"Обманный Дом" - читать интересную книгу автора (Стоддард Джеймс)

КОМНАТА ДНЯ

Выйдя из столовой, Картер увидел в тусклом свете ламп вдалеке, как по боковому коридору один за другим идут Превращенные. Картер поспешно отступил за дверь. Превращенные растекались по дому, сворачивали в каждую дверь. Шло тщательное прочесывание дома, и Картера могли в любой момент обнаружить.

Он вышел из столовой по коридору для прислуги, миновал кладовую, прошел по коридору, который в Эвенмере вывел бы его на мужскую половину дома, затем свернул в кухню. Однако оказалось, что в отличие от кухни в Эвенмере эта имела только одну дверь. Позади хлопали двери, слышались шаги Превращенных. Кухню окружало несколько помещений – комната истопника, комната управляющего, посудомоечная… Но ни через одну из них невозможно было уйти.

Оказавшись в западне, Картер подумал о Слове Тайных Путей. Прежде он вызвал его с величайшим трудом, а теперь на это не было времени. Он вспомнил о ложном Хозяине, о том, как тот произнес Слово Власти задом наперед. Быть может, в Обманном Доме и ему удалось бы применить Слова Власти таким образом?

Картер закрыл глаза и сосредоточился. Непросто было вызвать в сознании слово, написанное наоборот, и тем не менее колоссальным усилием воли Картер добился этого и увидел Слово как бы далеко-далеко, в глубине. Мало-помалу оно всплыло из темных глубин, но не пылало, подобно раскаленной меди, а было холодным как лед и идеально симметричным. Картеру страшно было произнести это Слово – оно было таким чуждым, противоречило всему, к чему он привык. Губы не желали произносить его, но…

– Нидигьлат!

Слово с трудом сорвалось с его губ, и лицо обожгло ледяным холодом. Стены сотряслись. Левую руку Картера свело спазмом.

Он опустил взгляд и в ужасе содрогнулся. Кисть его руки превратилась в клешню – точно такую же, как у Превращенных. Картер пошатнулся, у него закружилась голова. Ощущение было такое, словно его ранили.

Совсем рядом, в коридоре, послышались шаги его преследователей. Картер обвел взглядом стены в поисках желанного голубого прямоугольника, но его не было. Зажав здоровой рукой жуткую клешню, он, пошатываясь, прошагал в посудомоечную комнатку, а оттуда – в поварскую и там заметил рядом с дверцей шкафа тусклое свечение – но не голубоватое, а красное. Картер быстро нашел в этом месте рычажок и шагнул в узкий переход.

Здесь было совсем темно, только вдалеке виднелось крошечное пятнышко света. Картер поспешил туда и вскоре обнаружил глазок. Заглянув в него, он увидел кухню, по которой расхаживали с ружьями на изготовку равнодушные, безликие Превращенные.

Вдоль стены перехода располагались и другие глазки. Картер пошел вперед и, заглядывая в каждый из них, всюду видел врагов.

Он пошевелил изуродованной рукой, ощутил ее механическую неподатливость. Он не чувствовал эту мерзкую клешню частью своего тела, но все же она действовала, ею можно было пользоваться. Да, высокую цену ему пришлось уплатить за произнесение Слова Власти в Обманном Доме.

Постепенно Картер оправился от пережитого потрясения и вынул из кармана осколок Краеугольного Камня. Осколок позвал его вперед, дальше по коридору, затем – по расшатанной лестнице, затем – снова по темным коридорам, которые в конце концов вывели его на второй этаж. Заглянув в очередной глазок, Картер убедился в том, что врагов поблизости нет, и вышел в коридор, устланный ковровой дорожкой. Но не успел он пройти и нескольких футов, как за утлом послышались шаги. Картер поспешно свернул в ближайшую комнату и прикрыл за собой дверь.

Из коридора донеслись голоса, шарканье подметок. Задребезжала дверная ручка… повернулась. Картер прижался спиной к стене у двери, выхватил пистолет.

– По-моему, вполне подойдет, – сказал кто-то. – Сейчас зажгу фонарь.

Комната озарилась золотистым светом. Вошли двое. Обернувшись, они оказались под прицелом – Картер навел на них пистолет.

– Поглядите-ка, мистер Макмертри, это же лорд Андерсон, – обрадованно проговорил Филлип Крейн.

– Он самый, мистер Крейн, он самый! И пистолет при нем, а это очень удачно. Но что у вас с рукой?

– Трудно объяснить, – ответил Картер и пожал здоровой рукой руки спутников. Он был необычайно рад наконец увидеть лица друзей. – У нас мало времени. Анархисты прочесывают дом.

– Нам ли этого не знать, – вздохнул Крейн. – Потому мы и…

– Искали, где бы спрятаться, – завершил за него фразу Макмертри. – Мы увидели, как они поднимаются на второй этаж.

– Так пойдемте же скорее, – поторопил архитекторов Картер. – Нужно найти другой потайной ход.

Повинуясь притяжению камня, Картер пошел по коридору и шел до тех пор, пока не заметил алого свечения. Все трое оказались в темном переходе, и Картер очень порадовался тому, что у архитекторов есть фонарь.

– Каков ваш план, лорд Андерсон? – спросил Крейн.

– Осколок приведет нас к Краеугольному Камню. Там нас наверняка ждет опасная стычка с анархистами. Так хотелось бы найти Даскина и всех остальных!

– Большую часть отряда взяли в плен, – сообщил Макмертри. – Мы с мистером Крейном все видели. Только нам и удалось убежать.

– А Даскин и Грегори были среди пленных? А Нункасл?

– Кузенов мы не видели, верно, мистер Крейн?

– Но зато мы видели лейтенанта Нункасла, мистер Макмертри. Он точно был среди пленных.

Картер вздохнул, гадая, живы ли еще Даскин и Грегори. Ведь несколько человек были убиты при нападении Пса-Хаоса…

Все трое спустились на нижний этаж. В конце тайного перехода их ждал глазок. Выглянув в него, Картер обнаружил, что за стеной библиотека. Он не видел ее целиком, но, судя по всему, в библиотеке не было ни души.

Он дал архитекторам знак не шуметь и отворил потайную дверь. В библиотеке и в самом деле никого не оказалось. Видимо, Превращенные ее уже обыскали. Тускло освещенная библиотека выглядела мрачно и неприветливо. Вместо серых доломитовых колонн тут стояли вычурные бронзовые спирали. Рисунок на ковре представлял собой абстрактную композицию. Повинуясь безотчетному порыву, Картер прошел к двери кабинета, где в Эвенмере хранилась Книга Забытых Вещей. Дверь оказалась незапертой, но, открыв ее, он в испуге отшатнулся: за дверью лежала бездна, в которой сверкали крошечные точки света. Витраж на потолке вместо ангела, дарующего человечеству Книгу Забытых Вещей, изображал человека, стоящего на коленях и вырывающего из книги страницу за страницей. Картер поспешно затворил дверь и отошел от нес.

В библиотеке не оказалось ни стеллажей, ни книг. Лишь на дубовом кубе, служившем столом, лежал один-единственный толстый том в черном кожаном переплете под названием «История Человека». Картер открыл книгу. Страницы ее были пусты.

– Пародия на архитектуру, – заключил Крейн, обведя взглядом библиотеку. В голосе его прозвучала нескрываемая горечь. – Здесь нет окон, нет прекрасной резьбы, дивных лепных карнизов и архитравов. Неужели вот это они и строят?

– Видимо, да, – отозвался Макмертри. – Весь этот дом – подлинная архитектурная катастрофа. За все время нашего странствия мы не увидели ни одного ценного архитектурного объекта и уж тем более вряд ли увидим здесь.

– Вы забываете о дивной лестнице в Муммут Кетровиане, – возразил Крейн.

– Да, лестница и вправду была хороша, – кивнул Макмертри. – Но это… – Он обреченно махнул рукой. – И конца этому нет. Насколько же он велик, этот Дом?

– А насколько велик Эвенмер, мистер Макмертри? Он бесконечен – по крайней мере так говорят, – усмехнулся Крейн. – Какое удивительное, торжественное понятие – бесконечность. Архитектура без конца, аминь, аминь… Что скажете, а?

– Но только не такая, мистер Крейн. Поневоле затоскуешь по Эвенмеру, верно? По сводчатым потолкам, дивной лепнине, по стрельчатым нишам, аркам…

– Да… – печально отозвался Крейн. – Не хотелось бы, чтобы весь мир стал вот таким.

Осколок Краеугольного Камня повел Картера в глубь библиотеки, где он обнаружил еще одну потайную дверь, спрятанную за зигзагообразной галереей. Вскоре все трое оказались в очередном переходе – точно таком же, как те, что им уже довелось преодолеть. Путешествие по этому коридору оказалось утомительно однообразным: он вел прямо, никуда не сворачивая, а осколок тянул и тянул Картера вперед. Наконец путники вышли из потайного хода в безлюдный коридор, заканчивавшийся двустворчатой дверью.

– Давайте я пойду первым и открою дверь, а вы постережете, – предложил Макмертри.

Картер встал у двери, а Говард Макмертри осторожно открыл ее. Тревога Картера сменилась изумлением: перед ними предстал громадный, ярко освещенный зал. Изящные галереи обрамляли золоченые балюстрады, на галереях высились бронзовые статуи, по стенам были развешаны огромные гобелены с изображениями птиц и медведей. Окна закрывали легкие вышитые шторы.

Осколок едва не выпрыгнул из пальцев Картера – настолько сильным стало притяжение.

– Господа, приготовьтесь, – прошептал Картер. – Мы приближаемся к нашей цели.

Даскин и Лизбет, притаившиеся за дверью на верхней площадке лестницы, уводившей из подземелья, смотрели в щелочку и видели Превращенных. Те шли бесконечной вереницей, через тридцать шагов друг за другом.

– Мы в западне, – прошептала Лизбет, – если только не найдем другого потайного хода.

– Может быть, можно куда-то свернуть с лестницы? – с надеждой спросил Даскин.

– Нет, – покачала головой Лизбет. – Тут ничего нет. Но вот по другую сторону коридора есть потайной ход. Я точно знаю.

– Придется перебежать коридор на глазах у анархистов, – проговорил Даскин. – А я безоружен.

– Они идут медленно. Мы успеем. Я даже отсюда вижу кружок, на который нужно нажать, чтобы открылось отверстие в стене.

Даскин вдохнул поглубже.

– Отлично. Побежим, как только исчезнет из виду следующий Превращенный.

По коридору проследовал очередной мутант. Глаза его стреляли по сторонам, голова вертелась, при ходьбе он издавал металлический скрежет. Даскин и Лизбет одновременно выскочили из-за двери и мигом оказались у противоположной стены. Лизбет опустилась на колени и нажала на кружок на плинтусе. Часть стены резво подскочила вверх. Лизбет первой нырнула в образовавшееся отверстие, Даскин за ней. Как только панель встала на место, грянул выстрел и пуля пробила в стене дырку. Даскин и Лизбет со всех ног бросились наутек.

Отбежав подальше, они зажгли свечу и затем шли несколько часов, то покидая потайные ходы, то возвращаясь в них, то проходя по таинственным сумрачным залам. Время от времени они оказывались там, где им попадались на глаза считанные Превращенные. И чем дальше они шли, тем сильнее Даскин уверялся в том, что Лизбет изменяет дом на ходу, создает потайные ходы и двери и тем самым уводит себя и Даскина от беды.

Миновав очередной пустой зал, они поравнялись с еще одной абстрактной скульптурой Хитклиффа, которыми был полон дом. Лизбет остановилась и ахнула. Даскин проследил за ее взглядом и понял, что изумило ее: у статуи фактически не было лица – только глаза, и это лицо ничем не напоминало лицо его брата. А ведь все остальные скульптуры были хоть чем-то на него похожи. Лизбет пошла дальше, и вскоре они проникли в новый потайной ход.

– Ты встревожена, – отметил Даскин, как только за ними закрылась дверца.

– Не пойму, в чем дело, – призналась Лизбет. – Лицо было совсем другое. Это уже не лорд Андерсон.

– Может быть, это кто-то другой? – предположил Даскин.

– Нет, они все одинаковые. Все статуи до одной.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все, – ответила Лизбет. – Знаю. Но меня напугали глаза. Они какие-то… знакомые.

– У меня есть предположение, – сказал Даскин, заметив, что Лизбет расстроена. – Может быть, лицо этой статуи стало другим, потому что ты изменила мнение о Картере.

Лизбет обернулась, глаза ее сверкнули.

– Ты сказал мне, что он добрый, и мне хочется в это верить, но разве мысли могут изменить камень?

– Наверное, – пожал плечами Даскин, вспомнив о том видении, что предстало перед ним, когда Лизбет снился сон.

– Понятно, – сказала Лизбет чуть погодя и нахмурилась.

– Ты, похоже, не очень-то удивлена. Лизбет пожала плечами.

– Мне мало что удалось понять в жизни.

– А я так не думаю. Ты можешь это как-то объяснить?

– Я плохо себя вела?

Даскин сочувственно рассмеялся.

– Почему ты смеешься? – покраснев, спросила Лизбет. – Я ничего смешного не сказала.

– Прости. Я не для того пришел сюда, чтобы над тобой смеяться. И ты не сделала ничего плохого. И все же случай уникальный.

– Я постараюсь больше так не делать.

Даскин положил руку на плечо Лизбет, но тут же вспомнил об их поцелуе и убрал руку.

– Не в том дело. Дело в другом: судя по всему, анархисты проводят через тебя энергию, излучаемую Краеугольным Камнем, для того чтобы строить этот дом. Мы догадывались об этом, а я об этом слышал собственными ушами от Человека в Черном. Видимо, в строительстве задействована часть твоего подсознания, и ты имеешь доступ к энергии Камня. Во многом этот дом – твое творение. Я уверен, что ты способна по собственному желанию менять его планировку, создавать потайные ходы. Я думаю, именно этим ты и занималась на протяжении нашего путешествия.

Лицо Лизбет медленно залилось краской. Она обернулась к Даскину. Глаза ее яростно сверкали.

– В чем ты винишь меня? Ты думаешь – я чудовище?!

– Я ни в чем тебя не виню, – нежно проговорил Даскин, стараясь успокоить девушку. – Но мы могли бы проверить, действительно ли ты обладаешь такими способностями и под силу ли тебе ими управлять.

– Нет! – вскричала Лизбет, забыв об осторожности. – Я не знаю как. Не знаю!

Она резко отвернулась и долго молчала.

Они сидели рядом в безмолвии. Даскин размышлял о силе воли Лизбет, о ее чудовищном даре, он искал слова, чтобы успокоить ее, и не находил. Первой подала голос Лизбет.

– Я должна просить у тебя прощения за вспышку. Я много лет прожила в одиночестве, и единственным мои учителем была книга, в которой множество споров и противоречий. В Иннмэн-Пике все было не так, там жили добрые люди. И все же твои слова путают меня. Ты говоришь, что я обладаю могуществом, но у меня никогда не было никакого могущества. И все же порой ночью, стоит мне закрыть глаза, я вдруг что-то вижу… И тогда мне кажется, будто я – часть стены, стул или стол. Мне виден весь дом. И это пугает меня.

– Почему? – спросил Даскин.

– Потому что… если у меня такое могущество… я могла бы бежать отсюда.

– А тебе этого не хочется?

– Хочется, но я боюсь.

– Анархисты тебе ничего об этом не говорили?

– Человек в Черном называет меня проводником. Давным-давно он сказал, что я стану аватарой Порядка, но вот только я не знаю, что такое «аватара».

– Это означает «воплощение». Они хотят, чтобы ты стала воплощением Порядка, порядком во плоти. Они хотят сотворить мир, в котором все будет распланировано, упорядочение.

– А я думала, что «аватара» – это ястреб, и все ждала, когда же я превращусь в ястреба. Бывало, я представляла, как у меня ноги становятся когтистыми лапами, а руки – крыльями. Лучше стать воплощением Порядка, чем ястребом?

– Нет. Уверен – нисколько не лучше. Я бы предпочел стать ястребом. Но мне не хотелось бы, чтобы ты стала тем или другим.

Лизбет улыбнулась:

– Мне тоже. Меня это пугает.

Они продолжили путь. Лизбет шла вперед с непоколебимой уверенностью. Тянулся час за часом, а они все шли по тускло освещенным переходам, и хотя Даскин начал сомневаться, что. этот путь их куда-либо выведет, Лизбет ни разу не ошиблась – ее словно вел вперед некий внутренний компас. Они миновали настоящий лабиринт коридоров, которые пересекались через каждые десять ярдов. Звук шагов по мраморным полам разносился негромким эхом, и оно сопровождало Даскина и Лизбет в пути. И вот наконец они подошли к лестнице. Поднявшись по ней, они оказались перед вмонтированным в стену медным колесом. Повернув колесо, они услышали шипение, и в сторону отъехала часть стены. Даскин и Лизбет шагнули в темное пространство. Судя по тому, как гулко здесь звучало эхо, Даскин сделал вывод: они попали в огромный зал.

– Ты знаешь, где мы находимся? – спросил он.

– Не уверена. Я тут ни разу не бывала, но, похоже, мы на верном пути.

Даскин кивнул. Ему было весьма не по себе – он, взрослый человек, казалось, послушно следовал инструкциям маленькой девочки, игравшей в «веришь – не веришь». И все же… Все, во что верила Лизбет, должно было быть правдой.

– Нам нужно свернуть направо, – сказала она, взяла Даскина за руку и, не дав ему даже зажечь свечу, уверенно зашагала вперед – так, словно перед ней лежала нарисованная на полу дорога.

Прошло несколько минут, и Даскин увидел впереди еле заметную белесую полоску света. Они осторожно приоткрыли дверь и оказались в великолепном по красоте зале.

Только осторожность удержала Даскина от того, чтобы присвистнуть от восторга. Зал был огромен, как внутренность собора. Стены завершались куполом, выкрашенным в небесно-голубой цвет. Откуда-то лился рассеянный утренний свет. Изображенные по краю купола виноградные лозы создавали впечатление леса, тянущегося к небесам. В самой середине купола было нарисовано солнце в зените, над горизонтом белела луна. По всему пространству купола были разбросаны облака в форме сердечек и херувимов. А на полу лежали матерчатые куклы, набитые ватой тигры, стояли деревянные домики, игрушечные парусники и еще множество всевозможных вещиц. Многие из них имели гигантские размеры, словно служили игрушками какому-нибудь младенцу-великану. Совсем рядом стояла красная деревянная повозка высотой в десять футов.

– Я бы назвала эту комнату Комнатой Дня, – сказала Лизбет. – Разве тут не красиво?

– Очень красиво, особенно после того, как столько времени пробродишь в темноте. Но погоди, что с тобой?

Лизбет была явно расстроена. Дрогнувшим голосом она ответила:

– Если бы я знала про эту комнату, я бы все эти годы приходила сюда играть. У меня было бы такое чудесное, счастливое место!

– Анархисты ни за что тебе этого не позволили бы, – покачал головой Даскин и взял ее за руку. – Сомневаюсь, чтобы они знали об этой комнате.

Пройдя дальше, они встретили на пути еще несколько предметов, которые показались им знакомыми: модели дома графа Эгиса в Иннмэн-Пике и желтого локомотива, уменьшенные в восемь раз, глиняные фигурки котят, собак, мышей, кобылы Джуди, маленькие тряпичные куклы, изображавшие Даскина, Сару, Старину Арни, графа Эгиса и даже саму Лизбет в детстве. Была и еще одна фигурка, с мрачным, не знакомым Даскину лицом.

– А это кто? – спросил он.

– Это мой отец. Он пропал давным-давно. Лизбет поджала губы.

– С тех пор ты его не видела?

– Нет. «Нет, Кэти, – скажет старичок. – Я не могу любить тебя, ты еще хуже, чем мой братец».

Некоторое время они шли в молчании. Потом Даскин не выдержал и спросил:

– Лизбет, ты понимаешь, что эту комнату создала ты?

– Я? Нет, не понимаю. Даскин взглянул ей в глаза.

– Посмотри! Ведь это все сотворила ты, все эти вещи! Посмотри на кукол, на повозку, на сердечки по углам. Это ведь то же самое, что и статуи, изображающие Сару, графа Эгиса, меня. Неужели ты думаешь, что их изваяли анархисты? Они держали тебя в темноте, потому что хотят, чтобы мир был соткан из мрака. Они дали тебе книгу «Грозовой перевал», чтобы научить тебя отчаянию, но в этом зале, которого не видела даже ты сама, ты сотворила свет!

Лизбет устремила взгляд к небесно-голубому куполу. Ее глаза тоже были небесно-голубыми, призрачными, загадочными, огромными.

– Я не могла сотворить все это, – испуганно проговорила она. – Тут слишком красиво, а во мне нет красоты.

– Как ты можешь судить об этом? О, Лизбет, да разве ты не видишь, какие у тебя чудесные глаза? Нет, ты, ты создала все это! А если бы у тебя не было сердца, ты бы ни за что не сумела этого создать.

– Я не могла, – проговорила она дрожащими губами. На глаза ее набежали слезы. – Меня держали в темноте, потому что я плохо себя вела. У меня отняли все хорошее. И если бы я была хорошая, он бы не утащил меня!

Она задрожала с головы до ног, зубы ее застучали.

– О ком ты?

– Я… – Она закрыла ладонями лицо. – Глаза у той статуи! Если это был не Картер…

Она стала задыхаться, хватать ртом воздух. Даскин сжал ее руку.

– Кто это был? Чье лицо было у статуи? Лизбет закрыла глаза.

– Я вижу Картера. Я вижу Картера! Но за его лицом прячется кто-то другой! Я не хочу смотреть!

– Ты должна понять, кто это, – решительно проговорил Даскин, хотя настроение Лизбет и пугало его. – Я здесь, с тобой. Чье это лицо?

Она взвыла по-звериному и отчаянно, хрипло вскричала:

– Папа! Это был папа! Это он отдал меня им! Он меня отдал! Почему он отдал меня? Это был папа! Это был папа!

А потом она расплакалась, разрыдалась так горько – Даскин никогда в жизни не видел, чтобы кто-то так горько плакал. Это был крик души, темная, глубочайшая тоска, рожденная одиночеством и предательством. Она бросилась в его объятия и плакала до изнеможения, а он только обнимал ее и гладил ее золотистые волосы. Но почему-то Даскин решил, что это очистительные, целительные слезы.

Выплакавшись, Лизбет смущенно отстранилась.

– Ты, наверное, презираешь меня за мою слабость.

– Я восхищаюсь тобой, – торопливо проговорил Даскин. – Я не знал более сильного человека. Тебя предал отец, но все это время ты сражалась с врагами – одна, не имея ни помощи, ни надежды на спасение, в темноте, ты сражалась с ними. И им не удалось побороть твой дух, сломить тебя.

– Но зачем он сделал это? Зачем мой отец отдал меня анархистам? Неужели я для него ничего не значила?

– Нет. Не думай так. Нам не дано знать, что побудило его к такому поступку. Моя мать тоже совершала ужасные поступки. Люди становятся дурными не сразу, а постепенно, шаг за шагом. И все же, каковы бы ни были причины его поступка и независимо от того, сделал он это под чьим-то влиянием, или его одурманили, или он просто лишился рассудка, – ты сама тут совершенно ни при чем. И ни в чем не виновата.

Потом Лизбет уснула посреди мягких игрушек и кукол, а Даскин стерег ее сон. Только здесь Даскин наконец мог рассмотреть Лизбет при свете дня, и пока она спала, он не спускал с нее глаз. Пусть ее лицо покраснело от слез – она все равно была дивно хороша собой. Растрепанные волосы обрамляли голову и плечи и отливали золотистым блеском. Дерзко вздернутый подбородок, маленькие, нежные, неулыбчивые губы… Но больше всего Даскина привлекал в Лизбет ее мятежный дух, родственный ему. Правда, в этом он сам бы себе не осмелился признаться, потому что взрывы ее эмоций пугали его, он боялся и ее ранимости, и ее могущества. Он думал о том, какой станет Лизбет, оказавшись в уютной гостиной, когда она будет сидеть и безмятежно пить чай, и ее роскошные волосы будут уложены в красивую прическу по последней моде? Неужели и тогда она останется неприрученной, дикой, останется свечой, готовой вспыхнуть, как только ее поднесут к пламени?

Проснувшись, Лизбет улыбнулась – печально и радостно одновременно.

– И правда, какая красивая комната. «Завтра это все покажется мне сном. Я не смогу поверить в то, что видела, к чему прикасалась, что снова говорила с тобой».

– Неужели ты заучила наизусть «Грозовой перевал» от корки до корки? – спросил Даскин.

– Почти всю книгу, хотя любимые места помню лучше, – ответила Лизбет и села. – Я ее перечитывала столько раз все эти годы и разыгрывала по ролям. Кроме этой книги, мне не с кем было поговорить.

– Должен признаться, что к стыду своему, я ее не читал, – сказал Даскин. – А вот Сара наверняка читала. Лизбет изумленно взглянула на него.

– Не читал? А я думала, эту книгу читали все. – Признание Даскина ее явно смутило. Помолчав, она сказала: – Это история любви.

– Судя по тому, что слышал, мне трудно в это поверить, – отозвался Даскин. – По-моему, это история мести.

– О нет! Это на самом деле история любви, потому что любовь – это предательство и боль.

– И ты веришь в это?

Лизбет смотрела на Даскина. Глаза ее вдруг растерянно забегали.

– Так меня любит Человек в Черном. Даскин покачнулся, как от удара.

– Так вы… любовники?

– Любовники? – Лизбет рассмеялась. – О нет. Мы с ним – как Кэти и Хитклифф. Он относится ко мне как к дочери. Дарит мне по двенадцать свечек. Заботится обо мне.

– И тебе хочется именно такой любви?

– Мне… Но просто другой любви я не знала.

– Когда мы вернемся в Эвенмер, ты будешь свободна и сможешь сама выбирать, как жить.

– И я смогу жить в старом доме в Иннмэн-Пике, с Сарой и графом Эгисом?

– Сара там больше не живет, но ты могла бы, как и она, жить во Внутренних Покоях. Лизбет задумалась.

– И мне можно будет держать мышку? Даскин рассмеялся:

– Мышку? Мы раздобудем тебе щенка! Глаза Лизбет озарились радостью.

– Я не видела щенков… так давно!

Они пошли дальше по залу. Куда – это было ведомо только Лизбет. Обернувшись к Даскину, она смущенно спросила:

– Если эта комната – творение моего разума… то я – ребенок? Ты так думаешь?

– С какой стати я должен так думать?

– Но ведь тут так много игрушек…

– На самом деле я думал о том, что в тебе так много неистраченной нежности. И еще я думал о том, как выглядела бы комната, которую сотворил бы я.

– Наверняка она была бы еще более чудесна, – улыбнувшись, сказала Лизбет.

– Не знаю, – покачал головой Даскин. – Получается, что несколько поколений в моем семействе по материнской линии были анархистами. Не сказались ли на мне эти родственные связи? Вдруг моя комната оказалась бы битком набитой всякой анархической мишурой? Здесь я впервые всерьез задумался о разглагольствованиях моего двоюродного братца.

– Это больно? Ну, то есть душе твоей больно от этого? Даскин вздохнул:

– Больно. Большую часть моего детства меня окружала ложь. Почти с рождения меня воспитывали как анархиста. Если бы я вырос где угодно, а не во Внутренних Покоях, я бы непременно стал анархистом. Быть может, даже стал бы одним из тех, кто тебя похитил. Мне неприятно думать об этом.

– Ты бы ни за что так со мной не поступил, – уверенно проговорила Лизбет. – Ты добрый, Даскин. Ты был добр ко мне с первой встречи – еще тогда, на вокзале в Иннмэн-Пике. Ты всегда был добрый. И хотя, как ты говоришь, тебя растили анархистом, ты им не стал.

– Однажды Сара сказала мне, что я – беспокойная натура, – отозвался Даскин. – Думаю, она права. Возможно, из-за влияния анархистов я не знал своего истинного призвания. Видимо, моя мать прилагала немало сил к тому, чтобы я его не знал.

– Но ты сам избрал свой путь, – возразила Лизбет. – Иногда Человек в Черном говорит мне слова, от которых мне становится приятно. Он говорит о том, что я стану принцессой, что я стану управлять Новым Порядком, что настанет день – и люди будут поклоняться мне в холодных залах этого дома. И все же я никогда не мечтала о том будущем, которое он мне обещает. Я мечтала о Малом Дворце в Иннмэн-Пике. Я мечтала о траве и холмах и о звездах на настоящем небе. Я мечтала о малиновках. Он все отнял у меня, но этого не отнял.

Даскин усмехнулся.

– Твоя храбрость придает храбрости и мне. Я готов сразиться с анархистами! Я последую твоему примеру и не сверну с собственного пути. Какие же они глупцы! Они даже не в силах понять истины, заложенной в этом зале!

– Этого я не знаю, но они очень жестоки. И нам нужно поскорее уйти отсюда. Нам предстоит путь по темному туннелю – самому темному на свете.

– Ты боишься?

– Да. Но мы должны пройти этим путем.