Страуб ПитерПарящий дракон (Том 2)

Питер СТРАУБ

Парящий дракон

ТОМ 2

Перевод с английского: М. Галина, Н. Вайсфельд

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Владычество

I

ЧРЕВО КИТА

1

"Лирический", "призрачный" - такими словами можно было описать тот беспорядок и хаос, которые царили в реальном мире. Этот разлад действовал на людей самыми разнообразными способами, и некоторые из них были удивительно приятные. Театр ужасов, расположившийся в подвале заброшенного дома на Пур-Фокс-роад, могли видеть лишь три человека. Остальные, фигурально выражаясь, закрывали глаза, и странные пляшущие видения развлекали и успокаивали их. Отто Брюкнер предвидел, что через восемь недель после аварии на "Вудвилл Солвент" Хэмпстед и округ Патчин будут извиваться в объятиях его изобретения, ужасы вроде тех, что таились в подвале дома Бейтса Крелла, хлынут на улицу, но, конечно, ему и в голову не могло прийти, что этот ужас найдет себе родную душу в лице бывшего колониста по имени Гидеон Винтер. Отто хорошо знал, на что способно его разумное облако, - и этого было достаточно, чтобы отправиться в другой мир, лучший, чем этот. Но у людей Хэмпстеда не было его дара предвидения, они понятия не имели, что уже перешли Рубикон, - все они, включая и наших четырех друзей, лишь понимали, что становится все труднее отделить реальное от воображаемого. То, что вместе видели Пэтси и Табби, то, что видели Ричард, Пэтси и Грем, когда пытались спасти Табби из цепких объятий зеркала, они воспринимали, не пытаясь объяснить, - какими бы странными ни казались эти события.

Десмонд О'Хара, прилетевший из Австралии на похороны сыновей, ощутил это в тот момент, когда он проснулся и обнаружил, что в постели нет жены. Он обыскал весь дом, испугавшись, что и она отправилась в полночь на Грейвсенд-бич. Он сам не мог понять, как, будучи настолько взволнованным, он снова заснул и проспал до середины следующего дня; ему снилось, что Микки разговаривает с ним, спрашивает о ценах на опалы в Губер-Педи, посмеивается над ним.

Когда в полночь он проснулся, абсолютно не ориентируясь в том, что же происходит, ему показалось, что он все еще слышит голос жены. Сумасшествие, подумал он, и все-таки решил обойти дом, чтобы проверить, не вернулась ли она; проходя через столовую, он увидел, что она смотрит на него из большого длинного зеркала.

Но было ли это "лирическим"? Было ли это "призрачным"? Десмонда О'Хара, все еще пошатывающегося после длинного перелета из Австралии и состоявшейся восемью часами позже церемонии похорон сыновей, появление в зеркале собственной жены скорее привело к мысли, что он больше никогда ее не увидит. Ее фигура абсолютно ясно вырисовывалась на поверхности зеркала - она глядела на него изнутри, опершись на обратную сторону зеркальной рамы.

Белели цветы, которые она поставила на стол, темную поверхность обоев позади них прорезали белые полосы - все было совершенно знакомым в том, зазеркальном, мире: широкое лицо Микки смотрело на него, словно лицо, замерзшее под прозрачным льдом реки. Ужас, охвативший жену, казалось, заставил ее улыбаться. Когда он включил свет, она пропала.

И похоже, что подобное происходило со многими людьми.

Сами того не зная, они уже были в чреве кита.

Внешне город оставался тем же старым милым Хэмпстедом: большие особняки, акры уютных лужаек. Но, приглядевшись, вы бы заметили, что многие дома брошены, что окна глядят на улицы пустыми темными глазами и что многие зеленые лужайки перед домами превратились в заросшие дикой травой луга. Люди старались не выходить на улицу после наступления темноты, и потому они не видели полыхающих вокруг города пожаров. Они могли бы услышать громкие голоса детей, поджигавших покинутые дома, но люди оглохли.

Крики? Вопли? Когда, прошлой ночью? Мы совершенно ничего не слышали. Конечно, мы были очень заняты - мы упаковывали вещи в эти последние несколько дней, так что засыпали очень крепко, еле хватало сил, чтобы добраться до постели, а потом приснился такой смешной сон...

Если они были здравомыслящими людьми, то закрывали уши, глохли и продолжали собираться. Если они видели мужчин, ссорящихся посреди Мэйн-стрит, хорошо одетых мужчин, поставивших на асфальт дипломаты, чтобы заняться кровавой дракой, - они просто пожимали плечами и спешили домой. Они откладывали происшедшее в памяти на потом: разве по всей Америке сейчас не гуляет волна жестокости?

Вот только вчера на шоу Фила Донахью... Да, мир - сумасшедшее местечко, все это знают... Если они были в здравом уме, они бормотали все это себе под нос, продолжали укладываться и надеялись, что вопли на улице, похожие на вой волков, собак или визг свиней, постепенно затихнут, удаляясь в другой квартал.

Иногда по ночам Пэтси и Табби слышали голоса этих так называемых нормальных людей.

"Мы уверены, что нам удастся вместить много вещей в этот старый фургон, мы подумываем отвезти детей повидаться с мальчиком Джона: в конце концов, у них всех один отец, и все мы - одна семья..."

"Нет, я не видел старую миссис Эллис, смешно, я несколько дней даже не вспоминал про нее, а ведь мы привыкли здороваться по утрам..."

"Человек, замотанный в бинты, говорите?.."

"Сгорел? Дом Эллисов? Не могу поверить, что не заметила этого: я прохожу мимо этого дома дважды в день. Видимо, задумалась о делах, завтра утром мы отправляемся на Кайова-айленд..."

Под этим ложным спокойствием скрывалась безумная, дикая тревога, совершенно ненормальная, которая требовала бежать бежать бежать отсюда, не слушать никого, только БЕЖАТЬ БЕЖАТЬ БЕЖАТЬ БЕЖАТЬ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ЭТО ПРОИЗОЙДЕТ...

Пэтси и Табби слышали и это тоже; ко второй неделе июля они заметили на улице несколько человек с блестящей, поврежденной кожей. А однажды Пэтси услышала на улице вопли: "Прокаженные! Прокаженные!" - и увидела, что дети бросают камни в забинтованного человека, который пытается спрятаться от них. Ни Пэтси, ни Табби не были уверены в том, что поступают здраво, но они не могли бежать, они не могли бросить здесь все, они должны принять то, что выпадет на их долю.

Табби не мог видеть, как их жизнь становится похожей на худшие дни во Флориде. Кларк пил начиная с полудня, и Табби часто приходилось кормить его практически насильно. Он ненавидел это - кричать на отца, стучать над плитой кастрюлями в полуискусственной ярости. Иногда Кларк в ответ кричал на него, иногда гордо вставал и уходил из-за стола, но чаще всего он, как ребенок, наклонял голову и ел то, что Табби ему приготовил. Если при этом присутствовала Беркли Вудхауз, она пробовала еду, посмеивалась над ними обоими и тут же возвращалась к телевизору. Телевизор и постель - пожалуй, ничто больше не интересовало подругу отца. К концу дня помада на ее губах расплывалась и красные полосы спускались вниз, к подбородку.

Табби старался, чтобы Пэтси не заходила в дом: он был не против, если Грем увидит Беркли и отца в конце дня, но если бы их увидела Пэтси, то его бы это унизило.

Табби не хотел всматриваться в мерцающую даль, в глубине которой отец собирался окончательно убить себя. Во Флориде Кларк по крайней мере должен был искать работу, быть в форме; там он носил чистые рубашки и менял нижнее белье, но теперь, когда его поддерживали деньги отца, он впал в какое-то оцепенение, словно ящерица на солнечном склоне; Табби казалось, что если он принюхается к ладоням отца, к старым майкам, то ощутит запах спирта настолько алкоголь пропитал все его существо. Как-то вечером, глядя, как отец запихивает в рот очередной кусок картошки, Табби вдруг заметил, что над головой отца появился какой-то смутный свет, небольшое светящееся пятно, которое двигалось вместе с ним. Беркли шумно возилась с кубиками льда, так что он не мог спросить ее, но Табби решил, что, видимо, поглощенный отцом алкоголь материализовался. Откуда-то взявшаяся муха закружилась и уселась на руку Кларка. Кларк посмотрел на нее словно на какую-то экзотическую птицу, резко поднял руку и с силой хлопнул по столу. Муха перелетела на голову Кларка, а на поверхности стола, вернее, на кромке столешницы образовалось пятно крови, которая словно просочилась из дерева. Табби завороженно глядел на него: кровь перекатывалась под кулаком отца, как подсолнечное масло. Лишь на секунду - эта была та самая "призрачность", которая заставила бедного Табби затрястись - он увидел под кулаком хорошенькое личико Беркли, с ужасом выглядывавшее из кровавой лужицы. Табби резко повернулся - она все еще стояла около мойки и колола лед, между губами зажат ее "Тарейтон", одно бедро чуть приподнято, чтобы с большей силой нажимать на замерзшую глыбу; слышался хруст льда, разбиваемого о кухонную раковину. Все это было реальным, а ужасное застывшее лицо, возникшее на поверхности стола в луже крови, было только видением. Когда Табби вновь взглянул на отца, странное пятно над его головой уже растворилось в воздухе, как серый кот, которого описывал Ричард. Табби вернулся к несвязному разговору с Кларком и вновь услышал стук льда по раковине; он боялся, что шум в ушах оглушит его. Золотой браслет на запястье Беркли казался красным.

Дес О'Хара, который не понимал, как произошло, что он потерял всех своих близких, и который намного меньше, чем Табби, понимал, почему так случилось, взял бутылку деламаньянского коньяка и девятого июля, в среду, в шесть тридцать утра зашел в гараж. Он залез в машину, включил двигатель, сделал погромче радио. Дес О'Хара пил коньяк, слушал Скотта Гамильтона, исполняющего на саксофоне нежную композицию "Я бы сделал для тебя все", а в это время выхлопные газы уносили его жизнь. Он был в чреве кита, и он знал об этом и больше не мог этого вынести.

***

Ричард Альби, который каждое утро шел пешком по Маунт-авеню на работу, тоже думал о том, что или мир, или он сам слетел с катушек: какие только странности не встречал он на этих прогулках! И Джону Рему, подрядчику по работам в Хиллхэвене, и клиенту было известно, что случилось у Ричарда; клиент предложил ему отложить работу на несколько месяцев, но Ричард, знавший, что у Джона Рема полно неоплаченных счетов, настоял на том, что все будет сделано в оговоренные ранее сроки. Это была хорошая мысль.

После первого периода отчаяния - периода глубокого шока, когда он практически не мог дышать от боли, когда он проваливался в глубокие фантазии, - после того как он поговорил и поплакал с Гремом, Пэтси и Табби, работа помогла бы ему взять себя в руки. Он забывал о страдании в те короткие мгновения, когда просто смотрел, как работает Джон Рем.

Если бы плотник мог быть художником, то Джон Рем стал бы Рембрандтом: в его руках кусок тяжелого дуба начинал танцевать и петь, он был настолько искусным мастером, что мог бы практически полностью выточить все портики в хиллхэвенском особняке. Только такие старые мастера, как Джон Рем, обладали техникой, которую Ричард хотел использовать при отделке интерьера: сделать формы, чтобы воссоздать лепку потолка, и осторожно убрать деревянные украшения на углах оконных рам и на дверях, которыми кто-то двадцать лет назад решил "модернизировать" обстановку.

Рема интересовало и то, сколько слоев краски и эмалей наложено на панелях библиотеки, ему хотелось определить их первоначальный цвет. Все это было Ричарду по душе, и временами, когда он видел, какие чудесные, великолепные вещи выходят из-под резца седобородого Джона, на его глаза наворачивались слезы. Вполне возможно, что реставрационные работы в Хиллхэвене и Джон Рем уберегли Ричарда от судьбы Десмонда О'Хара: он вынужден был столько поднимать и переносить, с тех пор как ушли его помощники и помощники Джона, что, несмотря на то что внешне он постарел лет на пять по сравнению с маем, Ричард окреп. К вечеру он буквально не мог держаться на ногах от усталости.

Он на скорую руку готовил что-нибудь на кухне, стараясь не смотреть туда, где лежала оторванная трубка телефона, съедал свиную отбивную или бифштекс, запивал все это бутылкой холодного пива и засыпал глубоким сном еще до половины девятого вечера. Дни проходили неплохо, не считая странного ощущения, что его сердце, желудок и, возможно, легкие исчезли семнадцатого июля. Иногда он видел направление, в котором двигаются мысли, и когда они приходили в голову, на него вновь обрушивался тяжелый удар, потому что он был лишь наполовину подготовлен к ним. Тем не менее на работе все складывалось отлично. В основном именно во время прогулок по Маунт-авеню до Хиллхэвена у него появлялись сомнения в том, сможет ли он прожить наступающий день.

Эти прогулки были приятны и полезны - развивали и тренировали мышцы. Между большими домами на Маунтавеню мелькал Саунд; за последним поворотом, около массивного, увитого плющом особняка, где в конце двадцатых Грем встретил Дороти Бах, Ричард останавливался. Перед ним расстилался плоский берег хиллхэвенского пляжа. К середине лета эти пляжи были заполнены до отказа, от них несся смешанный запах соли, солнца и сладковатый, приятный запах крема для загара. По утрам сине-черная вода подкатывалась к первым рядам принимающих солнечные ванны, заставляя вставать и перетаскивать подстилки в более безопасные места; по вечерам, возвращаясь домой, Ричард видел пустынный берег, испещренный лужицами соленой воды, раковинами, между которыми с важным видом расхаживали морские чайки. Эта заурядность происходящего давала Ричарду ощущение того, что все в мире движется по обычному кругу, и помогала справиться с собой.

Первым странным событием, с которым он столкнулся в самом начале работы в Хиллхэвене - в тот день, когда только-только решил проходить пешком две мили между домом и новой работой, - было то, что Чарльз Антолини вытащил себя из гамака и принялся красить свой дом. Странными в этих малярных работах Чарльза Антолини были невероятная оживленность хозяина и цвет выбранной краски. Антолини, завидев проходившего мимо Ричарда, спустился со строительных лесов и закричал:

- Привет, парень! Отличный денек выдался, верно? Твою мать, не верится даже, такой денек!

Чарльз Антолини длинными полосами с помощью огромной кисти красил дом в ярко-розовый цвет - до того яркий, что, казалось, в тот момент, когда розовые капли падают на траву, слышится шипение; самому дому этот цвет придавал какую-то агрессивность. В это первое утро Чарльз уже покрасил половину фасада своего особняка в колониальном стиле. Ричард заметил, что в этот же сверкающий розовый цвет выкрашены двери, рамы окон и даже подоконники.

Дни шли, и Ричард видел, что Чарльз Антолини покрасил в розовый цвет не только окна и входную дверь ("Здорово у меня, парень, выходит, а? Так и сияет! Что скажешь?"), но и собирается красить огромную телевизионную антенну на крыше дома. Изобрел ли он какой-то новый способ, чтобы удалось выкрасить кистью все ее повороты, изгибы и углы?

Он увидел, как Антолини разрешил эту проблему. Он набрал на кисть побольше краски и несколько раз резко потряс ею, разбрызгав розовые пятна по основной части антенны, а затем принялся размазывать их кистью по остальной поверхности; потом Чарльз радостно посмотрел на Ричарда - он был счастлив, что кто-то оказался свидетелем его изобретательности.

Примерно в то же время Ричард увидел также и Фло Антолини: она ехала по Бич-трэйл в автомобиле, заднее стекло которого было полностью закрыто грудой чемоданов.

Да, все эти события Ричард действительно наблюдал - у него не было ни малейших сомнений в этом. Но в остальном все было не так просто.

Действительно ли он, например, видел высокого худощавого мужчину в потертом пальто, который прошел мимо него во время очередной прогулки с работы? Мужчина напоминал какую-то нелепую подстреленную птицу или чучело, беспомощное до того, что становилось ясно, что на порученном его заботам поле не останется ни единого зерна. Но он напоминал еще что-то или кого-то. Ричард принялся перебирать прошлое, рыться в памяти. Уши незнакомца были прозрачными на свету, он был высоким и худощавым, с узкими плечами, длинными конечностями, руки на милю торчали из рукавов, ноги вполне могли служить столбами, и весь его вид был невероятно неуклюжим. Голова маленькая, с плоской верхушкой, по бокам торчат огромные уши, большие зеленые прозрачные глаза и длинный нос...

И тут Ричард вспомнил; это Икабод Крейн, коннектикутский школьный учитель из "Легенды о сонной лощине".

Ричард видел, как он шагал по Маунт-авеню, голова покачивалась в такт шагам, он размахивал руками, и, когда учитель повернул за угол, Ричард вышел на середину улицы, чтобы подольше посмотреть на него.

Икабод Крейн? На Маунт-авеню? В том мире, где так жестоко была убита его жена?

Что ж, это настолько же возможно, как и все остальное.

Странностей становилось все больше. Через день после того, как мимо него прошел Икабод Крейн, Ричард пригляделся к машине, ехавшей вниз по Маунт-авеню, и увидел нечто из двадцатых годов Берлина - Берлина Кристофера Ишервуда. За рулем в строгом черном костюме сидела блондинка. На манжетах ослепительно белой блузки сверкали запонки, стоячий воротничок обвивал черный галстук, в одном глазу поблескивал монокль. Она курила желтую сигарету в длинном мундштуке. Волосы коротко подстрижены под мальчика. В тот момент, когда Ричард увидел женщину, он заметил, что ее лицо испещрено крохотными шрамами. Она скользнула по нему взглядом, и Ричард замер в растерянности: она не принадлежала этому миру и была опасна и злобна, словно раковая опухоль. От ее взгляда, казалось, в кожу впивался острый нож. Женщина проехала вниз по Маунтавеню, и будто земля разверзлась и поглотила автомобиль перед старым домом Табби.

На следующий день Ричард увидел, что в подворотне дома по Маунт-авеню прячется обмотанный бинтами мужчина.

Он был уверен в том, что на этот раз это не галлюцинация.

Очередной прокаженный. Ричард и сам не помнил, когда впервые услыхал это ужасное слово, но он уже знал его. Дети, встречая на хэмпстедской улице очередного несчастного, принимались охотиться за ним, пытаясь сорвать защитную оболочку бинтов - то последнее, что еще удерживало жизнь в этих созданиях. Так что не удивительно, что бедный прокаженный удирал прочь, как только замечал, что кто-то собирается подойти к нему. Ричард слышал тяжелое дыхание человека, стоящего в подворотне, и хотел сказать: "Все в порядке, я просто иду на работу", но не успел вымолвить и пары слов, как несчастный подпрыгнул от испуга, выскочил из убежища и побежал вниз по Маунт-авеню это зрелище оказалось еще более тяжелым, чем видение возникшей из ада женщины: бедный, несчастный прокаженный, который шарахается от собственной тени, чем-то напоминал Ричарду его самого. Безумие, отчаяние, паника.

Через несколько дней, когда все эти странности начали нарастать в геометрической прогрессии, Ричарду довелось увидеть кое-что значительно более страшное. После этого он добирался по Маунт-авеню до Хиллхэвена только на машине, глядя прямо перед собой.

Все началось просто. Черная машина неизвестной марки выехала из-за спины Ричарда буквально через несколько минут после того, как он начал подыматься по "Золотой миле"; зажглись задние огни, и машина остановилась. Водитель наверняка держит на коленях открытый атлас с картой округа Патчин, и, когда Ричард подойдет достаточно близко, задаст обычный в такой ситуации вопрос: "Это Маунт-авеню?" или "Я правильно еду в Хиллхэвен?" Любой пешеход на Маунт-авеню всегда с радостью остановится и будет долго и нудно объяснять, как проехать в нужном направлении и где располагаются дорожные указатели. Черный автомобиль - немного похожий, с точки зрения Ричарда, на "шевроле" - спокойно стоял у обочины дороги, ожидая, пока Ричард не поравняется с ним. Машина чуть подрагивала, словно спящая собака. Она остановилась прямо перед старым домом Смитфилдов.

Ричард подошел поближе, и в это мгновение открылась дверь шофера. Затем резко отворилась пассажирская дверь.

Ричард на мгновение заколебался, и, может быть, это колебание спасло ему жизнь. Одна из задних дверей, та, которая находилась с его стороны, тоже открылась. Ричард отступил назад - неожиданно безобидная машина оказалась окружена зловещим светом. Стоя на обочине дороги ранним солнечным июльским утром с тремя распахнутыми настежь дверями, она напоминала странное насекомое - жука или муху.

Ничего особенного не происходило, но во рту у Ричарда пересохло: он не знал почему, но он боялся того, что находилось в машине, что бы это ни было.

Из задней пассажирской двери черного "шевроле" вышла Лаура.

Ричард застонал. Все, что он видел до этого, было лишь прелюдией к этой сцене: его жена выходит из машины, вот появились длинные красивые ноги, вот она поворачивается к нему лицом, но выражения его Ричард не смог понять лицо походило на застывшую маску. Волосы развевались под легким бризом, задувавшим с Саунда.

Со стороны водительского места появился мужчина и так же, как и Лаура, повернулся к Ричарду лицом. Он был одет в дырявый старый пиджак и вылинявшую желтую ковбойку, запачканную илом и грязью. Другой человек, вылезший с заднего сиденья, был лыс и выглядел вялым и мрачным. И вот уже все трое молча стоят около черного "шевроле" и смотрят на Ричарда; их лица были похожи - абсолютно пустые, без малейших признаков каких-нибудь эмоций; их лица были мертвы.

Лаура открыла рот, и Ричард, повинуясь какому-то инстинктивному ужасу, зажал уши. Что бы мертвая Лаура ни говорила ему, он не хотел и не должен это слышать. Ричард отступил на несколько шагов назад и увидел, что двое мужчин, медленно обходя машину, начали приближаться к нему.

Ричард сделал назад шаг, другой, третий, повторяя: "Нет, убирайтесь, убирайтесь отсюда", но они продолжали двигаться, медленно и неумолимо. Тогда Ричард повернулся и побежал. Он несся по дороге точно так же, как накануне убегал по ней несчастный прокаженный. Безумие, отчаяние, паника.

В футах пятнадцати от него между кирпичными столбами вилась подъездная дорога к дому. Ричард побежал по ней, надеясь добраться до особняка; он пробежал через кленовую аллею, мимо теннисного корта, окруженного высоким сетчатым забором. Наконец в конце дорожки показался серый каменный дом. Позади него искрилось в отблесках солнца море. Занавеси на окнах нижнего этажа были опущены, и весь особняк имел какой-то нежилой, заброшенный вид. Ричард не имел понятия, что он скажет, если кто-нибудь откроет дверь на его стук.

Он взбежал по ступенькам и позвонил. Перед глазами стояла Лаура, которая, медленно отойдя от машины, сворачивает на красную подъездную дорожку... Ричард все еще держал палец на звонке.

С другой стороны двери послышались шаги, потом тишина; затем дверь приотворилась. Она открылась на дюйм или два, и подозрительное лицо старика с седыми волосами появилось за дверной цепочкой.

- Я живу через улицу, - объяснил Ричард, указывая в направлении, означающем Маунт-авеню. - Там, на улице, какие-то люди.., мне кажется, они хотят убить меня.

- Так я и поверю, - ответил старик из-за двери.

- Я напуган до смерти, - повторил Ричард.

- Ладно, сейчас, - старик открыл цепочку. Он поднял правую руку и Ричард увидел, что он держит в ней пистолет. - Так ты прибежал сюда за помощью?

Ричард кивнул:

- Они остановили машину прямо передо мной.., перед старым домом Смитфилдов.

- Дом старого Смитфилда, - старик тоже кивнул и опустил пистолет. Ага, Монти жил по соседству.., со всей семьей. Вы думаете, они все еще там?

Ричард кивнул.

- Что ж, я не против помочь вам. Они только увидят эту штуку, сразу быстро смоются. Пистолет просто нафарширован пулями, на случай если нам понадобится устроить небольшое сражение.

Ричард был испуган до такой степени, что ему и в голову не пришло: как, собственно говоря, пистолет сможет остановить людей, которые уже мертвы?

Вместе с седым маленьким стариком они пошли вниз по подъездной дороге. Ричард старался не отставать от своего спасителя, и, проходя мимо теннисного корта, он уже знал, что того зовут Чарльз Дэйзи, что он вдовец, что у него шестеро правнуков, а сам он ушедший на пенсию адвокат.

- У меня в подвале дома небольшой тир, вот почему я неплохо умею управляться с этой игрушкой, - объяснял он Ричарду, - с ноября по декабрь в вампетагском Загородном клубе проводятся стрельбы, а это так обостряет глаз и набивает руку, что даже трудно поверить...

Они добрались до конца подъездной дороги.

- Где они были? - спросил старик и воинственно оглядел дорогу, - Как вы думаете, в каком направлении они ушли?

Ричард смотрел прямо на них - они не двинулись с места с тех пор, как он повернулся и убежал прочь. Равнодушное лицо Лауры было обращено к нему; тысячи знакомых, но навсегда потерянных чувств скрывались в этом теле; Ричард увидел несколько кровавых пятен (они засохли и приобрели цвет ржавчины), подымавшихся по шее от воротника блузки.

- Они сдрейфили и удрали, - прокричал Чарльз Дэйзи. - Да просто самые обыкновенные подонки, сынок, вот и все, они больше не тронут тебя!

Дэйзи обернулся и стал внимательно изучать Ричарда, моргая голубыми выцветшими глазами.

- Я узнал тебя, знаешь. Не сразу, правда, но узнал. Мальчиком ты рос здесь, неподалеку. Храбрец. Ты был храбрецом.

Ричард понимал, что совершает ошибку, но не мог остановиться. Он спросил:

- Неужели вы не видите их?

Дэйзи наклонил голову.

- Да вот же, справа. Там, где они и раньше стояли. Двое мужчин и женщина. Я могу даже назвать номер "шевроле"...

- А ну-ка вали отсюда к черту, - произнес Дэйзи. Маленькое белое лицо постепенно розовело. - Если ты только сделаешь шаги ко мне, актеришка вонючий, то я всажу пулю в твою глотку, я серьезно это говорю. Убирайся!

- Я не сумасшедший, - проговорил Ричард.

- Думал, вытащишь старого Дэйзи на дорогу и тут справишься с ним? Думал, что неплохо устроился на Маунтавеню? Так, небось, считал? Но ты плохо знал старого Чарльза Дэйзи, правда?

Он прицелился в Ричарда. Ричард понимал, что если бы он захотел, то ему не составило бы труда просто вырвать пистолет из рук старика.

- Я просто думал, что вы сможете мне помочь, мистер Дэйзи, - сказал он.

Это заставило старика рассердиться еще больше.

- Убирайся! Прочь отсюда!

Дуло уперлось в грудь Ричарда.

Ричард повиновался. Он понимал, что нет смысла разговаривать дальше, повернулся и пошел по направлению к маленькой группе, стоявшей в молчании около черного "шевроле". В отчаянии он взглянул на лицо Лауры. Глаза открыты, но она, казалось, заснула. Ее не было здесь ни для кого, кроме него, Ричарда. Ни она, ни те, другие, не могут добраться до него, пока злющий Чарльз Дэйзи буравит возмущенным взглядом его спину: или это так, или Дракон придумал какие-то новые штуки. Он шел, так плотно прижимаясь к противоположной стороне дороги, что кусты задевали правое плечо. Старый Чарльз Дэйзи все еще стоял на прежнем месте, не снимая пальца с курка, но не поэтому спазмы скрутили желудок Ричарда. Проходя мимо автомобиля, он взглянул на шофера, того, кто был одет в старый, протертый до дыр пиджак и желтую майку: шофер был бос, белые исцарапанные ноги покрывала черная засохшая грязь - она налипла на глубокие ссадины, но они не кровоточили, кожа в некоторых местах сползла с ног, но эти существа не испытывали боли, и крови не было.

Он прошел по дороге по меньшей мере ярдов тридцать, не переставая бояться, что Лаура окликнет его и заговорит с ним.

***

Добравшись до работы, Ричард увидел Джона Рема, сидевшего около задних колес собственного пикапа, который стоял на подъездной дорожке клиента. Справа от него громоздились новые, недавно напиленные дубовые доски. В клетчатой рубашке и красных подтяжках, сидя рядом со своими сокровищами, Рем походил на Санта-Клауса.

- Думаю, мы могли бы начать шкафы сегодня, после проверки панелей. Повезло мне, нашел довольно приличный дуб вчера вечером. Если говорить честно, лучший из всех, что я видел.

- Как тебе хочется, Джон, - ответил Ричард.

Рем подергал себя за бороду.

- Еще один неплохой день, босс.

- Надеюсь, Джон.

Взглянув на Ричарда, Рем все понял: он повидал уже достаточно, чтобы понимать.

- Мы потихоньку со всем справимся, босс, потихоньку со всем справимся.

Ричард помог ему занести в дом дубовые доски.

2

Как позже обнаружил Ричард Альби, он был совершенно прав, что удрал от трех призраков, вышедших из черного "шевроле": они представляли опасность и явно собирались его убить; к тому, что осталось от его жены, он не испытывал никакого сострадания. Но последние две жертвы Дракона, пятый и шестой человек, погибшие от рук Рена Ван Хорна, не оказались настолько удачливы. Они тоже встретились с призраками, но они встретились с ними, будучи совершенно беспомощными; жертвы повстречались не только с призраками, но и с самим доктором Реном Ван Хорном незадолго до того, как Ричард Альби пережил второе сильнейшее потрясение в жизни; Рен Ван Хорн пугал их точно так же, как пугал четыре предыдущие жертвы, - так что оба несчастных, по крайней мере один из них, на своем опыте познали смысл слова "призрачность". К этому времени с "призрачностью" можно было столкнуться каждый день, просто гуляя по улицам Хэмпстеда.

Последними двумя людьми, погибшими от рук самого респектабельного гинеколога города, оказались Франц Гол-, ланд и его жена Квинни.

Свое имя Квинни Голланд получила от отца, кокни по имени Альберт Мартин, который приехал в Америку в возрасте двадцати лет и обнаружил, что для американцев его речь звучит по меньшей мере как речь герцога. Альберт подыскал хорошо оплачиваемую работу в универмаге "Маки" в Нью-Йорке и женился на продавщице из отдела готового платья; у него находилось время, чтобы поразвлечься почти с каждой хорошенькой женщиной, очаровывая их аморальным, но практичным умом настоящего лондонца. И в конце концов ему удалось скопить достаточно денег, чтобы приобрести в Хэмпстеде, штат Коннектикут, небольшой магазин одежды.

Квинни росла энергичной и практичной девушкой, почитая те идеалы джентльменства, которые, как ей казалось, полностью олицетворял отец. Сын главы местного похоронного агентства Франц Голланд лучше всех подходил под эти строгие стандарты. Даже будучи подростком, Франц уже обладал отличными манерами, был вежлив и предупредителен, и Квинни, переняв практичную сметку отца, понимала, что в бизнесе, которым он будет заниматься, покупатели не переведутся никогда. "Это как туалетная бумага", - как-то с полной серьезностью пояснил Франц. Люди всегда будут нуждаться в его услугах. Квинни могла бы сказать: "Хорош бизнес - дерьмо да смерть!", но даже тени такой мысли не появилось на ее лице. Они поженились через два года после школы. И очень скоро Квинни сделала так, что стала просто незаменима в фирме "Борнли и Голланд", выполняя всю работу, связанную с заполнением счетов, их отправкой и регистрацией заказчиков. Практичность, унаследованная ею от Альберта Мартина, дала свои плоды.

К 1980 году, когда их браку должно было исполниться тридцать лет, Франц Голланд уже не мог представить, чтобы работа похоронного бюро обходилась без жены, целый день находящейся в конторе. И поэтому странное поведение Квинни в последнее время вызывало еще большее беспокойство.

Он мог найти необходимые документы, но обычно это дважды в день делала жена, и сейчас Франц с трудом соображал, где лежат необходимые каталоги и счета.

В течение тринадцати дней Квинни не занималась ничем, кроме того, что смотрела телевизор. Она даже не одевалась. Утром, просыпаясь, она шла в ванную, чистила зубы, а потом включала старенький телевизор в спальне. Садилась на постель и сходила с ума - так, во всяком случае, воспринимал это Франц. Тринадцать дней назад все началось с того, что она заговорила с Томи Брокау, потом заспорила с появившейся на экране Джейн Поли и вновь повеселела, когда началась передача, где принимала участие Джейн Шэлит. Она беседовала со всеми людьми, появляющимися на экране телевизора. Квинни не просто обращалась к Томи Брокау и Вальтеру Кронкиту, Теду Коппелу и другим людям, чьи лица круглые сутки заполняли экран, - она вела с ними беседы.

Когда ведущий программы "Сегодня" сказал: "Сегодня многие люди испытывают материальные трудности частично из-за довольно высокой платы за обучение детей в колледжах и университетах", то Квинни взволнованно ответила: "О, я не знала этого, Томи! Что ж, я, кажется, начинаю понимать, что все эти колледжи приносят не одну лишь пользу!" И так продолжалось целыми днями. Поначалу Франц думал, что Квинни просто разыгрывает его, но она не прекращала это занятие, и он стал понимать, что жена сошла с ума: что еще можно сказать о женщине, которая принимает изображение в телевизоре за настоящего, живого человека?

Квинни даже не ела. Он приносил ей сандвичи, подымаясь в их спальню, расположенную на втором этаже похоронной конторы; жена смотрела на него совершенно отсутствующим взглядом, говорила: "Спасибо, дорогой" и возвращалась к беседе с Картером Олдфилдом из передачи "Папа с тобой". Сандвичи сохли на тарелке целый день, и в шесть часов, когда Франц приносил ей суп, он убирал их. Она пила "Таб", или "Мелло Елло", или еще что-нибудь, что рекламировалось с экрана. Эти тошнотворные безалкогольные напитки были, по-видимому, единственным, что поддерживало в ней жизнь.

Квинни сидела наверху совершенно отсутствующая, словно загипнотизированная, а Франц в это время обслуживал посетителей, которых сейчас стало больше, чем обычно.

Часто, проходя через нижние рабочие помещения, намного более просторные, чем их квартирка на втором этаже, он слышал позывные передач, которые сейчас смотрела Квинни.

Когда раздавалась веселая песенка "Красный Роб, Роб, Робин ищет Боба, Боба, Боббина...", значит, в следующие шестьдесят минут жена погрузится в серьезный диалог с Картером Олдфилдом; знакомые такты "Да-да-да, да-да-да, ДУМ" означали, что пришло время передачи "Я люблю Люси".

Раньше Франц никогда не замечал, что звуки из верхних комнат слышны внизу. Он обратил на это внимание только тогда, когда водитель морга доставил тело Десмонда О'Хара к заднему входу. Они положили тело в комнату предварительной обработки; Франц подписал необходимые документы и уже шел с водителем к выходу, когда раздались знакомые звуки "Красный Роб, Роб, Роб...". Шофер расхохотался и, заметив удивление Франца, пояснил: "Что ж, "Папа с тобой".

Разве не так?"

За все прошедшее время Квинни обратилась к мужу лишь дважды. Один раз в конце самого первого дня помешательства. Она поднялась с кровати, отставила тарелку с супом и, обратившись к Джону Карсону, сказала:

- Да, Джон, вы правы, эти люди в Голливуде - просто банда болтунов. - И выключила телевизор. Потом она вновь легла рядом с взволнованным мужем. Ох, Франц, ну я сегодня и насмеялась.

Вторая фраза прозвучала на четвертый день болезни; услышав ее, Франц подумал, что, может быть, именно в этом и кроются причины такого состояния жены. Он принес ей очередные сандвичи - салат из тунца на белом хлебе - и стакан "Таба". Она оживленно беседовала о проблемах феминизма с какой-то актрисой мыльных опер, которую Франц не узнал. Квинни говорила:

- Мне кажется, что вы не понимаете, как должна в таком случае повести себя женщина? дорогая. - Жена обернулась к потрясенному Францу, и ее лицо на мгновение задрожало, как будто мелкая рябь прошла по воде.

- Я рада, что у нас не было детей, - сказала она обычным своим голосом, - все эти бедные утопившиеся дети... несчастные малыши. Я рада, что мы с тобой бездетны.

Франц Голланд считал, что, вполне возможно, и он скоро последует за женой по пути сумасшествия. Казалось, что с тех пор, как Пэтси Макклауд упала в обморок в комнате для церемоний, все вокруг становилось темнее, темнее и темнее... Погибли все пожарные, и действительность стала какой-то не правильной, не такой, как была всегда. Каждый день количество похорон возрастало - росли заказы и уже приходилось составлять расписание. Это было как в Джонстоне! Точно. Не было такого владельца похоронной конторы, включая его самого, который не был бы пленен Джонстоном и теми техническими проблемами, которые там возникли. И вот уже он, Франц Голланд, пытается сам решить эти задачи в Хэмпстеде!

Он все еще помнил хорошенькую девочку Тейлора, Пэтси Макклауд - так сейчас ее зовут, помнил, как она открыла от ужаса рот, помнил сумасшедший взгляд и крик: "Не прикасайтесь ко мне!", словно он превратился в какое-то омерзительное существо. Его чувства были оскорблены.

Франц Голланд принадлежал к тем мужчинам, которые с большим почтением, почти с самолюбованием относились к собственной внешности. И то, что Пэтси так кричала на него, - да и выражение ее глаз - для него было равносильно удару ножом по горлу. И именно с этого дня, с того момента, как он спрятался за углом комнаты для церемоний, когда она звала на помощь друзей, он начал больше, чем обычно, беспокоиться о сохранности вещей на первом этаже конторы.

И хотя Квинни была бухгалтером, но и Франц отлично знал, во что вложены основные деньги - в нижние комнаты похоронной конторы. В вестибюле стояли античный стол, купленный еще его отцом перед Первой мировой войной, китайские напольные вазы - сейчас их цена возросла настолько, что сердце Франца останавливалось каждый раз, когда он стирал с них пыль, маленький восточный ковер, тоже купленный отцом Франца и, невзирая на свои размеры, невероятно ценный. Комнату, расположенную позади вестибюля, украшал персидский ковер. Все эти прекрасные, дорогие вещи начинали тревожить Франца с того момента, как он ложился в постель. Ему слышался скрип дверей, мягкие шаги около лестницы. Ему казалось, что какой-то омерзительный тип собирается пописать на персидский ковер, затушить сигарету об антикварный столик в вестибюле. Лежа в постели, он действительно слышал, как это происходит.

Двери хлопали, слышался звон разбитого стекла, скрипели ступеньки. Плюх, плюх - на ковер льется жидкость и тут же впитывается в мягкую, пушистую поверхность. В некоторые ночи он слышал даже звук расстегиваемой молнии на ширинке брюк - еще мгновение, и этот ребенок начнет портить ковер.

И голоса - снизу доносились голоса. Он не хотел слышать их, но они подымались по лестнице. Первые несколько ночей он не выдерживал, вставал и шел проверять нижний этаж, но, конечно, ничего не обнаруживал: никаких открытых дверей, никакого разбитого стекла, никаких пятен на ковре. Огромные пустые нарядные комнаты. Все эти голоса звучали только в его голове. Две или три ночи подряд Франц обходил комнату ожидания, часовню, комнату церемоний, но все было в полном порядке. Он поднимался по лестнице и ложился рядом с посапывающей Квинни, и в это мгновение до него опять отовсюду доносились голоса - громкие, возбужденные.

- Франц? Франц? Не видишь нас, а? Попробуй-ка опять...

Попробуй опять, Франц... Безобразный маленький Франц...

Незадолго до полуночи, в тот день, когда Ричард Альби встретил на дороге призрак своей жены около черного "шевроле", Франц вновь услышал знакомую последовательность звуков: шуршание около двери, звон разбитого стекла, шаги в вестибюле...

- Можешь найти нас, безобразный мальчик?

Кто-то хихикал. Плюх, плюх - моча полилась на ковер.

Франц застонал.

- Найдешь нас, безобразный маленький Франц? Найдешь нас?

Он все еще слышал ужасные звуки, уничтожающие персидский ковер. Франц поднялся с постели, вышел из комнаты и нащупал выключатель, освещающий лестницу.

Если кто-то действительно находится внизу, то, может быть, свет вспугнет их? Франц не был смельчаком. Он остановился наверху лестницы и прислушался.

Не обращая внимания на громкий шепот в нижних комнатах, он решил все-таки спуститься и осмотреть помещения. Но он даже не собирался включать в них свет. Только быстро обойти первый этаж и вернуться обратно. Франц спустился вниз и увидел, что персидский ковер в целости и сохранности лежит на полу, занавески не порваны. Он прошел через комнату в широкий полукруглый холл, из которого несколько дверей вели в другие помещения. Именно здесь, в этом холле, так оскорбила его чувство собственного достоинства Пэтси Макклауд. Внезапно Франц решил, что если он сейчас не услышит криков и воплей зрителей в передаче "Вечернее представление", то немедленно поднимется наверх. Но зрители хлопали и кричали, Франц представил Квинни, склонившую голову и отпускающую какие-то замечания ведущему, и он прошел через темный холл в первое помещение.

Здесь находилась комната для церемоний - примерно двести квадратных метров, на пьедесталах стояли гробы. Он знал, что комната будет пуста. Проверка помещений - это просто формальная процедура. Никого. Он только заглянет в остальные и вернется обратно.

Он повернулся и почувствовал запах. Он был поражен, мгновенно узнав запах мочи. В комнате запахло как в армейском туалете. Франц замер в дверях темной комнаты.

- Так что ж это делается тут...

- Франц, ты нашел нас!

Франц почувствовал слабость. Посреди этого безумного зловония, такого сильного, что он почти видел пар испаряющейся мочи, за вторым рядом стоящих на пьедесталах гробов виднелись две фигуры.

- Нашел нас! Нашел нас! Ты выиграл приз, Франц!

- Приз, какой еще приз? - Он настолько испугался реализации своих наихудших фантазий, что просто не мог двинуться с места. Двое мужчин, эти мужчины ворвались в его дом.., добрались до его гробов!

- Убирайтесь отсюда! - Ярость превозмогла страх и отчаяние.

Рука Франца принялась нащупывать выключатель. Он повернул его, и комнату церемоний залил яркий свет, отражающийся от полированных поверхностей сорока стоящих на пьедесталах гробов. И тут Франц понял, что он более сумасшедший, чем шесть вместе взятых Квинни. Перед ним стоял Тони Арчер и член городского управления, оба давно умершие.

В правом углу комнаты раздавалось громкое жужжание - там кружили миллионы мух. Это непрерывное нарастающее гудение заставило Франца отступить влево, и он оказался между двумя кожаными красными креслами, стоящими около стены, - запах мочи просто душил его.

Черная твердая жужжащая глыба распалась и рассеялась по всему помещению. Только сейчас Франц заметил, что в одном из красных кожаных кресел, справа от входа, сидит сероволосый мужчина в белом грязноватом костюме. Кожа на его лице выглядела влажной и поблескивала на свету.

Взглянув на мужчину, Франц отметил одновременно две вещи: этот человек в запыленном белом костюме - доктор Рен Ван Хорн, и доктор превратился в прокаженного. Так же как и Ричард Альби, Франц не смог бы ответить, когда впервые услышал это слово, но он узнал симптомы. Неделя, другая - и Рен Ван Хорн будет по уши замотан в бинты.

- О да, я уверен, - сказал Рен Ван Хорн. - Вы хотите приз, не так ли?

- Приз? - пробормотал Франц.

- Вы же наконец нашли нас, - произнес Рен Ван Хорн и поднял правую руку. В ней был зажат изогнутый, кривой скальпель. Доктор, безумно улыбаясь, подошел к Францу и перерезал ему горло одним точным резким движением.

Когда с Францом Голландом было покончено, доктор медленно поднялся вверх по лестнице, где Квинни беседовала с Джеком Николсоном и объясняла, что если бы он мылся чаще, как делает она, то не чувствовал бы себя все время так отвратительно.

3

- Вы не поверили бы, что происходит в конторе. Я сам не верю в то, что в ней творится.

Юлик Бирн и Сара Спрай беседовали за ленчем в маленьком симпатичном ресторанчике "Свитхэвен" на Пост-роад - его выбрала Сара. Саре нравились папоротники, простой деревянный пол и подаваемые здесь креветки с различными салатами, которые служили, с точки зрения Сары, отличным ленчем. Равнодушной Сару оставлял только список вин.

Юлик Бирн отказался от джина и чувствовал себя настолько плохо, что даже не сожалел о том, что в ресторане нет никакой приличной еды. За всеми другими столиками сидели женщины. Они сидели и разговаривали, сидели и курили, с аппетитом поглощая креветки, салаты под белым винным креветочным соусом и сыр, который в меню именовался "самым вкусным сыром из всех сыров Франции". Бирн был единственным мужчиной в ресторане и чувствовал себя грубым, уставшим, больным медведем, вломившимся в уютный кукольный домик.

- Я верю вам, - ответила Сара. - Вы видели последний выпуск газеты?

Юлик мрачно тыкал вилкой в остатки "салата-сюрприза". Все, что хоть отдаленно напоминало мясо, он уже съел и теперь гадал, не вызовет ли всеобщий шок, если закажет кетчуп, чтобы заглушить вкус йогурта или чего-то другого в этом деликатесе.

- Сказать правду, я порой просто не нахожу времени, чтобы полистать "Газету". Иногда просматриваю вашу колонку, как и все остальные. Но мне приходится слишком много читать по работе. Даже на "Тайме" мне с трудом удается выкроить по утрам пятнадцать минут.

- Жаль. Наша старушка "Газета" не так уж и плоха. Мы работаем довольно прилично, и от нас не ускользает почти ничего из того, что делается в городе. Не знаю, удобно ли мне самой так говорить, но меня просто захватило все, что творится в Хэмпстеде. Это могла бы быть не просто статья - из этого получилась бы потрясающая история. Пулитцеровская премия была бы гарантирована, если бы такой материал могли прочесть. Потому что в последнее время количество опечаток возросло невероятно.

Юлик посмотрел на стройную, интересную женщину, внешне напоминающую Стоуни Фрайдгуд, и решил, что может обойтись без кетчупа. У женщины были резкие черты лица, которые сглаживали мягкие темные волосы; помада размазалась от кончика носа почти до самого подбородка.

Но когда она открыла рот, Юлик увидел ярко-белые, сверкающие зубы. Похоже, что никому, кроме него, не приходило в голову, что ее лицо напоминает лицо жертвы дорожной катастрофы.

В это время полная блондинка, сидевшая по соседству с испачканной помадой леди, стала небрежно расстегивать пуговицы на блузке, после чего распахнула ее и обнажила высокую загорелую грудь. Она что-то показывала на груди и поясняла приятельницам, потом вновь застегнула кофточку.

- Довольно странно получается, - продолжала Сара, - редактор читает гранки каждое утро, вылавливает все ошибки, и тем не менее половину статей нельзя понять из-за опечаток, просто чепуха какая-то. Вы не едите. Вы себя плохо чувствуете?

- Я чувствую себя омерзительно, - он не решился добавить, что чувствует себя так из-за того, что только что съел. - Желудок не в порядке. Может быть, у меня температура, не знаю. Сказать честно, я даже не обращаю на это внимания.

У меня просто здорово расшалились нервы. Моя секретарша собирается уйти, потому что я накричал на нее.

Сара под столом погладила его колено.

- Зачем вы это сделали?

- Просто чтобы вы не нервничали. Слишком у многих людей в Хэмпстеде сегодня расшалились нервы. Не хочется, чтобы и вы вступали в эти битвы. Особенно с вашей секретаршей.

- Вы не можете себе представить, что делается в конторе! Я уже не знаю, кто я, - какой-то сморчок просто. Приходят люди, клиенты, с которыми я знаком много лет, говорят "привет", садятся и начинают рыдать. Я не могу просто так сидеть и смотреть, как рыдают люди. Мне хочется выть от беспомощности. И еще кое-что я вам скажу. За последние три дня покончили с собой два моих клиента. Оба молодые парни. Один выстрелил себе в голову, другой выпил бутылку крысиного яда. У обоих отличная работа.., черт, да просто великолепная работа. Я просто ничего не могу понять.

- Да. Так бы и было, если бы не кое-что, что я вам сейчас покажу.

- Покажете мне? - он задумчиво посмотрел на полную блондинку.

- Не беспокойтесь, Юлик. Я не собираюсь раздеваться.

Я хочу, чтобы вы посмотрели на фотографию, помещенную в "Вудвилл гералд". Это имеет отношение к нашим поискам.

Я послала запрос и попросила прислать мне выпуски их газеты за третью и четвертую недели мая. На первой странице выпуска за девятнадцатое мая я увидела заинтересовавший меня снимок и попросила их редактора прислать мне его увеличенную копию. Мне кажется, что вам это тоже будет интересно. - Она наклонилась, подняла сумку и вытащила из нее почтовый конверт. Из этого конверта Сара извлекла фотографию размером примерно восемь на десять.

Юлик взял ее. Он не мог понять, почему эта фотография должна быть ему интересна. Черно-белый снимок, на котором была заснята группа мужчин на стоянке машин. Двое, находящиеся в центре, явно отвечали на вопросы остальных, образовавших вокруг этих двоих плотное кольцо. Бирн не узнал ни одного.

- Ну? - спросил он Сару.

- Двое мужчин в центре - это ученые, имеющие отношение к заводу "Телпро" в Вудвилле, Теодор Вайс и Вильям Пирс. Эта фотография сопровождала статью о пресс-конференции, которая состоялась в тот день, когда на этом заводе погибли люди.

- Отлично. Ну и что в этом такого?

- Хм, - Сара ткнула пальцем в снимок, и ноготь уперся в одного из мужчин. - Знаете, кто это?

- Какой-то тип.

Сара позволила себе немного снисходительно улыбнуться.

- Этот тип Лео Фрайдгуд. Его опознал один мой приятель, работающий в полиции.

Брови Юлика взмыли вверх, он поднес снимок поближе к глазам.

- Фрайдгуд был там? Семнадцатого мая? Он был на "Вудвилл Солвент"?

- Очевидно.

Юлик положил снимок на край стола:

- Черт бы меня побрал, если я что-нибудь понимаю. Но если Фрайдгуд был там, значит, туда его послала корпорация "Телпро". А раз они его послали, то, видно, хотели, чтобы он выполнил какую-то работу. Они, должно быть, чувствовали... - он умолк и задумался. - Они, должно быть, чувствовали, что ситуация выходит из-под контроля. Вопрос в том, что произошло с Фрайдгудом? Его нет дома несколько недель.

- "Телпро"... - произнесла Сара.

- Вы все поняли, да? "Телпро". Генерал Хэнк Ходжес.

Они куда-то упрятали Лео, потому что он единственный человек, не имеющий прямого отношения к "Вудвилл Солвент", который знает, что действительно там произошло.

- Человек, который знает возможности "Телпро" и может понять, как они повлияли на события в Хэмпстеде. - Сара аккуратно вложила снимок в конверт, а конверт спрятала в сумку. - Знаете, что я хочу сделать? Я думаю, что пора немного потрясти генерала Ходжеса. Пришло время, я думаю, действовать более решительно. Я хочу поехать в его офис и послушать, что он расскажет о Лео Фрайдгуде и "Вудвилл Солвент".

- В таком случае вам лучше прихватить с собой опытного юриста.

- Что вы делаете завтра во второй половине дня?

***

Юлик Бирн не хотел признаваться самому себе в том, что к обыкновенному волнению от предстоящей встречи с генералом Ходжесом примешивается чисто профессиональный интерес. Он был абсолютно твердо убежден в том, что Ходжес и "Телпро" отлично законспирировали то, что действительно произошло в Вудвилле семнадцатого мая. Ходжес был крепким орешком, да и на "Телпро" работала тысяча юристов, так что, если они с Сарой смогут докопаться до истины... Юлик уже представлял начало процесса, который может принести миллиарды долларов. Это был бы скандал, по величине сравнимый разве что с Уотергейтом, даже еще более ясный и понятный простому человеку. Обычный адвокат из Хэмпстеда превратится за один вечер в известную фигуру, особенно если будет известно, что он лично причастен к раскрытию всех шокирующих обстоятельств этого дела.

Сара заметила, что весь путь, пока Юлик Бирн вел машину по направлению к Мичигану, пересекая мост через Триборо, мчась по шоссе, он еле сдерживал довольную улыбку.

Когда они добрались до здания "Телпро" на Пятьдесят девятой Восточной улице, Сара твердым и решительным шагом прошла мимо охраны и повела Юлика к лифту.

- Откуда вы знаете, куда нам идти? - спросил Бирн.

Двери лифта тихо закрылись, и они остались вдвоем в пустом, обитом деревом помещении.

- Я журналист, - ответила Сара, - к тому же журналист, который старше вас. Когда генерал Ходжес уходил на пенсию, он рассказал репортерам о своих былых военных победах и заметил, что главные сражения проходили на двадцатом этаже здания по Пятьдесят девятой Восточной улице. - Она толкнула блестящую дверь лифта. - Так что мы собираемся предоставить ему возможность провести одну из таких битв.

Бирн пожал плечами:

- Но с тех пор он мог уже двадцать раз переехать.

- Тогда спросим, где находится нужный нам этаж. Но основное дело сделано, охранника на входе мы миновали.

- Теперь нужно попытаться пройти через секретаря.

На двадцатом этаже они прошли в широкий коридор, который вел к стеклянной двери с надписью, сделанной большими черными буквами: "Специальные проекты". За столом сидела рыжеволосая молодая женщина. Она подняла голову и приветливо улыбнулась двум посетителям, приближавшимся к ней по толстому мягкому ковру. Бирн отметил, что Сара Спрай держится намного более уверенно, чем он, словно всю жизнь только и делала, что вышагивала по толстым коврам и имела на это полное право и сейчас.

- Чем могу помочь вам? - спросила женщина.

- Мы пришли повидаться с генералом Ходжесом, - твердо ответила Сара. Но сначала мы бы хотели переговорить с его секретарем.

Женщина за столом удивленно посмотрела на них:

- Вы договорились о встрече с генералом?

- Пожалуйста, мы хотим переговорить с секретарем, - Сара взглядом дала понять Юлику, чтобы он помолчал. - Можете сказать, что журналистка "Хэмпстедской газеты" и юрист прибыли сюда по поводу событий, произошедших на "Вудвилл Солвент".

- "Вудвилл Солвент"? "Хэмпстедская газета"? - Женщина подняла телефонную трубку аппарата, который был такого же цвета, что и ковер. Раздался гудок, и она что-то тихо проговорила. Потом, широко раскрыв глаза, удивленно взглянула на них и спросила:

- Могу я узнать, как вас зовут?

- Мистер Бирн и миссис Спрай, - ответил Юлик.

Женщина опять что-то тихо сказала в телефонную трубку; Затем мило улыбнулась:

- Миссис Винтроп сейчас встретится с вами.

"Сейчас" растянулось на тридцать минут. Миссис Винтроп оказалась тридцатилетней китаянкой. В черном строгом платье, таком же черном, как и ее блестящие волосы, в больших очках, миссис Винтроп приветливо улыбнулась, и присутствующие тут же ощутили силу ее личности. Назвав себя, она пожала руку Бирну, и, несмотря на очаровательную улыбку, пожатие это напоминало скорее мужское. Бирн тут же почувствовал, что надо было побриться и одеть более приличный костюм. Секретарь подошла к Саре. Бирн обнаружил, что с интересом думает о том, на что похож мистер Винтроп.

- Прошу вас в мой кабинет, - сказала она и повела их по одному из широких освещенных коридоров. После нескольких поворотов она открыла большую светлую дубовую дверь и провела их в комнату, где стоял широкий черный стол и несколько удобных кожаных черных кресел. Миссис Винтроп села за стол.

- Я должна объяснить, что генерал Ходжес никогда не принимает посетителей без предварительной договоренности, так что даже если бы он и был здесь сегодня, то встреча все равно не состоялась бы.

- Его нет? - спросила Сара.

- Он будет не раньше завтрашнего дня, миссис Спрай.

Но я уверена, что он захотел бы, чтобы я выяснила, зачем конкретно вы хотите его повидать. Мне непонятно, для чего журналисту, ведущему колонку сплетен в "Хэмпстедской газете", и юристу, занимающемуся в основном сделками по продаже недвижимости, понадобился генерал Ходжес.

И начиная с этого мгновения миссис Винтроп записывала каждое слово, произнесенное в кабинете. Магнитофон улавливал растущее раздражение Бирна, возрастающую напористость Сары, их твердую убежденность в том, что генерал Ходжес находится здесь, за дверью позади черного стола миссис Винтроп. (Тут они оба ошибались - генерал присутствовал на Совете директоров банка на Уолл-стрит.) Магнитофон зафиксировал слова Юлика о том, что "Телпро" убил детей в Хэмпстеде, Коннектикут, и его настойчивые вопросы о том, бывал ли Лео Фрайдгуд на заводе в Вудвилле.

Йен Чи Винтроп, видевшая его там, удивленно смотрела на двух возбужденных и до предела измотанных людей, которые, сидя в черных кожаных креслах кабинета, обрушивали на нее столь серьезны обвинения.

4

На следующий день, в пятницу, двадцать пятого июля, генерал Ходжес в сопровождении двух адъютантов въехал на улицы Хэмпстеда - только не на переднем сиденье потертого "джипа", как это бывало, когда он въезжал в корейские деревни, а на заднем сиденье черного "лимузина".

Дом Фрайдгуда стоял пустой. Соседи ничем не могли помочь. Они понятия не имели, куда он подевался, и вообще не понимали, зачем им нужно открывать двери трем незнакомым мужчинам. Когда генерал называл себя и объяснял, что местопребывание мистера Фрайдгуда необходимо знать в целях национальной безопасности, то жители Кэннон-роад, Чарльстон-роад и Бич-трэйл обычно двери открывали. Но ни объяснения, ни доброжелательное гостеприимство ничего не дали генералу Ходжесу и его адъютантам.

Первым в полиции с ними встретился приятель Сары Спрай сержант Дэйв Маркс, и манера поведения военных вызвала у него раздражение. Седой старик решил явно надавить на него, а в это время двое его людей заняли позицию у дверей, словно террористы в полицейских боевиках: по обе стороны двери, в футах восьми или девяти друг от друга, так что если сержант смотрел на одного, то совершенно не видел второго. Тройка выглядела взволнованной и возбужденной, и Дэйву Марксу это совершенно не понравилось - он хотел поскорее закончить дежурство, принять душ, подкрепиться и отправиться на ежегодную встречу полицейских в театре Натмега. О том же мечтали на сегодняшнем дежурстве все копы в округе - все они испытывали нетерпение по поводу предстоящего события и потому не хотели удлинять срок дежурства.

Генерал Ходжес, едва войдя в кабинет Маркса, тут же приказал позвать шерифа.

- Шерифа нет, - ответил Маркс. Шериф лежал дома в постели, но Маркс не видел причин, по которым он должен вытаскивать его оттуда.

Генерал подошел к столу Дэйва и положил перед сержантом визитную карточку.

- Я не думаю, что шериф был бы против, если бы вы рассказали нам все, что знаете о Лео Фрайдгуде и о том, где он сейчас находится.

Маркс, шевеля губами, прочел то, что было написано на визитке.

- "Телпро Корпорэйшн"? Вы ее директор?

- Мистер Фрайдгуд работник "Телпро Корпорэйшн".

Поскольку шерифа нет, то я требую, чтобы вы показали нам данные компьютера по мистеру Фрайдгуду.

Маркс поднял брови:

- Данные?

- Это не обычное дело, сержант. Это вопрос безопасности.

- Сейчас, подождите минутку. - Маркс вновь бросил взгляд на карточку. Здесь нигде не говорится, что вы все еще работаете на правительство, генерал. А даже если оно и так, то мне нужен запрос, составленный по специальной форме, прежде чем я позволю вам получить доступ к хранящейся в компьютере информации. А у вас его нет. Вы даже не подготовили форму запроса. Вот так обстоят дела.

- Я хочу поговорить с вашим шерифом...

- Приходите завтра, генерал.

- И пока я буду беседовать с шерифом, я хочу, чтобы ваши люди нашли теперешний адрес Лео Фрайдгуда.

- Об этом вы тоже должны поговорить с шерифом. Но, сэр, он ничего вам не даст.

- Я подам шерифу рапорт о вашем поведении сегодня вечером, офицер Маркс.

Три или четыре офицера медленно подошли к столу: генерал заметил, что они двигаются очень спокойно.

- Я не отвечаю за то, что вы делаете, генерал. Все, что я знаю, это то, что вы - частное лицо, считающее, что имеете право отдавать приказы офицерам полиции и требовать доступа к секретным документам полиции. Мне кажется, что это у вас будут проблемы, генерал.

Лицо генерала Ходжеса залилось еще более яркой красной краской, чем обычно. Начиналось его очередное сражение.

- Я даю вам телефон Департамента безопасности. И требую, что вы позвонили и выслушали то, что вам там скажут.

Я приказываю вам сделать это. А потом вы покажете мне данные на Лео Фрайдгуда.

- Я хотел бы напомнить вам, генерал, где вы находитесь, - сказал Дэйв Маркс. - Вы не можете мне приказывать.

Я хотел бы также, чтобы вы и ваши люди немедленно покинули участок.

- Эй, - подтвердил кто-то, - вы слышали, что он вам...

- Тихо, - прикрикнул сержант. - Я повторяю, освободите участок.

- Да вы просто идиот, вы наносите вред самому себе, - не сдавался генерал. - У меня есть право на то, чтобы быть здесь, и есть право получить доступ к интересующей меня информации. Если вы просто позвоните в Департамент...

- Да кто, твою мать, ты такой? - не выдержал краснолицый блондин. - Ты что, считаешь, что мы в твоей армии?

Сейчас ты вылетишь отсюда. Может, сам уйдешь все-таки?

Грилл, один из адъютантов Ходжеса, подскочил к Йоханссену и заломил ему руку за спину.

- Прекрати, - сказал Йоханссен.

- Никто не хочет причинять вам неприятности, - произнес Грилл. - Мы ищем парня, который сбежал в самоволку. Мы хотим найти его, и вы нам в этом поможете.

Йоханссен повернулся к остальным, и на его лице ясно читалось: "Вы верите этому парню?" Поворачиваясь, Йоханссен отвел руку назад, прямо к кобуре Грилла. Он выхватил пистолет военного и, действуя быстро и зло, одним ударом ноги под колени опрокинул Грилла, навалился сверху, прижав того грудью к полу, и достал из пиджака собственный пистолет.

- Оставьте моего человека! - проорал Ходжес. - Вы должны дать мне возможность позвонить!

Грилл безуспешно пытался выбраться из-под Йоханссена, но полицейский заломил обе его руки назад и поставил ногу на спину адъютанта.

- Ты, идиот! - заорал генерал. - Освободи этого человека!

- Я вам сказал, что вы не в армии, - повторил Йоханссен и, надев наручники на Грилла, подошел к генералу.

- В камеры их, - отдал приказание Маркс. - Просто посадим их, а завтра во всем разберемся.

- Этот подонок напал на меня. - Йоханссен с размаху врезал ногой по животу Грилла. - Дерьмо!

Он потащил Грилла вглубь участка и еще одним ударом, от которого голова Грилла повисла на грудь, втолкнул его в одну из маленьких камер.

- Дерьмо! - повторил он. - Ты у меня жрать его будешь, сосунок!

Йоханссен вышел и запер за собой дверь камеры.

Ларри Вайк вел генерала к второй камере. На лице Ходжеса читалось недоумение и неверие - ему никогда прежде не приходило в голову, что, начав сражение, он может проиграть.

- Уберите руки! - кричал он. - Я вас всех сотру в порошок!

- Мне никогда не нравились генералы, - проговорил Йоханссен, глядя, как Ларри Вайк заводит генерала в камеру.

- Вашим ребятам и вправду стоит позвонить по одному из телефонов, проговорил второй адъютант, когда шел в третью камеру. - Завтра этот кусок дерьма действительно доставит вам много хлопот.

- Генералы всегда доставляют хлопоты, заставляя кого-то таскать для них каштаны из огня, - ответил Йоханссен.

Хэнк Ходжес злобно и яростно вопил, но наконец понял, что в городе, где каждый испытал влияние ДРК-16, ничто не может удержать или остановить полицию.

- По крайней мере, эти три индюка не будут морочить нам голову сегодня вечером, - сказал Ларри Вайк Йоханссену.

Йоханссен прислушался к воплям и угрозам генерала:

- До тех пор пока этот старый козел не доберется до телефона.

5

- Ты хочешь пойти. Я знаю, что ты хочешь.

- Я совершенно никуда не хочу идти. Господи, Ронни, я хотел, пока ты не заболела.

- Там будут все твои друзья.

- Я вижу всех моих друзей каждый день в участке. А пропустить кино, которое будут крутить в театре, не большая потеря.

- В прошлом году ты так хорошо провел время.

- В прошлом году ты была здорова. Ради Бога, Ронни, ты даже не притронулась к еде.

- Я не ем еще и оттого, что переживаю за тебя. Я не хочу, чтобы ты превращался из-за меня в домоседа. Я все равно больна, и не имеет значения, пойдешь ты на вечер или нет. Поэтому ты должен пойти.

- Господи, Ронни. Я буду ужасно себя чувствовать, если действительно пойду туда. Я хочу быть дома и заботиться о тебе.

- Заботиться о старой больной леди, - повторила Ронни и, повернув голову, зарыла лицо в подушки.

Старая больная леди - вот на кого она теперь похожа, думал Бобо. Он заметил, как высохла за время болезни ее кожа, как запали щеки, как резко обозначилась линия челюсти. В девять часов вечера, сидя около Ронни, Бобо автоматически передвигал на подносе тарелки, к которым она так и не притронулась. Ронни лежала, закрыв глаза, и опустившиеся веки напоминали огромные серые могильные камни, что легли на ее лицо. Она вздохнула и зарылась еще поглубже в подушки. Морщины прорезали лоб, пролегли глубокими складками в углах рта. На мгновение Бобо задумался: сможет ли он и вправду прожить остаток жизни с женщиной, которая настолько старше его? Жить с женщиной и видеть во что превращается такое знакомое и родное лицо? Паутина морщин испещрила кожу, словно задавшись целью полностью скрыть лицо под этой вуалью. Бобо захотелось сбежать - он чувствовал себя сиделкой в доме для престарелых. Но уже через минуту эти мысли ушли. Он осторожно погладил ее руку, чувствуя нарастающую вину.

- Иди, - сказала Ронни. - Не позволяй мне усесться тебе на шею.

- Посмотрим, - ответил Бобо, и для него в этих словах заключался двойной смысл.

Он взял поднос и отнес его на кухню. Позади вновь вздохнула Ронни. От боли, подумал он.

Проблема заключалась - Бобо ударил кулаком по раме кухонных дверей проблема заключалась в этих убийствах.

Они как-то отравили город, выплеснувшись на улицы Хэмпстеда, они изменили его. Бобо теперь уже не получал удовольствия от ночных дежурств по городу, он видел на них слишком много сумасшедших вещей: по несколько раз за ночь ему приходилось прекращать загадочные драки; разняв сражающихся, он пытался выяснить, почему они вступили в бой, но оказывалось, что никто из участников сражения не помнит, почему оно началось. Многие жители Хэмпстеда со странным воодушевлением принялись разбивать стекла окон, и Мэйн-стрит часто выглядела так, будто недавно ее взяли на абордаж. Бобо сам выезжал на место происшествия, когда аптекарь Тэдди Олсон врезался на автомобиле в группу школьников и убил четверых из них. Бобо, сам не понимая почему, твердо знал, что если бы в Хэмпстеде не произошли эти убийства, то Тэдди до сих пор занимался бы приготовлением лекарств у себя в аптеке, а не ждал бы суда в бриджпортской тюрьме.

Сейчас в Хэмпстеде, думал Бобо, жили сотни людей разных возрастов и разного пола, которые выглядели достаточно ненормальными для того, чтобы их можно было подозревать в убийствах. Часть их составляли копы - это была вторая часть проблемы, которая заставила Бобо ударить кулаком по дверной раме. Целое отделение полиции потихоньку превращается в сумасшедший дом оттого, что не может найти убийцу, да и полиция штата выглядит не лучше, продолжая беспомощно кружить на одном месте. Но самым тяжелым для Бобо было смотреть в глаза молодых полицейских вроде Марка Йоханссена и его друга Ларри Вайка. Взгляд этих ребят ясно говорил, что каждому, кто осмелится перейти им дорогу, не поздоровится. Но если бы дело ограничивалось только взглядами! Вайк с безумной жестокостью избил двоих людей, разнимая драку на стоянке машин по Мэйн-стрит.

Один из них более или менее удачно избежал травм, а второму Вайк выбил несколько зубов. Но самым ужасным было даже не это, а то, что, приехав на место происшествия и взглянув в глаза Ларри Вайка, Бобо обнаружил, что тот с удовольствием застрелил бы этих двоих, вместо того чтобы избивать их.

Бобо выкинул не съеденную Ронни еду, помыл тарелки.

В первый раз с того времени, как начались убийства, Бобо пришла в голову странная мысль: в то время как все будут сегодня ночью кричать, веселиться и пить пиво, быть может, было бы лучше, чтобы Йоханссен, Вайк и еще несколько ребят пошли в какой-нибудь тихий бар.

6

Те полицейские, которые остались живы после своей второй ежегодной встречи, так и не смогли объяснить, как случилось, что события так быстро приняли такой скверный оборот. Они, так же как и Бобо, не могли понять, как произошло, что просмотр фильма в театре Натмега обернулся разрушением и гибелью; так же как и Бобо, они были в ужасе, но при всем желании им не удалось восстановить последовательность событий, которая привела к тому, что полторы сотни полицейских в течение получаса истерически палили друг в друга. Правда, все выжившие сходились в одном: буквально за несколько минут до этого безумия Ларри Вайк разделся и выпрыгнул на сцену перед натянутым экраном. Пожилой патрульный Род Фратни начал орать, что он видит Дики Нормана. И все тридцать два оставшихся в живых полицейских подтвердили, что человек, сидевший в дальнем правом углу театра, пропал, как только Фратни выкрикнул имя Дики. Они сошлись и на том, что Ларри Вайк был первым, кто погиб, но одиннадцать человек утверждали, что Вайка убил Фратни, шестнадцать заявили, что Вайка пристрелил какой-то неизвестный полицейский, четверо рассказали, что оба эти человека одновременно стреляли в Вайка, и наконец, только один человек рассказал Грему Вильямсу, что пули, выпущенные Фратни и неизвестным полицейским, попадали в полотнище экрана. Вайка убили - тут человек замялся - какие-то огни, что неожиданно стали спускаться из-под потолка и окутывать стоящего перед экраном Ларри.

- Когда они накрыли его, - говорил полицейский Грему, - я увидел такое, что никто и никогда не видел. Даже железная многотонная плита так бы не расплющила его, и вот с этого момента ребята ошалели.

Для Грема это прозвучало совершенно естественно - такая выходка вполне в стиле Дракона, тем не менее он обошел остальных выживших и спросил, уверены ли они в том, что Вайка застрелили двое полицейских.

В бриджпортском баре "Билли Оз" сорокатрехлетний сержант по имени Джерри Джером внимательно взглянул на Грема:

- Вы имеете в виду эти огни? Вам кто-то рассказал об огнях?

- Нет. Расскажи-ка.

- Мы выпили пару-другую кружечек пива. Должен сказать, что до этого я никогда не видел, чтобы его так быстро глотали. И через минут пятнадцать мы уже были готовы к просмотру картины. Все утихли, в зале потух свет. Йоханссен и несколько парней - Малони, Вилл и еще кто-то, кого я не .знаю еще стояли в проходах между рядами кресел, но все остальные уже сидели. Можно было услышать, как пролетит комар, - ведь мы все так давно ждали именно этого момента.

Когда занавес открылся, несколько ребят захлопали, но большинство черт! как бы это сказать... - они как-то подсознательно напряглись, понимаете?

Джерри Джером глотнул приличную порцию "Джека Дэниелса", посмотрел на Грема Вильямса и продолжил:

- А вам кто-нибудь рассказывал про лиггера?

Когда Грем отрицательно покачал головой. Джером слегка улыбнулся и сказал:

- Это произошло позже, и вот потому-то я и думал, что все эти огни были только в моем воображении. Потому что если бы тот парень, который так веселился, видел то, что видел я, то он бы уже не смог шутить. Я все еще пытался разобраться, не сошел ли я с ума. Слушайте, если сейчас вы засмеетесь, когда я вам расскажу, что видел, то я выплесну вам в лицо содержимое этого стакана, ясно? Ясно. Что ж, я думаю, то, что там появилось, было северным сиянием. Понимаете? Потоки света, переливаясь, двигались от потолка к экрану - словно сверкающие огненные мечи, что ли. Голубые, желтые и красные.., они блестели и казались какими-то наэлектризованными. Я видел их, парень. Я испугался так, что сам себя обзывал дерьмом; мне показалось, что весь театр объят пламенем. Все это мне напомнило ночь в армии, когда проводилась учебная артподготовка. Воздух словно звенит вокруг тебя, понимаете? А потом... Когда я увидел Вайка, - он сделал еще один глоток, - я понял, что с ним творится что-то неладное.

С негром вроде бы все было понятно. Все выжившие сошлись на том, что пошутил не Йоханссен - его юмор не был таким грубым. Видимо, это сделал Малони, Арти Малони, который вернулся из Вьетнама с полной коробкой медалей. Временами, как следует набравшись, он начинал демонстрировать их и рассказывать военные истории. Похоже, что именно Малони закричал: "Лиггер!" - в тот момент, когда на экране появился первый темнокожий человек, который не был полицейским: "Лиггер! Полулатинос, полуниггер!"

Ребята словно ошалели. Эта шутка эхом отдавалась в зале театра. Но ведь правда заключалась в том, что она, мягко говоря, не была удачной. Такую грубость мог позволить себе разве что полупьяный двадцативосьмилетний коп из Ирландии, да и то только в баре, где все напились настолько, что уже никто никого не слышит. Да и не было никого, кроме разве что старых служак вроде Рода Фратни и Джерри Джерома, которые могли слегка улыбнуться, кто отреагировал бы на подобную выходку.

Почему же эта дурацкая шутка Малони имела такой успех? А может быть, не один только Джерри Джером видел сияние, что спускалось с потолка на экран, подумал Грем.

Может быть, намного большее число людей увидели его - все, кроме Арти Малони, - и все они решили, что сошли с ума? Выкрик "Лиггер!" вернул их к реальности, они пришли в себя, пытаясь преодолеть охватившее их странное ощущение растерянности.

Похожее на то, что рассказал Джерри Джером в бриджпортском баре, Грем услышал и от молодого двадцатилетнего бывшего полицейского. Наверное, в форме Майк Минор выглядел вполне уверенным в себе, но, сидя в кухне родительского дома в майке и шортах, он все еще казался подавленным происшедшими в театре событиями. Слишком большие для его лица глаза, одно веко чуть заметно подергивается, словно он лукаво подмигивает собеседнику. Он ушел из полиции в сентябре и думал съездить куда-нибудь на курсы по подготовке для работы на компьютерах.

- То, что я видел, напоминало паутину, что-то вроде мерцающих тонких переплетенных световых линий... Они парили в воздухе... - Майк судорожно сглотнул. - Не хотите выпить что-нибудь?

Он открыл холодильник и вытащил банку пива, откупорил ее и тут же осушил примерно наполовину.

- Я не могу понять, как получилось, что Ларри вдруг начал раздеваться. И не смогу сказать, зачем он начал это делать. В то мгновение он был похож на безумное животное, вот так бы я сказал, если бы вы попросили меня правдиво описать Ларри Вайка.

Майк Минор нервно, двумя большими глотками, допил остаток пива.

- Когда он вышел из этих черно-белых теней, сам похожий на одну из них, меня охватил ужас. А когда Род Франти от страха начал вопить и завопили остальные парни, сидящие рядом, я просто чуть не наложил в штаны. Потому что я знал, что это действительно он - он был там, недалеко от нас, - Майк взглянул на Грема, который понимающе кивал. - Вайк увидел его. И старина Род. И я.

- Дики Нормана, ты имеешь в виду? - Грем ожидал этого.

- За две ночи до того, как все это произошло, я патрулировал свой район. И я потерялся. Я находился где-то рядом с Академией, но уже не ориентировался. Какая-то дорога - узкая дорога без единой отходящей от нее улицы. Я даже не мог вспомнить, как оказался на ней. Словно в плохом сне, понимаете? На мгновение я просто запаниковал. Как же так, я - коп и даже не могу врубиться, куда и как я попал?! Вокруг ничего, только огромные деревья. Я не мог припомнить даже, в какой части города я находился до того, как оказался здесь. Я решил отправиться назад и двигаться в обратную сторону до тех пор, пока не увижу что-то знакомое, развернул машину и внезапно в зеркале заднего обзора.., увидел Дики Нормана. Его кожа выглядела красной в свете фар. Он только что вышел из-за деревьев на дорогу, и казалось, что он спит или пребывает в каком-то трансе: одной руки у него практически не было, и на ее месте торчала белая кость, круглое большое лицо было серым, уставшим и.., мертвым. Он двигался прямо ко мне. Я дал газ и выжал из машины все, что возможно.

- Так что, когда Ларри Вайк оказался среди теней около экрана... Грему не пришлось побуждать парня рассказывать дальше.

- Да, я понимаю, что никто не сможет уже спросить Рода Фратни, но я уверен, да, уверен, он тоже увидел его. - Майк бросил взгляд на пожилого человека за кухонным столом, а потом принялся вертеть в руках алюминиевую банку из-под пива.

- Я тоже уверен в этом, - успокоил парня Грем. Тот подозрительно посмотрел на него. - Я и сам видел столько невероятного в июле и августе...

- Да, - Майк вновь кивнул, - масса невероятных вещей...

А кто-нибудь рассказывал вам о фильме?

Об этом не говорил ни один из оставшихся в живых. Грем посмотрел в напряженные, взволнованные глаза парня.

- Расскажи мне о фильме, Майк. - У Грема засосало под ложечкой, и он крепко сжал руки в кулаки, чтобы Майк не заметил, что они дрожат.

- Я не знаю, что конкретно я смогу рассказать, - парень замолчал на несколько минут. - Понимаете, вроде этот фильм был про нас... Но он был странный, какой-то другой... - Майк вновь запнулся.

Грем терпеливо ждал, пока парень подыщет нужные слова.

- Какой-то другой, сказал ты?

Парень выпрямился на стуле; свет, падающий из окна, лег на лицо, на щеки, он побледнел. Внезапно Грем увидел, что он постарел лет на двадцать.

- Фильм стал объемным. Я смотрел на экран так, словно заглядывал в обычную комнату. Приглядевшись, я понял, что это за комната. Это уже не был обычный полицейский участок, о котором рассказывалось в фильме, - я понимаю, что это звучит странно, но я долго приглядывался и пытался узнать его. И наконец узнал. На экране появилось хэмпстедское отделение полиции. То, из которого мы совсем недавно ушли. Мо Честер, оставшийся на дежурстве, и его напарник Маккон... Не могу сказать почему, но меня совсем не обрадовало появление на экране нашего участка. Я пригляделся и обнаружил, что в участке собрались все наши копы, даже те, кто не пришел сегодня в театр. Ройс Гриффен.

Его я заметил первым: ярко-рыжие волосы Ройса Гриффена. И только потом я увидел его спину и голову.

Майк закинул ногу на ногу и подпер ладонью бледную, словно покрытую изморозью щеку.

- Они были похожи на гамбургеры. Только огромные.

Я еще раз внимательно оглядел всех и понял, что все эти парни мертвы. Это сидели мертвецы, и их кожа переливалась всеми оттенками зеленого... Майк дрожал. Грем прекрасно понимал его, он и сам еле удерживался оттого, чтобы не затрястись. - Вот что я видел.

- Больше ничего?

- Еще кое-что, но только очень короткое время. У нас на участке есть камеры, в которых мы ночью держим пьяных. Иногда в них сидят подростки, до тех пор пока за ними не приезжают родители. Шесть камер, расположенные одна за другой. Не знаю, был ли в них кто-то этим вечером, потому что в этот день я патрулировал город, но фильм показал три первые камеры. Больше всего это смахивало на мясную лавку. Разрезанные тела, вспоротые животы, из которых вывалились внутренности, и кровь, повсюду кровь... Одежда перемешалась с их внутренностями. - Майк Минор обхватил колени. - Это случилось как раз после того, как я увидел Дики Нормана, пляшущего на фоне экрана.

Голос парня задрожал.

- Ребята орали и плакали... Справа от меня сидел Гарри Честер, брат Мо; одна пуля попала ему в горло, а следующая снесла полголовы. Я бросился на пол и выхватил свой пистолет. Я был уверен, что Дики Норман идет ко мне, и начал стрелять по направлению входа в зал... Наверное, я застрелил несколько человек, не знаю...

Грем встал и подошел к дрожащему мальчику. Поколебавшись, он снял с полки бутылку виски, налил немного в стакан и протянул его Майку Минору:

- Все в порядке, сынок. Все в порядке. Все закончилось.

Те, кого уложил ты, уложили и сами не меньше дюжины человек.

***

Когда он узнал достаточно, чтобы начать расспрашивать об этом фильме остальных уцелевших, он услышал дюжину вариантов истории Майка Минора. Каждый видел свое, но уже через первые несколько минут "Хор мальчиков" не видел никто. Кто-то видел своих жен и дочерей, занимающихся любовью с другими копами, кто-то - тела детей, которые качало на мягких волнах. Большинство видело мертвецов, которые двигались точно живые. Три или четыре человека, с которыми говорил Грэм, видели рыжеволосого Ройса Гриффена. Многие видели мертвых детей, от бледных лиц которых исходил жуткий холод. Коп по имени Лью Хольц сказал Грему:

- То, как они выглядели... Понимаете, я видел их лишь минуту-другую, но.., они выглядели жутко. Это больше не были детишки, это было что-то другое, что-то, что вы бы никогда в жизни не захотели увидеть, мистер, да и я тоже.

Они выглядели так, словно их дергали за ниточки - вот как!

В отличие от Джерри Джерома Хольц не видел необыкновенного сияния; как и большинство остальных, он думал, что Ларри Вайка убил Род Фратни, хоть Род и считался худшим стрелком во всей хэмпстедской полиции. Правда, к тому времени, когда Грем беседовал с Лью, вопрос о том, кто именно убил Вайка, больше не интересовал его.

Поэтому он еще раз поговорил с Бобо Фарнсвортом о том, что ему удалось выяснить насчет этой ночи, и спросил:

- Когда вы прибежали в театр со станции, вы случайно не видели изображение, которое было на экране?

Дело в том, что, когда Бобо прибежал в театр, фильм еще крутился кинооператор, сраженный шальной пулей, лежал на полу в своей будке. Он был жив, но не мог пошевелиться, экран превратился в лохмотья, но "Хор мальчиков" - или то, что там Дракон показывал вместо него - все еще мелькал на обрывках экрана и на пустой сцене за ним. И Бобо, который стоял на возвышении в темном кинозале, заполненном трупами, видел это.

7

Около десяти часов вечера Ронни заснула тяжелым, беспокойным сном. Бобо сидел на краю постели, ему не хотелось оставлять ее - от долгой иссушающей болезни лицо Ронни казалось полупрозрачным. Он осторожно дотронулся до ее рук и приподнял их: горячие, сухие и не тяжелее бабочки. Сидеть, держа руки Ронни в своих, в то время когда она спит, показалось Бобо несколько нарочитым; он осторожно положил их обратно на простыню. Потом пошел в ванную, смочил в холодной воде полотенце и, вернувшись к Ронни, осторожно протер ей лоб. Ронни что-то пробормотала сквозь сон, но не проснулась. Бобо осторожно приложил пальцы ко лбу, и ему показалось, что он уже не такой горячий.

Следить и ухаживать за больной, как обнаружил Бобо, было более изнурительным делом, чем работа полицейского. Он выслушал отчеты по прошедшим дежурствам, вернулся домой, ухаживал за Ронни и только сейчас почувствовал, что не спал уже тридцать шесть часов. Самым изнурительным во всем, думал Бобо, было беспрестанное волнение о состоянии Ронни, но, повозившись с нею в течение шести или семи часов, он буквально валился с ног и не чувствовал собственной спины. Сейчас он бы с удовольствием прилег рядом с ней, но Бобо не хотел рисковать, боясь разбудить ее.

Он присел рядом и, вновь взяв ее за руку, закрыл глаза. Потом он прошел через спальню к старому, завешенному одеждой стулу, сбросил все вещи на пол и уселся на него.

Он проснулся через несколько часов, не совсем понимая, что происходит, - он так сладко спал, что не сразу сообразил, что действительно заснул. Бобо пошевелился и почувствовал, как заныла спина; ноги в туго зашнурованных ботинках опухли. В противоположном конце комнаты Ронни провела рукой по лицу. Потом открыла глаза и увидела его.

- О, дорогой мой, ты остался со мной, - проговорила она. - Я так хочу пить.

- Сейчас. - Он резко поднялся со стула и принес из ванной стакан воды. - Как ты себя чувствуешь? Я думаю, что тебе надо несколько часов поспать.

Ронни согласно кивнула; она пила.

- Я чувствую себя лучше. Знаешь, я думаю, что даже могла бы что-нибудь съесть. Немного супа, ладно? Не будешь ли ты таким милым и не сделаешь ли мне немного?

- Я здесь именно для этого, - ответил он.

Вернувшись с тарелкой грибного супа, он присел на край постели и смотрел, как она почти полностью съела его. Возвращая ему тарелку, Ронни сладко зевнула:

- Ох, милый, прости. Бобо, по-моему, я могу проспать еще недели три.

Бобо в ответ улыбнулся.

- Который час? Около половины первого ночи? Бобо, почему бы тебе не пойти на встречу? Наверное, она немного позже началась, так что ты опоздаешь не больше чем на несколько минут. А я выключу свет и опять засну. Со мной все будет прекрасно, я обещаю.

- Что ж, может, я так и сделаю, - согласился Бобо.

***

Он не пошел прямо в театр Натмега, а, припарковав машину, решил зайти в отделение полиции. Театр располагался в нескольких шагах от городской стоянки, а Бобо интересовало, как проходит ночное дежурство. Еще несколько случаев поджога домов, очередное неизвестное тело найдено около дороги, старшеклассник пытался спрыгнуть с крыши собственного дома... Сегодня дежурит Мо Честер, он расскажет что-нибудь смешное о таинственности поступающих вечерних сообщений - Мо Честер всегда умел развеселить Бобо. К тому же Мо наверняка расстроен, что не сможет посмотреть картину и принять участие в увеселительной попойке, которая состоится после, особенно если учесть, что его брат все-таки смог туда пойти.

Бобо поднялся по ступенькам и толкнул массивную деревянную дверь. Он уже улыбался, предвидя возможный ответ Мо, удивленного его появлением.

- Эй, угадайте, кто пришел? - сказал он, несколько раз хлопнув в ладоши. - Принести вам немного пива из...

Он хотел сказать "театра", но отсутствие публики удержало его от шутки. Мо Честер не сидел за столом, с кислой улыбкой прижав к уху телефонную трубку. За столом никого не было. Ганс Маккон, напарник Мо, тоже куда-то подевался, и это было вдвойне странным. Бобо даже не мог припомнить, когда отделение оставалось совершенно пустым.

- Эй, - позвал Бобо, - что происходит? Честер? Вы с Гансом решили объявить забастовку?

Эти слова неслись в глубину отделения - как будто там кто-то был. Внезапно Бобо понял, что в помещении никого, кроме него, нет. Ему показалось, что он ощущает какой-то запах. Бобо в молчании стоял на пороге участка - сработал рефлекс, и он потянулся к тому месту на поясе, где должна была висеть кобура. В сознании громко зазвонили колокола опасности, и только дотронувшись до пояса, он понял, что он не в форме.

- Есть кто-нибудь? - прокричал он.

Телефон зазвонил в тот самый момент, когда Бобо подошел к столу и уже собрался наклониться, чтобы заглянуть за него. Звук телефонного звонка вызвал у Бобо состояние, которое называется "дежа вю". Он почувствовал, что такой, точно такой момент уже был когда-то в его жизни: ужас перед опустевшим отделением, пронзительная настойчивость телефона и он сам, застывший именно в таком положении, с поднятой над порогом ногой, еле удерживая равновесие.

Бобо не сомневался в том, что отделение заполняет тяжелый запах, и первый и единственный раз в жизни он смог определить причину возникновения дежа вю, понять, что породило иллюзию того, что он уже пережил раньше. Он смог это сделать, потому что узнал запах - запах крови, который становился все сильнее, и казалось, что даже стены испускают этот удушающий аромат. Он смог это сделать, потому что продолжал истошно звонить и звонить телефон. Бобо вернулся в памяти к тем ужасным часам, когда он приехал на вызов брата Эстер Гудолл и, увидев месиво на кухне, позвонил в участок; он ждал приезда полиции, а телефон миссис Гудолл раскалился от звонков, но священник словно не слышал его. И Бобо не хотелось отвечать на звонки. Полиция штата разберется с друзьями и семьей миссис Гудолл.

В отделении воняло точно так же, как воняло кровью в тот майский день в доме Гудоллов. Бобо двинулся по направлению к стойке. Он поднялся на цыпочки и перегнулся.

На столе лежали телефонные книжки, блокноты и сигареты полицейских, но он не увидел того, чего боялся. Никаких тел, распростертых около стола, не было.

- Честер! Маккон! - прокричал он. - Кто-нибудь!

Он прошел через коридор к кабинетам, комнате предварительного досмотра и комнатам для допросов, но никого не увидел. Позади продолжал истошно заливаться телефон.

Прежде чем отправиться осматривать участок дальше, Бобо обернулся, чтобы еще раз взглянуть на вход. И тут он заметил то, что раньше ускользнуло от внимания: дверь между основной частью отделения и шестью маленькими камерами была приоткрыта на несколько дюймов.

Эта дверь всегда держалась запертой, даже тогда, когда заключенных в камерах не было, - это неписаное, но строго соблюдаемое правило было таким же традиционным, как и то, что при любой ситуации в отделении должен оставаться хотя бы один человек.

Бобо медленно вернулся обратно. Он дотронулся до тяжелой металлической двери, она со скрипом отворилась. Запах крови, к которому теперь примешивался тяжелый запах разложения, обрушился на Бобо. Он посмотрел вниз и увидел, что пол заляпан красными пятнами.

Он был уверен, что сейчас увидит тела Мо Честера, Ганса Маккона и всех тех офицеров, которые могли находиться в отделении.

Бобо прошел в коридор, и, быстро пробежав мимо камер, обнаружил три тела. Ни одно из них не было телом полицейского. Двери камер были заперты. Страшные, жестоко изуродованные тела лежали за решетками трех камер. Кровь, застывшая на полу, образовала толстый вязкий ковер. Наконец-то замолк телефон. Один из трех человек - Грилл - был изуродован настолько, что его лицо превратилось в сплошное месиво из длинных, словно вырезанных полосок кожи; второе окровавленное лицо показалось Бобо знакомым - похоже, что портреты этого человека появлялись в газетах или на обложках журналов.

Бобо потребовалось не больше тридцати секунд, чтобы пересечь площадку, где находилась городская стоянка машин. В этот вечер на здании театра висел большой плакат:

ПРИГЛАШАЕМ ХЭМПСТЕДСКУЮ ПОЛИЦИЮ НА СПЕЦИАЛЬНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ.

Бобо промчался под этим плакатом, написанным большими черными буквами.

Вестибюль театра был ярко освещен и пуст, точно так же как и полицейский участок. Раздавался только громкий треск - это доносились звуки фильма, что демонстрировался в основной части театра. Он ощутил едкий запах, такой же знакомый, как и аромат пива. Это был кордит - запах его оставался после учебной стрельбы в подвале полицейского участка.

Он прошел мимо пустого места билетера и раздвинул двойные двери, ведущие в зал. На него обрушилась какофония звуков: выстрелы, вопли, взрывы смеха и безумная музыка.

В луче света клубились последние кольца дыма.

Все места казались пустыми. Бобо сделал несколько неуверенных шагов по проходу между креслами, глаза еще не привыкли к темноте.

- Эй, - сказал он, - ребята?

Внезапно он увидел чью-то ногу, торчащую в середине прохода и перекинутую через ручку кресла.

- Эй, да вы что, все перепились?

Несмотря на вопли и громкий смех, раздававшиеся с киноэкрана, Бобо услышал стон. Он дотронулся до торчащего колена, потряс его.

- Где здесь включается свет?

И тут то ли экран стал более ярким, то ли глаза его привыкли к темноте, но он наконец-то все рассмотрел. Повсюду, по всему залу, валялись на полу в лужах крови мертвые люди. Это походило на страшную шутку: куда бы Бобо ни бросил взгляд, везде - на сиденьях, в проходе среди растоптанных кукурузных хлопьев - друг на друге валялись окровавленные тела.

На следующие несколько секунд Бобо Фарнсворт, видимо, сошел с ума. Он страшно, протяжно закричал, побежал к первому ряду и наткнулся на тело Марка Йоханссена, лежащее лицом к проходу. Светлые волосы Йоханссена залила темная субстанция, напоминающая шоколад, рот был открыт.

На сцене, в футах четырех от трупа Йоханссена, расползлось огромное пятно крови и внутренностей, посреди которого еще можно было различить толстую человеческую руку.

Бобо подумал, что он последний живой полицейский в Хэмпстеде.

И прежде чем профессионализм помог ему прийти в себя от пережитого шока, Бобо услышал тихий свист, что поднимался откуда-то с пола. Пленка порвалась, и звуки обрезало как ножом. Постепенно тихий свист и неясный шепот переходили в стоны.

Не все были мертвы. , Бобо бросился из зала; он бежал по проходу, ступая в лужи крови. Добежав до входа, прежде чем броситься к телефону и вызывать полицию штата и "скорую помощь" Хэмпстеда, Сарума и Кинг-Джорджа, Бобо еще раз обернулся.

***

И экран поглотил его, Бобо оказался внутри него.

***

- Я увидел нечто безумное, - рассказывал Бобо месяц спустя Грему Вильямсу, - на это было невозможно смотреть.

Они находились в доме Грема, и Бобо нервно встал, засунув руки поглубже в карманы брюк.

- Эта девочка жила тут с вами, недолго, да? Пэтси Макклауд?

- Да, она была тут, - ответил Грем.

- А больше не живет?

Грем покачал головой.

- Я потому спрашиваю.., вы вряд ли поймете это, но тем не менее я скажу. Дело в том, что когда я стоял и смотрел там на экран, то внезапно подумал о ней. Я увидел ее лицо, подумал о ее лице, вернее. Как будто она могла бы помочь мне. Я действительно хотел ее увидеть.

- Я прекрасно понимаю это, - сказал Грем. - Вы даже сами не знаете, как это важно.

Бобо мрачно, почти сурово посмотрел на него.

- Быть может. Да, я помню тот день.., на Кенделл-Пойнт.

Я никогда его не забуду, обещаю вам. Я думал тогда, что Ронни умерла.., и там были вы, эта девочка, Пэтси, и другие парни. Вы все выглядели красивыми. Красивыми. Даже сейчас вы красивы - старый горбатый.

- Поскольку Пэтси лет на десять, а то и на пятнадцать старше вас, то, наверное, вам нужно прекратить называть ее девочкой, - заметил Грем. - И у меня нет горба.

- Так же как его не было у этого звонаря в Нотр-Даме.

Вы знаете, что мы должны практически заново формировать полицейское отделение? На это понадобится не месяц и не полтора. Я думаю, год. А может быть, и больше, - Бобо скрестил руки на груди и сделал несколько шагов к столику с пишущей машинкой. - Но тогда, тогда я словно влюбился в эту девочку, простите, эту женщину... Грем, вы знаете, как я волновался о Ронни. Но эта женщина, она просто потрясла меня. Если понадобилось бы, то я бы умер за нее.

- Вернемся к театру Натмега, - предложил Грем.

Бобо прекратил бессмысленное вышагивание между диваном и столиком с пишущей машинкой.

- Да. Именно это вас и заинтересовало, не так ли? И знаете, что самое смешное? Самое смешное, что я обещал самому себе никогда никому об этом не рассказывать. Никогда не рассказывать о том, что я видел на изрешеченном пулями экране. Я бы не хотел, чтобы меня считали первым кандидатом на свободное место в психушке.

- Большинство людей дают себе такие же обещания.

- И нарушают их тут, у вас.

- Некоторые.

Бобо засмеялся:

- Ладно, черт с вами. Я бы никогда этого не сделал, если бы не тот день на Кенделл-Пойнт. Только поэтому.., я до сих пор не могу понять, что же в действительности там произошло.

Грем молча смотрел на Бобо.

- Договорились. Хорошо. Помните, я говорил, что стоял около дверей буквально несколько секунд? Так вот, все, что я видел, тоже длилось совсем немного времени, секунды, - его голос становился все громче, глаза широко открылись, - То, что я увидел.., это была Ронни. - Бобо засунул руки поглубже в карманы брюк. Грем подозревал, что он крепко сжимает их в кулаки, пытаясь преодолеть безумное желание закричать, заплакать и затрястись от ужаса пережитого. - Это длилось несколько секунд, но мне этого хватило.

- Вы не должны... - Грем не успел договорить.

- Нет, я хочу. Да, Грем, я сам хочу рассказать об этом.

Разве не для этого я здесь? Я увидел ее похороненной, я увидел Ронни лежащей в гробу; какие-то омерзительные твари поедали ее: крысы, огромные белые черви, похожие на змей. Они откусывали от нее куски. Но она еще не была мертва, и она кричала. Она кричала изо всех сил, Грем. И так продолжалось до тех пор, пока она не умерла, - лицо Бобо искривилось. - И сейчас я расскажу вам, что я понял, когда шел в вестибюль звонить по телефону после этого ужасного видения. Я понял, что просто заглянул в глубину собственного сознания. Понимаете? Понимаете, что я хочу сказать?

Часть меня хотела, чтобы Ронни умерла этой ночью, Грем.

Часть меня устала ухаживать и опекать ее. Поэтому я уложил ее в гроб, Грем, и глубоко закопал в землю. Но она еще была жива, и потому она так кричала оттуда.

Грем попытался было произнести что-то успокаивающее, но Бобо остановил его движением руки:

- Не нужно. Вы просто не знаете остального. Ронни заснула той ночью, и представляете, что ей приснилось? Как вы думаете, что ей приснилось этой ночью? Видение хлынуло из сознания на экран, вернее, на то, что осталось от экрана, и оттуда влилось прямо в ее сознание. И это чуть не убило Ронни, потому что она знала, она знала, откуда пришла к ней эта страшная пытка. Она никогда не говорила, но знала.

И это почти убило ее, Грем. Когда я вернулся домой, она лежала на полу без сознания. Такая горячая, словно провела все это время в какой-то чертовой пустыне. Температура, наверное, приближалась к сорока. Она практически умерла той ночью. И если бы она умерла, то это произошло бы потому, что я убил ее.

- Нет, - ответил Грем, но он знал: то, что сказал Бобо, по крайней мере наполовину было правдой. И Ронни знала это, раз Бобо больше не живет вместе с ней. Между ними встал Гидеон Винтер с его дьявольской способностью проникать в самую суть неопределенных человеческих отношений.

8

- Знаете, - сообщила Сара своему новому напарнику, - у меня странное ощущение.

- У меня это странное ощущение длится недели полторы, - ответил Юлик Бирн. - Я с трудом ем.

- Бедняга. Ирландец, который не может есть. Для вас это должно быть пыткой.

- У меня такое впечатление, что мои внутренности просто усохли. Так что там за идея у вас возникла, если более точно выразить то, что вы хотели сказать?

Юлик расхаживал по редакции. Он отпустил секретаршу на час раньше, и теперь они с Сарой сидели в задней комнате, где хранились микропленки. Кроме них в редакции никого не было. "Биксби" лежал перед ними на длинном столе, открытый на разделе "Убийства".

- Вы обратили внимание на даты всех этих историй?

Примерно каждые тридцать лет в Хэмпстеде происходят ужасные вещи. Я думаю, что "Телпро" - это просто одна из составляющих какого-то процесса.

- Но мы знаем, что сейчас "Телпро" действительно стоит за всем происшедшим, - раздраженно сказал Юлик. - Я звоню к Ходжесу по пять раз на день, и единственное, что мне сообщает его китайская домоправительница, это что он все еще на конференции. Они что-то затевают. Мы к тому же получили снимок Лео Фрайдгуда.

- Стоит ли "Телпро" за убийством Стоуни Фрайдгуд?

Можем ли мы так сказать, Юлик?

- Нет. Думаю, что все-таки не можем.

- Ну а остальные смерти...

- Все смерти восемнадцатого мая - безусловно. Все смерти детей - да. Но я не уверен, что мы можем обвинять старую добрую "Телпро" в убийствах, начавшихся в начале лета.

- А я думаю, что можем. В любом случае я уверена в одном: все эти неприятности как-то связаны. Без сомнения.

Все они - отдельные части какого-то неизвестного процесса. Я думаю, что дело Лео Фрайдгуда связано с теми делами, Бейтса Крелла и Принца Грина. Джон Сэйр тоже считал, что обе эти фамилии связаны. Я уверена, что рассказывала старому Биксби о том, что видела эти имена в блокноте Сэйра, и потому он поместил их в эту колонку.

- Я не понимаю, куда вы клоните.

- Да я и сама не совсем еще понимаю, Юлик. Быть может, нам нужно еще немного поработать.

- Я всегда рад, Сара. Вас вообще можно поздравить: вы раскопали серию похожих убийств в двадцатые годы. Но тогда пропадает Бейтс Крелл. Убийства прекращаются. В тысяча девятьсот восьмидесятом пропадает Лео Фрайдгуд. Но ведь убийства продолжаются? Мы не знаем, когда точно исчез Фрайдгуд. Вы думаете, что Лео убил жену?

- Мы знаем, что нет. Он весь день находился на "Вудвилл Солвент".

- Точно. Видимо, мой мозг ссохся так же, как и внутренности.

- Единственное, что я могу сказать, это то, что у меня появилась такая мысль: все, что происходит здесь сейчас, связано с тем, что случилось тогда, в прошлом. И если действительно каждые тридцать лет все повторяется, то нам нужно повнимательнее присмотреться к предыдущим оборотам колеса. Нам особенно нечего делать с тысяча девятьсот пятьдесят вторым годом. Застрелился человек, вот и все. Но этот случай заставляет меня повнимательнее приглядеться к прошлому.

- Я все еще не понимаю. Как это нам поможет прижать "Телпро"?

- Я думаю, что, возможно, это и не поможет. Но мы сможем увидеть, насколько верно вписывается "Телпро" в общую картину. Я думаю, что эта картина, этот узор существовал задолго до того, как "Телпро" вообще появилась на свет.

Юлик пожал плечами.

- Жаль, что мы не можем обратиться прямо к Бейтсу Креллу или к Робертсону Грину, надеясь уговорить их рассказать нам нечто удивительное.

- Да, - улыбнулась Сара. Юлик понял, что он попал в точку. - Мы не можем обратиться к ним. Но мы можем посмотреть, где они жили. Мы можем взглянуть на их дома.

Кто знает, Юлик? Быть может, мы что-то и узнаем.

- А вы уже небось раздобыли адреса?

- Конечно. Они печатались в "Газете".

- Так вы хотите осмотреть их дома? Это лучше делать со мной.

- А может, - Сара наклонила голову, - я хочу попросить одного молодого подающего надежды юриста съездить сначала самому, посмотреть, живет ли кто-то сейчас в этих домах, и проверить, существуют ли они вообще.

***

Сара задумалась над одной из самых загадочных страниц "Биксби", в то время как Бирн обследовал кварталы Таун-холла. Рассказывала ли она старику о том, что видела эти имена в офисе Сэйра? У нее не было для этого никаких причин. Сара припомнила, как спрашивала тогдашнего редактора, толстого весельчака Фила Хаксли, об этих фамилиях; редактор уверил ее тогда, что в этом нет ничего серьезного.

Может быть, Биксби слышал этот разговор? Наборщик всегда казался мрачным, хмурым, и был таким худым, что внешне чем-то напоминал старую гончую. Его едва замечали даже тогда, когда, уйдя на пенсию, он продолжал приходить и работать над каталогом. Сара не могла припомнить больше пяти или шести разговоров с ним, несмотря на то что они проработали вместе примерно пятнадцать лет. И только один из них она могла довольно точно восстановить в памяти, и то потому, что наборщик сказал тогда довольно странную вещь. Он вышел из комнаты в коридор на пятиминутный перекур; Сара в это время обсуждала с Хаксли муниципальный совет и его полное равнодушие к вопросам расширения и развития Пост-роад и Риверфронт-авеню: в то время эти улицы были еще очень далеки от того, что они представляют собой сегодня: соседствующие друг с другом освещенные кафетерии, химчистки, супермаркеты, бары и книжные магазины, украшенные яркой неоновой рекламой.

- Ну, а вы что думаете по этому поводу, Биксби? - поинтересовался Хаксли с немного снисходительной усмешкой.

- Я думаю, что это не имеет никакого значения, - спокойно ответил Биксби; брови редактора поднялись: "Смотри-ка, что этот старый янки себе позволяет"; Биксби обращался, скорее, к Cape:

- Нет разницы. Ничто не может спасти этот город.

- Спасти? - спросил Хаксли.

- Ничто, - настаивал Биксби, - Хэмпстед всегда будет разлагаться, как корзина с гнилыми устрицами. И от этих дорог никакого толку не будет. Но, похоже, что никто действительно ничего не замечает. Загляните в историю, мистер Хаксли. И вы поймете.

- Я не совсем понимаю, чем вы так обеспокоены, Биксби, - редактор еле удерживался от того, чтобы не расхохотаться.

- Я думаю, что вы не понимаете очень многого, - Биксби повернулся к нему:

- Вы не знаете истории, мистер Хаксли.

Брови редактора поднялись на этот раз уже в раздражении.

Биксби не уволили лишь потому, что все решили, что он немного сумасшедший. А ведь он упоминал имя Бейтса Крелла. Сара уселась прямо на стол, в памяти у нее всплывал разговор более чем двадцатипятилетней давности.

- Могу поспорить, что вы никогда, мистер Хаксли, не слышали имени Бейтса Крелла. У него были черные крылья, мистер Хаксли, - на лице Биксби появилось кривое подобие улыбки. - Вы вспомните меня, мистер Хаксли, если когда-нибудь опять в Хэмпстеде наступит еще одно Черное Лето.

- Черное Лето? - Хаксли растерялся. - Черные крылья?

Господи, Биксби, извините, что я вас спросил.

Биксби пожал плечами, стряхнул пепел с сигареты и вновь занялся работой.

Черное лето. Черные крылья.

И было ведь еще что-то.., двадцать пять лет назад Биксби сказал еще что-то, что ускользало сегодня от Сары. Что-то о Бейтсе Крелле, она уверена.., что-то о его доме?

Точно! Вот почему она припомнила этот разговор - связующее звено между тем днем в редакции и тем, чем сейчас занимается Юлик Бирн в Таун-холле.

Когда через полчаса появился Юлик, Сара уже твердо знала, что она должна делать.

- Я все выяснил, хотя это и заняло вдвое больше времени, чем я рассчитывал. - Он опустился в кресло с другой стороны стола. - С домом Грина все просто. В нем постоянно жили на протяжении ста, а то и более лет. Сейчас в нем живет человек по имени Джон Скулли. Он занимает его вот уже двадцать лет. Он издатель в Нью-Йорке. Не знаю, Сара, но мне кажется, что мы почерпнем немного сведений о Принце Грине, если обследуем дом этого Скулли.

- Согласна, но что со вторым?

- Вот он-то и занял у меня столько времени. Эти места на Пур-Фокс-роад - знаете, маленькая улочка, что огибает территорию Академии и вся недвижимость на ней принадлежала когда-то школе? Эти дома сохранялись для учителей и пансионеров. Но насколько мне удалось выяснить, с тех пор, как исчез Крелл, этот дом никем не занимался. Он был продан городу в уплату налогов, но, похоже, что просто не нашлось никого, кто хотел бы приобрести его. Последние пятьдесят лет этот дом - собственность города. По каким-то неизвестным причинам это единственное здание на улице, которое никогда не принадлежало школе.

- Я хочу отправиться туда.

- В пустующее пятьдесят лет здание? Довольно решительное начало. Вы когда-нибудь видели эти места на Пур-Фокс-роад?

- Дом Бейтса Крелла. Разве можно пропустить это? - Сара не слушала Юлика.

- Ну, раз вы действительно хотите отправиться туда, Сара. - Он встал. Я взял вас с собой в Нью-Йорк и уж конечно возьму и на Пур-Фокс-роад.

- А по пути я расскажу вам об одном разговоре, который я припомнила.

9

- Где-то здесь почтальон нашел тело садовника Бобби Фрица, - произнес Юлик, когда они медленно ехали по Пур-Фокс-роад. - Оно лежало в этих кустах.

- Да, с этими сумасшедшими стихами, засунутыми в грудную клетку, сказала Сара. - Знаете, почти всю свою жизнь я прожила в Хэмпстеде, но в этих местах я впервые.

Она внимательно разглядывала густую зеленую поросль у дороги. Позади кустарников и высоких деревьев виднелся высокий покосившийся забор из металлической сетки. С другой стороны забора лежали лужайки Гринбанкской академии.

- Думаю, что не вы одна. Эти места отпугивают сами по себе. Совершенно не похожи на остальную часть Гринбанка.

Сара готова была согласиться: мало что могло так не соответствовать Гринбанку, как Пур-Фокс-роад. Они повернули, и перед их взором появились дома. Саре вообще расхотелось болтать. Она уже знала, который из них дом Бейтса Крелла.

- Думаю, что здесь, внизу, никто теперь не живет, - продолжал Бирн, и Сара подумала, что надо бы разузнать об этом. - После смерти Фрица его родители оставили этот дом...

Я думаю, что только парень в большей или меньшей степени удерживал семью от распада. Тут жили соседи, семья или две, но и они уехали. Похоже, они решили, что тут слишком много привидений.

- Привидений?

- Одна леди из Таун-холла немного разговорилась со мной. Она знала художника, что жил в то-о-о-м доме. - Бирн показал в сторону двухэтажного особняка, перед которым стояло несколько сломанных и искореженных автомобилей. - Он переселился поближе к городу, потому что утверждал, что по ночам его донимают странные звуки.

- Странные звуки? Да весь Хэмпстед по ночам донимают странные звуки.

Он затормозил машину перед домом, на котором не было номера, да он ему и не был нужен.

- Похоже, что весь чертов город превращается в город привидений. Ей-богу. Вот дом, который построил Крелл.

Небольшой одноэтажный деревянный домик. Многие доски прогнили, и теперь в стенах дома зияли огромные дыры. Коттедж выглядел зловеще. Стекла в двух маленьких оконцах по обеим сторонам дома давным-давно были выбиты, крыша просела. Перед входной дверью проросла трава, а густые заросли репейников скрыли то, что когда-то было лужайкой. Коттедж был в таком состоянии, что его не мог бы спасти никакой ремонт. Дом казался местом слишком заброшенным даже для воспоминаний. Но Сара так не считала. Маленький домик действительно выглядел зловеще, но, скорее, именно потому, что воспоминания никогда не покидали его.

Должно быть, Юлик Бирн подумал о том же, потому что сказал:

- Вы уверены, что этот тип до сих пор не прячется здесь?

Ему сейчас должно быть около девяноста, и он все еще может быть вполне агрессивен, а, Сара?

Саре не хотелось с казавшегося ей безопасным асфальта ступать на заросшую сорняками землю и подходить к этому дому на более близкое расстояние.

- Не думаю, что там, внутри, много чего интересного, - произнес рядом с ней Юлик, - разве что такая же замечательная атмосфера, как и вокруг него.

- Надо взглянуть. - Почему она всегда должна быть храбрее, чем находящийся рядом мужчина? - Это просто старый дом. Мы распугаем всех мышей.

- Я думаю, что могу понять этих мышей, - пробормотал Бирн, но покорно последовал за маленькой энергичной фигуркой.

Она ждала его около хлипкой, покосившейся двери.

- Что, если она заперта? - с надеждой спросил Юлик..

- Я думаю, что вам ничего не стоит высадить ее, Юлик.

С одной стороны, Сара хотела, чтобы он открыл дверь; но, с другой стороны, она отчаянно сопротивлялась этому.

Юлик потянулся к потемневшей от времени бронзовой ручке. Мистер Крелл предпочитал запирать двери, подумала она, запирать и держать их закрытыми для него это было важно. Сара неожиданно вспомнила, что Биксби выигрывал так много пари в редакции - примерно три четверти, - что люди перестали с ним спорить.

Рука Бирна коснулась ручки. Он вопросительно взглянул на Сару, повернул ручку и толкнул - дверь со скрипом открылась.

- Входи, Галахад, - произнесла Сара и перешагнула порог.

Она оказалась в маленькой пыльной комнате. Из двух разбитых окон падал тусклый свет. Окно у дальней стены было заклеено пожелтевшими старыми газетами. Пол из сосновых досок повсюду прогнил и провалился, но, видимо, он никогда не был совершенно ровным и сейчас заметно перекосился в сторону задней стены, что дополняло некую не правильность перспективы, создаваемой пустой комнатой.

Все это походило на те аттракционы, в которых люди благодаря оптической иллюзии видят огромные искривленные пространства. От пятен, что оставили многие поколения дождей, стены и потолок казались еще более темными.

- Да... - только и сказала Сара.

Этот дом был просто очень плохим, и она чувствовала это плохое: дом отталкивал ее так же, как отталкивал всех на протяжении пятидесяти лет. Он походил на рану, к которой не хотелось прикасаться. Но странно, Сара тем не менее расслабилась. Она здесь, внутри, и может все осмотреть.

- Совершенно пусто, - проговорил Юлик.

- Сейчас проверим.

Бирн бросил на нее короткий укоризненный взгляд и начал поглаживать правой рукой живот.

- Это место ухудшает мое состояние. Насколько подробно вы собираетесь изучать дом? Здесь совершенно нечего смотреть, правда. - Он прошел на несколько шагов вглубь дома, словно демонстрируя ей свою смелость.

- Я хочу осмотреть его полностью.

Сара осторожно обошла прогнившие доски и свернула к левой двери. Она попала в еще одну, меньшую комнату, тоже совершенно пустую. Окна были заклеены так же, как и в гостиной, а толстый слой пыли на полу казался почти что твердым.

- Тут Крелл, наверное, спал, - раздался позади голос Бирна.

- Кухня должна быть с противоположной стороны, - Сара повернулась, проскользнула мимо Бирна и пересекла гостиную.

Она почти добралась до двери кухни, когда неожиданно почувствовала что-то необычное и странное. Пол покачивался, очень легко покачивался. Сара резко остановилась..

Пол медленно вернулся в прежнее состояние.

- Юлик, - начала она, - вы только что не... - Сара не закончила предложение.

Казалось, что маленькая комната поглотила ее и в несколько раз увеличилась в объеме: на какое-то мгновение Сара увидела себя стоящей посреди огромной пустынной пещеры.

- Что только что? - спросил Юлик позади нее.

Фокусы крелловского дома... Впервые увидев этот коттедж, Сара поняла, что здесь сконцентрирована квинтэссенция памяти. Хорошо, что Бирн здесь, вместе с ней: может быть, фокусы и не так уж страшны, но Сара была уверена, если бы она была в доме Крелла одна, то три комнаты с подвалом превратились бы в лабиринт.

- Что такое произошло только что, Сара?

Комната приняла свой прежний вид - Сара выбралась из страшного огромного пространства.

Теперь она была уверена: какую бы роль ни играла "Телпро", этот дом, без сомнения, связан с тем, что произошло в Хэмпстеде; она еще не могла понять, какое место занимают их роли в этой истории, но было ясно, что роль маленького зловещего дома Бейтса Крелла была одной из самых важных.

Старый Биксби, который всегда отлично угадывал все выигрышные номера в лотереях, ощутил это намного раньше. Она с помощью его указателя пройдет тот же путь, который прошел Грем Вильяме с помощью Библии.

- Сара?

- Извини, Юлик. У меня только что было какое-то странное ощущение. Мне хотелось знать, ты ничего не почувствовал?

- Страстное желание немедленно смыться отсюда.

- Еще одна комната и подвал. Я думаю, что мы должны осмотреть их.

Она вновь двинулась по направлению к кухне Бейтса Крелла.

Здесь окна не были заклеены, на полу лежал потрескавшийся и сгнивший линолеум, в воздухе плыло влажное облако грязной пыли. Серая металлическая раковина была прикреплена к стене, пол пересекали ржавые трубы.

- А тут Крелл готовил свои креллбургеры. Жаль, что не можем узнать рецепт, - прокомментировал Юлик.

Он прошел вперед, подошел к окну и перегнулся через подоконник. Около высоких пожелтевших кустов гнили две ржавые машины.

- Могу поспорить, что мы можем приобрести этот домик по дешевке. Как вы думаете, эти трубы еще работают?

Сара отрицательно покачала головой, но Бирн уже успел открыть один из кранов над металлической раковиной. Труба заворчала, выплюнула влажноватое облако пыли и смолкла.

- Мне кажется, что вода еще подходит сюда, - задумчиво проговорил Бирн.

Раздалось громкое шипение, вибрация в трубах усиливалась, нарастал гул.

- Закройте кран, - сказала Сара, но Юлик лишь успел удивленно взглянуть на нее.

В следующее мгновение вязкая желтая субстанция вылетела из трубы, забрызгав их обоих, и разлетелась по всей комнате.

- Черт! - проорал Юлик и отскочил назад.

Сильная толстая струя непонятной жидкости залила всю комнату, но через несколько секунд напор уменьшился, и она потекла в раковину. Жидкость воняла, причем очень нездорово, как что-то, что вытекало из мертвого человека.

Так казалось Саре. Там, где расплескалась жидкость, на полу остались мутные лужицы. Вонь заполнила кухню.

- Эта штука не закрывается, Сара. - Состояние Юлика было близко к панике, - Господи, да что это такое? Сейчас все это хлынет на пол.

- Я думаю, что это секретный ингредиент креллбургеров. - Она немного отплатила ему. Сара вынула из сумочки носовой платок и принялась оттирать пятно на юбке.

Трубы все еще работали: Сара заметила, что они выходят из-под пола и по стене идут к самой раковине. Ей показалось, что весь дом дрожит и сотрясается в такт этому утробному громкому гудению.

- Пошли отсюда, Сара, - предложил Юлик, - я уже весь в этом вонючем дерьме; ей-богу, мы вполне можем обойтись без подвала.

В маленькой кухне Сара увидела лишь одну дверь и толкнула ее. За дверью была абсолютная темнота.

- Я думаю, что мы должны уйти.

- Вы идите, а я только загляну в подвал.

Она шагнула на темную лестницу и, как и ожидала, услышала голос Юлика:

- В таком случае лучше я пойду первым.

Он вытирал пиджак довольно грязным носовым платком.

Потом засунул его в карман и спустился вперед по лестнице.

- Тут внизу какой-то свет, - окликнул Бирн Сару.

Оказавшись в подвале, она поняла, откуда он проникал.

Ступеньки заканчивались как раз на уровне каменной стены фундамента, и, спустившись, Сара обнаружила, что по ее верхнему краю вдоль всего периметра дома уложены стеклянные квадратные плиты. Менее прозрачные, чем обычные стеклянные плиты подвалов, но все же тусклый свет проникал сквозь них.

Кожа Сары на спине, на голове, на руках покрылась мурашками. Сразу, только спустившись сюда, она ощутила какое-то неприятное чувство... Вроде бы обычный подвал обычного старого дома, но он не был обычным. Здесь концентрировались воспоминания, становясь все сильнее и отчетливее. Если зло появится в этом доме, то оно начнет восхождение именно из подвала.

Должно быть, Юлик Бирн почувствовал то же самое, потому что сказал:

- Господи, какое ужасное место.

Сара странно посмотрела на него, а потом оглядела помещение: открытое пространство, окруженное неровными каменными стенами, на полу слой пыли; в дальнем конце подвала в тусклом свете вырисовывался длинный деревянный стол - видимо, стол для разделки. Даже с того места, где они стояли, были заметны зазубрины и трещины на краях.

Каждая клетка, каждый атом этого пространства давил на ее нервы.

- Прежде чем заняться недвижимостью, я провел много времени в камерах для допросов и видел много тюрем, - произнес Бирн. - И я знаю, как выглядят места, где людям пришлось испытать страх. В них словно остается человеческий ужас. Но, Сара, это наихудшее из всего, что я встречал. Я даже не могу представить, что происходило здесь.

- Я тоже. Я увидела достаточно. Пошли.

Бирн с облегчением вздохнул, и оба они двинулись вверх по лестнице.

Наверху они обнаружили, что дверь в подвал заперта.

Сара и Бирн замерли. В гостиной раздавались шаги.., вот уже кто-то вошел в кухню. Они со страхом взглянули друг на друга: шаги приближались к ним. Видимо, и Сара, и Бирн одновременно представили вернувшегося Бейтса Крелла - в этих обстоятельствах это была совершенно неизбежная мысль. Сара пришла в себя быстрее Юлика и шепотом успокоила его:

- Это ребенок. Какой-то ребенок, должно быть.

Юлик кивнул, но, видимо, он и сам не верил в это. Когда дверь в подвал медленно, со скрипом отворилась, Юлик дернул Сару за локоть и затащил в угол, из которого они могли увидеть вошедшего прежде, чем он заметит их.

Он запихнул ее за спину, и так, прижавшись друг к другу, они замерли в темноте. Стену покрывал какой-то мягкий мох, но он почему-то шевелился. Юлик вздрогнул и повернул голову, чтобы осмотреть его, и еле удержался от крика: тысячи маленьких красных пауков образовали живой пушистый ковер. Юлик ощутил острую боль в руке и увидел, что одна из тварей кусает его. Не обращая внимания на боль, он стряхнул паука на пол.

Спускающийся по лестнице визитер не был ребенком.

Медленные и тяжелые шаги говорили о том, что это взрослый человек.

Показалась голова. Седые серебристые волосы. И Сара, и Бирн начали успокаиваться. Но вот голова безошибочно повернулась в их сторону, и они вновь застыли от ужаса. То, что они увидели, было просто подобием человека. Почти что мертвое лицо, кожа слезла, обнажив мышцы, и повисла лохмотьями. Лоб раздут и выпучен, подбородок обвис.

Сара пришла в себя первой: она внезапно поняла, что перед ней тот, кого дети жестоко окрестили "прокаженным".

По-видимому, человек использует этот разрушенный дом как убежище. Неделя или две отделяют его от того состояния, когда он будет вынужден полностью обмотать себя бинтами, - потому он, видимо, и ищет безопасное место, где сможет уберечься от людей.

Кусок кожи, болтавшийся на щеке человека, сполз к подбородку. Сара почувствовала жалость к несчастному.

- Прокаженный, - прошептал ей на ухо Юлик.

Она укоризненно посмотрела на него и заметила, что колония пауков уже осваивает густые вьющиеся волосы Бирна. Внезапно Сара узнала прокаженного.

Человек, который только что спустился в подвал дома Бейтса Крелла, был ее гинекологом.

- Ваши волосы, - предупредила Бирна Сара. - Ваши волосы.., пауки... И, выйдя из темного угла, она сказала почти обычным своим голосом:

- Доктор Ван Хорн? Пожалуйста, не волнуйтесь. Это я, Сара Спрай.

С ужасной медлительностью доктор повернулся к ней.

Сейчас она уже видела, насколько поражено лицо Ван Хорна. Оно было трудноузнаваемым и отсвечивало влажным белым блеском. Скрывая глаза, падали на веки лохмотья кожи. Саре показалось, что он взволнован. Она слышала, как за ее спиной, шипя и кряхтя, Юлик соскребает с головы впившихся в кожу пауков.

- Мы не причиним вам вреда, доктор, - продолжала она. - Вы помните меня? Я ваша пациентка, Сара Спрай.

Как ужасно, что такой замечательный пожилой человек, как доктор Рен Ван Хорн, должен был заболеть такой омерзительной болезнью.

Казалось, что Ван Хорн улыбается ей. Она подошла поближе, стараясь, насколько возможно, успокоить доктора.

Туфля Сары попала в какую-то жидкость, Сара удивленно посмотрела вниз и обнаружила, что стоит в небольшой луже крови.

- Сара, - скаля зубы проговорил доктор, стоящий на последней ступени лестницы.

Саре показалось, что из лужицы высунулась детская ручонка и дотронулась до туфли, она даже несколько мгновений ощущала силу, с которой та тянула ее за ногу. Она резко отступила назад, боясь взглянуть вниз, и спросила:

- Что?

Лицо Ван Хорна оживилось, глаза задвигались и засверкали из-под полусгнивших лохмотьев, что висели на веках.

- С-с-сара, - просвистел доктор...

Услышав на верху лестницы еще чьи-то шаги, она подумала, что теперь они с Юликом спасены. Сара рванулась наверх, замерла и бросилась вниз, обратно в тот угол, где ее обнял Бирн, - это было последнее место, где она могла чувствовать себя в безопасности. На самой верхней ступени лестницы, что вела в кухню Бейтса Крелла, она увидела мертвого малыша Мартина О'Хара. Томас стоял позади и через плечо брата глядел на нее таким же равнодушным взглядом, как и Мартин.

II

ОГНЕННАЯ ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ

1

На следующий день Кларк с любовницей пили непрерывно - как будто они участвовали в соревновании и рассчитывали выиграть главный приз. Начали они с пива - Беркли вынула холодные бутылки из холодильника и открыла банку консервированной ветчины; потом переключились на ликеры (Кларк на "Джеймсон", а Беркли уверяла, что если как следует охладить "Столичную", то она становится приторно-сладкой). К ленчу, состоящему из ливерных сосисок и поджаренного хлеба, Беркли Вудхауз подала бутылку "Шардоне", хотя обычно всегда, даже будучи трезвой, предпочитала коктейли, приготовленные по рецептам, позаимствованным у других. Через некоторое время после ленча Табби обратил внимание на то, что отец и Беркли переносят попойку лучше, чем обычно, и похоже, что они даже пропустят обязательный просмотр телевизора. Такое нередко случалось, и Табби решил потушить в доме свет и отправиться спать. Да, они определенно выглядели менее пьяными, чем всегда: Беркли несколько раз взъерошила ему волосы, а отец первый раз с тех пор, как его покинула Шерри Стилдвен, пошутил.

- Господи, Кларк, - окликнула его Беркли, - я только сейчас поняла, что ты был дважды женат. Могу поспорить, что ты был счастлив с каждой из них не больше чем шесть месяцев.

- Счастье не приносит денег, - сказал Кларк.

Беркли расхохоталась. Табби с удивлением взглянул на отца.

Шутка маскировала ложь, но тем не менее, несмотря на горечь, это все-таки была шутка.

После ленча недолгое просветление закончилось.

Кларк и Беркли отправились в спальню, чтобы, как выразилась Беркли, немного позаниматься "наппи-пу". Игривый эвфемизм заставил Кларка недовольно поднять брови.

- Это означает "трахаться", малыш, понял? "Наппи-пу", собачье дерьмо!

Он подтолкнул Беркли по направлению к спальне.

Табби знал большинство звуков, которые сопровождали любовные занятия отца, и, чтобы еще раз не слышать мычанья и похрюкивания, он ушел к себе в комнату. Двадцать минут спустя Табби с удивлением услышал крики, доносившиеся из спальни Кларка, - обычно они так далеко не заходили. Да и эти крики не походили на обычные, знакомые звуки скотного двора. Табби показалось, что он слышит отцовский плач.

Около двух часов Кларк и Беркли вновь вышли на кухню, где Табби с интересом читал повесть Лавкрафта, найденную в библиотеке. У Беркли под глазами расплылись большие черные пятна, волосы отца спутались, а рот искривила мрачная кривая улыбка.

Беркли отправилась прямиком к холодильнику, вынула из него бутылку "Столичной", наполнила стакан, из которого пила утром, и бросила туда несколько кубиков льда.

- Кларк, - на всякий случай спросила она, - хочешь немного ирландского виски?

- Что еще я могу хотеть? - рявкнул он.

Она молча налила стакан.

Кларк выпил, скривился.

- Не морочь мне голову, - сказала Беркли.

- Назови две убедительные причины, почему мне не делать этого, пробормотал Кларк.

Табби решил уйти - он подумал, что эти двое жалких людей даже не заметят его ухода. Когда он поднялся по лестнице в свою комнату, то сначала решил, что опять слышит плач отца, но, прислушавшись, понял, что тот кричит. Табби закрыл дверь и крепко заткнул уши. Когда вопли затихли, Табби поставил пластинку "Доктор - внутри" Бена Сидрана и повернул регулятор громкости до упора.

К четырем Табби спустился на кухню за "кока-колой". Кларк и Беркли забыли закрыть холодильник и оставили открытой дверцу морозильной камеры. В раковине навалена гора грязных тарелок. Выпив колу, Табби включил горячую воду и начал мыть тарелки. Беркли заботилась о чистоте не больше, чем о готовке. Кларк же скорее бил посуду, чем мыл ее. Табби перемыл все, что стояло в раковине, вытер руки и отправился в библиотеку. Это была одна из четырех комнат с каминами. Табби обнаружил, что кто-то разжег огонь, используя для этой цели старые газеты; рядом с камином лежала еще одна куча старых газет, видимо для того, чтобы поддерживать быстро угасающий огонь. В пустой комнате работал телевизор. Табби ощутил запах жженой бумаги, виски, и его охватили какие-то печальные и горькие чувства. И за то время, что он стоял в пустой комнате, это чувство горечи стало таким же сильным и реально ощутимым, как запах отцовского ирландского виски.

На мгновение Табби показалось, что стены задрожали и по ним, словно по воде, прошла рябь. Ему показалось, что они все теснее обступают его... Табби отпрянул в угол, вспомнив, что произошло с ним в библиотеке.

Мужчина с глазами цвета чая поднимает ружье:

- Ты должен идти на Фэйри-хилл, парень, вместе с остальными.

Рот пересох, сердце громко стучало.

Если бы он не услышал голос изрыгающего ругательства отца, то, наверное, упал бы в обморок.

Табби пошел на голос отца и увидел Кларка, склонившегося около коричневых занавесок, висящих на окне, - он свирепо смотрел на сына. Кларк неуверенно держал стакан, наполненный до краев темной жидкостью. Волосы упали на лоб, он почти сливался с занавесками: казалось, еще немного, и его не различить. Перед лицом Кларка летало несколько мух. Потом Табби заметил Беркли Вудхауз, лежащую около дальней стены, - юбка задралась, волосы упали на лицо. Она тоже выглядела похожей на привидение - как будто русская водка наполовину растворила ее тело.

- Уходи, - сказал отец. Голос хриплый, осипший.

Табби вышел из комнаты и уселся на ступенях лестницы.

Он был слишком встревожен тем, что произошло с ним самим и отцом, чтобы решить, что же надо делать. Дважды за то время, что он сидел на лестнице, отец проходил на кухню за новой выпивкой. Из библиотеки доносился звук работающего телевизора вперемешку с пьяными громкими песнями Кларка. Камин в библиотеке задымил: Табби чувствовал едкий запах.

- Не моя вина, - услышал он голос Кларка.

До Табби донеслось сухое дыхание камина, и в первый раз он задал себе вопрос: "Зачем отцу понадобилось разжигать его в теплый августовский день?"

Кларк бросил в огонь новую порцию газет; Табби услышал стон Беркли. "Четыре Очага", казалось, заполнила ночь - с тенями, порожденными темнотой и пьяным сознанием. Табби был абсолютно уверен в том, что отец впал в то состояние, когда он уничтожит каждого, кто осмелится помешать ему или ослушаться. Табби вновь вернулся в комнату. Он надел наушники, закрыл глаза и поплыл вместе с музыкой.

Когда через час Табби вышел в холл, то почувствовал, что стало очень жарко - воздух стал сухим, словно в пустыне. Запах пепла и огня подымался к Табби с первого этажа.

Табби подошел к лестнице.

- Пап?

Пьяный, измученный голос донесся снизу - замедленный спиртным, но неутомимый. Табби услышал поскрипывание каминных заслонок в гостиной.

- Пап? Что происходит?

- Ух, - услышал он вздох Кларка. Громкие шаги приближались к подножию лестницы; появился отец, держащий за горлышко зеленую бутылку виски, руки и лицо перепачканы пеплом.

- Зажигаю огонь, вот что. Огонь в каминах "Четырех Очагов", вот что. Чтобы опять согреть этот дом. Ты собираешься помогать?

- Как я могу помочь?

- Принеси дрова из сарая, и побольше. Беркли сожгла все газеты в этих чертовых каминах. Так что займись. Иди и принеси побольше дров.

- Тебе холодно?

- Нет, больше не холодно. Просто я думаю, что так надо.

Глаза Кларка остекленели - они походили на разрисованные кружочки. Серые полосы пепла на лице делали его еще более зловещим.

- Па, ты в порядке?

- Ты пойдешь за дровами или мне заставить тебя? - Лицо окаменело, кружочки глаз уставились на Табби.

Табби медленно спустился по лестнице и прошел мимо отца; он боялся посмотреть на него.

Прудент Монти Смитфилд каждую зиму покупал двенадцать кубометров дров, из них за зиму в "Четырех Очагах" сжигалась в лучшем случае половина. Сейчас распиленные дрова лежали аккуратно сложенные под навесом около длинного забора. Не забыв прихватить веревку, что висела на крюке рядом с дверями, Табби пошел по высокой, густой траве. Он уловил запах дыма, поднял голову и увидел белые клубы, вившиеся вокруг труб на крыше. Превратившиеся в черные лохмотья обрывки газет, кружась, падали на землю.

Табби связал в охапку старые сухие поленья. Он с трудом дотащил дрова до двери и положил их сразу около входа.

- Отлично. - Лицо отца блестело от пота. - А теперь отнеси это в библиотеку и брось все в огонь.

- Все?

- Так нужно, Табби. - Кларк сделал пару глотков из бутылки.

Обхватив охапку двумя руками, Табби потащил дрова в библиотеку.

В комнате было жарко, как в сауне. Он открыл заслонки камина, опустил поленья на пол и, присев, принялся одно за другим подкидывать их в огонь. Языки пламени лизали дерево, а потом внезапно огненная красная рука утащила дрова в глубь камина. Огонь вспыхнул с такой силой, что Табби резко отшатнулся назад - в лицо ударил жар - и больно ударился спиной о медный край кофейного столика. Потирая спину, он встал.

Позади на диване лежала Беркли Вудхауз. Она стонала.

Табби почти забыл о том, что она находится в комнате. Беркли протягивала пустой, испачканный красной помадой стакан. Табби быстро подошел и вынул стакан из ее рук.

- Сообрази-ка мне еще один, дорогуша. Сделаешь? - Табби решил, что она приняла его за отца.

Но тут появился Кларк, и Беркли явно смутилась - значит, она знала, что это был Табби.

- Парень работает и сейчас опять пойдет работать. - Кларк вырвал стакан из рук Табби. - Я сам тебе налью, если тебе это нужно.

- Почему ты?.. Почему?.. - Беркли пыталась закончить фразу, но, так и не сумев, бессильно откинулась на диван.

- Двигайся, - приказал Табби Кларк. - Занимайся дровами! Ты здесь не бармен.

Похоже, что горечь на лице Кларка полностью уступила место агрессивности.

- Мне нужно принести побольше дров, - спокойно повторил Табби, - для камина в гостиной. Потом для камина на кухне. И для того, что в твоей спальне.

Кларк молча продолжал смотреть на сына.

- Конечно, - договорил Табби, - если это то, что ты хочешь.

- То, что я хочу, - подтвердил Кларк. - Да. И запомните это - и ты, и эта безмозглая шлюха!

Кларк мрачно оглядел Табби и отогнал нескольких мух, что кружили над горлышком зеленой бутылки ирландского виски.

***

Стемнело. Комнаты "Четырех Очагов" покраснели от отсветов огня. Табби то и дело выходил на задний двор, шел к дровяному складу и вновь возвращался назад с новой охапкой. Нижние комнаты и спальня отца стали почти неузнаваемыми - дрожащие языки пламени словно изменили их размер, окрасив одни стены в ярко-красный цвет и поглотив тень на других. Табби слышал посвистывание раскаленного воздуха в дымоходах; он взмок от пота, его лицо, так же как и лицо Кларка, было испачкано пеплом и золой. Время шло, и Табби уже не интересовало, зачем отцу понадобилось превращать их дом в печку: очередная пьяная выходка, на следующий день все забудется. Руки ломило, спина гудела; разжигая в течение нескольких часов камины отца, он устал так, что еле стоял на ногах. Табби немного удивило, что Беркли Вудхауз слоняется по дому и совершенно не замечает Кларка. Вернувшись в очередной раз в дом (Табби притащил еще фунтов восемьдесят дерева), он услышал, что Кларк рыдает и громко зовет: "Джин! Джин!", как будто он увидел призрак жены. Но это было невозможно, а Табби был до того измучен, что даже не сразу вспомнил, что это имя матери.

Беркли распахнула дверь холодильника, вытащила из него сосиски, купленные в самом начале лета у Гринблата, и принялась грызть их. Аппетита из-за жары и боли в мышцах у Табби не было. Он поднялся наверх и умылся для более основательного мытья не хватало сил. Отец остался внизу и зачарованно улыбался сверкающему красному огню. Табби свалился в постель. Комната искривилась и начала медленно кружиться. Кожа болела - Табби казалось, что его несколько часов медленно поджаривали на гриле.

- Полная тарелка огня! - послышался вопль Кларка, и Табби провалился в сон.

***

Ему снилось, что он пробирается сквозь огромный лес.

Высокие толстые деревья пригибаются к земле, и их темные тени ложатся ему под ноги. Шелестит около лица листва; ветки больно бьют его, цепляются за одежду и не дают пройти. Он должен бежать, бежать со всех ног, бежать куда глаза глядят... Из огромного леса плыла волна горечи, волна зла.

Он должен был бежать, но он упрямо шел вперед - он обязан увидеть, что прячется там, между теми извивающимися деревьями. Но чем ближе Табби подходит, тем отчетливее становятся слышны вопли животных - боль, страх, ужас и агония звучат в них. В этих криках смерти и боли слышится шум яростной битвы: чьи-то тела хрустят от ударов, огромные когти и копыта кромсают землю. В воплях животных Табби начинает различать женский голос, истошный и безумный. Животные леса сцепились в неистовой схватке, и если Табби сделает еще один шаг к тому высокому большому дереву, они бросятся на него и вырвут его сердце. И тут женский крик раздался над головой Табби.

Табби открыл глаза и сел, руки вцепились во влажную, теплую простыню. В центре темной комнаты мерцало и переливалось белое пятно света. Он уже видел его раньше, но где и когда? Внезапно он вспомнил: несколько дней назад такое же пятно вилось над головой пьяного отца, сидящего за кухонным столом.

В спальне стало невыносимо жарко. Запах горелого дерева, горьковатый, но приятный заполнял комнату.

Колеблющееся пятно пролетело над постелью. Оно немного уменьшилось, свернулось и сконцентрировалось. Все эти сумасшедшие звери в лесу... Табби откинулся назад, в первый раз заметив, как намокла от пота простыня.

Белое пятно света еще раз изменило форму. Постепенно оно превращалось в человеческое лицо с неясными, размытыми чертами. Табби вжался в подушку, судорожно вдохнул пропитанный дымом воздух. Белое лицо перед ним постепенно становилось отчетливее, вот уже появился высокий лоб, обозначились резкие надбровные дуги, широкий подбородок, похожий на лопату, оттопырились уши. Мрачное лицо, появившееся перед Табби, злобно скалило зубы.

Это было лицо Гидеона Винтера, то настоящее лицо, что скрывалось под маской, за которой он обычно прятался.

Белое лицо Винтера льнуло к Табби точно так же, как клонились к нему жуткие деревья во сне. Огромный рот открылся, обнажив изрытые десны. Язык, словно маленькая змея, извивался, пытаясь дотянуться до Табби.

Под окном спальни опять раздался звериный вопль. Нет, это не животные. Табби был уверен: кричала женщина.

Белое лицо испарилось, и в воздухе остался лишь еле различимый след, похожий на колечко дыма, а затем пропал и он. Табби ощутил запах горелого.

Он выскочил из кровати - комнату заполнила не только темнота, но и дым. Он успел добежать до окна, когда ночь прорезал еще один душераздирающий вопль. Выглянув, Табби увидел, что на лужайке перед "Четырьмя Очагами" в дыму и ночи дерутся двое. За последние недели он нагляделся на подобные сцены - все в Хэмпстеде видели эти яростные и бессмысленные драки. Наверное, потому Табби хватило нескольких секунд, чтобы узнать тех двоих, что боролись на лужайке перед домом.

Но даже увидев безошибочно знакомые фигуры и разглядев размазанную помаду, он не хотел узнавать в этих ссорящихся и визжащих людях - сознание отказывалось мириться с этим - отца и Беркли Вудхауз.

Кларка охватило яростное ликование, казалось, что одного удара его кулака хватит, чтобы свалить дерево. Даже узнав в этом человеке отца, Табби продолжал сомневаться: с давних дней теннисных побед Кларк никогда не демонстрировал подобной мощи и подобной физической силы, многие годы Табби не видел его таким.

И только через мгновение Табби понял, что на лице Беркли размазана не помада, а кровь.

Кларк вновь напряг мышцы, и могучий удар кулака пришелся на нос женщины. Руки Беркли рванулись к лицу, и в это мгновение Кларк с силой ударил ее ногою по коленям.

Она рухнула на траву, и Кларк с остервенением принялся наносить удары по ребрам. До Табби долетел еще один безумный крик Беркли Вудхауз. Кларк сосредоточенно и упорно бил женщину по ребрам, потом пнул ногой ее голову. Беркли застонала, ее длинные ноги судорожно подергивались на измятой окровавленной траве. Кларк отступил и изо всех сил ударил ее в живот; тело откатилось в сторону примерно на фут.

Беркли забилась в судороге - над лицом женщины заклубился белый дым. Табби увидел, как нога отца дважды опустилась на лицо любовницы. На брюках Кларка засверкали красные пятнышки, по ногам поползли языки белого дыма, и в этот момент Табби увидел, во что превратилось лицо Беркли Вудхауз. Это заставило его выйти из оцепенения.

Табби перегнулся через подоконник и, вынырнув из жары спальни, прокричал:

- Па! Папа! Остановись!

Кларк обернулся и посмотрел на сына; лицо отца сияло от удовольствия.

- Обернись, Табби, - сказал Кларк, - сейчас твоя очередь.

- Пап, я вызову скорую помощь.

- Обернись, Табби, - повторил Кларк.

Отец улыбался ему, но эта улыбка совершенно не походила на улыбку Кларка: слишком нежная и слишком мягкая.

Табби увидел, что отец пошел к дому, оставив на темной блестящей траве бездыханное тело Беркли.

Кларк исчез из виду. Табби услышал, как внизу хлопнула входная дверь. Он с ужасом смотрел на тело Беркли Вудхауз, надеясь, что она пошевелится или застонет... Но он знал, что она мертва.

Хлопнула дверь внутри дома.., библиотека...

Табби обернулся, и ему показалось, что "Четыре Очага" смеются над ним.

Эта комната была не его. Меньше и заполнена вещами: около двери стояли лыжи, возле кровати лежал футляр тромбона, на подоконнике окна напротив открыты какие-то ноты.

Табби не ходил на лыжах, не играл на тромбоне и не знал нот. И на той стене никогда не было окна.

Табби осторожно пересек незнакомую комнату и выглянул в окно. То, что он увидел, даже отдаленно не напоминало Гринбанк. Длинная дорожка, что вела от дома, упиралась в белый забор. По соседству, близко прижавшись друг к другу намного плотнее, чем обычные дома Хэмпстеда, стояли маленькие деревянные домики. Вдоль улицы росли разнообразные деревья - они напомнили Табби те, которые он видел когда-то на севере Флориды. На углу виднелась вывеска, на которой было написано: "Мапл-лейн".

Так же как и комната, улица выглядела незнакомой, хотя Табби показалось, что он когда-то уже видел все это. Может быть, во сне?

Внизу, словно дикое животное, зарычал отец - Табби замер, когда понял, что этот безумный звук означал смех.

Мапл-лейн... Комната, оклеенная обоями, около дверей прислонены лыжи... Интересно, если позвонить по телефону, то попадет ли в он в хэмпстедскую полицию? Или в полицию этого странного незнакомого мира?

За дверями висела густая и плотная завеса дыма. Слезились глаза, не хватало воздуха.

- Помоги! Папа! - крикнул Табби.

- Тебе что-то нужно? - позади раздался спокойный голос отца. Табби резко повернулся.

Да, это был голос отца, но перед ним стоял не отец. Стройный молодой мужчина отделился от стены. Его лицо усеивали мелкие шрамы. На голове была надета кепка, и только сейчас Табби узнал серый твидовый костюм отца. Табби отступил назад.

- Вернись к себе, малыш, - проговорило существо, - я приготовил для тебя целую тарелку вкусных вещей. - Человек улыбнулся, и при виде этой улыбки душа Табби ушла в пятки. - Целую тарелку, мой дорогой малыш.

- Пап, - сказал Табби.

- Папа с тобой, - ответило существо голосом Кларка и плавно двинулось по направлению к Табби.

Табби повернулся и бросился к лестнице; удивительно, но он знал, что она находится в конце коридора. Позади раздавался отцовский хохот.

Уже прыгая по ступенькам, Табби ощутил, что здесь, внизу, намного жарче. Он слышал, как потрескивает огонь в гостиной и библиотеке... Это был треск пламени, пожирающего все на своем пути. Табби спрыгнул с последней ступеньки и побежал в гостиную. Там стоял обитый ярким ситцем диван, в углу на пушистом ковре рядом с камином мерно тикали старые часы деда, окна закрывали занавески. В комнате было так жарко, что, казалось, еще немного, и она сама превратится в огонь. Тяжелые деревянные двери отделяли гостиную от большой кухни. Табби рванулся к ним. Единственное, о чем он мечтал, это вырваться отсюда на настоящую реальную улицу Гринбанка.

Стоящая возле раковины женщина с улыбкой повернулась к нему. И только сейчас до Табби дошло, что окружает его.

Перед ним в скромном коричневом платье с белым воротничком стояла Джеймсон - и у нее было лицо его матери.

Грэйс Джеймсон улыбалась ему на кухне из сериала "Папа с тобой". К сильному запаху горящей древесины примешивался аппетитный аромат жаркого. Табби шагнул вперед.

- О, дорогой, - произнесла мать, - вот и ты наконец. Мы давно ждем тебя. Обед почти готов. Ты не думаешь, что пора подняться наверх и привести себя в порядок? Твой папа ждет тебя, ты же знаешь.

- Билли Бентли, - выдохнул Табби, не в силах отвести глаз от Джин Смитфилд.

Она выглядела такой, какой была в день смерти, десять лет назад. И все же она отличалась от той женщины, которую помнил Табби. Он помнил мать по фотографиям, которые сохранил Кларк, - на них она выглядела довольно суровой, с крепко сжатыми губами. Эта двадцатидевятилетняя женщина, которая стояла сейчас перед ним, казалась более маленькой, более хрупкой и милой, чем представлял себе мать Табби.

- Не глупи, - продолжала она, - беги назад.

- Мам, - проговорил Табби.

Джин Смитфилд шагнула вперед. На лице ее появилось выражение бесконечной любви и укора, она улыбнулась и протянула руку к плечу сына.

Табби смотрел на мать и чувствовал, что ему хочется кинуться в ее объятия. Но в эту секунду на него дохнуло жаром, горячий воздух, казалось, мог бы расплавить металл. Табби испуганно отшатнулся.

Мать все еще улыбалась ему, но теперь на месте ее рук взвились два огненных шара. Языки пламени поднимались к плечам и захватывали волосы. Под улыбающимся лицом все отчетливее проступали обугленные кости. Табби отступил назад. Мать шла к нему - пламя уже полностью охватило ее голову и перекинулось на грудь.

Джин Смитфилд рухнула на колени, все еще продолжая ползти к сыну. Табби отпрыгнул в сторону, не в силах оторвать взгляд от матери. Она превращалась в бесформенную огненную глыбу, из которой тянулись к нему две поднятые вверх руки.

За спиной раздался безумный хохот отца. Табби резко обернулся, ожидая увидеть перед собой лицо Билли Бентли.

Но нет, перед ним стоял отец, одетый в серый костюм и сжимающий в дрожащих пальцах горлышко бутылки ирландского виски. Часть содержимого бутылки выплеснулась на пол, и в то же мгновение на полу заплясали маленькие огненные язычки.

- Разве это не красиво? - спросил Кларк. - Все мы в последний раз собрались вместе.., и по телевизору тоже. - Кларк прислонился к стене, отер с лица пот и безумно оскалился. - Твоя мать велела тебе идти наверх. Ты должен привести себя в порядок к обеду.

Ткань на левом рукаве пиджака задымилась и потемнела.

Табби посмотрел на огненную глыбу. Она все еще извивалась, и ему показалось, что в ее глубине рождается какое-то существо, как бабочка, что появляется из кокона. Дважды промелькнули огромные огненные крылья. Жар пылал вокруг головы Табби.

- Целая тарелка огня, - задумчиво произнес Кларк. - Вот что это было, да? Целая тарелка огня. Я помню, что ты повторял это много раз. Прямо здесь, на кухне.

Ричард. Это говорилось о Ричарде Альби, не о нем. Дракон сообщает ему, что сегодня ночью Ричард тоже умрет.

Дракон хочет, чтобы он знал об этом.

- Я помогу тебе подняться наверх, - сказал отец и двинулся по направлению к Табби.

Табби отступил еще немного назад и вновь взглянул на костер, пылающий посреди кухни. Он увидел огромные пустые глазницы - глазницы, заполненные темнотой; они смотрели на него. Боковым зрением он уловил какое-то новое движение и, обернувшись, увидел Билли Бентли, сидящего около горящей стены с безумной улыбкой на испещренном шрамами лице.

- Мы должны идти, - с трудом проговорил Кларк. - Время... У нас не очень много времени...

Табби побежал - он и сам не знал, куда он мчится. Единственное, что сейчас хотелось ему, - бежать прочь от этого страшного погребального костра посредине кухни. Билли Бентли пальцем манил его к себе.

- Это конец сериала? - неуверенно спросил Кларк. Рот Билли открылся в беззвучном хохоте.

Сейчас я умру, подумал Табби. Дом горит, а они с отцом оказались настолько во власти галлюцинаций сериала "Папа с тобой", что не смогут даже найти дорогу, чтобы выбраться наружу. Табби отступил назад и увидел, что в глубине костра появилась Огненная летучая мышь - она искала его, поворачивая голову с огромными пустыми глазницами. Если только она заметит его, то он погибнет - кухня, весь дом взорвутся, как Звезда Смерти в "Звездных войнах".

- Эй, сынок, - сказал Кларк, - что там, черт бы все побрал, с Беркли? Господи, почему от этой выпивки так чертовски жарко?

- Пап! - закричал Табби. - Беги! Беги отсюда!

Голова летучей мыши повернулась к Кларку; один взмах огромного крыла, и пламя взвилось с удвоенной силой, залило кухню, отбросило отца на раковину и полностью накрыло его. Табби увидел, как вспыхнуло содержимое бутылки; корчась в огне, сползла с тела отца одежда. И вот уже сам Кларк извивается от боли, и кожа его морщится и чернеет от прикосновения огненных языков.

- Не-е-е-ет! - закричал Табби, беспомощно глядя, как погибает отец.

Еще один взмах огромного раскаленного крыла.

Табби в отчаянии оглянулся, заплакал и побежал прочь от этой невыносимой жары - он не представлял, в каком именно месте реального дома он сейчас находится: дом сериала "Папа с тобой" полностью поглотил "Четыре Очага".

Единственное, что помогало ориентироваться, это чуть понижающаяся температура воздуха.

Он нащупал горячую стену. Позади слышалось хлопанье огромных крыльев. Пальцы заскользили по стене и - Табби боялся поверить в это - наткнулись на деревянную коробку двери. Все еще не веря, Табби толкнул дверь.., лицо погрузилось в прохладный воздух, и он двинулся вперед.

В это мгновение огненный нож полоснул его по спине, и, теряя сознание, Табби повалился вперед, в темноту. Он падал по лестнице: голова, руки, спина больно бились о твердое дерево... Он скатился вниз. Лицо было мокрым и холодным. Табби решил, что по лицу течет кровь: на нем была дюжина ссадин, губы распухли. Воздух был холодным. Табби осторожно открыл глаза и увидел только темноту.

Он сообразил, что упал в подвал. Влага на лице не была кровью, его заливал пот. После невероятного жара внутри дома подвал казался просто холодильником. Он поднялся.

Ноги и руки хотя и дрожали, но все же слушались его: он ничего не сломал во время падения с лестницы. Тяжело дыша, Табби молча стоял в темноте. Наконец он прислонился к стене и замер. Он скорее знал, чем чувствовал, что плачет.

Прижавшись спиной к бетонному блоку, Табби перемещался вдоль стены в самую глубину темноты. Он слышал безумный треск огненного пиршества - пламя пожирало "Четыре Очага". И среди этого шума он различал неясные голоса, которые выкрикивали его имя.

Табби пришлось затаить дыхание, чтобы удержаться от дикого, бессмысленного вопля. Он отер потное лицо и быстро двинулся вдоль стены вперед, в самый дальний угол подвала. Одинокий голос звал его: "Иди сюда, сынок". Это был голос отца. Перед глазами Табби всплыла лужайка перед домом, на которой Кларк избил до смерти несчастную Беркли Вудхауз.

"Иди сюда, сынок".

Табби повернулся спиной к темноте и прижался к бетонному блоку. Острая неровная поверхность впивалась в кожу тысячью маленьких иголок. Он, дрожа, прилип к этой холодной стене.

Дверь подвала затряслась, и на Табби накатила волна жары - по лестнице сбегали огненные змеи. Он услышал, как пламя, чавкая, пожирает деревянные перила и лестницу.

Мальчик поднял голову и увидел, что огонь отражается в одном из маленьких подвальных окон.

2

Девятью часами раньше раздраженный Грем Вильяме беседовал с элегантным молодым человеком, облаченным в полосатую красную рубашку, галстук-бабочку, голубой пиджак и отутюженные брюки, который сидел за столом старого георгианского особняка на Олд-Пост-роад в Хиллхэвене.

Этот дом сейчас занимало Историческое общество Хэмпстеда и Патчина, и молодой человек - единственный, кто кроме Грема, находился в здании - был студентом, состоящим в его штате. Казалось, что парень считает Историческое общество своим собственным домом, и, что особенно досаждало Грему, этот тип выглядел так, словно родился среди библиотечных стеллажей.

- У вас намного более серьезные неприятности, чем вы можете предположить, мальчик. - Грем засунул сжатые в кулаки руки поглубже в карманы брюк. - Забудьте об этих так называемых правилах, про которые вы тут рассказывали.

Забудьте...

- Я объяснил вам. Директор настаивает на этом. Мы больше не можем позволить, чтобы посетители имели доступ к стеллажам. Этим летом у нас появилось очень много проблем.., вы бы просто не поверили в некоторые...

- И не смейте перебивать меня... У вас есть одна настоящая проблема, если вы называете себя историком. Вы - невежа. Вы никогда не слышали о Черном Лете. Один из самых страшных периодов истории этих мест, а для вас это просто пустой звук.

Юноша вздохнул, поерзал на стуле, словно желая спрятаться от возмущенного взгляда Грема.

- Я специализируюсь по европейской истории. Вы говорите о местных интересных событиях... Я не уверен, что как историк вы можете поучать меня...

- Я видел больше истории, чем ты читал о ней!

- Мистер Вильяме! Так у нас ничего не получится. Я конечно слышал о так называемом Черном Лете, и правда, я не совсем понимаю, что тогда произошло. Если вы посидите за одним из столов, то я пойду к стеллажам и выберу все, что хоть немного относится к тем событиям. Так вас устроит?

- Согласен. - Вильяме отошел немного назад, с трудом удерживаясь от того, чтобы как следует врезать этому черноглазому парню.

- Ну, вот мы и договорились. - Молодой человек встал, застегнул пиджак и с немного самодовольной улыбкой вышел из-за стола, - Посидите в читальне, мистер Вильяме?

- Вы сказали, что слышали что-то о Черном Лете. А что конкретно? мрачно поинтересовался Грем.

- Я вспомню, когда буду подбирать для вас книги.

Грем повернулся и вошел в большую полукруглую, обитую деревянными панелями комнату. Ее пересекали длинные библиотечные столы. На стенах висели портреты, картины, старые карты; полки были заставлены старыми рукописями, книгами и манускриптами. Грем как можно более громко бросил ручку и блокнот на один из столов. Потом засунул руки в карманы и принялся рассматривать картины, которые видел до этого много раз. Он остановился около нарисованной кем-то карты, изображающей морское побережье Хэмпстеда - Патчина: на ней были схематично обозначены болота и пустоши; угрожающе поднявший лук индеец стоял там, где произошла резня 1645 года; на Кенделл-Пойнт замер в карауле солдат в красном мундире. Создатель карты не очень-то заботился о том, чтобы точно передать форму береговой линии и соблюсти масштаб. В правом нижнем углу Грем рассмотрел дату: 1803. Он был уверен - если бы художник рисовал карту в 1811 году, то он бы изобразил Кенделл-Пойнт намного более интересно.

- Мистер Вильяме! Мистер Вильяме!

Грем с трудом оторвался от карты и, обернувшись, обнаружил молодого человека, стоящего рядом с довольно толстой пачкой газет и книг; парень выглядел еще более самодовольным, чем раньше.

- Я нашел много материалов, - сказал он. - Тут копии нью-хейвенских газет за летние месяцы тысяча восемьсот семьдесят третьего года, копии патчинских газет и все книги, которые показались мне хоть в малейшей степени относящимися к этому вопросу... И я вспомнил то, о чем упоминал. - Он указал на старую книгу в сером библиотечном переплете. - Вы слышали что-нибудь о Стефане Поллаке?

Грем покачал головой.

- Считают, что Поллак оказал влияние на Вашингтона Ирвинга. Как бы то ни было, Поллак написал книгу под названием "Любопытные путешествия" книгу, рассказывающую о его поездках. Вот что я вспомнил: он был в Коннектикуте в тысяча восемьсот семьдесят третьем году, путешествовал дилижансом из Нью-Йорка в Нью-Хейвен.

Молодой человек улыбнулся:

- А это означает, что он проезжал мимо этого дома. Ведь он ехал по Олд-Пост-роад.

***

Грем отложил книгу Поллака в сторону, намереваясь прочитать ее позже, и в течение нескольких часов просматривал газеты за лето 1873 года. Самым удивительным было то, что в них ни в коей мере не отражались происходившие в Хэмпстеде события. Шло Черное Лето 1873 года, а на страницах газет обсуждались местные сплетни, приводились расписания движения дилижансов и кораблей, давались прогнозы на цену зерна в будущем году. Погибло полгорода, но соседи закрыли глаза и продолжали как ни в чем не бывало шутить. Они притворялись годами, делая вид, что Хэмпстеда уже не существует.

Все еще не добравшись до книги Поллака, Грем вновь отослал студента к стеллажам за сведениями о патчинском пожаре 1779 года - ему хотелось подробно узнать о событиях тридцатилетнего цикла.

Солдаты грохочут сапогами по могиле Гидеона Винтера, отправляясь на разграбление города...

Кенделл-Пойнт... Иногда казалось, что Кенделл-Пойнт хочет захватить город, поглотить его...

По телу Грема пробежала дрожь: он увидел себя со стороны, сгорбившегося старика, довольно слабого - сильным теперь остался лишь его голос. И это он хочет противостоять Гидеону Винтеру из-за той идеи, которую вынашивал в течение пятидесяти лет, из-за того, что когда-то он сражался на катере с сумасшедшим и решил, что это был кто-то гораздо более опасный, чем просто сумасшедший?

Сколько прошло времени, с тех пор как он в последний раз видел Кенделл-Пойнт? Грем сообразил, что не появлялся там с тех пор, как начал изучать историю Хэмпстеда, - в те дни, совсем мальчиком, он ходил туда. Но ничего не видел. Он смотрел на деревья, скалы, воду, на изрезанную огромными оврагами землю, на валуны... Он смотрел, но не видел. Он представлял, как высаживаются на побережье солдаты, но не обращал тогда внимания на сам Пойнт. А ведь именно там и находился центр происходившего.

Сам не понимая, зачем он это делает, Грем встал из-за стола и подошел к стене, на которой висела карта; по спине и плечам пробежали мурашки. Карта в светлой деревянной рамке была застеклена. Там, где находился Гринбанк, художник нарисовал две маленькие фермы, за ними начинались болота. Грем вновь посмотрел на Кенделл-Пойнт. В масштабе карты он казался намного больше, чем был на самом деле.

В центре его стоял солдат в красном мундире, с мушкетом на плече. Грем придвинулся поближе к карте, внимательно всматриваясь в лицо маленького воина.

Грем придвинулся совсем близко к стеклу - от карты его отделяло несколько дюймов - и замер.., потому что увидел, что фигурка в красном двигается. Солдат снял с плеча мушкет и злобно усмехался - он больше не был нарисованным, он был живым и древним. Маленький человечек заряжал мушкет. Грем, не веря себе, увидел, что линии карты заплясали перед глазами, образовав вокруг маленькой фигурки небольшое пятно. Солдат в красном мундире хищно блеснул глазами, поднял мушкет, прицелился и нажал на спусковой крючок. В этот момент Грем услышал: "Пух!" - словно взорвался маленький воздушный шарик.

В следующую секунду стекло, закрывающее карту, покрылось густой сеткой трещин.

Грем отпрянул назад, испугавшись, что сейчас пуля вылетит прямо на него. И через мгновение он увидел ее - черная металлическая точка со звоном разбила стекло, а на груди солдата запылал крохотный язычок пламени.

***

Перед тем как молодой человек в бабочке влетел в комнату, Грем успел заметить, как изменилась береговая линия.

Побережье от Нью-Хейвена до Норрингтона искривилось и превратилось в страшный рогатый профиль Дракона. Грем застонал, словно в него и впрямь попала пуля.

- Мистер Вильяме? Что случилось? - беспокойно спросил парень. Он прибежал в такой спешке, что даже не застегнул пиджак. Потом он увидел карту.

- Что вы сделали? - Он бросился к Грему, потом опять к стене.

Пламя уже выбивалось из-под стекла, огибая только то место, где был нарисован Кенделл-Пойнт. Фигурка в красном съежилась и потемнела.

- Господи, - проговорил молодой человек. Он подбежал к карте и попытался снять ее со стены, ухватившись за деревянную рамку, но тут же отдернул руку:

- Она горит! - завопил он.

Он стянул пиджак и, обмотав им руку, снял карту со стены.

- Что происходит?.. - парень ошарашенно уставился на Грема.

- Огнетушитель, тебе нужен огнетушитель, - посоветовал Грем.

- Подождите здесь. Только подождите здесь.

- Я думаю, тебе лучше поторопиться.

Парень растерянно посмотрел на поднимающиеся от карты огненные языки и выбежал из читальни.

Грем подошел поближе к карте. Он затушил пламя ногами. В глубине здания хлопнула дверь. Грем медленно подошел к столу, взял ручку и блокнот и забрал книгу Стефана Поллака "Любопытные путешествия". Он уже вышел из здания Исторического общества и был на полпути к старой машине, когда услыхал, как в глубине вновь хлопнула дверь.

Тяжело дыша, он добрался до машины. Перед тем как отъехать от георгианского особняка, Грем еще раз взглянул на окна и увидел в одном из них юношу в бабочке, который что-то кричал ему. Грем развернул машину и нажал на газ.

Это был один из самых стремительных отъездов в его жизни.

Он двигался по направлению к Патчину, прочь от Хэмпстеда, выехал на Харбор-роад и не свернул в сторону Маунт-авеню и Гринбанка. Он ехал на Кенделл-Пойнт.

Дорога обрывалась возле разрушенной стены, за которой тянулась тропинка, усыпанная гравием. Грем припарковал машину и медленно пошел к насыпи по покореженному асфальту. Он поставил ногу на невысокий каменный заборчик, испытывая удивительное волнение. Раньше он не понимал этого: здесь, на Кенделл-Пойнт, все пропитано духом Дракона, это его земля.

Разглядывая Кенделл-Пойнт, Грем почувствовал, что помолодел лет на двадцать или тридцать. Немного кололо в груди, побаливало правое колено, как всегда немного ныла спина, но он знал, что стоит на пороге открытия. Он знал это. И Дракон тоже знал. Так же как и Табби Смитфилд на Грейвсенд-бич. Грем мог бы прокричать: "Покажи мне!" - и это означало бы такой же вызов.

Перед ним находился узкий овраг глубиной футов в двадцать. Все дно его усеивали крупные валуны, склоны выглядели довольно пологими, так что перебраться на противоположную сторону не составляло большого труда. За оврагом лежал плоский, поросший травой луг, на котором росли древние дубы и ели, - края этого луга смыкались с болотами, постепенно переходящими вдалеке в каменистый берег. От того места, где стоял сейчас Грем, до самой дальней точки Кенделл-Пойнт расстояние составляло примерно двести ярдов.

Пустынная земля тянулась до конца Харбор-роад - эта местность лежала сейчас позади Грема - и выглядела так же удивительно странно, как и в те дни, когда Грем Вильяме впервые пришел на Кенделл-Пойнт. Уныние поселилось в этом отдаленном уголке и больше не покидало его.

Дракон поработал над Кенделл-Пойнт. Прямо около самого конца изгибающейся дороги стояло белое здание с бетонной террасой, которое окружал высокий забор. Длинное низкое окно первого этажа выходило на Саунд, а на втором этаже виднелось несколько маленьких окошек. В двух или трех тускло мерцал свет. Грем одно время считал это здание баром, но на нем никогда не висело ни вывески, ни рекламного объявления; по этой причине да еще из-за этих маленьких окошек на втором этаже Грем в конце концов решил, что здесь находится публичный дом. Оно и вправду походило на публичный дом, дешевый и опасный, где тебя могут обокрасть. Вниз по тропинке расположились шесть маленьких домиков - разрушенные, пустые свидетели трагедии. Глядя на эти унылые покосившиеся домишки, Грем подумал о том, что они ждут своих новых жертв.

***

Грем перешагнул низкий каменный заборчик, обернувшись, посмотрел на машину и сбившиеся в кучу домишки и прыгнул на восемнадцать футов вглубь земли Дракона.

***

Поначалу Грем решил спуститься в узкий овраг, перебраться по валунам на противоположную сторону и выйти на сам Кенделл-Пойнт. Склоны казались пологими - если бы он был помоложе, то просто бы сбежал по ним вниз. Кусты рододендронов словно приглашали Грема воспользоваться их помощью и приветственно помахивали ветками.

Очень осторожно, стараясь беречь правую ногу, Грем начал спуск вниз по склону. Под ногами похрустывала твердая земля. Чтобы сохранить равновесие, Грем отвел в сторону левую руку и сделал несколько шагов. Скоро он доберется до рододендронов и сможет уцепиться за кусты. Еще несколько шагов, и колени начали немного подгибаться, не выдерживая напряжения. Грем наклонился в сторону и для страховки оперся на пальцы правой руки.

В то время как левая нога застряла в какой-то ямке, что находилась дюймах в шести ниже, правая, осторожно ощупав землю, нашла надежное место. Грем тяжело задышал: эта работа оказалась более сложной, чем он думал. Он хотел поудобнее поставить левую ногу, но поскользнулся и судорожно вцепился руками в траву.

Господи, зачем я это делаю, подумал он, стараясь покрепче ухватиться за ускользающую землю и выдирая с корнем пучки травы. Зачем я пришел сюда? Он поднял голову и увидел, что небо по краям оврага образовало темное кольцо.

Грем громко застонал. Неожиданно покатый плоский склон превратился в высокую вертикальную стену. Из груди Грема вырвался хриплый надсадный кашель. Голова откинулась назад, ослабевшие ноги не выдерживали нагрузку. Из последних сил он попытался нащупать корни рододендронов, но в тот момент, когда рука радостно наткнулась на них, он резко отдернул ладонь - корни оказались раскаленными, как трубы горячей воды.

Грем оперся на обе руки и заскользил вниз, обдирая в кровь локти, спину и ладони. И вот колени уперлись в зеленые кусты, которые остановили его падение. На мгновение он успокоился.

- Помогите! - закричал он в надежде, что его услышит какая-нибудь девушка из бара. - Помогите!

Но он понимал, что девушки на Кенделл-Пойнт привыкли слышать и не обращать внимания на намного более странные вопли. - П-о-о-м-м-огите!

Кусты, а может, и сама земля, вздыбились и подтолкнули его вниз. Он чувствовал, как падает, воздух свистел над головой, перед глазами мелькала зелень рододендронов.

Он упал на валуны и провалился в темноту.

***

Прошло много времени, прежде чем Грем открыл глаза и оказался в багровом облаке боли; он застонал, провел языком по потрескавшимся губам, пошевелил ногами. Грем не мог понять, насколько сильно поранился, - ему казалось, что он весь был одной сплошной раной. Через несколько минут он почувствовал собственное тело: голова раскалывалась от безумной боли, щека распухла. Правую руку свело судорогой, как только он попытался поднять ее, бедра болели от ударов.

Он несколько раз моргнул, потом осторожно поднял левую руку и ощупал лицо, протер глаза. Мир постепенно обретал форму, корчась в красном облаке боли.

Края оврага вырисовывались черным кольцом на фоне темного звездного неба. Грем не мог сообразить, как оказался в этом месте, и был удивлен, увидев перед собой странную вертикальную стену. Он припомнил, как смотрел на карту в Историческом обществе, но потом.., сплошная темнота.

Он вспомнил трещины, покрывшие стекло карты. Из-за чего все это произошло?

Грем уцепился левой рукой за выступы на склоне и подтянулся вверх. Мир опять побагровел и закружился вокруг него. Он попробовал помочь себе правой рукой, но от сильной боли потемнело в глазах - казалось, он сломал ее. Немного погодя Грем вновь открыл глаза и обнаружил, что лежит совсем недалеко от вершины оврага.

Понемногу боль в локте утихла, и Грем оперся на левую руку. Он был готов к восхождению. Осторожно опустив правую руку и вцепившись левой в гладкую поверхность валуна, он попытался подняться. Бедра невыносимо болели, но Грем понимал, что если сломанные кости будут единственным результатом этого падения, то можно считать, что он легко отделался. Оглядывая склон, он заметил следы своего падения: кеды пропахали довольно длинную борозду, которая заканчивалась футах в двенадцати от того места около валунов, где примялась трава. Да, ему повезло, что он остался жив, очень повезло. Грем попытался убедить ноги в том, что пора выбираться наверх.

Рука попала во что-то мокрое и вязкое. Грем пригляделся скорее с любопытством, чем с удивлением. Что-то черное - при свете звезд оно казалось черным. Грем не понял, что это кровь, до тех пор пока не почувствовал запах. Неужели он пострадал настолько сильно и не заметил этого?

Он двинулся вперед и наткнулся на чье-то тело, лежащее прямо перед ним. Оно выглядело слишком маленьким, чтобы принадлежать взрослому человеку. Грем застонал и на этот раз заставил себя подняться. Обойдя очередной валун, он увидел лицо лежащего. Сердце замерло: перед ним был Табби.

Перерезанное горло Табби бросилось в глаза Грему. Его убили около оврага и сбросили труп вниз.

- О Господи, - пробормотал Грем, - Господи!

Он начал плакать и, забывшись, потянулся к носу правой рукой - локоть напомнил о себе резкой болью. Грем резко обхватил левой рукой правое запястье и поддерживал руку, вытирая мокрый нос о собственный рукав.

- Господи, Табби, - повторял он, и слезы катились по щекам.

Табби открыл глаза, и Грем прирос к земле.

- Я погиб. Я погиб, и это ваша вина.

Грем чуть не упал с валуна.

- Вы должны были погибнуть, не я, - повторил Табби. - Он хочет, чтобы вы знали это.

Грем увидел, что в глазах Табби отражаются яркие пятнышки звезд.

- Он убил меня.., он убил меня из-за того, что вы влезли в это дело.., он убил меня, потому что вы повезли нас к тому месту и прочли нам его имя... Пусть Бог проклянет вас! Проклянет вас! - Кровь текла по лицу мальчика. - Вы просили этого, и я проклял вашу душу!

- Табби, - начал Грем, - если ты Табби, ты знаешь, что я бы никогда...

- Вы ведь знаете, что произошло Черным Летом? Да?

Знаете?

Грем покачал головой:

- Не все, Табби...

- Вы.., вы ничего не знаете. Кроме того, что произошло вот это. Вот это. То, что случилось со мной. Со мной. - Он завороженно смотрел на Грема. - Ведь я даже выгляжу сейчас по-другому.., и вы тоже не знаете как. Хотите посмотреть? Хотите посмотреть, на что я теперь похож? Вы можете увидеть, к чему привели ваши поиски.

- Поиски?

- "Четыре Очага" превратились в одно сплошное пепелище, Грем. - Рот искривила улыбка, тело задрожало, потемнело и начало ссыхаться, превратившись в карликовую мумию.

Грем с ужасом смотрел на чернеющие останки тела Табби. Он бросился вперед, его не могли остановить ни ноющие мышцы спины, ни боль в локте, ни дрожащие и слабые ноги. Грем дотронулся кончиками пальцев до черной засохшей корки, и в это мгновение крошечное тело распалось на множество мельчайших кусочков - в воздух поднялось облако серой пыли. Пепел тысячами маленьких мушек закружился над валунами.

Грем пытался справиться с охватившей его дрожью. Через мгновение мир вновь стал кроваво-красным от боли и закачался, как палуба попавшего в шторм корабля. Табби мертв. "Четыре Очага" сгорели, а вместе с ними погиб и Табби. Дракон превратил его в маленькую засохшую мумию.

Медленно, еле справляясь с накатывающейся слабостью, Грем поднялся к вершине оврага. "Проклинаю тебя, - говорил ему Табби, и кровь текла по его мертвому лицу. - Я проклинаю твою душу, проклинаю". Освещенные окна бара иглами вонзились в глаза Грема. Там, за их стеклами, медленно покачиваясь в тусклом свете, танцевали проклятые мужчины и женщины. Рыбы в бочке, подумал Грем, рыбы в бочке.

3

Тремя днями раньше Ричард Альби вновь стал добираться до работы в Хиллхэвене пешком. Джон Рем, ничего не знавший о том, что произошло с Ричардом во время последней пешей прогулки, убедил его не пользоваться машиной - Рем был уверен, что если дома хозяина ждет лошадь, то он обязательно вернется к ней.

- Лучшее занятие в мире, - разглагольствовал Рем, и стружка застревала в бороде и падала золотистой пылью на красную рубашку. - Каждый день несколько пройденных пешком миль, и ты будешь здоров всю свою жизнь.

И Ричард согласился. Быть может, это к лучшему, думал он, несмотря на страх перед этими прогулками.

В первые два утра, когда Ричард возобновил пешие походы, его встречала довольная улыбка Джона. На третий день - день пожара в "Четырех Очагах" Рем все еще улыбался, но сам Ричард усомнился в мудрости лошадино-домашней метафоры для округа Патчин.

Он приближался к тому участку дороги, на котором всегда возникали непредвиденные сложности, - это тот отрезок Маунт-авеню, что расположен от одних каменных ворот старого дома Смитфилдов до других, футах в тридцати ниже.

Проходя мимо серого особняка, Ричард втягивал плечи, ускорял шаг и, потея от страха, преодолевал расстояние, желая только одного: благополучно добраться до конца пути.

В тот день, когда загорелись "Четыре Очага" и погибли все, кто находился внутри дома,. Ричард Альби прошел чуть меньше половины расстояния между двумя каменными воротами, когда увидел, что на дороге появилась женщина.

Высокая женщина в знакомом длинном платье вышла из-за деревьев и ждала его. Это была Лаура. Как только он заметил ее, она начала приближаться.

Ричарда прошиб холодный пот, взмокшая рубашка прилипла к телу. Он вцепился в ручку портфеля, судорожно зажал под мышкой рулоны чертежей и, сосредоточенно глядя под ноги, двинулся вперед по дороге. Галька, трещины в асфальте, голубиное перо возникали и исчезали при каждом новом шаге.

Она хотела, чтобы он посмотрел на нее, но он не хотел, да и не мог бы сделать это. Его собственный организм словно подсказывал ему, что он не вынесет такого страшного зрелища.

Он чувствовал, что она идет рядом с ним и ждет, что он обратит на нее внимание. Но если он увидит это страшное, измученное и растерзанное тело опять увидит его, - то ему придет конец. Ричард слышал мягкие шаги по зеленой траве. Молчание Лауры оказывалось еще более страшным, чем если бы она говорила, - он слышал, как шуршит на бедрах ее платье, задевая ветки придорожных кустов. Ричард сцепил зубы и, продолжая упорно смотреть под ноги, шел вперед.

Он прошел мимо вторых ворот - противоположный конец длинного пути около бывшего дома Монти Смитфилда - и громко застонал, когда понял, что Лаура не исчезла.

Но он все еще не смотрел на нее. Зеленая посадка закончилась, и теперь Лаура шагала по гравию; звук ее шагов напоминал Ричарду звук перекатывающихся костей.

Она не отстала от него, пока он не добрался до поворота перед длинной белой лентой хиллхэвенского пляжа. Теперь на пляже не было детей - родители боялись даже близко подпускать детей к воде, но на песке загорали несколько женщин в бикини. Глаза Ричарда были почти полностью закрыты: он сощурился так, чтобы не видеть ничего, кроме приближающихся машин. Наконец он почувствовал, что подошел к пляжу; потом понял - она ушла.

На работе Джон Рем бросил на него один-единственный взгляд и оставил в покое на все утро - самоубийство для пожилого, обожающего поболтать человека. Тем не менее Ричард успешно провел переговоры с клиентом, который не заметил в нем ничего необычного, проверил чертежи и просидел на крыше в одиночестве два часа, пытаясь подобрать необходимую форму карниза. Но внутренним слухом Ричард все еще слышал шелест шагов по зеленой траве.

***

Лаура вернулась к Ричарду в то время, когда Грем Вильяме лежал без сознания на валунах ущелья, когда Табби Смитфилд, прижавшись к бетонной стене подвала пытался не слушать голос отца, которым звало его страшное создание. Она пришла ночью, и Ричард был почти готов к этому.

Он рано лег в постель, пообещав себе, что и завтра пойдет по Маунт-авеню пешком, и послезавтра, и каждый день, пока Лаура не перестанет появляться; он даже не будет переходить улицу - он будет делать так, как делал раньше: слепо шагать по дороге, отказываясь смотреть и слушать ее.

Ричард открыл книгу "Женщина в белом" и попытался увлечь себя переживаниями Мэриан Холкомб. Но сегодня чтение не шло, и он дважды или трижды ловил себя на том, что перечитывает один и тот же абзац. Он так усердно боролся с прозой Коллинза, что дважды подбирал выпавшую из рук книгу. В третий раз, когда книга упала Ричарду на грудь, он не выдержал, захлопнул ее и положил на столик рядом с кроватью. И как только он это сделал, то понял, что не только не может заснуть, но и не хочет: бодрствование служило своего рода защитой. Сначала такая мысль показалась любопытной, а потом глупой. Ричард потушил свет и замер в постели.

Дом погрузился в темноту.

Через мгновение в холле зажегся свет; сердце Ричарда глухо и сильно застучало. Он сел и посмотрел в открытую дверь: в холле горел свет, а дверь в детскую была широко распахнута. Эта дверь не открывалась с тех пор, как последний полицейский вышел из дома. Ричард никогда не хотел бы вновь оказаться в этой комнате. Если бы он нашел ключи, то запер бы детскую и никогда не открывал ее.

- Кто там? - позвал он. - Кто это?

Лаура вышла из детской в залитый светом холл. Она неподвижно стояла перед дверью в комнату Ричарда. Грудь и волосы были заляпаны сгустками крови; от грудной клетки до низа живота тянулась огромная рана. На этот раз Ричард смотрел на призрак жены. Он даже не пытался оторвать от нее взгляд. Она хочет, а может быть, Дракон хочет, чтобы он узнал, что произошло с ней. Ричард завороженно поднялся с кровати. Дракон послал ему Лауру, или она сама и есть Дракон. Он вспомнил ночь после неудачного обеда у Макклаудов, когда он и Лаура, раздев друг друга, занимались любовью на резиновом матраце, наполненном водой. Тогда она казалась ему невероятно красивой. "Я не хочу потерять тебя, Ричард". Его трясло то ли от страха, то ли от растерянности, то ли от ярости - он не мог объяснить. Получилось, что это он потерял ее.

Лаура подходила все ближе, и Ричард отступил по направлению к ванной. Теперь его и Лауру разделяла кровать.

Призрак медленно вошел в темную спальню - на какое-то мгновение от Лауры осталась лишь тень, падающая на освещенное пространство. Ричард почти поверил этому: жена вернулась домой. Но в следующую секунду он ощутил тошнотворный запах, словно Билли Бентли снова выходил к нему из лифта в гостинице Провиденса: гниение, нечистоты, разложение и смерть.

- Убирайся отсюда, - проговорил Ричард.

Она уже обходила кровать, медленно приближаясь к нему.

В глазах Лауры мерцали белые огни. Огромная рана на животе громко хлюпала.

- Ты не Лаура, - твердо сказал Ричард.

Ее рот искривился в насмешливой полуулыбке.

- Ты собираешься попробовать убить меня? Отлично, убей. Потому что я так больше не могу. Когда ты погибла, я сошел с ума. Ты думаешь, мне хочется жить здесь одному?

Она пропала в темноте и появилась вновь в потоке света, падающего из холла. Но теперь кожа ее была гладкой, кровь и раны исчезли - как будто память Ричарда излечила ее.

Перед ним в тусклом, неясном свете стояла его жена. Вот она подходит ближе, ближе к нему... Ричард замер, затаил дыхание, по похолодевшей спине побежали мурашки.

Но в тот момент, когда призрак прикоснулся к плечу, острая боль тысячами маленьких ножей вонзилась в тело Ричарда - Лаура это или нет, но это существо достаточно реально для того, чтобы убить его. Ричард отскочил назад, но призрак продолжал наступать на него.

- Нет, нет, - заорал он, пятясь к дверям ванной, - уходи! Я не смогу сражаться с тобой!

Она пыталась загнать его в ванную, но он продолжал отходить назад. В темноте светились только пустые белые глаза призрака. Он сможет убежать, в его распоряжении огромный дом! Лаура подошла совсем близко, и Ричард нащупал ручку двери, что вела в холл.

- Уходи, убирайся отсюда, - повторял он.

Он резко дернул за ручку и, выскочив в холл, побежал по направлению к коридору.

Здесь, над лестницей, горел свет, свет, который зажегся в момент появления Лауры: освещение придавало всему происходящему будничность и банальность - больше не было темной опасной спальни, а горел самый обычный электрический свет. И в этом реальном электрическом свете из дверей ванной вышла его раздетая жена, свет падал на реальную кожу, опутывал паутиной реальные волосы. Она улыбалась обычной Лауриной улыбкой. Ричард медленно отступал назад, к перилам лестницы. Здесь, в ярком свете ламп, присутствие Лауры казалось почти естественным. Она склонила голову и взглянула на Ричарда чуть игриво.

На мгновение они замерли на верхней площадке лестницы. Ричард понимал, что она стремится убить его, но здесь, при обычном освещении, это казалось совершенно невозможным. Она создание Дракона, это не Лаура. Лаура принадлежала теплому миру людей, миру дружбы и работы. А это существо, что стоит сейчас перед ним, просто выдает себя за нее.

Ричард, знавший дом как свои пять пальцев, помнил, что одна из балок в перилах еле держится; он раз двадцать собирался починить перила и укрепить их. Осторожно глядя на Лауру, он медленно спускался по лестнице. Наконец рука нащупала знакомое место, еще одно усилие - и он вытащит эту деревяшку из гнезда! Но Лаура бросилась на него прежде, чем он успел это сделать.

У Ричарда хватило времени только на то, чтобы все-таки вырвать балку и отскочить в сторону. И, отступая по ступеням лестницы назад, он решился: поднял дубинку и с силой опустил ее на плечо Лауры. Не выдержав удара, она упала, и в тех местах, где ее тело коснулось лестницы, дерево потемнело и задымилось.

Она с усилием поднялась и кончиками пальцев легко дотронулась до перил. По лестнице побежали оранжевые змейки пламени. Лаура снова стремительно напала на него, и Ричард опять обрушил на нее сокрушительный удар. На кончике балки появилось крохотное пламя, но, после того как Ричард несколько раз помахал дубинкой в воздухе, оно исчезло.

Ужасный запах разложения и смерти опять нахлынул на него. Лаура шла по ковру и оставляла за собой темные выжженные следы. Она вновь набросилась на него, и только теперь он понял, что она толкает его к открытой двери детской.

Когда она оказалась в комнате, Ричард изо всех сил ударил Лауру по голове; она слишком поздно подняла руки, чтобы предотвратить удар, и упала около дверного проема.

Деревянный пол детской начал темнеть, появился дым. Ричард бросился вперед и опять изо всех сил ударил призрак по голове. Собственные действия казались Ричарду загадочными, но тем не менее он четко представлял себе каждый последующий шаг, как будто им управляла спокойная и уверенная сила. На теле Лауры появились длинные кровоподтеки, правая рука повисла. Ричард вновь подскочил к ней, пытаясь нанести еще один удар по голове, но в это мгновение она вцепилась левой рукой в его колено.

Резкая боль пригвоздила его к полу. Лаура оскалилась, казалось, что страшный аллигатор впился намертво в его колено. В ярости Ричард ударил закругленным концом балки в лицо призрака. Дубинка вспыхнула, но аллигатор ослабил хватку, Ричард на коленях отполз от корчащейся в пламени Лауры, но она упрямо продолжала наступать на него. А потом произошло то, чего Ричард не понял и во что даже отказывался поверить до тех пор, пока Грем Вильяме не собрал их всех вместе этой же ночью. Горящая балка, превратившаяся в факел, ожила в руках Ричарда. И когда он в очередной раз нанес удар по голове призрака, то на мгновение ему показалось, что он держит в руках тяжелый золотой меч. Ричард поднял его, меч сам вел его вперед.

- Ты не Лаура, - сказал он и вновь обрушил сверкающий клинок. Лаура уже не наступала. Ричард с трудом отполз в сторону.

Рядом с обнаженным женским телом вспыхнуло голубое пламя, оно разрасталось, и Ричард видел, как постепенно огонь становится все сильнее, оранжевые и красные языки тянутся вверх, подползая к ногам призрака. Ричард замер: он убил, сокрушил это создание в той же самой комнате, где была убита его жена, и сейчас его переполняли ярость и триумф.

Огненное пятно ширилось и наконец полностью поглотило тело Лауры. Пламя стало более ярким, и в глубине костра Ричард заметил огромные крылья - в лицо ударил жар.

Ричард отступил назад и увидел, как от искореженного пола взмывает вверх Огненная летучая мышь.

Жара наступала на Ричарда, обволакивала его и заставляла прижаться к стене. Как будто гигантская рука запихнула его в духовку. Комната погрузилась в сумрачное мерцание - голубые ленты огня извивались по стенам и полу, окно вырвало из стены, и в образовавшееся отверстие, медленно помахивая огромными крыльями, вылетела Огненная летучая мышь.

Ричард оторвался от стены; обожженное лицо болело, в воздухе детской носился пепел, стоял запах горящего дерева.

На полу, там, где лежала балка от перил, вернее, то, что от нее осталось, образовался выжженный круг. Ричард попытался подняться. Он медленно пересек обгоревшую комнату и подошел к отверстию в стене, где когда-то было окно. Красные контуры крыльев виднелись вдалеке на фоне черного неба. Он посмотрел вниз и увидел, что перед домом, подняв к небу белое лицо, стоит Табби Смитфилд.

***

- Я посмотрел вниз, - рассказывал дрожащим голосом Табби, - и увидел кусок трубы.., он просто лежал на полу подвала. И.., и я подобрал его и ударил по окну, просто ударил... Там еще лежали какие-то старые вещи, принадлежавшие деду, я собрал их в кучу, встал на нее и смог добраться до окна. Я пролез в него, сильно порезался, но пролез...

Одним словом, я выбрался.., и увидел, что мой дом горит.., один огромный костер, весь дом.,. Я знал, что папа погиб, и я убежал оттуда.

- И ты видел Огненную летучую мышь? Так ты ее называешь?

Табби кивнул.

- Где ты видел ее раньше?

- Однажды ночью я стоял на берегу.., той ночью, когда сгорели дома на Милл-лейн и погибли все пожарники.

- Господи, - пробормотал Ричард.

- А теперь и мой дом.., сегодня вечером. Мне казалось, что я участвую в сериале "Папа с тобой".

- Господи, - повторил Ричард, вспоминая кошмар тех, предыдущих дней в Хэмпстеде. - Билли Бентли!

- Он был там. Мы должны, видимо, позвонить мистеру Вильямсу и Пэтси? Наверное, нужно проверить, все ли с ними в порядке?

Ричард не хотел говорить мальчику, что уже пытался дозвониться до Грема и Пэтси; пока Табби умывался в ванной на первом этаже, Ричард опять набрал оба номера, но ни Грем, ни Пэтси не отвечали.

- Сейчас почти одиннадцать вечера, - успокоил он Табби, - Грем в постели и, наверное, заснул. Пэтси тоже. Мы попробуем позвонить им утром. В любом случае, если сейчас с тобой все в порядке, я хочу сказать, что это теперь и твой дом.

Табби зарылся поглубже в кровать, свернулся клубочком и уткнулся лицом в подушку. Его плечи вздрагивали: Ричард от усталости даже не сразу понял, что мальчик плачет. Он погладил Табби по спине и молча сел рядом. Наконец он сказал:

- Твой отец и моя жена. Я думаю, что нам лучше посочувствовать друг другу, чем жалеть самих себя. Хочешь попробовать? - Табби кивнул. Понимаешь, тебе нужен кто-то похожий на меня, а мне необходим кто-то похожий на тебя. Завтра мы подберем тебе подходящую одежду и все, что будет нужно. Договорились?

Все еще плача, Табби вновь кивнул в подушку - он не хотел, чтобы Ричард видел сейчас его лицо.

- Я иду спать. Моя комната тут, внизу, справа от холла.

Если тебе что-то понадобится, приходи.

Ричард не думал, что сможет уснуть, - он был возбужден.

Он лежал на кровати в темной спальне, пытаясь мысленно успокоить себя и сдержать непреодолимый порыв одеться и идти на поиски Грема Вильямса и Пэтси. Если бы только он получил какую-то подсказку, чтобы понять, где они сейчас находятся! Он и Табби смогли убежать от Дракона. Получится ли это у Грема и Пэтси? К волнениям о судьбе этих двоих примешивались и мысли о спящем рядом мальчике:

Ричард отчетливо сознавал, что хотел бы, чтобы Табби жил с ним вместе всегда, чтобы он навсегда вошел в его жизнь.

Но согласится ли на это сам мальчик? Воспримет ли Табби его как своего приемного отца? Не объявятся ли какие-нибудь родственники, которые захотят забрать его? Но когда Ричард думал о семье Табби Смитфилда, то перед глазами появлялись Пэтси Макклауд, Грем Вильяме и он сам. Где же сейчас эти двое? Навестила ли их Огненная летучая мышь?

Живы ли они? Так, в тревоге и волнениях, Ричард заснул.

Ему снился сон...

Он несет в руках тяжелый огромный меч - такой большой, что ему приходится класть его на плечи, такой огромный, что от напряжения ноют все мышцы. Но Ричард не может остановиться, он не может отдохнуть. Вокруг него лежит Гиблое Место: земля испещрена воронками, деревья растеряли листву, повсюду стоят сожженные дома и воняют гнилые болота. Ричард продвигается вперед к желтому горизонту, руки болят. Придет время, и он окажется в нужном месте, и вот тогда он сможет остановиться. Вот уже сгоревшие домики остались позади; перед ним лежит серое озеро, над поверхностью которого стелется дым, а может быть, это и туман. Меч в руках начинает светиться. Он держит его за ручку обеими руками и поднимает высоко над головой. Внезапно прямо перед собой, на земле, он видит лежащую Лауру. Ричард кричит, но он уже не в состоянии остановить падающий меч: меч вонзается в тело Лауры и прибивает его к земле. Из раны начинает бурным фонтаном хлестать кровь, и вот уже весь пейзаж приобретает кроваво-красный оттенок.

Ричард стонет...

Он открыл глаза, ожидая увидеть вокруг себя страшный красный мир... Вместо этого на него смотрело взволнованное лицо Табби.

- Пэтси, - проговорил мальчик. - Она умирает.

4

Пэтси попробовала позвонить Грему Вильямсу; когда телефон Грема не ответил, она набрала первые четыре цифры телефона Ричарда и заколебалась. Пэтси не была уверена в том, что может доверять себе в отношении Ричарда Альби.

Особенно в такое позднее время и при такой луне. Весь день Пэтси беспокоилась, иногда просто не находила себе места.

Она не могла заставить себя отвлечься, почитать книгу или посмотреть телевизор. Пэтси нашла одну из книг Грема Вильямса, "Сплетенные сердца", и дочитала ее почти до половины, но так быстро глотать ее не хотелось - книга слишком хороша для этого, подумала Пэтси. Ее немного удивило, что ей так понравилась проза Грема. Но сейчас она бы не могла читать, а телевизор показывал обычную муру. Пэтси с удовольствием провела бы несколько часов с Ричардом, хотя бы для того, чтобы посмотреть, что произойдет, если они останутся наедине. Нет, Ричард никогда бы ничего не предложил ей, Пэтси отчетливо понимала это - он слишком долго был женат, не уверен в себе, и Пэтси была не уверена, что сможет что-то предложить Ричарду, если вообще правильным будет так поступить. Ричард все еще пребывает в глубоком шоке, горе захватило его, и если она попытается завязать с ним какие-то отношения, то он может слишком глубоко и серьезно воспринять это. Да и уместно ли сейчас.., вдова и вдовец? Это было бы неприлично. Пэтси осторожно положила телефонную трубку. Можно принять ванну.

Если и завтра у нее будет такое настроение, то она пойдет и потратит все деньги на одежду. Куда же она засунула кредитную карточку? Пэтси знала, насколько разнообразными могут быть варианты ответов.

Она отошла от телефона на несколько шагов и решила, что все-таки, несмотря ни на что, позвонит Ричарду - не хотелось принимать ванну и не хотелось отправляться за покупками. Пэтси повернулась, и в этот момент зазвонил телефон. Она готова была поспорить на сто долларов, что на противоположном конце провода ее ждал Ричард Альби.

Но она не угадала.

- Пэтси, как я рад, что застал тебя. Это Грем.

- Я недавно звонила вам! Вас не было!

- Я только что вернулся. Пэтси, я обнаружил кое-что интересное, это может быть ключом ко всему... Я думаю, что знаю, где он находится, Пэтси. И кто он такой, я тоже знаю.

- Расскажите мне, - попросила она, - Вы можете рассказать это по телефону?

- Не сейчас, - ответил Грем. - Поверьте мне, Пэтси, на то есть причина. Я хочу, чтобы мы с вами встретились.

- Договорились, отлично. - Она повеселела. - Называйте место.

- Вы знаете Пур-Фокс-роад? Гринбанк?

- Никогда не слышала.

- Немного мрачное место...

- О, я знаю. Это там, где был убит Фриц, садовник.

- Вы сможете найти это место? Это как раз напротив Маунт-авеню, недалеко от входа на Грейвсенд-бич. Надо внимательно ехать.., там нет указателей. Пур-Фокс-роад скорее похожа на узкий проезд, чем на городскую улицу.

- Думаю, что я видела ее.

- В конце дороги стоят три или четыре домика. Сейчас все они пустуют. Я хочу, чтобы мы встретились около одного из них, маленького коричневого деревянного дома, перед которым стоят старые машины.

- А какой его номер?

- Номера на нем нет, но вы его не спутаете ни с каким другим. Коричневый деревянный дом. С просевшей крышей. Сразу заходите внутрь. Если меня еще не будет, то подождите. Я должен собрать кое-какие вещи и хочу, чтобы вы их увидели.

- Коричневый домик, просевшая крыша. Вы очень взволнованы, Грем.

- Вы поймете почему. Увидимся на Пур-Фокс-роад. - Он повесил трубку.

Пэтси взяла сумочку, висевшую открытой на дверной ручке, и принялась искать ключи от машины.

Прошло пять или шесть минут, и она нажала на тормоз и, выглянув из машины, обозревала то, что должно было быть Пур-Фокс-роад.

Фары осветили узкую дорогу, старые разросшиеся деревья и высокую траву на обочине. Луна блеснула в просвете между черными силуэтами одичавших яблонь, вызвав у Пэтси бессознательное чувство тревоги. Только несколько мгновений спустя она поняла, что тревогу вызвал необычный вид луны: она казалась огромной, почти вдвое больше обычного.

Пэтси ехала очень медленно. Она все еще сомневалась, что попала в нужное место. Когда перед ней возникла излучина реки, где Бобби Фриц повстречался с доктором Реном Ван Хорном, она услышала звук, напоминающий гул работающих станков, - постукивание, шум, скрежет. Пэтси поняла, что находится рядом с Академией. И почти в ту же секунду фары машины осветили первый ряд домов, потом - второй, утонувший в свалке полуразвалившихся машин, потом - третий. Сердце сжалось и упало.

Он был грязно-коричневого цвета с заметно просевшей крышей. Пэтси показалось, что черные окна блеснули в свете фар, но, подъехав ближе, она поняла, что ошиблась - стекла в доме разбиты давным-давно. Ужас и растерянность вызвал даже не ветхий, полуразвалившийся вид дома - другого она и не ожидала, - а окутывавшая его атмосфера полной уединенности и отчужденности от окружающего. Свет фар сделал дом ближе, подчеркнув его изоляцию и запустение.

Пэтси выключила двигатель и погасила фары.

Она изучающе всматривалась в коричневое строение, в темные стволы деревьев, в ржавые остовы автомобилей, казавшиеся просто красивыми в голубоватом свете луны. Без всякого интереса она скользнула взглядом по другим домам, машинально отметив, что все они пусты. Пур-Фокс-роад превратилась в городок-привидение. Она еще раз посмотрела на дом, но на этот раз не обнаружила в нем ничего необычного - просто старый опустевший дом.

Пэтси открыла дверь машины и вышла наружу. Стук и скрежет сотен молоточков, что работали где-то неподалеку, неожиданно прекратился. Пэтси оглянулась и удивленно отметила, что не видит ни одного школьного здания только кусочек ограды, увитый залитым лунным светом плющом.

Стоя перед домом, она на мгновение заколебалась, надеясь услышать подъезжающую машину Грема. Дорожка, что вела к дому, заросла сорняками. Пэтси опять посмотрела на узкую дорогу, ожидая, что вот-вот появятся фары машины.

Но только мертвенный лунный свет падал на дорогу сквозь сплетенные листья деревьев. Пэтси внезапно подумала, что он никогда не приедет, но тут же тряхнула головой, отгоняя эту глупую мысль.

Она ступила на толстый ковер растений и сквозь их толщу ощутила то, что осталось от ведущей к дому дорожки.

- Ну пошли, Грем, - подбадривая себя, произнесла она вслух.

В ее представлении этот дом был как-то связан с тем, что произошло с Гремом в двадцатые годы. Прикоснувшись к дверной ручке, она подумала, что полуразрушенное строение является важной частью всех происходящих вокруг них событий. Задумала - сделай, и Пэтси нажала на металлическую ручку и отворила дверь. В тот же момент раздался слабый писк, и острые когти впились ей в лицо. Летучая мышь.

Она спугнула летучую мышь. Пэтси так испугалась, что даже не смогла закричать и только молча пыталась отогнать от себя крохотное существо, но острые коготки впивались в кожу, путались в волосах, цеплялись за платье. Пальцы Пэтси коснулись мохнатого туловища. От пронзительного писка заболели уши. Она чувствовала, что зверек все глубже зарывается в волосы.

Дверь захлопнулась, но охваченная ужасом Пэтси едва ли заметила это. Мохнатое тельце летучей мыши вызывало отвращение, а ведь ей надо было взять его в руки. Прикосновение рук вызвало у зверька новый взрыв истошных, пропитанных злостью звуков. Эти вопли эхом отдавались в голове, острые зубки впивались в кожу. Тяжело дыша, крепко зажмурившись, постанывая от отвращения, Пэтси схватила и с усилием оторвала от себя летучую мышь.

Она немедленно улетела, и Пэтси наконец смогла открыть глаза. Но она ничего не увидела. Ее окружала плотная тьма.

Прижав руки к исцарапанной голове, Пэтси прошла вперед.

Отовсюду, сверху и снизу, со всех сторон неслись и обволакивали ее стучащие и скрежещущие звуки.

Пэтси сделала несколько торопливых шагов по комнате, когда пол под ней закачался, подбросив ее вверх. Она упала на бок, приподнялась и тогда поняла причину падения: прямо перед ней лившийся в окно лунный свет освещал прогнившую доску пола, конец которой покачивался, как сломанный трамплин. Над головой она увидела множество черных крыльев, чертивших в воздухе замысловатые зигзаги. Пэтси подобралась к дыре в полу. Доски скрипели и вибрировали.

Было такое впечатление, что пугающие ее звуки идут откуда-то снизу, из-под пола. Пэтси на четвереньках начала пробираться к входной двери. Ободрав руки о треснувшие доски, она, казалось, прошла расстояние вдвое большее, чем то, что отделяло ее от входа. Летучие мыши шуршали над головой. Неожиданно она коснулась металлической трубы и вскрикнула: значит, вместо выхода она забралась еще дальше вглубь дома.

Пэтси попробовала опереться на трубы и встать. Рука наткнулась на что-то склизкое и вязкое; она почувствовала, что странная жидкость попала и на ноги. Перед окном вились две летучие мыши - увидев ее, они влетели внутрь дома и закружились над самой головой, издавая злобное попискивание. Пэтси увидела, что у одной из мышей женское лицо, окруженное ореолом ярко-рыжих, почти красных волос.

Двери перед Пэтси распахнулись, и оттуда хлынула плотная стена жужжащих мух. Они мгновенно заполнили комнату, воздух почернел. Пэтси пыталась отогнать их от себя и внезапно увидела, что в глубине черной зудящей массы появилось какое-то существо: перед ней возникло страшное, безумное лицо Леса Маккпауда, такое, каким оно было в последние минуты его жизни, когда он пытался остановить машину.

Ярко-красный свет поднимался со дна подвала. Пэтси словно завороженная подошла ближе: на последней ступени лестницы дрожало и переливалось кровавое озеро; неожиданно над его поверхностью показалась сломанная рука, потом другая, затем из красной воды вынырнула маленькая, красивой формы голова страшное искалеченное тело пыталось выбраться на ступени лестницы.

"Табби? Табби? Где ты, Табби?"

"Табби? Табби?"

***

Табби находился в страшном полусне. Он опять стоял на кровавом песке Грейвсенд-бич. Пэтси? По телу прошла дрожь, словно ток пробежал по мышцам. Пэтси в опасности, смертельной опасности. Табби откинул простыню и сел.

Пэтси, с тобой все в порядке? Как ты, как ты...

Он не ощущал ничего, кроме твердой убежденности в смертельной угрозе.

Табби вскочил с кровати. Маленький, неистовый. Где комната Ричарда? Пэтси... Табби выбежал в темный холл и нырнул в темноту по направлению к лестнице. Он услышал глубокое, ритмичное дыхание, которое лишь изредка прерывалось всхлипываниями и стонами. Табби нащупал в темноте дверной проем, нырнул в комнату и принялся шарить по стенам в поисках выключателя. Наконец он нашел его и нажал на кнопку.

Ричард Альби лежал на спине с открытым ртом и крепко спал. Даже внезапно зажегшийся свет не разбудил его.

Табби подбежал к постели. Ричард громко застонал, но не проснулся. Табби принялся трясти его за плечи:

- Проснись! Ты должен проснуться! Ричард!

Глаза Ричарда приоткрылись, губы зашевелились.

- Пэтси. Она умирает.

- Что?

- Она умирает, - голос Табби сорвался. - Она сейчас находится в одном ужасном старом доме, и что-то хочет убить ее. Мы должны помочь ей.

- Как помочь? Откуда ты все это узнал? Что мы можем сделать? - Ричард еще не совсем проснулся.

- Позвоните Грему. Он узнает этот дом.., он должен знать его.

- Ты уверен? Конечно, ты уверен. - Ричард провел рукой по лицу. - Я сейчас же позвоню ему. Надеюсь, что он дома.

Ричард начал набирать номер телефона Грема.

Для Табби время текло невероятно медленно. Он повернулся спиной к Ричарду и услышал, как неторопливо проворачивается телефонный диск, как в трубке раздаются медленные длинные гудки. Табби закрыл глаза:

"О, Пэтси, Пэтси, потерпи, пожалуйста, мы найдем тебя, Пэтси, - клянусь Богом, мы найдем тебя, не не не умирай - я люблю тебя!"

Позади раздался тревожный голос Ричарда, который дозвонился до Грема. Табби услышал, как он сказал: "Вы уверены, что знаете этот дом?" Табби не мог больше говорить с Пэтси, не хватало сил. "У вас сломана рука?" - Ричард продолжал беседовать с Гремом. Наконец он обернулся к Табби:

- Одевайся. Грем сейчас будет, я переоденусь, и мы возьмем мою машину. Он уверен, что сможет найти ее.

Как только Пэтси услышала Табби, то почувствовала, что все пространство вокруг заполнилось им. Сразу же стал уменьшаться и редеть мушиный рой. И с каждой секундой начал меркнуть красный пульсирующий свет. Пропитанное кровью создание отступило назад, все еще умоляюще протягивая к Пэтси руки, словно ожидая от нее помощи. Даже когда его голова скрылась в глубине красного озера, руки все еще тянулись к Пэтси в немом призыве о спасении. Глядя, как эти руки постепенно погружаются в красную пучину: сначала исчезли локти, потом запястья, потом беспомощные кончики пальцев, Пэтси не могла сдержать рыдания. Красная волна крови, поднимавшаяся из подвала, медленно схлынула с лестницы и стала исчезать, словно ее всасывала неведомая космическая дренажная труба.

Выходя из кухни, Пэтси споткнулась. Она осторожно обошла дыры в полу, обошла и доску - причину своего падения. Сейчас в ярко освещенной луной комнате она ясно видела дверь - дверь была слегка приоткрыта, и через щель в комнату тоже проникал свет.

Пэтси вышла на дорогу. Белые от лунного света листья тихо шумели и шептались на деревьях, растущих вдоль Пур-Фокс-роад. Пэтси ждала. Она стряхнула с платья грязь и хлопья пыли, перешла улицу и подошла к своей машине. Через несколько секунд за поворотом узкой заросшей дороги показался свет фар подъезжающей машины.

Через открытое окно автомобиля Ричарда она видела их лица - три повернутых в ее сторону белых пятна. Пэтси заметила, что рука Грема висела на сделанной наспех перевязи из красного шарфа. Длинная ссадина краснела на правой щеке. От Табби исходил согревающий поток заботы и любви.

- Вы сможете вести свою машину, Пэтси? - спросил Грем. - Не хотелось бы оставлять ее здесь на ночь.

Пэтси кивнула.

- Вы уверены? - Ричард перегнулся через Табби, чтобы лучше рассмотреть ее. - Почему бы вам не доверить это дело мне?

- Ox, с радостью, пожалуйста.

- Едем ко мне, - сказал Грем, - Я думаю, никто из нас не собирается спать сегодня ночью.

5

Пэтси и Ричард уселись на старый диван. Грем повернул стоящий около столика с пишущей машинкой рабочий стул и сел к ним лицом. Он хмурился. Табби уселся по-турецки на полу перед Ричардом. Он знал, что хмурый вид Грема относится к нему и что Грем не меньше зол и на самого себя. Теперь они все знали, что произошло с каждым из них.

- Я хочу спросить тебя, Табби, - произнес Грем, - откуда ты узнал, что Пэтси в опасности? И как тебе удалось так подробно все описать, что я смог найти это место? Как это получилось?

- Я просто знал.

- Просто знал. Ха! Разве ты не понимаешь, сынок, что все, абсолютно все, что происходит, очень важно для нас - что все это фрагменты одного узора? А если мы не сможем сложить этот узор, то не сможем выполнить нашу работу!

Ты не должен ничего скрывать от нас, Табби. Если ты действительно хочешь помочь нам.

- Хочу, - ответил Табби.

Он вовсе не собирался скрывать от Грема и Ричарда, если, конечно, Пэтси не против, мысленную связь с Пэтси, но он не мог бы рассказать о той ночи, когда впервые обнаружил ее, даже Грему и Ричарду, хотя ближе них у него никого нет, не считая Пэтси, конечно. Они бы не поняли - Табби и сам не понимал, как он позволил себе отправиться с близнецами Нормана. Табби был серьезен, очень серьезен; так же серьезны были бы Ричард и Грем, если бы обнаружили, что он уничтожил Дракона.

- Докажи это мне, - сказал Грем.

- Хорошо. Ты тоже хочешь этого, Пэтси? - Она кивнула. - Хорошо. Я не знаю как вы это называете, но Пэтси и я.., мы.., мы можем...

- Телепатия, - проговорила Пэтси, - мы можем посылать друг другу сообщения.

За спиной Табби глубоко вздохнул Ричард Альби.

- Ага, - Грем улыбался, - конечно, так и должно было быть. Я знал. Знал с самого первого раза, когда увидел вас вдвоем. Вы двое одинаковы. Хорошо. Спасибо, что рассказали мне. Когда вы впервые заметили эту способность?

Табби не очень хотел обсуждать эту тему.

- Прямо сегодня, - ответил он.

- Пэтси?

- В первую ночь, когда мы четверо собрались вместе.

В ту ночь со мной произошел припадок, и я увидела голову Дракона, которая вылезала из книги.

- Нет, это не был припадок. Мы собрались вместе не случайно, мы здесь, потому что наш враг только что обрел настоящую силу и могущество. Наша битва впереди. Табби!

Ты можешь еще что-нибудь рассказать нам? Что-нибудь добавить?

Табби покачал головой.

- Что ж, позвольте мне тогда поведать вам о Черном Лете, и, быть может, вы узнаете из моего рассказа много нового. Теперь вы все, без сомнения, представляете, что случилось тогда, потому что то же самое происходит сегодня: я думаю, что Гидеон Винтер пытается повторить лето тысяча восемьсот семьдесят третьего года. И, с моей точки зрения, он прекрасно преуспел в этом. Что мы имеем? Людей, покинувших город, пожары и смерти... - Лицо Грема исказила боль. - Очень скоро поезда будут проезжать мимо Гринбанка и Хэмпстеда. Один раз машинист "забудет" остановиться, очень скоро он "забудет" остановиться вновь, а потом они просто перестанут замечать мелькающие названия станций.

Когда-нибудь при свете голубой луны, посмотрев на большую красную вывеску "Хэмпстед", они будут пытаться понять, почему при этом слове их начинают мучить угрызения совести. Но знаете, все это не имеет значения никто не будет ждать этих поездов, платформы опустеют. Город умрет, друзья мои, он уже смирился с этим.., и он уже на полпути к могиле.

И через два, пять, а может, десять лет Хэмпстед превратится в огромную гробницу...

Грем посмотрел на них и поднес руку к горлу.

- Пересохло. Нужно немного промочить его. Табби, будь добр, вынь из холодильника бутылочку пива. Пэтси, хочешь что-нибудь? Джин, может быть? Ричард? Усаживайтесь поудобнее, впереди длинный рассказ. Я собираюсь рассказать вам о лете тысяча восемьсот семьдесят третьего года и о том, что произошло между мной и мистером Бейтсом Креллом, чей дом мы посетили сегодня вечером. Пришло время поведать вам об этом, дети мои.

Табби открыл бутылочку пива и для себя.

III

ГОРЯЩАЯ РЕКА

1

- Мне было двадцать, - начал Грем, - и по возрасту я был ближе всех вас к Табби, а это кое-что значит. Я работал над первым романом - тем самым, который опубликовал восемь лет спустя. Я считал, что сюжет романа великолепен, .во всяком случае он был мне очень близок, так как меня интересовала история исчезновения женщин Хэмпстеда. Мои родители хорошо знали одну из них - Дейзи Вест. А я был знаком с ее мужем, Горасом. На самом деле он был очень мягким человеком, но с исчезновением жены его буквально подменили: он пошел в полицейский участок и набросился с кулаками на Клетцки, начальника полиции. Тот был вынужден водворить его на одну ночь в камеру. Вот во всем этом я и хотел разобраться. Как исчезновение одних людей влияет на других, как после этого изменяются их жизни.

Итак, я обзавелся небольшим блокнотом, куда стал записывать все приходившие в голову идеи; я отправлялся в далекие прогулки, стараясь держаться подальше от людей, от членов моей семьи, и писал, писал, фиксируя даже незначительные мысли. Чаще всего местом прогулок служила Рекс-роад дорога, извивавшаяся вдоль берега реки, вела из Гринбанка в город. В те дни почти вся левая сторона Рекс-роад представляла собой сбегающие к реке голые поля.

Вы могли пройти по дороге две или три мили, и река все время находилась перед вами. Я следил за движением судов и лодок, делал пометки в блокноте и не спеша шел дальше.

Проголодавшись, я усаживался на краю дороги и вынимал из рюкзака сандвич. Со мной обычно была одна или две книги, иногда маленький томик Джона Домма, иногда - Руперта Брука. Я был молодым человеком с возвышенным образом мыслей. Возвышенным. Наивным. И почти столь же способным к созданию книги (чего мне очень хотелось), как способен к этому хомяк. Домм и Руперт Брук - именно они помогли мне выжить тем летом.

Итак, однажды я сидел на обочине Рекс-роад и, поедая сандвич, рассматривал суденышки на Наухэтен. Мое внимание привлек мужчина, суетившийся на палубе неуклюжего рыболовного судна, направлявшегося в сторону Саунда.

Крупный, бородатый парень, одетый в тяжелое синее пальто и кепи, косо сидевшее на голове. По непонятной мне самому причине я почувствовал тревогу - не просто беспокойство, а именно тревогу, внутренний толчок, какую-то ошибку, сбой в общем порядке вещей. Ну, как, например, если бы я взглянул на небо, а там оказалось две луны. Да, какая-то ошибочность, не правильность была в увиденном - наверное, так можно наиболее точно сформулировать охватившие меня чувства. Я опустил книгу, во рту мгновенно пересохло. Судно скользило по течению, мужчина в кепи, стоя около каюты, облокотился на поручни и поднял голову.

Он смотрел прямо на меня, будто ему было известно, что я здесь, в этом месте, на берегу.

Грем остановился - лицо Пэтси побелело, на нем читалась тревога. Ее глаза расширились, и он понял: кого бы она сейчас ни видела, но только не их, сидящих в этой обшарпанной гостиной.

Тогда Табби сказал:

- Вы знали.

Грем посмотрел на мальчика. Лицо Табби казалось белым и холодным.

- Вы знали, - эхом повторила Пэтси.

Они видели все это вместе с ним. Он смотрел в прошлое сквозь свою память, а они - наяву, прямо сейчас.

- Да, знал, - подтвердил он, - я знал, что я вижу Дьявола. Точно так же, как вы видите его теперь.

- Бог ты мой! - воскликнул Ричард. - А ты, Пэтси?

Табби?

Они кивнули практически одновременно.

- Бог ты мой, - повторил Ричард, - я понимаю, что теперь надо бы привыкнуть к таким вещам, но все же...

- Вы видели, как мир сошел с ума, - произнес Табби.

- Тогда я был похож на вас двоих. Меня посетило своего рода видение, и это потрясло меня. Я видел, как мир почернел, или, быть может, на какие-то мгновения у меня просто потемнело в глазах, но затем я увидел, что земля окутана густым дымом и пламя покрывает всю поверхность Наухэтен. Река превратилось в сплошной огонь. Потом видение исчезло. Я вновь смотрел на старый добрый серый Наухэтен.

Неуклюжее рыболовное суденышко плыло к Саунду. И я интересовал стоявшего на палубе мужчину не больше, чем пробегающая по дороге собака.

- Но вы, наверное, почувствовали, что должны пойти вслед за ним? спросила Пэтси.

- Чтобы узнать, кто же он! - Табби закончил фразу.

- На следующий день я пришел на это же место. Ленч и блокнот были со мной, хотя я не написал ни единого слова и совершенно не хотел есть. Я был напряжен словно гончий пес. Вы понимаете, я был уверен, что это страшное видение повторится. Я не мог оторвать глаз от этого крохотного суденышка, плывшего по течению. На палубе появился мужчина. Он завел мотор, и судно прошло мимо точно так же, как и накануне. И точно так же, как и накануне, он поднял голову и взглянул на меня, стоящего на берегу, его взгляд скользнул по мне. Он был крупным, властного вида мужчиной, и я до сих пор помню этот взгляд. Судно прошло мимо.

Ничего не произошло. Я стоял, как отвергнутый проситель, и следил за тем, как оно удаляется. Я чувствовал себя опустошенным. Судно ушло, обычное рыболовное судно, таких десятки на реке. И я.., я остался стоять на берегу с открытым ртом.

- Да, вы правы, - продолжал Грем, - я был просто обязан выяснить о нем все. Позже, после полудня, я отправился на другую сторону реки. Я притворился, что мне надо передать поручение одному из рыбаков, но забыл его имя.

- ..Такой рослый мужчина, - объяснял я, - с бородой, в кепи. Его причал где-то здесь, недалеко.

Маленький тощий человечек усмехнулся и сказал:

- Это Крелл. Он имеет в виду Бейтса Крелла. - Он повернулся ко мне, и я заметил, как злорадно блеснули его глаза.

- У него поручение для Бейтса Крелла? Да? У него для тебя тоже найдется поручение, сынок. - Все засмеялись, и другой рыбак добавил:

- У него, сыночек, найдется и побольше чем поручение...

Конечно, я не понимал, что именно они имеют в виду, но одно было мне ясно: они боялись этого человека.

Ну что ж, я поджидал, пока он вернется со своим уловом.

Я не вполне понимал, что происходит, но мне казалось, что этот человек, Бейтс Крелл, каким-то образом причастен к тому событию, в результате которого я впервые увидел его, - исчезновению Дейзи Вест и всех других женщин. Крелл привел судно как раз перед закатом. Улов был невелик, и, пока он торговался о цене на треску с подошедшими перекупщиками, я спрятался за стеной дока. Он казался угрюмым, агрессивным и очень неглупым. Совершенно обычным человеком, но я знал, что обычным он не был. Мне хотелось узнать, где он живет, хотелось узнать все о его жизни. Ореол незаурядности, воспоминания о странном видении, которое я связывал с ним, привели к тому, что этот человек превратился в мою навязчивую идею.

Он отправился домой, а я пошел за ним следом, надеясь, что он не заметит меня. Он шел вдоль Гринбанк-роад, глядя прямо перед собой, размеренно шагая в ботинках на резиновой подошве, в маленьком кепи. Он шел и шел.., две мили, три. Начинало темнеть, а по сторонам Гринбанк-роад в те времена тянулись только поля и болота, нигде ни огонька.

Я крался полями, репейники цеплялись за одежду, кусты и камни рвали брюки и обувь.

Таким вот образом я выяснил, где находился дом Крелла.

И как только я его увидел, то понял, что он так же необычен, как и хозяин. Этот дом мог быть только его, только его домом.

Или, вернее, сам Крелл принадлежал ему. Я спрятался за деревом на Рекс-роад и следил за тем, как Бейтс Крелл спускается по дорожке к дому, открывает дверь и входит внутрь.

Страшная маленькая избушка сомкнулась вокруг него, как кулак. Я попятился назад, мне казалось, что домик смотрит на меня глазами Крелла. Я почувствовал неожиданный испуг. Все вокруг угрожало мне... И я бросился прочь оттуда.

Когда я прибежал домой, то терпеливо перенес взбучку от родителей; "Явился так поздно, и в таком виде!" - и принялся вновь размышлять о том, что же мне предпринять дальше. Ведь зная то - я был уверен в этом, - что я знал, я обязан был что-нибудь предпринять. Не мог же я просто написать книгу о рыбаке-убийце! Нет, я должен действовать. Ох, я думаю, что это была самая кошмарная ночь в моей жизни...

Но утром я уже знал, что я сделаю. Я должен раздобыть доказательства, которые помогут отправить Бейтса Крелла в тюрьму, а для этого тайно, среди ночи, забраться на борт судна и обыскать его. Возможно, мне удастся найти там какую-нибудь вещь, оброненную одной из исчезнувших женщин. Крелл рыбак, а рыбаки как никто другой имеют такие великолепные возможности прятать концы в воду. К их услугам Наухэтен, Лонг-Айленд-Саунд, Атлантический океан.

Он мог спрятать на борту чуть ли не половину женщин Хэмпстеда, и пока не появилась бы возможность вышвырнуть их за борт, никто на свете не смог бы обнаружить их...

Увлеченный рассказом Грем не замечал странного выражения - наполовину опасения, наполовину упрямой решимости, - появившегося на лице Табби Смитфилда.

2

- Двумя ночами позже, - продолжал Грем, - я сделал это: забрался на борт судна. И кое-что я нашел, но совсем не то, что надеялся обнаружить...

Я должен был выждать, пока не заснут родители, а потом еще и убедиться, что я их не разбудил. Вы же знаете, что такое родители! Они просыпаются от малейшего пустяка.

Так что я предпочел подождать, пока не стало далеко за полночь. Потом я тихонько оделся, бесшумно, словно привидение, спустился по лестнице, опасаясь, как бы отец не услышал и не поднял шум. Выбравшись наружу, я так осторожно закрыл дверь, что даже не слышал ее щелчка. Тихонько, на цыпочках, я пошел по дороге и, только пройдя футов пятьдесят, понесся как сумасшедший.

Я бежал не останавливаясь до самого моста. Ни одна живая душа не встретилась мне на пути - ни человек, ни машина.

Хэмпстед в те времена был совсем маленьким городком, а маленькие городки рано ложатся спать. Я летел. Я не мог бы идти спокойно, даже если бы захотел. Тело не слушалось меня, оно просто не могло идти. Боюсь, что мой топот потревожил сон кое-кого из обитателей городка, но я считал, что находки могут оказаться куда более тревожными: ведь я надеялся найти доказательства, что Дейзи Вест и другие женщины были убиты, так же как женщины в 1924 году. Когда я добрался до моста, то пробежал уже две с половиной мили и порядком устал, но мне кажется, что я даже не запыхался, до такой степени я был возбужден. Я облокотился на железные перила моста и взглянул на реку. Судно Крелла "Каприз" стояло у того же причала, что и накануне. Нигде, куда ни кинь взгляд, ни единой живой души...

Я прошел остаток пути. По дороге мне попались два ночных клуба, да парочка запоздалых посетителей прошла мимо по Риверфронт-авеню. Я отвернулся, и, полагаю, они проделали то же самое. Я поторопился нырнуть в тень между двумя домами и старался держаться поближе к реке. Вода билась об опоры моста, запах реки сейчас казался более сильным, чем днем, но, может быть, просто обострились мои чувства.

Каждая мельчайшая деталь врезалась в меня как нож.

Судно Бейтса Крелла тихо покачивалось на воде и терлось о доски причала, словно большая старая собака. Мне оставалось только спрыгнуть на палубу. Ни одной живой души вокруг. Судно, казалось, приветливо приглашало меня на борт, тихонько вздыхая, поднимаясь и ударяясь о причал. Но я колебался. Что же я собирался делать? Я оперся о деревянный борт судна... Вверх - вниз, вверх - вниз... А затем я беззвучно произнес: "Пошло все к черту" - и плюхнулся на палубу "Каприза"...

Поднялось облако пыли. Когда я оторвал руки от поручней, то увидел, что они совершенно черные. Судно Крелла оказалось грязнейшим на свете. На всякий случай я пригнулся и осторожно, под прикрытием поручней, двинулся вдоль палубы. Я не представлял, что именно я ищу. Что-то вроде сувениров, напоминавших Креллу о жертвах. Я представлял секретный ящик, наполненный женскими сумочками, перчатками, туфельками и подобными мелочами.

Неприятность, однако, заключалась в том, что на палубе я ничего подобного не обнаружил. Я полностью обошел ее, прошел вдоль и поперек, но единственное, что я приобрел в результате, - боль в спине и грязные следы на одежде, оставленные любым предметом, к которому случалось прикоснуться. Я ничего не нашел и в рубке. Единственное, что я не осмотрел, это трюм. Однако я не торопился спускаться туда по двум причинам: во-первых, после этого я провонял бы рыбой до основания, во-вторых, забравшись туда, я бы не смог услышать приближающиеся шаги. А быть застигнутым на борту "Каприза" - это последнее, чего бы я хотел себе пожелать. И вдруг, почти случайно, я увидел то, чего не заметил раньше...

Лунный свет блестел на маленькой металлической ручке совсем рядом со мной, дюймов на шесть ниже поручней. Мне показалось, что рядом с ручкой я различаю длинную прямую линию. Похоже, подумал я, на потайной шкаф Крелла, вделанный в борт судна. Да, это был он. Я уже представлял, что сейчас произойдет: нажму на дверцу, она скользнет в сторону, и разные ожерелья и кольца посыпятся на палубу.

Я собирался найти сокровища, настоящие сокровища, а чтобы избавиться от Бейтса Крелла, достаточно отнести несколько финтифлюшек Клетцки в полицейский участок - и убийца будет схвачен еще до восхода солнца.

Я схватил поблескивающую в лунном свете ручку и повернул ее вбок. Скользящая дверь мягко открылась, будто ее недавно хорошо смазали. Мои глаза чуть не вылезли на лоб: ведь я был уверен, что найду не просто охапку одежды или обуви погибших женщин, но целое состояние в драгоценностях.

Однако маленький шкафчик, встроенный в борт "Каприза", оказался почти пустым. Там стояла покрытая пятнами кофейная чашка и несколько винных стаканов. Я ничего не понимал.., совершенно ничего. Я вынул один из стаканов и принялся его рассматривать. Хрусталь был огранен в виде листьев и цветов и весил примерно столько же, сколько квадратный дюйм воздуха. Он искрился в лунном сиянии. Я немного испугался этого сверкания посреди окружающей грязи - это все равно что включить фонарь. Я поставил его обратно в потайной шкаф и задвинул дверцу. Теперь для поисков оставалось только одно место трюм. Я решил заглянуть туда, но не спускаться.

Чтобы попасть в трюм "Каприза", нужно было воспользоваться полированной доской примерно восьми дюймов шириной. Она вставлялась в отверстие, а потом действовала как рычаг, приподнимающий одну из огромных дверей. Я сообразил это, когда заметил доску, висящую на специальном крючке рядом с дверью. Я снял ее оттуда, вставил в отверстие и как следует налег на рычаг. Дверь открылась, и я чуть было не потерял сознание и не упал вниз...

Я увидел внизу море крови - да, то самое, что видели вы все. Казалось, что оно подымается вверх, доставая до самого края трюма, и вот-вот хлынет на палубу. Оно бурлило. Через мгновение мне показалось, что оно разумно. Шатаясь, я поднялся и успел захлопнуть дверь до того, как в глазах потемнело и я упал.

Но потом я, конечно, захотел убедиться, что действительно видел это. Придя в себя, я осторожно приоткрыл дверь - но на этот раз из трюма пахнуло застарелым запахом рыбы. Никакого запаха крови. Я отворил дверь пошире трюм абсолютно пуст. С меня было достаточно. Как можно быстрее я покинул судно, и, добравшись до моста, дышал уже почти нормально.

На следующий день я разработал другую стратегию. Хотя со мной произошли чертовски странные события, сдаваться я не собирался. Более того, теперь я был уверен еще больше, чем прежде, в том, что именно мистер Крелл убил всех женщин. И я собирался привлечь его к ответственности, чего бы это мне ни стоило. Так что я придумал новый план...

Я был совершенно уверен, что у него имелись сообщники - скорее всего, эти рыбаки. Ни один человек, как бы силен он ни был, не может работать один. Обычно сообщниками бывают сыновья или люди, нанятые для помощи в море и доке. Это позже привычным стало видеть подростков, снующих вокруг машин или бензоколонок на заправочных станциях. А тогда, в те давние дни, в этой части мира точно такие же парнишки крутились в поисках работы на причалах. И я был уверен, что мне удастся кое-что выведать у крелловских сообщников. Как бы не так - все оказалось значительно труднее, чем я себе представлял.

Я задавал вопросы на причалах и в доках, я спрашивал посетителей маленьких забегаловок, что стояли вдоль речного берега. Одна из них называлась "Блю-Терн". Она и до сих пор стоит на том месте. Я выдумывал самые разные истории, но то ли никто не верил в них, то ли просто никто не хотел говорить о Бейтсе Крелле. Наконец раскололась одна старая речная крыса, которую я выловил в "Блю-Терн" (после того, правда, как я влил в его охрипшую глотку примерно галлон рома), и поведала, что Крелл избивает своих помощников.

- Они все сбегают от него, - сказал он, - смываются прямо среди ночи, и я сделал то же самое. Можно быть строгим, но парни будут уважать тебя. Но ни один из них не потерпит, чтобы его били. Когда я был в их возрасте, то брал что давали и еще говорил "спасибо".

Я спросил его, знает ли он, где кто-нибудь из этих парнишек сейчас; он прохрипел, что они, видимо, так далеко удрали от Крелла, как только сумели. Может, и в другие штаты.

- Так уж и все, - засомневался я, - неужели же никого не осталось?

Он пожевал губами, молча подлил себе еще немного рома.

Это пойло называлось ромом. Но я думаю, это было несколько другое химическое соединение.

- Может, один и есть, - наконец изрек он, - парня зовут Буресс. Пит Буресс, так его зовут. Он ушел от Крелла - храбрый, как бешеный пес. Больше на причалах не показывается, да никто о нем и не скучает. Я никогда больше с тех пор его не встречал, да и никто из нас его не видел.

- А где этот парень живет? - спросил я.

- На болотах. - В глазах собеседника сверкнул мрачный огонек.

Теперь на болотах уже нет лачуг, но в двадцатые годы - как раз во время Депрессии - многие жили в домах из картона и ящиков на сырой влажной земле, недалеко от Грейвсенд-бич. Одинокие люди, питавшиеся в основном моллюсками, выловленными на берегу во время прилива. Так что я знал, где мне искать этого Буресса, но такая перспектива мне не слишком нравилась. Во-первых, могла развалиться еще одна пара обуви, и вообще, ни один человек в здравом уме не отправится в хижины на болотах. У этих одиночек свои законы. Но я понимал, что это моя последняя попытка выяснить что-либо о Крелле. Так что на следующий день после полудня я вышел по Гринбанк-роад на Грейвсенд-бич, перепрыгнул через оставшиеся после дождя лужи и болотами направился к лачугам - там их стояло штук шесть или семь, расположенных подальше от воды по направлению к Миллпонду.

Я раздумывал, к какой же из них подойти сначала, когда увидел долговязого худого мальчишку с грязными светлыми волосами. Он стоял около самой дальней хижины. Парень увидел меня и мгновенно нырнул в открытую дверь.

- Так, так, мой мальчик, - подумал я и, тяжело шагая по влажной почве, подошел к лачуге и постучал в дверь...

3

...Ему открыл испуганный парнишка лет семнадцати. Выпученные глаза делали его похожим на лягушку, и, как позднее обнаружил Грем, на лице у мальчика отсутствовали ресницы и брови.

- Убирайся отсюда, - крикнул парень, - нечего тебе здесь делать!

- Мне нужная твоя помощь, - торопливо объяснил Грем. - Я хорошо заплачу тебе, и вот, посмотри, я принес тебе кое-что поесть.

Он протянул бумажный пакет с консервными банками (бобы, ломтики мяса в соусе) и тремя бутылками пива. Парнишка неохотно взял пакет и начал копаться в нем, внимательно рассматривая содержимое. Худые руки и лицо покрывал серый слой грязи.

- Ты - Пит Буресс, ведь верно?

Парень взглянул на него так, как приговоренный к казни смотрит на тюремщика, и кивнул головой.

- Это и есть еда?

- Я пытался захватить с собой то, что тебе пригодится.

Парень снова кивнул, он выглядел совершенно остолбеневшим. До Грема постепенно дошло, что мальчишка немного недоразвит - где-то на границе между нормальным интеллектом и умственной отсталостью.

- Здесь есть и пиво, - сказал Грем.

Буресс облизнул губы и улыбнулся:

- Какая вам нужна помощь?

- Да просто несколько вопросов.

- Не выпьете немного пива?

- Нет, что ты. Оно для тебя.

Буресс порывисто отступил назад, освобождая вход в лачугу, и Грем вошел в единственную, довольно темную комнату. В ней стояла удушливая жара, и она была такой же грязной, как и ее хозяин. Пока мальчишка открывал пиво, Грем осмотрелся. Он заметил, что стены лачуги покрыты капельками воды, такие же водяные бусинки усеивали две табуретки. Влага немедленно выступила и на бутылке пива, которую парень держал в руках. Фанерный пол устилала влажная грязь. На стене висела вырезанная из журнала картинка, на которой был нарисован индейский вигвам.

- Хорошее пиво, - проговорил паренек. - Можете присесть, если хотите.

- Благодарю. - Грем старался не испугать Пита Буресса.

Тот и так явно нервничал, замирая перед ним, словно кролик перед удавом.

- Не возражаешь, если я тебя спрошу кое о чем? Ответишь?

- Вы спрашивайте, а там поглядим. - Парень сделал еще несколько глотков пива.

- Когда ты работал в последний раз?

Парнишка недоверчиво покосился на Грема, задержал пиво во рту, а затем, судорожно сглотнув, ответил вопросом:

- Кто подослал вас?

- Никто меня не подсылал. Пит. Я же сказал, мне нужна твоя помощь.

Чуть менее подозрительно, отодвинувшись в сторону, мальчишка сказал:

- Ну ладно, я работал четыре-пять месяцев назад. Это и был последний раз.

- А что это была за работа?

- Палубный матрос на рыболовном судне.

- И почему тебя уволили?

- Эй, мистер, потише. Меня не уволили, я сам ушел. А вы что, слышали, что меня уволили? Вам сказали, что меня уволили?

- А тогда почему ты ушел?

Парень совсем разнервничался, незащищенные ресницами глаза забегали по сторонам.

- Потому что со мной плохо обращались, - пробормотал он.

- Он тебя бил? Крелл тебя бил?

Казалось, что в комнате ничего не изменилось, но вместе с тем все выглядело совершенно иначе. Парень побледнел, кожа под толстым слоем грязи стала цвета снятого молока.

Даже капли воды, казалось, перестали сочиться со стен и застыли, подрагивая, на своих местах.

- У меня нет с ним ничего общего, - попытался успокоить мальчишку Грем, - я и видел его только один-два раза...

- Он ударил меня, сбил с ног, - пояснил Пит Буресс, немного успокоившись, - ох, вот потому-то я и ушел.

Он все еще не смотрел на Грема, а тот старался держаться как можно спокойнее, мягче, чтобы завоевать доверие парнишки, как иногда пытаются завоевать доверие собаки.

Грем смотрел на индейцев, нарисованных на картинке, и молчал.

- Он часто избивал меня, - наконец выдавил паренек.

Еще одна длинная пауза. И затем Пит Буресс очень негромко добавил:

- И знаете, он начал молодеть. Становился все моложе и моложе. И красивее.

- Ты считаешь его красивым, Пит? - прошептал Грем.

Парнишка кивнул. Кадык ходил ходуном на худом горле.

Глаза без ресниц впервые за все тридцать минут разговора остановились на лице Грема.

- Да, считаю. Он был ужасно красив. Иногда такие вещи могут происходить одновременно, вы понимаете, если...

У Грема на виске запульсировала вена. У него начиналась тяжелейшая головная боль.

- Я понимаю, - сказал он.

- Вы такой хороший. Вы принесли мне еду... - Пит остановился, не договаривая, как бы давая Грему возможность понять, что сам он боится выразить словами.

- Это пустяки. - Грем испытывал ужасное замешательство.

- Меня охватил ужас, когда он начал становиться молодым и красивым, Пит произнес это после второй длинной паузы. - Я все время думал, что же он сделал для этого...

- Для того чтобы выглядеть моложе? - спросил Грем.

- Что он сделал перед тем, как помолодел. У него же были такие ребята и до меня, мистер. - Пит Буресс, не отрываясь, смотрел на Грема с новым, непонятным выражением глаз - в них был и намек, и смущение, и бравада, и еще что-то таинственное и тревожное, что вызывало у Грема желание бежать. Бежать прочь из этой хибарки. Вместо этого он спросил:

- И этих ребят он тоже бил? Сколько их было до тебя?

Три, четыре?

Парень прочистил горло.

- Да, примерно так. Три. Четыре. Они бывали у него дома. Я никогда не соглашался приходить к нему домой. Он наводил на меня ужас.

- Пит, - решился Грем, - я даже не знаю, как это выразить, но.., видел ли ты что-нибудь необычное на "Капризе"?

Мальчик снова замкнулся, глаза стали напоминать глаза рептилии.

- Слушай, - сказал Грем, - я понимаю, что это звучит чертовски странно, но видел ли ты что-то вроде огромного озера крови?

Пит покачал головой.

- Ну тогда.., видел ли ты хоть что-нибудь странное, ненормальное?

Ироническое выражение, появившееся на лице мальчика, дало Грему понять, что на борту "Каприза" ничто не было нормальным.

- Может, я не так спрашиваю? Как мне спросить, чтобы ты понял? произнес Грем с отчаянием в голосе.

- Я понимаю, - ответил парень, - я понимаю, что вы хотите знать. Это то самое, что он ни за что не хотел бы, чтобы я рассказывал. Но я расскажу. Только вам расскажу.

Однажды я услыхал ужасный звук. Я заглянул в рубку и не мог поверить своим глазам. Рубка была наполнена мухами.

Тысячи, нет, миллионы мух. И в то же время я каким-то образом знал, что на самом деле их там не было. Он ударил меня, потому что понял, что я увидел их. Ему нравилось избивать меня, - эту последнюю фразу он произнес почти кокетливо.

- Ох, - только и мог сказать Грем.

- Других парней он брал к себе домой. Я не знаю, что он там еще с ними делал, но он брал их к себе домой. И никто даже не замечал.

- Не замечал?

- Они все якобы отправились в другие штаты искать работу. Но я так думаю, что больше их никто не видел.

- О Бог ты мой! - До Грема наконец дошло.

- Никто их больше не видел, - засмеялся Пит Буресс, - и никого это не заботит. Они ведь просто никто и ничто.

Так что я ушел от него и сбежал сюда, на болота. С того дня я никогда не видел прекрасного мистера Крелла.

Кокетство - это было кокетство.

Грем встал, узнав одновременно и больше, и меньше того, на что рассчитывал. Пробормотал общепринятые, не соответствующие его паническому состоянию слова прощания и вышел. Пробираясь через болото, он чувствовал на спине взгляд Пита Буресса, стоявшего у двери покосившейся хижины. Какие чувства выражал этот взгляд - этого Грем сказать не мог.

4

Дома Грем принял ванну. Он долго лежал в теплой воде.

Ему казалось, что грязь лачуги Пита Буресса въелась в кожу.

И он тер себя губкой до тех пор, пока ему не показалось, что он заблестел. Никогда прежде Грем не испытывал морального отвращения, и никогда прежде он не встречал на своем пути деградировавших людей. А Пит Буресс был несомненно деградировавшей личностью, и виноват в этом Бейтс Крелл. У Грема появилось чувство, что он заглянул в глубокий колодец, - еще один шаг, и он может упасть в него. Но он спасся.

Очень может быть, что это и явилось причиной ночных кошмаров. Три ночи Грем провел в лихорадочном беспокойстве. Ему снилось, что он спит в гробу в обитой черным бархатом комнате. Лицо, руки запачканы чем-то красным.

Его охватило желание лететь. Выбраться из этого черного гроба и лететь, лететь в черном ночном небе. В следующие две ночи сны изменились. Он видел себя спящим возле колодца в дремучем лесу. Он заметался и застонал во сне. На дне колодца жило что-то страшное, чудовищное. Кто-то, кого он не знал, взывал к нему оттуда. Но он не мог заглянуть туда - он бы не вынес, если бы подобрался к краю и заглянул внутрь.

Утром Грем просыпался с отчетливым ощущением, что ему надо вспомнить что-то давно прошедшее, заглянуть в какие-то далекие времена. Он разговаривал с родителями, смотрел в их милые, добрые, ничего не подозревавшие лица и чувствовал, что если немедленно не убежит, то сейчас же заплачет. И он убежал. Закрылся в своей комнате. Он был вежлив с ними, когда они подходили к его двери, но из комнаты не выходил. Если они оставляли у дверей еду, то он ел.

Если нет - нет. Очень скоро он ощутил, как несчастны родители, как бьются о дверь их невысказанные вопросы. Период сумасшествия, период расстройства длился четыре дня.

На пятый Грем проснулся с ощущением резкой слабости, но он зато снова стал самим собой. Две ночи он уже спал без кошмаров, и исчезло ощущение невероятной удрученности, которая, казалось, навсегда поселилась в сознании.

Он спустился к завтраку и попросил у родителей прощения. Он попытался объяснить свое поведение тем, что просто слишком усердно работал над книжкой. Но как только с завтраком было покончено, им снова овладела навязчивая идея - он отправился на Гринбанк-роад, пересек мост, свернул на Риверфронт-авеню и оказался на пристани.

"Каприз" стоял у причала, чего Грем не ожидал. Бейтс Крелл в комбинезоне и синей вязаной шапочке расхаживал по палубе между разбросанными рыболовными сетями, постепенно подтаскивая их ближе к корме. При виде Крепла Грем ощутил инстинктивный, беспричинный, сжимающий сердце страх. Он вспомнил о тех трех или четырех пареньках, которых Крелл приглашал домой и которые впоследствии бесследно исчезли. Грем не мог оторвать от Крелла взгляд и вместе с тем ни за что на свете не хотел бы, чтобы тот его увидел. Он медленно пошел назад, пока не оказался в узком проходе между рыбным базаром и "Блю-Терн". Здесь Грем и спрятался, осторожно наблюдая за тем, как Крелл возится со снастями. Мир не содрогался, река не пылала. Никаких признаков сверхъестественного. Крупный мужчина в синей вязаной шапочке, набычившись, швырял кипы сетей на палубу судна. Грем словно загипнотизированный наблюдал за происходящим. Лицо Крелла было бесстрастным и невыразительным, не более того.

Внезапно Грем обнаружил, что задыхается, хватая ртом воздух и делая частые быстрые вдохи. Маленький человечек вышел из "Блю-Терн" и с изумлением посмотрел на него, после чего ушел по направлению к причалу. Это был тот самый тощий рыбак, рассказавший о Пите Бурессе. У Грема екнуло сердце, когда он увидел, как рыбак подходит к заметно уменьшившейся кипе сетей. Человечек кивнул в направлении Грема, и Крелл приостановился. Рыбак явно что-то рассказал ему и теперь удалялся, лавируя между причалами. Крелл прекратил работу. Он стоял, опустив голову на грудь, руки в карманах комбинезона.

- Уходи, уходи отсюда, - говорил себе Грем, - он уже знает.

Крелл повернулся, поднял голову и как будто пригвоздил Грема взглядом к стене "Блю-Терн".

Грем выпрямился. Хоть он и был панически напуган, но тем не менее не мог не признать, что в обычной ситуации этот немного театральный прием был бы просто забавным.

Крелл криво улыбнулся и шагнул в сторону Грема, двинувшегося из узкого прохода ему навстречу. Они стояли в нескольких дюймах друг от друга, и Грем чувствовал исходивший от Крелла запах рыбы и пота. Они были примерно одинакового роста, и серые мутные глаза рыбака смотрели прямо в глаза Грема. В них светилось удивительное выражение сдерживаемого веселья; через несколько секунд Грем не мог понять, как они могли показаться ему серыми. И если сначала Грем ощущал угрозу, исходившую от этого человека, то чувство, охватившее его теперь, нельзя было назвать ничем иным, кроме как очарованием.

- Вы знаете, - хрипловатым низким голосом сказал Крелл, - я просто не мог не заинтересоваться.

- Да?

- Заинтересоваться, - кивнул Крелл. - Я просто не пойму, зачем вам понадобилось приходить сюда и расспрашивать обо мне. Я ведь видел вас раньше, правда? Вы сидели на берегу реки.

- Да, это был я, - подтвердил Грем.

- Ну так откройте ваш секрет. Зачем вам это? Вы же не собираетесь вкладывать деньги в рыболовные суда?

Грем испытывал миллионы самых противоречивых чувств.

Он чувствовал вспыхивающую в рыбаке жестокость. Но одновременно в нем ощущалась сила - сила уверенной в себе личности. Он действительно был личностью, привлекавшей других своим естественным стремлением оставаться самим собой. Пожалуй, любой из знакомых Грема счел бы его ужасным, но этот человек так серьезно воспринимал собственную способность внушать страх, что почти преуспел в превращении этой способности в положительное качество.

Внезапно Грем сообразил и другое: такой мужчина мог очень легко понравиться женщине.

Грем ответил рыбаку настолько правдиво, насколько мог:

- Нет, нет, конечно нет. Видите ли, я - писатель. Правда, только начинающий. Меня зовут Грем Вильяме, мистер Крелл.

- Вы пишете книги?

- Пробую писать. Когда я увидел вас в тот день на реке, вы заинтересовали меня как своеобразный типаж, как персонаж.

- Это было в первый раз, когда вы увидели меня, или во второй? - Его глаза без сомнения смеялись.

- В оба.

Крелл отступил на шаг, все еще полуулыбаясь. Он посмотрел на "Каприз", а потом на Грема.

- Значит, персонаж книги, да? Это что-то новенькое.

Книга Грема Вильямса. Знаете что? У меня появилась идея.

Я собираюсь выйти на пару часов в море, вот только закончу грузить на борт эти новые сети. Почему бы вам не пойти со мной? Вот тогда вы и решите, стоит ли вам изображать в своей книжке рыбака. А, Грем Вильяме?

Он неожиданно отошел от Грема и занялся кипой сетей.

Рыбак перетаскивал их на палубу, затем с удовлетворенным видом повернулся и погладил бороду.

- Я даже готов предложить вам стаканчик вина. Насколько я знаю, писатели совсем не против глоточка-другого доброго вина.

Грем вспомнил сверкающие в лунном свете бокалы, что стоят сейчас в пыльном шкафу на борту "Каприза". И он сказал себе: "Этот человек - убийца".

Но если его поспешно выдуманная для Крелла история - правда, то как он может не принять предложение?

Тем более если у Крелла возникли какие-то подозрения на его счет, то отказ может только укрепить их. И потом, попав на судно и внимательно изучив обстановку, он, быть может, сможет все-таки найти доказательства, позволяющие осудить Крелла.

Крелл забросил на палубу два последних тюка сетей.

- Отправляемся, - проговорил он, поднял густые брови, кивнул и улыбнулся. Издевательски галантным жестом он помог Грему подняться на борт.

Спустя несколько мгновений они уже плыли по Наухэтен.

- Как вы запоминаете, где оставляете снасти? - поинтересовался Грем. Он смотрел как раз на то самое место на берегу, где стоял, когда впервые увидел Крелла.

- Специальные отметки, - пояснил рыбак, - вы увидите их, когда будем на месте.

- Город выглядит с реки так незнакомо; мне никогда не приходилось смотреть на него отсюда. Он выглядит...

- Диким и ободранным, - вставил Крелл со своего места за рулевым колесом.

Грем, наверное, выбрал бы другое определение, но нельзя не признать, что и это было справедливым. С середины Наухэтен Хэмпстед выглядел облезлым, недостроенным приграничным городком. Задние стены зданий, казалось, вот-вот упадут в реку. Когда они прошли мимо последних домов и ряды причалов остались позади, возникло впечатление, что по берегам реки расстилаются только бесконечные болота и высокие, волнующиеся под ветром заросли камышей.

Эта иллюзия развеялась, как только "Каприз" обогнул мыс у устья реки и вошел в залив Лонг-Айленд. На холмах над частными пляжами, обращенные фасадами к береговой линии, словно цветные фонарики высились особняки Маунт-авеню, окруженные густой зеленью деревьев. Ближе, у кромки воды, виднелись роскошные городские пляжи.

- Как далеко вы собираетесь идти? - осведомился Грем у Крелла, направлявшего судно к выходу из залива.

Светлый, голубоватый туманный воздух окутывал Лонг-Айленд.

"Каприз" легко скользил по волнам, уходя все дальше и дальше от берега. Вскоре дома на Маунт-авеню казались не больше спичечных коробков. Их окружали карликовые деревья. Пляж Хиллхэвена справа от крошечных домов казался клочком синеватого дыма.

Грем увидел над водой желтый флажок, потом еще два далеко впереди, то появляющиеся, то исчезающие в волнах.

Отметки Крелла. Он собирался подойти к рубке и спросить о них у Крелла, но передумал, так как судно как раз прошло мимо первого из них, вполне хорошо различимого. Крелл не заглушил мотор. Грем снова облокотился на поручни.

А затем только интуиция - или дар, который он разделял с Пэтси и Табби еще задолго до их рождения, - спасла его жизнь. Неожиданно он почувствовал запах крови, такой сильный, как будто на палубе позади него только что зарезали целого быка.

И какое-то животное действительно стояло позади - необычное животное, чудовище. Он знал это. Оно было настолько ужасным, что только один взгляд на это существо мог парализовать движения. В воображении Грема возник образ паука размером с рубку, и он повернулся, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.

Дверь рулевой рубки распахнулась, и из нее вышел Бейтс Крелл, который держал в руке длинную деревянную палку с острым железным наконечником что-то вроде копья. Рыбак злобно смеялся и медленно приближался к Грему. Глаза под густыми бровями светились мрачным огнем. На лице Крелла были видны злобная радость, сила и жестокость.

"Меня охватил ужас, когда он начал становиться молодым и красивым", вспомнил Грем слова парнишки.

Крелл хохотал и подходил все ближе и ближе...

5

- Вот так, - рассказывал Грем, - безоружный, я стоял на палубе, и этот сумасшедший с копьем кружил вокруг меня.

Он собирался пронзить меня насквозь, распороть от глотки до пупа, а затем скормить рыбам. И это доставило бы ему больше удовольствия, чем самый прекрасный обед с бифштексами.

Грем прикрыл глаза и, сидя за пишущей машинкой, на мгновение опустил свою начинающую лысеть голову с несколькими прядями седых волос. Когда он вновь ее поднял, то его глаза стали просто огромными.

- И, казалось, ничто не могло меня спасти. Я никогда не смог бы победить Бейтса Крелла.

Он моргнул, и на какое-то мгновение Табби увидел его молодым, совсем молодым, таким, каким он был, когда стоял лицом к лицу с убийцей на борту "Каприза".

- Но я все-таки победил его. Табби знает. Табби видел, как это произошло, в первую же нашу встречу. Правда, я думаю, Табби, что ты этого еще не понимаешь.

- Я не знаю, - ответил Табби, посмотрев на Грема. - Что я видел? Я видел, как вы что-то подняли.., правда? И там что-то было?

- А что это такое? - спросила Пэтси. - Дубинка? Ох, у меня есть одна догадка.., это что-то вроде дубинки, да?

- Нет, это была не дубинка, - сказал Грем, - но это было единственное оружие, которым я мог воспользоваться, - тот самый восьмидюймовый деревянный брусок, которым открывался трюм. Я посмотрел туда, где он висел на крюке.

Он был на месте. Я отпрыгнул в сторону. Крелл замахнулся, но не попал. Это его не огорчило. Он знал, что в конечном счете доберется до меня. Маленькая деревяшка, такая, как этот деревянный брусок, не могла помешать этому. Крелл опять замахнулся, я опять отпрыгнул, схватил брусок, поднял его вверх и, держа его над головой, повернулся к Креллу, ясно показывая свои намерения. Я считал, что у меня есть шанс.

Подходя к самой трудной части истории, Грем оглядел собравшихся.

- Крелл направился ко мне, целясь копьем прямо в живот. Он произнес: "Ты ничего не знаешь, Вильяме. Ничего не знаешь". Я чуть не упал - я ударился в панику. И тут услыхал жужжание миллионов мух - моя спина прислонялась к стенке рубки и, припомнив рассказ Пита Буресса, я понял, что миллионы мух бьются в ней об окна. И тогда... - Он пристально вгляделся в лица собравшихся и увидел, что они последовали за ним, в прошлое.

- Сейчас мне надо рассказать самое страшное, - начал он, - каким-то образом... - Грема остановило выражение лица Пэтси.

Пэтси светилась словно свеча. Она все видела. Видела его триумф и радовалась этой победе так, словно это была ее собственная победа. Все это отражалось на ее лице. Он почти растворился в чувстве любви к ней, потянулся и взял женщину за руку.

- О, я знаю, у вас был меч, - сказала она. Глаза светились, глядя туда, в пятидесятилетнее прошлое. - О, Грем, у вас был меч. У вас был меч, и вы были прекрасны.

Она помогла рассказать о самом трудном; это сама Пэтси была прекрасна.

- Да, так все и произошло, - подтвердил он, - я почувствовал, что стал восьми футов ростом, почувствовал себя могущественным как Бог. И эта ерундовая восьмидюймовая дощечка в руке превратилась в меч.

Грем прикрыл глаза рукой и помолчал.

- Меч...

Голос задрожал, и Грем покачал головой:

- Я не собираюсь плакать, нет. Но, знаете, я сейчас снова переживаю ту, прошлую, жизнь.

Он вновь тряхнул головой и отнял руку от глаз, положив и ее поверх руки Пэтси.

- День изменился. Я ощущал вокруг себя сияние. Крелл издал хриплый вопль. Глаза его стали необычными - огромными, огромными, как мячи для гольфа. В них не было ни зрачков, ни белков - они были абсолютно черные, черные как вакса, с золотистым ободком вокруг - не глаза, а камни. Драгоценные камни. Он бросился на меня, издавая хриплый крик, и я понимал, что он чувствует. Такой же дикий триумф испытывал и я. Но я знал, что выиграю. Все перевернулось, и я собирался уничтожить Бейтса Крелла. Я взмахнул мечом и переломил копье надвое. Крелл вновь заорал и бросился на меня.

Грем выпрямился в кресле. Он все еще держал в своих руках руку Пэтси.

- Я вновь взмахнул мечом, зная наперед, что получится.

Казалось, меч взлетел в воздух сам по себе. Лицо Крелла находилось всего лишь в футе от моего, когда меч обрушился на него, и мне показалось, что оно раздвоилось. Передо мной возникли два лица - оба полные злобы и какой-то дикой радости. Я почувствовал, как меч рассекает их. Всю силу вложил я в этот удар. Лицо Крелла увеличивалось, раздуваясь словно воздушный шар; я ощутил, как меч рассек кости черепа, струей хлынула кровь. От удара я чуть не упал за борт. Лицо Крелла опять изменилось, став совершенно белым, верхняя часть его отделилась и упала на палубу. Он еще какое-то время постоял, а потом рухнул тоже. Мне хотелось пить. Это был момент абсолютно полного удовлетворения. Сильнейший момент моей жизни.

А потом все угасло. День вновь превратился в самый обычный, из воздуха исчезли золотистые искры, судно кружило на месте, а меч опять стал обыкновенным деревянным бруском. Кровь струилась из тела Крелла и стекала в трюм через щели в досках палубы.

Грем осторожно опустил руку Пэтси.

- Дети мои, когда в пятидесятые годы начались новые тревоги, эти воспоминания дали мне силы выжить: ведь я сражался с Дьяволом, и меня спасла неизвестная сила. Я ослабел и был вынужден сесть. Странный восхитительный миг остался позади, он уже превратился в миф. Из двух половинок того, что было человеком, на грязную палубу вытекала кровь. Меня тошнило от одной мысли об этом, но мне нужно было избавиться от тела. Я не думал о последствиях; я просто не мог представить, что кто-то может мне не поверить.

Я закрыл глаза и подхватил тело под мышки. Подтащил к борту, перебросил через поручни и услышал всплеск. "Каприз", точно верный пес, кружил вокруг того места, где ушло под воду тело хозяина. Как будто судно ждало, что он вернется. Деревянный брусок перекатывался по палубе, и я схватил его секундой раньше, чем он попал в лужу крови. Его я тоже вышвырнул за борт.

Я пошел в рубку и вернул судно на прежний курс - на какое-то мгновение мне захотелось направиться к выходу из залива, потом в океан и никогда больше не возвращаться назад. Но я развернул судно к устью реки.

Конечно, никогда раньше мне не приходилось управлять судном такого типа, как "Каприз". Справиться с рулевым управлением, с парусами оказалось нелегкой задачей. Когда я заметил огни "Блю-Терн" на берегу, я повернул к причалу и выключил мотор, надеясь на лучшее. "Каприз" стукнулся о доски пристани, как грузовик, что спустился с горы с неисправными тормозами. Я думаю, что в "Блю-Терн" слетел с полки и разбился не один стакан. Набросив канаты на кнехты причала, я спрыгнул на берег и побежал в полицию...

Однако там магическое чувство собственной правоты покинуло меня. Я сидел в кабинете Клетцки и пытался все ему рассказать - от первого взгляда на Бейтса Крелла до последнего удара "Каприза" о доски причала возле "Блю-Терн". Он смотрел на меня и думал о том, что вот сидит тут парень, немного повредившийся умом от чтения книжек, и морочит ему голову. Клетцки был хорошим шефом полиции и крепким парнем. К тому же он был еще и хорошим политиком, потому что умудрился удержаться на своей должности более тридцати лет. Но мой рассказ.., это было слишком даже для него. Мне, конечно, следовало бы немного изменить обстоятельства, сделать их более приемлемыми для туповатого полицейского, который лишь год находится в должности начальника. А я излагал ему сумасшедшую историю и видел, что Клетцки накаляется все больше и больше, пока наконец терпение его не иссякло и он не стал откровенно злым. Когда дело дошло до смерти Крелла, я сказал, что выхватил у него копье и столкнул его этим копьем за борт. Хорошо, что у меня хватило ума изложить все это именно таким образом.

- Значит, вы решили, что именно Крелл убил всех этих женщин? Всех их? И этот худенький парнишка с болота убедил вас в том, что он убил палубных матросов тоже. Трех или четырех. - Клетцки скептически посмотрел на меня, и я понял, что он считает, что, слушая мой рассказ, зря теряет время.

Но я подтвердил, что дело обстоит именно так.

- И сколько же, по-вашему, наших сограждан убил этот Крелл? Семь, восемь, десять?

- Что-нибудь около десяти, - ответил я.

- Тогда где же тела? - не выдержав, раздраженно спросил Клетцки. - Я имею в виду, где же эти мертвые парни?

А куда подевались их мамаши? Почему никто не заявил, что они пропали тоже? И какие у вас доказательства, что Крелл причастен к исчезновению женщин? Или хотя бы тех бедных женщин, которые были убиты? Есть ли у вас хоть одно чертово доказательство?

Я был вынужден отрицательно покачать головой.

- Мы даже не уверены, что вы убили этого человека с целью самозащиты и выбросили его тело за борт.

- Но я действительно это сделал, - сказал я, - вы можете посмотреть на палубу судна. Это хоть какое-то доказательство.

- Никакое это не доказательство, - проворчал он.

Могу сказать, что я провел в полиции целый день. Клетцки послал на причал сотрудника и тот, вернувшись, сообщил, что да, совершенно ясно, что "Каприз" был пришвартован самым неумелым образом, что ни один человек не заметил его прихода. Точно так же никто не видел, чтобы я отправился на нем с Креллом. На палубе в самом деле были следы крови, но это ничего не доказывало. Ведь в 1924 году еще не знали тестов идентификации групп крови, которые известны сейчас.

Наконец, хотя Клетцки прямо ничего не говорил, я начал кое о чем догадываться, и это помогло понять причины его раздражения. Дело в том, что многие мужчины города жаловались на Бейтса Крелла. Им казалось, что он осаждает местных женщин - их жен и дочерей. Кое-кто подозревал, что Крелл по ночам развлекается с женщинами на борту судна.

И до меня начало доходить, что я, мягко говоря, несколько спутал Клетцки ход расследования, хотя начать настоящее дело против Крелла он все равно бы не смог: все, что имелось против рыбака, это весьма неопределенные подозрения считавших себя обманутыми мужей.

К концу ночи мне стало ясно, что Клетцки почти готов поверить в то, что я убил Бейтса Крелла, но он не собирается арестовывать меня за это. Он просто хотел представить дело так, что я вроде бы и не приходил к нему, что я просто молодой начинающий писатель со слишком сильным воображением. И в то же время он собирался выждать и посмотреть, прекратятся ли исчезновения и убийства людей. Довольно жестокое правосудие, но он считал, что оно лучше, чем вообще никакое. Меня отпустили домой, не предъявив никакого обвинения, и дома я сжег все заметки и записи. Смерти прекратились. А то, что произошло со мной в заливе Лонг-Айленд, все больше и больше представлялось лихорадочным ночным бредом, плодом моего воображения.

С начальником полиции Клетцки я не встречался вплоть до 1952 года. Прошло 28 лет. За это время я впал в немилость, часто прикладывался к бутылке, положение мое в городе было более чем шатким. Большинство земляков считали, что сенатор Маккарти счел бы мой образ жизни антиамериканской деятельностью. Не говоря уж о Марти Дизи.

Я подумывал о возвращении в Англию, пока еще паспорт оставался действительным. Только один человек в городе относился ко мне доброжелательно. Это был Джон Сэйр.

Джонни знал, что я не коммунист. Он знал, что для меня левые представляют просто лучшую компанию... Черт побери, мне с ними было просто более интересно, чем с обычными республиканцами округа Патчин начала пятидесятых годов, с их костюмами-тройками и рецептами коктейлей из первосортного бренди. Джонни пригласил меня на обед в Загородный клуб, где каждый мог увидеть меня с ним, а его со мной.

Мы вместе собирались съездить в Лондон на его день рождения - они с женой должны были отправиться туда через несколько дней, и я собирался вскоре последовать за ними.

Но Джонни хотел, чтобы весь Хэмпстед видел его отношение ко мне. И в конце того вечера, впервые за 28 лет, Клетцки заговорил со мной.

Сколько времени прошло, никто, кроме такой старой перечницы, как я, не помнил его прозвища - Гвоздь. Со времени Второй мировой войны Клетцки больше не занимался плотницким делом и был только начальником полиции. Он обзавелся толстым животом, а лицо покрылось сетью морщин. Но он помнил меня. Я понял это по его взгляду.

Он помнил тот день в полицейском участке и всех погибших женщин. А когда мы вместе стояли над телом Джона Сэйра, одного из лучших людей, когда-либо живших в этом городе, мне показалось, что я слышу обращенный ко мне вопрос:

"Что это с вами?".

На следующий день мы отправились в офис Джонни - я, его вдова, Клетцки и маленькая рыженькая журналистка "Газеты" Сара Спрай. Та, что ведет колонку светской хроники. Я пошел туда, чтобы поддержать Бонни Сэйр. Клетцки не пришел в восторг от моего присутствия, но он не мог отказать вдове. Сара Спрай первой заметила блокнот Джонни.

- Знает ли кто-нибудь из вас этих людей? - спросила она.

Клетцки и я склонились над столом, рассматривая записную книжку, и оба заметили это имя. Бейтс Крелл. Я вздрогнул, как от удара. Клетцки не произнес ни единого слова.

Он просто вышел. И я даже не успел спросить его, знакомо ли ему второе имя. Сара Спрай все время повторяла:

- Что это значит? Значит ли это что-нибудь?

Ее голос раздражал меня точно так же, как раздражает скрежет железа по стеклу. Но я понимал, что она прежде всего журналист, это ее работа задавать вопросы. В конце концов, она была одной из первых, кто нашел тело Джона.

Но я не мог ответить ей. Я вышел, чтобы поговорить с Клетцки, но он уже ушел.

6

- После эпизода между мною и мистером Креллом я заинтересовался историей города, - продолжал Грем. - Я не очень отчетливо представлял себе случившееся, а спустя две или три недели мне стало казаться, что вообще ничего не произошло. Все больше и больше это представлялось лишь ночным кошмаром. Я уходил на причал, подолгу смотрел на "Каприз" и пытался убедить себя, что я вовсе не сумасшедший, каким хотел представить меня Клетцки. И доказательством моего психического здоровья является то, что Бейтс Крелл исчез навсегда. Его судно стояло здесь, все больше покрываясь пылью и грязью, пока через шесть месяцев город не продал его в уплату за налоги.

Была еще одна причина моего интереса к местной истории. Когда исчезла Дейзи Вест, я случайно услышал, как мой отец говорит что-то моей матери о Черном Лете. Он немедленно замолчал, как только заметил, что я прислушиваюсь, но это выражение застряло у меня в голове. Черное Лето.

Вы знаете, что у меня было собственное Черное Лето. А потом у меня возникло предчувствие - одно из тех предчувствий, когда вы не можете доказать, что правы, и в то же время абсолютно уверены в этом. Я был убежден, что с Хэмпстедом всегда что-то было не в порядке, что Хэмпстед самое подходящее место для Черного Лета. Я начал копаться в старых газетах и в "Истории Патчина", а потом добрался до самой Дороти Бах... Я до сих пор изучаю все это. Один агрессивный молодой человек, сноб из Исторического общества, как раз сегодня дал мне довольно интересные сведения...

Ричард не удержался:

- Что же там произошло, Грем? Из того, что вы рассказали, я понял, что наш городок каким-то образом сводил в могилу своих жителей...

- Безусловно так, - подтвердил Грем, - и поэтому Хэмпстед умирал вместе со своими жителями: ни почты, ни дилижансов, ни отправляющихся в плавание судов. Ни торговли, ни деловой активности, которые делают город живым.

Но я начал не с этого. Как и нынешним летом, я начал с серии жестоких убийств. Тогда Дракон стал более могущественным - это было явно его лето. Именно тогда произошел ужасный пожар на Милл-лейн. Там, где этим летом погибли пожарные из трех городов. Подумайте хорошенько!

И примерно за сто лет до Черного Лета солдаты Гендала Трийона с помощью наших местных ребят сожгли дотла большую часть Гринбанка и Хиллхэвена. Иначе говоря, каждые сто лет здесь случался огромный пожар - произошло три таких пожара. В Черное Лето в каждой семье погибло по меньшей мере по одному человеку, а этим летом на наши жизни совершено самое серьезное покушение. Я думаю, что Дракон становится особенно сильным и голоден хотя бы один раз в сто лет...

Они смотрели на Грема, припоминая те дни, когда Дракон покушался на жизнь каждого из них. Самым задумчивым выглядел Табби Смитфилд, которого события того дня оставили сиротой. Парень с трудом глотнул немного пива и теперь стоял, наклонившись вперед, с крепко сжатыми челюстями.

- А что находилось на Милл-лейн в тысяча восемьсот семьдесят третьем году, - спросил Ричард, - жилые дома?

- Хлопковая фабрика, - сказал Грем. - Королевская хлопковая фабрика. Она занимала целый полуостров. Королевская хлопковая фабрика не была самой большой в стране. Хлопковый бизнес в Хэмпстеде шел не очень-то хорошо, но тем не менее "Королевский хлопок" составлял важную часть жизни города... Завод давал работу сотням людей, и если бы все сложилось удачно, то он мог бы изменить Хэмпстед, превратить его в совершенно другой город. Ведь что мы представляем собой сегодня? Просто нью-йоркская спальня. А могли бы вырасти в самостоятельный город, город, зависящий только от себя, от своих достижений. Понимаете, что я имею в виду? Когда "Королевский хлопок" в тысяча восемьсот семьдесят третьем году сгорел дотла, Хэмпстед лишился будущего.

Грем встал, почесал спину и сделал несколько бесцельных шагов к столу, потом назад и снова обернулся ко всем лицом.

- Никто так и не сумел узнать, отчего возник этот пожар. Или как случилось, что, начавшись, он так стремительно распространился. Это была настоящая загадка, друзья, и она осталась неразрешенной и по сей день. На хлопковой фабрике не было никаких печей, только камины в кабинете управляющего, но в июне все они были холодны как лед.

Поджог? Никто не знает этого.

Грем потрогал покрытое синяками и ушибами лицо. Он выглядел неестественно бледным, и казалось, что рассказ отнял у него все силы и энергию. Даже звучный голос стал приглушенным и усталым.

- Предполагалось, что завод принесет Хэмпстеду процветание, но вместо этого он разорил его. Сначала загорелись болота, затем огонь перекинулся через реку и охватил все дома Гринбанка и Хиллхэвена. Местность превратилась в необжитую землю, какой она была во времена Трийона и его солдат. Но огонь двинулся и в другом направлении, уничтожив посевы и дома на том месте, где сейчас находится Загородный клуб. Город был разрушен. Ему перерезали глотку. Сотни людей погибли... - Грем повернулся к окну, как будто видел там смеющегося над ними призрака.

- Но даже это еще не было худшим, что может произойти с Хэмпстед ом...

Грем подошел к кофейному столику, стоявшему около трех слушателей, и взял небольшую книжку в сером переплете.

- Половина людей нашего города собрались и уехали.

Многие из них бросили все, что имели. Я думаю, что они почувствовали что-то.., что-то вроде мурашек по коже или внутренней дрожи. Они хотели выбраться отсюда. - Грей печально и глубоко вздохнул.

- Они знали, что худшее еще впереди.

- И мы знаем, что это худшее пришло, мы уже увидели его. Ричард увидел. Я увидел на дне оврага. Табби слышал, как оно позвало его. Пэтси... - На лице Грема отразилось страдание. - Пэтси увидела, как оно приближается к ней, и только Табби смог спасти ее. - Он покачал головой. - Те, кто покинул город, поступили правильно. Огромную ошибку допустили те, кто остался. Разрешите мне рассказать вам об этой книге.

Он поднял ее:

- "Любопытный путешественник" Стефана Поллака.

Если его еще помнят сегодня, то благодаря одному роману "Ужас". Он входит во все антологии. Вашингтон Ирвинг после встречи с Поллаком написал "Легенду о Сонной лощине". Настоящее место действия "Легенды" не Территаун, Нью-Йорк или какой-то другой город. Нет, действительное место действия этих событий - Коннектикут. Здесь, согласно Ирвингу, родился и жил Икабод Крейн.

Ричард Альби поднял брови. Какое-то мгновение казалось, что он улыбается.

- Да, Ричард. Икабод Крейн. Одно из видений Маунтавеню. Его показали именно вам, потому что только вы один из всех нас и могли узнать его. Дракон развлекался.

Грем развернул кресло и сел в него.

- В одной из глав этой книги Поллак описывает путешествие в дилижансе из Нью-Йорка в Нью-Хейвен летом тысяча восемьсот семьдесят третьего года. Я хотел бы зачитать вам несколько абзацев. Это не займет слишком много времени.

Он открыл книгу и начал читать.

"Мои компаньоны в дилижансе начали проявлять признаки нервозности и беспокойства, как только мы стали приближаться к Хэмпстеду. Это была очаровательная деревушка, удачно расположенная на живописном побережье Коннектикута, но несколько месяцев назад полностью сгоревшая от ужасного пожара.

Мои спутники - добропорядочные американские граждане, любители эля и обладатели благословенного крепкого здоровья, отличных зубов и присущего республиканцам отсутствия избыточной впечатлительности - обнаружили, что не могут вынести даже упоминание о Хэмпстеде, а уж тем более они были не в состоянии смотреть на него. Занавески дилижанса по их просьбе задернули так плотно, насколько это было возможно.

Вскоре мы въехали в это несчастливое место, в этот Хэмпстед. Все разговоры в дилижансе затихли. Две ехавшие со мною женщины с выражением страдания закрыли глаза, а их мужья не отводили взгляда от невидимого горизонта. Все четверо смертельно побледнели. Постепенно я осознавал, что моих спутников парализовал страх.

Чем больше нарастал охвативший их ужас, тем больше увеличивалось мое любопытство. Что ради всего святого могло вызвать такой сверхъестественный страх в этой прибрежной деревушке? Я решил сделать щелочку в занавеске и рассмотреть местность повнимательнее. Дилижанс двигался вдвое быстрее обычного, а мы пятеро были наглухо закрыты внутри.

Как только я оказался у окна, я приподнял занавеску и выглянул наружу. Одна из женщин застонала, и ее муж угрожающе поднял руку. Я опустил занавеску и успокоил его. Скорость дилижанса все увеличивалась и увеличивалась. Все мы начали дышать спокойнее, только когда пересекли границу Патчина.

Двумя ночами позже в моем временном жилище в университетском городке Нью-Хейвен я принял решение отложить намеченную встречу и задержаться в этом месте. Меня увлекло создание сказки. И на протяжении нескольких лихорадочных часов я набросал план романа "Ужас"".

Грем закрыл книгу.

- Он посмотрел на Хэмпстед и через две ночи начал создавать роман "Ужас". Кто-нибудь читал его?

- Я читал, - ответил Ричард. - Я читал его в старших классах. В нем рассказывается о человеке, которому казалось, что он живет в городе, населенном одними мертвецами.

В колледже один их моих преподавателей утверждал, что Поллак находился под сильным влиянием Джеймса Джойса.

- Что мог увидеть Поллак за несколько секунд? Мне кажется, я знаю; думаю, что и вы тоже знаете. - Грем оглядел каждого из них.

- Скорее всего, он увидел или решил, что увидел, двигающиеся по улицам трупы. Потому что, по моему мнению, именно это тогда происходило в Хэмпстеде. И именно это происходит в нем сегодня. Ты сомневаешься, Ричард?

Ричард покачал головой.

- Я уже не могу сомневаться в этом после событий вчерашнего вечера.

- А вы, Пэтси? Табби?

Пэтси ответила:

- Я - нет, я полностью согласна с вами.

Табби просто кивнул в знак согласия с Ричардом и Пэтси.

- Это Дракон, и Дракон в самом расцвете своего могущества. - Грем встал. - А сколько это, черт побери, сейчас времени? Четыре сорок. Поздновато для такого старика, как я. Вы, мои друзья, должны разрешить мне лечь, да поскорее.

Правда, до этого мы должны решить, как нам изменить условия нашей жизни. Мы просто не можем себе позволить и дальше жить врозь, далеко друг от друга, как вы считаете?

Нам нужно что-то придумать...

- Можно спросить? - Это был Табби.

Грем кивнул.

- Почему в какие-то годы Дракон становится более могущественным? Вот как сейчас?

- Полагаю, что знаю ответ. - При этих словах Грем подошел к столу и выключил лампу. Гостиная немедленно заполнилась тенями. - В наших семьях в прошлом хотя бы один человек работал на "Королевском хлопке". И члены наших семей, ну хотя бы по одному в каждой, остались в Хэмпстеде во время того Черного Лета. Они остались сражаться с Драконом. И в конце концов они окружили его и убили. - Он скрестил руки на груди. - Но никогда Дракон не был так силен, как сейчас. Мне неприятно, мне горько то, что я сейчас скажу, но я думаю, что это МЫ сделали его сильнее.

- А Дракон всегда мужчина? - спросила Пэтси.

- В книге Дороти Бах упоминается женщина по имени Эстер Пул, которая была заключена в Кенделл-Пойнт в тысяча восемьсот двенадцатом году "за вопиющие прегрешения". Так что я не думаю, что Дракон всегда мужчина. И еще я считаю, что он истребляет нас до тех пор, пока мы это ему разрешаем.

Все поднялись с мест. Табби подошел к Ричарду. Пэтси одиноко стояла в стороне около столика с пишущей машинкой.

Грем открыл дверь и выпустил Ричарда и Табби из дома.

Какое-то мгновение он смотрел им вслед, а потом повернулся к Пэтси.

- Я бы не хотела, чтобы вы сочли меня нахальной, - сказала она, - но разрешите мне сегодня остаться здесь.

Она улыбнулась ему, но лицо ее выглядело усталым, усталым до изнеможения.

- Как вы думаете, найдется у вас лишняя кровать для меня где-нибудь в библиотеке?

Грем улыбнулся в ответ.

- Да, одна найдется, она погребена под кипой книг. И как раз через холл от меня. У вас даже будет собственная ванная. Я сейчас принесу простыню и наволочку. Вы просто опередили меня, я собирался просить вас остаться.

- Я, скорее всего, не вынесла бы, не смогла бы остаться в доме одна, особенно после сегодняшнего.

- Вам ни в коем случае не следует оставаться одной где бы то ни было, сказал Грем, - да и никому из нас не следовало бы. Это слишком опасно. Мне нужно было знать, что случится в ту самую первую ночь, когда мы отправились к камню. На самом деле я уже знал, просто никак не мог поверить. - Пэтси неожиданно зевнула. - Ой-ой-ой! Скорее идем наверх. Но я хочу дать вам еще один маленький совет.

Ладно?

Она склонила голову набок:

- Валяйте.

- Если вы услышите, что сегодня ночью кто-то будет стучаться в вашу дверь, не впускайте его.

Пэтси засмеялась и обвила руками шею Грема.

IV

НА ДНЕ ЗЕРКАЛА

1

Во вторую неделю августа, когда Табби Смитфилд готовился по примеру Грема Вильямса напасть в одиночку на Дракона, произошли два, казалось бы, не связанных между собою события, каждое из которых могло быть опасно для жизни всех жителей Хэмпстеда, Хиллхэвена и Патчина. Эти на первый взгляд не имеющие отношения друг к другу события - сообщение доктора Чейни о "Доббин-синдроме" и пресс-конференция доктора Теодора Вайса и доктора Вильяма Пирса в баттской гостинице - на самом деле были тесно связаны между собой. Хэмпстед и другие города продолжали жить так, словно ничего не случилось. Что лишний раз подтверждало их сумасшествие (если только такое подтверждение еще было необходимо).

Дюжина еще живых прокаженных, устав прятаться в опустевших, покинутых домах, нашли пристанище в Йельском медицинском центре. Там доктор Чейни, наблюдая течение болезни, разработал совершенно блестящую систему поддержания их жизней. Чейни изобрел хитроумную конструкцию из вспенивающейся пластмассы, приспособленную к меняющимся потребностям пациентов. Когда больные находились в последней стадии заболевания, их окружали особого рода поддерживающим приспособлением из плотной, но гибкой резины. Доктор Чейни считал, что вполне готов объявить о появлении "Доббин-синдрома" в более значительном издании, чем "Ланцет". Последний, наверное, тянул бы с публикацией статьи и дальше, если бы не умер сам Доббин, именем которого и было названо это заболевание. Доктор Чейни пригласил в Нью-Хейвен журналиста медицинского отдела "Нью-Йорк тайме" и, отправившись встречать его на вокзал, прихватил с собой кожаную папку с двенадцатью большими цветными фотографиями, для того чтобы немного подготовить газетчика к тому, что ему предстояло увидеть. Можно смело сказать, что за все время работы никогда ничто так не поражало журналиста, как вид Пэта Доббина, вернее, того, что от него осталось, содержащегося в специальном контейнере, напоминающем маленькую розовую ванну.

Тед Вайс и Билл Пирс прочли статью журналиста на экране компьютера в Монтане. После исчезновения и предполагаемой смерти генерала Ходжеса их отдел был сокращен, в нем остались только они и секретарь. Шестнадцать дней назад демонтировали лабораторию, научных сотрудников перевели на другие заводы и установки "Телпро" или устроили на работу в различные университеты страны. Вайс и Пирс следили за демонтажем и полным уничтожением проекта, возглавляемого ими около двух лет, увольняли сотрудников, осторожно и бережно разливали по бутылям и надежно закупоривали все оставшееся вещество ДРК-16. При этом они ясно понимали, что ДРК-17 им уже не удастся создать никогда. На восьмой день их пребывания в опустевшей лаборатории грузовик "Телпро" с одетым в гражданское сержантом за рулем увез обложенные мягкими прокладками огромные контейнеры. Вайс и Пирс, тщательно упаковав, собственноручно уложили в эти контейнеры бутыли с ДРК-16.

Сержант привстал на колесо и прикрепил к контейнеру табличку "Детали станков и оборудования".

Они стояли около ворот и следили за грузовиком, свернувшим по пыльной дороге к шоссе. Расстояние уменьшало размеры грузовика, и он казался совсем маленьким.

- У вас есть какие-нибудь предположения по поводу дальнейшего использования этого вещества? - спросил Билл Пирс у начальника.

Определенные соображения у Вайса имелись:

- Я собираюсь выпить. Они положат все это в контейнер, потом в еще один и в конце концов сбросят в море, надеясь, что эта штука так и пролежит вечно на дне. Но сообщения об этом вы не найдете.

- Удастся нам получить другой заказ, как вы думаете?

Грузовик был еще отлично виден и походил на игрушку размером со спичечный коробок.

- А как вы сами считаете? - Губы Вайса пересохли и потрескались, обнажив передние зубы, грязные от налипшей пыли.

- Я бы сказал, что у нас есть шанс.

- О, да! Особенно если Ходжесу удастся воскреснуть, - он провел языком по зубам.

- Помните Лео, а? Я надеюсь, что этот сукин сын получил то, что ему причиталось.

И вот еще через восемь дней их существования в заточении и забвении Пирс удивленно вскрикнул, прочитав на дисплее выдержки из последнего выпуска "Нью-Йорк тайме".

Вайс взглянул на него через открытую дверь кабинета, где он часами просиживал во вращающемся кресле.

- Они нашли Ходжеса? - лениво поинтересовался он.

- О Бог ты мой! - вскричал Пирс. - Скорее идите сюда и сами посмотрите!

Вайс, потягиваясь и пошатываясь, подошел к экрану. Но после первых абзацев статьи, написанной молодым репортером о Пэте Доббине и других, лень и усталость мгновенно улетучились. Он всегда помнил о стонах и страданиях Тома Гая за стеклянной стеной. И сейчас с новой силой они возникли в памяти благодаря зеленым буквам, мерцающим на черном экране компьютера.

- Ну что? Это действительно случилось. Разве я не предупреждал, а? - Он потер глаза и наклонился поближе к дисплею, как будто это могло изменить появившиеся на нем слова.

- Что будем предпринимать? - спросил Пирс. - Мне кажется, я знаю, что собираюсь делать. И я сделаю это, даже если вы не согласитесь со мной.

Вайс посмотрел на него, и на какое-то мгновение в его взгляде промелькнул страх.

- Вы предвидите последствия? Не так ли?

- Нет, не предвижу. Ни я, ни вы. Но я думаю, что мы слишком долго бездействовали, сидя здесь. Я считаю, мы должны пригласить этого журналиста, его издателя и всех, кого сможем, и начать говорить правду.

Вайс опять провел языком по зубам и посмотрел на светящийся экран компьютера.

- Что ж, кажется, я с вами согласен.

Предвиденные доктором Теодором Вайсом последствия появились немедленно после импровизированной пресс-конференции в "Бест Вестерне", на окраине Батта: он и доктор Вильяме были уволены и через полчаса их уже допрашивали в полицейском участке штата Монтана по переданному телексом требованию полиции штата Коннектикут.

Пресс-конференция протекала еще более бурно, чем можно было предполагать: телевизионные камеры буквально материализовались из воздуха, репортеры выкрикивали вопросы во всю силу голосовых связок, кто-то постоянно вбегал в помещение с наушниками на голове и новыми вопросами на губах.

- Каково это чувствовать, что вы убили всех этих детей? - спросила женщина в темных очках и коричневом пиджаке из оленьей кожи.

Вайс сглотнул. Он крутил в руках сигарету, хотя вообще никогда не курил.

- Этот факт, - сказал он, пытаясь честно отвечать на вопрос, - этот факт позволил мне и доктору Пирсу считать, что наша работа не имела отношения к трагедии в Коннектикуте. Результаты наших исследований были резко ограничены и действительно очень далеки от всего происходящего там. Я имею в виду утопившихся детей. - Он побагровел. - Я до сих пор не верю, что наше вещество может иметь какое-то отношение к подобным вещам. Согласен, что это звучит шокирующе, но у наших подопытных мы никогда не наблюдали склонности к самоубийству - ни к индивидуальному, ни к массовому.

- Кем были ваши подопытные? Приматы? - выкрикнул из задних рядов мужчина в мятой рубашке.

- Нет, мартышки, - сказал Вайс, - Мы наблюдали среди них очень высокий процент неожиданных мгновенных смертей. От пяти до восьми процентов, в зависимости от категории ДРК.

Аудитория буквально взорвалась шквалом вопросов, но Вайс ответил на единственный, который ему удалось расслышать.

- Да, я должен признать, что ДРК несет ответственность за определенную часть смертей в этом регионе в день аварии.

Билл Пирс встал. Он увидел входящих в помещение двух полицейских.

- А что теперь делать Хэмпстеду? - мужской голос прорвался сквозь новый взрыв шума, вызванного последним заявлением Вайса.

- Окружить себя непроницаемой оградой, - ответил Пирс.

Это была только первая из десятка пресс-конференций, связанных с событиями в Хэмпстеде и ДРК. Пресс-секретарь "Телпро" провел одну, потом вторую, потом третью, потом еще и еще. И на каждой он отрицал то, что именовал "голословным утверждением"; он защищал доклад, сделанный генералом Ходжесом, и обещал дать подробный отчет о событиях. Но фактически он не говорил ничего. Пресс-секретарь Пентагона выступал лишь дважды, но сказал не больше. Родители Гарни Вашингтона, одного из трех погибших молодых людей, провели пресс-конференцию в гостиной собственного дома и обвинили ученых "Телпро" в расизме.

Секретарь Министерства обороны в ответ на вопросы о хэмпстедской трагедии сказал:

- К счастью, мы в состоянии доказать свою полную непричастность к этому.

Ежедневные многолюдные демонстрации перед зданием "Телпро" вынудили нью-йоркскую полицию выставить кордоны перед подъездом к зданию, чтобы не создавать помех движению пешеходов по Пятьдесят девятой Восточной улице. В Сенате был создан специальный подкомитет, который потребовал у "Телпро" грузовики с папками и документами и тут же утонул в них. Бесконечно повторяя одну и ту же историю на протяжении недель, доктора Вайс и Пирс привлекли к себе внимание двух продюсеров. Журнал "Тайм" печатал постоянную колонку "Странные события в округе Патчин". "Ньюсуик" вопрошал: "Что делается в Хэмпстеде?"

"Может ли ДРК создать убийцу?" - интересовался "Ньюсдэй". Как и предсказывал Грем Вильяме, проходящие поезда больше не останавливались на платформах Хэмпстеда, Гринбанка и Хиллхэвена. С тех пор как Пэт Доббин пожалел людей, доведенных до отчаяния настолько, что они толпились на платформах даже по субботам, - стало уже просто некого жалеть. Поезда мчались мимо опустевших станций.

Порой какой-нибудь человек, причем не обязательно один и тот же, появлялся на том месте, откуда он привык уезжать на Центральный вокзал Нью-Йорка. Костюм застегнут кое-как, волосы растрепаны, он сам не в состоянии объяснить, что он, собственно, здесь делает. Этот растерянный человек потирал синяки и ушибы на лице, нащупывал языком выбитый зуб, у него имелись смутные воспоминания о какой-то драке на стоянке автомобилей в Киддитауне (или в баре Норманда, или возле кассы в Гранд-Юнион), но он совершенно не мог припомнить ни из-за чего началась драка, ни как она закончилась. Человек этот бешено носился по станции, он мог спрыгнуть на рельсы и копаться между шпалами, а мог ни с того ни с сего раздеться догола, бессмысленно хохотать или бросить чемодан в окно вокзала... Но, что бы он ни делал, шум, гром, блеск конройского экспресса, пролетающего мимо станции, пугал его до смерти.

Грем Вильяме не предвидел, что полиция штата заблокирует для Хэмпстеда и Патчина все въезды и выезды на шоссе. Но он мог бы предсказать заранее, что результат такой изоляции от штата будет почти незаметен, во всяком случае для самих городов. Жители Хэмпстеда больше не могли уехать в Нью-Йорк на машине, разве что по шоссе № 1 добраться до полицейского поста в дальнем конце Патчина, а там получить разрешение на выезд за границу округа. Но им давно уже не хотелось никуда выезжать - ко времени пресс-конференции Вайса все те, кто хотел уехать, уехали. Те же, кто остался, имели достаточно забот, чтобы еще и посещать Нью-Йоркские магазины.

Даже для самых жестоких и безумных, даже для подростков, находивших дикую радость в разбрызгивании бензина по стенам деревянных домов и швырянии туда горящих спичек, даже для них Хэмпстед превратился в источник всевозможных страхов и угроз. Как будто все они стали и сами тайными "прокаженными", за которыми охотились, чтобы уничтожить их. Жители Хэмпстеда слышали по ночам странные голоса, доносящиеся с чердаков их домов или раздающиеся под окнами спален. Голоса казались почти знакомыми: вот-вот - и ты узнаешь говорящего... Но нет, сознание противилось узнаванию. Даже самые смелые, самые отчаянные тщательно запирали на ночь двери домов, и не только домов, но и спален. Проходя по обсаженным деревьями улицам, люди старались смотреть только прямо перед собой; играя в гольф, молчаливо избегали определенных тропинок, потому что появились места, в которых человек начинал чувствовать себя очень странно, и надо было просто держаться подальше от таких мест.

Все больше и больше дыр появлялось в ткани повседневной жизни, дыр, которые ранее заполняли люди. Арчи Монаген и его солидный партнер Том Флин в последнюю неделю июля перестали приходить в контору. Их секретарши, наоборот, продолжали приходить на работу до тех пор, пока они не отпечатали последний земельный контракт, не сняли копии с последнего завещания, не заполнили последний банковский депозит. После этого они решили посмотреть, что делается в конторах других юридических фирм. В офисе фирмы "Шабин, Шулер, Линк, Фаин и Макфили" секретарши притащили телевизор и целыми днями смотрели мыльные оперы и спортивные соревнования. Время от времени кто-нибудь отправлялся в лавку деликатесов купить что-нибудь вкусное. Шабин и Фаин уехали из города в начале июня, Шулер неделей позже, Линка нашли убитым при так и не выясненных обстоятельствах возле ресторана "Фрамбуаз".

Тело Макфили обнаружили позднее на том же самом месте поля для гольфа, где были найдены тела Арчи Монагена и Тома Флина. Так что неудивительно, что женщины чувствовали себя вместе увереннее и им нравилось проводить время в компании друг друга.

Вокруг дома Крелла на Пур-Фокс-роад начали сохнуть растения. Никто этого не замечал, а потому и не доискивался до причин, но дикие яблони и одуванчики, дикий тмин и полынь начали увядать, морщиться и чернеть. На Кенделл-Пойнт растения тоже умирали, и порой казалось, что сама земля выдыхает какой-то грязно-серый дым - но, может быть, это был обычный туман.

2

Озабоченный Табби Смитфилд шел в лучах предвечернего солнца вниз по Бич-трэйл. Прошло три дня с той долгой ночи в гостиной дома Грема. Все эти три дня Табби мучился, пытаясь принять трудное решение, но пока еще ничего не получалось. Мимоходом он сорвал с дерева и прикусил маленькую веточку. Он боялся, что из-за нерешительности и неуверенности скажет слишком много. А ему бы не хотелось обсуждать то, что было на уме, пока он сам окончательно не определится. Более того, он желал бы обсудить решение с Пэтси, с одной лишь Пэтси, еще до разговора с двумя остальными. Немного удачи - и все может оказаться позади, и тем двоим уже не понадобится вмешиваться. Табби понимал, что ни Грем, ни Ричард никогда не допустят, чтобы он выступил против Дракона в одиночку.

Достигнув Бич-трэйл, Табби свернул налево. Он оглянулся через плечо и побежал через Маунт-авеню. Его охватило безотчетное, почти животное желание поскорее проскочить мимо осыпающихся, почерневших домов. После нескольких секунд блаженства от быстрого и бездумного бега он снова перешел на шаг. Мгновение спустя Табби вновь посмотрел назад, через плечо. Перед ним во всю длину расстилалась мягко изгибающаяся, спускающаяся к Грейвсенд-бич Маунт-авеню, обсаженная дубами. Табби остановился.

Сунув руки в карманы светло-коричневых джинсов, он внимательно всматривался в старые деревья, пытаясь убедиться в том, что никто не прячется за их толстыми стволами. Наконец он пожал плечами, повернулся и направился к своему родному дому.

Но упорное, постоянное ощущение, что кто-то крадется за ним, не оставляло его, хотя, как бы внимательно он ни смотрел вокруг, он видел только разбитую пыльную дорогу, старые массивные деревья, мерцающие на грядках возле кирпичных домов бессмертники. Тени от листьев дрожали на дороге. Табби опять двинулся вперед.

А назойливое чувство не исчезало.

С той памятной длинной ночи они обычно обедали вместе. Грем и Ричард проводили часть времени, пытаясь выяснить, существует ли что-то общее между избранными Драконом людьми, и есть ли какая-то закономерность в выборе жертв. Пэтси тоже, как правило, обычно принимала участие в этих обсуждениях, делая вид, что она так же сильно заинтересована этим, как и мужчины. Но Табби замечал, что ее внимание постоянно ускользает; она посылала ему исподтишка лукавые вопросительные взгляды. Он смущался и пытался сопротивляться, хотя сопротивляться чему бы то ни было, исходящему от Пэтси Макклауд, противоречило всем его чувствам. За столом Табби ел очень мало и почти не разговаривал.

Он может совершить это. История о Бейтсе Крелле специально рассказывалась Гремом для него, рассказывалась с применением особого кода, который мог быть понятен только ему одному. Расшифрованный код означал, что только Табби Смитфилд, один из четырех, сможет уничтожить Дракона. Значит ли это, что он должен бороться в одиночку? Табби стремился к этому, ему хотелось реабилитировать себя перед остальными - поэтому он держал в секрете и свое участие в попытке ограбления. Все эти мысли роились в голове Табби, вызывая чувство стыда и угнетения.

Он не хотел вспоминать о том, как, полумертвый от страха, раненый, он спасся в грузовичке Гарри Старбека. Но против желания он все время возвращался в мыслях к этому моменту.

Грем специально подчеркнул, что во время встречи с Бейтсом Креллом он был ближе по возрасту к Табби, чем к остальным. И главное, Грем считал, что он должен действовать в одиночку, а когда ему понадобится помощь, то он обретет ее. Самые ценные подарки, думал Табби, жизнь дарит тем, кто постоянно ждет их.

Когда он вспоминал о безжалостном огне, сгубившем отца, Табби чувствовал, что обязан убить Дракона. И только при обдумывании конкретных действий он не мог противостоять охватывавшему его страху: стоило только представить возвращение в дом Рена Ван Хорна, как желудок Табби сжимался от ужаса.

И вот Табби стоит перед железной оградой, глядя через пожелтевшую лужайку на дом, когда-то принадлежавший Деду, - тот дом, который по желанию Монти Смитфилда должен был в свое время перейти к Табби. На этой земле три сотни лет назад Гидеон Винтер заложил основы событий, которые должны были бесповоротно изменить всю жизнь Табби. Для Табби именно это служило бесспорным доказательством того, что именно ему предназначено уничтожить старика-доктора в доме над Грейвсенд-бич. Сам факт его рождения в этом доме означал, что избран именно он.

- Да, - сказал Табби самому себе, - это мое дело - убить Рена Ван Хорна.

На выгоревшую траву перед ним упала тень, и Табби вздрогнул - он полностью погрузился в раздумья. Он стремительно обернулся, уверенный в том, что это Рен Ван Хорн следил за ним на Маунт-авеню и теперь собирается убить его. Но вместо доктора перед ним стоял тот единственный человек, которого он всегда был рад видеть.

- Ох, извини меня, - сказала Пэтси, - я тут кралась за тобой следом. Я не хотела испугать тебя, Табби.

- Господи, - только и смог выговорить Табби, - как хорошо. То есть, я имею в виду, вы действительно испугали меня. Ух! Я подпрыгнул, наверное, на целый фут.

- Прости меня, - повторила Пэтси, - я не должна была делать это.

Они улыбнулись, и Табби покачал головой:

- Нет, нет, я сам виноват. Просто я стал слишком нервным. А что делают Ричард и Грем?

- То же, что делали, когда ты ушел. Разговоры, разговоры, разговоры. Мне кажется, что, несмотря на волнения, они отлично проводят время.

- И поэтому вы решили пойти за мной. Или это Грем приказал следить за тем, что я делаю?

Пэтси покачала головой.

- Нет. Конечно, Грем не поручал мне следить за тобой.

А если бы он это сделал, то я послала бы его к черту. Я пришла, потому что хотела поговорить с тобой и подумала, что смогу тебя здесь найти, никто меня никуда не посылал, и я не думала шпионить. Ты веришь мне?

- Да, верю, - Табби улыбнулся ей.

ты ведь веришь мне, правда? это очень важно

верю, ты знаешь это, верю

но ты до сих пор скрываешь что-то...

Пэтси-и-и-и...

я думаю, что ты хочешь что-то сказать мне - я думаю

тебе нужна помощь

да да да!

- Да, - повторил Табби, - мне нужна помощь, но только ваша.

это единственная помощь, которую я могу предложить

- Вы знаете, что я имею в виду.

Она кивнула:

- Я только не понимаю зачем?

- Неужели вам никогда не случалось делать что-то, чего вы потом стыдились? Вы понимаете меня?

Лицо Пэтси порозовело.

и ты рискуешь нашими жизнями только потому, что чего-то стыдишься? Это все, что тебя заставляет...

- Нет, это не все, - заторопился Табби, - может быть, "стыдиться" не совсем верное слово.

- Держу пари, оно не так уж и плохо. - Она подошла ближе и положила руку ему на плечо.

- Что бы ты ни делал Табби, это никогда не будет для нас чем-то ужасным. Но ты не должен ни о чем умалчивать.

Если ты что-то знаешь...

Их глаза встретились.

- Я понимаю. Я как раз думал об этом.

- Я наблюдала за тобой, когда Грем рассказывал о Бейтсе Крелле. Я знаю, что ты задумал. Ты хочешь убить Дракона, убить его сам, да? Так, как это тогда сделал Грем. Это все было просто написано на твоем лице...

Он кивнул. Если она смогла рассмотреть так много, значит, она уже знала самое важное.

- Я мог бы убить его. Если Грем смог сделать это, когда ему было только двадцать, я тоже смогу.

- Ты знаешь, кто он. - Пэтси перешла к сути дела.

- Я бы хотел принести вам его голову на блюде, очень хотел бы.

Они неожиданно замолчали. А потом, опередив Табби, Пэтси сказала:

- Я пойду с тобой. Давай вместе положим его голову на блюдо.

Табби колебался. Теперь она все равно не оставит его одного надолго, и он не успеет ничего сделать. Они с Пэтси должны убить Дракона вместе.

- Он убил отца, - произнес Табби. - Он виноват во всем, что произошло здесь. Я видел его лицо, когда мне было всего пять лет.., я тогда был совсем малышом, но я видел, как он убил... Я хочу сделать это сегодня вечером. Да, сегодня вечером...

- Если нас будет двое, шансы значительно вырастут, и мы принесем друг другу удачу, правда? - спросила Пэтси.

На ее лице Табби прочитал страх, точно такой же, какой испытывал сам. Но Пэтси достаточно сильна, чтобы справиться с ним. Табби решился.

- Скажи мне его имя, - попросила Пэтси.

- Это доктор, который живет в большом доме прямо над пляжем. Доктор Рен Ван Хорн.

- Ты уверен? Я не спрашиваю, как ты узнал... Я просто хочу знать: ты уверен?

Табби кивнул. Постепенно страх на лице Пэтси сменился удивлением и доверием.

- Я действительно знаю это совершенно точно. Это он.

Но вы должны пообещать, что ничего не скажете ни Грему, ни Ричарду.

- Лучше было бы сказать, - она взглянула на его непримиримое лицо, - но я не сделаю этого. Я обещаю.

- Итак, сегодня вечером, - повторил Табби.

- В шесть? В шесть тридцать? Я обычно выхожу погулять именно в это время. Я бы не хотела, чтобы Грем что-то заподозрил. И потом, мне нужно взять кое-что из дома.

- Встретимся на улице. Ричард и Грем так заняты друг другом, что и не заметят нашего отсутствия.

Пэтси нервно улыбнулась, признавая его правоту.

- Вы правда не расскажете остальным?

- Я обещала.

- Вы совершенно особенная, - проговорил Табби.

Он неожиданно увидел ее в новом свете. Несмотря на то что Пэтси женщина и на разницу в возрасте, она словно была частью его самого, как будто две одинаковые птицы запели одновременно свою песню. Пэтси стояла совсем рядом перед старым домом деда, на нее падал слабый солнечный свет. И Табби восхитился этой маленькой женщиной со скуластым лицом и первыми морщинками вокруг прекрасных карих глаз.

- Значит, в шесть часов, - повторил он.

Пэтси ушла, и Табби долго смотрел ей вслед; она обернулась, помахала ему рукой и свернула на Бич-трэйл.

Табби направился к огромной воронке, заполненной обугленными черными останками того, что всего три дня назад было "Четырьмя Очагами". Теперь это стало могилой отца.

Табби поднимался по холму, когда внезапно его вновь охватило странное ощущение, что за ним кто-то идет. Но он решил не оборачиваться. Такую силу ему могли придать только Пэтси Макклауд и "Четыре Очага".

3

- Который час, Ричард? Не пора ли нам вернуться в дом?

Ричард Альби, растянувшийся в садовом кресле, поднял руку и взглянул на часы.

- Без пяти шесть. Зачем идти в дом? Здесь так хорошо.

Правда, пора начинать готовить обед.

Грем затянулся и выпустил толстую струю дыма.

- Дело в том, что здесь, на заднем дворе, я очень плохо соображаю. Мыслительный процесс для меня - это сугубо домашняя работа. Но если вы хотите побыть тут еще немного, я с удовольствием присоединюсь. Интересно, где это Пэтси пропадает до сих пор?

- У вас есть я, - сказал Ричард, - а Пэтси, возможно, есть о чем поговорить с Табби.

- Ну что ж, - заметил Грем (он уже снял перевязь - в конце концов, локоть просто сильно ушиблен) и улегся в ненадежное садовое кресло, разболтанное и обветшавшее, - они очень близки друг другу. Собственно, учитывая, сколько у них общего, так и должно быть. Жаль, вас не было здесь, когда они встретились в первый раз...

Ричард повернулся так, чтобы лучше видеть Грема, который сегодня был особенно элегантен в красном свитере и желто-коричневых брюках от сорокалетней давности костюма. За его спиной виднелся запущенный двор с одичавшими растениями и давно не стриженной травой. Все это окружало сорок ярдов непроницаемой стены, сплошь увитой плющом.

- После того как Табби и Пэтси встретились, Пэтси помолодела лет на двадцать, - задумчиво произнес Грем. - У них есть что-то общее, чего мы никогда не поймем. Так же как слепой от рождения человек никогда не поймет, что такое цвет. Но даже и это нам на пользу. Это часть нашего арсенала.

- Грем, - осторожно спросил Ричард, - что, по вашему мнению, все же будет с нами? Поверьте, я никогда не спросил бы вас об этом при Табби или Пэтси. Имеем ли мы хоть какой-нибудь шанс?

- Несомненно, - кивнул Грем, - конечно, у нас есть шанс. Даже после Черного Лета людям удавалось уничтожить его. Сейчас это тяжелее - очень многое изменилось.

Сто лет назад было совершенно не важно, что Хэмпстед отрезан от мира. Мы ели выращенную нами же пищу, понимаете? Здесь повсюду были фермы. Теперь мы отрезаны от остального мира. Очень скоро супермаркеты опустеют, и тогда ситуация станет чертовски серьезной. Начнется голодный бунт. Люди будут убивать друг друга из-за мяса и сахара. - Он снова затянулся и поднял сигару вверх. - Я, правда, не знаю, допустит ли правительство такой ход вещей. Скорее всего, оно все же поможет нам продуктами, но в таком количестве, чтобы мы просто не умерли с голоду.

- Вы слышали в последних новостях эту историю про "Телпро"? Весь мир думает, что это и явилось причиной всего, что тут делается. Они считают, что это вещество сводит нас всех с ума. Я, пожалуй, согласен с этим. ДРК.

- Это одна из шуток истории, - грустно покачал головой Грем, - я имею в виду эти буквы. А может быть, это знак, что наш враг имеет в своем арсенале массу разного оружия.

Понимаете, Ричард? Может быть, все это ДРК. А может быть, мы полностью сошли с ума.

- Вы и правда так думаете?

- Да нет. - Он собрался что-то добавить, когда за деревьями раздался сильный взрыв. Оба мужчины выпрямились в шатких креслах.

- Что там, черт побери, происходит?.. - начал Грем.

Ричард вскочил. Грохот нарастал с каждой секундой. Он казался таким сильным, словно рядом играла рок-группа, заполнявшая собой каждую частицу воздуха.

- Вставайте, - закричал Ричард, но Грем, странно гримасничая, лишь беспомощно взмахивал руками.

Наконец до Ричарда дошло, что Грем не может подняться со стула. Ричард протянул ему руку и помог встать. Неведомо откуда налетевший горячий ветер надул парусом просторный свитер старика и взъерошил волосы Ричарда.

Звук вызвал у Ричарда ассоциацию с шипением раскаленного металла, который погружают в холодную воду; сейчас к этому звуку присоединился треск пламени. Грем поднялся как раз в тот момент, когда занялось огнем ближайшее дерево.

А Ричард застыл, судорожно вцепившись в запястье Грема: разворачивающееся перед ним зрелище лишило его способности двигаться. Горячий ветер обжигал кожу, высокие стебли растений напоминали зажженные свечи. С деревьев стремительно падали шары света, оставляя на земле черные дымящиеся дыры. Ричард стоял столбом, пока один из шаров не упал рядом с ним. В середине горящего шара стоял гигантский черный пес. Пригнув голову к земле, он злобно оскалился.

Ричард и Грем торопливо побежали к дому, все время оглядываясь; в наступившей тишине слышалось клацанье клыков собаки. Казалось, что рычание доносится прямо из-под земли - низкий, мощный, вибрирующий звук. Зверь повернул к ним огромную морду. Ричард прикинул, что до задних дверей остается буквально футов двенадцать - это три-четыре секунды. Грем бежал со всей возможной для него скоростью. Никто из них не решался повернуться к псу спиной. А он ощетинился, припал к земле, густая шерсть поднялось дыбом на холке.

Собака все время скалилась, обнажив белые клыки. Длинные нити слюны свисали с морды и падали на траву.

Если бы она бросилась на них, то мгновенно разорвала бы в клочья. Огромная черная голова поворачивалась от Грема к Ричарду и потом опять к Грему.

Пес, припадая к земле, медленно приближался, не отводя от них злобного взгляда. Ричард покрылся холодным потом, рубашка на спине и под мышками стала мокрой. Капли пота стекали со лба, застилая глаза. Но он боялся даже мигнуть. Гигантский пес все приближался, скалясь и рыча.

Наконец, не в силах более выносить ненадежность своей позиции, не зная в точности расстояния до двери, Ричард рискнул оглянуться и посмотреть через плечо на дом. Он был потрясен: огромное пространство отделяло их от словно улетевшего назад строения. А ведь на самом деле задняя дверь находилась всего в нескольких футах от них. Рычание раздавалось совсем рядом. Ричард подхватил Грема как раз вовремя: он краем глаза заметил падающее на землю цветное пятно - у старика начались судороги.

Поддерживая и подталкивая Грема, Ричард ввалился в дом. Они оба упали Грем сверху, Ричард под ним - на кухонный пол. Собачья морда появилась в дверях, но грудь, стукнувшись о раму, застряла.

- Захлопните, захлопните дверь! - заорал, перекатываясь по полу, Грем.

Ричард, стараясь держаться подальше от блестящих зубов, подскочил к двери. Пес, рыча и скалясь, смотрел на него огромными, как футбольные мячи, глазами. Изо всех сил Ричард стукнул дверью по собачей голове. Толстое дерево двери затрещало, ударившись о кости собачьего лба. Зверь на мгновение отступил, а затем снова бросился в атаку, сотрясая весь дом. Ричард услышал грохот в дальних комнатах - это падали книги в библиотеке. Он собрал все силы и вложил их в удар, пытаясь снова попасть дверью по голове пса.

На это раз собака заскулила. Сердце Ричарда чуть не выпрыгнуло из грудной клетки, но он опять нацелил дверь прямо в морду пса. Однако пес мотнул головой с такой силой, что Ричард потерял равновесие и упал.

"Если он бросится на нас еще раз, то стена не выдержит", - подумал Ричард.

Черные футбольные мячи глаз яростно впились в него.

Он налег на дверь и двинул ею прямо в скалящуюся морду.

Пес завизжал и попятился, оставляя за собой четырехдюймовый шлейф слюны. В это время Ричард заметил кровь, обильно льющуюся из собачьего носа и пропитывающую шерсть на ее груди. Красные струйки виднелись по обе стороны морды. Собака, отбегая от двери, жалобно визжала.

- Убирайся, - закричал Грем, - убирайся, ублюдок!

Гигантский пес лег на траву и тер обеими лапами морду.

Ричард на секунду приоткрыл дверь, чтобы получше захлопнуть ее, закрыл и запер на замок. Собачий вой во дворе был таким громким, будто в глотку зверя вделали три микрофона. Ричард обернулся к Грему.

Старик танцевал, седые волосы развевались:

- Вы видели? Нет, вы видели, как я всыпал этому сукиному сыну? - Он сделал еще несколько па, размахивая длинным изогнутым ножом из нержавеющей стали. - Я всадил эту штуку прямо в его чертов нос. Каково?

- Отличная работа, - одобрил Ричард, - я боялся, что он проломит стену кухни.

- А что он делает сейчас? До сих пор зализывает раны на лужайке?

Они подошли к окну. Пес лежал на ковре из растений.

Заметив наблюдающих за ним людей, он поднялся, хрипло залаял и потряс головой, разбрызгивая по лужайке капли крови. Потом осмотрелся, выискивая предмет для нападения. Обнаружив брошенные на лужайке стулья, собака бросилась к ним, вцепилась в них зубами и трепала до тех пор, пока от стульев не остались только длинные деревянные планки и лохмотья пластиковых сидений.

- Может быть, выбраться отсюда через переднюю дверь? - спросил Ричард.

- И куда отправиться? - осведомился Грем. Вопрос, казалось, успокоил его. Он положил нож и провел по лицу дрожащей рукой. - Как вы полагаете, как далеко мы сможем уйти? Думаю, что нам не удастся даже перейти улицу.

Истекая кровью, гигантский пес бегал взад и вперед по лужайке, не спуская глаз с окон и дверей.

- Ну-ка, давайте предпримем кое-что, - предложил Грем. - Идите к передней двери и просто попробуйте выглянуть наружу. Посмотрим, что из этого получится...

Как только Ричард вышел из кухни, пес немедленно прекратил хождение по лужайке и понесся вокруг дома. Грем пошел следом за Ричардом, который в эти минуты внимательно смотрел в дверное окошечко. Выглядывать наружу не было никакой необходимости. Пес выдавал весь свой репертуар повизгивания, подвываний и угрожающего рычания так громко, что Грему пришлось бы кричать, разговаривая с Ричардом. Он решил не кричать, а просто похлопал Ричарда по плечу и кивнул в сторону кухни.

Пес, конечно, опередил их, и, когда они вошли в кухню, он уже бегал взад и вперед по заднему двору.

- Мы в ловушке, - сказал Ричард.

- Именно так, - согласился Грем. На какое-то мгновение самообладание изменило ему, и он стал похож на усталого клоуна в испорченном гриме. Имеете ли вы хоть малейшее представление, где Пэтси и Табби?

Ричард покачал головой.

- Это создание здесь специально для того, чтобы разделить нас с ними. Если бы оно смогло убить нас - прекрасно, но основная цель - не допустить, чтобы мы помогли Пэтси и мальчику. Гидеон Винтер знает, где они, Ричард. - В глазах Грема появилась боль. - Он пытается добраться до них.

Готов поспорить, что на Табби произвела впечатление моя история о Бейтсе Крелле и он решил, что тоже может справиться с Драконом в одиночку.

- А Пэтси настояла на том, чтобы пойти вместе с ним.

- Чертов парень, - воскликнул Грем, - я знал, знал, знал, что он что-то скрывает от нас!

- А я не уверен в этом, - ответил Ричард и посмотрел, как гигантский пес неутомимо носится по лужайке.

- Если я в чем-то и уверен, то именно в этом. - Грем твердо посмотрел на Ричарда. - И потому нам необходимо вырваться отсюда.

- Боюсь, что ружья у вас нет?

- Ружья? - Грем наклонил голову и вытер ладони о красный свитер. Ружье? Господи! Есть где-то. Охотничье ружье. И патроны к нему. Я не брал его в руки больше двадцати лет. Купил когда-то в Лондоне. Подождите, я сейчас поищу его.

Почесывая затылок, Грем вышел из кухни.

Ричард наблюдал за собакой. Продолжая бегать по лужайке, она в то же время внимательно прислушивалась к передвижениям Грема внутри дома. Через пару минут с чердака раздался голос Вильямса:

- Нашел!

Он вошел на кухню весь в пыли, держа в руках длинную двустволку.

- Лежала на чердаке в футляре, даже пылью не покрылась.

Он вручил двустволку Ричарду и положил на стол коробку с патронами.

- Можете попробовать. Я никогда не был особенно хорошим стрелком.

Ричард повертел ружье в руках. Сталь ствола тускло блестела, приклад украшал сложный орнамент.

- "Пердью", - уважительно произнес Ричард. - Да, это действительно великолепное охотничье ружье.

Он с интересом взглянул на Грема, потом переломил и внимательно осмотрел двустволку. Удовлетворенный осмотром, Ричард вложил в них два патрона и всыпал полную горсть к себе в карман.

- До сих пор не могу никого убивать, - вздохнул Грем. - Но в те далекие дни я был еще так молод, что, покупая даже ненужные вещи, старался выбирать самое лучшее.

Ричард приоткрыл кухонное окно, просунул в щель ружье, взвел курок и стал поджидать, когда пес появится в поле его зрения.

4

Этим же вечером в шесть тридцать, в то самое время, когда Ричард Альби готовился сделать второй выстрел в гигантского пса, Табби Смитфилд и Пэтси Макклауд стояли в воротах имения Ван Хорна. Здесь не было видно никаких усаженных цветами лужаек. Густые деревья, под которыми Гарри Старбек когда-то поставил свой фургон, отделяли и скрывали Табби и Пэтси от дома. На какое-то мгновение окна на длинном белом фасаде здания показались Табби глазами, и это настолько испугало его, что он застыл, не в силах двинуться с места. Он заставил себя вспомнить отца, стоящего в кухне, а потом охваченного языками пламени и отчаянно стонущего от боли. И тогда Табби нагнулся и подобрал с усыпанной сосновыми иглами земли изогнутую палку в полтора фута длиной. Затем повернулся к Пэтси и, собрав все силы, ободряюще улыбнулся ей.

- Ну, и как мы собираемся все это проделать? - спросила Пэтси.

- Припомните, что рассказал Грем, - просто когда настанет нужный момент...

- Ага, значит, так просто и действуем: стучим в дверь, и, когда доктор Ван Хорн открывает ее, ты рассекаешь его пополам этим мечом, который ты только что подобрал.

- Да, именно что-то подобное, - подтвердил Табби. - Хотя не думаю, что мы будем стучать в его дверь. Наверное, есть какой-нибудь способ, чтобы проскользнуть в дом незамеченными.

Он увидел, что от улыбки около рта у Пэтси появились морщинки.

- Почему вы смеетесь? Знаете, вы странная женщина.

- А ведь ты еще не знаешь и половины, мой дорогой.

- Не верится, что сейчас мы стоим здесь, улыбаемся, а через двадцать минут можем быть мертвы.

- Так, - продолжила Пэтси, - значит, я звоню в дверь.

Затем ты выпрыгиваешь из кустов и рассекаешь его пополам.

- Глупости.

- А может, я выстрелю ему в сердце?

- Выстрелите?

Пэтси кивнула и вытащила из-под рубашки маленький пистолет.

- Может, все, что вы придумали, не так уж глупо, - признал Табби.

- Как думаешь, есть ли у нас еще хотя бы секунд тридцать?

- Но мы собирались положить его голову на блюдо, помните?

Мгновение они приглядывались друг к другу, измеряя силу страха, который испытывал каждый из них. не плакать, ну что, пошли?

Женщина и мальчик вместе вышли из убежища под соснами. По молчаливому соглашению они медленно обогнули здание с левой стороны, избегая появляться в поле зрения окон. Табби не пытался ни прятаться за попадающимися на пути деревьями, ни пригибаться к земле. Пэтси без всяких всхлипываний следовала на шаг позади него. Табби чувствовал ее рядом с собой, и теплота этого присутствия придавала ему силы.

Когда они почти вплотную приблизились к дому, Табби пришлось проползти несколько футов, но потом он поднялся и побежал к боковой стене. Прижимаясь спиной к длинным белым доскам дома, он увидел, как Пэтси скользнула и встала рядом с ним. Она запыхалась и сделала несколько глубоких вдохов. Пистолет она по-прежнему держала в руке.

куда теперь ?

вокруг

Пэтси согнулась так, чтобы пройти незамеченной под двумя окнами первого этажа, остановилась за углом и кивнула Табби. Он пробрался следом. Пэтси бросила на него вопросительный взгляд и, когда он поравнялся с ней, указала на зеленую дверь на уровне земли. Он кивнул.

замечательно

заперта?

давай посмотрим

Табби проскользнул мимо Пэтси в растущие почти у самых дверей кусты. По задней стороне дома тоже шел длинный ряд окон. Табби опустился перед дверью на колени. От кустов несся сильный навязчивый запах недозрелых орехов.

Табби осторожно нажал на ручку. Зеленая дверь скрипнула и приоткрылась. Он поставил ногу в щель и, надавив на дверь посильнее, распахнул ее. Табби был готов с победным видом оглянуться на Пэтси, когда что-то огромное взметнулось из кустов и мертвой хваткой вцепилось в его запястье. Табби побелел от ужаса. Запястье сковала огромная грязная рука.

Он оглянулся и увидел страшное в мертвом оскале лицо Дики Нормана.

5

Ричард пристроился на полу под подоконником, когда собака, кружащая по двору, попала в поле его зрения.

- Цельтесь в голову, - посоветовал Грем, - постарайтесь попасть так, чтобы рана была как можно опасней.

- А вы не думали о том, что этой дряни здесь вовсе нет? - Ричард осторожно положил палец на курок.

- Ну, для меня такая возможность вполне допустима.

И мне кажется, что и эта дверь пострадала абсолютно реально.

- Да, что касается двери, эти щепки выглядят вполне убедительно, сказал Ричард. - И все же мне интересно, видит ли ее еще кто-нибудь, кроме нас.

- Вон она, она идет сюда, - закричал Грем, в возбуждении стаскивая с себя свитер. - Стреляй из обоих стволов, сынок. Мы делаем доброе дело...

Ричард взвел курок. Появилась массивная черная голова, и Ричард увидел, что пес заметил ружье. Он прекратил бегать по лужайке и, нагнув голову, двинулся прямо на Ричарда.

- Он нападает на ружье, Ричард, он нападает на ружье?

Стреляй!

Ричард спустил курок.

В маленьком пространстве кухни звук выстрела походил на взрыв бомбы, а отдача приклада просто повалила Ричарда на стоящее позади него кресло. Он встал, осторожно вытянул ружье из окна и выглянул наружу, надеясь увидеть упавшего зверя.

Разъяренный пес бросился на окно, и Ричард услышал, как затрещала рама. Потом собака отступила, и стало видно, куда он попал: шерсть слегка дымилась в тех местах, где ее задели пули.

- Даже кровь не течет. - Ричард взглянул на Грема, - Да, я боюсь, что "пердью" не избавит нас от этой мрази.

- Постарайтесь целиться в глаза, - опять посоветовал Грем.

Собака бросилась на окно, и на этот раз в нижней его части разбилось стекло. Ричард и Грем увидели, как выгнулась внутрь стена в том месте, куда пришелся основной удар зверя.

- Господи, да перезаряжайте же быстрее. Цельтесь в глаза.

6

Неподвижное лицо надвигалось на Табби - мертвая, похожая на резину кожа, глаза цвета болотной воды. Рука призрака легла на плечо. Табби показалось, что Дики Норман хочет укусить его в лицо. Он чувствовал, что за углом дома Пэтси испытывает такой же шок и ужас, но он даже не мог крикнуть, чтобы она убежала, - он просто забыл об этом.

- Ты просто отличный маленький паршивец, Табби, - сказал Дики, - я знал, что ты придешь сюда, я знал, что ты поможешь.

- Поможешь, - механически повторил Табби и вдруг осознал, что чудовище держит его обеими руками, а Дики потерял руку в день смерти. К тому же распухшее страшное существо перед ним вдыхало и выдыхало затхлый воздух.

Мертвым нет надобности дышать.

- Брюс? - спросил он.

- Ну да, конечно, - ответило грязное лицо.

- Пэтси, не стреляйте, не стреляйте! - заорал Табби изо всех сил.

- Кто это? - Пэтси опустила пистолет и появилась из-за огромной спины Брюса. Ему удалось остановить ее за секунду до того, как она собиралась всадить пулю в затылок Нормана.

- Это Брюс Норман, - объяснил Табби. - Дракон убил его брата.

Брюс равнодушно посмотрел на Пэтси, а затем на пистолет, который она все еще направляла прямо на него. Он отпустил запястье Табби и мягко коснулся оружия. Пэтси отшатнулась. Брюс, казалось, едва замечал ее, он опять перевел глаза на Табби.

- Отличный маленький паршивец, - повторил он.

Табби тряхнул головой:

- Пошли за угол, Брюс, там он не сможет нас увидеть.

Опираясь на плечо Табби, Брюс последовал за ним к боковой стороне дома. Все трое опустились на колени на сухую траву лужайки.

- Ты пришел убить Ван Хорна? - спросил Табби.

- Я шел за тобой, - сообщил Брюс, - а ты ни разу меня не заметил. Ведь не заметил, так? Я знал, что ты придешь сюда, Табби. Мы убьем его.

- Доктор Ван Хорн убил вашего брата? - спросила Пэтси, но вопрос остался без ответа.

Перед Табби маячило огромное лунообразное лицо, серое от усталости, покрытое потеками засохшего пота и брызгами грязи. Пожелтевшие редкие зубы во рту Брюса напоминали изгородь из штакетника, в длинных, как у индейца, волосах запутались сухие листья и комья земли.

- Я все еще слышу его, Табби, - глухо сказал Норман. - Мне кажется, будто он еще живет со мной в трейлере. Я слышу его шаги в гостиной. Это доводит меня. Из-за этого я сплю на улице, где придется. Уже несколько недель я не ночевал дома. И я вижу такие странные вещи.., такие странные...

Зрачки Брюса расширились, казалось, что он ничего не видит вокруг.

- Я видел змею размером с дом и видел, как она заглотила маленького ребенка. А когда я спал на пляже, я видел мертвых ребятишек, выходивших из воды... И Табби, все это дерьмо выходит из него. Он насылает все это, глаза Брюса потемнели. - И в конце концов я отправился спать на кладбище, прямо на могилу Дики. Вот куда я отправляюсь каждую ночь. Спать на могиле Дики.

- Ты считаешь, что Дики... - начал Табби, но остановился. Ему не хотелось знать, разговаривал ли Брюс по ночам с братом на грейвсендском кладбище. Но вот чего он при всем желании не мог не заметить - это того, что Брюс Норман больше всех был похож на Грема Вильямса в те времена, когда он убил Бейтса Крелла. Тяжесть перенесенных страданий давала ему несомненные права, хотя и заставляла сомневаться в его душевном здоровье. Правда, сама реальность их жизни не способствовала душевному здоровью.

- Пошли, мы сделаем это, - сказал он Брюсу. Круглое лицо улыбнулось.

***

Брюс повел их по деревянной лестнице в подвал, и Табби бесшумно закрыл за ними металлическую дверь. Остаток пути они прошли в полутьме. Подвал Ван Хорна состоял из множества коморок и комнатушек. В одних из них хранились дрова, в других - полуразлезшиеся ковры и раскладушки, на которых когда-то спали слуги. Норман свернул в узкий коридорчик и потянул за собой Табби.

- Нам нужно найти лестницу, Табби, - произнес он хриплым шепотом.

- Она здесь, - тихо сказала Пэтси.

В центре просторного подвального помещения стоял несоразмерно маленький отопительный котел. Над ним трубы парового отопления переплелись с паутиной электрических проводов, прикрепленных к горизонтальным балкам. Пэтси стояла у подножия широкой прямой лестницы, футах в пяти от котла отопления.

Брюс засопел, и они двинулись к лестнице, но Пэтси так неожиданно остановилась, что Табби налетел на шедшего впереди Нормана. Казалось, что этот человек сделан не из плоти, а из гранита и железа.

- Что? Что случилось?

- Табби! Посмотри на пистолет. Это то же то самое, о чем рассказывал Грем. - На раскрытой ладони Пэтси играл пучок света, он то распрямлялся, то свивался в узел. Маленький пистолетик Пэтси окружало серебристое сияние, и он сверкал и отбрасывал широкие, как от проектора, пятна света на темный потолок погреба.

- Господи, - проговорила Пэтси.

А Табби не мог вымолвить ни слова - его охватили одновременно благоговейный страх и радость, ревность и нетерпение. Он уловил выражение искреннего удовольствия, появившегося на лице Брюса.

- Кажется, эта штука сработает, - наконец с трудом выдавил Табби, как бы только сейчас окончательно поверив в рассказ Грема.

Ослепительный луч света вспыхнул снова и на какое-то мгновение, на какую-то долю секунды заиграл всеми цветами радуги. И в тот же момент золотистый переливчатый свет засиял вокруг Брюса Нормана.

Потом все исчезло. Казалось, что пистолет вобрал свет в себя и спрятал его весь, до последнего отблеска, в глубине ствола.

- Я убью этого мерзавца, - мрачно произнес Брюс, и Пэтси посторонилась, пропуская его вперед на лестницу.

Поднявшись, они попали в пустой холл и нерешительно замерли, остановившись перед открытой дверью. Табби осознал, что все еще держит в руках подобранную под елью изогнутую палку. Пэтси нервно оглядывалась по сторонам, изучая незнакомую обстановку. Брюс Норман пристально вглядывался в конец холла. Табби отвел взгляд от лица Пэтси и, осмотревшись, заметил странные, похожие на следы гигантской улитки полосы и потеки на стенах. Он уловил острый едкий запах. Брюс схватил его за руку.

- Он здесь, - возбужденно улыбаясь сказал он, повернулся и потянул Табби за руку к гостиной. В другой руке он держал пистолет.

Они почти вбежали, Пэтси - за ними, в просторную с высокими окнами комнату. Табби высвободил руку и сразу почувствовал: что-то в этой комнате не в порядке. Здесь произошло нешуточное побоище: стулья перевернуты, на полу валяются лампы. И только потом он заметил покрывающее часть ковра и пола, похожее на амебу огромное пятно полузапекшейся крови.

- Дики! - взревел Брюс, и Табби стремительно повернулся назад.

В большом зеркале в красивой резной раме происходило что-то невероятное. Несмотря на крик Брюса, Табби не увидел в зеркале Дики, но в нем не отражались ни комната, ни покрытые потеками стены, ни окна. В глубине зеркала бушевали молнии, создавая впечатление заполненного бурей пространства.

- Дики, - простонал Брюс, и все опять изменилось.

Внезапно Табби услышал гудение миллионов мух - такое же гудение он уже слышал однажды на Грейвсенд-бич.

Перекрывая жужжание, раздавался гул голосов, как будто за дверью шумела тысячная толпа.

В комнате потемнело (или это потемнело в глазах у Табби), и он осознал, что события вышли из-под контроля и что ни у него, ни у Пэтси, ни у Брюса нет шансов победить Ван Хорна.

Он пытался установить с Пэтси мысленный контакт, но его панические усилия разбивались о что-то ледяное и твердое.

Воздух наполнился мухами, и, с трудом отгоняя их обеими руками от лица, он потерял Пэтси. Безумные, нечеловеческие голоса звучали у него в ушах. Он позвал Пэтси, но не смог даже расслышать собственный голос.

Кто-то вошел в комнату через ту же самую дверь, что и они. Табби отпрянул назад, больно ударившись о стеклянный столик и уронив на пол статуэтку танцовщицы. Тут он увидел, что Пэтси попятилась к окнам, и рванулся к ней.

- Итак, вы наконец-то здесь, мистер Смитфилд, - сказал кто-то (или просто передал ему свои мысли). - И как вам тут нравится?

Табби повернулся к тому, кто задал ему этот вопрос. Он услышал, как прорычал имя брата Брюс. Воздух снова был чист. Голоса и звуки исчезли.

- Ты убил Дики, - закричал Брюс и поднял пистолет.

Только теперь Табби заметил, что доктор Рен Ван Хорн превратился в прокаженного, причем было заметно, что заболевание зашло уже очень далеко: омертвевшая кожа расползлась и обвисла. Ван Хорн уже вынужден был носить перчатки.

***

- Вообще-то так оно и было, - ответил доктор. На его лице появилось подобие улыбки. - Прошлой ночью ты попал ко мне на последнюю вечеринку. Отличное времяпрепровождение, мистер Смитфилд.

- Вы умираете, - проговорил Табби, хотя и сам до конца не верил в это мало ли какие новые фокусы с сознанием может придумать Дракон.

- Черт, ты уже умер, - Брюс прицелился в грудь врага и выстрелил.

Пистолетный выстрел оказался тише, чем ожидал Табби, и походил на хруст сломанной ветки; маленькое серое облачко дыма курилось около дула. Доктор Рен Ван Хорн положил обе руки на грудь и сделал медленный длинный шаг назад, будто танцевал с кем-то невидимым фокстрот. Брюс вновь нажал на курок, и Ван Хорн, скрючившись, с глухим стуком упал на пол.

Брюс опустил оружие и уронил его на залитый кровью ковер. Табби увидел, что Пэтси собирается подобрать его, и вновь повернулся к телу доктора, все еще пораженный той легкостью и стремительностью, с которой им удалось уничтожить Ван Хорна. Правая рука врача царапала ковер, пальцы впивались в пушистый ворс. Табби понял, что пока рано праздновать победу: чудовища не исчезают так просто. Он подошел поближе и увидел злобную гримасу на расползающемся лице. Рен Ван Хорн еще не умер, но он, без сомнения, умирал.

"Что ж, наконец все закончится, - повторял про себя Табби, подходя все ближе к телу врача. - Может быть, в этот раз Дракон погибнет по-настоящему.., может быть, круг замкнется". Табби подходил все ближе, не обращая внимания на предупреждающий шепот Пэтси и не отрывая глаз от вцепившихся в ковер пальцев. Доктор Рен Ван Хорн повернул голову и посмотрел на него. Изуродованное лицо светилось злобным удовольствием.

Внезапно, словно от этого взгляда Ван Хорна, тишину комнаты нарушила какофония звуков. Табби вновь услышал громкое жужжание миллионов мух, отчаянные вопли о спасении и увидел тянущиеся к нему руки.

- Нет! - закричал он и, пробежав сквозь густой вонючий воздух, остановился прямо над телом доктора. Седые разметавшиеся по ковру волосы, страшное, поблескивающее лицо прокаженного, властные сверкающие глаза.

От ярости и растерянности Табби что-то прокричал - ничего нельзя было расслышать в окружающем шуме и гудении - и, решив отомстить до конца за смерть отца, изо всех сил ударил Ван Хорна ногой в грудь. Нога провалилась в тело, как будто Табби ударил по куче песка. Он ощутил под ногой что-то мягкое, похожее на подушку, и, прежде чем успел выдернуть ногу из тела доктора, по ней потекла белая жидкость.

Менее чем через секунду в комнате воцарилась тишина.

Все крики и вопли стихли: Табби стоял над, без сомнения, мертвым телом доктора Рена Ван Хорна, и теплая белая жидкость затекала ему в туфли.

Через высокие окна в комнату струился солнечный свет.

Внезапно мощный и громкий взрыв, не сравнимый по силе с выстрелом пистолета Пэтси, сотряс помещение. Табби прижал руки к ушам и отступил от трупа Ван Хорна - голова гудела и раскалывалась от взрывной волны. Кто-то закричал. Комната наполнилась дымом. Напротив него Пэтси указывала рукой на зеркало.

Табби обернулся, глаза жег едкий дым, и непонимающе посмотрел на зеркальную поверхность - темнота, сгущающаяся в осколках разбитого зеркала, постепенно обретала форму. Позади Табби раздался новый ужасный вопль, почти сразу затихший. Табби опять повернулся и увидел, что произошло с Брюсом Норманом.

Зеркало взорвалось, и тысячи осколков, разлетевшихся по комнате, впились в лицо Брюса. Длинные осколки торчали из груди и живота Нормана, словно иглы дикобраза, лицо стало неузнаваемым - его заливала кровь. Брюс зашатался и рухнул на пол.

Высокий худой мужчина с бледным продолговатым лицом вышел из-за зеркальной рамы. Над его черной одеждой клубился дым.

- Он.., появился из зеркала, - услышал Табби ошеломленный голос Пэтси.

Гидеон Винтер медленно приближался к Табби, двигаясь между телами Рен Ван Хорна и Брюса Нормана. Табби окаменел, он не мог двинуться с места. Черные руки взвились над ним, громко застучало сердце, в голове вспыхнула боль, и его жизнь куда-то утекла. Гидеон Винтер крепко обхватил мальчика.

7

Ричард дважды выстрелил в голову собаки - на темени и вокруг глаз зверя появилась дюжина дымящихся отверстий.

Тем не менее животное вновь атаковало дом Грема. Оконная рама задрожала, и огромный кусок штукатурки обрушился на пол. По стене расползлась сеть мелких трещин. Собака обежала дом и приготовилась к новой атаке. Ричард разрядил в зверя полный магазин и, доставая из кармана новые патроны, увидел, что на морде животного запылали маленькие язычки пламени.

- Еще один удар, и она доберется до нас, - спокойно констатировал Грем. - Попробуйте, может, вам удастся отстрелить ей кончик носа: мне просто не приходит в голову ничего лучшего, что могло бы остановить ее.

- Я не думаю, что что-нибудь вообще в состоянии остановить ее, - сказал Ричард, - хотите попробовать?

Он посмотрел через плечо и увидел, как Грем отрицательно покачал головой.

- Доберитесь до носа. Помните, как она визжала, когда я всадил в нее нож?

- Как скажете, шеф. - Ричард приготовился к бою.

В это время зверь пригнулся к земле и наклонил голову, готовясь к новому штурму окна.

Собака ринулась вперед, и в эти секунды Ричард попытался прицелиться в черную точку посреди лохматой темной головы. Рука подрагивала; наконец он решился.., палец медленно нажал на курок, сверкнула вспышка света. Темная черная стена перед окном стала блекнуть: практически мгновенно черный цвет превратился в серый, потом в светло-серый.., и, прежде чем Ричард успел снять палец с курка, он увидел, что страшное чудовище поблекло и растворилось в воздухе.

Ричард понемногу приходил в себя.

- Вот это да, - выдохнул позади него Грем.

В момент последней атаки гигантский пес словно растаял и превратился в ничто точно так же, как кот Билли Бентли. Через секунду на лужайке перед домом осталось только облачко теплого воздуха, мягко задувающего через окно в комнату.

Ричард присел на корточки, он еле дышал.

- Это означает, что для Табби и Пэтси все закончилось, - произнес Грем у него над головой. - Какая бы чертовщина там ни происходила, всему конец. Я думаю, нам лучше выйти отсюда и посмотреть.

- Что посмотреть? Куда выйти? - произнес Ричард, не уверенный сейчас даже в том, что он сможет нормально двигаться.

- Спросите что-нибудь полегче, - Грем положил руку на дрожащее плечо Ричарда.

Ричард заставил себя встать и взглянул на Грема. Старик спокойно улыбался ему.

- Вы действительно считаете, что я попал ему в нос? - К собственному удивлению, Ричард обнаружил, что тоже может улыбнуться.

- Этот вопрос и вправду легче, но я бы не хотел отвечать на него, сказал Грем. - Давайте выйдем наружу и посмотрим, что там делается.

Во дворе стояла плотная стена дыма. Осмотревшись, Ричард понял, что это горят и дымятся разбросанные по земле клочки собачьей шерсти. Стена кухни была практически разрушена. Трещины, дыры - наметанный глаз Ричарда определил, что ущерб составил примерно пятнадцать тысяч долларов.

- Не беспокойтесь об этом, давайте посмотрим, что делается в районе пляжа, - предложил Вильяме.

Ричард с Гремом обошли дом и застыли, не в силах оторвать взгляд от представшего перед ними зрелища. Гигантский смерч огня и дыма высотой футов в пятьдесят вился над Саундом.

- Во имя Господа, что это такое? - спросил Ричард.

Грем взглянул на него с мрачной решимостью:

- Я думаю, что это то место, где живет мой старый знакомый Рен Ван Хорн. Там нет больше ни единого дома, который был бы расположен ниже. И он ближе всех к берегу.

- Дом доктора? - Ричард вспомнил, что в первый раз увидел этот особняк, когда они с Лаурой проезжали мимо в машине Ронни Ригли; он тогда спросил о цене. А вместе с этим воспоминанием пришла еще одна мысль: Рен Ван Хорн был врачом Лауры.

- Я думаю, что наши друзья отправились охотиться на Дракона, - бросил Грем Вильяме и побежал к машине. Ричард еле поспевал за ним.

Он успел плюхнуться на сиденье, машина взревела, и через несколько минут мимо них уже мелькала Бич-трэйл. Грем мчал вперед, он не затормозил на углу Маунт-авеню, а просто резко повернул направо.

- Я думаю, что Рен был лечащим врачом Лауры, - сказал он.

- Да, - ответил Ричард.

- Мне сейчас пришло в голову вот что: ведь единственными людьми, узнавшими убийцу, были женщины, которые открывали ему двери. Сколько мужчин знают, как выглядят гинекологи их жен?

- Господи, - проговорил Ричард, но даже он сам не мог понять, было ли это реакцией на слова Грема или на то захватывающее зрелище, которое открылось перед ними, когда они затормозили у ворот дома Рена Ван Хорна.

Все здание охватило ярко-белое пламя, вокруг него ветер раздувал струи дыма. Отсюда огромный огненный столб казался еще более впечатляющим, чем выглядел со стороны двора Грема.

- Бедный Рен, - произнес Грем, - он оказался не таким сильным, как Джонни Сэйр.

- Господи, - опять повторил Ричард.

Подъехав ближе к полыхающему зданию, Ричард заметил стоящую на лужайке перед домом Пэтси Макклауд - она дрожала, дрожала так, словно ее лихорадило; и когда он выбежал из машины и подбежал к ней, то увидел, что она плачет.

V

ГРЕМ СМОТРИТ СКВОЗЬ ЗЕРКАЛО

1

А сейчас я вновь хочу сам поговорить с вами, потому что, после того как Ричард Альби и я выбежали из машины и подбежали к Пэтси, мы трое - Пэтси, Ричард и я - отправились в Зазеркалье, где все было совершенно нереальным и тем не менее все стремилось убить нас. Например, такое событие, как нападение гигантской собаки. И когда Ричард спросил меня, не считаю ли я, что все это результат действия ДРК, я ответил: "Нет". Все было совсем не так просто.

Единственное, что я могу сделать, это рассказать вам о том, что я видел собственными глазами. Вернее, думал, что вижу, был уверен, что вижу. Так я смогу оставаться честным, ну а если вы хотите поразмышлять на тему "реальности", займитесь этим на досуге.

Ричард успокаивал Пэтси и пытался выяснить, сумел ли Табби вовремя выбраться из дома. Я же смотрел на дом и пытался свыкнуться с мыслью, что мой старый знакомый, вдовец Рен Ван Хорн, оказался нашим врагом. Я с трудом приходил в себя после этого удара. Доктор был частью Хэмпстеда, большей частью, чем я сам, - он был одним из тех людей, кто выполняет свою работу с легкой непринужденностью, которая не оставляет равнодушным никого, кто соприкоснулся с ним. Он всегда казался изысканно изящным; с возрастом я понял, что это свойство души: для того чтобы так выглядеть после двадцати, нужна большая сила духа.

Пациенты уважали и любили его; он был одним из тех, кто инстинктивно знает, какая хорошая штука жизнь, но, что более важно, Рен Ван Хорн был одним из моих людей. И Дракон превратил его в мусор. Я думал о том, как старый знакомый стучался в двери, которые ему открывали женщины, как он встретился со Стоуни Фрайдгуд; я представлял себе все то, что его заставил сделать Дракон, и меня одолевали ужасные, смешанные чувства.

Ричард все еще старался вывести Пэтси из ужасного шока; я подошел к ним и положил руку ей на плечо. Дом, стоящий перед нами, превращался в ничто; дома по Милл-лейн, должно быть, все сгорели, а начало этому, я думаю, положил "Королевский хлопок". Пламя охватило и полностью окутало фасад дома. Откуда-то из окон первого этажа вырывался, казалось, твердый огонь и с потрескиванием поднимался в воздух; сквозь окна я видел, что нижние комнаты превратились в водоворот пламени. Мне слышались, а может быть, мне это показалось, вопли о помощи, доносившиеся из дома.

Я посмотрел вверх, туда, где пламя и дым, соединившись вместе, поднимались высоко в небо, и в тот момент, когда Пэтси наконец подобрала первые слова, чтобы описать происшедшее, я увидел то, чего никогда не видел до того, хотя и описывал вам несколько раз. Огромная Огненная летучая мышь распростерла крылья над пожарищем. Плечо Пэтси Макклауд дрогнуло у меня под рукой, кровь застучала сильнее то ли у нее, то ли у меня, и я понял, что моя рука тоже дрожит.

- Я думаю, Табби мертв, - сквозь слезы сказала Пэтси. - Его забрал Гидеон Винтер. И я совсем не чувствую... - Она посмотрела на меня поверх плеча Ричарда. - Я всегда могла добраться до него, всегда. Но теперь.., там, где должен быть Табби, одна лишь холодная пустота.

Когда я вновь поднял голову, Огненной летучей мыши уже не было.

- Везде холод, - мы с Ричардом услышали отчаяние в ее голосе. Плечо Пэтси немного успокоилось, в отличие от моей руки... - Ничего нет... Табби нигде нет...

Мы с Ричардом переглянулись и отвели Пэтси подальше от огня. Я увидел по лицу Ричарда, что смерть Табби Смитфилда подействовала на него не менее сильно, чем на меня.

- Вы сказали, что Гидеон Винтер забрал Табби, - обратился я к Пэтси. На ее лице застыло выражение отчаяния и замкнутости, и мне хотелось громко закричать или разбить что-то, чтобы сорвать эту маску с ее лица. - Значит, Табби успел выбраться из дома?

Она кивнула, и в первый раз у меня появилась надежда - я помнил о маленькой искореженной мумии, что лежала передо мной в овраге Кенделл-Пойнт.

- Расскажите нам очень подробно, что произошло, Пэтси. Мы никогда не увидим Табби, если вы сейчас нам не поможете, - сказал я ей.

- Табби мертв, - проговорила она.

- Что ж, в таком случае я хочу похоронить его. Я должен быть в этом уверен. И я хочу убить Дракона, Пэтси.

Я хочу разбить его на миллионы маленьких кусочков.

Она, казалось, наконец-то услышала меня, глаза расширились, она подняла голову и начала рассказывать о том, как они встретились с Табби около старого дома его деда, обо всем, что случилось после этого. Заканчивая, Пэтси сказала:

- Табби просто сморщился как-то.., когда это существо коснулось его. Он стал белым. И потом они ушли... Я пыталась найти Табби, но не смогла... И не нахожу ничего, кроме холода, холода, холода...

- Они ушли? - переспросил Ричард.

- Просто они пропали, и все. И через мгновение вокруг меня полыхал огонь. Я побежала. Выбралась наружу, и тут появились вы.

- Они просто пропали, - задумчиво повторил Ричард. - Что же это означает? Грем, его убили или нет? Я думал, что если кто-то сокрушит Дракона так, как вы в свое время уничтожили Крелла, то всему настанет конец. Что же, черт побери, тут происходит?

- Я думаю, что так было всегда. - Я пытался разобраться, что нам следует теперь предпринять. - Похоже, что Гидеон Винтер не собирается сдаваться.

- Вы думаете, это был Гидеон Винтер?

- Мне ненавистно даже думать об этом, но я уверен.

Сегодня он действительно стал сильнее, чем когда-либо, во всяком случае, он достаточно силен, чтобы воскреснуть после того, как уничтожено его тело. Но я понимаю, что произошло.

Он забрал Табби, потому что надо, чтобы мы пришли за ним. В этот раз он намеревается собрать всех нас вместе и всех вместе уничтожить. Ведь он мог бы убить Пэтси, но в то же время желал, чтобы мы услышали ее рассказ, и он хотел, он хочет, чтобы мы пришли к нему.

- Если бы мы знали, куда идти, - пробормотал Ричард.

- Думаю, что знаю, - ответил я. - Пэтси это не очень-то понравится.

Она вздохнула и уперлась взглядом в мое лицо - она понимала, что я прав, но инстинктивно сопротивлялась.

- О, - Ричард мягко обнял ее за плечи и кивнул головой, - я, кажется, понял. Туда, где были убиты несколько мальчиков. И он, и я знаем это место. Дом Бейтса Крелла.

Я отвернулся от растерянного лица Пэтси и посмотрел на Саунд. Вода, которая должна была быть спокойной, начинала волноваться, на берег накатывали волны.

Я оглядел Пэтси и Ричарда. Она еще дрожала, но я видел, что сила постепенно возвращается к ней.

- Я отправлюсь туда, и думаю, что сейчас кое-что изменилось и это не будет похоже на посещение дома неподготовленным одиночкой, - проговорил я, хотя совершенно не был уверен в этом. - В любом случае я пойду туда. Я должен. Я думаю, что Табби все еще жив и сейчас служит приманкой для нас.

Я медленно пошел по лужайке, впервые совершенно забыв о машине. Я решил не ехать к этому дому, а хотел пройти пешком по той самой дороге, по которой прошел однажды, в 1924 году. Пойдут они со мной или нет? Я твердо сделал несколько шагов, зная абсолютно точно, что ничто на земле не спасет меня, если я приду к нему один. Это был не 1924 год, игра изменилась. И в этот момент я услышал позади мягкие шаги. Кто-то ухватил меня за локоть.

- Сумасшедший старый идиот, после всего, что произошло, вы собираетесь в одиночку куда-то отправиться? - Ричард негодовал.

Я увидел по одну сторону от себя Ричарда, по другую - Пэтси, и подумал, что мы похожи на компанию из книги "Волшебник из страны Оз".

2

Выбравшись на Маунт-авеню, я заметил, что Ричард пересчитывает лежащие в кармане патроны, и только тогда увидел, что он все еще держит мое ружье. Как всегда, когда он не работал, Ричард был одет тщательно, хотя и немного старомодно: пиджак, отлично отутюженные брюки (даже я целыми днями ходил в джинсах). Обут он был в туфли, тогда как весь Хэмпстед носил кроссовки, даже те, кому в жизни не приходилось бегать дальше чем к машине у подъезда.

Как бы то ни было, но казалось, что ружье является его неотъемлемой частью: Ричард, старое "пердью" и элегантный деловой костюм подходили друг другу не меньше, чем тросточка к котелку. Присутствие Ричарда придавало мне уверенности в себе, словно Ричард Альби с ружьем в руках обладал неким могуществом.

Привлеченные столбом дыма и пламенем, вырывающимся из дома Ван Хорна, обитатели Маунт-авеню начали появляться на улице. Их лица выглядели такими напряженными, как будто они следили за движением канатоходца, что шел по проволоке без страховки.

Я не знал, как перенесу все предстоящее. Табби, жив ди он?

Практически одновременно мы свернули на Пур-Фокс-роад.

***

Небо изменилось. Мгновенно из сияюще-голубого оно превратилось в кроваво-красное. Пэтси замедлила шаг, я тоже остановился. Казалось, что небо над нами разрывается от безмерной ярости. Оно приобрело ярко-желтый оттенок, потом стало темно-синим, багряно-красным и, наконец, совсем черным. На этом черном небе сверкали две луны: одна - багровая, другая - мертвенно-белая.

Пур-Фокс-роад заливал лунный свет. Пэтси вцепилась в мою руку.

- Итак, вперед! - воскликнул Ричард.

И мы двинулись по направлению к дому Бейтса Крелла.

За поворотом я увидел на ветвях одного из деревьев, что росли вдоль изгороди Академии, какую-то темную массу.

Она словно гигантский кокон свисала с ветвей и медленно покачивалась из стороны в сторону. Ричард и Пэтси тоже заметили ее, и я почувствовал, как ногти Пэтси впились в мою руку. Секундой позже я понял, что с веток дерева свисало чье-то тело.

Тело повернулось так, что залитое серебристым светом лицо оказалось прямо перед нами. Ребра - сломаны, на груди - ножевая рана, а все туловище представляло собой одну огромную черную дыру. Несмотря на раны и кровоподтеки, я узнал лицо Бобби Фрица. Страшное лицо, похожее на хэллоуинскую маску, скалилось на нас и повторяло:

- Вы все мертвы, вы все мертвы.

Пэтси вскрикнула и, отвернувшись, прижалась ко мне.

Вспыхнули пламенем болтающиеся руки Бобби. Поток теплого воздуха поднял его волосы дыбом, и через мгновение они с треском запылали.

Ричард оглянулся и сделал мне знак заслонить Пэтси от этого зрелища. Я встал между нею и пылающим телом, но она уже взяла себя в руки.

- Со мной все в порядке, - она твердо взглянула на меня, - не нужно мне помогать.

Она отпустила мою руку и оглянулась. Невольно я тоже оглянулся.

Тело Бобби Фрица охватило пламя, и оно вращалось, как механическая игрушка. Между языками пламени виднелось обуглившееся лицо.

Пэтси Макклауд упрямо качнула головой и повторила:

- Я в порядке, я же сказала, я в порядке. - И уверенно зашагала вперед.

Через несколько минут показался дом Крелла, окруженный свалкой из старых искореженных автомобилей. Мы замедлили шаги. Окна, или, вернее, черные дыры, когда-то бывшие окнами, светились красным светом. Но мы знали, что дом Крелла не горит. Теперь можно было не спешить, мы остановились.

Этот дом наводил на меня ужас даже в молодости, тогда, когда мне было двадцать и я был силен и крепок. Теперь же я знал об этом доме куда больше.

Ричард скользнул вперед и прошел по ковру сорняков прямо к входной двери. Я заметил, как он стиснул зубы и покрепче прижал к себе ружье. Пэтси направилась за ним.

Я замыкал шествие.

Прикладом ружья Ричард распахнул дверь. Пэтси нервно пригладила волосы и прикрыла голову руками. Красный свет упал нам на ноги.

Я не сразу сообразил, что Пэтси беспокоилась о волосах из-за летучих мышей. Ричард обвел комнату дулом ружья, как бы выискивая того, кого следует немедленно застрелить.

Примерно полдюжины потревоженных летучих мышей взвились в воздух. Ричард попытался отогнать их взмахами приклада, но парочка тварей, сделав круг по комнате, ринулась прямо на нас.

И тут на голове пикирующей на Ричарда мыши я увидел развевающиеся рыжие волосы. И внезапно до моего сознания дошло, что у зверьков были белые человеческие лица. Я не хотел даже смотреть на них, потому что понимал, что они окажутся мне знакомы, и это вызывало ужас значительно больший, чем свисающее с ветвей тело Бобби Фрица.

Ричард вскрикнул и опустил ружье дулом вниз - он узнал одно из белых крошечных лиц. В моем сознании возник Табби, и я, схватив Ричарда за руку, потащил его вглубь дома.

- Ведь сейчас день, - кричал я, - сейчас день!

Через несколько минут, может, чуть больше, мы увидели настоящий солнечный свет, проникающий в комнату, и реальную голую неприглядность этого места. Треснувшие доски пола, потрескавшиеся стены, на всем - толстый слой пыли.

Никаких летучих мышей. Пэтси заторопилась следом за мной, и я почувствовал себя достаточно сильным, чтобы одолеть трех Бейтсов Креллов. Я просто разъярился! Гигантский пес!

Летучие мыши с человеческими лицами! Две луны! Меня буквально выворачивало от всего этого.

Краем глаза я заметил какое-то движение и, повернув голову, двинулся туда. Лес Макклауд собственной персоной в полосатой пижаме и изорванном халате стоял в дверном проеме; он выстрелил из маленького пистолета. Из ствола, направленного на меня и Пэтси, вылетела длинная струя пламени и ударилась в стену справа от нас, не причинив вреда.

В возникшей вдруг темноте полыхнул выстрел, и Лес начал исчезать, тая прямо на глазах.

- Он испарился, - сказал я, не имея ни малейшего желания вновь испытывать неизвестность.

Я слышал тяжелое дыхание Ричарда, слышал, как он перезарядил ружье, выбросив на пол стреляную гильзу.

Нам стало видно, что из соседней комнаты, той самой, из которой возник призрак Леса, на нас падает красный свет.

- Я знаю, куда мы должны идти дальше. - Пэтси искоса посмотрела на меня. Ее лицо, осунувшееся и бесцветное, не принадлежало ни мужчине, ни женщине.

- Пэтси, - сказал я, - никто из нас не допустит, чтобы вы спускались вниз.

- Да, - подтвердил Ричард, - после того, последнего, случая - ни за что, Пэтси. Вы и так зашли слишком далеко - и этого вполне достаточно. Табби должен быть внизу, и мы найдем его.

- Табби мертв, - с печальной уверенностью ответила она, - и я иду вместе с вами. Мы должны держаться вместе.

Вы ведь были с этим согласны, Грем, разве нет? - С еще большей отвагой, чем прежде, Пэтси посмотрела мне в глаза.

- Пожалуй, я больше так не считаю.

- Ну, тогда я так считаю, - она решительно вытащила из-за пояса пистолетик.

Мы с Ричардом удивились, потому что думали, что она оставила его в доме Ван Хорна.

- Если будет нужно, я воспользуюсь этой штукой. Мне кажется, одна пуля в нем еще осталась. А вы, ребята, вы можете, если хотите, подождать в сторонке.

Она снова выжидательно посмотрела на нас. Хрупкая и отважная, как далека она была от той женщины, что бежала навстречу трем мужчинам и мальчику в ту далекую ночь, когда первые птицы упали с неба. Да, Пэтси прошла за это время путь куда более длинный, чем любой из нас.

- Ну что ж, тогда пошли. - Ричард сунул ружье под мышку. - Мы все хотим поскорее покончить с этим.

Он посмотрел на меня, и мне стало понятно, что, несмотря на спокойный голос, он тоже тронут до глубины души поведением Пэтси.

Она повернулась и направилась к кухне Бейтса Крелла.

Ричард и я шли за ней почти вплотную. Дверь в подвал все еще была распахнута, и нам стало ясно, что Пэтси права: источник красного света находится именно там. Он был очень интенсивным, и он пульсировал. Спуститься в подвал было все равно что очутиться прямо в огромном, ритмично сокращающемся сердце.

Я ступил на лестницу первым. Если чему-то суждено случиться, если эта лестница приготовила хитрые ловушки, то я хотел, чтобы это случилось со мной, а не с теми двумя.

Быть шестидесятишестилетним - в этом есть свое преимущество. И все же я спускался очень медленно и осторожно, буквально купаясь в красных лучах. Казалось, что от световой пульсации вибрируют ступени лестницы и старые проржавевшие перила.

Ричард шел за мной. Он тоже хотел оградить Пэтси от неизвестной опасности, таившейся в подвале. Мы осторожно продвигались по самому краю лестницы.

Я не знаю, что мы ожидали найти. Кошмарные создания Иеронима Босха, жадно пожирающие тело Табби, налетающего на нас Гидеона Винтера - все что угодно, но только не пустое пространство. Кафельная плитка, окаймляющая верх стен, была в отблесках красного света, наполняющего весь подвал. У дальнего конца стены стоял старый стол. Все.

- Табби здесь нет. - Ричард выглядел совершенно ошеломленным.

Разочарование старым подвалом, в котором нет ничего, кроме разбитого стола, охватило его, и он замер в центре помещения. Пэтси подошла к одной из стен, а я приблизился к столу. Я был уверен, что мы попали туда, куда надо, и надеялся найти хоть какие-нибудь следы, которые могли привести нас к Табби.

Воздух вокруг нас стал плотнее. Шок от отсутствия шока, если так можно выразиться, постепенно проходил, и до нас стала доходить реальность этого места.

Подвал Крелла не был пуст. Он был переполнен - переполнен бесплотными эмоциями, существовавшими здесь сами по себе. Ужас, отчаяние, горе бились в воздухе. До лета 1980-го я бы не поверил в существование чего-то подобного и счел бы происходящее следствием чрезмерной впечатлительности. Но теперь, в подвале Крелла, я знал, что это - ужасная реальность, я чувствовал ужас этого места, чувствовал омерзительное удовольствие, доставляемое кому-то муками других. Мной овладело неудержимое желание как можно скорее выбраться отсюда. Я слышал, как билось огромное сердце подвала, и на мгновение увидел, как пауки, огромные черные создания, отделяются от стен и кружат вокруг меня.

На столе в агонии билось чье-то тело. Все это были картинки из прочитанных когда-то книг. Надо было поскорее выбираться отсюда.

Я подошел к Пэтси, когда земля подо мною затряслась так, что я не удержался на ногах и упал. Из-под пола протянулась рука. Последовал новый толчок - тут же из-под земли появилась еще одна рука, в нескольких футах от первой.

- Господи, уходим отсюда! - закричал Ричард, отбиваясь от рук дулом ружья.

- Я не думаю, что мы сможем добраться до лестницы, - покачала головой Пэтси, и я понял, что она имеет в виду.

Поверхность пола между нами и лестницей усыпало что-то вроде сахарного песка.

- Вы не поверите, но здесь есть еще одна дверь, - сказал Ричард, указывая на ближайшую стену.

Плотно встроенную в бетонные блоки деревянную дверь оковывали широкие перекрещивающиеся металлические полосы. Безусловно, раньше ее здесь не было; выглядела она так же зловеще и неприветливо, как и все остальные двери в доме Бейтса Крелла.

Ричард и я прошли вперед, пытаясь выяснить, сможем ли мы пробиться к лестнице, но только мы выбрались на чистое место, как тут же из-под земли появились голова и грудь мальчика-подростка.

Я вспомнил, что во время наших долгих бесед Ричард описывал мне свои галлюцинации: разверзающиеся кладбища, извергающие на поверхность мертвецов. Видения оказались правдой. Я собственными глазами увидел, как действует Дракон.

- Грем? Дверь? - спросил Ричард.

Возможно, он считал, что у нас в запасе есть одна-две минуты, чтобы добраться до лестницы, особенно если мчаться с черт знает какой скоростью, но, пожалуй, только он один и мог бы осилить это. Я не в состоянии был двигаться так быстро, да и Пэтси немного скисла.

Мы решили открыть эту дверь, хотя, скорее всего, нас ждала впереди еще одна камера пыток.

Ричард распахнул ее; я вынужден был пригнуться, чтобы не стукнуться лбом о косяк.

3

Вы знаете, почему я рассказываю вам, эту историю от первого лица? Дело в том, что пересказать эти события от лица стороннего наблюдателя значило бы лгать и вам, и себе.

Тяжелая, окованная железом дверь на самом деле не существовала. И хотя я вошел в нее и даже должен был пригнуться, чтобы не стукнуться о косяк, даже тогда я сознавал, что никакой двери в подвале Крелла не было. Ричард и Пэтси знали это так же хорошо, как и я. Была только мечта о двери, наша мечта, и в то же время способ, которым Дракон заманивал нас.

И еще одну вещь мы отчетливо понимали: опасность по другую сторону двери была ничуть не больше той, что поджидала нас в любом уголке колдовского дома Крелла. Эта дверь не была запасным выходом, но мы сами выбирали путь и знали, что дороги назад нет.

***

Мы оказались в воняющем грязью туннеле, настолько узком, что должны были пробираться друг за другом поодиночке. Первый - Ричард, потом Пэтси, за ней - я. Я провел по изогнутой стенке туннеля рукой и сразу же отдернул ее. Влажная, губчатая, упругая как резина - она казалась живой тканью. Далеко впереди перед Ричардом за поворотом туннеля пробивался тусклый свет, обещая нам возможность оказаться где-нибудь на поверхности, в районе Пур-Фокс-роад или на болотах позади нее. По мере движения туннель расширялся, и наконец мы смогли идти рядом.

- Я надеюсь, что мы сумеем скоро выбраться отсюда, - сказала Пэтси, куда-нибудь наружу.

Я вздрогнул.

- Ох, и воняет же здесь, - снова заговорила Пэтси, - прямо как в сточной трубе.

- Плевал я на все запахи, пока не выберусь из этого дома, - мрачно сказал Ричард. - И потом, вы же знаете об этих убитых женщинах, не всех же он выбросил за борт. И вообще, он убил куда больше людей, чем мы думаем.

Я был вполне согласен с ним. До нашего проникновения сюда в комнате, похожей на разверзающуюся могилу, мы видели не меньше тринадцати или четырнадцати женщин и детей. Дойдя до поворота туннеля, мы оказались в ослепительно ярком свете. Он резал глаза и заставлял щуриться.

Немного привыкнув к сиянию, я различил прямо перед собой у стены туннеля какую-то фигуру.

- Кто вы? - спросил Ричард, подымая ружье. Мы продолжали двигаться вперед.

И тут я догадался, куда мы попали и что представляет собой этот туннель.

Мы подошли достаточно близко, чтобы можно было разобрать, что перед нами стоит женщина. И еще до того, как мы смогли рассмотреть черты ее лица и детали одежды, стало понятно, что она плачет.

- Пэтси?! - позвала женщина.

Пэтси не ответила. Она покрепче взялась левой рукой за мою руку, а правой - за руку Ричарда. Постепенно прояснились черты некрасивого упрямого лица. Большие черные очки. Редкие волосы. На женщине был надет бесформенный твидовый костюм, и по лицу ее не было заметно, что она так уж много плакала.

- Господи! Мерилин Форман! - Пэтси узнала призрак.

- Убирайтесь отсюда! Убирайтесь! Вы уже мертвы, так же как и мальчик, и чем дальше вы пойдете, тем будет хуже.

Пэтси застонала, склонила голову и потащила за собой меня и Ричарда.

Мы прошли мимо женщины. Она уперлась руками в бока и отодвинулась к стене туннеля, освобождая нам дорогу. Я провел пальцами по ее руке и ощутил жгучий холод.

Мы оставили Мерилин позади, и Пэтси увлекла нас вперед, таща за руки, словно мать, которая тянет за собой непослушных детей. Внезапно она остановилась и ослабила хватку. Я осмотрелся. Ричард Альби сделал то же самое. Туннель был пуст.

- Вы видели эту безобразную маленькую женщину, похожую на учительницу младших классов? Она действительно советовала нам убираться назад? спросила Пэтси.

- Да, мы видели безобразную маленькую женщину, и она действительно советовала нам убраться назад, - подтвердил Ричард.

- Господи, если мы сходим с ума, то, по крайней мере, вместе, вздохнула Пэтси.

Мы сделали еще несколько шагов, и свет усилился. Пэтси отшатнулась. Мои глаза отвердели, будто их сварили вкрутую. Я сделал несколько неуверенных шагов вслепую, и когда смог наконец открыть ноющие от боли глаза, то был счастлив, что не одинок в бредовых иллюзиях.

Казалось, что мы выбрались из туннеля и находимся в комнате с длинными книжными полками по стенам, в которой, впрочем, стояла та же вонь сточной канавы. Пэтси и Ричард придвинулись ко мне. Мне казалось, что они уже знают, что это за комната. Я взглянул на ряды книг - они были знакомы мне. И так же как подвал дома Крепла, комнату переполняли горе, страх и тревога. Мы попали в одно из Гиблых Мест. Медленные капли клея капали с корешков книг. В комнате стояла жара.

"Где же мы? Что это за ужасное место?" - спрашивал я себя.

Затем я заметил знакомый столик для пишущей машинки, стоящий в дальнем углу перед знакомым окном. Окно было темным. Я повернулся к Ричарду, чтобы он опроверг мою догадку, но тут разглядел прикрепленный к книжным полкам плакат "Гленды". Мы находились в увеличенной раза в три копии моей гостиной. Гиблое Место было моей гостиной!

- Грем, - начал Ричард, - не надо...

- Что "не надо"? - проскрипел голос из дальнего конца комнаты.

Он тоже показался мне знакомым. Я повернулся, чтобы рассмотреть того, кому принадлежит голос, и увидел коренастого мужчину в двубортном костюме с темной щетиной на лице, стоящего позади моего письменного стола. Он.

- Так что, ты не хочешь, чтобы твой друг-социалист понял, что с ним случилось, Вильяме?

Он ткнул в меня указательным пальцем:

- Ты - грязный коммунист. А твои друзья знают об этом?

- Я никогда не был настоящим коммунистом, и уж тем более грязным комму...

- Ты просто слабак, - он захохотал, - ты пьяница. Грязный пьянчуга. Ты оставил двух жен, знают ли об этом твои друзья? Знают о твоем вранье, об обманах? У меня здесь список всех ваших, мистер Вильяме, достижений как коммуниста и как бабника. Это омерзительные достижения, Вильяме, это свидетельство моральной деградации. Ты омерзителен, потому что ты слабак. Никчемный пьяный коммунистический предатель!

- Я пил - это правда, - отрешенно подтвердил я, - и жен своих я обманывал, это тоже правда, хотя и они, случалось, наставляли мне рога. Но я никого не бросал...

Небритое наглое лицо неожиданно оказалось в футе от меня:

- Слабак и предатель. - До меня доходила тошнотворная смесь запаха лука и спиртного. - Разве ты не понимаешь, что Табби Смитфилд был бы жив, если бы не ты со своими дурацкими фантазиями?

Я поднял руку, чтобы ударить по этой наглой роже. Но раньше чем мой кулак коснулся его лица, оно превратилось в физиономию ухмыляющегося красного Дьявола. Теперь он был не меньше чем на два фута выше меня. Дьявол наклонился ко мне, ухмыляясь и облизываясь раздвоенным языком. От него веяло обжигающим жаром, и я почувствовал, что Ричард тянет меня назад. Я уже не думал о том, чтобы кого-нибудь ударить, - назад, назад, только назад. И если бы я не начал переставлять ноги, то Ричард оттащил бы меня волоком. Пылающий демон тянулся ко мне, его рука находилась так близко, что я мог разглядеть тысячи тысяч огоньков, из которых она состояла. Огни так тесно и плотно прижимались друг к другу, что образовали цельное тело, плоть.

Он мог бы расплющить мое лицо, если бы сжал его этими руками. Но Ричард, действуя со скоростью торнадо, сумел оттолкнуть меня назад, и красные руки лишь на мгновение мелькнули передо мной. Они успели схватить мою руку, ту самую, которой я замахнулся на Дьявола. Как будто тысячи раскаленных кинжалов вонзились в кожу, едкая кислота хлынула в мои раны. Я невольно застонал и, перед тем как погрузиться во мрак, услышал довольное хихиканье.

***

Мы вернулись в туннель. Запах стал еще более омерзительным. Впереди вновь мерцал тусклый свет, освещая казавшиеся сделанными из живой ткани стены коридора.

- Грем, как ты? - спросил Ричард.

Я не мог смотреть на него, поскольку по моему лицу он узнал бы правду.

- Все в порядке, - ответил я.

Что ж, это почти правда, это то, что должно быть правдой. Я понимал, что только что был намного ближе к смерти, чем когда-то на Кенделл-Пойнт. Мне все еще мерещилась огромная ухмыляющаяся красная физиономия. Один только я знал, как я испугался.., так испугался, что не двинулся бы с места, если бы не Ричард. Казалось, что по той руке, до которой дотронулся монстр, проехал танк.

- Точно?.. - неуверенно начала Пэтси.

- Я никогда никого не покидал. Господи, никогда. Когда-нибудь я расскажу вам историю моих браков.

Но, даже сказав это, я все равно снова увидел перед собой ухмыляющуюся красную рожу, увидел ее так близко, что во мне опять начал подыматься первобытный страх. Сатана!

Он никогда не существовал для меня, разве что как метафора.

Я вспомнил, что говорил в Лондоне: "Дьявол загрязняет водоемы по всей Америке", и почувствовал, что снова могу двигаться.

- Как вы думаете, что там впереди? - задал я им вопрос.

- Мне бы не хотелось узнавать это, - сказал Ричард.

Мы шли вперед. Рука моя болела. Мы блуждали по туннелю, и наконец я увидел, что он заканчивается.

***

В этот раз нам не пришлось делать петлю, нас не ослепила внезапная вспышка света - не произошло ничего из того, что мы ожидали. Вместо этого туннель начал расширяться и свет постепенно становился все более ярким. Мы спускались по склону. Он тоже становился все более крутым, и мы вынуждены были замедлить движение и периодически ползли вниз на коленях. Через некоторое время туннель выровнялся, и мы попали в помещение, напоминающее огромный сводчатый зал. Здесь мы увидели первых мертвых людей.

Обнаженные и тучные, они стояли вдоль стен этого огромного зала старики и старухи, застывшие словно манекены. Глаза закрыты, кожа бела как мел. Старые полусгнившие куски плоти. Среди них я заметил моих старых знакомых по пляжу Гарри и Бэйб Зиммеров. Я поскорее отвел взгляд.

Когда мы прошли мимо, то я увидел, что они ужасающе медленно поворачиваются мне вслед.

- О нет! - Я увидел, что ждет нас впереди.

Повернувшись лицом к нам, у входа в зал стоял доктор Норм Хугхарт, такой же белый и такой же мертвый, как и Зиммеры. Его маленькая ленинская бородка сейчас отросла и выглядела запущенной. Так же как и Зиммеры, он двигался так, словно плыл под водой. Внутри живота Хугхарта извивался белый толстый червь. А позади Норма, как будто в замедленном кино, двигались тысячи мертвецов.

Мы прошли мимо Хугхарта, вдоль этого страшного сборища мертвых. Мои нервы были на пределе - я не хотел никого видеть, я не хотел смотреть в их лица, я хотел только поскорее миновать это ужасное место.

Похоже, что сейчас нам не угрожала реальная опасность - мертвецы двигались так медленно, что даже я мог бы легко сбежать от них. Скорее, он хотел поиграть на наших нервах, заставить бояться, а может, и немного смягчить наши сердца. Сотни мертвецов умоляли нас спасти их - вывести наверх, на поверхность земли. Мы не могли помочь, но, слыша эти мольбы и стенания, ощущали тяжесть на душе. Гидеон Винтер рассчитывал на то, что чувство жалости сделает нас более уязвимыми. Это касалось в основном лишь Пэтси и Ричарда, потому что со мной было почти покончено. Если мы поддадимся жалости, он убьет нас. Конечно же, нам было очень жаль этих несчастных. Их было столько, что протянутые к нам руки переплелись между собой, образуя живой лес.

Посреди этого зала было устроено нечто напоминающее бассейн, заполненный серой вязкой жидкостью. Над ним поднимался едкий пар. Ричард повел нас по самому краю этого страшного водоема, стараясь одновременно следить за тем, чтобы ни один из мертвецов не смог до нас добраться.

Я заставлял себя передвигать ноги, потому что устал настолько, что готов был все бросить и лечь прямо здесь. В нескольких футах впереди нас Ричард остановился.

- Нет, нет, нет, это не правда. - Казалось, что он ведет с кем-то спор.

Я машинально взглянул на бассейн. К его краю подползало тело; медленно, но упрямо оно пыталось выбраться на пол. Тело было детским. А под серой мерцающей поверхностью виднелись еще сотни трупов; вот уже чья-то голова появляется над водой и старается подплыть к краю. Я узнал этого мертвеца. Я видел Леса Макклауда в проеме двери на кухне Бейтса Крелла, поэтому опознание не заняло много времени. Я вновь перевел глаза на детское тело, и мне хватило доли секунды, чтобы узнать лицо. Сердце и глаза работали одинаково быстро. Мертвое тело было телом Табби Смитфилда. Огромный белый червь уже обвился вокруг его ног, по шее ползало несколько мух.

Наконец я признал, что существует вероятность, что Табби мертв. Жалкое маленькое тело медленно перекатилось в сторону от бассейна. Я застонал, и тусклый свет, заливающий помещение, стал красным. Тела стали корчиться от боли, белые черви раздулись и постепенно стали приобретать тот же красный оттенок, что и свет. Вокруг нас стоял стон сотен мертвецов.

Двое загородили нам путь. Я увидел рыжие волосы и узнал женщину-репортера, которая стояла рядом со мной над телом Джонни Сэйра. Сара Спрай. Один ее глаз был закрыт, и это придавало ей вид жестокого и опасного пирата.

- Вы проиграли, - прошипела она, - вы проиграли. Грем, ты мертв.

Стоящий позади нее мужчина прокричал:

- Мертв! Мертв!

Что-то жирное и белое упало сверху на Пэтси и прижало ее к полу. Ричард и я замерли от этой неожиданной атаки и, казалось, простояли так несколько минут.

Я не сразу понял, что то, что свалилось на Пэтси, не было одним из раздувшихся белых червей - это было человеческое тело. В это мгновение она закричала и попыталась подняться, но мертвец придавил ее обратно к полу. Посреди его тела зияла огромная и страшная рана, от ягодиц остались лишь белые лохмотья. Пэтси вновь закричала. Я попытался оторвать его за плечо, но это было все равно что пытаться подвинуть бетонный блок. Он поднял голову и оскалился, и я узнал Арчи Монагена. Он убивал Пэтси, а я не мог остановить его. Я вцепился ему в уши и опять попытался оттянуть его назад, а потом изо всех сил ударил мертвеца по голове. Но Пэтси все еще была крепко придавлена к полу.

- Отойди, Грем, - проорал Ричард. - Сколько раз повторять? Отойди!

- А? - Я наконец увидел, что Ричард целится в голову Арчи.

- В сторону! - прокричал Ричард, и я отступил назад.

Ричард нажал на курок "пердью".

Голова Арчера разлетелась на куски. Кости, внутренности, серая кожа усеяли поверхность бассейна. Тело Монагена медленно, словно мертвый краб, сползло с Пэтси. Ружье сверкало в руках Ричарда.

Мы помогли Пэтси подняться, и она взяла нас за руки.

Вокруг все погружалось в красную темноту.

Пэтси все еще опиралась на нас.

- Мы должны уходить, - сказал Ричард.

Через минуту мы неслись по узкому коридору, еще более узкому, чем раньше. Пэтси и Ричард бежали впереди. Движения Пэтси были размеренными и быстрыми, но я видел, как дрожат ее руки. Запах туннеля становился все более тяжелым, повсюду начали вспыхивать маленькие языки пламени. Дверь в подвале дома Бейтса Крелла привела нас в чрево мира и в чрево зеркала. Я не сомневался, что скоро она приведет нас и к Гидеону Винтеру. И мы трое знали, что следующей наступит очередь Ричарда.

VI

КЕНДЕЛЛ-ПОЙНТ

1

Ричард Альби всегда хорошо ориентировался, но здесь, под землей, даже он сам был удивлен собственными способностями. Когда они вышли из подвала Бейтса Крелла, то прошли через северную стену, потом сделали поворот на восток и все еще двигались в северо-восточном направлении.

Их путь лежал к Кенделл-Пойнт: могила Гидеона Винтера казалась неминуемым местом окончательной битвы. Но Ричард не хотел, чтобы его друзья догадывались об этом.

И Грем Вильяме, и Пэтси Макклауд словно наполовину окаменели после того, что с ними произошло. В основном этот ступор был вызван тем ужасным видением мертвого, страшного тела Табби, что предстало перед ними на краю серого бассейна. Ни Грем, ни Пэтси не выжили бы в туннеле, если бы не Ричард: когда на Пэтси упал труп, Грем только беспомощно наносил удары по голове мертвеца - он еще не пришел в себя после происшедшего с ним. Совершенно ясно, что Винтер приготовит для него, Ричарда, какую-то страшную пытку, намного более страшную, чем Главная мертвецкая, из которой им удалось вырваться. Ричард боялся, что Пэтси не сможет помочь ему: похоже, что сейчас все ее силы уходили на то, чтобы не упасть в обморок.

Ричард не обольщался: что бы ни произошло, он может рассчитывать только на себя, да к тому же придется еще приглядывать за Пэтси и Гремом и защищать их.

Впереди тускло замерцал свет, и Ричард ощутил, как непроизвольно напряглись мышцы. Там, впереди, его ждет испытание. Он еле удержал себя, чтобы немедленно не повернуться и не побежать обратно, назад, побежать так быстро, как он только сможет. Но они продолжали идти вперед, а свет постепенно отступал.

***

Пэтси взяла его под руку. Свет, не ярче детского ночника, с каждым шагом удалялся от них. Ричард покрепче прижал к себе руку Пэтси; его сердце стучало и билось о ребра, словно пойманная в силки птица. Еще один шаг вперед - и неяркий свет вновь отдалился. Ричарду пришла в голову нелепая мысль: выстрелить в это тусклое мерцание и посмотреть, что из этого получится. Светящееся пятно отступало. Где же он все-таки видел его? Часть какой-то декорации? Да, именно так. Просто декорации. Теперь свет больше не отступал от них. Стены туннеля раздвигались, появились неясные тени каких-то предметов. Тусклый источник света оказался действительно детским ночником. Возле двери стояли лыжи, на стене висел вымпел какого-то колледжа. Обычная мальчишеская комната, заполненная, несомненно, реальными вещами. Если он двинет ногой по тому стулу, то сильно ушибется. Если выкинет лыжи в окно, то они упадут на самую обычную лужайку перед домом. Ричард услышал знакомые звуки, доносившиеся откуда-то снизу: там хлопотали и шумели режиссер, помощники режиссера, операторы, гримеры - словом, все, кто в те годы был его настоящей семьей. От окна доносился звук летнего мушиного жужжания.

Лишь на несколько секунд раньше остальных Ричард заметил два тела, что лежали, повернутые друг к другу, на широкой кровати: Табби и Лаура. Страшные, искромсанные тела, под содранной кожей виднелись мышцы и внутренности. Господи, смогут ли Пэтси и Грем вынести это зрелище? Ричарду хотелось собственными руками прикрыть их глаза.

- О, Ричард, - воскликнула Пэтси. Он понимал, что сейчас ее больше всего тревожит его состояние.

Откуда-то появился серый кот, и Ричард вновь напрягся. Кот подошел и уставился на него немигающими желтыми глазами. А через мгновение перед ними возник Билли Бентли.

2

Ричард отошел от Пэтси и внимательно посмотрел в наглое ухмыляющееся лицо Билли.

- Ты - Гидеон Винтер, - вызывающе бросил он.

Билли еще шире улыбнулся, он явно развлекался:

- Нет еще. Я еще не он. Ты сам увидишь, братишка.

- Нам нужен Табби Смитфилд. Мне нет дела до того, кто ты такой. Но я требую, чтобы ты вернул Табби, - решительно сказал Ричард.

Билли поднял брови.

- Живым или мертвым, но ты вернешь его нам!

- Так же как я вернул тебе твою сексуальную женушку? - прозвучал издевательский вопрос. - Значит, тебе это понравилось.

При этих словах кот открыл пасть и расхохотался женским голосом.

Что-то стукнулось о пол, прямо перед Билли: кот подпрыгнул, фыркнул и исчез, а модель аэроплана еще долго крутилась на полу, прежде чем замереть. Грем шагнул вперед и встал рядом с Ричардом. В руке Альби блеснуло старое ружье.

Билли Бентли в притворном ужасе всплеснул руками:

- О, сжалься, о милосердии тебя молю, о милосердии!

- Нам нужно тело Табби. - Ричард не собирался сдаваться.

- Ну так держи его, - он великодушным жестом указал на мертвые тела на кровати, - но прежде чем ты уйдешь, с тобой очень хочет кое-кто встретиться. Ты и сам мечтаешь встретить этого человека. Чистая правда, без шуток.

- Я не хочу, - начал было Ричард, но пространство вокруг начало неожиданно меняться, расширяясь и удлиняясь, и он понял, что его желание или, наоборот, нежелание не имеет никакого значения. Вдалеке, освещенные точно на сцене, сидели за старинным обеденным столом мужчина и женщина. Они с нежностью смотрели на него, и Ричард против собственного желания ощутил, как его тронули их искренность и теплота. Их отношение к нему казалось настоящим. Рут Бранден действительно нежно любила его. Ему было четырнадцать, когда она умерла, и эта ранняя смерть лишила его возможности даже помнить "маму" в зрелые годы.

В четырнадцать Ричард обожал ее, теперь он понимал почему: она была красивой женщиной, умной и доброй. То была красота души, не способной к обману. Дракон выполнил его домашнее задание.

Напротив Рут Бранден сидел незнакомый мужчина, но он был незнаком лишь в формальном, терминологическом смысле этого слова. Сердцем, душой, всеми клетками тела Ричард чувствовал, инстинктивно знал, что этот коренастый человек с густыми седыми волосами - его отец Майкл Альби. У него были добрые, хотя и несколько грубоватые черты лица, и он походил то ли на моряка, то ли на незадачливого поэта. Во взгляде отца перемешались любопытство, сочувствие, насмешка и осторожность. Да, Дракон великолепно выполнил его домашнее задание. Сидевший перед Ричардом человек быстро и уверенно овладевал его эмоциями. Понимая умом, что происходит, Ричард пытался противостоять этому, но сам вид Майкла лишал его сил.

Отец встал из-за стола и подошел к Ричарду. Они были одного роста.

- Папа с тобой, Ричард, папа с тобой, и теперь все и всегда будет хорошо. Брось это дурацкое ружье. Оно же все равно не заряжено, правда?

Ричарда охватили самые противоречивые чувства; услышав собственный крик, он поразился прозвучавшей в нем злобе:

- Оставь меня в покое, убирайся отсюда к черту!

Но отец только улыбнулся в ответ:

- У тебя мои гены, мой мальчик. Сколько же в тебе моего! Это самое главное. И как-никак мы снова вместе.

Ричард старался не смотреть в ласковое усталое лицо.

Рут Бранден превратилась в сидящий у стола скелет, одетый в домашнее платье и передник с оборочками. Отец и Билли Бентли медленно приближались к нему. А ему, Ричарду, было всего лишь десять лет. У него тонкие, слабые руки, и он должен высоко задирать голову, чтобы взглянуть в лицо отца.

- Брось эту проклятую штуку, парень, - раздался голос Билли. - Ты что, не понимаешь? Мы вернулись. Господи, мы вернулись. И теперь мы вечно будем вместе.

Ричард чувствовал, что Пэтси и Грем стараются оттащить его назад.

- Я хочу видеть Табби, - выдавал Ричард с трудом.

Но он услышал только тонкий высокий голос десятилетнего мальчика. Он попытался поднять ружье и прицелиться, но оно казалось слишком тяжелым для рук подростка.

А может, и правда оно не заряжено? Ричард беспомощно оглянулся и увидел отца. Тот смотрел на него с нежностью, как будто он впрямь гордился своим маленьким сыном.

- Что за черт, парень? Что ты тут несешь? - прошептал Билли. - Ты же знаешь, что случилось с тем мальчишкой.

Ты же сам видел его на кровати.

И Ричард понял, что Табби действительно погиб. Табби погиб, все потеряно. Его руки слишком слабы, чтобы удержать ружье, а приклад может просто переломать плечо.

- Я тебе еще кое-что расскажу, парень. То, что ты видел там, - это то, что должно было случиться с тобой в Провиденсе. Но ты сбежал, и мне пришлось поработать не с тобой, а с твоей женой.

Комната померкла, все закружилось. Ричард пошатнулся - слабые руки сжимали тяжелый меч, он попытался проткнуть им ненавистное лицо Билли. Но тот ускользнул.

- Тебе это ни к чему, - мягко сказал отец, указывая на сверкающий меч, - слишком тяжело для такого маленького мальчика.

Тяжелый металл был холоден как лед, обжигал пальцы.

Ричард выронил меч. Зазвенев, он упал на пол. Майкл Альби засмеялся и наклонился, чтобы поднять его.

Ричард закричал и краем глаза увидел, как Пэтси Макклауд поднимает свой маленький пистолет. Перед глазами Ричарда словно замелькали замедленные кадры кинофильма: медленно поднимается пистолет, дуло медленно направляется в лицо отца, медленно нажимает на курок палец Пэтси.

Ричарду показалось, что взрыв раздался у него в голове.

В груди отца появилась огромная дыра. Ричард понимал, что Пэтси спасла его. Из раны вырвались дым и языки пламени. Ричард опять стал взрослым. Из раны на груди отца вылетел рой мух, их обволакивала струя черного дыма.

От боли и ярости отец скрежетал зубами. Ричард наклонился, чтобы поднять меч. Но как только его пальцы обхватили рукоятку, Майкл Альби превратился в огромную кровавую волну. Она нависла над ними, замерла и через мгновение рухнула вниз; одежду, волосы, глаза и рты залила густая соленая кровь.

3

Ричард открыл глаза и сразу увидел Пэтси, которая растерянно оглядывалась по сторонам: позади нее дюжина белых елей тянула мохнатые ветки в серое небо. На каменистый берег с шумом накатывали волны, и сквозь деревья виднелась темная поверхность Саунда. Наступал прилив. Ричард стоял, поставив одну ногу на огромный камень и погрузив другую в желтый пушистый ковер сорняков. Пэтси молча разглядывала зажатый в руке пистолетик, потом резким движением отбросила его на серые валуны. Пистолет пропал из виду в густом переплетении крапивы и лопухов. Ричард чувствовал, как легкий морской ветер ласково обдувает лицо, вдыхал свежий аромат соленой воды и зеленой травы. Репейники, раскачивая коричневыми головами, цеплялись за ткань брюк.

Повернувшись, Ричард посмотрел на простирающуюся внизу долину. Она находилась так далеко, что он не мог даже рассмотреть за крутыми склонами ее дно. Вдали виднелось длинное белое здание с большими темными окнами, только в нескольких окошках наверху мерцали огоньки.

Грем Вильяме в заляпанной грязью одежде сидел, привалившись спиной к огромному корню дерева. Ричард взглянул на растущие за спиной Пэтси ели они бессильно опустили ветви к земле, словно потерпев поражение в невидимой битве. Саунд глухо шуршал о каменистый берег.

- Мы на Кенделл-Пойнт, - произнес Ричард.

- Да, - тяжело дыша подтвердил Грем, - и он тоже здесь.

Разве вы не чувствуете это? Гидеон Винтер принес Табби сюда. Он ждет нас.

- Табби мертв, - бесцветным голосом сказала Пэтси.

- Не верю в это. Винтер хочет, чтобы мы погибли здесь все вместе, и я думаю, что он приложит максимум усилий для этого. Ведь именно потому мы и пришли сюда, верно?

- Да, - задумчиво ответил Ричард, - наверное.

- Что ж, - Грем откинулся на огромный корень, - я чувствую, что очень скоро он появится перед нами.

Вильяме покрутил головой в разные стороны словно ожидая, что Гидеон Винтер выйдет к нему из Саунда.

- Я испытываю к нему намного меньше почтения, чем раньше. Он ведь просто воспользовался тем, что мы сами .ему дали. Он не знает ничего, кроме наших рассказов. Пэтси видит мертвецов, вот он ей и показал своего рода "Хилтон", набитый мертвыми людьми. Тебе он показал "Папа с тобой". Так что и его сила, похоже, ограничена, не так ли?

- Ограничена? Ты и впрямь так считаешь? - голос раздался из-за спины Пэтси, откуда-то из-под высоких елей.

"Этот голос не похож на человеческий, - подумал Ричард, - совсем не похож. Слишком густой и слишком елейный". В ушах отдавался гул, как будто кто-то говорит через мощный микрофон.

- Мои дорогие дети!

Грем попытался вскочить, как только услышал первое слово. И он, и Пэтси, и Ричард замерли, вглядываясь в гигантское темное пятно, что медленно выплывало из тени самой высокой ели. Постепенно пятно обретало форму, и наконец они увидели того, кто разговаривал с ними.

Неужели это произошло? Могло ли это действительно произойти? Это было так же невозможно, как и все другое, что с ними случилось. Но сейчас, обычным светлым днем, их окружал обычный, самый что ни на есть реальный пейзаж. Вначале перед ними появилось его лицо, раза в два больше человеческого, с гротескно преувеличенными чертами; оно было настолько огромным, что, казалось, являло собой настоящую карту порока: длинные острые уши, ярко-черные блестящие глаза, мощный крючковатый нос, широкий, поднятый вверх подбородок и человеческий череп - по-своему это создание даже было красиво. Длинный мясистый язык извивался между толстыми изогнутыми губами. Фигура приближалась, и вместе с ней надвигалась тошнотворная вонь - смесь запахов разложения, мочи и экскрементов. Вниз от талии уходили мускулистые козлиные ноги с копытами. Табби Смитфилд беспомощно висел на плече монстра. Дьявол рассмеялся, взглянув на их ошеломленные лица, и отставил одну ногу в сторону. Мощная струя жидкости обрушилась на высокую траву, образовав ручейки; в моче монстра плавали тысячи маленьких подвижных существ, но Ричард не собирался рассматривать их - он не мог отвести глаз от Табби.

Пэтси Макклауд послала безмолвный крик (Табби! Табби!), но ответом была лишь холодная пустота, которой она одновременно и ожидала, и боялась.

- Отдай его нам! - неожиданно прокричал Грем.

Дьявольское создание хитро покосилось на него, сняло тело Табби с плеча и одной рукой бросило мальчика на коричневый маленький холм.

- Как хотите. - Дьявол начал медленно приближаться к ним.

Внезапно вновь потемнело, точно так же, как когда они ступили на Пур-Фокс-роад. Дьявол, хихикая, подходил все ближе и ближе. Грем, Пэтси и Ричард бросились к застывшему телу мальчика. И в ту же минуту на их пути вскипели высокие волны и с шумом и грохотом обрушились на каменистое побережье Кенделл-Пойнт. Огромная бесформенная масса закрыла небо. Ричард полез в карман за патронами от ружья, но не нашел ни одного - видимо, потерял их где-то в туннеле. Надеясь на чудо, - как еще назвать то, что произошло с ним перед Билли Бентли, - он поднял "пердью" вверх. Но ружье отказалось превращаться даже в бойскаутский нож, не говоря уже о мече.

Пэтси и Грем опустились около Табби на колени. Грем осторожно перевернул мальчика на спину. Пэтси вновь попыталась мысленно связаться с Табби и на этот раз поняла, что он без сознания.

- Господи, он жив, - она произнесла это так быстро, что предложение превратилось в одно длинное слово, и громко расплакалась.

- Конечно, - спокойно подтвердил Грем, но и у него глаза подозрительно увлажнились.

- Смотрите, - неожиданно прокричал Ричард, - смотрите, что происходит!

В лунном свете расплывчатый огромный силуэт Дьявола начал изменяться. Козлиное тело росло; вытягивалось вверх, в темных сорняках прошуршал массивный голый хвост. Даже Пэтси, полностью поглощенная Табби, посмотрела вверх: она увидела странную голову с длинными смертоносными челюстями, напоминающую голову огромной рептилии, злобные глубоко поставленные маленькие глазки... Она уже видела такое... Дороти Бах в "Истории Патчина".., в гостиной Грема.

дракон? какой.., дракон, Пэтси?

- Грудная клетка Табби двигалась, он начинал дышать, но глаза приоткрылись еле-еле - только Пэтси разглядела эту крохотную щелочку. какой?

- Дракон, - проговорил Ричард, как будто слышал мысленные переговоры Пэтси и Табби. - Какого черта...

Позади с треском упала одна из елей - словно чья-то невидимая гигантская рука выдернула ее из земли. Земля задрожала.

- Уходим, - приказал Ричард. Упало еще одно дерево, и они ощутили мощный толчок. Ричард опустился на колени и подхватил Табби. Мальчик лишь что-то сонно пробормотал.

Глубокий разлом пропорол землю, раздался свистящий звук падающей в щель земли - трещина неумолимо приближалась к ним. Сбоку, футах в пятнадцати от себя, Ричард заметил круглый куст диких рододендронов, что рос на крутом, почти отвесном склоне.

- Прыгай! - прокричал позади него Грем, и он наконец решился, буквально за несколько мгновений до того, как земля разверзлась перед ним.

Ричард разбежался и вместе с Табби совершил самый дальний прыжок в своей жизни. Коснувшись земли, Ричард не удержал равновесие и упал на колени. Они с Табби лежали на серой каменистой земле. Он повернул голову назад и увидел, как огромная расщелина поглотила несколько елей.

- Ты хочешь меня убить, Ричард? - прошептал Табби.

Ричард крепко прижал его к груди.

Из глубокого разлома вылетела длинная стрела пламени, прорезала гущу деревьев, и через мгновение повсюду полыхал огонь. Табби вновь прикрыл глаза и заснул, как маленький ребенок, положив голову на плечо Ричарда.

Осторожно огибая языки пламени, к ним пробирались Пэтси и Грем. Грем присел рядом, а Пэтси взяла мальчика к себе на колени. Ладонь Ричарда коснулась чего-то холодного и гладкого. Он вздрогнул - в руке поблескивало "пердью".

- Я не знаю, что сказать тебе, - произнес старик, - но ты понимаешь, что мы должны делать, если хотим когда-нибудь выбраться отсюда?

- Да, понимаю. Мы должны убить его. Мы должны спуститься в долину и уничтожить его. Но как, черт побери, сделать это?

- Я думал, что ты спросишь что-нибудь полегче, - ответил Грем.

В раздумье Ричард поднялся и медленно пошел по направлению к Долине Дракона: размахивая ружьем словно мечом, он не проживет и пяти секунд. Дракон просто дохнет на него, и сначала кожа Ричарда покраснеет, потом почернеет, а потом просто не останется ни волос, ни глаз.

И тогда Дракон примется за Пэтси, Грема и Табби. Из этого получились бы очень интересные некрологи для "Тайме", разве только мы не убьем того, о ком "Тайме" вряд ли вообще когда-нибудь узнает, подумал он.

- Я понимаю, что это необходимо, но я просто хочу знать, как это сделать, - продолжал Ричард.

Грем кивнул.

- Черт... Как Табби?

Пэтси осторожно положила мальчика на землю:

- Ему немного лучше.

Ричард увидел светлое радостное лицо женщины и на мгновение позавидовал Табби Смитфилду - он бы и сам не прочь был оказаться в этих объятиях и увидеть обращенную к себе нежную улыбку. Пэтси взглянула на него, и Ричард ощутил странное чувство удовольствия, грусти и радости, как будто она могла так же легко услышать его мысли, как и мысли мальчика.

- Что же нам делать? - спросил он вновь.

Над ними пролетела огромная Огненная летучая мышь - запылали свечи еще нескольких елей.

- Мне кажется, что Табби надо разбудить, - сказал Ричард.

- Я постараюсь что-нибудь придумать. Я думаю, что попрошу его спеть, ответила Пэтси.

- Спеть? Что спеть?

- То, что ему захочется.

Огненные стрелы упали совсем рядом.

- Почему бы нет? - Ричард неожиданно ощутил тяжесть меча, который он когда-то нес в руках. - Попробуй, попробуй, Пэтси.

Пэтси приблизила рот к уху Табби и прошептала:

- Спой нам, Табби. Спой первую песенку, что придет тебе в голову.., и мы подпоем тебе.

- Надо надеяться, что это будет не рок-н-ролл, - проворчал Грем.

- Не имеет значения, - ответил Ричард.

- Спой нам, Табби, - снова шепнула Пэтси.

В этот момент, как позднее рассказывал Табби, что-то давно забытое всплыло из глубин памяти: старая детская песенка времен его жизни на Маунт-авеню. Ее пела ему в далеком детстве мать, пела задолго до всех страшных событий:

Табби Смитфилд был тогда маленьким мальчиком, и была у него тогда прелестная мама, играющий в теннис отец и любящий дед. Табби не подозревал, какие ассоциации вызовет этот напев у Ричарда Альби, - он просто снова оказался в детстве, в старом доме деда.

Сначала еле слышно, а потом все громче Табби запел песенку из сериала "Папа с тобой":

Когда сквор-сквор-скворчишка

Прилетит в свой домишко

К нашему окну...

Ричард вздрогнул и впился глазами в лицо мальчика. Грем Вильяме продолжил удивительно низким басом:

Перестанешь ты рыдать,

Лишь начнет он напевать

Песенку веселую свою.

Спокойно лежащее на коленях Ричарда ружье внезапно задрожало, как попавшая в сети птица, и ему пришлось крепко сжать его, чтобы оно не упало. Звонкий голос Пэтси присоединился к остальным:

...Ты проснись, проснись, засоня.

В те годы, когда он участвовал в сериале "Папа с тобой", Ричард никогда особенно не любил эту песню, ему никогда не была понятна ее простая, незатейливая лиричность. Но он тоже присоединился к хору:

...Солнце красное встает.

В воображении Ричарда возникла Пур-Фокс-роад. Ружье неожиданно ярко сверкнуло.

- Вы просто гений, Пэтси! Как вы догадались? - воскликнул Ричард.

- Это могло быть что угодно. Неважно что, главное, чтобы мы делали это вместе, - произнес Грем.

- Давайте продолжим. Не останавливайтесь! - Пэтси посмотрела на Табби. - Громче, Табби! Давай!

И вновь, припоминая забытые строки, они вчетвером запели простую детскую песенку:

Когда сквор-сквор-скворчишка

Прилетит в свой домишко

К нашему окну,

Перестанешь ты рыдать,

Лишь начнет он напевать

Песенку веселую свою.

Ты проснись, проснись, засоня,

Вон скворец уже поет.

Одевайся, умывайся,

Солнце красное встает.

Ричард встал, внимательно прислушиваясь к звенящим словам. В его руках сверкал огромный тяжелый меч. Он не заметил происшедшей перемены, не заметил, как исчезло старое "пердью". Во рту у него пересохло. Он громко повторил вслух: "Засоня". Голоса остальных продолжали напевать песенку, но вскоре умолкли. Перед ними маячило, совсем как гигантский пес во дворе Грема, огромное темное создание.

Ричард двинулся ему навстречу. У него за спиной звучал одинокий голос Пэтси:

Та-ра-ра-та ра-ра-рам,

Я тихо иду по лугам.

Блестят под дождем цветы,

Идут за часами часы...

Долина изменилась. Глубокий разлом в земле напоминал теперь пещеру, усеянную листьями. Впервые у Ричарда появилась надежда на то, что хоть кто-нибудь из них выберется с Кенделл-Пойнт живым.

...И снова, как в детстве, пою,

вторили друг другу Пэтси и Табби,

Я песню простую свою.

4

Не переставая петь, Пэтси встала и внимательно следила теперь за тем, как Ричард приближался к пещере Дракона.

Ее до боли трогала та спокойная уверенность, с какой он подходил к страшному месту, - как будто он собирался просто проверить кормушки для птиц. С таким же спокойным, деловитым видом он, наверное, шагал бы даже на виселицу.

Она знала, что он не будет оглядываться. Ричард прошел между двумя огромными валунами, отмечающими вход в пещеру, и действительно не оглянулся. Он начал спускаться вниз по склону. Пэтси неожиданно услышала обращенные к ней мысли Ричарда. Несколько мгновений назад она уже испытала это, когда укачивала на руках Табби. Она понимала, что ему безумно хочется обернуться и взглянуть на них еще хоть раз. Только присутствие Табби удержало ее от слез.

Пэтси старалась думать только о песне. Ей было так страшно, она так волновалась за Ричарда, что пение служило своего рода терапией. Пэтси старалась взять себя в руки, и пока ей удалось не сорваться в истерику, но сдержать дрожь она уже не могла. А после того как она услышала мысли Ричарда, Пэтси с трудом могла управлять собственными эмоциями.

Она обняла Табби за плечи. Меч сверкал в руках Ричарда и вместе с ним погружался все дальше во мрак пещеры. Еле слышный голос Грема упрямо пел:

Ты вставай, вставай, - засоня.

Пэтси дрожала все сильней, по рукам и коленям побежали мурашки.

- Я не вынесу этого, - простонал Табби.

Пэтси посмотрела на небо и обнаружила, что то, что она принимала за две луны, на самом деле было солнцем и луной. Красное солнце и белая луна. Их собиралась поглотить огромная кроваво-красная пасть.

Живи, люби и смейся. И счастлив будь...

И все они навсегда исчезнут из этого мира.

- Я иду с ним, - решился Табби, - я просто не в силах терпеть все это.

- Ты еще очень слаб, мой мальчик, - сказал Грем.

- Нет, я в порядке, - возразил Табби, - и потом, мне здесь просто невмоготу. Я иду с Ричардом.

Он сделал несколько шагов и оглянулся на Пэтси: я должен!

ох, Табби...

Табби решительно зашагал к валунам. Из пещеры доносилось ворчание и глухой рев. Разве Дракон не предупреждал их не заходить слишком далеко? Еще в ту первую ночь в доме Грема?

- Я должна идти с ним, - Пэтси беспокойно посмотрела на Грема. Потом открыла рот, чтобы еще что-то добавить, но передумала. Все уже обговорено, все сказано. К чему повторяться?

Рядом с Гремом она чувствовала себя в безопасности. Как тяжело встать и отойти от него! Но она поднялась и пошла следом за Табби. Первые шаги давались с трудом, но потом она даже смогла побежать.

- К черту все! А что же я?! Я присоединяюсь к компании. И уж никто не упрекнет меня в медлительности, - решил Грем.

Табби замедлил шаг и ждал их, засунув руки глубоко в карманы брюк.

- Ох, как хорошо, - с облегчением выдохнул мальчик.

Они подошли к валунам и ощутили страшный жар. Пэтси дотронулась до одного из камней - от него исходило обжигающее тепло. Половину насыпи, ведущей к темному входу, охватил огонь. Горел маленький колючий кустарник, казалось, что земля цветет языками пламени. Ричард Альби был едва виден в глубине спуска в пещеру. Он словно пробирался сквозь огонь.

Из пещеры валил серо-белый дым; Пэтси заметила, что Ричард на мгновение заколебался, но потом упрямо двинулся вперед.

Табби прыгнул на кромку насыпи и, поскользнувшись, полупробежал-полупроехал пять-шесть футов вниз; осыпающийся гравий и куски засохшей земли исчезали в широкой ленте огня. Грем немедленно последовал за мальчиком, но он двигался медленнее и осторожнее, тщательно выбирая место для каждого следующего шага.

Раскинув для равновесия в обе стороны руки, Пэтси шла по самой кромке. Она делала маленькие шажки, стараясь закрепиться в насыпи левой ногой, а правой спускаясь на шесть-семь дюймов вниз. Когда мелкие камешки и песок сыпались из-под ног, Пэтси вздрагивала и на мгновение останавливалась. Из пещеры повалили новые клубы дыма. Но теперь дым не рассеивался и не поднимался вверх - создавалось впечатление, что он вполне осмысленно надвигается на них, преследуя свою неведомую цель. Пэтси задрожала, словно она стояла на пронизывающем ветру, и сделала еще один осторожный шаг вниз.

- О черт! - Грем поскользнулся и, потеряв равновесие, рухнул вниз, увлекая за собой поток грязи и мелких камней.

Внутри дымового облака появилось нечто огромное и многорукое беспрестанно двигаясь и грохоча, оно извергало все новые и новые клубы белого дыма. В то мгновение, когда Пэтси решила позвать остальных, облако распалось на две части и появившийся из него черный туман заполнил пространство. Черный туман непрерывно двигался. Отдельные его части, величиной с небольших птиц, появлялись, исчезали и возникали вновь. Казалось, что черное облако поглотило тысячи существ. Пэтси смогла рассмотреть кожистые перепончатые крылья и содрогнулась, представив тысячи летучих мышей. Вьющаяся, скрежещущая стайка тварей кружилась над большим камнем, на его поверхности немедленно зажглось жидкое пламя, образуя мощный желтоватый поток, который, стекая, направлялся дальше, в глубь пещеры.

Летучие мыши приближались.., стали видны острые коготки, змеиные длинные шеи. Это были детеныши Дракона - детеныши Дракона, а не летучие мыши.

все будет в порядке, - успокоил ее Табби.

ты уж больше не умирай...

Только сейчас Пэтси поняла, что ее дрожь лишь отчасти вызвана страхом. К этому примешивались торжество, радость, ликование от того, что Табби остался жив после похищения Гидеоном Винтером. Пэтси не отдавала себе отчета, что, с тех пор как Табби открыл глаза, его мысли превратились и в ее мысли. Не мысленные послания, которыми они обменивались и до того, а именно мысли. Все, о чем он думал, молнией проносилось в ее сознании. А совместное пение еще больше сблизило их.

Пэтси начала петь. Она пела очень тихо и неуверенно.

С одной стороны, она не могла не чувствовать нелепость такого поступка - петь среди огня, бушующего у входа в пещеру чудовища. В подобной ситуации женщине полагается терпеливо ждать, когда ее спасут.

Но разве не так поступала она все время своего замужества, когда Лес становился все более ожесточенным и опасным, все более опьяненным своими успехами? Она просто молча ждала, когда ее спасут.

До Пэтси донесся встревоженный, испуганный, но тем не менее настойчивый поток мыслей: по стилю, по тональности она узнала голос Грема Вильямса. То ли он сам думал без слов, то ли она не улавливала их. Но ей все было понятно и так.

Когда сквор-сквор-скворчишка

Прилетит в свой домишко

К нашему окну...

Ее высокий чистый голос улетал ввысь, с каждым словом он становился все сильнее. Пятью футами ниже по склону Грем Вильяме удивленно и раздраженно взглянул на Пэтси.

Он старался быть как можно незаметнее и двигаться как можно тише. Грем считал, что единственным оружием, кроме меча, является неожиданность появления. Песня Пэтси служила объявлением Гидеону Винтеру о том, что они четверо ждут у входа в пещеру.

Перестанешь ты рыдать,

Лишь начнет он напевать

Песенку веселую свою.

По мере того как голос Пэтси становился громче, Грем чувствовал себя увереннее и крепче. Голос будто физически поддерживал его. Он с легкостью, как в молодости, прошел несколько футов, ощущая, что в эти мгновения рушатся барьеры - барьеры пола и возраста, красоты и безобразия, барьеры совершенно разного жизненного опыта, - потому что Пэтси была рядом с ним.

И Грем первым из всех понял: что бы ни совершил Ричард, вооруженный волшебным мечом, спасет их именно Пэтси.

Пой, Табби, пой, - послала она молчаливую просьбу, и в ту же секунду мальчик подхватил песню.

Теперь Пэтси слышала всех. Немузыкальное гудение Грема, поток тревожных мыслей Ричарда, чистый голос Табби.

Темная туча детенышей Дракона устремилась ей навстречу, но, не долетев трех-четырех футов до вершины холма, сделала круг и унеслась прочь.

Пэтси поняла, что дело заключалось вовсе не в песне: важен был сам факт совместного пения, именно он продемонстрировал Дракону их могущество. Она произнесла вслух:

- Живи, люби и смейся. И счастливым будь.

Пэтси прошла примерно половину склона, когда заметила, что Ричард подошел вплотную к входу в пещеру. Она остановилась, внимательно наблюдая за ним и пытаясь одновременно принять наилучшее решение, которое ей позволяли сделать ее дар и энергия. Пэтси ощущала себя гигантской сетью - она должна подхватить и спасти друзей, если они упадут. Пэтси слышала их мысли, их голоса.

Внезапно запах дыма, горящих растений, расплавленной смолы сменился запахом рыбы.

Рядом с ней возник обнаженный чернобородый мужчина. Он улыбался, но эту улыбку никак нельзя было назвать приятной. Огромный шрам рассекал его живот. Запах рыбы исходил от него и, казалось, пропитал каждую клеточку тела.

Пэтси ощутила исходящую от него волну страсти: мрачная, извращенная страсть, но от этого еще более властная.

За грозной фигурой Бейтса Крелла у самого входа в пещеру появилась рогатая голова Дракона.

Улыбка Крелла превратилась в еще менее приятную, глаза мрачно блеснули. Черные, с зеленым отливом, с красными прожилками пронзительные глаза. Воздух содрогнулся, и перед Пэтси возник трехфутовый столб пламени, в котором покачивалась голова Дракона. Бейтс Крелл исчез, но вылезший из пещеры Дракон смотрел на Пэтси его черными глазами.

- Когда сквор... - слова замерли на губах. Пэтси слишком испугалась, чтобы петь, да и все остальные примолкли в ее сознании. Дракон приближался.

- Сквор.., скворчишка, - прозвенел голос Табби.

А потом раздалось и монотонное гудение Грема, наполовину крик, наполовину пение:

- Прилетит в свой домишко...

Она услышала и голос Ричарда.

Дракон дернул головой, и в этот момент маленькое крылатое тельце упало с неба к ее ногам. Детеныш Дракона. Он сложил крылья и прополз несколько дюймов по склону.

Содрогаясь от отвращения, Пэтси подошла поближе. Он был не больше мыши. Она подняла ногу и опустила ее на маленького Дракончика. Раздался хруст, словно от раздавленного таракана.

- Перестанешь ты рыдать, - простонал Табби, - как начнет он напевать...

Их голоса стремились к ней и сливались воедино. Перед Пэтси внезапно возникло видение: они с Табби стоят перед старым домом Смитфилдов. Ничего загадочного. То испытание, которому подверглась она, увидев Бейтса Крепла, грозит сейчас кому-то из друзей. Пэтси оглянулась. Ричард Альби. Только какие-то двадцать футов отделяли его от Дракона.

Сознание Пэтси открылось для всех. Она расправила крылья - огромные, намного большие, чем у Огненной летучей мыши.

Пэтси словно распахнула тело, она чувствовала каждую мышцу, каждый сосуд под кожей. Когда-то от скуки и тоски она составила список мужчин, близость с которыми была бы ей приятна. Но сейчас из всех мужчин мира для нее существовали только Ричард Альби, Грем Вильяме и Табби Смитфилд. Только их могла она защитить своими крыльями.

Детеныши Дракона падали на землю вокруг Пэтси, и она неустанно давила их, но они продолжали падать и падать, совсем как птицы в начале этого страшного лета.

Когда она наступала на них, они вспыхивали, рассыпая искры огня и клубы дыма.

5

Ричард стоял в двадцати футах от входа в пещеру. Пение Пэтси раздавалось в сознании еще громче прежнего. Это не был обычный голос - так звучало его собственное сердце, так пульсировала кровь. Перед ним закачалась огромная зеленовато-серая голова Дракона. Ричард отчетливо слышал издаваемое им урчание и глухие удары, с которыми падали на землю детеныши.

Альби поднял меч, пытаясь рассчитать, удастся ли ему подойти поближе и подобраться к длинной шее твари до того, как она придет в себя после первого потрясения.

Ричард... Ричард...

Пэтси вошла в голову, тело, сердце, ребра, легкие, глаза и руки Ричарда. Голос звучал в его мозгу, ее чувства стали его чувствами. Ричарду казалось, что еще немного, и он сможет полететь - Пэтси освободила его от земного притяжения.

Ричард заметил двух упавших с неба Дракончиков, похожих на умирающих летучих мышей, но при этом он не мог понять, чьими глазами он смотрит на них - своими или ее.

Еще один детеныш, величиной с белку, со звуком разорвавшегося бумажного пакета упал к его ногам. Вспыхнуло пламя, от коричневой шкурки пошел дым. Грем Вильяме и Табби Смитфилд, напевая дурацкую песенку, стояли у входа в пещеру. Дракончика у ног Ричарда окутало густое облако дыма, оттуда доносились писк и поскуливание.

Меч в руке Ричарда отсвечивал золотом, а рукоятка согревала руку. Дыхание Пэтси расширяло легкие. Табби и Грема окружало золотисто-красное сияние, исходившее от меча.

На валун упал маленький Дракончик и распался на пылающие части.

Грем только успел подумать: "Этого не может быть", как тяжелое огромное тело Дракона закрыло вход в пещеру, а немигающие глаза остановились на Ричарде. Длинная пасть распахнулась. Ричард отскочил в сторону, нога попала во что-то скользкое и горячее. Взгляд немигающих глаз преследовал его.

На мгновение Ричард застыл от непереносимого ужаса, но дыхание Пэтси вновь наполнило легкие, и он выкрикнул:

- Перестанешь ты рыдать...

Он забыл слова, забыл их порядок в песенке. Перед ним в розовой комнате стояла обнаженная Пэтси, а позади нее обнаженная Лаура. Лаура с маленьким прелестным животом беременной женщины.

Отовсюду до Ричарда доносился женский смех. Он с трудом произнес:

- Вставай, засоня...

И поднял меч.

Земля содрогнулась. Между камнями забили черные фонтаны воды. Смесь жидкой грязи и валунов хлынула вниз по склону холма. Ричард пошел прямо на замершего Дракона.

В голове крутились слова: "Вставай, вставай, засоня".

Валуны, словно маленькие плотины, задерживали вонючую жидкость. По-прежнему отовсюду звучал женский смех, и Ричард ясно сознавал, что эта черная мерзость не причинит ему вреда. Она сочится из гроба Эммы Бовари. Они с Лаурой так и не дочитали эту книгу - среди тысячи других недочитанных книг и недоделанных дел. На Ричарда надвинулась высокая стена пламени. Но он смело устремился вперед - огонь бессилен помешать ему.

Остальные видели только шагающего прямо на Дракона Ричарда Альби, шагающего сквозь пылающую завесу пламени так, будто ее просто не было, будто на нем был одет огнеупорный костюм. Они видели, как он взмахнул мечом в глубине огненного столба, они слышали, как он закричал:

- Вставай!

И опустил меч.

***

Ричард не слышал - он не отдавал себе отчета в том, что произнес. Шумное разъяренное дыхание Дракона оглушало его. Зубы зверя походили на железные копья, от него воняло смертью и разложением. Ричард все ближе подбирался к мерзкой твари, и наконец меч вонзился в серо-зеленую плоть.

Из небольшой раны полыхнуло пламя, и Дракон с рычанием отпрянул назад. Ричард опять приблизился, но на этот. раз огромные челюсти едва не схватили его. Альби успел всадить меч в разинутую пасть. Вытащив его, он отпрыгнул в сторону, еле успев уклониться от стремительного выпада Дракона. На этот раз он вонзил оружие в нижнюю челюсть зверя. Тварь застонала от боли и снова бросилась вперед.

Тогда Ричард отступил и (как много раз представлял в воображении), подняв меч, вогнал его глубоко в глотку Дракона.

Целая река пламени вырвалась из пасти твари.

Разъяренный, изнемогающий от боли зверь метнулся вперед, к Ричарду, но он схватил меч обеими руками, собрал воедино всю силу мышц и вложил ее в самый сильный удар в своей жизни - опустил меч чуть ниже изгиба длинной мощной шеи. Жидкое пламя опалило руки, и он зажмурился. Когда Ричард открыл глаза, Дракона уже не существовало - на его месте бушевал столб, нет, гора огня.

Ричард попятился назад и выронил меч; на землю упало старенькое "пердью". Очень устало он произнес:

- Ты вставай, вставай...

И упал на колени.

6

Табби и Грем, дрожа от волнения, пробирались между камнями. Ричард стоял на коленях с низко опущенной головой.

- Ричард? - голос Грема был полон тревоги.

Ричард вздрогнул. Он даже не мог заставить себя поднять на них глаза.

- С тобой все в порядке? - спросил Табби.

- Нет, - еле слышно ответил Ричард.

- Ричард, вы сделали это, - Грем старался, чтобы голос звучал спокойно.

- Что я сделал? - Ричард, похоже, обращался к камню.

- Я скажу вам что. Вернее нет, лучше покажу. Только подымите глаза, взволнованно сказал Грем.

Ричард медленно поднял голову. Казалось, он не вполне сознает, где находится. Лицо словно постарело лет на пятнадцать, длинные морщины пролегли на щеках, он был смертельно бледен и не переставая дрожал.

- Снова наступил день, - Только теперь все заметили, что в небе сияет солнце.

Ричард провел дрожащей рукой по лбу:

- Надеюсь, что выгляжу не хуже вас, мальчики? Что вы тут хотели мне показать?

- О, кто идет, - немного застенчиво и нервно проговорил Грем.

По склону спускалась Пэтси. Табби покачивался словно в гипнотическом сне. Грем помог Ричарду подняться. Пэтси почти одолела спуск, но споткнулась, и галька, осколки камней, комья земли с гранитом посыпались из-под ног. Она покраснела.

- Ох, Пэтси, как вы? - Табби попытался заговорить с ней только их собственным мысленным способом, но его мысли больше не передавались ей. Он послал ей приветствие, но тут же почувствовал, что оно не принято. Эта способность изменила им.

Земля под ногами задрожала, но они не замечали этого.

- Я хочу, чтобы вы увидели... - начал дрожащим голосом Грем, но не успел договорить.

- Держите меня! - закричала Пэтси и протянула им руки.

Все четверо они обняли друг друга, и теперь никто из мужчин не мог избежать чувства, что он принадлежит Пэтси Макклауд, что он превратился в часть ее существа. Наконец Пэтси отступила назад, и их руки разомкнулись.

- Что вы хотели показать мне, Грем, дорогой?

Грем покраснел. Он показал на расщелину в скале, где находилось убежище Дракона. Она исчезла, исчезли и маленькие Дракончики. На склоне холма лежал небольшой скелет. Ноги, короткие и деформированные, были раскинуты в стороны, череп, непомерно большой и длинный, казалось, принадлежал другому телу. На темени и затылке виднелись четыре дыры величиной с монетку.

Камни под ногами отчетливо зашатались, сначала в одну сторону, потом в другую. Земля опять содрогнулась, и с дальнего конца Кенделл-Пойнт раздался грохот. Мелкие и крупные валуны катились вниз с вершины холма.

Пэтси первой посмотрела наверх. Ричард схватил ее за руки и потянул к вершине. Он был уверен, что Грем и Табби следуют за ними. Он вытащил Пэтси на дорогу и убедившись, что она в безопасности, сказал:

- Ждите здесь.

Он повернулся, чтобы помочь Грему. Взглянув на Кенделл-Пойнт сверху, он увидел, что большая часть мыса откололась и упала в Лонг-Айленд-Саунд. Ричард торопливо сбежал по склону и наткнулся на Табби Смитфилда, который практически тащил Грема на себе. Ричард взял старика под руку с другой стороны, и они бесцеремонно поволокли его наверх.

- Тысяча благодарностей, - задыхаясь, повторял Грем.

Они присоединились к Пэтси, и все вместе следили за тем, как исчезал Кенделл-Пойнт. Землю разрывали все новые трещины. Огромные валуны, из-за которых появился Дракон, с грохотом упали в воду. Стволы безумно раскачивающихся сосен трещали; при очередном толчке они исчезли, провалившись в глубокую расщелину. Скелет Гидеона Винтера содрогался на склоне холма - руки и ноги двигались, как живые. Вот он на мгновение задержался на обрыве и через секунду скатился в воду. Рухнувшая вслед за ним скала навсегда погребла его под своими обломками.

Трещина в земле углублялась и постепенно приближалась к ним. Они торопливо отбежали к дальнему повороту дороги.

- Господи! - Табби махнул в сторону длинного белого здания, стоявшего в начале Кенделл-Пойнт.

Трещина с нарастающей скоростью захватывала все большее пространство, еще немного, и она подберется к дому.

Густая пыль заволокла задний двор - с шумом и треском рухнула стена дома. Сам дом слегка накренился вперед, потом вбок - раздался скрежет ломающихся труб, грохот кирпичей, скрип досок. Из распахнувшихся настежь дверей выбежали три молодые женщины и четверо или пятеро мужчин.

Двое из них держали в руках пивные бутылки. Маленькая испуганная компания добежала до середины дороги и замерла, наблюдая за тем, как рушится дом.

Упавшие стены открыли для обозрения паркетный пол и изогнутую стойку бара из полированного дерева. В одной из комнат верхнего этажа из стороны в сторону раскачивался желтый абажур - как будто им играл шаловливый ребенок.

Потом дом заскрипел, и сотни деревянных досок выскочили из пазов; строение рухнуло и пропало в поглотившем его разломе.

Избежавшие гибели люди обернулись к четырем друзьям.

Одна из женщин и двое мужчин двинулись по направлению к ним. В первый раз Табби, Пэтси, Ричард и Грем увидели на лицах то удивление и восхищение, которое позже стало для них привычным.

- Господи! - Один из мужчин повернулся.

Маленькие домишки, что стояли неподалеку от белого здания, подпрыгивали, словно заводные игрушки. От них отваливались куски крыш и стен. Расширяющийся разлом, в котором исчез белый дом, подталкивал их к полоске песка, которая когда-то была пляжем, а потом дальше в воду.

С другого края Кенделл-Пойнт, от Гринбанка и Маунтавеню, донеслись звуки, которые свидетельствовали о том, что еще несколько домов встретили преждевременную гибель. Камни, дерево, стекло - все скрипело и скрежетало, распадалось и ломалось. Болты и скрепы, рассчитанные на сотню лет, выпадали и лопались. Трещала мебель, бился кафель, изгибалось железо, разбивался фарфор.

И вдруг все прекратилось. Настала блаженная тишина, нарушаемая только шорохом набегающих на песок волн.

Несколько камней скатилось по склону.

Группа из бара откровенно восторженно разглядывала Ричарда и с благоговением смотрела на Пэтси.

- Ну что ж, пошли домой, - сказал Грем.

Табби спросил у него, не разрушен ли и Гринбанк.

- Скоро узнаем. Давайте держаться вместе, когда будем проходить мимо тех людей.

Они втроем окружили Пэтси и двинулись вперед. Никто даже не попытался с ними заговорить, но они ощутили смущение, охватившее компанию из бара.

Когда с левой стороны склона на дорогу вышел Бобо Фарнсворт, они остановились.

7

Бобо замер в шести футах от дороги. Голубая форма заляпана грязью, одна из брючин промокла и прилипла к ноге.

Он казался немного смущенным, как будто был не совсем уверен в том, можно ли подойти к этой четверке. Бобо взглянул на Пэтси, потом на Ричарда, потом опять на Пэтси.

- Я хотел увидеть вас, - наконец проговорил он.

Неуверенность, написанная на его лице, странным образом сочеталась со страдальческим выражением. Он опять внимательно посмотрел на Пэтси Макклауд и, словно извиняясь, подошел поближе.

- Что случилось, Бобо? - спросил Ричард.

Стоящие перед молчаливым Бобо люди хотели одного: чтобы он поскорее объяснился и ушел. Каждый из них искренне любил этого высокого полицейского и в другое время был бы рад его компании. Но только не сейчас, когда, изможденные, взволнованные, они спешили уединиться после пережитых на Кенделл-Пойнт событий: так обособлены и замкнуты бывают влюбленные. Бобо Фарнсворт вторгался сейчас в чужой мир. Пэтси, Грем, Ричард и Табби мечтали поскорее собраться в одной комнате и покрепче запереть за собой дверь.

- У меня закончился бензин, а сейчас его не найти во всем городе... Машина осталась довольно далеко отсюда, но я подумал, что смогу добраться пешком. Я бежал с середины Маунт-авеню и весь путь через Хиллхэвен, чтобы попасть сюда. - Он вновь бросил взгляд на Пэтси. - Не спрашивайте меня как, но я знал, что вы все придете сюда.., и подумал, что должен быть с вами... Неожиданно он прижал ладони к глазам. - Я думаю, что Ронни умирает. Может быть, она уже мертва. Вчера вечером я знал, что она почти умерла. - Бобо отнял руки от лица. - Сегодня утром она сказала, чтобы я ушел. Она не хочет, чтобы я оставался с ней.

Полицейский стал внимательно рассматривать гравий на дороге, пытаясь скрыть страдальческое выражение лица.

- Я боюсь возвращаться к ней. Я не выдержу, если приду и застану ее мертвой.

- Я думаю, вы обнаружите, что ей легче, - успокоил его Грем. - Я уверен в этом. И я думаю, что она будет рада видеть вас.

Это оказалось верным на пятьдесят процентов.

- Вы так думаете? - переспросил Бобо.

- Я же сказал вам.

Полицейский кивнул. И очень серьезно проговорил:

- Спасибо вам. Спасибо за все, я имею в виду.

Никто из них не отвечал. Бобо немного отступил и предложил:

- Что ж, я думаю, мы вернемся обратно вместе.

- Если вы не против, - вежливо ответил Ричард.

В молчании они дошли до Маунт-авеню. Бобо все время шагал быстрее, он несколько раз оборачивался и останавливался, поджидая четверку.

- Вы можете идти вперед, Бобо, - предложил Грем, - мы понимаем, что вам не терпится вернуться к Ронни.

- Нет, я лучше пойду с вами, - спокойно ответил Бобо.

К тому времени, когда они добрались до хиллхэвенского пляжа, Ричард практически нес Табби на руках. Грем и Пэтси, поддерживая друг друга под руки, с целеустремленностью автоматов шагали по Бич-трэйл. Никто из них даже не пытался отвечать на робкие попытки Бобо завести разговор.

"Скоро мы доберемся, Пэтси", - один только раз произнес Грем. "Конечно", - вступил в разговор Фарнсворт. Наконец они подошли к патрульной машине Бобо, что стояла под деревьями на обочине дороги.

- Чертова коробка, - Бобо с силой хлопнул по крыше автомобиля.

Они прошагали в молчании еще двадцать ярдов, и Бобо воскликнул:

- Господи! Взгляните, что делается!

Дом Монти Смитфилда обрушился, образовав зияющую брешь в пейзаже. Из разбитых труб хлестала вода, торчали бетонные сваи фундамента. В воздухе висело густое, словно дым, облако пыли.

- Господи! - повторил Бобо. - Страшный дом. Похоже, что он ушел под воду. Видимо, это землетрясение разрушило его. - Он шагнул на траву, что тянулась до самого забора. - Надеюсь, что другие дома не пострадали.

- Думаю, этот будет единственным, - произнес Грем.

- Я действительно должен посмотреть, что там происходит. Может быть, кому-нибудь нужна помощь. - Бобо колебался, ему явно не хотелось покидать их. - Вы все пойдете домой, да?

- Абсолютно точно, - заверил его Грем.

Им оставалось пройти совсем небольшое расстояние до конца Бич-трэйл.

- Почему вы считаете, что разрушен только этот дом? - неожиданно спросил Бобо.

- До свидания, Бобо. Ты хороший парень. Все будет в порядке. - Грем не мог сейчас отвечать на вопросы.

- Я видел вас.., я видел вас на Кенделл-Пойнт, - Бобо замер; похоже, что он с первой минуты встречи собирался сказать именно это.

Даже Пэтси и Табби сейчас смотрели на него.

- Я стоял так высоко, что видел все, что происходило на дне долины. Вы сражались с кем-то? Что это было?

- А что вы видели? - задал вопрос Ричард; Грем, Пэтси и Табби инстинктивно придвинулись к Альби.

- Как будто какое-то животное... Огромное.., и.., мне показалось.., но у него было человеческое лицо?!

- Я бы и сам хотел знать это, - мягко сказал Ричард, - честное слово, Бобо, я бы и сам хотел знать это.

Бобо помолчал, а затем неуверенно произнес:

- Я думаю, мне надо проверить, что осталось от этого дома. - Он направился к забору, - Позаботьтесь о леди.

- До встречи, - откликнулся Грем.

Они не видели, что Бобо долго смотрел им вслед, до тех пор, пока они не свернули с Бич-трэйл.

***

Грем толкнул дверь, и они прошли внутрь. Пэтси с трудом держалась на ногах, голова ее поникла, и она извиняющимся тоном прошептала:

- Простите. У меня просто нет сил. Абсолютно нет сил.

Ричард и Табби столкнулись в узком проходе между книжными шкафами, одновременно бросившись к ней на помощь.

Но Грем успел первым: он взял ее под руку и провел в гостиную.

- Я просто хочу немного полежать, - сказала Пэтси.

Грем помог ей сесть на диван. Глаза Пэтси мгновенно закрылись. Грем осторожно уложил ее и накрыл теплым пледом. Даже во сне лицо Пэтси оставалось напряженным: резко выдавались скулы, оно казалось изможденным.

- Ты можешь пока отдохнуть, Табби. Она проспит несколько часов и никуда сейчас не уйдет, - сказал Грем и позвал Табби и Ричарда в комнату.

- Я тоже. - Табби неуверенно прошел к столику, на котором стояла пишущая машинка, замер возле него на несколько секунд, но, передумав, вернулся к изголовью дивана.

Ричард тоже не мог заставить себя отойти от Пэтси, он внимательно смотрел на нее, стоя около кресла Грема.

- Вы, ребята, похожи на львов, которые мечутся по библиотеке. Сделайте мне одолжение и присядьте. Никто никуда ведь сейчас не собирается идти. Я согласен с Табби, - произнес Грем.

- Хорошо. - Ричард опустился в кожаное кресло.

Табби сел на корточки рядом с диваном - он находился так близко от нее, что мог в любой момент дотронуться до ее волос.

- Я собираюсь немного выпить. И тоже пойду прилягу.

Я чувствую себя так, будто не спал три дня подряд. Но я рассчитываю на то, что вы оба останетесь здесь, пока мы не разработаем дальнейший план действий.

- Я не хочу никаких планов, - проговорил Ричард.

- Договорились, - Грем улыбался. - Здесь полно комнат... В тех, что наверху, за последние пятнадцать лет я не был ни разу. Что ж, я рад.

- И я остаюсь здесь? - взволнованно спросил Табби.

- Если ты попытаешься куда-нибудь уйти, я просто посажу тебя на цепь около моего стола, - пригрозил Грем. - Хорошо. Значит, мы договорились. Кто еще хочет выпить?

У меня есть немного того джина, который так любит Пэтси.

Втроем они одновременно посмотрели на Пэтси, спокойно спящую под пледом.

- С удовольствием, - согласился Ричард.

- Я тоже хочу немного, пожалуйста, - попросил Табби.

- Сегодня можно все. - Грем медленно вышел на кухню и начал колоть лед в стаканы.

Табби вспомнил Беркли Вудхауз, которая колола лед о раковину в кухне "Четырех Очагов"; мальчик покрепче обхватил колени руками и затих.

- Ричард?

- Да?

- Мы правда останемся здесь на какое-то время?

- Да.

- Все вместе?

- Все вместе.

- Знаешь, а мне никуда и не хочется сейчас идти.

- Я понимаю. Мы все чувствуем это, Табби.

- Думаешь, этот полицейский Бобо действительно видел зверя с человеческим лицом?

Ричард откинулся на спинку стула.

- Мы можем провести весь остаток жизни, обсуждая происшедшее на Кенделл-Пойнт. Сейчас еще рано, Табби.

Я даже не знаю, что и подумать.

Грем пришел из кухни с тремя стаканами, наполненными льдом и светлой жидкостью.

- Да, Табби, пожалуй, и вправду рановато. Я долил в твой стакан немного воды.

Он поставил стаканы на столик.

- Я сейчас вернусь. Пока я смелый, я должен сделать кое-что еще.

Табби глотнул джин и скривился.

- Ричард, тебе это правда нравится?

- Отличный джин.

На лестнице раздавались медленные шаги Грема.

- Куда он пошел?

- Спросим, когда он вернется.

- Я думаю, что никогда не смогу оставить Пэтси, - сказал мальчик.

- Да, а я, по-моему, никогда не смогу подняться с этого кресла.

Грем спустился по лестнице, неся в руках довольно толстую стопку исписанной бумаги высотой дюймов в восемь.

Через несколько мгновений Табби и Ричард увидели, как он бросил все эти листы в высокое пластиковое мусорное ведро.

На лице Грема читалось облегчение, когда он уселся за стол и отпил из стакана.

- Великолепно, - он посмотрел на стакан, потом на Пэтси, - только что я обрел свободу. Я столько времени потратил на эту книгу, что не заметил, как год назад она умерла. Я просто продолжал работать по инерции. Сейчас мне даже не хочется на нее смотреть.

- Вы выкинули книгу? - изумленно переспросил Табби.

- Я написал уже тринадцать книг, - спокойно ответил Грем, - и когда-нибудь напишу четырнадцатую. - Он с удовольствием отхлебнул новую порцию джина. - По-моему, сейчас я не хочу ничего, кроме как помогать вам заботиться о Пэтси.

Они надолго замолчали - тишина тянулась, тянулась и с каждой секундой наполнялась их мыслями и чувствами. Они трое разглядывали спокойно дремлющую под пледом женщину.

Табби уткнул голову в колени: у него задрожал подбородок и увлажнились глаза.

- Все в порядке, - сказал Грем, - все уже прошло.

Табби поднял голову и вновь посмотрел на Пэтси.

- Она... - голос его сорвался, - она... - он не мог говорить.

- Я понимаю, она вышла за нас замуж, - произнес Ричард.

Табби порывисто вскочил и поцеловал Пэтси в щеку.

Ричард поставил стакан на столик, поднялся и, обойдя диван, прижал губы к ее лбу. Грем подошел к Пэтси и поцеловал ее куда-то над левой бровью. Это походило на ритуал и, казалось, означало что-то очень важное и серьезное. Они безмолвно стояли над спящей женщиной.

Грем вздохнул и подошел к стулу, что стоял рядом с пишущей машинкой. Табби опять уселся у изголовья дивана.

Ричард вытянулся в старом потертом кресле. Они не разговаривали. Грем допил джин; теперь он чувствовал, как болит грудь, как гудят ноги. Никогда за многие годы работы (он вспомнил о листах бумаги, что валялись в мусорном вед ре) он не ощущал себя таким уставшим, но он никогда и не бывал так счастлив. Каждый из них, сидевших в полумраке гостиной, светился от радости и удовлетворения - светился, точно меч в руках Ричарда на Кенделл-Пойнт. Интересно, как это место и они сами смотрелись со стороны? Но сейчас, в эти секунды, это не имело значения. Он никогда еще не был так счастлив: казалось, он перенесся в загадочное королевство - яркий, солнечный мир, где играют боги.

Глаза оставались открытыми, но Грем чуть не уронил стакан.

Ричард и Табби давно заснули. Грем поднялся со стула, отнес стаканы на кухню и вытащил из мусорного ведра часть рукописи. А потом поднялся по лестнице. Внизу, в гостиной, раздавалось сонное, спокойное дыхание его утомленных и счастливых друзей.

После луны

После того как поднялась луна и все встало на место, Хэмпстед довольно долго приходил в себя, выбираясь из лихорадки и бреда; видения, возникающие за открывающимися дверями домов, в глубине кладовок и на улицах города, возвращались обратно в сознание жителей. Хэмпстед понемногу оживал и присоединялся к окружающему миру, а мир не просто был готов принять его обратно - он обрушил на город свое настойчивое и назойливое внимание. Хэмпстед, как всякий, кто перенес тяжелую болезнь, был бледным и худым, но голос города уже был нормальным. Заселялись и оживали кварталы, отовсюду стекались сюда репортеры, писатели, операторы кинохроники.

Практически каждый житель давал интервью или позировал журналистам для фотохроники, и четверо живущих в доме Грема Вильямса не составляли исключения. В это время, когда жизнь скорее имитировала нормальность, чем была таковой, Пэтси, Ричард, старик и мальчик пришли к выводу: то, что происходит с ними сейчас, не менее странно, чем то, что случилось раньше.

Ричард назвал это "звездной болезнью". Чаще все протекало спокойно и пассивно: если Ричард стоял на углу Мэйн-стрит и ждал, когда сменится свет на светофоре, то стоящие неподалеку люди вдруг оборачивались и подходили к нему.

В зависимости от характера они смотрели на него или восхищенно, или спокойно; они хотели заговорить с ним, но не решались. Да они наверняка и сами не знали, что хотели ему сказать. Многие потом долго шли за ним следом по Маунт-авеню.

Однажды, когда Пэтси делала покупки в полупустом супермаркете Гринблата, какая-то пожилая дама, чьи запястья увешивали тяжелые золотые браслеты, несколько раз погладила ее по руке, ощупывая при этом ее кофту. Другая молодая женщина бросилась обнимать Табби на городской стоянке машин возле небоскреба Анхальта. "Я начинаю понимать Фрэнка Синатру", - сказал как-то Ричард, но на самом деле он понимал, что просто многие люди обладают частицей способностей Пэтси и Табби, по крайней мере той их частью, что позволяла разглядеть особую просветленность четырех людей.

Но друзьям это очень не нравилось. Они нуждались только друг в друге. Стоило выйти за порог дома, как перед ними возникала личность или с карандашом и блокнотом, или с камерой и микрофоном и начинала задавать вопросы; самая большая трудность состояла в том, чтобы ответы не походили на ответы безнадежно психически больных людей. Они не могли себе позволить обсуждать то, что в действительности их волновало: Гидеона Винтера и страшные события, которые им довелось пережить. Похоже, что всех остальных беспокоила только юридическая ответственность корпорации "Телпро", реакция Министерства безопасности и тому подобное. Но ни Ричард, ни трое его друзей не собирались углубляться в эти темы.

***

- Я считаю, что город понемногу приходит в себя, - ответил Ричард на вопрос Си-Би-Эс. - Странно, но большинство были так заняты делами, что просто не помнят, что происходило здесь этим летом.

- Я боюсь, что так сосредоточилась на личных проблемах, что попросту не заметила прошедшего лета, - сообщила "Ньюсуик" Пэтси. - Я не собираюсь возбуждать судебное дело.

- Мы неплохо провели время летом, - делился впечатлениями с Эн-Би-Си Грем, - но нас чертовски плохо снабжали этим (би-и-и-п) бензином.

- В этом году было лето? - спросил Табби у "Айвитнес ньюс".

Через неделю вопросов и интервью стало меньше, а через две недели они превратились в обычных заурядных жителей и были очень этому рады.

Поезда опять останавливались на станциях Хиллхэвена, Гринбанка и Хэмпстеда. Супермаркет Гринблата и другие пополнились свежими продуктами, как только на товарных складах убедились, что Хэмпстед более не представляет угрозы их трейлерам. На третьей неделе сентября были застеклены все окна на Мэйн-стрит. А через неделю после того, как Грем и Ричард отремонтировали полуразвалившуюся дверную раму в кухне, Грем заметил сидящего на дереве воробья. Еще через несколько дней после этого птицы вернулись в Хэмпстед: галки, кардиналы, скворцы, зяблики, дрозды и солидные серые вороны.

Однажды утром Грем и Пэтси, прогуливаясь вдоль берега, повстречали Эвелин Хугхарт; она вышла из машины, и Грем окликнул ее:

- Привет, Эви, приятно опять видеть тебя.

Она посмотрела на часы, потом на него и произнесла:

- Правда? - И пошла по направлению к своему дому.

- Теперь я знаю, что все вернулось на свои места, - проговорил Грем.

Чарли Антолини вызвал маляров и вынес из дома всю разукрашенную им мебель: телевизор, два дивана, стулья, огромный обеденный стол - все светилось ярко-розовым светом. Но вид этой веселой мебели вызвал у Грема воспоминания, связанные с прошедшим летом. Он вспомнил запах, который ударил ему в лицо, когда он перевернул тело Норма Хугхарта; вновь ощутил солоноватый привкус слез на щеках Пэтси, когда он поцеловал ее. Через двадцать минут гудвилльский грузовик увез мебель.

Иногда опечатки в "Хэмпстедской газете" навевали на Грема воспоминания о прошедших днях, днях, когда рухнули и превратились в ничто все правила и устои человеческой жизни, но опечаток теперь было не больше, чем всегда.

Единственным отличием сентябрьских номеров "Газеты" от майских или апрельских было отсутствие колонки слухов и новостей: Сара Спрай не была великим журналистом, но оказалось, что она незаменима.

***

Через пять недель после той ночи, когда Грем поднялся по лестнице, оставив в гостиной спящих друзей, Ричард и Табби перешли улицу и подошли к дому Альби. Им пришлось отколоться от компании, о чем они, понимая необходимость этого шага, тем не менее глубоко сожалели. Увы, дом Грема никак не мог вместить четырех взрослых обитателей. Летом в комнатах верхнего этажа можно было изжариться, а зимой - превратиться в ледышку. Пэтси спала на диване в гостиной, а Табби ночевал на полу маленькой обшарпанной комнатушки при кухне. Грему явно недоставало привычного уединения. Ричарда же волновала заброшенность собственного дома: он хотел либо поселиться в нем, либо продать. Неодолимая потребность все время находиться в обществе друг друга заметно уменьшилась. Мир людей, реальная каждодневная жизнь настойчиво звали к себе, и понемногу они начинали откликаться. Табби снова пошел в школу - Ричарду хотелось, чтобы у мальчика были нормальные, удобные условия для домашних занятий. Сам Ричард мечтал о регулярной работе, он просто не мог взваливать все на Джона Рема. Быть может, Грем иногда слишком много командовал, быть может, сам Ричард бывал иногда нетерпелив. Отцы. Дети.

Старик, собственно, никогда и не думал, что Ричард продаст свой дом, поэтому он совершенно не удивился, когда тот сообщил, что намерен сохранить его.

- Ты собираешься усыновить Табби? - спросил Вильяме.

- Мне бы очень хотелось. - Впервые Ричард сознательно понял это.

- Правильно, - кивнул Грем.

А вот о Пэтси он его так и не спросил. Они все очень любили ее, но эта любовь таинственным образом исключала всякие физические проявления. То, что сделала для них Пэтси на Кенделл-Пойнт, закрыло этот вопрос навсегда.

Как нередко бывает в жизни маленьких городков, обитатели двух домов часто обедали вместе, вместе гуляли, вместе смеялись во время вечерних коктейлей и даже порой вместе ходили в кино. Ричард не обнаружил никаких препятствий к усыновлению Табби и в конце октября занялся юридическими формальностями. Грем и Пэтси отлично ладили друг с другом как отец с дочерью.

Но неожиданно Грем заметил, что они поменялись ролями. Теперь не он заботился о Пэтси, а, наоборот, Пэтси нежила, охраняла, почти что нянчила его. Это приводило Грема в ужасное смущение: ему совершенно не хотелось очутиться в таком положении. Так же как и Ричард, он мечтал о возвращении к работе. И тут Пэтси приняла свое собственное решение.

***

Перед Рождеством Грем и Ричард распивали коктейли в гостиной Грема. Единственным напоминанием о Рождестве была стоящая на книжной полке искусственная елка. Грем теперь жил один. Надо сказать, что он испытывал определенное (тайное) удовольствие от того, что самая любимая на свете женщина больше не заставляет его каждое утро завтракать. Ричард тоже был один. Табби упросил его разрешить ему вместе с семьей школьного приятеля отправиться на неделю в Аспин. Так что они праздновали Рождество в обществе друг друга. Ричард поджарил утку и принес две бутылки отличного вина.

- Эй, дружище, - запротестовал Грем, - я ведь экс-алкоголик. Целую бутылку мне уже не осилить.

Он тщательно принарядился к празднику: откопал на чердаке зеленый бархатный смокинг с черными атласными лацканами, одел ярко-синюю, тщательно выглаженную рубашку с золотистыми пуговицами и вязаный полосатый галстук; с черных туфель он даже не потрудился смахнуть пыль.

- Тогда кончайте глотать джин, - посоветовал, улыбаясь, Ричард.

- Я специально хранил его для такого случая, - с притворной обидой заявил Грем.

На какое-то мгновение к ним как бы присоединилась Пэтси - так живо их шутливая перебранка воскресила воспоминания о ней.

Грем прервал молчание:

- Что слышно у Табби?

- Он звонит каждый день; я говорил с ним как раз перед тем, как прийти сюда. Он отлично проводит время. Я очень скучаю без него, но рад, что разрешил ему эту поездку.

Они опять замолчали, и каждый знал, о чем думает другой, - о Пэтси.

- Грем, - наконец сказал Ричард, - я до сих пор не понимаю, что же все-таки случилось. Я думал, что со временем смогу разобраться во всем этом лучше. Мне кажется, что, может быть, мы недооценили роль "Телпро" во всем, что происходило.

- Что ж, - задумчиво произнес Грем, - "Телпро" действительно сыграла свою роль. Но я думаю, что Гидеон Винтер уцепился за нее из-за названия этого вещества - ДРК.

С другой стороны, название может быть простым совпадением, а авария аварией. И Гидеон Винтер только постарался извлечь из этого свою выгоду. Есть, правда, еще один вариант, но он мне уж очень не нравится.

- Что мы частично ответственны за эту так называемую аварию? полуутвердительно-полувопросительно проговорил Ричард.

- Во всяком случае, мы помогли распространить эту ядовитую гадость по всему округу Патчин. Вспомните, что говорил этот ученый, Вайс. - Лицо Грема выразило отвращение. - Думаю, что, когда Дракон понял, что случилось, он просто не мог поверить в такую удачу. Все это делало его могущественнее и сильнее. Он вполне мог устроить еще одно Черное Лето. Черт! Я думаю, что он и устроил его.

- Значит, вы все-таки думаете, что это был Дракон? Вы действительно так считаете?

- Но ведь вы же сами убили его, разве нет?

- Я думаю, что бы это ни было, его убила Пэтси.

Ричард помолчал.

- Вы должны описать все, всю эту историю, Грем. Описать так, как видели ее мы. Это нужно для всех нас.

- Это было бы, конечно, хорошо. Но боюсь, что появится искушение выдумать разные вещи. Например, я должен буду сочинить диалоги, придумать, что произошло с другими людьми. Очень скоро это все превратится в роман.

- Прекрасно, и роман подойдет.

- Нет. Невозможно. Мы много беседовали с вами и Пэтси, но я ведь даже не знаю, что вы делали в мае и июне.

Я должен буду сочинить и это.

- Я дам вам свои дневники, - пообещал Ричард.

- Ну что ж, я подумаю.

- Пэтси тоже вела дневник, - улыбнулся Ричард.

- Я знаю. Я подумаю над этим.

На следующее утро Грем позвонил Ричарду и попросил занести ему дневники.

***

Спустя два года, как раз перед тем как Грем Вильяме закончил великолепную книгу "Парящий дракон", Ричард повез жену, малыша и Табби Смитфилда на короткие каникулы во Францию. Он завершил две большие реставрационные работы в Новой Англии и собирался скоро приступить к очередной - в Виргинии. Французская ассоциация архитекторов пригласила Ричарда на съезд, и он использовал эту возможность, чтобы показать своей новой семье Париж.

Жена, которая была моложе его на десять лет, работала в Музее современного искусства и прекрасно говорила по-французски. Они собирались вернуться домой за два дня до начала занятий Табби на первом курсе Коннектикутского университета. Малышу исполнилось три месяца, и он еще не знал никаких расписаний, кроме расписания кормления.

Ричард водил их по музеям, паркам и ресторанам. Бесконечно счастливый и благодарный, он гулял по улицам Парижа - Табби и жена по обе стороны, веселый малыш в коляске. Если одни силы заставили его пережить лето 1980 года, то другие подарили ему эту радость.

За два дня до возвращения Ричард, толкая перед собой коляску, вышел из центральных дверей гостиницы "Интерконтиненталь" и без всякой определенной цели свернул к Вандомской площади. Жена и Табби отправились за покупками, а ему хотелось, чтобы малыш подышал воздухом, да и потом он понимал, что время их пребывания в Париже подходит к концу, и ему не хотелось терять ни единой оставшейся минуты. Он неторопливо шагал по площади, любуясь витринами магазинов, и опять-таки без всякой определенной цели двинулся по направлению к "Гранд-Опера". Через пять или шесть кварталов он решил, что неплохо бы выпить пива, и оглянулся по сторонам в поисках кафе.

Ричард повернул на незнакомую улицу и увидел на следующем углу столики под тентами. Он вкатил коляску в кафе и уселся за крайним из столов. Малыш гукал и лепетал, колотя кулачками по висящим игрушкам. Ричард сделал заказ на ужасном французском языке и огляделся. Он от души надеялся на то, что здесь нет ни одной обожающей детей дамы, которая примется охать над его сыном и которой придется отвечать, судорожно составляя на незнакомом языке любезные фразы. Это испортило бы удовольствие и от пива, и от прогулки. В этот момент Ричард заметил в другом конце кафе полного седого мужчину. Безумное лето 1980 года вновь ожило, ему показалось, что он сходит с ума. Ричард знал, что уже видел это лицо. Он застыл, парализованный страхом. Дракон... Дракон показывал ему этого человека в том нескончаемом туннеле, где пытался убить его.

Прошло несколько казавшихся бесконечными минут, и Ричард осознал, что седой человек не собирается предпринимать никаких действий, подобных тем. Это был самый обычный мужчина, а не очередная игрушка Гидеона Винтера.

Но он так же походил на старого моряка или романтичного поэта, как и тот мужчина, с которым Ричард повстречался тогда в страшном туннеле. Должно быть, отец Ричарда был хорошим собеседником и добрым собутыльником; наверное, он и работал совсем неплохо, а срывы, видимо, объяснялись тяжелыми переживаниями. И друзей он должен был иметь немало. Ричарду даже показалось, что этот седоволосый мужчина похож на него самого. Лет через двадцать пять он, наверное, будет так выглядеть сам.

Ричард вынул малыша из коляски и подошел, держа его на руках, к дальнему столику. Крепко обняв сына и чувствуя стук собственного сердца, он произнес:

- Майкл Альби, познакомьтесь с Майклом Альби.

Мужчина удивленно взглянул на Ричарда. Это был вовсе не его отец. Он совершенно не напоминал человека из туннеля. Типичный парижский буржуа - он казался даже оскорбленным выходкой Ричарда. Малыш начал плакать. Загадка за загадкой. Тайна за тайной.

Ричард торопливо шел в направлении "Интерконтиненталя". И почти сразу же заблудился. Это был единственный случай в жизни, когда его способность ориентироваться изменила ему. В конце концов он сдался и остановил такси, тем более что малыш плакал все громче и громче, требуя свою порцию молока.

Ричард не стал рассказывать своей способной, привлекательной и чуть агрессивной жене о встрече с "отцом" - из рассказов она давно усвоила, что его родители умерли. Но он не чувствовал себя спокойно до тех пор, пока огромный французский авиалайнер не приземлился в аэропорту Кеннеди. Тайна за тайной.

***

Пэтси Макклауд исчезла из их жизни, хотя никто из них не хотел и не мог с этим примириться. Когда Пэтси жила в доме Грема, она довольно часто отправлялась на одинокие ночные прогулки. Грем Вильяме обычно шел спать в десять часов вечера, и он никак не мог воспрепятствовать этим необъяснимым уходам, так как узнавал о них только по хлопанью гаражной двери, будившему его в три, а то и в четыре часа утра. Но как бы поздно Пэтси ни возвращалась, утром, цветущая и отдохнувшая, она встречала его на кухне-евежесваренным кофе и приготовленным завтраком. Она всегда требовала, чтобы он съедал эти завтраки, особенно яйца - он должен помнить о пользе яиц.

Потом в один прекрасный день она сообщила Грему, что встретила понравившегося ей мужчину. Юрист из Чипаккуа, Нью-Йорк, вдовец. Они познакомились с Пэтси еще несколько лет назад на Мартинике, где она с Лесом и несколькими парами из их компании проводили отпуск. Этот человек увидел ее фото в "Ньюсуик", узнал номер телефона и сумел дозвониться до нее в один из тех редких дней, что она проводила в доме на Чарльстон-роад. Его звали Артур Поверс. Пэтси особенно ценила в нем то, что он вполне серьезно, без тени насмешки отнесся к рассказам о событиях предыдущего лета.

Через Ронни Ригли Пэтси удачно продала дом - Хэмпстед по-прежнему оставался комфортабельной спальней Нью-Йорка: прошлые проблемы с химическим производством не смогли всерьез изменить ситуацию, и цены на недвижимость были довольно высокие. Кроме того, Лес имел страховой полис. Так что если бы она и потеряла что-то на продаже дома, то у нее оставалась сумма ничуть не меньшая, чем губительное наследство Смитфилда.

Рождество 1980-го Пэтси провела в Чипаккуас Артуром Поверсом.

Но уехала она еще раньше. После пяти-шести недель, прожитых у Грема, она отправилась в Нью-Йорк погостить у школьной приятельницы. Они с Гремом скучали друг без друга. Пэтси часто звонила.

- Я люблю вас, - говорила она в телефонную трубку, - я люблю вас, потому что не любить вас я не могу.

При этих словах Грему до боли хотелось, чтобы она вернулась и снова жила вместе с ним, пусть даже закармливая его ненавистными завтраками.

Через двенадцать дней пришла открытка. С какого-то острова, чье название смазал почтовый штемпель. Как пристально ни вглядывался Грем в волнистые черные линии штемпеля, разобрать надпись под ними он не смог. Открытка гласила: "А. П. - просто находка. Я так скучаю по вам всем. Песок белый, солнце горячее. Восхитительно. Выпейте мартини и вспомните обо мне. С любовью, П.".

Картинка на открытке изображала заходящее солнце, пальмы и ярко-синее море. Тщательный анализ позволил установить британское происхождение марки. Британия? Бермуды? А может, Грему это просто показалось.

Пэтси звонила ему из Чипаккуа. Она, как всегда, была очень нежной, но немного торопилась. Они с Артуром подумывали о покупке дома.

- Наша нынешняя квартира, Грем, вроде вашей, а я ведь капризна и нуждаюсь в уединении.

Она послала им извещение о свадьбе, на котором был напечатан обратный адрес: Вудлен Глен, 28, Чипаккуа, Нью-Йорк.

"Снова замужем, но по-прежнему Пэтси Макклауд. Люблю вас всех навсегда и навечно" - так было написано в приложенной записке.

А потом она пропала. Совсем пропала.

Однажды на вечеринке в Нью-Йорке Ричард повстречался с женщиной, которая впоследствии стала его женой. Он поинтересовался, не бывала ли она в Хэмпстеде.

- Лондон? Конечно, бывала.

- Нет, не Лондон. Коннектикут.

- А разве в Коннектикуте еще живут люди?

Люди выжили и продолжали жить. Табби влюбился в девочку из своего класса, но безответно. Потом влюбился в Другую. Грем трудился над книгой. Ричард проводил все больше времени со встреченной в Нью-Йорке женщиной, наконец пригласил ее к себе и познакомил с Табби. А Пэтси пропала.

Она вышла замуж за адвоката по имени Артур Поверс и жила в Чипаккуа. А может, и не вышла, и не жила. Однажды ночью Грем пытался узнать номер ее телефона через справочную Вестчестерского района. Однако ему сообщили, что ни Патриция Макклауд, ни Артур Поверс не зарегистрированы в Чипаккуа. Ричард написал ей письмо о Табби, о себе, о своем намерении вновь жениться, но письмо, отосланное по адресу: Вудлен Глен 28, Чипаккуа, вернулось со штампом "АДРЕСАТ НЕИЗВЕСТЕН".

Она снилась им всем. Ричард увидел ее во сне в ночь перед свадьбой. Пэтси стояла на склоне холма и улыбалась.

Он понял, что она желала ему счастья.

В ночь, когда родился сын, в четыре часа утра зазвонил телефон.

- Что-то хорошее случилось у вас сегодня, - произнес дорогой голос.

- Пэтси! Как замечательно! У меня родился сын. Но как ради всего святого ты узнала об этом?

- У нас, женщин из рода Тейлоров, свои секреты. Я так счастлива сейчас. А ты?

- Я? Да я готов напиться от счастья! Я так рад!

- Отлично. Я радуюсь с тобой и счастлива твоим счастьем, Ричард.

- Я послал тебе письмо, - начал было Ричард, но Пэтси заговорила одновременно с ним, и они не разобрали слов друг друга.

- Прости, - сказали они хором.

Пэтси заторопилась:

- Я должна бежать, - прозвенел ее чистый голос, - я так рада, что ты уже отец.

- Пэтси, какой у тебя номер телефона? Мы пытались дозвониться до тебя...

- Мы сейчас как раз меняем его. Я сообщу тебе, как только его установят.

- Пожалуйста, Пэтси. Я так хочу увидеть тебя. И Грем тоскует. И Табби хочет многое рассказать, особенно про свою подружку.

Она засмеялась:

- Отлично. Ты сделал тогда большое дело.

- Мы сделали тогда большое дело, - поправил Ричард, но телефон уже отключился.

Он взял дракона, змия древнего, который есть дьявол и сатана, и сковал его на тысячу лет.

Апокалипсис 20:2