ему ни в коем случае не следовало посылать ее на такое опасное дело. Это было жестоко, но он тогда ни о чем не мог думать, кроме угрозы со стороны Хатча. А теперь Сара находится в очень плохом состоянии. Перед его мысленным взором возник образ Мириам Блейлок – этого странного, бесполого существа, прекрасного – и лишенного всякой привлекательности. Но вопрос, как относилась к ней Сара. Том вспомнил ее необычное поведение в палате Мириам, тот любопытный момент близости. Нет, конечно, ничего сексуального в этом не было. Но какая-то связь между ними определенно ощущалась. Тома передернуло, когда он представил себе, как прикасается к этому... существу. А одежда Сары – только ли о душе тля речь? А что если они с Мириам были вместе? И та гладила ее своими прекрасными руками... Да, что если она так делала? Бедная Сара! Превыше всего ценила она свой профессионализм. Если они с Мириам развлекались в постели, то это значило, что Сара нарушила все свои принципы, да еще в самом начале обследования. А ведь какой потрясающий клинический случай! Ничего удивительного, что она в таком смятении. У нее на то была веская причина. Вернувшись в свой кабинет, он увидел, что она лежит, совершенно расслабившись, с закрытыми глазами, положив руку на лоб. – Я принес валиум. – Нет. – Почему? – Я не люблю слабость, ты это знаешь. – Сара резко поднялась. – Том, она очень красива. Это просто чудо. Волшебная красота. – Она улыбнулась. – Ты можешь в это поверить? – Слезы, пролитые несколько минут назад, все еще блестели на ее лице, но она уже весело улыбалась. – Нет. Но у меня нет выбора. У меня есть данные. – Том едва верил глазам – столь велика была происшедшая в ней перемена. Несколько минут назад – слезы, сейчас – смех, но реальны ли были те противоречивые эмоции, что она выказывала? Не поэтому ли наступали у нее нервные срывы – оттого, что она мечется от одной крайности к другой? – Ну и неделька выдалась, – с энтузиазмом заметила она. – Сначала Мафусаил, потом это. Меня преследует мысль, что здесь должна быть какая-то связь. Он и сам об этом думал, но отбросил эту мысль как совершенно бездоказательную. – Нет, Сара. Тебе не следует так думать. – Вероятно, в том, что произошло с Мафусаилом, было что-то такое, что... привлекло ее. – Как мотылька к огню. И каков же был способ привлечения? Запах? – Способ, о котором мы ничего не знаем. Мы же ничего о ней не знаем, совершенно ничего! Она выражалась слишком загадочно. Том уже устал, ему все время казалось, что он с нею препирается. – Значит, телепатия. Но почему? Мафусаил ей что – родственник? – Сарказм. Заслужила ли она его? Возможно. – Брось, будь посерьезнее. Помоги мне. – Ты не примешь моей помощи. – Он протянул ей валиум. Она была в состоянии сильного стресса. Недавняя перемена настроения лишь подтверждала это, а может, ему только хотелось так думать. – Мне не нравятся полумеры. Я лучше встану лицом к лицу со своими проблемами. – Весьма благородно. Только не принимай душ где попало. Положительно это на твоей репутации не скажется. Не говоря уже о том, что ты будто надушилась в подвалах Клейнса. – О Клейнсе и речи нет. – Именно это я и имею в виду. Она схватила его за руки и напряженно, с затаенным страхом спросила: – Мне угрожает опасность? Том поморщился. Ему даже и думать не хотелось, что могло скрываться за этими словами, но вопрос словно висел в воздухе, требуя ответа. – Конечно нет, – сказал он и мгновенно обругал себя за эту ложь. Откуда у него могла взяться такая уверенность? Как это ни парадоксально, он был сердит на нее. Она привела его в замешательство, расстроила. Ему хотелось снова увидеть жесткого профессионала, а не это вялое, мечтательное существо, принимающее ванны в домах своих пациентов и неспособное служить жизненно важным интересам Риверсайда. Особенно когда Сэм Раш интересуется их работой. – Я чувствую себя так, будто я в опасности. Я ощущаю угрозу. Этот инцидент в доме Мириам очень странен, Том. Я тебе еще и половины не рассказала. – Я весь внимание. И она рассказала ему обо всем, что произошло, – ровным, невыразительным голосом, словно зритель, а не участник. – Думаю, твое предположение верно, – заметил Том, когда она закончила. – Мы имеем дело с неведомым. И абсолютно непонятно, с каких позиций надо расценивать поведение Мириам Блейлок. – Но все, что она делает, имеет отношение ко мне. – Откуда ты знаешь! Зачем ему нужно было ее разубеждать? Чтобы успокоить или... чтобы обманом заставить ее с этим смириться? Да, именно так. Сара нужна ему для того, чтобы поддерживать связь с Мириам, она – их единственное связующее звено. Значит, вот почему он солгал... Он просто грубое, грязное животное! Но изменить что-либо он был уже не в силах. Она молчала. С минуту он ждал ее ответа, но она просто сидела, понурая и задумчивая. Ему хотелось выжать из нее побольше информации, но он колебался. Устраивая Саре допрос, он наверняка ничего не добьется – он давно в этом убедился. – Поверь, – сказала она наконец, – я – Да, – ответил он в надежде вытянуть из нее еще что-нибудь и смолк. Его вдруг бросило в пот. Что-то непонятное творилось в комнате, воздух наэлектризовался – как перед грозой. Мысленным взором он увидел плотные зеленые облака, пробитые молнией. Брови защекотало от пота, и он нетерпеливо их вытер. Сара наклонилась вперед, обняв руками колени. – Как странно! Ко мне словно прикоснулось какое-то щупальце. Об этом даже и говорить-то смешно. Том, но... но я и правда это почувствовала. – Мириам Блейлок к тебе враждебно настроена? Ее глаза широко раскрылись от удивления. – Нет, совсем нет. Она – часть всего этого, как и Мафусаил. Это не совпадение. Мне кажется, что Мириам – я понимаю, все это очень субъективно – Мириам в каком-то смысле стремилась отыскать меня после смерти Мафусаила. Как будто для нее это было очень важно. – Мы, кажется, решили не говорить больше о телепатии. На настоящий момент очень немногие люди знают о Мафусаиле. Мириам Блейлок не входит в их число. – Том, кто она? Теперь уже он улыбнулся. – Ты же гений в нашей семье. Ты мне и скажи. – Вряд ли она с другой планеты. Слишком похожа на человека. Возможно, другой вид, все время живший рядом с нами. Параллельное развитие. – Это мнение не выдерживает критики. Как могло случиться, что за пять тысяч лет цивилизации их никто не заметил? – А может, и заметил. Как насчет амазонок? Кто они были? Он поднял брови, представив себе крупных, властных блондинок. – Царице амазонок следовало бы держать в узде своих соотечественниц. – Ты замечательный специалист по не относящимся к делу комментариям! Пойми же, родственный вид вполне мог остаться незамеченным. Может, они просто не хотят, чтобы их заметили. Если бы я скрывалась, а ты бы и не знал о том, что меня следует искать, ты бы никогда меня и не нашел – если бы я этого не захотела. Он поцеловал ее в голову, опустился рядом с диваном на колени. Залах уже не так чувствовался, а может, просто его тянуло к ней. – Я люблю тебя, – вновь сказал он. Его охватило какое-то удивительное чувство – будто он посвящал себя ей. С отсутствующим видом она гладила его по голове, склоненной к ее коленям. Он скрючился у ее ног, пылая невообразимой страстью, заставлявшей его ощущать себя совершенно одиноким. – Том, я боюсь. – Эта ситуация пугает сама по себе. – Что-то заставило ее выйти из укрытия. Что-то, касающееся меня, – она остановилась. Он схватил ее за руку, затем, поднявшись, скользнул рядом с ней на диван. Она прильнула к его плечу. – Я не позволю, чтобы это произошло. – Что? – То, что, по твоему мнению, может произойти. Я, конечно, не так хорошо соображаю, как ты, но я тоже это чувствую. – Давай не будем паниковать! – Да я не боюсь. Я всего лишь озабочен и хочу тебя защитить. Я весь просто переполнен желанием... м-м-м... тебя защитить. – Но не здесь же, не в кабинете, – и, выгнув спину, она провела рукой по его бедру. Он поцеловал ее. Наступила тишина, уличный шум был еле слышен. За окнами, высоко в небе, плыли небольшие белые облака. Том все не мог оторваться от ее губ, ощущая в себе желание, какого никогда раньше не чувствовал. Ему хотелось схватить ее, сжать в объятиях так, чтоб она вскрикнула. Жаль, что диван такой маленький. Ее лицо в обрамлении темных волнистых волос оказалось на сгибе его локтя. Она смотрела на него счастливым взглядом. – Не здесь, – снова сказала она. – Кто угодно может войти. – Ты не любишь опасность? – Я не тот человек. – А меня так это возбуждает – и в подтверждение своих слов он резким движением расстегнул брюки. – Том, в самом деле, это же сумасшествие! – Нам это нужно. – А что, если войдет Хатч? Ты будешь выглядеть как последний дурак. Ее сопротивление только еще больше возбуждало его. – Пусть входит. Ему будет полезно немного посмотреть на человеческую любовь, – он залез к ней под юбку и стянул с нее трусы. – Том, это сумасшествие! – Ты похожа на испорченную пластинку. – Ну, это же... ох... На сей раз он не церемонился с ней. Лицо ее порозовело, шея изогнулась, она в изнеможении водила головой из стороны в сторону. – Я люблю тебя, – выдохнул он и все шептал ее имя в такт движению их тел. За дверью раздались голоса, но он предпочел их проигнорировать. Когда же в глазах ее мелькнула озабоченность, он стал осыпать ее поцелуями. Затем, приблизив губы к ее уху, он принялся нашептывать ей слова, которые – он знал – ей нравилось слышать. Непристойности только еще больше возбуждали ее. Бедра ее ритмично вздымались и опускались, лицо покрылось бисеринками пота, на нем застыло удивленное выражение. Оргазм был уже близок, и Том едва сознавал, что голоса в коридоре не исчезли. – Бога ради, это Чарли и Филлис за дверью! Поспеши! Раздался стук в дверь. Сара прочистила горло. – Один момент, пожалуйста, – пропела она, – он говорит по телефону. – Ты не телефон. – Спеши! Ты мужчина, ты ведь можешь быть быстрым! – Не шепчи так громко, тебя услышат. Никогда еще не занимался он любовью в таких обстоятельствах. Каждое движение, каким бы незначительным оно ни было, несло с собой ощущение украденного счастья. Какое утонченное наслаждение – обладать Сарой здесь, на диване, когда дверь могла открыться в любой момент. «Во мне явно скрывается эксгибиционист», – думал он. В дверь снова постучали. – Господи, с кем это он там беседует? У нас важное дело. – Я знаю, Филлис, – сказала Сара задыхающимся прерывистым голосом. Диван содрогался от толчков, да и все в кабинете, казалось, ходило ходуном. – Скорее, дорогой, скорее, – выдыхала Сара в ритм с движениями, – ну, давай же... И он взорвался в ней – как звезда – миллионами жгучих, разбегающихся по телу искр. Мгновение лежали они тихо, пытаясь успокоиться, и лишь тяжелое дыхание нарушало тишину комнаты. Затем Том встал, застегнул брюки, спрятав свой все еще огромный орган. – Я лучше укроюсь за столом, любовь моя, – заметил он, в то время как она, разгладив юбку, шла к двери. – Извините, – сказала она, широко ее распахивая, – входите, пожалуйста. Чарли и Филлис переглянулись. Том с трудом сохранял спокойствие. Лицо Сары было потным, порозовевшим, и она все никак не могла отдышаться. – Ну и телефонный звонок, – нервно заметил Чарли. – Давайте перейдем к делу, – прорычал Том. – Я не могу тратить на вас весь день. – Нет, – пробормотала Филлис, – конечно нет. – Давайте, давайте. – Он рад был видеть, как Сара послала ему воздушный поцелуй, в преувеличенном экстазе закатив глаза. Он даже загордился собой. – Короче, – заговорил Чарли, – мы провели сравнительный анализ крови Мафусаила и Мириам Блейлок. – Зачем? – резко спросила Сара. Она вскочила с дивана, на который только что опустилась в изнеможении, и подошла к столу: Чарли раскладывал на нем глянцевые цветные фотографии различных клеточных элементов крови. – Мы заметили, что эритроциты в крови миссис Блейлок были того же цвета, что и у Мафусаила, когда он находился на завершающей стадии. – И этот цвет?.. – Цвет его клеток под конец стал более интенсивным – уменьшилось потребление кислорода. От Сары буквально искры летели. Тому пришло в голову, что в следующий раз неплохо было бы оформить ее под столиком в ресторане. На нее хорошо подействовала атмосфера опасности – ведь в любой момент кто-нибудь мог войти в кабинет. – К чему вы ведете? В обоих образцах присутствует один и тот же фактор пигментации? – На месте Сары был уже блестящий ученый, которого Том знал и любил. – Несомненно, это так и выглядит. Но это не все. – Чарли достал еще несколько глянцевых фотографий. – Здесь вы видите эритроциты Мафусаила в разные временные интервалы. Они становятся все темнее и темнее. – На последней из фотографий они были темно-пурпурного цвета и искаженной формы. – Помните, Джефф взял еще один образец крови у миссис Блейлок, после того как она уже проспала пару часов? Так вот, взгляните. – Пурпурный цвет сменился здоровым светло-розовым оттенком. – Вывод, – добавила Филлис, – состоит в следующем: миссис Блейлок во время сна избавилась от чего-то такого, что убило Мафусаила. Заметив панику в глазах Сары, Том быстро заговорил: – Что ж, по крайней мере, вопрос об урезании бюджетных ассигнований отделению геронтологии отпадает. Сомневаюсь, что нам вообще потребуется собирать Совет. – Никто не улыбнулся. – А я-то думал, вы будете в восторге. – Мы уже ничему не удивляемся, – устало проговорил Чарли. – После того как мы сравнили образцы крови. – А скажите-ка мне, что все это значит? – Откуда мы знаем, Том? – Тонкий голос Сары звучал нервно. – Объяснений может быть сколько угодно. – Но все они не дадут ответа на вопрос, почему она пришла в клинику, – добавила Филлис. – Ловкая особа, – задумчиво сказал Том. – Мы с Сарой как раз говорили об этом. Она каким-то образом раздобыла книгу Сары, и вроде бы именно это ее сюда и привлекло. Лицо Сары стало восковым. – Ваше мнение, доктор Робертс? – Это нечестный вопрос, Том. – Твое будущее строится на этих нечестных вопросах. Откинув голову, она упрямо выставила вперед подбородок. Губы ее были сжаты в прямую линию, глаза вызывающе сверкали. Но Том-то знал, что скрывается за всем этим, – страх. – Ну что ж, подведем итоги, – произнес Том. – Я собираюсь объявить «Проект Мириам Блейлок» проектом особой важности и стану его руководителем. Мы выбьем ассигнования из генерального фонда, обойдем Хатча. – Разве это необходимо? Почему Хатч не может сотрудничать с нами? Пусть он и не соглашается со всем, что мы говорим или делаем, но он ученый, он понимает важность этой работы. – Спасибо, Сара. Можно я тебе напомню, кто только что чуть не уничтожил твою лабораторию геронтологии? Я могу все устроить с помощью одного только телефонного звонка Сэму Рашу. Он поддержит нашу просьбу, даже и не вспомнив о Хатче. – Хатч основал эту лабораторию! – Сейчас толку от него не больше, чем от покойника. Мне очень жаль, но такое случается. – Я расскажу ему... – Нет уж, сударыня. У вас своя работа, а у меня своя. Давай не будем ссориться из-за различий во мнениях. – Он поднял руку, предупреждая ее возражения. – Тем более что во «внешней политике» ты абсолютно не разбираешься. Наступило молчание. – Кажется, наше собрание закончилось, – проговорил Чарли. Он нервно рассмеялся. – На меня вы можете рассчитывать, босс. – Не буду я говорить с Хатчем, – пробормотала Сара. – Мне некогда. Чарли и Филлис собрали свои материалы и ушли. Том сидел, напустив на себя безразличный вид. Он ожидал нагоняя со стороны Сары, но она вместо этого подошла к дивану и плюхнулась на него, прикрыв рукой глаза. Покрутив в пальцах сигару, Том закурил ее. Сейчас было самое время выкурить свою дневную норму. Потянувшись, он открыл окно, чтобы Сара не слишком жаловалась. Но она совсем не жаловалась. Том с изумлением обнаружил, что она заснула. Так внезапно – бедная малышка. Сняв с крючка на двери свой плащ, он ее укрыл. Пусть поспит, а Рашу можно позвонить попозже, через час. Спешить теперь незачем. Это последнее открытие значительно укрепило его положение. Естественно, «Проекту Блейлок» потребуется специальный руководитель. Он не питал никаких иллюзий насчет того, что ему удастся заставить Хатча уйти на пенсию, но в одном он был уверен: захватить руководство над этим проектом он сможет, как сможет, кстати, и прибрать к рукам отделение геронтологии. Хатч, таким образом, окажется у него чуть ли не в подчинении, ибо в его ведении останутся самые банальные отделения клиники – отделения, не представляющие никакого интереса для всех Рашей этого мира. Том посасывал свою сигару, время от времени глубоко затягиваясь, ощущая в легких теплоту дыма. Он с сожалением выпустил струю дыма. Все запрещено, все опасно. Как это типично для людей – все приятное, как, например, эта сигара, обязательно должно быть чертовски вредным. Скорее для того, чтобы отвлечься от чувства вины, испытываемого им в отношении курения, он обратил свои мысли к более насущным проблемам, связанным с Мириам Блейлок. Она, несомненно, оказывала на Сару какое-то странное воздействие. Было в ней нечто такое, что напоминало ему его бабушку Хейвер, какой она стала после смерти мужа. Все ее друзья к тому времени уже умерли, но она не унывала, оставаясь по-прежнему жизнерадостной, хлопотала по хозяйству, выращивала свои цветы, пекла один пирог за другим. Однако, бывало, взглянешь на нее повнимательней – и вдруг словно поднимается завеса, наброшенная безжалостной рукой времени, – и мурашки бегут по коже. Однажды поздним вечером она ужасно закричала. Проснувшись, Том сначала подумал о пожаре. К тому времени, когда они поднялись наверх, она была уже мертва, но не от огня, а от чего-то другого. Глаза ее были широко открыты, сведенные в судороге пальцы напоминали когти. Может быть, ей приснился кошмар, и она умерла от испуга? Том помог отцу перенести ее в гостиную. За окнами завывал ветер, и он впервые тогда ощутил чье-то незримое присутствие. Ночной кошмар – или ночной Потом он всегда считал, что бабушка Хейвер умерла с какой-то ужасной тайной на совести, и тот крик был ее последним криком на земле – но первым в аду. – Кто ты, Мириам? – тихо спросил он, улыбнувшись про себя. «Хорош ученый, – подумал он. – Вот ты и готов поверить, что она слышит тебя, читает твои мысли». А почему бы и нет? Что такое Том пытался ободрить себя тем, что он в своих рассуждениях отталкивается от реальной действительности. На этой планете и правда могли жить два внешне сходных вида. Идеальный хищник был бы неотличим от своей жертвы. Все это прекрасно. И тут он вспомнил, как однажды в колледже кто-то задал вопрос: что, если сущность реальности – это вера? То, во что верят, и есть реальность. Что, если реальные ведьмы летали на крыльях поверий над ночной Европой четырнадцатого века и совокуплялись с реальными демонами в реальном аду? Что, если боги действительно разгуливали среди древних греков? Как Мириам Блейлок – среди нас?.. Сара верила в Мириам, и это было источником ее страха. Все зависит от нас. Возможно, Мириам – это именно то, что нам хочется видеть, – что бы мы ни видели... Возможно, именно такой смысл вкладывали древние в слово Невыносимо холодно. Единственный свет – тусклый огонек оплывающей свечи. Плотный туман вокруг, дороги не видно. Деревья проплывают мимо, словно призрачные башни, ветви их шуршат, задевая стенки рессорной повозки. Напротив Мириам сидят три ее сестры. Брата она держит на руках. Она нашла их в Париже, измученных, истощенных; они жили, питаясь скверной кровью больных бродяг. Девочки кутаются в свои суконные накидки – больно видеть их серые липа. Брат у нее на коленях совсем продрог – он весь одеревенел, привалился бессильно к ее груди. Она касается холодной щеки, стирая с нее влагу, – все вокруг пропитано туманом... ...И рука ее непроизвольно отдергивается, она сразу приходит в себя. Вся дрожа, она вновь дотрагивается до его – ледяной! – щеки. Кожа – словно маска, натянутая на череп. Рывок повозки – и рот его раскрывается. Она кричит, но голос ее теряется в скрипе рессор – возница подстегнул лошадей. Вдоль дороги стоят волки – дюжины и дюжины волков. Лошади несут, повозка кренится. Без единого слова, с искаженными от горя липами сестры Мириам открывают дверцу и выбрасывают на дорогу тело своего брата. Гнев охватывает Мириам. Они же не звери! Мириам распахивает дверцу с другой стороны и выпрыгивает из повозки – прямо в грязь. Возница, ничего не заметив, настегивает лошадей. Внезапно наступает тишина. В десяти футах от нее жалкой кучкой лежит скрюченное тело. Она видит пар от дыхания волков. Какое безмятежное спокойствие на их мордах! Спокойствие – и смерть. Она ощущает их дыхание – дыхание демонов – во влажном воздухе. Один из волков бросается вперед и начинает трепать суконный плащ брата. Она отгоняет его, вытаскивает брата из мерзкой, засасывающей грязи и, взяв его на руки, идет по дороге. Сердце ее разрывается от безутешной скорби. Впереди появляется повозка, в тумане она кажется огромной. Мириам слышит, как возница поет какую-то жалобную песню – печальный напев дикого карпатского народа. Без единого слова возвращается она на свое место, прижимая к себе ссохшееся тело брата. Сестры сидят, склонив головы от стыда, не в состоянии смотреть на нее. Незадолго до полудня они прибывают в деревню. Возница спрыгивает на землю и взмахивает своей грязной шапкой. «Зэрнешти», – говорит он. Мириам дает ему серебряный флорин, держа его между пальцами так, чтобы он мог взять монету, не коснувшись ее руки. Зэрнешти – это бедная деревенька в швабской глуши. Они приехали сюда, привлеченные слухами о том, что в этих диких местах их сородичи живут в относительной безопасности. В деревне стоит невыносимый смрад, здесь властвуют болезни и голодная смерть. Видны убогие лачуги – плетеные из веток и обмазанные глиной; бревенчатая церковь; за церковью – длинная приземистая постройка – постоялый двор. И со всех сторон лес – лес, таящий в себе угрозу; деревья мрачно нависают над разрушенными строениями. Сестры Мириам устремились к трактиру, края их длинных накидок волочатся по грязи. За ними бегут голодные свиньи. Мириам оставляет брата в повозке и спешит за сестрами. Они так отчаялись, так голодны, что могут все испортить, могут расстроить ее тщательно разработанный план. Они торгуются с хозяином постоялого двора, их высокие голоса сливаются с криками птиц в лесу. При виде золотого пенса хозяин подобострастно склоняется перед ними. Жадно схватив монету, он отводит грязную ткань, закрывающую вход, и они вчетвером, пригнув головы, входят. От вони у Мириам перехватывает дыхание. Она видит, как раздуваются ноздри ее сестер; они впились взглядом в молодую женщину, помешивающую что-то в горшке. Подрагивают в масле фитили, освещая два стола в комнате; стены скользкие от грязи. Заметив вошедших, женщина бросает ложку и подходит. Кожа ее покрыта нарывами, рот полуоткрыт. Она становится перед ними на колени и протягивает руки, будто моля их о чем-то. Она всего лишь просит их снять накидки. Одна из сестер наклоняет голову, глаза ее алчно поблескивают. Мириам свирепо хмурится. Что толку от этой грязной больной твари? Сестры стали неразборчивы. Но сестры не обращают на нее внимания. Они двигаются, как тени, в дымном сумраке помещения. Мириам мысленно умоляет их взять себя в руки, но сердца их не чувствуют Как в танце, Мириам движется от одной из них к другой. Все они отворачиваются. Вопль яростной боли пронзает уши и переходит в сдавленный хрип. Хозяин постоялого двора схвачен. Затем возница, слишком поздно бросившийся к двери. Затем приходит очередь девушки: они набрасываются на нее в углу, но что-то не получается – следует борьба, девушка визжит, вырывается, сбивая один из фитилей на пол, и швыряет под ноги нападающим угли из очага. Когда они отпрыгивают, спасая свои юбки, она пробивает плечом плетеную стену и выбирается наружу. Серой тенью мелькает она среди папоротников и скрывается в лесу за постоялым двором. Теперь им надо спешить, – она поднимет тревогу. Вся эта страна охвачена ужасом перед их народом. Целыми группами ходили они по Швабии, Трансильвании, Венгрии, Словакии, нападая на деревни и уничтожая все население. Они Странные слухи ползут, опережая их. Все население охвачено суеверным ужасом. Плохие времена. Столетия после падения Рима царила анархия. Теперь же, когда в Западной Европе стал устанавливаться порядок, они вынуждены уходить вглубь материка. И дня не проходит без того, чтобы они не услышали о какой-нибудь катастрофе. уходят в забвение древние имена – имена, которым учил Мириам ее отец: Ранфтий, Харенберг, Туллий. Вся Европа восстала против них. Безумны ползают вокруг с крестами и чесноком, разглагольствуя на скверной латыни. Но – безумные – они сильны. Суеверия побеждают. К западу от Одры нет ни одного города, где не сожгли бы хоть одного из них. Звон церковного колокола. Ужасный вопль у двери. Это сестры Мириам, теперь отчаянно стремящиеся убежать, откинули грязную ткань, занавешивавшую вход. Снаружи – толпа из тридцати – сорока человек, стоящих вокруг перевернутой повозки. Ее брата передают по рукам, срывая с него одежду. Внезапный поток света – остальные жители деревни вломились сзади, проломив стену. Медлить нельзя. Мириам бросается к куче сена в углу и закапывается в нее. Рев возбужденных голосов заполняет комнату. С тяжелым сердцем, содрогаясь от ужаса, Мириам лежит неподвижно, свернувшись в клубок. Отчаянные крики ее сестер тонут в ликующем реве толпы. Защищай их, говорил отец. Как может она противиться его воле? А мать – мать, которая умерла при рождении этих тройняшек? Ужель бессмысленной была ее смерть? Мириам сильнее их троих, вместе взятых, – она хорошо жила все это время и неплохо питалась. Но хватит ли у нее сил, чтобы освободить их? Голоса становятся все радостнее: жители грабят повозку и захваченных сестер. Они находят всего несколько жалких золотых пенсов, но для них это королевское сокровище. Внезапно несколько человек бросаются к куче сена – что ж, она готова к встрече! – но, схватив часть прикрывающей Мириам соломы, они убегают. Солома нужна для того, чтобы разжечь костер. Мириам они не заметили. У одной из стен стоит огромный железный вертел для копчения свиных туш. Раздается треск – солома вспыхивает вокруг бревен. Поняв, что должно произойти, сестры Мириам начинают выкрикивать ее имя: «МИРИАМ! МИРИАМ!». Она рада, что они не знают, где она прячется. Она вновь и вновь повторяет себе, что не может их спасти, что не может она одна противостоять пятидесяти жителям деревни. Она лежит в грязной соломе, и крысы время от времени пробегают по ее телу, и она слышит, как сестры призывают ее на помощь. Никогда еще в ней так не нуждались. И снова вспоминает она отца. Он был героем. Она начинает раскидывать солому, хочет сесть, но застывает, прикованная к месту ужасным зрелищем. Ее младшая сестра раздета. Ее привязывают к вертелу. Ее кладут на огонь! Раздается потрескивание, словно горит пергамент. Она кричит не переставая, голова ее дергается из стороны в сторону, волосы дымятся и кажутся красными от огня. Они уменьшают жар и начинают медленно вращать вертел. Кажется, уже целую вечность звучат ее крики!.. Но вот голос у нее пропадает, и слышится один только хрип. Две другие сестры Мириам сгорбились в углу, крепко связанные вместе, как два гуся в базарный день. Ночь наступает раньше, чем они успевают поджарить всех троих. Мириам искусала себе губы до крови, стремясь удержаться от крика. Все тело ее горит от тысяч укусов насекомых. До поздней ночи комнату наполняют запах жареного мяса и веселые вопли толпы. Конечно, они веселятся: они захватили золото и насытились мясом ее сестер – столько мяса они не ели уже много лет. С наступлением зари они принимаются за свое отвратительное черное пиво и совокупляются. Потом засыпают. Мириам выскакивает из укрытия и бежит. Она поднимает тело брата из Внезапно она оказывается на залитой утренним светом прогалине. Цветы колышутся у нее под ногами, величественный Карпатский массив возвышается в ясном небе, и пред этим величием скорбный вопль вырывается из ее груди. Но ни звука в ответ. Все тихо. Одиночество гложет ее. Может, зря она сбежала? Пусть бы схватил ее этот сброд, пусть бы предали ее огню! Но жизнь так прекрасна... Быть героями – удел мертвецов, а она должна жить. С братом на руках она пускается в путь, к перевалу, в надежде отыскать за ним лучшие земли. |
||
|