"13 месяцев" - читать интересную книгу автора (Стогoff Илья)ОПЯТЬ ДЕКАБРЬВместо ручки на тяжелой металлической двери было кольцо. Тоже тяжелое и металлическое. Стоять на лестнице было холодно. Я долго звонил. Потом начал думать, что, может быть, звонок не работает? Может быть, здесь принято стучать? В этот момент мне открыли. В дверях стояла монахиня. Вся в белом, а поверх – черная накидка. Улыбнувшись и кивнув, чтобы я проходил, она опять исчезла в глубине квартиры. Я прошел из прихожей в комнату. С одной стороны там стояла елка. За окном город похрустывал от рождественских морозов, а в монастыре было тепло. На окне стояли цветы. В католических церквях всегда много живых цветов. Я давно привык к этому. И все-таки удивился: розы были роскошные, длинноногие, большеголовые. Очень дорогие. Не меньше чем на полтысячи долларов. А может быть, и на всю тысячу. Я спросил у священника: откуда это? – Мирей Матье привезла. – Певица? – Да. После концерта собрала все цветы, которые ей подарили зрители, и привезла в нашу церковь. – Ничего себе! Все-все цветы? – Все. Она сказала, что хочет хоть чем-то отблагодарить Того, Кто дал ей все… Постепенно монастырь заполнялся посетителями: петербургскими доминиканцами. Женщины принесли хлеб и вино. Мужчины сдвинули с центра комнаты стол и расставили стулья. Единственный курящий мужчина (я) зажигалкой зажег стоящие на алтаре свечи. Ровно в полдень все мы плечом к плечу встали перед алтарем и запели древний гимн: Священник, стоящий за алтарем в домашних тапочках, торчащих из-под длинного облачения, выглядел непривычно. После проповеди начался сам обряд приема в Орден. Не думайте, будто стать членом монашеского ордена легко. Будто вы постучитесь в двери монастыря, двери тут же захлопнутся у вас за спиной – и привет. Обратной дороги не будет. На самом деле все наоборот. Стать членом ордена – это сложно и долго. А вот вылететь из него – раз плюнуть. На самом деле жить по-христиански – это значит просто жить. Проводить много-много времени с Тем, Кого ты любишь. Стараться проводить это время так, как нравится Ему, а не тебе. Это и значит жить «правильно». Год назад я решил стать членом доминиканского братства. Теперь перед лицом Бога и членов моей общины мне предстояло принести обещания на следующий год. Ну и отчитаться за то, чем я занимался. Я встал на колени. Положил обе руки на Писание. Склонил голову. – Чего ты просишь? – Прошу тебя, сестра, принять меня в Орден проповедников… А ровно неделю назад я отмечал день рождения. Мне исполнилось тридцать три. Это было странно. Накануне я совсем не думал о том, сколько именно лет мне должно исполниться. Ну, день рождения и день рождения… Так что, когда с утра телефон начал названивать и люди раз за разом стали говорить что-то о возрасте Христа, я удивился. Мне не кажется, что в числе «33» есть какая-то особая мистика. Мне кажется, это просто такое число. Я снимал трубку, не открывая глаз слушал поздравления, говорил «Спасибо!» и вешал трубку. Потом я, стараясь не разбудить жену, вылез из кровати и отправился на кухню пить свой кофе. В 1981 году в такой же день, как сегодня, я, ученик пятого класса, пришел в школу в белой рубашке и с полным ранцем конфет-карамелек. Помните, наверное: раньше было принято, чтобы именинники угощали всех в классе конфетами. Мне исполнялось одиннадцать лет. Одноклассники знали о содержимом моего ранца и заранее пускали слюни. А на большой перемене в класс зашел директор школы (по совместительству – председатель школьной парторганизации). Он был весел и, как я сейчас понимаю, вероятно, немного пьян. – Дорогие детки, – сказал он. – Вы, конечно, знаете, у кого сегодня день рождения? Дорогие детки закивали головками и начали тыкать пальцами в меня: – Знаем, знаем! Вот у этого парня с конфетами! Директор сперва растерялся, а потом разозлился. Покраснев и заиграв желваками, он четко проговорил: – Ну и бараны же вы, дорогие детки! Сегодня день рождения у Леонида Ильича Брежнева. Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза. Сегодня никто в моей стране не помнит, когда именно смешной генсек Брежнев отмечал свой день рождения. Те, кто помоложе, скорее всего, не помнят и самого генсека. А я вот помню. В том году он отметил свой личный праздник в последний раз – и умер. И все вокруг меня начало меняться. И я начал меняться вместе со всем. Трудно представить, но из тридцати с чем-то одноклассников, поедавших некогда мою карамель, до сегодняшнего дня дожило чуть больше двадцати. Вождение авто в пьяном виде. Прохождение воинской службы в чересчур горячих точках страны. Попытка сделать бизнес не на том, на чем стоит его делать. Банальные суициды. Но в основном, конечно, наркотики. В том году, когда мне исполнялось двадцать два, именно в мой день рождения произошло событие, которое стало главным мифом современной культуры. И является таким мифом до сих пор. В том, 1992 году, в Москве прошла самая первая рейв-вечеринка страны «Гагарин-party». Это стало реальным прорывом. Именно «Гагарин-party», а вовсе не августовский путч, стала началом новой эры. Вся страна веселилась и танцевала вместе с петербургскими весельчаками, и все теперь было можно, а от этого танцевать хотелось еще больше. Старое ушло. Теперь все должно было быть иначе. Мое поколение стало самым свободным за всю историю страны. Такого, как у моего поколения, не было ни у кого. Да и не будет уже, наверное… Правда, и цена этого оказалась велика. Те, кому десять лет назад было как мне (чуть за двадцать), сегодня перевалили за тот рубеж, за которым все вроде бы так же, но – по нисходящей. Те, кому сегодня под сорок, вряд ли проводят время в танцевальных клубах. Да и танцы в этих клубах уже не те. Недавно по телевизору я смотрел ток-шоу с участием знаменитого и очень пожилого актера. Актер жаловался на возраст: – В детстве я просыпался, умывался, выбегал на улицу, болтал с друзьями, запускал голубей, бегал на речку, дергал девчонок за косы… каждый день успевал переделать огромное количество важных и интересных вещей. – А теперь? – А теперь жизнь строится так: Новый год, Новый год, Новый год… За прошедшие годы мы успели обзавестись морщинами, лысинами, пивными животами, женами (некоторые – большой коллекцией жен) и детьми… кто-то – состояниями, большинство – долгами… мы успели накупить множество модных и нужных вещей, большинство из которых перестали быть модными еще до того, как мы сняли с них магазинную упаковку, а нужными, если честно, они не были и до этого… а потом вместо нас стало появляться какое-то еще поколение. Следующее. Уже не мое. Тридцать три – самое время подвести промежуточные итоги. Скажем, я к этому возрасту все-таки отыскал свою церковь. Нашел людей, которые знают, как жить правильно. Больше я не нашел ничего. Но больше мне ничего и не надо. Священник через голову стянул облачение, монахини пригласили нас в соседнюю маленькую комнату, и все сели пить чай с пирожными. Священник, улыбаясь, рассказывал, что время перед Рождеством – самое тяжелое время в году. Четыре мессы в день: для детей, по-английски, по-русски… плюс занятия с людьми… плюс недавно умер один прихожанин, нужно организовать похороны… и самое главное – исповедь… священники сидят в огромных неотапливаемых церквях и слушают, как грешники раскаиваются в совершенном… по много часов в день… неделя за неделей… такая вот жизнь. Я вспомнил, как год назад он рассказывал о священнике, который был рукоположен еще до Второй мировой. Я спросил, как он? Как его здоровье? – Недавно он умер. Помолился, вернулся к себе в келью и умер. – Да? Соболезную. – Братья не сомневались, что он – настоящий святой. Они клали ему, уже умершему, на руки бумажные иконки. Чтобы он последний раз их благословил. – А как можно понять, что человек стал святым? – Разве это сложно? Тот, кто живет правильно, непременно станет святым. Храм Святой Екатерины, прихожанином которого я являюсь, стоит прямо на Невском проспекте. Прямо на главной авеню моего города. Когда-то, столетие с лишним тому назад, это был самый главный католический храм Российской империи. Накануне революции дома вокруг моей церкви составляли своего рода католический городок. Здесь была своя школа. Вернее, даже две – для мальчиков и для девочек. В школах преподавали лучшие профессора города. На органе моей церкви (лучшем органе столицы) играл молодой чиновник Министерства юстиции Петя Чайковский. Потом все кончилось. Орган сгорел. Имущество было конфисковано. Последнего настоятеля моей церкви расстреляли в пасхальную ночь 1923 года. Сегодня прихожанином этой церкви являюсь я. Несколько раз я приходил в огромный церковный двор, гулял по его закоулкам и с тоской рассматривал трескающиеся стены. Господи! Сколько всего было! Сколько труда… сколько сил положено на то, чтобы построить все это. Люди отдавали церкви лучшее. Старались. В чем-то себе отказывали… и зачем? Где все это? Что от всего того осталось? Только недавно до меня дошло: остался я. Ничего не кончилось, потому что есть кому все это продолжать. Те, прежние прихожане, сделали свою часть работы. Я сделаю свою. Потом, когда я умру, придет кто-то еще… Это не закончится никогда. Главное, чтобы каждый из нас сделал свою часть работы хорошо. Жить – это ведь не сложно. Просто жить нужно правильно – и тогда пойдет. Служба закончилась, чай был выпит, петербургские доминиканцы разошлись по домам, а я все сидел в монастыре. Только перед тем, как попрощаться наконец с усталыми хозяевами, я все-таки не выдержал и еще раз спросил у священника: как это – жить правильно? Священник улыбнулся: – Ты действительно хочешь жить правильно? – Да. Действительно. Это сложно? – Ты ведь теперь доминиканец, да? Я открою тебе секрет. Большой доминиканский секрет. Вернее, даже два Больших Доминиканских Секрета. – Два? – Во-первых – всегда молись… – А во-вторых? – А во-вторых, никогда не прекращай молиться! – Это все? – Это все. Я сказал: «Хорошо, я буду». Священник улыбнулся мне еще раз. Пока что я держу свое обещание. |
||
|