"Мачо не плачут" - читать интересную книгу автора (Стогов Илья)

4

Нет на свете ничего более бурлящего и оптимистичного, чем человек, который покончил с алкоголем еще позавчера, а сегодня принял душ, переоделся и пьет кофе.

Кофе я налил себе, как люблю: очень горячий, очень сладкий. Зубы были надраены, футболка пахла любимым одеколоном. Строгие малайцы улыбались мне ласково. Они заранее завидовали редактору, который будет читать мой сегодняшний материал.

Заседания проходили в огромном сером Главном корпусе. Я закурил. Влился в шеренгу дисциплинированных делегатов. По дороге проверил, пишут ли ручки и как там батарейки в диктофоне.

Расстилающийся день напоминал первую брачную ночь.

За пару аллеек от кемпуса был припаркован красный «SAAB». Все пять дверей были открыты. Внутри машины громко смеялись. Рядом стоял Папаускас. Заметив меня, он помахал рукой. В другой руке Папаускас держал пластиковый стаканчик.

— А у меня берут интервью! Представляешь? Обещают фото на первой полосе главной лумпурской газеты! Представляешь? Завтра скуплю весь тираж! Парни в Даугавпилсе обзавидуются!

В салоне сидели коренастые малайские мужички. Один был одет в фотокоровский жилет с кармашками и увешан дорогими камерами.

— Кстати, ребята, этот парень тоже журналист.

— О!

— Он аккредитован при Конгрессе. Русский. Из Санкт-Петербурга.

— О!

— Они предлагают выпить местного напитка. Будешь? Называется «coconat-vodka». Как я понимаю, самогон из кокосовых орехов. Экзотика, а?

— Ты на заседание идешь?

— А ты?

— Обязательно. В моей газете интервью с типами вроде тебя за сенсацию не прокатывает.

— Подожди минутку. Сейчас допью и вместе пойдем. Подождешь?

Малайцы подлили ему своей кокосовой гадости. Мне тоже протянули стаканчик.

— Спасибо. Я не хочу.

— Это вкусно. Попробуй.

— Не хочу. Я просто не хочу.

— Я правильно понял? Ты журналист?

— Просто пока мне не хочется. Спасибо.

Последние делегаты заскакивали в двери серого здания. Папаускас выпил не один раз, а несколько. Пахло действительно кокосами.

— Что вы, гайз, делаете вечером? Пошли в диско?

— В вашем городе есть хорошие диско? Ты пойдешь в диско?

— У нас отличные диско! Только нужно знать, куда идти. И диско, и peep-show, и массажные салоны. Вы уже были в «Ахласаре»?

— Что это?

— Вы не были в «Ахласаре»?! Там был даже Кевин Кестнер! Вы знаете Кевина Кестнера? У нас в Малайзии лучший стриптиз в Восточной Азии!

— Лучший стриптиз в Восточной Азии находится в Патайе, Таиланд.

— Fake! Тайки — бляди! А малайские девушки — очень красивые. Вам нравятся наши девушки?

— Если честно, нет. У вас слишком маленькие девушки. Я люблю высоких девушек. Как Бригитта. Ха-ха-ха!.. Кстати, по поводу Бригитты...

Папаускас сунул мне свой стаканчик и нырнул внутрь корпуса. Бригитту он выволок на улицу, держа за рукав. Она удивленно задирала брови, спрашивала, что происходит и куда они идут. Папаускас налил ей водки. Бригитта перестала спрашивать.

Я несколько раз посмотрел на часы.

— Ладно. Все. Я пошел.

— Подожди. Подожди еще минутку.

— Как я буду писать? Я не был еще ни на одном заседании!

— Ты хочешь, чтобы я один тусовал с этими рожами?

Малайцы достали следующую бутылку. В мутной жидкости плавали белесые волокна. Акцент у малайцев был странный, визгливый. Будто они пытались скандалить, набрав полный рот карамелек. Вместо «fifty» они говорили «пипти». Cлово «Раша», Россия, произносили как «Русья».

— А какой у малайцев национальный напиток?

— Что такое «национальный напиток»?

— Французы пьют вино. Шотландцы — виски. А что пьют малайцы?

— «Stoly».

— Что?

— Водку «Stoly».

— Ты слышал? Они что, серьезно? Ребята, вы в курсе, что «Столичная» — это русский национальный напиток?

Потом Папаускас сказал, что на заседание мы все равно опоздали, так что можно прокатиться в город. Я пытался говорить, что сегодняшняя тема... и что подумает лама?.. а мне еще писать... Все только смеялись. Меня усадили на заднее сиденье, рядом с Бригиттой. В тесноте я чувствовал запах ее духов. На ходу подливая Бригитте в стакан, Папаускас каждый раз проливал немного мне на брюки.

Машина продиралась по узким улочкам. Тянулись бесконечные желтые стены. Камни были тщательно вылизаны ветром. У местных ветров были мокрые и нежные языки. Журналисты хихикали и взвизгивали тормозами на поворотах.

Потом проспекты стали пошире. Появились светофоры. Они были такие низенькие, что встань на цыпочки — и дотянешься до красного цвета. Зато небоскребы выглядели очень настоящими.

Мы остановились напротив надписи «Караоке-бар New-York».

— Ну? Где обещанные порнокинотеатры?

— Дождемся вечера. Настоящая жизнь начинается с наступлением темноты.

В этой части города я еще не был. Что-то вроде делового центра. Хотя даже здесь все казалось не до конца продуманным. Перед дорогой витриной из пуленепробиваемого стекла могла лежать груда битого кирпича, обнесенная бамбуковым заборчиком. Словно начали с энтузиазмом, а потом надоело и плюнули.

Для создания праздничного настроения кое-где к столбам были привязаны связки пыльных воздушных шаров. Выглядело это так, будто, пролетая мимо, кто-то решил метнуть икру. Почти каждая дверь вела в банк. Тощие зазывалы хватали меня за руки:

— Change your money, mister! Change your money in our bank! Please, mister!

Вдоль тротуаров был навален мусор. Пакеты, стаканчики, лохматые бумажные полотнища. Местами мусор достигал уровня колена. Вдоль домов под навесами сидели женщины, которые сосредоточенно лупили по клавишам раздолбанных пишущих машинок.

Все несколько раз выпили пива. Журналисты смотрели на Бригитту, как подростки, набирающиеся впечатлений для вечернего сеанса онанизма. Заметив это, Папаускас сказал, что мы, пожалуй, пойдем. Всем пока. Малайцы расстроились. Несколько раз спросили, в каком номере нас разместили и можно они зайдут вечером?

Стоять посреди тротуара было жарко. Страшно дымили мотороллеры. Бригитта вливала в себя теплое пиво и разглядывала прохожих малайцев.

— Зайдем в тень?

— Вы заметили, что здесь совсем нет белых? Последнее время мне почему-то хочется здороваться с белыми. Просто потому, что они белые. Даже с незнакомыми шестидесятилетними бюргерами.

— Подумать только: я доехал до другой части света!

— У света есть только две части: тот свет и этот.

— Вы не находите, что напиваться с утра — это пошло?

Через пару кварталов обнаружилась громадная вывеска «ROBERTSON’S Department-Store». Внутри был электрический свет и кондиционированный воздух.

— Желаешь чего-нибудь прикупить?

— Я?! Здесь?! Извини, но с тех пор как я первый раз переспал с женщиной, я больше не ношу джинсы «Райфл».

На первом этаже стояли столы, заваленные пестрыми тряпками и кедиками 38-го размера. Три любые футболки за восемь ринггит. Любые двое джинсов за пятнадцать. Папаускас отрыл смешную T-Short. На белом фоне девять пар черных скелетов сплетались в наиболее популярных эротических позициях. У скелетов-мужчин член напоминал берцовую кость.

— Бригитка! Бригитка! Хочешь, я куплю тебе такую футболку? А чего? Будешь носить у себя в Брюсселе.

Начиная со второго этажа, цены выросли сразу раз в пять. Покупателей почти не было. В секции верхней одежды продавщица, согнувшись на табуретке, стригла ногти на ногах. Ножницы громко щелкали. Кусочки ногтей разлетались по сторонам.

Папаускас купил себе бешено дорогие носки. Я дошел до отдела игрушек и выбрал своему ребенку огромного надувного слона. Может быть, когда я вернусь... я ведь теперь буддист... и не пью... может, хоть теперь?..

Когда бродить надоело, мы на эскалаторе спустились в полуподвальный этаж «Робертсона». Здесь имелось несколько баров, кафе и пиццерий. Играла музыка. Охо-хо! Пять часовых поясов. Два материка. Три океана. И что я услышал? Осточертевших мне еще в Петербурге «The Cranbеrries»!

Кое-где за столами светлели европейские лица.

Я достал из пакета слона и еще раз его рассмотрел. У него были смешной хобот и маленькие ушки.

— Блядь! Я здесь всего третий день, а денег осталось!..

— Хочешь одолжу?

— Да пошел ты!

— А чего? Я ж не в обидном смысле. Мне в Карма-Центре выдали командировочные... И лама, если что, добавит...

— А как я буду тебе отдавать?

— Ты выпей со мной, как человек. И отдавать не понадобится.

— Я ведь, по-моему, уже сказал, а?

Разговаривали мы почему-то по-английски. Бригитта сказала, что все-таки странный мы народ, русские...

— Русские? Ребята, вы из России?

Мы с Папаускасом вздрогнули и оглянулись. За соседним столиком сидел краснолицый европеец. Седеющий ежик, накрахмаленная рубашка.

— Мы? Да. Русские.

— Ёбты! Подсаживайтесь! Ёбты! Русские! Ничего себе!

Неожиданный соотечественник улыбался и махал руками. Мы пересели за его стол. Он спросил, пьем ли мы текилу, и сходил за бокалами.

— Ни хуя себе! Русские! Ёбнйврот! За встречу!

Звуки языка, на котором говорили Пушкин и Толстой, Бригитта слушала с вежливым вниманием.

— Вы чего здесь делаете? Меня зовут Виталик, а вас? Вот это встреча!

Рядом с ним сидела малайская женщинка. Как обычно, неопределенно-детского возраста. Помада у нее была жирная, а тени над глазами ярко-голубые. На серой коже это выглядело будто она испачкалась, а помыться негде. Она рассмотрела меня и неожиданно проговорила:

— Как дела, морячок?

— Оп-па! Ты научил?

— Проститутка. Только три слова по-русски и знает. Нравится?

— Сколько ты ей заплатил?

— Плюнь! Здесь в порту этого добра!..

Папаускас переводил Бригитте на английский. То, что вечером Виталик звал на корабль («Все равно этой твари до утра заплачено!»), переводить он не стал.

— Когда домой?

— Через десять дней будем в Москве.

— Вот это да! Русских встретить! Наливайте, наливайте! А у меня фрахт. Я через десять дней буду в Японии.

— В Японии?

— Поехали вместе? С капитаном я договорюсь, а? Он русских тоже уже два года не видел. А?

— В Японию? Легко! Ты поедешь в Японию? А ты, Бригитта?

— Вас-то чего в эту задницу занесло?

— У нас здесь Конгресс. Религиозный конгресс.

— Религиозный? То-то я смотрю, ты не пьешь.

— Почему? Я пью. Просто жарко. И я не люблю текилу.

— Этот парень решил, что он буддист! Ха-ха-ха!

— Серьезно? Буддист? Тогда тем более надо ехать. Знаешь, сколько в Японии этих уродов?

Потом Виталик принес еще бутылку текилы. Проститутка облизывала пятую подряд порцию мороженого. Все это уже было со мной. Моряки... проститутка с эскимо... непонятная речь вокруг... Едва кончив школу, я с приятелями уехал в Ригу. Тогда все было точно так же.

Приятелей со мной было трое. С тех пор прошло пятнадцать лет. Я — вот он... а они...

Поехать именно в Ригу предложил здоровенный двухметровый парень, которого все называли Хобот. Когда он начинал гоготать, дети писались от испуга. В Риге Хобот первым делом подрался с тремя моряками. Они бежали от него, на ходу теряя бескозырки. Он же угощал проституток мороженым. В его ладони эскимо исчезало, как «Тампакс» в... ну, вы понимаете.

Еще до этой поездки Хобот говорил, что пробовал героин. Мне казалось, что он врет. В те годы героин был заграничной экзотикой. Прошло несколько лет, и родители перестали пускать парня в свою квартиру. Для них героин экзотикой уже не был. Какое-то время Хобот ночевал в подвале собственной парадной. Рассказывали, что видели его жующим что-то из бачка для пищевых отходов.

Пока судья зачитывал приговор — лечение в психиатрической лечебнице тюремного типа, — конвоиры поддерживали Хобота за локти. Он весил тридцать пять килограммов и сам подняться не мог. Я разглядывал его передние зубы — черные, выгнившие. За месяц до этого Хобот пытался украсть висящее на веревке соседкино белье. Тетечка в тапочках и халате выскочила из квартиры и заверещала. Он ударил ее ножом в глаз. До локтя забрызгал себе куртку. Клинок утонул в морщинистой глазнице почти по рукоятку.

Второго приятеля звали Герман. Отлично помню, что в Ригу он поехал, купив первые в жизни кроссовки «New Ballance». Герман был очень модным парнем. Каждое утро он жаловался, что не может отмыться от запаха вчерашней подружки. Чем только брызгаются местные сволочи? Его дорогая обувь и форма носа действовали на девушек, как хук в подбородок.

Через пять лет Герман стал совладельцем модельного агентства. Кроссовки он больше не носил. Теперь каждый его ботинок стоил как небольшой автомобиль. Под какой-то из проектов Герман назанимал денег — а проект провалился. Сумма не была смертельной, все еще можно было уладить. Вместо этого он решил скрыться, пустился в загул, занял еще и каждый вечер угощал кокаином дорогих проституток. Кредиторы решили, что разговаривать с остолопом бесполезно. На счет «Раз!-Два!-Три!» Германа выкинули с верхнего этажа гостиницы «Санкт-Петербург».

Третьим с нами ездил паренек по фамилии Рубинштейн. Он был единственным евреем в классе. За это его частенько били. Я тоже бил, но к выпускному классу мы подружились. Женился Рубинштейн на самой красивой девчонке школы и вскоре увез ее из страны. Не помню куда. Может быть, в Израиль.

Понятия не имею, почему шесть лет спустя они вернулись. Привезли с собой двоих, почти не говорящих по-русски детей. Рубинштейн устроился работать охранником в продовольственный магазин. Получал $2 за смену. Однако своей раздавшейся в ягодицах жене работать не разрешал. Чтобы не помереть со скуки, она развлекалась тем, что затаскивала в койку все, на что падал взгляд. Подвигами хвасталась мужу. Каждый раз Рубинштейн плакал и причитал: «Ну зачем ты, Леночка?.. Зачем?..»

То лето выдалось жарким. Завидев нас четверых, рижские девушки хлопали ресничками и окончательно забывали русский язык. Мы громко смеялись и пили красное, как зрачки графа Дракулы, вино в уличных кафешках.

Все было отлично. Все только начиналось...

Прощаясь, Виталик пытался поцеловать Бригитте ручку и чуть не опрокинул стол. Когда я доехал до Конгресс-Центра, было совсем темно. Сосед-итальянец лежал на кровати и читал толстую книгу. Может быть, Библию или телефонный справочник. Я был трезвый и усталый.

Потом я вроде бы даже успел поспать.

— Слышь? Ты чего, уснул, что ли? Слышь? Извини! Ты не видел моих носков?

Папаускас говорил свистящим шепотом. Через приоткрытую дверь на него падал свет. Наклоняясь ко мне, он, чтобы не свалиться, вытягивал пьяные руки.

— Каких носков?

— Я сегодня в «Робертсоне» покупал носки.

— Здесь нет твоих носков. Ты забрал их с собой.

— Точно?

— Сколько времени? Зачем тебе носки в полвторого ночи?

— Хватит спать. Пошли к казахам. Там в садике у кого-то день рождения. Девушки есть!..

— Иди в задницу!

— Не пойдешь?

— Я хочу спать. Завтра на заседание...

Выходя из номера, Папаускас всем плечом врезался в дверной косяк.

Я полежал с закрытыми глазами. Потом встал и в темноте нащупал свои джинсы. В садике вокруг фонарей махали огромными крыльями тропические насекомые.

Узнать соотечественников ничего не стоило. Таких причесок не делают больше ни в одной стране мира. В шезлонгах и на траве сидело человек двадцать. На свету я разглядел, какое стеклянное у Папаускаса лицо. Он приветственно замычал и представил меня имениннику.

Говорили вокруг по-русски.

— Андрюха! Как хорошо, что мы познакомились! Андрюха! Теперь ты мой лучший друг!

— Андрюха?

— Да. В смысле — Боря. Ты — отличный парень!

— Боря?

— Я очень тебя люблю! По-мужски, ты понимаешь? Я считаю, что мужская дружба... это... это...

— Что?

— Ты понимаешь... это...

— Что?

— Слушай, как тебя зовут?

Я взял в холодильнике бесплатную упаковку из шести банок пива и поставил перед собой. На баночках было что-то написано по-малайски. Когда упаковка кончилась, я сходил еще за одной.

Огромная желтая луна в черном небе была похожа на галлюциногенный бред.