Стюарт МэриОгонь в ночи

Мэри Стюарт

Огонь в ночи

Аннотация

Герои романтических триллеров Мери Стюарт - цивилизованные британцы. Но в их жизни бушуют страсти, происходят захватывающие приключения, и любовь побеждает ненависть. За романтикой не обязательно уезжать в чужие края.

"Wildfire at midnight. In this heedless fury

He may show violence to cross himself.

I'll follow the event".

Tourneur: the revenger's tragedy

Глава первая

Во всем происшедшем виноваты мои родители, давшие мне глупое имя Джианетта. Само по себе оно довольно милое, но вызывает в воображении облик прелестных, пышных дам с полотен Тициана. Допускаю, что мои черты могли бы заинтересовать венецианского мастера, но все же я - довольно скромное произведение английского сельского священника. Если и существует что-нибудь, более отдаленное от неистовых Венер среднего периода творчества Тициана, то мне это неизвестно.

Надо отдать справедливость предкам и честно признаться, что некоторая неистовость в семье все же присутствовала, в прошлом, конечно. И моя мать как раз достаточно мечтательна, артистична и сентиментальна, чтобы назвать рыжую дочь в честь прабабушки - прекрасной Джианетты Фокс, повального увлечения Лондона и Красавицы в те времена, когда это слово писали с заглавной буквы, а саму красоту рассматривали как капитал.

Происхождение прекрасной Джианетты неизвестно. Полагаю, ее мать была наполовину итальянкой. Если Джианетта и знала, кто ее отец, то никогда этого не признавала. Она просто появилась, как Венера из пены Викторианской церкви, и потрясла Лондон весной 1858 года. Тогда ей было только семнадцать. К двадцати годам ее писал каждый значимый художник (кроме Ландсэра) в любой возможной аллегорической позе, и ходили слухи, что она была любовницей каждого из них по очереди. Должна оговориться, что насчет Ландсэра в этом вопросе тоже есть существенные сомнения, что говорит в его пользу. А в 1861 году она была вознаграждена за свою сомнительную добродетель и вышла замуж за баронета. Ему удалось удержать ее достаточно долго. Она успела родить ему двоих детей, а потом бросила ради очень "современного" художника французской школы, специалиста по обнаженной натуре. Сына и дочь Джианетта оставила на попечение сэра Чарльза, моего дедушки по линии матери.

Моя милая, рассеянная, артистичная мама лепит очаровательные маленькие горшочки и чашки, а затем обжигает их в печи в нижней части сада нашего дома в Котсволде. Итак, она назвала меня в честь пользующейся дурной славой (и знаменитой) прабабушки и не думала, что последствия ее поступка проявятся, когда я попаду в Лондон в 1945 году.

Мне тогда было девятнадцать. За восемь месяцев до этого я окончила школу, а потом курсы манекенщиц в Вест-Энде, и искренне намеревалась сделать блистательную карьеру в доме моделей. Я делила с подругой однокомнатную квартиру, имела небольшой банковский счет (подарок отца), два кустарных горшочка и пепельницу (подарок мамы) и записную книжку-календарь (подарок брата Люциуса). Я была наверху блаженства.

Я была все еще наверху блаженства, когда Галерея Морелли приобрела полотно Золнера "Моя леди с зелеными рукавами", и Марко Морелли - сам Марко Морелли - решил произвести фурор. Возможно, помните, какой поднялся шум? Думаю, он хотел показать возвращение искусства после аскетизма и лишений войны. Едва ли можно выбрать для этого более подходящую картину. Ее богатство и великолепие типичны для Золнера периода 1860 года. Шикарная таинственная дама в натуральную величину восседает в центре картины. Вокруг изысканно мерцают украшения, перья и вышитый шелк. Сомневаюсь, была ли когда-нибудь совершеннее написана ткань, чем сверкающее узорчатое полотно больших зеленых рукавов. Противоположность аскетизму, несомненно, была полная. И даже павлинье богатство красок Золнера не уменьшало триумфальной жизненной силы его модели, не тушило огня пылающих волос. Это было последнее появление Джианетты Фокс на холсте в полностью одетом виде, и она явно настроилась продемонстрировать его наилучшим образом.

То же настроение было у Морелли и его кузена Гюго Монтефайа, модельера и моего работодателя. Монтефайа вновь создал платье с очаровательными зелеными рукавами, я одела его для показа, а в определенных кругах возникла очень полезная кузенам сенсация. Возможно, и мне она должна была на пользу пойти, хотя, честно говоря, это не пришло мне в голову, когда я впервые познакомилась с идеей. Мне она просто польстила, я была возбуждена и ужасно волновалась.

На показе я так испугалась светской толпы, что, когда вообще говорила, моя речь звучала напряженно и вяло. Это, очевидно, выглядело как высшее проявление томности. Я, должно быть, казалась бледной копией высокопарного светского создания на полотне Золнера. Во всяком случае, именно так воспринял меня Николас Драри, когда через какое-то время протолкнулся сквозь толпу и представился. Конечно, я о нем слышала, и это никоим образом не прибавило мне самоуверенности. Ему было двадцать девять, он имел в активе три очень хороших романа, а также репутацию остряка. Я к тому моменту до того размякла, что впала в полный идиотизм, и под его сардоническим взглядом, заикаясь, лепетала бессмысленный школьный вздор. Помоги Господи нам обоим, он принял это за кокетство. Спустя три месяца мы поженились.

Не имею желания подробно останавливаться на трех последующих годах. Я его дико, безумно, молчаливо любила. Конечно, я была глупым, ослепленным общением со звездой подростком, окунувшимся в жизнь совершенно странную. Очень быстро стало очевидно, что и Николас попал не в свою тарелку. Он собирался жениться на современной версии Джианетты Фокс, владеющей своими чувствами и манерами утонченной даме, способной оставаться самой собой в привычном ему быстро меняющемся обществе. В действительности, он получил всего лишь Джианетту Брук, только окончившую школу, все манеры которой были совсем недавно приобретены в салонах Монтефайа и на фабрике манекенщиц.

Но не это первоначальное непонимание стало причиной нашей маленькой трагедии. Любовь строит мосты, и сначала казалось, что то, что возникло между нами, может заполнить любую брешь. И мой муж старался не меньше, чем я. Сейчас, оглядываясь назад, я вижу это: если мне удалось добиться некоторой житейской искушенности и мудрости, Николас делал усилия, чтобы снова стать способным на нежность. Но было слишком поздно, даже тогда, когда мы встретились, было уже поздно. Наши времена не пересекались, брешь оказалась слишком широкой - не десятилетняя разница в возрасте, а тысячелетний промежуток мировой войны. Для меня она была подростковым воспоминанием, почти не оставившим следа в жизни, а для Николаса бесконечной агонией ночных кошмаров, пропахавших в памяти шрамы, которые только начинали зарубцовываться. Разве могла нетронутая девятнадцатилетняя особа понимать, какие стрессы руководили поступками Николаса? И как он мог угадать, что глубоко под моей необоснованной уверенностью в себе таились разрушительные зародыши неуверенности и страха?

Какими бы ни были причины, разрыв наступил довольно быстро. Через два года брак практически разрушился. Когда Николас путешествовал в поисках материала для книг, что случалось нередко, он все чаще и чаще находил причины не брать меня с собой. Наконец обнаружилось, что он путешествует не один, и я не удивилась. У меня все-таки рыжие волосы, так что, почувствовав боль и унижение, я все прямо и выпалила.

Чтобы удержать Николаса, мне бы лучше попридержать язык. Меня нельзя считать достойным противником на поле боя, где любовь превращается в слабость, а гордость - в единственную защиту против грубого цинизма, на который невозможно ответить. Николас победил очень легко и не мог знать, как жестоко...

Мы развелись в 1949 году. Ради матери, которая так привержена консервативному направлению англиканской церкви, что (по словам отца) склоняется к папизму, я оставила фамилию Николаса и не сняла обручального кольца. Через какое-то время я даже вернулась в Лондон к Гюго Монтефайа. Он был ангельски добр, заставлял меня работать до полусмерти и ни разу не упомянул имени Николаса. Впрочем, мне о нем никто не напоминал, кроме мамы, которая изредка спрашивала о нем в письмах и даже два раза поинтересовалась, не собираемся ли мы обзавестись потомством... Через пару лет я находила это даже забавным, за исключением тех случаев, когда изматывалась до предела. В таких условиях кроткий отрыв мамы и всей обстановки нашего дома от реального времени и пространства становился невыносимым.

В прошлом году, в середине мая, Лондон на недели забили толпы, приехавшие на коронацию задолго до великого дня, так что нечем было дышать. Гюго Монтефайа бросил долгий взгляд на мое лицо, потом еще один, и категорически велел уехать на две недели. Я быстро позвонила маме в Тенчское аббатство.

- Отпуск? - спросила она. - В начале июня? Как мило, дорогая. Приедешь сюда, или Николас найдет это слишком скучным?

- Мама, я...

- Конечно, у нас нет телевизора, - с гордостью сказала мама, - но можно слушать радио...

Я посмотрела в окно. Прекрасный вид на Риджент-стрит.

- Это было бы великолепно, - сказала я. - Но, дорогая мама, ты не будешь возражать, если я сначала ненадолго поеду куда-нибудь еще? Далеко от всего... Знаешь, только холмы, вода, птицы и тому подобное... Я думала об озере Дистрикт.

- Слишком близко, - быстро среагировала она. - Скай*. - Зная маму, какой-то миг я думала, что она считает достаточно отдаленным местом небеса. Но затем она добавила: - На днях твой отец говорил о нем на садовом приеме у Данхиллов. Дождь шел все время, поэтому пришлось сидеть в доме. Ты же помнишь, что, как только Данхиллы собираются принимать гостей в саду, немедленно портится погода. Ну это так типично для Мэйзи Данхилл... Они были там однажды две недели, и дождь шел каждый день.

______________

* Слово sky - небеса - произносится по-английски точно также. - Прим. ред.

- О, - сказала я, постепенно начиная понимать, - озеро Скай.

- И, - привела последний довод мама, - там нет телевизора.

- Похоже, именно это мне и нужно, - заявила я без иронии. - Миссис Данхилл дала адрес?

- Уже дают сигналы, - сказала расстроено мама. - Не может быть, чтобы мы уже разговаривали три минуты, и они же знают, как это выводит меня из себя. О чем мы... А, да, Данхиллы... Знаешь, дорогая, они купили новый автомобиль, такую большую штуку, которую называют "Ягель" или "Егерь", или как-то там, и...

- "Ягуар", мама. Но ты собиралась дать адрес отеля, где жили Данхиллы.

- Да, именно об этом мы и говорили. А ты знаешь, что полковник Данхилл никогда не ездит быстрее тридцати пяти миль в час, и твой отец говорит... Что, дорогой? - Раздалось неразборчивое бормотание где-то поблизости. - Твой отец записал его, дорогая. Не совсем представляю как... Ну вот он. Отель "Камас Фионнарид"...

- Какой отель, мама?

- Камас... назову по буквам. - Она это проделала. - Я, право же, не думаю, не помню, но это должен быть отель. Что ты сказал, дорогой? - Это она снова обратилась к отцу, отвернувшись от трубки. Я слушала сигналы, которые всегда переводят маму из нормальной приятной рассеянности в состояние нервной болтливости, и погружалась в предчувствия. - Твой отец говорит, что это гэльское название, и произносится "Камасунари". Это на краю света, поэтому езжай туда, дорогая, и хорошо проводи время с птицами и... водой, и с чем там тебе хочется".

Я сидела, сжимая трубку, высоко над шумной Риджент-стрит. Перед моим мысленным взором возникли холодные, омываемые дождем далекие горы.

- Знаешь, - сказала я медленно, - думаю, я поеду.

- Тогда решено, - сказала спокойно мама. - Это, кажется, именно то, что нужно, дорогая. Так удобно, что адрес оказался под рукой. Будто это было суждено".

Хотелось бы думать, что мама никогда не оценит всей иронии собственного заявления.

Поздно днем в субботу, 30 мая 1953 года, я завершала путешествие в отель "Камасунари" на острове Скай. Как выяснилось, мама была абсолютно права насчет "края света". Последний этап предстояло совершить на лодке, ибо по грубой проселочной дороге из Стратгарда не мог пройти даже местный автобус. Меня довезли до Элгола на западной стороне озера Лох Скейвинг и выбросили вместе с багажом на берег. Лодочник немного более церемонно посадил меня в лодку и отправился со мной, чемоданами и еще одним пассажиром по сияющему морю к далекому заливу Камасунари.

Нет ничего более мирного. Атлантика качается в полумесяце гор. Рыбацкая деревушка Элгол на фоне вересковых холмов расположилась с одного края полумесяца. С другой стороны - зазубренная стена скал, пурпурная от закатного неба. Горы Куиллин, гиганты острова туманов.

Вода лежала тихо, как полированный щит, в гигантских объятиях гор, отражая в голубизне и золоте великолепие холмов и неба. Тонкая мерцающая линия, яркая, как рапира, дрожала между реальным и подводным миром. Лодка вяло мурлыкала мотором, двигалась вдоль берега. Вода нежно бормотала под носом и шептала по бокам. Отлив. Море нежно отступало, волна за волной. Черные, розово-красные и оливково-зеленые водоросли качались в соленой зыби. По ветру летел острый и возбуждающий запах моря. Медленно скользили мимо каменная осыпь и вереск, сверху нависали облаками березы, мы разрезали гладкое золото на медные и индиговые струи.

Вдруг впереди, в центре горного полумесяца, появился проем залива. К берегу прорвалась зеленая долина. Выше, как я знала, толпятся холмы, сжимают, собирают воду в глубокое и узкое озеро. Из него вытекает мерцающая река. Еле различимое на таком расстоянии, появилось белое строение в тумане берез. Отмели развертывались веером. Лодка упорно пробиралась в залив. Стал виден дым из труб отеля, будто нарисованный карандашом на темно-голубых холмах. Солнце опустилось ниже, вода перестала мерцать, над маленькой долиной простерлась огромная тень Куиллина. Дерзкое крыло скалы бросило диагональ тени на половину залива.

- Карсвен, - сказал пассажир у моего плеча.

Я вздрогнула. Так погрузилась в созерцание, такое чувство уединения навевали холмы, что я забыла о том, что не одна.

- Простите?

Он улыбнулся. Приятный мужчина лет тридцати с волосами необычного темно-золотого цвета и очень голубыми глазами. Высокий и тонкий в кости, но по виду сильный и крепкий. Лицо загорелое, будто он все время пребывает на воздухе. Старое длинное свободное пальто поверх когда-то очень хорошего твидового костюма.

- Должно быть, вы здесь впервые, - сказал он.

- Да. Это немного... подавляет, не так ли?

Он засмеялся.

- Несомненно. Знаю эти края, как свои пять пальцев, и все равно каждый раз дыхание перехватывает.

- Горы?

- Куиллин, - следующее его слово, должно быть, было местным названием, так что я его не помню. Потом его взгляд скользнул мимо меня, и я повернулась, чтобы узнать на что он смотрит. - Карсвен, - заговорил он снова. - Вон тот, в конце, который изгибается в море немыслимым углом. Рука, указывая, простерлась над моим плечом. - А это Сгар нан Иг. А вот этот, большой, закрывающий солнце, с острой вершиной - Сгар Биорах.

- Вы имеете в виду Сгар Аласдер, - вмешался неожиданно лодочник, здоровый мужчина, местный житель с типичными смуглым квадратным лицом и мягким голосом. Он небрежно вел лодку и все время сплевывал в подветренную сторону. - Сгар Аласдер, - повторил он.

Мой попутчик ухмыльнулся, произнес что-то на гэльском и вызвал ответную ухмылку на лице лодочника. Затем он сказал мне:

- Конечно, Мурдо прав. На картах это гора Аласдер, ее переименовали в честь какого-то альпиниста, но я больше люблю старые названия. Вот Сгар Биорах, это Сгар Диарг, красная гора. - Он показал пальцем на последнюю вершину, черную на фоне заката. - Сгар нан Джилен. - Он опустил руку и виновато улыбнулся - английское сожаление о проявленных чувствах. Потом беспечно продолжил: - И нельзя выбрать лучшего времени для первой встречи с ними. Закат солнца и вечерняя звезда.

- Вы, должно быть, альпинист, - подытожила я.

- Скалолаз? В некотором роде.

- Для гор он годится, этот мистер Грант, - сказал Мурдо.

Грант вынул сигареты, предложил закурить всем присутствующим, бросил спичку в воду и спросил:

- Надолго приехали?

- На неделю или десять дней. Зависит от погоды. Если она останется такой, это будет блаженство.

- Не останется, - заявил он уверенно. - Что скажешь, Мурдо?

Лодочник с сомнением посмотрел на юго-запад, где Аталантика, мерцая, дотянулась до глубокого синего неба и соединилась с ним. Выставив туда указательный палец, он ответил коротко и по делу:

- Дождь.

- Боже мой!

Я пришла в уныние. Перспектива солнечной погоды казалась намного привлекательнее омытых дождем холмов моей мечты.

- Не расстраивайтесь, - сказал мистер Грант жизнерадостно. - Клевать будет лучше. - Должно быть, заметив, что я ничего не поняла, он добавил: Вы, конечно, ловите рыбу?

- О нет, - как ни странно, мой голос был извиняющимся. - Но я... Могу научиться.

Его интерес увеличился.

- Ну, тогда вы альпинистка?

- Нет. - Вдруг я почувствовала себя слишком городской. - Фактически, я приехала... для отдыха и покоя. И все.

Его взгляд упал на мои чемоданы.

- Лондон, - ухмыльнулся он. - Вы, определенно, выбрали самое подходящее место, чтобы отдохнуть от толпы. У вас не будет соседей, кроме Черного Куиллина, а ближайшая гора находится...

Он резко замолчал.

- Ближайшая? - Я взглянула на отель. Он был уже намного ближе, как остров в зеленой долине, а на него с востока наползала, подавляя, огромная гора. - Та? Она тоже относится к Куиллину? Вы о ней раньше не говорили, как она называется?

Он заметно замялся.

- Блейвен.

Лодочник вынул изо рта сигарету и плюнул в воду.

- Блей-вен, - повторил он высоким голосом горца и издал неопределенный фыркающе-мычащий звук.

- Голубая гора, - перевел Грант, о чем-то глубоко задумавшись. Потом он бросил сигарету в воду и спросил отрывисто: - А что, Лондон уж так был переполнен народом?

- О да. Количество людей и степень возбуждения нарастают уже месяцы. Сейчас он, как большой горшок, медленно приближается к точке кипения.

Мурдо повернул нос лодки точно в устье реки.

- Лондон, да? - Его голос содержал наивный оттенок удивления. - Разве вы не хотите увидеть Коронацию, хозяйка?

- В известном смысле, хочу. Но я... немного перетрудилась и подумала, что отпуск лучше.

- А что привело вас сюда?" - спросил Грант, не отводя глаз от Голубой горы.

- В Скай? Ой, ну не знаю... Всем когда-то приходит в голову посетить Скай, не так ли? А мне хотелось тишины и полной перемены обстановки. Буду долго гулять в горах.

- Одна? - В интонации Мурдо было что-то такое, что я уставилась на него.

- Ну да, - ответила я удивленно.

На секунду Мурдо и Грант встретились глазами, потом лодочник стал смотреть на приближающуюся пристань.

Я засмеялась:

- Я не заблужусь. Прогулки будут недостаточно долгими для этого, не забывайте, что я городская птичка. Не думаю, чтобы я забралась дальше озера или нижних склонов... как его, Блейвена? Ничего особенного со мной там случиться не может! - Я повернулась к Гранту. - Мурдо думает, что я заблужусь в тумане или сбегу с водяным?

И тут я замолчала. Его глаза приобрели какое-то неопределенное выражение, тень, не больше, но я заколебалась, почувствовала неясную тревогу.

Голубые глаза опустились.

- Думаю, Мурдо имеет в виду...

Но Мурдо выключил мотор, и наступившая тишина прекратила наш разговор эффектнее, чем выстрел.

- Лондон... - сказал лодочник мечтательно, обращаясь, похоже, к своему мотору. - Так это далеко! Далеко так, чтобы ехать... - В его голосе снова послышалось простодушное удивление, но меня смущало ощущение, что он нарочно говорит ерунду и значительно преувеличивает пресловутую простоту шотландских горцев. Взгляд-то у него, насколько я способна судить, казался разумным и даже искушенным. - Говорят, очень хороший город. Вестминстерское аббатство, Площадь Пикадилли, Зоопарк. Я видел картинки...

- Мурдо, - спросила я подозрительно, когда наша лодка мягко подпрыгивала у пристани. - Когда вы последний раз были в Лондоне?

Он встретился со мной красноречивым взглядом, помогая выбраться на берег. - Восемь лет назад, хозяйка, когда через Бирму возвращался с Востока.

Мужчина по имени Грант поднял мои чемоданы и направился по дорожке к отелю. Следуя за ним, я чувствовала, что Мурдо смотрит вслед. Зачем он изображал из себя простодушного жителя острова Скай? Это что, дымовая завеса? Но что ему прятать? Почему ему так приспичило поменять тему?

Дорожка огибала отель, подходила к парадному входу, обращенному к долине. Когда мы проходили мимо угла здания, мой взгляд приковала огромная пустынная гора на западе, хищно нависшая над долиной. Блейвен? Голубая гора?

Я повернулась к ней спиной и вошла в дом.

Глава вторая

Прошел час. Я умылась, попыталась очистить волосы от грязи и пыли дорог, переоделась и перебралась в комнату отдыха. Наслаждалась минутами уединения перед тем, как к обеду соберутся остальные отдыхающие, наслаждалась великолепным вкусом хереса, с удовольствием вытянула ноги к теплу камина, с трех сторон обозревая роскошный горный пейзаж. Хорошо.

Дверь подъезда распахивалась и хлопала. Через стекло я увидела, как две женщины вошли в холл, пересекли его и направились к лестнице. Мне показалось, что одна из них примерно моя ровесница. Небольшого роста, смуглая, коренастая, волосы подстрижены по-мужски. Форма альпиниста, состоящая из широких спортивных брюк и фуфайки, подчеркивала ее сходство с мужчиной. Сопровождала ее девушка лет двадцати, очень молоденькая, с ярко-красными щеками и прямыми волосами. Она не выглядела особенно счастливой, и ссутулилась под тяжестью рюкзака, словно устала. Парочка с трудом преодолела пролет и повернула за угол.

Примерно через минуту за ними последовала пожилая пара. Оба высокие, худые, немного сутулые, с умными благовоспитанными лицами под одинаковыми некрасивыми шляпами. Они важно несли пустую корзину для рыбы, а за ними тащилась еще одна женщина, глубоко засунув руки в карманы длинного свободного пальто. Сутулые плечи и безжизненная походка свидетельствовали об угнетенном состоянии и усталости.

Я зевнула, пододвинула ноги поближе к пламени и выпила еще хереса. Лениво перелистывала старый светский еженедельник, который обнаружила рядом с собой. С глянцевых страниц глядели обычные, освещенные вспышкой лица, безжалостно зафиксированные камерой за ужинами, на охоте, на благотворительных балах... Красивые лошади... Скромные женщины и хорошо одетые мужчины... Телефонный справочник Лондона, по-моему, намного интереснее. Я листала страницы. Как всегда, я, на этот раз на фоне камина в одном из самых изысканных вечерних туалетов Гюго Монтефайа... прекрасно помню, красивое платье. А вот театральная страница - Алик Гинесс с нелепой бородой; Вивьен Ли, рядом с которой любая женщина кажется простушкой; Марсия Мэйлинг улыбается в объектив знаменитой угловатой улыбкой и глядит в пустоту поразительными глазами...

Дверь распахнулась и очень тихо закрылась. Вошла Марсия Мэйлинг, села напротив меня и позвонила, чтобы ей принесли чего-нибудь выпить.

Ошибиться невозможно. Гладкие медово-золотые волосы, широко поставленные прекрасные глаза, аристократический маленький нос и нисколько не аристократический рот - это действительно звезда вереницы романтических спектаклей, которые принесли успех одному из самых больших театров Лондона в первые послевоенные годы и продолжали приносить его сегодня.

Принесли напитки. Марсия Мэйлинг взяла бокал, пригубила, встретилась со мной взглядом и улыбнулась. Улыбка перешла в пристальный взгляд.

- Простите, - знакомый хрипловатый голос, - но мы не встречались? Я вас знаю, конечно?

- Очень смело с вашей стороны так говорить, мисс Мэйлинг, - улыбнулась я. - Думаю, обычно это вы стараетесь отвязаться от людей, утверждающих, что встречали вас. Нет, мы не знакомы.

- Уверена, что раньше вас видела.

Я ногтем переворачивала страницы.

- Возможно. Я манекенщица.

Признание все прояснило.

- Вот, значит, что! Вот где! Вы работаете у Монтефайа, не так ли?

- Чаще всего, хотя иногда и в других местах. Меня зовут Драри, Джианетта Драри. Ваше имя я знаю, конечно. И видела ваш спектакль, и предыдущий, и предшествующий ему...

- До сотворения мира, ясно, дорогая. Но как мило с вашей стороны. Должно быть, вы еще носили косички, когда мы ставили "Диких красавиц".

Я засмеялась.

- Рано их обрезала. Пришлось зарабатывать на жизнь.

- И каким способом... - Марсия пила джин, рассматривая меня. - Но теперь я вспомнила, где мы виделись. На зимнем показе у Ледока в прошлом году. Я купила шикарное платье для приемов...

- Топазовый бархат. Помню. Божественное платье.

Она состроила гримасу над стаканом.

- Надо полагать. Но я ошиблась. Вы не хуже меня знаете, что оно не предназначалось для блондинки.

- Вы и не были блондинкой, когда покупали его, - сказала я беспристрастно, прежде чем подумала. - Простите, - поспешно добавила я, я..."

Но она засмеялась, прекрасно и радостно зажурчали звуки.

- Не была. Забыла. Покрасилась в каштановый цвет для "Митци". Это мне не шло, а пьеса все равно провалилась. - Она вытянула прелестные ноги и подарила мне знаменитую треугольную улыбку. - Я так довольна, что вы приехали. Я здесь всего три дня, и у меня уже началась ностальгия. Первый раз удалось подумать о таких цивилизованных вещах, как наряды, я их обожаю, а вы?

- Конечно. Но так как это моя работа...

- Знаю. Но здесь говорят только о рыбалке и скалолазании, а они невыносимо скучны.

- Тогда что же вы здесь делаете?

Вопрос был бестактным, но она ответила без малейшей обиды.

- Моя дорогая. Отдыхаю.

- О, понимаю.

Я постаралась, чтобы это не прозвучало вопросом и ничего не выражало, но Марсия повела бровью и снова засмеялась.

- Нет, я имею в виду отдых не только от работы. Спектакль прекратился неделю назад, Адриан сказал, что я положительно должна вести растительный образ жизни, а я как раз прочла превосходную книгу о Скае, и поэтому я здесь.

- И Скай не дотягивает до уровня книги?

- В какой-то мере. Холмы завораживают, как и все вокруг, а вчера я видела оленя с олененочком, но беда в том, что невозможно перемещаться в окрестностях. Вы любите прогулки, изнурительные, я имею в виду?

- Да, пожалуй.

- Ну а я нет. И Фергус просто отказывается выводить машину на некоторые дороги.

- Фергус? Так вы здесь с мужем?

Я тщетно пыталась вспомнить, кто в данный момент был мужем Марсии Мэйлинг.

- Моя дорогая! Я совершенно не замужем, именно сейчас. Разве это не верх блаженства, для разнообразия? - Она прелестно хихикнула через розовый джин, и я обнаружила, что улыбаюсь в ответ. Ее очарование осязаемо, это что-то лучезарное и очень живое, из-за чего глупейшие штампы и устаревшая сумбурность речи согревают сердце, и это так же реально, как яркое пламя камина. - Нет, Фергус мой водитель.

- Марсия! - Я назвала ее по имени, прежде чем успела себя проконтролировать, это была, своего рода, дань ее очарованию. - Неужели вы притащили машину с шофером сюда? И это называется растительным образом жизни?

- Ну, я ненавижу ходить пешком, - сказала она рассудительно, - и, во всяком случае, мы здесь не все время. Я в некотором роде совершаю турне по Северо-Западу Шотландии и островам. Давайте еще выпьем. Нет, платить буду я. - Она протянула руку и позвонила. - В известном смысле, мы приехали сюда из-за Фергуса. Он здесь родился. Не то, чтобы он питал сильную любовь к дыму родного очага и тому подобному, но это место ничуть не хуже любого другого".

Я глазела на нее, ничего не могла с собой поделать.

- Вы очень чутки... Те, кто на вас работают...

Она посмотрела на меня. Этот вариант знаменитой улыбки я явно видела в шаловливом спектакле "Да, моя дорогая".

- Вот такая я. Но Фергус... Вам сухого хереса, да? И еще розового джина. - Она сделала заказ и повернулась ко мне. - Знаете, если бы я заговорила так с кем-нибудь в отеле, они бы с перепугу застыли как... как фаршированная форель.

- А кто еще здесь отдыхает?

- Ну, подумаем... Полковник Каудрей-Симпсон с супругой. Тупые, но приятные. Все время ловят рыбу, днем и ночью, и ни разу, я точно знаю, ничего не поймали.

- Кажется, я видела, как они входили. Пожилые, с пустой корзиной?

- Правильно. Продолжая разговор о рыбах, имеются еще мистер и миссис Корриган и мистер Брейн.

- Случайно, не Алистер Брейн?

- Кажется, его так и зовут. - Задумчивый взгляд. - Ваш друг?

- Встречала. Он занимается рекламой.

- Ну, он все время с парой Корриганов. И, - добавила Марсия задумчиво, - если бы во мне когда-то возникло желание жалеть жену красивого мужчины, я бы выбрала миссис Корриган".

- Почему?

Смешной разговор. Взгляды Марсии Мэйлинг на брак в ее собственном изложении явно заслуживали внимания.

- Рыба, - ответила она просто.

- Рыба? А, поняла. Вы говорите о рыбе в прямом смысле.

- Точно. Утром, в полдень и ночью - рыба. И жена ничего не делает, ничего, чтобы бороться с этим, хотя совершенно отвратительно проводит время уже много недель. Жалко бродит, засунув руки в карманы.

Я вспомнила подавленную женщину, которая брела вверх по лестнице по пятам за пожилой парой.

- Кажется, я ее видела. Она не выглядела особо счастливой, согласна, но сомневаюсь, что какая-нибудь женщина способна конкурировать с рыбой, если она уже действительно завладела мужчиной.

Марсия глубже опустилась в кресло.

- Нет?

- Хорошо, - сказала я. - Вы, возможно. Или Рита Хейворд. Но не менее женственная женщина.

- Но она даже не пытается! - сказала с возмущением Марсия. - А он... Ну да, кто еще?

- Я видела двух женщин... - начала я.

- О да, как бы это сказать? Schwarmerinen, - произнесла Марсия очаровательным и привлекательным голосом. - Они...

- Марсия, нет! Вы, право же, не должны!

Но неожиданно в мисс Мэйлинг обнаружился дух, вполне пригодный для крестовых походов. Ее красивые глаза вспыхнули.

- Этот ребенок! - воскликнула она. - Еще нет девятнадцати, а ее везде за собой таскает невозможная женщина с усами! Дорогая, она ее запугивает, точно!

- Если бы ей не нравилась эта женщина, - возразила я рассудительно, зачем бы ей с ней приезжать?

- Я сказала вам. Они...

- Нет, Марсия! Это злословие или даже хуже. Вспомните, что это шотландский отель для рыбаков, а не театральный прием с коктейлями.

- Думаю, вы правы, - вздохнула она. - На самом деле, они из одной школы или что-то в этом роде. Младшая только начала преподавать, а старшая занимается ПК или РТ* или чем-то в этом роде. Я слышала, как она сама в этом призналась.

______________

* Можно предположить, например, персональные компьютеры или радиотелеграф, но, в сущности, это не важно. - Прим. ред.

- В чем?

- В том, что она это преподает. А что это вообще такое?

- Больше всего похоже, что она преподает физкультуру с христианским уклоном.

- Вот и я так думаю, - сказала Марсия угрюмо.

- А кто еще здесь? Со мной в лодке мужчина возвращался из Элгола...

- Это, должно быть, Родерик Грант. Он фактически местный житель. Высокий, интересный, с великолепными волосами?

- Именно. И с голубыми глазами.

- И с какими... - сказала Марсия с чувством. - Он, определенно, интересный, то есть, если бы не...

Она прервала разговор и выпила немного джина.

Ощущая неуклонно возрастающее желание увидеть Фергуса, я только сказала: - А я подумала, что Грант тоже рыбак.

- Что? О да, они все рыбаки, - сказала горько Марсия. - Но с ним это происходит приступами. Большую часть времени он где-то бродит и неизвестно чем занимается. В гостинице его никогда нет.

- Он альпинист.

- Возможно. Есть еще один парень - скалолаз по имени Бигл.

- Рональд Бигл?

- Кажется, так. Еще один друг?

- Нет. Никогда не видела, но слышала о нем. Он известный альпинист.

В ней пробудился слабый интерес.

- Правда? Да, сейчас, когда вы сказали об этом, я припоминаю, что он каждую ночь сидит над картами или прилипает к радио и слушает о восхождении на Эверест.

- Тогда это он. И однажды он написал книгу о "японской живописи тушью". - О? - сказала Марсия, теряя интерес. - Он здесь общается со странным типом по имени Губерт Гей. Не думаю, что они приехали вместе, но, похоже, Гей тоже писатель. Он небольшого роста, полный и очень, очень сорбо.

- Сорбо?

- Да. Не расплющивается.

- Вроде поняла. Но какое странное слово... Сорбо. Оно итальянское?

Она очаровательно хихикнула.

- Боже мой, это же дает понять, сколько мне лет, не так ли? Придется следить за собой. Нет, дорогая, не итальянское. В тридцатых годах, когда вы были еще в колясочке, продавали резиновые мячи, которые невозможно разбить. Они назывались "попрыгунчик Сорбо".

- И вы такими играли?

- Дорогая, - сказала снова Марсия. - Как мило с вашей стороны... В любом случае, этот маленький человечек точно сорбо по природе и внешности, и носит забавные жилеты. Еще мужчина, имени которого я не знаю, приехал вчера вечером. У меня такое чувство, что он тоже пишет.

- О Боже.

- Понимаю. Плеяда талантов, не так ли? Хотя, вполне возможно, они все никуда не годятся. Сорбо уж определенно. Но этот парень, похоже, действительно способен на что-то - смуглый и ужасные глаза, - сообщила поэтично Марсия, а потом нахмурилась над джином. - Только... он тоже рыбачит.

- Очень интригующее сборище.

- Разве нет? - согласилась она без уверенности. - О, и еще есть пожилая дама. Это, думаю, мать Каудрей-Симпсона. Она все время вяжет из ниток совершенно жуткого цвета. И три юнца с голыми коленками расположились лагерем у реки. Они приходят только есть, а так все время бродят с молотками, серпами и прочими предметами...

- Бьюсь об заклад, что это студенты-геологи. Хотя очень сомневаюсь насчет серпов. Но из всего этого можно сделать только один вывод. Вам придется тоже заняться рыбной ловлей. Я собираюсь. Говорят, это успокаивает нервы.

Она посмотрела на меня со смесью ужаса и уважения.

- Боже! Как это изумительно с вашей стороны. Но... - Тут она посмотрела на мою левую руку и кивнула. - Я должна была догадаться. Вы замужем. Полагаю, он вас заставляет. Вот если бы эта ужасная миссис Корриган...

- Я не замужем, - перебила я.

Она с трудом взяла себя в руки.

- О, простите, я...

- Разведена.

- О-о-о! - Она расслабилась и живо улыбнулась. - Вы тоже? Моя дорогая, и я разведена.

- Знаю.

- Три раза, милочка. Это мучительно, могу я сказать. Разве они не подлые?

- Простите?

- Мужчины, дорогая. Подлые.

- А, понимаю.

- Неужели, скажете, что ваш не был подлецом?

- Был, - согласилась я. - Определенно.

- Я это знала, - сказала счастливо Марсия. Я подумала, что на моих глазах никто так не напивался от двух порций розового джина. - Как его звали?

- Николас.

- Животное, - сообщила она великодушно. Я увидела, что в ней снова пробуждается желание отправиться в крестовый поход. - Выпейте еще, дорогая Жанетта, и расскажите об этом все.

- За это плачу я, - сказала я твердо и позвонила. - А зовут меня Джианетта. Джи-а-нетта. Итальянского происхождения, как сорбо.

- Очень мило, - она отвлеклась. - Как вы заимели итальянское имя?

- Это старая история... - Я заказала напитки и с удовольствием направила разговор в новое русло. - Так звали мою прапрабабушку. Таких предков обычно засовывают в самую глубину шкафа и никому не показывают, впрочем, прапрабабушка никогда не позволяла запирать себя нигде, ни на минуту.

- Чем она занималась? - спросила заинтригованная Марсия.

- Шла к гибели обычным путем. Натурщица, любовница художника, жена баронета...

- Я тоже однажды вышла замуж за баронета. Тем не менее, я его бросила. А она?

- Конечно. Сбежала с многообещающим молодым художником в Париж, где очень разбогатела, не спрашивайте, как. Умерла в женском монастыре в восемьдесят семь лет.

- Вот это жизнь. - Голос Марсии звучал задумчиво. - Я не про монастырь, конечно, но остальное... Это подходящая, достойная прапрабабушка для человека... особенно, если составила состояние и получила титул.

Я засмеялась.

- Вот от этого ничего не осталось. Джианетта оставила все деньги монастырю. В некотором роде, застраховалась от адского огня. - Я отставила пустой стакан. - Поэтому, в отличие от нее, я одеваю на себя одежды, чтобы зарабатывать на жизнь.

Сквозь стеклянную дверь я увидела на лестнице Каудрей-Симпсонов. В столовую торопливо прошла служанка. За крутым гребнем Сгар на Стри красное небо превратилось в медное, скала стала плоским черным силуэтом. Трое молодых людей, несомненно, жители палаток, шли от реки. Они миновали наши окна, через секунду дверь отворилась и захлопнулась. Где-то часы пробили семь.

- Хочу есть, - сказала я. - Слава Богу, что наступило время обеда.

Я поднялась с кресла и направилась к восточному окну. Перед отелем распростерлась долина - почти миля плоского, вытоптанного овцами дерна. Единственная неровность - ручейки, бегущие к морю. Узкая разбитая дорога идет параллельно берегу, потом уходит в вереск и исчезает. Справа мурлычет море, свинцово-оловянное в тени гор. Далеко слева, у подножия Блейвена, вода блестит, как медное небо.

Вскрикнула и умолкла поздняя куропатка. Чайка на берегу повела крыльями. Спокойное море. Дикая, мрачная панорама. Птицы покрикивают, овцы поблеивают, да шуршит поздний прохожий, шагая по траве.

Путник ступил на гравий дорожки. Нарушил тишину шарканьем по грубой поверхности. Бекас в поисках пищи пролетел мимо и, как молния, пронесся в лощину. Его серебряные крылья мелькнули на фоне Блейвена и исчезли.

- Блейвен, - сказала я задумчиво, - хотела бы я знать...

Сзади раздался резкий и хриплый голос Марсии:

- Вот об этом, пожалуйста, не надо. Если не возражаете.

Я удивленно оглянулась. Она допила залпом третью порцию джина и странно на меня посмотрела. Смущенная и немного взволнованная, как всегда, если мне грубят, я тоже смотрела на нее. Конечно, я перевела разговор довольно произвольно на Джианетту и ее неправильные поступки, но я не хотела говорить о Николасе. И Марсии, кажется, было интересно. Если бы ей стало со мной скучно... Но нет, не похоже, чтобы она заскучала. Наоборот.

Она примирительно улыбнулась.

- Ничего не могу с собой поделать. Но давайте не будем. Пожалуйста.

- Как хотите, - согласилась я немного натянуто. - Простите.

Я повернулась к окну.

Огромная, угрожающая гора. И тут меня осенило. Блейвен. Это упоминание Блейвена, а не Джианетты, заставило Марсию нырнуть в стакан джина, как улитку в раковину. Родерик Грант, Мурдо, а теперь Марсия... Или у меня слишком богатое воображение?

Сгущались сумерки. Запоздалый путник преодолевал последние двадцать ярдов до двери отеля. Мой взгляд остановился, я напряглась, посмотрела еще...

- О Господи Боже мой! - воскликнула я и пулей вернулась в комнату. Остановилась на коврике перед камином и Марсией, выпучившей глаза, и очень глубоко вздохнула. - Господи ты Боже мой! - сказала я еще раз.

- Что произошло? Это потому, что я?..

- Вовсе и не вы, - сообщила я устало. - А мужчина, который подошел к парадному входу.

- Мужчина? - Она была сбита с толку.

- Да. Ваш смуглый незнакомец с ужасными глазами, писатель... Для меня он не незнакомец. Это Николас Драри.

Она открыла рот.

- Нет! Имеете в виду?..

Я кивнула.

- Именно так. Мой муж.

- Этот... подлец?

Я безрадостно улыбнулась.

- Именно так. Вы правы. Этот отпуск, - добавила я без уверенности, обещает быть очень забавным.

Глава третья

Да, так и есть, во всей красе, самонадеянная черная запись в книге посетителей: "Николас Драри, Лондон, 29 мая 1953 года". Я смотрела на нее, кусая губы, затем заметила еще одну запись тем же почерком вверху предыдущей страницы: "Николас Драри, Лондон, 28 апреля 1953 года". Значит, он здесь не впервые. Что же он здесь делает? Должно быть, собирает материал для книги, вряд ли выбрал бы такое место для отдыха. Шотландская суровость, форель и туманный вереск, мужчины в поношенных твидовых костюмах - все это совсем не гармонировало с моими воспоминаниями о Николасе. Я взяла ручку, сознавая, что руки мои не так уж и тверды. Все равновесие и самообладание мира не сделали бы возможным для меня дружески-небрежное общение с Николасом, которое, несомненно, модно среди разведенных его лондонского круга.

Я окунула перо в чернильницу, поколебалась и наконец написала: "Джианетта Брук, дом священника в Тентском аббатстве, Уоркшир". Затем я с трудом сняла с пальца обручальное кольцо и бросила в сумочку. Придется объяснить майору Персимону, хозяину отеля, почему миссис Драри вдруг превратилась в мисс Брук. Мне показалось, что наличие мистера и миссис Драри в одном отеле делает вероятными множество неловких ситуаций. Марсия уже обещала ничего не говорить. А Николасу и не следует знать, что я вовсе не стала опять мисс Брук четыре года назад. Возможно, ему тоже от встречи будет досадно и неудобно, и он постарается, чтобы все сошло как можно легче. Во всяком случае, я себя в этом убеждала, промокая написанное и закрывая книгу. Но на самом деле, вспоминая своего красивого непредсказуемого мужа, я понимала, как слабо можно рассчитывать на его хорошее поведение.

И тут я подпрыгнула, как нервная кошка, а сзади послышался мужской голос: - Помереть мне на этом месте, Джанет Драри!

Я быстро обернулась и увидела, что по лестнице спускается мужчина.

- Алистер! Как приятно снова увидеться! Где ты был все это время?

Алистер Брейн взял меня за обе руки и склонился над ними. Этого большого крепкого мужчину с мощными плечами, вечно непричесанными каштановыми волосами и обескураживающей улыбкой, скрывающей исключительно тонкий ум, можно принять за кого угодно, только не за того, кто он на самом деле - восходящую звезду в жестоком мире рекламы.

- Большей частью в Америке, с заездами в Бразилию и Пакистан. Работал на издательство "Пер-гамон пресс".

- Да, помню. Давно вернулся?

- Недель шесть назад. Получил отпуск на несколько месяцев и приехал с друзьями порыбачить.

- Приятно видеть тебя снова. И должна сказать, что загар тебе идет.

- Жаль, что не могу ответить комплиментом, Джанет, моя кошечка. То есть... - он поспешно исправился, - мне тоже приятно видеть тебя, но ты выглядишь немного по-лондонски, если можно так выразиться. Что случилось со школьным цветом лица? Ник тебя бьет? - Я вытаращила глаза, а он, казалось, не замечал ничего странного в выражении моего лица. - Этот гнусный дьявол даже ни разу не сказал, что ты присоединишься к нему здесь.

- Господи Боже, Алистер, неужели ты не знал? Мы развелись.

Он выглядел испуганным и потрясенным.

- Развелись? Когда?

- Уже больше четырех лет назад. Хочешь сказать, что не слышал?

Он покачал головой.

- Ни слова. Конечно, я все время был за границей, и я самый плохой "письмописатель" на свете, а Ник в этом деле на втором месте, поэтому ясно... - Он замолчал, просвистел сквозь зубы короткую фразу. - Ну ладно, прости, Джанет. Я... Может, я и не так уж сильно удивлен, в конце концов... Не сердишься, что я так говорю?

- Не думай об этом. - Мой голос звучал легко и прерывисто, сделал бы честь любой случайной лондонской красотке Николаса. - Это просто одна из таких вещей, которые заведомо не приводят ни к чему хорошему. Никто не виноват, он просто думал, что я совсем другая. Видишь ли, моя работа приучает выглядеть стойкой и ухоженной, даже если на самом деле все и не так.

- И у тебя, значит, не так.

- Ну, во всяком случае, тогда. Сейчас я значительно окрепла.

- Три года общения с моим великим другом Николасом, - сказал Алистер, лишили бы наивности весталку*. Не повезло тебе, Джанет. А нельзя поинтересоваться, что ты здесь делаешь?

______________

* Весталки - жрицы римской богини домашнего очага Весты. В случае потери невинности их живыми закапывали в землю. - Прим. ред.

- Отдыхаю, как и ты, и спасаюсь от толпы, собравшейся на коронацию. Думаю, ты догадался: я не имела ни малейшего представления, что Николас сюда собирается. Переутомилась, искала что-нибудь подходящее для отдыха и услышала об этом отеле от друзей семьи.

- Что-то подходящее для отдыха. - Он расхохотался. - Клянусь ушами и бакенбардами, тебе только и оставалось встретиться с Ником!

- Пока я этого не успела сделать, - ответила я мрачно. - Это удовольствие для нас обоих еще припасено.

- Боже, Боже! - воскликнул Алистер с сочувствием, потом снова заулыбался. - Не паникуй так явно, дитя мое. Ник тебя не съест. Это ему следует нервничать, а не тебе. Послушай, Джанет, разрешишь мне сегодня обедать за твоим столом? Я сижу с парой, которая, пожалуй, не возражала бы побыть немного в обществе друг друга.

- С удовольствием, - согласилась я благодарно. - Но как же Николас не сказал тебе ничего?

- В сущности, я очень мало его видел. Он собирает фольклорный и тому подобный материал для книги, переезжает с одного места на другое, а здесь у него - база. Большую часть времени он отсутствует. Конечно же, я спросил о тебе, а он ответил: "У нее все хорошо. Все еще работает у Гюго, скоро у них показ". Я даже ни о чем не задумался.

- Когда это было?

- Когда я впервые сюда приехал и обнаружил, что он тоже здесь. Десятого мая или около того.

- Мы действительно готовили показ, между прочим. Но как он узнал об этом?

- Понятия не имею, - жизнерадостно ответил Алистер и отвернулся, чтобы приветствовать пару, идущую к нам через холл.

О хрупкой темноволосой женщине почти нечего было бы сказать, если бы не прекрасные карие глаза с золотыми искрами, обрамленные длинными ресницами. Ее платье унылого зеленого оттенка шили без удовольствия, волосы не блестели, а уголки рта были обидчиво опущены. Мужчина потрясающе с ней контрастировал. Он тоже был темноволос, но его худоба говорила о выносливости, силе и здоровье. Темно-голубые ирландские глаза. Чрезвычайно красив, хотя линии у чувственного рта показывали, что он слишком часто даёт волю дурному настроению.

Я быстро сказала:

- Алистер, запомни, моя фамилия Брук, а не Драри. Я думала, будет неудобно...

- Более чем согласен... - Они подошли. - Гарт, Альма, это Джианетта Брук. Джанет, это мистер и миссис Корриган.

Все что-то вежливо пробормотали. Миссис Корриган принялась разглядывать мое платье, глаза ее мужа один раз скользнули по мне со слабым интересом и обратились на дверь, будто в ожидании.

- Я собираюсь оставить тебя за обедом, Альма, если позволишь, произносил Алистер извинения. - Мисс Брук и я - старые друзья, и нам нужно о многом поговорить.

Мисс Корриган выглядела слегка обиженной, и некоторое время я думала, что она пригласит меня к столу. Но скоро я поняла, что она пытается выбрать меньшее из двух зол - поместить другую женщину рядом со своим мужем или лишиться общества его друга. Похоже, ее жизнь уже давно состояла в основном из таких мелких расчетов. Бедняжечка. Под непрерывную болтовню Алистера я успела вовремя взглянуть на Гартли Корригана и заметить, как изменилось выражение его лица, когда открылась дверь, и на пороге в облаке шанели номер пять появилась Марсия Мэйлинг. Моя жалость к безвкусно одетой, пришибленной Альме резко обострилась. Марсия всего-то сказала: "Как рыбалка, дорогие?" и немедленно захлестнула всех волной жаркого обаяния. Да, охватила она всех, кого-то пародируя, рассказывала глупую историю о рыбалке, но как-то выделяла Корригана из стада, кокетничала с ним, как сексуально озабоченная призовая овца с кастрированным бараном. Высокий ирландец даже перестал замечать присутствующих, будто оказался с ней наедине.

Я обнаружила, что боюсь встретиться взглядом с Альмой, и отвернулась. Очень хотелось, чтобы ударил гонг. Холл уже заполнили люди, казалось, присутствовали все, перечисленные Марсией. Каудрей-Симпсоны уделяли внимание пожилой седой даме со слуховым аппаратом. В углу притаились странные, похожие друг на друга преподавательницы, молчаливые и мрачноватые. Мой друг по лодочному путешествию, Родерик Грант, в компании с коренастым типом, судя по всему, Рональдом Биглом, серьезно изучал барометр. Углубившись в газету, сидел настоящий Губерт Гей, толстый и щегольски одетый в самый желтый на свете жилет в стиле Регентства.

На лестнице появился Николас. Увидел меня сразу, остановился, решительно преодолел последние ступени и пошел прямо через холл.

- Алистер... - сказала я, задыхаясь, и пришла в бешенство оттого, что у меня пересохло в горле и что-то там сжалось.

Алистер обернулся, увидел Николаса и взял старт элегантно, как олимпийский чемпион по плаванию.

- Привет, Ник! Посмотри, кого я здесь нашел. Помнишь Джанет Брук?

Он сделал легкое ударение на фамилии. Черные брови моего мужа немного поднялись, и что-то мелькнуло в его глазах. Затем он сказал:

- Конечно. Привет, Джианетта. Как поживаешь?

Вдруг мне некстати вспомнилось, что только Николас никогда не сокращал моего имени. Я с трудом встретилась с ним взглядом и сказала довольно мягко:

- Спасибо, хорошо. А ты?

- О, подходяще. Понимаю, ты в отпуске?

- Короткий перерыв в работе. Гюго отослал меня...

Вот и все. Неловкий, ужасный момент перешел в журчание банальностей, в легкую механическую вежливость, которая включает в себя намного больше, чем пустой разговор. Правила приличия - панцирь и латы для обнаженных нервов. И сейчас мы могли оторваться друг от друга, с облегчением влиться в группу, центром которой оставалась Марсия.

Она беседовала с Гартли Корриганом, но наблюдала за Николасом из-под ресниц. Обернувшись ко мне, она спросила:

- Еще один старый друг, дорогая?

Вопрос был настолько безыскусен, что на минуту я забыла, что она актриса, и удивленно уставилась на нее. Затем, в глубине ее глаз я заметила веселье и холодно ответила:

- Да, еще один. Кажется, лондонская жизнь не оставляет меня в покое даже здесь. Николас, разреши представить тебя мисс Марсии Мэйлинг, конечно, той самой Марсии Мэйлинг. Марсия, это Николас Драри.

- Тот самый Николас Драри? - проворковала она глубоким мягким голосом и включила очарование в полную силу.

Эффект ожидался фантастический, как если бы космический монстр направил мощный поток излучения на жителя Земли. Но Николас не проявил ни малейших признаков немедленного распада, просто посмотрел слегка настороженно и пробормотал что-то в ответ. Тоже заметил веселый взгляд Марсии, всегда реагировал быстро, как кот. В разговор вмешался Гартли Корриган, и моментально вся компания начала беседовать о рыбалке. Во всяком случае, мужчины. Марсия наблюдала за Гартли, Альма наблюдала за Марсией, а я обнаружила, что наблюдаю за Николасом.

За четыре года он повзрослел, выглядел старше своих тридцати шести. Люди такого типа - смуглые и мрачные красавцы - вообще мало меняются с возрастом, но он похудел, и хотя не казался слабым, в манере держать плечи было напряжение и в глазах неловкость, словно кожа лица усохла, слишком сильно натянулась. Я поймала себя на мысли, что хочу знать, о чем он думает. Это не могло быть обычным напряжением в начале работы над новой книгой, хотя некоторые стадии для него просто ад. Нет, кто-кто, а я сразу поняла, что тут что-то другое, что-то еще с ним непонятное случилось, несомненно присутствовал стресс, причину которого я не могла распознать. Ну, во всяком случае, на этот раз не я причина его настроения и не имею оснований об этом беспокоиться.

Я только начала поздравлять себя с тем, что больше не нужно переживать, как зазвонил гонг и все пошли обедать.

Глава четвертая

После обеда стало более, чем очевидно, что неловкость моего лично положения - не единственная причина напряжения в странном обществе отеля "Камасунари". Я вовсе не сверхмнительна. Эмоциональные подводные течения бросались в глаза, но не думаю, что я сразу поняла, насколько они сильны. И, определенно, я даже не представляла, что они могут быть опасны.

Когда я вернулась в комнату отдыха после обеда, группы людей распались и сформировались по-новому. И, как бывает в маленьких захолустных отелях, разговор стал общим. Меня развлекло и одновременно странно удивило то, что Марсия оставила Корриганов и устроилась возле Николаса. Так, конечно, лучше... Она в такой же мере не могла удержаться от влечения к ближайшему интересному мужчине, в какой не могла прекратить дышать, но мне хотелось, чтобы она оставила Корригана в покое. Лучше пусть тратит время на Николаса, он способен за себя постоять.

Алистер нашел для меня стул в углу, затем извинился и отправился смотреть, как взвешивают и разделывают пойманного им лосося. Корриган не сказал жене ни слова и вышел из комнаты следом за ним. Его супруга сидела, не поднимая глаз, и помешивала, и помешивала кофе.

- Будете кофе? Черный или с молоком?

Передо мной стояла младшая из двух учительниц с чашкой в каждой руке. Она переоделась в платье цвета сухого хереса. Утонченный цвет не мог ей идти, но шел, тем не менее. На отвороте - брошка с карнгормом*. Словно милый ребенок нацепил на себя одежду старшей сестры. Она выглядела очень молодой и трогательно ранимой.

______________

* Карнгорм - камень, названный в честь шотландской одноименной горы. Это различные виды кристаллического кварца от желтого до густо-коричневого цвета. - Прим. ред.

Я ответила:

- Черный, пожалуйста. Очень благодарна. Но почему вы решили изобразить официантку?

Она вручила мне чашку.

- О, никто не подает кофе. Его вносят на огромном подносе, и каждый берет. Вы только приехали, да?

- Как раз перед обедом. - Я указала ей на стул. - Не желаете сесть? Я покинута ради рыбы.

Она поколебалась, и я увидела, что она бросила взгляд через зал. Ее компаньонка явно углубилась в чтение. Девушка села, но только на край стула, с такой осанкой, словно собиралась немедленно улететь.

- Да, здесь все происходит так, как хотят рыбы, - согласилась она. Между прочим, меня зовут Роберта Саймз.

- А я - Джианетта Брук. Как я поняла, вы не рыбачите?

- Нет, мы ходим на прогулки. Марион и я, вон она сидит - Марион Брэдфорд. Мы вместе. По крайней мере, мы занимаемся альпинизмом, вроде как.

- Что вы подразумеваете под "вроде как"? - спросила я весело. - Горы Ская не произвели на меня впечатления, что на них можно заниматься "вроде как" альпинизмом.

- Ну, Марион - альпинистка, а я - нет. Именно это я имею в виду. Поэтому мы карабкаемся, что можно считать компромиссным решением. - Она искренне посмотрела на меня. - Но я до смерти хочу научиться. Я бы хотела быть не хуже мистера Бигла и взбираться по очереди на все горы Куиллина, включая Недоступную Вершину.

- Совершенно нестоящее честолюбие, - произнес кто-то рядом. На нас натолкнулся Родерик Грант с чашкой кофе в руке.

Глаза Роберты широко открылись.

- Нестоящее? И это говорите вы? Почему, мистер Грант?

Он повернулся и рукой указал в окно.

- Посмотрите на них. Тридцать миллионов лет назад эти громады пробились Бог знает откуда, чтобы их обдувал ветер и покрывали льды. Шторма высекли из них горы, по которым вы сегодня бродите. Они существуют бесчисленные века, все те же скалы, над все тем же океаном, обдуваемые теми же ветрами. И вы, прожившие всего жалких двадцать лет или около того, сравниваете их, сортируете, словно бы они...

- Зубы? - сказала Роберта и захихикала. - Хотя ясно, что вы имеете в виду. Они заставляют человека чувствовать себя вовсе не вечным, не так ли? Но тогда, тем более, это вызов, не правда? Простые мужчины или еще лучше простые женщины, покоряющие... гигантов времени и взбирающиеся на них...

- Эверест! - восклицание полковника Каудрей-Симпсона прозвучало, как выстрел. Я вздрогнула, а Роберта снова хихикнула. Рядом зашуршали листы "Таймс", полковник выглянул из-за газеты на Николаса. - Не включите радио, Драри? Послушаем, как у них дела.

Николас повиновался. Новости почти закончились. Мы, к счастью, пропустили конференции, забастовки, последние открытия, новейшие слухи из СССР, но успели послушать всякие глупости про заседание в Вестминстерском аббатстве и ощутить суету подготовки к Коронации, волнения, кульминационный пункт которых наступит через три дня. И ничего об Эвересте.

Николас выключил радио.

- Думаю, у них получится.

- Это очень волнующе, не так ли? - уютно проворковала Марсия.

- Поистине удивительная попытка, - сказал полковник Каудрей-Симпсон. Они заслуживают удачи. Что скажете, Бигл? Каковы у них шансы с погодой?

- Довольно хорошие. - Бигл выглядел слегка смущенным тем, что к нему обращаются при посторонних. Я вспомнила, и это увеличило мой интерес, что этот скромный небольшой мужчина причастен к предыдущей попытке штурма Эвереста. Но он, казалось, не хотел обсуждать этого предмета. Пошарил в кармане жакета, вытащил трубку и быстро поменял тему. - Во всяком случае, я бы сказал, что у них больше шансов на хорошую погоду там, чем у нас. Мне не нравится небо. Там идет дождь.

- Тем лучше для рыбной ловли", - сказала спокойно миссис Каудрей-Симпсон, но Роберта застонала.

- О нет. Я хотела действительно начать завтра заниматься альпинизмом.

- Совершенно решительно настроены покорить Куиллин?" - спросил Родерик Грант.

- Совершенно.

- А где начнете?

- Не знаю. Полагаюсь на Марион.

- Карсвен не трудный, - сказал кто-то, кажется, Альма Корриган. - Есть дорога у конца Корциска...

Марион прервала:

- Лучшие первые восхождения - это Бруач на Фриз и Сгар на Баначдич, но они слишком далеко. Карсвен в пределах досягаемости, но, конечно, это просто откровенно скучно.

Ее ровный голос и бескомпромиссная манера почти вплотную приближались к грубости. Альма слегка сжала губы. Роберта покраснела и наклонилась вперед.

- Марион, я уверена, что миссис Корриган права. Гора не кажется труднодоступной. И с нее должен быть прекрасный вид.

- С каждой скалы Куиллина открывается прекрасный вид, - отрезала Марион.

- А вы на них взбирались? - мягко спросил Родерик.

- Если вы хотите сказать, что я не знаю, о чем говорю, то да.

Наступила небольшая пауза, каждый почувствовал себя неловко. Хотела бы я знать, что заставляет людей вести себя так без уважительной причины. Полковник с женой вернулись к кроссворду в "Таймс", Родерик зажег сигарету и принял вид чрезвычайно погруженного в собственные мысли и хорошо воспитанного человека. Николас выглядел скучным, это означает, что он раздражен. А Марсия, подмигнув мне, сказала ему что-то такое, что его рот свело судорогой. Несчастная, покрасневшая Роберта сидела очень тихо. Неплохой практикум по человеческому общению.

И тут в первый раз заговорил Губерт Гей, совершенно не замечая ни грубости Марион, ни паузы в беседе. Я вспомнила, что Марсия называла его сорбо, и развеселилась.

- На вашем месте, - сказал он ободряюще Роберте, - я бы попробовал Дурной Шаг. Дождитесь, чтобы прилив достиг верхней точки, и тогда не сломаете шею, если упадете. Попросту утонете. Говорят, намного комфортабельнее.

Его забавный веселый высокий голос и странная внешность производили комическое облегчение.

Роберта засмеялась:

- Я умею плавать.

- В альпинистских ботинках и с рюкзаком?

- О, может быть, нет.

- А что такое Дурной Шаг? - поинтересовалась я.

Губерт Гей указал на западные окна.

- Видите скалу за устьем реки, между нами и Куиллином?

- Да.

- Это Сгар на Стри - большая коса между отелем и заливом у подножия Карсвена. Можно просто пересечь ее. Но если вы хотите следовать вдоль побережья вокруг озера и Куиллина, придется пересечь Дурной Шаг.

- Звучит устрашающе. Это что-то вроде Прыжка Влюбленных?

- Нет, совсем в другом роде. Глубинная пластина горной породы, наклонившаяся под углом почти шестьдесят градусов.

- Ну, не настолько, - сказал Родерик Грант.

- Нет? Может, вы и правы. Во всяком случае, она висит над морем, и ее пересекают по трещине в скале, где есть за что зацепиться шипам".

- Шипам? - в ужасе спросила Марсия. - Боже мой! Неужели там растут розы и по ним нужно ползти?

Николас ухмыльнулся.

- Нет, мадам, идти. А шипы на ботинках.

- Это в моем вкусе, - сказала Роберта с энтузиазмом. - В конце концов, подумаешь, утонуть. Давай пойдем туда, Марион, и вернемся по Сгар на Стри.

- Я уже решила куда мы пойдем, - произнесла Марион скучным твердым голосом, в котором чувствовалась обреченность. - На Блейвен.

Немедленно наступила тишина. Я посмотрела по сторонам. Значит, я права, странная реакция возникает каждый раз при упоминании этого названия. На этот раз уж точно. И я не выдумала надрыв в голосе Марион Бредфорд. Она знала, что ее заявление вызовет такую тишину.

Застенчиво заговорил Рональд Бигл:

- Это вполне... э, разумно, мисс Бредфорд? Это совсем не для начинающего, не так ли?

Она кратко ответила:

- Это достаточно легко, если идти вверх по ущелью с этой стороны.

- О, вполне. А если будет плохая погода?..

- Капля дождя нам вреда не принесет. А при угрозе тумана мы не пойдем. У меня хватит ума.

Бигл больше ничего не сказал. Снова на какое-то время в комнате воцарилось молчание. Николас беспрестанно двигался. Мне казалось, что у него, как и у меня, беспокойство сильнее, чем могла бы вызвать грубость Марион.

По-видимому, сама женщина почувствовала сгустившееся напряжение, потому что вдруг зло загасила в пепельнице сигарету и встала.

- В любом случае, - сказала она напряженно-агрессивно, - самое время, чтобы кто-нибудь нарушил табу насчет этой проклятой горы, не так ли? Идешь, Роберта?

Марион надменно вышла из комнаты. Ее молодая подруга печально улыбнулась и встала. Сначала мне хотелось посоветовать ей остаться, но я решила, что какие бы подводные течения ни ломали покой компании, не следует добавлять новых. Я только улыбнулась ей в ответ, и она последовала за подругой.

Наступила неизбежная неуклюжая пауза. Каждый безумно хотел поговорить о вышедших учительницах, но, естественно, не мог. Затем Марсия, у которой, как я очень быстро обнаружила, совсем не было предрассудков, сказала:

- Ну правда! Я должна сказать...

Полковник поспешно откашлялся и громко спросил Рональда Бигла:

- Куда предполагаете пойти завтра?

- Если позволит погода, сэр, собираюсь на Сгар на Джилен. Но боюсь...

Я встала. С меня хватит. После поездки болела голова и хотелось помыться. И если Мурдо и Бигл правы, и утром будет дождь, вдобавок следует часок прогуляться. Когда я повернулась, чтобы поставить чашку кофе на поднос, Николас двинулся через комнату в моем направлении. Очень походило на то, что у него возникло желание поговорить или даже последовать за мной из отеля. Вдруг я почувствовала, что беседа с ним с глазу на глаз будет последней соломинкой. Я быстро повернулась к ближайшей женщине, которой оказалась Альма Корриган.

- Иду на короткую прогулку, - сказала я, - и пока не знаю дороги. Не хотите присоединиться ко мне?

Она удивилась и, мне показалось, была слегка довольна. Затем обиженное выражение снова появилось на ее лице, и она покачала головой.

- Я бы очень хотела, - ответила она очень вежливо и категорично. - Но простите, немного устала. Знаете, мы же целый день были на свежем воздухе...

Перед обедом она говорила, что весь день сидела на камне, а мужчины рыбачили на Страт на Грейтхич.

- Конечно, - сказала я, чувствуя себя дурой. - Возможно, в какое-нибудь другое время...

Я обернулась и увидела Гранта.

- А можно, я... - Он смотрел неуверенно. - Есть очень хорошая дорога для прогулки к озеру, если позволите быть вашим гидом. Но, возможно, вы предпочитаете идти одна...

- Ни в коем случае, - заверила я его. Николас остановился и нахмурился. Я улыбнулась. - Большое спасибо. Буду рада компании.

Николас не шевелился. Я прошла мимо него к двери. Его глаза, упрямые и без выражения, удерживали мой взгляд секунды три, затем он слегка неестественно улыбнулся и нарочно повернулся к Марсии Мэйлинг.

Я отправилась за своим пальто.

Глава пятая

Летом в половине десятого вечера на Гебридских островах сумерки только начинают сгущаться. Ослабевает яркость дня, мрачный оттенок приглушает ясные краски песка, травы и скал, будто упала тонкая голубая вуаль. Ночь на острове Скай - это просто день, покрытый тонким слоем пыли, все еще горячее полуденное золото, омытое серебром.

Вечер выдался очень тихим. Хотя на юго-западе собирались угрожающие дождем облака, небо ясно сияло. Над грядой Сгар на Стри и зубчатыми вершинами Куиллина, который виден за ней, тепло солнца все еще задерживалось в щедром воздухе. В ярком небе мрачно пролегла длинная полоса облаков, тонкая линия пурпурной тени, окрашенная снизу лучами невидимого солнца во все оттенки расплавленного великолепия.

Мы повернули на север по долине, шаги по короткой, общипанной овцами траве не нарушали тишины. Заливной луг занимает примерно полмили, затем земля поднимается, круто и изломанно, образовывает уступы и бугры предгорья Блейвена. Один из них, самый большой, лежал прямо перед нами. Эта крепкая небольшая скала, покрытая вереском, закрывает центр лощины и удерживает южную часть озера. На востоке гряда скал и вереска присоединяет ее к отрогам Блейвена, а слева течет река.

- А вдоль реки есть дорога? - спросила я.

- Да, но чтобы взобраться на эту гору впереди и посмотреть на озеро, лучше держаться лощины со стороны Блейвена. У реки - не слишком приятное болото.

- Вы имеете в виду, что там опасно или просто сыро?

- И то, и другое. Не знаю, действительно ли оно разверзнется и проглотит вас, но почва ужасно качается. Начинаешь сомневаться, что устоишь на ногах. Олени сюда не ходят.

- Тогда, - сказала я с трепетом, - мы тоже не пойдем. Кажется, я должна радоваться, что вы пошли со мной!

Он засмеялся.

- Чистый эгоизм. Когда очень любишь местность, любишь и показывать ее. И можно еще раз насладиться пейзажем. Это один из самых красивых уголков мира.

- Именно это место или Скай и острова вообще?

- Эта часть острова Скай. - Его руки спрятались глубоко в карманы, глаза поднялись к отдаленным вершинам и голубой громаде Блейвена, преграждающего долину прямо перед нами. - Вот это все.

- Это ваша родина, мистер Грант?

Он покачал головой.

- Нет, я родился в горах, но совсем других. Мой отец был священником в маленьком приходе в Кэарнгормсе, затерянной деревушке за северными ветрами. Аухлехти, у подножия Бейн а Бурд. Знаете это место?

- Боюсь, что нет.

Он ухмыльнулся.

- Еще не встречал никого, кто знал бы. Именно там я научился боготворить горы! Я рос без матери. Отец был замкнутым, и у него на меня не хватало времени. Мы жили далеко от школы, поэтому в основном я просто носился по горам.

- Должно быть, вы были очень одиноким маленьким мальчиком.

- Возможно. Не помню. Но не думаю, чтобы я чувствовал одиночество. - Он снова ухмыльнулся. - Так было, пока не умер дядя. Он оставил нам много денег, отец заставил меня одеть ботинки и отправиться в государственную школу учиться хорошим манерам.

- Не повезло.

- Конечно. Я ненавидел школу, особенно башмаки.

- И теперь проводите все время в горах?

- Совершенно верно. Немного путешествую... Но всегда заканчиваю здесь, во всяком случае, в мае и июне. Это лучшие месяцы на западе, хотя, - он бросил быстрый взгляд через плечо, - думаю, что наш друг Бигл не ошибся насчет погоды. Наверняка, завтра будет дождь, а как только Куиллин притянет хорошую тучу, то уже и не хочет отпускать.

- Боже мой, а я собиралась гулять. Начинаю понимать, почему здесь все рыбачат - это самозащита в чистом виде.

- Возможно. А сейчас ступайте осторожно. При таком освещении ходить сложно.

Мы достигли подножия небольшой горы Ант Срон и начали взбираться по грубому склону, заросшему вереском. Недалеко взмахнула крыльями куропатка и понеслась к реке, возбужденно вскрикивая. Свет заметно поблек. Блейвен маячил наверху, как огромная грозовая туча, а из-за его мощного тела выглядывал белый призрак полной луны.

Родерик Грант на мгновение замедлил широкие шаги и задумчиво посмотрел на свирепые хребты, закрывшие небо.

- Хотел бы я знать, действительно ли эти глупые женщины завтра поднимутся туда.

- Это трудный подъем?

- Нет, если знать дорогу. Прямо вверх по южному хребту можно... Но даже там есть скверные места.

- Мисс Бредфорд сказала, что знает путь.

Улыбка коснулась его губ.

- Это она-то? Ну, ничего не поделаешь.

- Думаю, нет.

Дорога становилась все круче и труднее.

- Мистер Грант... - сказала я, немного задыхаясь.

- Да?

Я подумала и решила спросить прямо:

- Что имела в виду мисс Бредфорд, говоря о табу на Блейвене? Что с ним не так?

Родерик остановился и посмотрел на меня удивленно, почти смущенно.

- Не так?

Он почти механически повторил вопрос.

- Да. Почему приходят в такое странное состояние при его упоминании? Я не могла ошибиться. И вообще, что происходит с обитателями отеля? Потому что есть что-то, и если вы не заметили...

- Вы не знаете?

- Конечно, не знаю! - сказала я почти раздраженно. - Только приехала. Но все ужасно напоминает начало плохого проблемного спектакля.

- Вы недалеки от истины. Только сыграна половина спектакля, и похоже, что проблема совсем не будет решена. - Он помедлил и угрюмо посмотрел на меня в сгущающейся тьме. - Это к тому же противная проблема. В действительности, самая противная из всех возможных. Здесь произошло убийство.

Я нетерпеливо затаила дыхание.

- Убийство?

Он кивнул. При этом свете его голубые глаза казались темными.

- Это случилось две с половиной недели назад, тринадцатого мая. Местную девушку убили на Блейвене.

- П-п-понимаю. - Я недоверчиво подняла глаза на громады спереди, затем задрожала и пошла вперед. - Давайте поднимемся на скалу, а затем, если не возражаете, вы мне обо всем расскажете.

Мы сели на камень и закурили. Далеко внизу, в колыбели пурпурной лощины озеро сверкало жестким ярким светом, словно начищенное серебро. Две утки летели очень близко к своим теням.

- Кто эта девушка? - спросила я. - И кто это сделал?

Сначала он ответил на последний вопрос.

- До сих пор неизвестно, кто. Именно это я имел в виду, когда сказал, что это противная проблема. Полиция... - Он хмуро посмотрел на свою сигарету и сказал: - Лучше начну с самого начала, хорошо?

- Да, пожалуйста.

- Звали девушку Геза Макре. Ее отец арендует небольшую ферму, и летом выполняет разные поручения для отеля. Возможно, вы встретитесь. Его ферма находится в трех или четырех милях от реки, впадающей в дальний конец озера. Геза водилась с парнем из деревни, неким Джеймси Фарлейном. Когда в длинные весенние вечера она поздно приходила домой, там не беспокоились. Думали, что знают, с кем она.

- В конце концов, это оказался не Джеймси?

- Он громко и ясно утверждает, что нет. Но, конечно, это естественно.

- Если не он, кто это может быть?

- Джеймси говорит, что они поссорились, да, признает это вполне открыто. Говорит, что она стала его избегать, а когда он пытался удержать ее, устроила скандал и сказала, что у нее есть парень получше, чем он. Джентльмен из отеля.

- Нет!

- Боюсь, что так.

- Но... Это не значит, что мужчина из отеля обязательно...

- Убийца? Думаю, нет, но вероятность велика... То есть, если он существовал вообще. Мы это знаем только со слов Джеймси. Что известно наверняка, так это то, что Геза вышла вечером тринадцатого мая, чтобы встретить какого-то мужчину. Она сказала родителям, что у нее "свидание".

- И... на Блейвене, вы говорили?

Его голос был мрачен.

- Это неприятная часть истории, но я все же расскажу. В тот день трое мужчин задержались на озере. Думаю, они браконьерствовали и ловили форель. Примерно в полночь они увидели что-то, похожее на огромную вспышку огня, на полпути к вершине Блейвена. Были озадачены, но, конечно, не обеспокоены. Это голая скала, поэтому они не боялись, что огонь пойдет дальше, продолжали заниматься своим делом и следить за огнем. Один из них разглядел в бинокль столб пламени, словно горел огромный костер, но его основание скрывали скалы. Ну, они все больше удивлялись. Непонятно, кто мог зажечь там костер, да и что там может гореть. Постепенно, наблюдая за прыгающим столбом огня, они сначала встревожились, потом забеспокоились, а затем испугались. И когда малый, у которого был бинокль, сообщил, что видит, как темная фигура движется впереди пламени, решили разузнать, в чем дело.

Он нахмурился, глядя на сверкающее озеро.

- Когда они добрались туда, огонь потух. Остатки дыма лизали поверхность скалы. По широкому выступу, куда легко добраться, были намеренно разбросаны остатки обуглившегося дерева и выгоревшего вереска. Посередине черного пятна лежало тело Гезы на спине. - Грант резко достал сигарету, говорил вяло и без эмоций. - Она не слишком обгорела. Когда он бросил ее в огонь, она уже умерла. На ней был разбросан пепел, а горло перерезано.

- О Боже мой...

- Она была, - продолжал Родерик так же вяло и беспристрастно, полностью одета, лежала спокойно со скрещенными на груди руками. Хотя, очень странно, она была босиком, и с нее были сняты все украшения.

- Украшения?.. - спросила я, изумившись. - Но, Боже мой...

- Нет, не украдены. У нее, бедняжки, не было ничего, что стоило воровать, не говоря о том, из-за чего можно убить. Все было сложено в маленькую кучку в углу выступа. Туфли, кожаный ремень и все безделушки кольцо, дешевый браслет, брошь, сережки, даже пара заколок для волос. Странно, вам не кажется?

Но я не думала о странности. Я сказала свирепо:

- Бедный ребенок несомненно одел на себя все самое хорошее для него, да?

Он быстро взглянул на меня.

- Это особенно неприятно, правда?

- Да, конечно. - Я посмотрела вверх и вдоль южной гряды Блейвена. - А полиция подозревает Джеймси или господина из отеля?

Грант пожал плечами и загасил сигарету о скалу.

- Бог знает. Они с того дня так и ходят туда-сюда, всех просеяли через сито... Очень спокойно, ненавязчиво, но тщательно. Теперь видите, почему наши нервы на пределе?

- Вижу, - ответила я мрачно. - Должна сказать, немного странно, что майор Персимон не предупредил новых гостей о происходящем. Возможно, они бы предпочли не приезжать.

- Наверняка. Но, очевидно, он считает, что Джеймси говорит небылицы, чтобы выгородить себя, и это не имеет никакого отношения к отелю. Ну, основная часть допросов закончена, и полиция помалкивает. Едва ли можно ожидать, что Билл, майор Персимон, испортит сезон, а возможно, и разорит отель.

- Думаю, нельзя.

Я загасила сигарету и встала. Он тоже поднялся и смотрел на меня.

- Надеюсь, все это не очень вас огорчило, - сказал он неуклюже.

- Если и да, едва ли это важно. Вот бедный ребенок, который идет на смерть в горы, одетый во все лучшее... - Я закусила губу и ударила ногой по пучку вереска, затем подняла голову и посмотрела прямо на него. - Только скажите, какие джентльмены были в этом отеле тринадцатого мая.

Голубые глаза спокойно встретили мой взгляд.

- Все те, - ответил он без выражения, - которые находятся здесь теперь, за исключением шофера мисс Мэйлинг.

- И у кого из вас, - спросила я голосом следователя, чувствуя себя несчастной и в то же время глупой, - есть алиби?

- Ни у кого, насколько я знаю. - Он нисколько не возмутился тем, что я включила его в число подозреваемых, что сделало эту историю окончательно ужасной. - Два парня из лагеря у реки клянутся, что были вместе. Третий нет. За полковника Каудрей-Симпсона и Билла Персимона ручаются жены, но это, конечно, имеет мало значения. Корриган и Брейн отсутствовали - рыбачили на озере Лох ан Атейн.

- В полночь?

- Так делают очень многие. В это время года совсем темно практически не бывает.

- Значит, они были вместе?

- Нет. Разошлись в разные места где-то около одиннадцати и в разное время вернулись в отель. Миссис Корриган говорит, что ее муж вернулся задолго до полуночи.

Странная нотка в его голосе заставила меня грубо уточнить:

- Вы ей не верите?

- Я так не сказал. Только думаю, что немало ему пришлось ходить, чтобы вернуться к полуночи. Это озеро находится в миле от конца Грейтхич, и дорога очень трудная.

- Он сам вошел в отель?

- Дверь открыта всю ночь.

- Очень мило, - сказала я. - А мистер Гей?

- Он был в кровати. Такое алиби очень трудно опровергнуть.

- Или доказать.

- Как хотите. У меня такое же.

- Ой, простите, - сказала я и вдруг почувствовала себя беспомощной. Это... фантастично, не так ли? Во всяком случае, не могу поверить... У меня нет права допрашивать вас, словно вы подозреваемый номер один. Искренне сожалею...

Он хихикнул.

- Все в порядке. В конце концов, это ваше дело, оставаться ли здесь. Вам судить, с кем, если вообще есть такой, безопасно.

Я приложила руку к щеке.

- Боже мой... Вероятно. Не подумала.

Он сказал быстро, с раскаянием:

- И я дурак. Заговорил прежде, чем мы вернулись к огням и людям... Пойдемте. - Он взял меня за руку и помог перейти через россыпь камней. Вернемся в отель. В конце концов, исходя из того, что вы знаете, можно и меня считать подозреваемым номер один. Пойдемте здесь. Вдоль вершины есть тропинка. Немного пройдем поверху, а потом спустимся.

Я шла за ним, а мое сердце, как это ни удивительно, отчаянно колотилось. Заметно стемнело. Сзади светился запад, впереди призрачная луна плыла в бесконечном небе, а Блейвен устремлялся вниз, будто в падении. Его грозные очертания странно повторяла неясная тень перед нами, как раз на тропинке... Высокая груда на вереске отмечала вершину горы. Родерик Грант вел меня мимо этой тени, не глядя на нее, но я неуверенно обернулась.

- Что это? Условный знак?

Он небрежно взглянул через плечо.

- Это? Нет, это костер.

Я остановилась, помертвев, и выронила его руку. Вдруг я заметила, как тиха долина, тиха и пустынна. Огни отеля казались очень далеко.

Я спросила: "К-к-костер?" - и мой голос прозвучал, как карканье.

Он уставился на меня.

- Да. Что произошло? - Затем его голос изменился. - Боже мой, я снова это сделал. Я не думал... Не имел в виду напугать вас. Я дурак. - Он сделал два больших шага ко мне, его руки очутились у меня на плечах. - Мисс Джанет... - Он вдруг обратился ко мне по имени. - Не бойтесь. Местные жители собираются праздновать Коронацию. Они неделями собирали дрова для костра. Здесь нет ничего зловещего, как там... - Он нежно тряхнул меня. - А также заверяю вас, что я не убийца.

- Никогда об этом и не думала, - ответила я дрожа. - Это я дура. Извините.

Его руки опустились, и я увидела, что он улыбается в сумерках.

- Тогда пойдем в отель, а? - сказал он.

Мы повернулись к огням "Камасунари".

В конце концов, было не так уж поздно. Отель был ярко освещен, нес тепло и безопасность. Отдыхающие еще не спали. В комнате отдыха Гартли Корриган и Алистер допивали последний напиток, а поблизости безмятежно читал Рональд Бигл. И мысль, что любой из них может быть виновен в возмутительном и причудливом преступлении, казалась такой нелепой, что граничила с безумием. Довольно робко я попрощалась с Грантом и пошла наверх.

Главный коридор второго этажа похож на букву Е. Лестница заканчивается в его центральной части. Все три ответвления выходят окнами на восток, над фасадом отеля. Моя комната находилась в далеком юго-восточном углу, в конце нижней части буквы Е. Оказалось, что ближайшая ванная комната занята, поэтому укутавшись в белый бархатный халат, я отыскала другую в дальнем конце главного коридора. Я очень долго мылась, и когда закончила этот процесс и вышла, казалось, отель погрузился в сон и тишину и темноту. Напротив лестницы стало ясно, что в конце противоположного коридора кто-то тихо стоит. Силуэт вырисовывался на фоне тусклого окна. Я вздрогнула и посмотрела через плечо.

Там были двое. Они меня не видели по очень простой причине - находились в объятиях друг друга и страстно целовались.

Женщина - Марсия Мэйлинг. Я узнала водопад ее бледных волос даже прежде, чем до меня донеслось благоухание ее духов. Я смутно подумала: "Фергус?.." Но тут я узнала плечи мужчины и форму его головы.

Вовсе и не Фергус. Николас.

Я быстро отвернулась и пошла к себе. Где-то сзади тихо закрылась дверь.

Глава шестая

Ровно без двенадцати два я пришла к выводу, что не смогу заснуть, и села в кровати, нащупывая выключатель. Маленький светящийся циферблат дорожных часов бескомпромиссно уставился на меня с ночного столика.

Я сердито нажала кнопку. Никакого результата. Тогда я вспомнила, что у отеля собственное электричество, которое отключают в полночь. Вроде, была свечка... На ощупь отыскала ее и зажгла. Снова злобно посмотрела на часы, встала с постели. Я была измучена и подавлена и знала, что уже достигла того состояния, когда бессонница настолько раздражает, что уснуть уже невозможно. Что хуже всего, у меня начиналась ужасная нервная головная боль, которая слишком часто изводила меня последние три или четыре года. Сейчас я чувствовала предупреждение, боль зарождалась электрическим покалыванием в глубине глаз, почти неуловимая, но угрожающая.

Я сидела на краю кровати, сильно сдавливая глаза, и старалась волевым усилием остановить грядущий приступ. В воспаленном мозгу проносились и оттесняли друг друга образы, отгоняли сон, вызывали мучительное напряжение нервов. Костер в полночь... Костер на Блейвене... Джентльмен из гостиницы... Корриган? Родерик? Алистер? Николас?

Меня начало знобить, я встала. Не пытаясь выделить никого из них, я решила одурманить себя, забыться, и как можно быстрее. Спасительные таблетки - в сумочке. Я побрела по комнате, отсутствующе нащупывая дорогу среди чудовищных теней, которые искажали все очертания. Сумочки не было ни на туалетном столике, ни на камине, ни на полу возле умывальника и кровати. Поиски делались все отчаяннее. Под кроватью тоже нет... Нигде.

Я снова села и заставила себя посмотреть правде в глаза. На прогулку с Родериком я сумочку не брала. Оставила ее в комнате отдыха. Я представляла мысленно, как она стоит на полу у стула, а в ней лежит бесценная упаковка таблеток. Все это так удалено, будто находится на плоту посередине Красного моря, ибо ничто, - твердо сказала я себе, морщась от нового приступа боли, ничто не заставит меня в эту ночь выйти из комнаты. Если кто и должен совершить классическую глупость, прогуляться в полночь среди склонных к убийству джентльменов, которыми, вполне вероятно, заполнен отель, так это не я. С этой замечательно благоразумной мыслью я легла в постель, задула свечу и сосредоточилась на преодолении себя.

Через семнадцать минут я снова зажгла свечу, выбралась из постели и схватила халат. Всевозрастающие страдания привели меня к категорическому выводу. Какая его часть была основана на логике, а какая на отчаянии, сейчас можно понять намного точнее, чем тогда позволяло мое состояние, но все было очень просто и вполне удовлетворительно. Гезу Макре убил Джеймси Фарлейн. И, так как он не жил в отеле, я могла в полной безопасности пойти и взять таблетки.

- Полную безопасность, - сказала я себе очень твердо, засовывая ноги в тапочки и туго затягивая пояс на халате, - обеспечит то, что я буду двигаться очень быстро, очень тихо, и готова неистово закричать, если увижу или услышу хоть что-то подозрительное...

Не думая, как этот план логически сочетается с принятым решением, я схватила свечу, отперла дверь и отправилась в путь.

И немедленно я увидела, что это не классическая прогулка по дому, где убивают. Электричества в коридоре, конечно, не было, но тусклого света из западных окон вполне хватало, чтобы видеть, куда идешь. Пустота коридоров, защищенная закрытыми дверьми, молчаливо успокаивала. Закрывая рукой свечу, я тихо добралась до верхней площадки лестницы. Ступени уходили в тень, я на миг поколебалась, идти ли к окну, к тому самому, где я видела Марсию и Николаса. На этот раз их там не было, окно окаймляло бледную ночь. Очень ясно на фоне смутно освещенного неба виднелись очертания Блейвена. Луна исчезла.

Затем я услышала шепот. Должно быть, я слушала его подсознательно уже несколько минут. Когда наконец я осознала, что справа за дверью шепчутся двое, я немедленно поняла, что звук раздавался все время.

То, что еще кто-то не спит, конечно, должно было меня успокоить, а не волновать и пугать, но произошло, почему-то, второе. Конечно, неразумно предполагать, что никто, кроме меня, не имеет права страдать бессонницей. Если бы Каудрей-Симпсоны или Корриганы решили побеседовать в этот недобрый час, они бы наверняка приглушили голоса, чтобы не беспокоить спящих. Но шепот звучал странно беспокойно. Словно бы мягкое почти бездыханное журчание голосов в тишине производило впечатление отчаянной человеческой настойчивости, гнева, страсти или страха, которое передавалось мне через стены, заставляло волосы на руках вставать дыбом, будто из трещины в двери дул холодный сквозняк.

Я повернулась, чтобы уйти, и доска заскрипела.

Шепот прекратился внезапно, будто повернули выключатель. Тишина опустилась, как одеяло. Через секунду память о звуке показалась призрачной, а коридор наполнился миллионом нашептываний, уже совсем нереальных. Но чувство отчаяния все еще сохранялось. Тишина была словно затаенное дыхание, которое в любую минуту может вылиться в вопль.

Я быстро пошла обратно и наткнулась на пару туфель, выставленных в коридор, чтобы их утром почистили. Ковер там толстый, но слабый звук в такой тишине подобен грому. Из-за двери раздалось приглушенное восклицание, затем короткие отрывистые звуки, шипение, бессвязный вопрос. Более глубокий голос ответил что-то.

Только одна пара туфель - женские. Я поспешно нашла туфельку, которую задела ногой, и поставила возле пары. Ручной работы, изысканные и нелепые, с каблуками в четыре дюйма. Туфли Марсии Мэйлинг.

За дверью молчали. Я почти сбежала с лестницы, чуть не погасив движением пламени свечи, погрузилась в темное пространство холла, была сердита, мне было стыдно и плохо, словно меня застали за сомнительным поступком. Я пересекла холл и с силой распахнула стеклянную дверь комнаты отдыха. Видит Бог, это не мое дело, но тем не менее... В конце концов, она встретила Николаса только сегодня вечером. А какое место во всем этом занимает Фергус? Наверное, я неправильно поняла ее намек о Фергусе. И какое отношение это имеет к Гартли Корригану? Что-то ведь значило выражение его лица и, тем более, его жены.

И тут я поплатилась за скорость и глупость. Дверь за мной захлопнулась и задула свечу. От свечи тянулся только зловонный дым. Тени поднялись из углов тускло освещенной комнаты, я, запинаясь, пошла назад и ухватилась за дверь, уже почти готовая бежать в безопасное укрытие номера. Но в комнате отдыха никого не было, кроме этих теней. В зареве торфяного пламени я видела все достаточно отчетливо. Я бросила затравленный взгляд на холл за стеклянной дверью, затем пошла очень тихо туда, где должна лежать сумочка.

Марсия и Николас... Объединенные имена пронзили мое сознание. Самое странное, что Марсия не может не нравиться, хотя я, возможно, была бы другого мнения, если бы, как миссис Корриган, имела что терять. Должно быть - я тщательно осмотрела столик для кофе - нужно предполагать, что она ничего не может с собой поделать. Для подобных женщин существует длинное и гадкое прозвище, но, вспоминая ее яркую благородную красоту, я не могла найти чувства неприязни к ней. Она невозможна, непостоянна, но забавна, прекрасна и, думаю, добра. Возможно, она проявляла доброту так странно привлекала Николаса, догадавшись, что я пытаюсь его избежать. Хотя, может быть, я переоценивала бескорыстный компанейский дух мисс Мэйлинг.

Я криво усмехнулась, остановилась и начала искать возле стула свою бесценную сумочку. Пальцы ничего не нащупали. Я с волнением шарила по пустому полу, водила руки маленькими кругами, которые от неудачи становились все шире и настойчивее... И вдруг я увидела слабое мерцание металлической защелки сумки, но не на полу, а на уровне глаз. Кто-то поднял ее и поставил на книжную полку возле стула. Я быстро схватила ее, несколько журналов и пару книг, и понеслась обратно через комнату так, что юбка сзади развевалась.

Я открывала стеклянную дверь плечом, когда услышала, что очень тихо открывается входная дверь парадного. Я стояла, как столб, прижимая книги, сумку и потухшую свечу к внезапно начавшему глухо биться сердцу.

Кто-то тихо вошел. На плитах заскрипели ботинки с шипами, со слабым шумом пришелец пробирался среди как всегда наваленных принадлежностей для альпинизма и рыбалки. Я ждала. Родерик Грант говорил, что отель открыт всю ночь. Это так, именно так, и ничего более зловещего, чем поздний рыбак, ставящий свои снасти. И все.

И, тем не менее, я не собиралась пересекать холл и подниматься по лестнице у него на виду, кем бы он ни был. Поэтому я ждала, старалась успокоиться и отошла от стеклянной двери, вспомнив про свой белый халат.

Входная дверь снова открылась и закрылась так же тихо, как и прежде. Ботинки скрипнули раз, два по дорожке, посыпанной гравием. Я колебалась только миг, затем толкнула стеклянную дверь плечом и понеслась через холл к подъезду, вглядываясь вслед сквозь окно.

Долину окутал туман и наполнили смутные тени, но я его видела. Он сошел с гравия на траву и быстро удалялся большими шагами, склонив голову, по краю дороги к Стратхарду. Стройный и высокий мужчина. Один раз он остановился и оглянулся через плечо, но лицо его было не более чем расплывчатым пятном. Затем он исчез в тенях.

Я отвернулась от окна, пристально осматривая маленький подъезд. Глаза привыкли к полутьме. Стол с весами и белые эмалированные подносы для рыбы, на плетеных стульях - рюкзаки, бутсы, рыбацкие сети, на вешалках - бледные очертания альпинистских веревок. Пальто и макинтоши, шарфы и кепки, рыбацкие веревки и трости.

Сзади бесшумно открылась дверь, и из ночи тихо вошел мужчина.

В конце концов, я не вскрикнула. Возможно, потому, что не могла. Я просто уронила все с таким грохотом, что закачался отель, и застыла, глухая и парализованная, с открытым ртом.

Входная дверь с шумом захлопнулась. Он резко выкрикнул испуганное проклятие, со щелчком зажег электрический фонарь и всю меня осветил и ослепил. Он сказал: "Джанет... - а затем рассмеялся. - Боже мой, но вы напугали меня! Что же вы делаете здесь в это время?"

Я заморгала, он выключил свет. "Алистер?"

"Он самый. - Он сбросил с плеч рюкзак и начал снимать пальто. - Что это вы уронили? Оно загремело, как атомная бомба".

"Главным образом книги. Я не могла спать".

Он снова засмеялся и набросил пальто на стул. "Вся в белом, типичное привидение. Я положительно струсил. Готов был закричать".

"И я тоже. - Я нагнулась, чтобы поднять свои вещи. - Лучше пойду снова в постель".

Он поставил ногу на один из стульев. "Если бы вы задержались еще на минуту и подержали фонарь, Джанет, я бы развязал проклятые шнурки. Они мокрые".

Я взяла фонарь. "А разве идет дождь?"

"Временами".

"Полагаю, вы рыбачили?"

"Да. У Страс".

"Ну и повезло?"

"Очень. Я поймал трех хороших рыб, а Гарт одну, но красавицу. Полтора фунта".

"Гарт? А, Гартли Корриган..."

"М-м-м. Не качайте фонарь, девушка".

"Простите. Значит, мистер Корриган еще не вернулся?"

"Боже, да. Он вернулся часа два назад, но у меня клевало, и я остался. Конечно, совершенно противозаконно, но вы меня не выдавайте, хорошо?"

"Противозаконно? "

"Дорогая, ночь с субботы на воскресенье. Забыли? Мне следовало остановиться в полночь, как и Гарту". Он стянул второй ботинок и выпрямился.

"На подносе нет его рыбы", - сказала я.

"Что? - Взгляд Алистера последовал за лучом фонаря к столу. - Ни одной рыбы... Странно..."

"Алистер".

Он резко повернул голову на тон моего голоса. "Ну?"

Я сказала с ударением: "Кто-то заходил в этот подъезд пять минут назад, лениво недолго побродил, а затем снова вышел".

"Что? О... - Он засмеялся. - Не беспокойтесь так. Это, должно быть, Джеймси".

"Джеймси?"

"Джеймси Фарлейн. Он был с нами на рыбалке. Лучше ходит, чем я, к тому же торопился. Он живет неподалеку от Стрейтгарда".

"Понимаю". Я с трудом сглотнула.

"Вы думали, это вор? Джанет, здесь не стоит беспокоиться о таких городских ужасах. На островах никто не запирает дверей. Тут нет воров".

"Нет, - сказала я, поставила фонарь на стол и повернулась, чтобы уйти. - Только убийцы".

Я услышала, как он резко задержал дыхание. "Кто вам сказал?"

"Родерик Грант".

"Понимаю. Разволновались? "

"Естественно".

"Я бы не беспокоился. Чтобы здесь не произошло, вас это не может коснуться".

"Я о себе не беспокоилась".

"Тогда о ком? - осторожно спросил он.

Я ответила с раздражением: "О Гезе Макре, конечно. О девушке... И ее семье. За что ее постигла такая нелепая судьба? В этом есть что-то более чем странное. Не могу объяснить, как я это чувствую, но... это, в каком-то смысле, чрезвычайно мерзко".

Он заявил некстати: "Убийство никогда не бывает приятным".

"Но может быть понятным. А это не простое безнравственное убийство. Ее не просто ударили или задушили в приступе человеческой ярости. Ее умышленно умертвили, а потом... привели в порядок. Хладнокровно, расчетливо и... зло. Да, зло. Здесь, именно в местах, где, по вашему мнению, такое извращенное уродство не может существовать. Это преследует меня, Алистер".

Все время он говорил неубедительно. "Полиция все еще занимается этим убийством, а они не сдадутся, вы знаете".

"Кто, вы думаете, это сделал?"

"Джанет..."

"Должно быть, вы об этом думали. Кто? Джеймси?"

"Я... Послушайте, я бы не хотел говорить об этом".

"Вы имеете в виду, что, если кто-то из отеля..."

"Ну..."

"Думаете, что кто-то из отеля?"

"Не знаю. Я... не... знаю. Если это вас пугает, дорогая, почему не уехать в другое место?"

"Я остаюсь здесь. Хочу быть здесь, когда они вынюхают этого дьявола, кем бы он ни был. Кем... бы... он... ни был. - Он молчал. - Спокойной ночи, Алистер", - сказала я и пошла в свою комнату.

В конце концов, я не приняла таблетку. Моя смертельно страшная прогулка среди убийц, должно быть, послужила шоковой терапией, в которой нуждалась моя голова. Когда я вернулась в комнату, боль совсем прошла.

Оказалось, я взяла два экземпляра брошюры "Автомобиль" и две книги "Невеста Ламермура" и "Золотая ветвь" Фрезера.

"Невеста Ламермура" повергла меня в сон примерно через десять минут.

Глава седьмая

На следующее утро действительно шел дождь - мелкий, нудный и противный. Пастбище для овец в лощине возле отеля выглядело серым и жалким, и все кругом, кроме ближайших ориентиров, стало невидимым. Даже Сгар на Стри, как раз за рекой, потускнела в сером покрове.

Когда я спустилась, немного опоздав к завтраку, было очень тихо, но это была тишина воскресенья, а не плохого настроения от погоды. Алистер и Корриганы сидели над газетами в комнате отдыха. Миссис Каудрей-Симпсон и пожилая дама принялись за вязание. Однако были признаки, что невозможно полностью погасить интерес к жизни даже в сырое воскресенье на северо-западе Шотландии. Полковник Каудрей-Симпсон у конторки хозяина вел важную дискуссию о насекомых с мистером Персимоном и крупным сельским жителем в торжественно-черном. Марион Бредфорд и Роберта уставились из подъезда на мокрый пейзаж. А возле них согнулся Родерик Грант над рыболовной сетью, которую чинил куском веревки.

Он поднял глаза, увидел меня и улыбнулся. "Привет. Слишком неудачное воскресенье, не так ли? Не хотите провести приятный день на рыбалке в дождь?"

"Нет, благодарю. Полагаю, именно это вы, маньяки-рыбаки, называете идеальной погодой?"

"Она прекрасна. - Он подмигнул. - Хотя не профессионалу, возможно, покажется слишком мрачной. В такие дни обычно бывают прояснения. Мисс Саймз, в конце концов, может и удастся заняться скалолазанием".

"Вы так думаете?" - спросила нетерпеливо Роберта.

"Можно. Но... - Он бросил полуусталый взгляд на непреклонную спину Марион. - Будьте осторожны и не забирайтесь слишком высоко. Туман может опуститься так же быстро, как и рассеяться".

Он говорил тихо, но мисс Бредфорд услышала, обернулась и посмотрела ненавидящим взглядом. "Еще порция хороших советов?" Натянутый сверхвызывающий тон все ее слова превращал в оскорбления.

Роберта быстро сказала: "Это любезно со стороны мистера Гранта, что он беспокоится, Марион. Он знает, что я в этом ничего не понимаю".

Старшая учительница посмотрела так, словно собиралась произнести очередную гадость, но только сжала губы и отвернулась. Родерик улыбнулся Роберте и занялся рыболовным сачком. Затем в подъезд вошел с рюкзаком на спине Рональд Бигл.

"Да ведь это мистер Бигл, - сказала Роберта. - Вы действительно собираетесь на Сгар нан Джилен в такую погоду?"

"Думаю, прояснится. В любом случае пойду туда и, если прояснится примерно через час, как я думаю, буду готов". Он рассеянно помахал всем нам и вышел в дождь.

"Ну, - сказала я Роберте, - оба оракула произнесли пророчества, так что, надеюсь, вы начнете ваше восхождение".

"Вы тоже идете?"

"Дорогая, я еще не завтракала и, если не потороплюсь, сомневаюсь, достанется ли мне хоть что-то".

Когда я прошла половину зала по направлению к столовой, меня остановил голос майора Персимона от решетки. Я отправилась на зов. Высокий крестьянин нагнулся над подносом с пустой посудой и осторожно передвигал ее пальцами. Билл Персимон перегнулся через стойку. "Кажется, вы говорили, что хотите взять напрокат удочку, мисс... э... мисс Брук, и немного порыбачить?"

"Да, но я еще не совсем знаю, когда. Думаю, я, возможно, подожду день или два и сначала осмотрюсь".

"Конечно, как хотите, только... - Он посмотрел на крестьянина. - Если действительно хотите посмотреть на рыбалку, можно решить это заранее с мистером Даугалом Макре. Он был бы рад пойти с вами".

Большой мужчина поднял голову. Квадратное смуглое лицо, глубоко изрезанное морщинами, и малюсенькие голубые глаза выглядели так, будто обычно он пребывал в хорошем настроении. Сейчас они ничего не выражали. Он сказал удивительно мягким голосом островитянина: "Я был бы рад показать даме, как ловить рыбу".

"Очень мило с вашей стороны. Возможно... можно в среду?"

"Среда - свободный день. - Даугал Макре наклонил голову. - Да, действительно". Говоря, он удваивал все "с", но я уж не буду в письменном виде изображать его акцент.

"Большое спасибо".

"Куда вас записать?" - спросил майор.

Мистер Макре сказал: "Пожалуйста, к реке Камасунари, верхний район. Если мы и там не поймаем ни одной рыбы, то это будет уж совсем плохой день. - Он выпрямился и поднял хорошо почищенную внушительную шляпу с полями. - А сейчас я должен отправляться, а то опоздаю в церковь. Доброго вам дня, хозяйка. Доброго дня, мистер Персимон".

Он ушел в серое утро, а я смотрела вслед. Этот тривиальный разговор был моим первым знакомством с очаровательно простой вежливостью коренного островитянина, с естественным, но почти царственным умением держать себя. Тихий мужчина произвел на меня очень сильное впечатление. Даугал Макре. Отец Гезы... Я кивнула майору Персимону и пошла к запоздалому завтраку.

Я боялась (и полагаю, довольно глупо) очередной встречи с Марсией, поэтому обрадовалась, что ее нет в столовой. Прежде чем я налила первую чашку кофе, мимо окна проехала большая кремовая машина и затормозила перед входом. Почти немедленно Марсия, очаровательная и очень городская, в великолепном голубом наряде поспешно вышла из отеля. Красивый молодой человек в форме усадил ее на переднее сиденье и очень заботливо укрыл пледом. Машина тронулась.

Я выпила кофе и пожалела, что у меня нет утренней газеты. Тогда я могла бы притвориться, что не вижу Николаса, который, не считая Губерта Гея, был единственным, кто сидел в столовой. Но поднялся и подошел к моему столу не он, а Губерт Гей.

Его странные веселые шажки заставили меня вспомнить о резиновых мячах Марсии, а еще о самонадеянной малиновке. Круглый растянутый алый пуловер оживлял и без того веселый зеленый твидовый костюм. Лицо тоже круглое, с маленьким тонким ртом и бледными голубыми глазами, посаженными в массе разбегающихся морщин. Изящные руки, большое золотое кольцо с черным камнем. Он улыбнулся и сверкнул золотом зубов. "Мисс э-э-э Брук? Меня зовут Гей".

"Здравствуйте", - пробормотала я вежливо.

"Надеюсь, вы не возражаете, что я подошел поговорить, мисс Брук, но дело в том... - он задумался и посмотрел немного застенчиво, - дело в том, что я хочу попросить вас об одолжении".

"Конечно", - мне было очень интересно, что за этим последует.

"Видите ли, - продолжал он все с тем же застенчивым комическим выражением лица, - видите ли, я - Вольный".

"Вы что?" - спросила я пораженно.

"Вольный".

"Мне так и показалось, что вы это сказали. Но..."

"Это мой псевдоним. - Алый пуловер заметно округлился. - Я - писатель Вольный".

"А, понимаю! Писатель... Но как умно с вашей стороны, мистер Гей. Э-э-э, романы, не так ли?"

"Книги о путешествиях, мисс Брук. Я приношу красоту к каминам, это то, что кладут на коврики, вы знаете. К вам, к вашему креслу я приношу славу английского пейзажа. И шотландского. Вот почему я здесь".

"Понимаю. Собираете материал?"

"Совершаю прогулки. Я хожу на прогулки, а потом с помощью карт пишу о них. Затем я отмечаю их буквами А, Б или В в зависимости от трудности и помечаю одной, двумя или тремя звездочками в зависимости от того, насколько они значительны".

"Как... оригинально, - сказала я неубедительно, чувствуя, что Николасу все слышно. - Должно быть, на это уходит много времени".

"Это чрезвычайно легко, - сказал откровенно Губерт Гей. - То есть, если умеешь писать, как я. У меня всегда была в какой-то мере сноровка. И это хорошо окупается".

"Я посмотрю ваши книги", - пообещала я, и он поклонился.

"Пришлю вам одну, непременно. Последняя называлась "Прогулка в Сомерсете". Она бы вам понравилась. В действительности, это не книги, если правду говорить, а брошюры. Думаю, самая лучшая из всех -"Блуждание в Уэльсе''. Я вам ее тоже пришлю".

"Большое спасибо".

Затем я заметила у него в руке старый ''Татлер" и "Сельскую жизнь'! Он положил оба журнала на стол и прижал указательным пальцем. "Здесь я видел ваши фотографии. Это же вы, не так ли?"

"Да".

Он листал страницы "Сельской жизни", пока не нашел снимка. Это, конечно, оказалась я в твидовом костюме с парой красивых ирландских сеттеров, фотография Давида Гальена.

Гей посмотрел на меня, внезапно снова застеснявшись. "Я фотографирую для моих книг, - сказал он неуверенно. Я ждала, чувствуя себя довольно беспомощно. Николас встал и принялся лениво искать в карманах табак. Гей сказал поспешно: - Когда геологи фотографируют скалу, они ставят молоток, чтобы показать масштаб. А я думаю, что когда буду фотографировать Куиллин, я бы хотел... поставить даму, чтобы видно было, как высоки скалы и как они далеко. - Николас улыбался, я это скорее чувствовала, чем видела. Гей посмотрел на меня поверх великолепно скомпонованной рекламы и задумчиво заявил: - А вы фотогеничны, очень фотогеничны..."

Николас сказал небрежно: "Вы бы лучше узнали, какую цену она берет. Думаю, очень дорого".

Гей посмотрел на него, затем снова на меня с легким наивным смущением. "Мне... бы... не следовало?"

Он выглядел таким смущенным, так нетипично готовым отступить, что я забыла о собственном смущении и возможном апоплексическом ударе Гюго. Я с яростью посмотрела на Николаса: "Мистер Драри пошутил. Конечно, если хотите, можете меня сфотографировать, мистер Гей. Я бы хотела попасть в вашу книгу. Когда приступим?"

Он вспыхнул от удовольствия, и пунцовый пуловер восстановил первоначальную округлость. "Очень мило с вашей стороны, я уверен, действительно мило. Польщен, поистине польщен. Если прояснится, то как вы смотрите на то, чтобы сегодня днем, на Сгар на Стри на фоне Куиллина?"

"Прекрасно", - твердо сказала я.

"У Билла Персимона есть спаниель", - голос Николаса звучал очень нежно.

"Да? - по счастливому лицу Гея было видно, что он оценил эти слова очень поверхностно. - Возможно, это тоже хорошая мысль. Я пойду и спрошу его, можно ли одолжить спаниеля". Он весело удалился.

Николас глядел на меня, все еще с выражением сардонического веселья, которое я ненавидела. "А что скажет Гюго, когда увидит, что ты украшаешь "Болтание по Скаю", или как там он собирается назвать этот шедевр?"

"Не увидит, - ответила я резко и встала. - Единственные путешествия, которые интересуют Гюго - полеты "Эйр Франс" в Париж и обратно". Я направилась вслед за писателем, но Николас загородил путь к двери.

"Я хочу поговорить с тобой, Джианетта".

Я холодно рассматривала его. "Не думаю, что у нас много тем для разговора".

"И все же я хочу поговорить с тобой".

"О чем?"

"О нас".

Я подняла брови. "Никаких "нас" не существует, Николас. Помнишь? Мы больше не стоим вместе на одной доске. Существуешь отдельно ты и отдельно я, и ничто нас больше не соединяет. Даже фамилия".

Он сжал губы. "Я хорошо это знаю".

Я сказала, прежде чем осознала, что говорю: "Это ты был с Марсией Мэйлинг прошлой ночью?"

Его глаза замерцали и потухли. Он сказал: "Да". Я прошла мимо него.

Оракулы были правы. К одиннадцати часам дождь закончился, и облака быстро стали подниматься. Примерно через полчаса Марион Бредфорд и Роберта отправились по долине, а вскоре по дороге к Стратгарду прошел Николас.

К двенадцати пробилось солнце. Через минуту небо стало голубым и чистым. Туман на верхушках гор начал таять, как снег. Камыш и вереск сверкали множеством алмазов, а между их верхушками прогибалась нежная паутина, отягощенная бриллиантовыми ожерельями, достойными богинь.

Вскоре после ланча Гей, я и спаниель Персимона отправились сквозь небольшую березовую рощу к реке Камасунари. Старые березы, покрытые лишайником, шелестели на ветру, насыщая сияющий воздух каплями дождя. Постоянный солнечный душ заставлял нас наклоняться, выискивая дорогу в мокрых листьях черники, среди мха и обломков грибов, которые падали с деревьев.

Мы пересекли реку по камням и после крутого, но не трудного подъема через час или около того достигли гребня Сгар на Стри. Несмотря на полноту, Гей шел легко и оказался, к моему удивлению, занимательным спутником. Его образование и любовь к сельской местности были не так поверхностны, как показалось раньше. Он со знанием повествовал о птицах, оленях, горных лисах и растениях. Он продолжал болтать, когда выбрал кадр и навел на меня камеру и, хотя непрерывно извергал избитые фразы, чувствовалось, что его удовлетворение "восхитительными видами" глубоко и искренне. Его сходство с боевой маленькой малиновкой с каждой минутой становилось все удивительнее, но качество, которое Марсия называла "сорбо", оказалось следствием несдержанного веселья, восхитительного любопытства ко всему, а вовсе не самодовольства. На самом деле довольно привлекательный маленький мужчина.

Он меня сфотографировал трижды. С верхушки Сгар на Стри видна вся гряда Черного Куиллина. Угрожающая дуга охватывает пространство от Карсвена на юге до Сгар нан Джилен на севере с озером Коруиск - черной, как чернильница, чашей у подножия гор. Я позировала с аристократичным, но неразумным спаниелем на фоне гор, неба и озера по очереди, а Гей суетился возле аппарата и носился с одного места на другое, тихо вскрикивая от удовольствия. Когда он наконец закончил, мы закурили. Казалось, у него было что-то на уме, он судорожно затягивался, а потом сказал: "Мисс Брук, вы... Вы не возражаете, если я вам что-то скажу?"

"Конечно, нет. А что?"

"Вы здесь одна, не так ли?"

"Да".

Беспокойное лицо, серьезный взгляд. "Не выходите ни с кем вдвоем, мисс Брук. Здесь, сегодня, со мной все в порядке, конечно, но вы не могли этого знать. - Его смешной голос стал резким от горячности. - Не... выходите... больше ни с кем. Это опасно. - Какое-то время я ничего не отвечала. Со времени завтрака я фактически забыла об опасности, которая кружила в этих горах. - Вы не имеете ничего против того, что я так говорю?"

"Конечно, нет. Вы совершенно правы, обещаю быть осторожной". Ирония состояла в том, что он повторял предупреждение Родерика Гранта. Можно ли теперь исключить двоих из числа подозреваемых "господ из отеля" или эти предупреждения - какой-то тонкий вид двойной игры? Если ходить на прогулку со всеми по очереди, без сомнения, это выяснится довольно скоро. Я поежилась и потянула собаку за уши. "Это не очень приятная мысль".

Его лицо стало пунцовым. "Это ужасно! Я... прошу прощения... уверен. Но это единственное слово, которое я могу подобрать, мисс Брук. - Он повернулся со странным, почти яростным жестом. - Эта девушка, Геза Макре... Ей было только восемнадцать! - Я промолчала. - Это был ее день рождения. - В его смешном высоком голосе слышалась почти жестокость. - Восемнадцатый день рождения. - Он затянулся и заговорил спокойнее. - Я переживаю, мисс Брук. Видите ли, я знал ее".

"Вы ее знали? Хорошо?.."

"О Боже, нет. Только говорил с ней, как бы сказать. Я пару раз останавливался на ферме, когда ходил на прогулки, и она готовила чай. Хорошенькая девушка, веселая и немного самоуверенная, добрая и жизнерадостная. В ней не было ничего плохого. Ничего, чтобы могло спровоцировать... то, что с ней случилось".

"А она вам не намекала, с кем встречается?"

Конечно, это был глупый вопрос, так как полиция проверила все вокруг с дотошной тщательностью, но он ответил без нетерпения: "Нет, ни капельки".

Однако, его голос слегка изменился, и я взглянула на него. "Но вы что-то предполагаете?"

"Очень маленький намек, - осторожно ответил он. - Конечно, я сказал ей, что пишу книги, и она заинтересовалась. Люди всегда интересуются... Она сказала, что по фермам ходят люди, задают вопросы о местных обычаях и суевериях и тому подобном. Я спросил, есть ли у нее какие-то особые суеверия... Просто шутя. Она сказала, что, конечно, нет, она современная девушка. Затем я спросил, нет ли до сих пор какого волшебства на Островах, и... - он посмотрел бледными круглыми глазами на меня. - Она онемела, как рыба, и сразу же вытолкала меня из кухни".

"Волшебство? - спросила я. - Да ведь это нелепо".

Он кивнул. "Да ясно. Но знаете, я не могу не переживать из-за этого убийства. Видите ли, оно запланировано. Материал для костра кто-то принес постепенно, совершенно обдуманно. Там были вереск, торф, ветки березы и большой кусок дуба, едва обуглившийся, и много древесной губки, то есть пластинчатого гриба, чаги, который растет на березе. - Я вскрикнула, но он меня не слышал. - Он приготовился и заманил туда девушку. Подумайте только минутку, если простите, что я снова поднимаю этот вопрос... Костер, туфли и все вещи аккуратно сложены, все опрятное, и девушка лежит с перерезанным горлом, со скрещенными руками, а на лице пепел... Ну, это похоже на... жертвоприношение!"

Он произнес последнее слово и вздрогнул. Я изумленно глядела на него, а в спине у меня покалывало. "Но это безумие!"

Бледные, беспокойные глаза. "Именно безумие, а? Кто бы это ни сделал, он сумасшедший. А выглядит и действует нормально, как и мы с вами... кроме некоторых моментов. - Он поднялся на ноги и серьезно рассматривал меня. Поэтому, будь я на вашем месте, я бы не ходил на прогулку ни с кем".

"Не буду, - ответила я с жаром. - В конце концов, я начинаю думать, что уеду в Лондон".

"Это было бы неплохо", - сказал он, взял свой аппарат и повернулся ко мне, чтобы следовать в долину.

Глава восьмая

Я все еще размышляла, не будет ли, в конце концов, самым разумным покинуть отель, но одно событие заставило меня на время остаться. В первый раз напряжение проявилось в комнате отдыха после обеда. Алистер нес чашки с кофе, остановился посередине комнаты и спросил с легким удивлением: "Разве альпинистки еще не вернулись?"

"Их не было за обедом", - сказала Альма Корриган.

Полковник Каудрей-Симпсон поддержал разговор: "Боже мой, действительно не было. Надеюсь, ничего плохого не случилось".

"Эта глупая женщина... - мягко продолжила его супруга. - Не следовало подниматься на гору в такой день".

Алистер сказал успокаивающе: "Я бы не беспокоился. Возможно, они прошли немного дальше, чем хотели, и, в конце концов, еще светло".

Николас поднял глаза от письма, которое писал: "Когда они ушли, погода прояснялась, и на Блейвене днем не было тумана. Все будет в порядке".

"Только бы, - продекламировала Марсия, - только бы эта ужасная женщина не сделала ничего глупого... Представьте себе! Бедное дитя Роберта..."

Родерик сказал спокойно: "Мисс Бредфорд опытная альпинистка и не стала бы рисковать с начинающей. А Драри прав насчет погоды. В конце концов, Бигл отправился на Сгар нан Джилен, а он не пошел бы, будь что-то не так".

"Он тоже не вернулся", - уточнил Гей. Наступило короткое молчание. Я почувствовала, что нарастают беспокойство и тревога.

"И он тоже, - повторила Альма довольно глупо. - Ну, предполагаю..."

"Где ваш муж?" - спросила миссис Каудрей-Симпсон.

Вопрос прозвучал внезапно, но в нем не было ничего такого, от чего бы стоило так сильно краснеть. "Он... Он на прогулке".

Альма так явно смутилась, что все растерялись, не зная причины. Алистер быстро сообщил: "Мы после ланча прошлись к горному кряжу полюбоваться озером Лох Слапин. Я привел миссис Корриган, а Гарт отправился дальше".

"О, вы шли по этой дороге? Видели женщин на Блейвене?" - спросил полковник.

"Ничего подобного. Кого-то видели... полагаю, мистера Драри, но больше ни одной живой души".

"Я не был на Блейвене, - сказал Николас, - поэтому тоже их не видел".

Грант поставил чашку. "Сейчас только половина девятого, и я лично не думаю, что пора начинать беспокоиться, но им определенно следовало уже вернуться. Поговорю с Биллом. Возможно, они предупредили, что задержатся". Он быстро вышел в холл, наклонился над конторкой и горячо заговорил с майором Персимоном.

"Разумный парень, - сказал полковник. - Нечего волноваться из-за пустяков".

Но Марсию не так легко остановить. "Это очень страшно, правда? Что, интересно, с ними случилось?"

"На Куиллине возможно многое, - сказала резко Альма, - и уже слишком много произошло за последнее время".

"То происшествие? - сказал Алистер. - Оно вряд ли связано..."

"Я говорю не об убийстве, - продолжала грубо Альма. Марсия онемела от изумления. - О несчастных случаях в горах. - Она посмотрела вокруг, ее прекрасные глаза были серьезны и немного напуганы. - Знаете, сколько людей убил Куиллин только в этом году?" - Ударение на слово "только" придало предложению странный мрачный оттенок.

Марсия оглянулась через плечо туда, где огромные холмы вздымались к еще более огромным вечерним облакам. "Мно... го?" Ее голос звучал с оттенком благоговейного страха.

"Четверых, - ответила Альма и добавила, почти рассеянно, - пока..."

По моей спине побежали мурашки, и я была благодарна полковнику за быстрое вмешательство. "Ну, - произнес он авторитетно, - если люди бродят в горах с туманным представлением о технике безопасности, можно ожидать несчастных случаев. Почти всегда они происходят по незнанию или неосторожности, а оба эти качества не свойственны Биллу и мисс Бредфорд. Мы беспричинно суетимся, лучше прекратить обсуждать это и пугать себя". Он заговорил с Алистером о спорте, через несколько минут напряжение, казалось, спало, и начался общий разговор.

Я повернулась к Марсии. "Куда сегодня ездили?"

"В Потри, дорогая. - Ее лицо зажглось теплым мальчишеским очарованием. - По самым ужасным дорогам с бедным дорогим Фергусом. И он всю дорогу ворчал, как кот, потому что помыл машину".

"Я думала, что из Бродфорда ведет хорошая дорога".

"О да! Но она извивается с множеством ужасных поворотов и крутых обрывов и тому подобное..."

"Но Марсия, пейзаж..."

Тема пейзажа была отброшена взмахом сигареты. "Конечно, божественный, только шел дождь. И потом, Портри в воскресенье - это полный конец. Но я там в пятницу приобрела великолепный твидовый костюм. Вечером покажу. Бледно-пурпурный и восхитительный".

В комнату вернулся Грант, разговор стих, все глаза обратились на него. "Билл говорит, что совершенно нет причин беспокоиться, - успокаивающе сказал он, но в его взгляде на небо виднелась тревога. Кто-то включил радио, и полковник придвинулся к нему поближе. - Ждут новостей с Эвереста, улыбнулся Грант. - Это восхождение и отсутствие рыбы в реках занимают в голове полковника основное место".

"Он симпатичный, - сказала я. - Будет очень грустно, если он разочаруется, но знаете, я к Эвересту испытываю необычное чувство... Думаю, мне было бы неприятно узнать, что на него взобрались".

"Неприятно? - Он с интересом посмотрел на меня. - Почему же?"

Я засмеялась. "Ну, может, это сильно сказано. Но я всегда думала о нем, как о последнем не оскверненном месте, которое не загадил самонадеянный человек, об удаленном, белом и недоступном. Незапятнанное место, именно это я имею в виду. Очень жаль увидеть следы человека на снегу".

"Не знал, что ты поэт, Джианетта", - раздался насмешливый голос Николаса. Он прошел к окну и встал как раз за моим стулом.

Я почувствовала, что краснею, а Родерик выглядел слегка раздраженным. "Почему вы должны это знать? Вы разве знакомы с мисс Брук?" - отрывисто спросил он.

Николас осматривал его какое-то время. "Почему вы должны это звать? неприятным тоном передразнил он его и повернулся к окну. - А вот, если не ошибаюсь, наш друг Бигл".

"Один?" - спросила миссис Каудрей-Симпсон.

"Да... Это странно".

"Что странно?" - спросил Алистер, присоединяясь к нему.

"Он идет по лощине от озера. Я думал, что он поднимался на Сгар нан Джилен. Неужели не легче спуститься на западе и перейти по камням?"

"Не выдумывайте, - сказал Алистер. - Конечно, там короче, но идти тяжелее, а со стороны Грейтхич с Блейвена есть дорожка".

Родерик сказал: "Возможно, он видел женщин, если шел по долине. Еще достаточно светло, чтобы разглядеть все на южном хребте".

Но Бигл отрицал, что видел кого-либо. Его обеспокоенный взгляд возродил наши опасения. Он пошел переодеться и пообедать, а мы полчаса старались не слишком часто глядеть в окно. А тревога возрастала.

К половине десятого совсем стемнело. Небо затянули большие синие дождевые облака, не пропуская последних проблесков света, которые пытались пробиться с запада. Клочки влажного тумана неслись под облаками, пальцы порывистого ветра царапали окна, бросая капли дождя судорожными пригоршнями на стекло. Думаю, к этому времени все убедились, что с женщинами что-то случилось. Мы почувствовали почти облегчение, когда ровно в девять тридцать в комнату вошел хозяин отеля и без предисловия сказал: "Думаю, лучше отправиться их искать. Мистер Корриган только что пришел с Даугалом и говорит, что в долине их нет и в помине".

Мужчины встали. "Вы уверены, что они пошли на Блейвен?"

Персимон ответил: "Конечно... Они..."

"Возможно, они передумали", - сказал Николас.

Мне показалось, что Билл посмотрел на него странно. Он медленно сказал: "Все-таки они пошли на Блейвен. Их там видели".

"Видели? - спросил Родерик. - Когда? Приблизительно где?"

"У Спутан Дгу", - сухо ответил Билл.

Рональд Бигл вышел вперед. "У... Но, мой Бог, это же не место для начинающих! Черный Желоб! Это же дьявольски сложный подъем! Персимон, вы уверены?"

Мы все уставились на хозяина отеля, а наши воображаемые страхи постепенно обретали реальность. "Кто их видел?" - быстро спросил Николас.

Билл снова посмотрел на него. "Даугал Макре. Они пробирались к промоине - к Черному Желобу - примерно в четыре. Все трое".

У меня вдруг пересохло в горле. Я повторила сухим голосом: "Все трое?"

Он кивнул и окинул взглядом лица, на которых пробуждался уже другой страх. "Даугал сказал, что их было трое. И... все остальные вернулись. Странно, не так ли?"

"Возможно, у них был гид?" - спросил Николас.

"Они отправились без проводника", - сказал Родерик.

Билл широко распахнул дверь. "Обсудим это, когда найдем их и приведем домой. Дамам лучше не выходить. Мужчины будут готовы через пять минут? Тогда приходите на кухню, жена приготовит кофе и бутерброды".

Я встала. "Можно помочь?"

"Очень мило с вашей стороны, мадам. Она будет рада".

Когда все ушли в непроглядную темень, я медленно вернулась в комнату отдыха, обдумывая рассказ Гезиного отца. Три альпиниста? Три? Конечно, не может быть никакой связи, но я обнаружила вдруг, что хочу знать, как выглядит Джеймси Фарлейн.

Альма легла спать, а миссис Каудрей-Симпсон была наверху со свекровью. Снова мы с Марсией оказались вдвоем. Занавески пытались спрятать от нас бурю, но дождь яростно бил в окна, а ветер зло завывал. За судорожными порывами неистовства постоянно гудело море. Марсия, дрожа, протянула ноги к огню. Ее глаза были большими и испуганными. "Разве это не ужасно?" - сказала она, и сквозь нетерпеливую нелепую фразу я услышала напряжение, будто комом застрявшее в ее горле.

"Боюсь, что-то случилось, очень похоже, - сказала я. - Послушайте, я принесла нам выпить".

"О, вы ангел. - Она взяла рюмку и отпила большой глоток. - Боже, как мне это нужно! - Она наклонилась вперед. Глаза казались больше, чем когда-либо. - Джанет, вы верите, что эта гора заколдована и проклята?"

Я рассмеялась, но, вероятно, не очень убедительно. "Нет, конечно, нет. Они просто совершали восхождение в слишком трудном месте и застряли. Это бывает. Они благополучно вернутся".

"Но... другой альпинист?"

"Кто бы он ни был, - твердо сказала я, - это, конечно, было не привидение".

Она вздохнула. "Ну, чем быстрее их найдут, тем быстрее мы ляжем спать. Дай Бог, чтобы с малышкой Робертой ничего не произошло. Она довольно приятная, почему-то трогательная. Хотела бы я знать..."

"А я находила трогательной другую", - сказала я, и поняла, пораженная, что говорю в прошедшем времени.

Но Марсия не заметила. "Эта ужасная Бредфорд? Но, дорогая, она невыносима. Не то, что я поэтому желаю ей плохого, но, право..."

"Только очень несчастная женщина может так себя вести. Наверняка она знает, что вынуждает всех не любить себя, и все же изнутри какой-то дьявол толкает ее постоянно противоречить каждому встречному".

"Крушение надежд. И какое. Влюбилась в Родерика Гранта".

Я звонко поставила стакан и заговорила почти сердито: "Марсия! Это нелепо!"

Она хихикнула, игривая, как котенок. "Нет? Разве вы не видели, как она на него смотрит?"

"Не говорите чепухи. Она отвратительно грубила ему вчера вечером и сегодня утром. Я слышала".

"Угу, - сказала Марсия с насмешкой. - Все-таки понаблюдайте, как она на него смотрит. Это так же заметно, как и то, что он при этом отводит глаза, опускает нос очаровательно благовоспитанным образом, как он это умеет, а затем хватается за первую возможность пригласить вас на прогулку! На вашем месте, дорогая, я бы держалась от нее подальше".

"Чепуха, - сказала я снова, чувствуя себя очень неудобно, и встала. Думаю, я лягу".

Марсия приняла менее изысканную позу и опустила бокал. "Тоже пойду. Конечно, не собираюсь сидеть здесь одна. Думаю, мы услышим их возвращение и тогда узнаем, что случилось. - На лестнице она взяла меня под руку и улыбнулась. - Я вас вывожу из равновесия?"

"Конечно, нет. С какой стати?"

"Милая, потому что говорю такие вещи, которых не должна говорить. И это напоминает мне... Боюсь, я выдала вас сегодня. Я не хотела".

"Выдали меня? Что вы имеете в виду?"

"Проболталась Родерику, что вы с Никки разведены. Не помню, как это получилось. Когда вы пошли на кухню, тут был такой базар-вокзал... Я сожалею, искренне сожалею".

"Все в порядке". Никки - ничего себе она его называет. Даже через три "к" - Ник-к-ки.

"Надеюсь, это неважно", - сказала Марсия.

Я засмеялась. "Почему важно? Не думаю, чтобы он сказал кому-то еще".

"О, ну... - Мы достигли верхней площадки лестницы. - Тогда все в порядке. Пойдем смотреть мой костюм перед сном".

Я проследовала за ней по коридору. Окно изображало из себя серый, взволнованно бурлящий прямоугольник, в котором мелькали наши искаженные и бледные отражения. Марсия широко раскрыла дверь и вошла, нащупывая выключатель. "Только сек... Я посмотрю". Зажегся свет.

Я услышала, что она задыхается. Она застыла спиной ко мне, сжимая горло, и вдруг завизжала высоким раздирающим душу голосом. На секунду меня парализовало, тело оледенело, я не могла двигаться и перестала дышать. Марсия завизжала снова, повернулась ко мне лицом. Одна рука прижата к горлу, вторая распростерта в жесте ужаса. И тут я зашевелилась. Бросилась, схватила ее руку и сказала: "Марсия, ради Бога, что случилось?"

Она неровно дышала, урывками: "Убийца... О Боже, убийца..."

"Марсия, здесь никого нет".

Она сильно дрожала. Схватила мою руку и сильно сжала. Показала на кровать. Ее губы так сильно тряслись, что она не могла говорить. Я почувствовала, что покрываюсь гусиной кожей.

На покрывале лежала легкомысленная куколка в юбочке с оборками. Таких кукол марсии всего мира любят усаживать на диваны и кушетки среди атласных подушек. Я видела их множество - с льняными волосами, голубоглазых, одетых в розовое, белое и золотистое.

Но эта отличалась ото всех.

Она лежала на спине с вытянутыми ногами и скрещенными на груди руками. По ней был разбросан пепел из пепельницы, и огромная глубокая красная рана зияла на ее шее, горло ее было перерезано от уха до уха.

Глава девятая

В ту ночь не нашли следов ни Марион, ни Роберты.

Ночь была черной и дикой. После бесполезных и выматывающих криков и карабканья по скалам в ревущей темноте искатели притащились очень рано утром перекусить и немного поспать, прежде чем отправиться, измученным и утомленным, на дальнейшие поиски. Билл Персимон вызвал по телефону местную поисковую команду.

На следующее утро, примерно в девять, около двадцати сильных мужчин заполнили зону бедствия. На этот раз я присоединилась к ним. Я не способна взбираться на горы, но помогала обследовать огромную каменистую осыпь и заросли грубого вереска, которые окаймляли Черный Желоб.

Со смутным удивлением я вспомнила, что это - канун дня Коронации. Утро выдалось серым и страшным. Ветер с невероятной силой свистел между глыбами камней и склонами гор. Приступами проливались колючие и обильные ливни. Все укутались до глаз и, опустив головы, пробирались вверх по бурлящей долине навстречу злому нападающему дождю.

Под укрытием скалы, где два дня назад я беседовала с Родериком, стало намного легче. Но когда мы с трудом достигли вершины, ветер встретил нас с новой силой. Иглы дождевых капель вонзались в лицо, я повернулась спиной, чтобы передохнуть хоть минуту. Порывы бури проносились мимо, срывая пальто, и продолжали путь по долине до самого моря.

За очень далеким, маленьким и одиноким отелем узкий залив белел под сильным ветром. От подъезда медленно отъехала большая кремовая машина с черным откидным верхом и поползла по окатываемой бурей проселочной дороге к Стратгарду.

"Машина Марсии Мэйлинг", - сказала рядом очень деловая Альма Корриган в водонепроницаемой куртке, алом шарфе и огромных великолепных бутсах на шипах. Теперь, когда от ветра у нее зарумянились щеки и засверкали прекрасные глаза, она выглядела явно привлекательной. Мы повернули, чтобы идти дальше по гребню, и она добавила с оттенком презрения: "Полагаю, было бы слишком наивно ждать, что она пойдет с нами, но ей не следовало брать с собой шофера. Каждый мужчина, которого можно заполучить..."

"Она уезжает", - перебила я.

Альма замедлила шаги. "Уезжает. То есть уезжает домой?"

"Да. Возвращается в Лондон. Она решила вчера вечером".

"Но она собиралась остаться здесь на неделю. Полагаю, эта история плюс к тому, что было раньше..."

"Очень может быть", - ответила я неопределенно. Конечно, я не собиралась рассказывать кому бы то ни было о причине внезапного отъезда Марсии. Ее знали миссис Персимон и миссис Каудрей-Симпсон, но если истерика Марсии не разбудила Альму, тем лучше. Да я и сама хотела покинуть Скай как можно скорее. Но меня не спугнули, как Марсию, и я чувствовала, что едва ли имею право уехать, не узнав, что случилось с учительницами.

"Ну, - сказала миссис Корриган с не совсем понятным чувством. - Не буду притворяться убитой горем по поводу ее отъезда. Она пробыла здесь только пять дней, а... - она внезапно замолчала и бросила на меня долгий взгляд из-под длинных ресниц. - Будь вы замужем, вы бы поняли мои чувства".

"Несомненно, - мягко среагировала я. - Она не могла ничего поделать, знаете... Она испорченное, но прекрасное создание".

"Вы милосерднее меня, - сказала жестоко Альма. - Но и потерять можете намного меньше".

Я не притворялась, что не понимаю. "Ей нужно восхищение мужчин. Все время, независимо от того, что кому-то больно. Я... Простите, на вашем месте я бы не обращала внимания. Вы не можете сделать вид, что ничего не произошло?"

Она с трудом засмеялась. "Сразу видно, что вы ничего не смыслите в обращении с мужчинами".

На миг я онемела и с раздражением размышляла, почему замужние женщины часто принимают такой странный тон. Будто от всего, что им приходится переносить, они получают какое-то удовлетворение высшего порядка. Затем я сказала себе, что, возможно, она права. В конце концов, я полностью потерпела неудачу с мужчиной, за которого вышла замуж, поэтому кто я такая, чтобы давать советы? Все равно они никому не нужны, большинство людей ищут только подтверждения собственным устоявшимся мнениям.

Мы проходили мимо костра в честь Коронации, и я переменила тему. "Думаю, вряд ли теперь его зажгут. Имею в виду, что вряд ли празднования уместны, если что-то случилось с девушками".

Она мрачно сказала: "Все равно ветки мокрые. - А потом вернулась к излюбленной теме, как белка, которая угрюмо лезет крутить привычное колесо. - Но как Гарт мог так себя вести? Следовал за ней, как бездомная собака, превращал меня в дуру с тех пор, как она приехала. О, вы не все видели... Вчера она переключилась на Драри, но в действительности... Я имею в виду, вы, должно быть, заметили. Хорошо говорить, что она не может иначе, а как насчет Гарта? Почему нужно спускать такое ему? У меня чертовски большое желание..."

Я резко спросила: "Вы хотите удержать мужа или нет?"

"Я... Конечно, хочу! Что за глупый вопрос!"

"Тогда оставьте его в покое. Разве вы не знаете, что в браке нет места для гордости? Приходится выбирать. Не сможете вести себя тихо, потеряете мужа. Если же хотите именно его, проглотите гордость и заткнитесь. Это залечится. Все залечивается. Только нужно время и спокойствие. - Она открыла рот, возможно, чтобы поинтересоваться, что я вообще об этом знаю. - Мы отстаем, - сказала я почти резко. - Давайте поспешим". Я отделилась от нее и пошла вперед по уходящей круто вверх дорожке.

Мы уже забрались высоко. Когда мы начали пробираться по оленьим тропинкам по западной стороне самого Блейвена, порывы ветра стали реже и мягче, а у первых каменистых склонов дождь прекратился, причем настолько внезапно, словно завернули кран.

Группа растянулась, цепочкой поднималась по склону. Большинство мужчин несли рюкзаки, несколько человек тащили свернутую кольцами веревку. Продвигаться стало труднее. Тропы становились уже и круче, превратились во впадины шириной в ступню, не более, в вереске, доходившем до колен. И они были ненадежны из-за дождя. Временами приходилось огибать обнаженные скалы. Мы цеплялись за корни и пучки вереска, а ноги скользили и буксовали на узкой полосе грязи.

Над нами огромные утесы южной гряды сверкали черным цветом и круто вздымались из обрывистой каменистой осыпи, словно потрескавшаяся спина морского чудовища из волн. Осыпь устрашала. От подножия отвесных скал на сотни футов рассыпаны камни, скользкие, заросшие и ненадежные из-за скрытых ям и неустойчивых обломков. Казалось, неверный шаг может снести половину горы смертельной лавиной.

Даугал Макре видел альпинистов на полпути вверх по западному склону Блейвена. Гребень горы вздымается над осыпью огромным крутым хребтом зубчатых остроконечных вершин. Больше двух тысяч футов мрачной и голой горной породы подпирают небо, ловят гонимые ветром облака. Я остановилась и посмотрела вверх. Струи разорванного ветром тумана проносились и разбивались об ужасную твердыню. Облака казались клубами дыма. Над штормом, за разгулом несущихся серых туч неясно вырисовывались черные дьявольские вершины, которые раскалывали небо и завивали водоворотами ветры. Блейвен нес свои шторма, как знамя.

С высокой черной долины среди вершин сбегает тоненькая струйка воды. На ужасной и удаленной серой плоской скале едва видно тонкую белую линию, не более. Она кажется неподвижной, только иногда ветер подхватывает ее и заставляет колыхаться, как осеннюю паутину. Эта медленно падающая, почти призрачная линия врезалась столетие за столетием в живую скалу и прорезала глубокую темную трещину ущелья Спутан Дгу - Черный Желоб. Сквозь нее она скользит и мчится и снова скользит, то невидимая, то очень хорошо заметная, но все время увеличивается, становится все громче. Она набирает силы до самой осыпи и шумно исчезает в ущелье, расколовшем основание горы.

И как она вырывается на свободу! В ста футах от основания скалы она извергается, как из водосточной трубы. Узкая струя ревущей воды с шумом несется вниз и преодолевает последние сто футов белой изгибающейся петлей. И затем она исчезает в шумных глубинах ущелья, прогрызшего осыпь.

К краю этого ущелья медленно пробивалась поисковая группа. Временами кто-то кричал, но единственным ответом было карканье потревоженного ворона, который взлетал с утеса, громко вопя среди передразнивающего эха.

С помощью рук я пробиралась среди мокрых скал. Ботинки скользили по вязким пучкам травы и буйным зарослям. Воздух вырывался из груди со свистом, мокрое лицо горело от напряжения, несмотря на удары холодного влажного ветра. Мужчины неуклонно продвигались вперед с удивительной скоростью. Я задыхалась и карабкалась следом, изредка поднимала глаза на угрожающие черные отвесные скалы, которые вздымались неумолимо и беспощадно. Внизу слева, на дне ущелья, вода журчала, ревела и кружилась водоворотами в дьявольских выбоинах. Настоящая демоническая расщелина, черная трещина глубиной в семьдесят футов, распоровшая склон. С кривых черных стен на фантасмагорическое скопление валунов и бурлящей воды падали камни.

В первый раз я осознала, что где-то среди диких безжалостных скал и сумбурно волнующейся воды лежат две мертвые молодые женщины. Или, в лучшем случае, живые и покалеченные, и не имеющие сил дать о себе знать. Я обнаружила, что повторяю, задыхаясь, упрямым шепотом: "Роберта, Роберта..."

Прямо надо мной был Алистер. Он обернулся, быстро успокаивающе улыбнулся и протянул большую руку, чтобы помочь устоять на склоне. "Не подходите слишком близко к краю, Джанет... Вот так лучше. Если Даугал прав, мы скоро найдем их. Знаете, эти парни из поисковой группы знают здесь каждый дюйм".

"Но... Алистер! - Напряжение не давало говорить в полную силу. - Они не могут быть живы до сих пор. Они, должно быть..."

"Если они серьезно не пострадали от падения и заползли в укрытие, они могли выжить. Ночью было не холодно".

"Вы верите, что их было трое?"

"Даугал Макре не склонен к полетам фантазии".

"Отсутствует кто-нибудь из местных?"

"Сказали, нет".

'Тогда, если их действительно было трое, третий - кто-то из отеля. И тоже никто не отсутствует".

'Точно так", - ответил Алистер озабоченно и неуверенно.

"И раз никто не сообщил о несчастном случае, значит..."

'Точно так, - повторил Алистер. Он передохнул и взял меня за руку. Затем другой рукой он указал наверх и немного направо. - Вот там вчера ночью горел костер", - сказал он, отпустил мою руку и снова занялся подъемом.

Убийство? Снова? Кто, ради Бога, может убить Марион и Роберту? Нелепо. А зачем убивать Гезу Макре, и так страшно? Вообще, между двумя происшествиями нет ничего общего. Исчезновение двух альпинисток, может, нехорошо говорить, что обычно, во всяком случае не связано с фантастическим, почти ритуальным духом другой смерти. Или?.. Когда мы найдем тела... Я отбросила мокрые волосы со лба нетвердой рукой и посмотрела вверх.

Мужчины собрались на краю ущелья, там, где водопад прыгал на последние сто футов с отвесной скалы. Кто-то показывал вниз. Раскручивались веревки. Я протащилась на уступ, постояла и медленно пошла вперед, чтобы присоединиться к ним.

Очень страшно. Никакая сила в мире не заставила бы меня заглянуть за край скалы и посмотреть в невидящие глаза Роберты, увидеть ее перерезанное горло, как у одетой в шелк куклы Марсии, алую кровь, размываемую дождем в розовую лужу среди бурной растительности.

Но оказалось, что нет никаких признаков учительниц, хотя беспокойные глаза пристально рассматривали глубину черного ущелья. Даугал указал место, где видел альпинистов. Не на скале. Они пробирались под углом, который наводил на мысль, что они собираются либо взобраться на стену Желоба, либо пройти над водопадом сверху.

Приблизился Родерик Грант и вытащил из внутреннего кармана сплющенную пачку сигарет. Мы закурили. Это было нелегко из-за ветра. "Что они будут делать?" - с волнением спросила я.

"Если Даугал прав, и они собирались пересечь Желоб, то прежде всего следует повторить то же самое. Над ущельем, возможно, остались следы или, может, альпинисты смогут заглянуть под водопад".

"Вы вчера ночью добрались сюда?"

"Да, но в темноте бесполезно. Все, что мы могли делать, это кричать".

Я взглянула вниз, где бурлила белая вода. Скалы сверкали. Ветер качал пучки папоротника и вереска и свистел, как в штольне. С каждым порывом водопад менял направление и стихал у скалы. Жуткое эхо. Я задрожала, а затем посмотрела вверх на мрачный наклон над нами. "Это очень плохое место для подъема?"

Он мрачно ответил: "Очень опасное для любого, а для начинающего это... ну, абсолютное безумие".

"А мужчины смогут спуститься в ущелье, если они... если им придется?"

"Конечно. Бигл говорит, что спустится, и Родри МакДауэл собирается. Он местный и очень хороший альпинист".

Я снова взглянула в отдающие эхом глубины. "Разве ущелье не идет дальше горы? Я имею в виду, они не могут пройти снизу по дну?"

"Так быстрее. Чтобы добраться снизу, потребуются часы. Видите, поток идет петлями и прыжками, временами от семи до двадцати футов. Намного проще спуститься здесь".

У подножия отвесной скалы началась работа. Трое мужчин, среди которых был Бигл, связались веревками и приготовились перейти через Черный Желоб. Остальные небольшими группами разбрелись среди мелких расселин и трещин. "Что будем делать?" - спросила я.

"Я бы на вашем месте остался здесь. Если они действительно найдут раненых, вы сможете помочь. - Он ободряюще улыбнулся. - Шансы не так плохи, как кажется, Джанет. Очень скоро они благополучно вернутся в отель".

Он ушел, а я осталась с Альмой и небольшой группой мужчин наблюдать за штурмом ущелья.

Глава десятая

Я не притворяюсь, что много знаю об искусстве восхождения на скалы. Но трое мужчин, пересекающих Спутан Дгу, были знатоками своего дела. Они двигались по скале так легко и плавно, что трудно верилось в описанные Родериком опасности.

Я наблюдала и нервно курила, а трое неуклонно двигались вперед, поворот за поворотом, по мокрой отвесной скале. Они решили пройти под крутым углом вверх, где желоб, по которому текла вода, пересекала трещина. Даже мне, при всей невежественности, ясно, что мокрая скала и порывистый ветер очень увеличивают риск, но казалось, что это не влияет на спасателей. Первым в связке шел Рональд Бигл. Он направлял подъем с уравновешенной точностью, которую было приятно наблюдать. Два других, Родри МакДауэл и парень по имени Айен, были членами местной спасательной команды. Все поднимались очень медленно, все время останавливались. Наверное, в это время они искали следы девушек, но не показывали, что что-то нашли, а продолжали неторопливо двигаться наискось над глубоким ущельем.

За моей спиной Даугал сказал: "Красиво идет".

Бигл прошел половину вертикальной сверкающей и на вид монолитной скалы над ущельем, ритмично и легко пробирался к площадке примерно пятнадцатью футами выше. "Он великолепен. Ничего не понимаю в альпинизме, но это мне кажется необыкновенным искусством".

"Это отвратительное место, - сказал Даугал. - А то, на котором находится мистер Бигл - самое страшное".

"Похоже".

"Он сейчас строго над ущельем. Добрался. Закрепляет веревку".

Бигл прикрепился петлей к выступу, повернулся и что-то крикнул мужчинам внизу. Я не расслышала, но он, должно быть, велел подождать, ибо ни один не двинулся с места. Бигл повернулся спиной к скале и, согнувшись, при поддержке закрепленной веревки заглянул в ущелье. Я невольно крикнула: "Но их не может там быть, мистер Макре! Это невозможно!"

Он мрачно посмотрел поверх трубки. "Если они упали с той скалы, то должны быть именно там".

"Я именно это имею в виду. - Я нащупала холодными пальцами новую сигарету. - Они никогда не пересекали этой скалы. Эта девочка, Роберта, никогда бы не взялась за такой подъем. Она прежде вообще не лазила по горам".

Он сдвинул брови: "Правда?"

"Сама говорила. А мисс Бредфорд, очевидно, была хорошей альпинисткой. Она бы никогда не разрешила Роберте идти этим маршрутом, несомненно".

"Нет. Может, и так. - Он снова поднял глаза к опасному наклону. - Нет. Но именно к этому месту они продвигались, когда я их видел. В действительности, не было похоже, что они собираются пересекать Спутан Дгу... Смотрите, опять пошли".

Родри МакДауэл, средний в связке, был теперь на месте Бигла, а сам Бигл исчез за выступом у дальнего края ущелья. Айен, последний в связке, двигался вверх. Я нервно вынула изо рта сигарету и пересела на мокрый камень. "Интересно, видят они что-нибудь там... внизу". Робкие слова заглушал мокрый ветер.

"Будем надеяться, что вы правы, и девочке не разрешили. Возможно..."

"Не разрешили? - Я быстро повернулась к нему. - Это вы сказали, что было три альпиниста? Вы не могли ошибиться? Действительно уверены?"

"А, да, - голос был убедительным. - Их было трое, без сомнения".

"И третьим был... мужчина или женщина?"

"Не знаю. На этом расстоянии не мог разобрать, а теперь все дамы носят брюки в горах. Различил только красную куртку у среднего".

"Это, должно быть, мисс Саймз", - сказала я и вспомнила с внезапной острой болью, как шла к живому кукольному личику и черным волосам Роберты ярко-красная кожаная ветровка.

"Можно бы подумать, что ее поэтому легко должно быть найти".

"Я... Я полагаю". Второй спасатель исчез. Веревка светилась бледной нарисованной линией над выступом, куда пробирался Айен. Добрался, закрепился, что-то крикнул. Вновь появился Бигл, двигался к концу подъема широкому выступу над осыпью в дальнем конце ущелья, с которого спуститься мог бы любой.

Через несколько минут все три альпиниста собрались на выступе и, казалось, начали совещаться. Люди на нашей стороне - Альма Корриган, Даугал Макре, я и еще несколько мужчин, которые не пошли осматривать осыпь, наблюдали за ними, как каменные, с мрачным предчувствием несчастья. Я сидела с забытой сигаретой между мокрых пальцев, дымящейся с одной стороны, оцепенело напрягая глаза и уши, стараясь понять далекие звуки и жесты.

Вдруг Даугал сказал: "Кажется, они заметили что-то в ущелье".

"Нет, - сказала я, и снова оцепенело, словно могла каким-то образом отодвинуть правду подальше, сказала: - Нет".

"Родри МакДауэл показывает на что-то. Думаю, он что-то увидел с отвесной скалы".

Я моргала от мокрого ветра и смотрела, как один из мужчин действительно указывает назад к ущелью. Все трое освободились от веревки и быстро направились вниз по осыпи на дальний конец ущелья. У них был целеустремленный вид, из-за этого предположение Даугала делалось очень похожим на правду.

От маленькой группы поблизости отделилась Альма и зашагала к нам крупными шагами. "Они там внизу", - заявила она категорично.

Я уставилась на нее, не в силах промолвить ни слова, но, задыхаясь, встала. Сзади нее Билл Персимон, хозяин отеля, быстро сказал: "Мы не знаем точно, но очень уж кажется, что они что-то увидели".

"Тогда они сейчас будут спускаться", - сказал Даугал.

"Полагаю, так", - Персимон обернулся, чтобы наблюдать за приближением спасателей.

Сзади заскрежетали и заскользили ботинки по мокрому вереску. Со склона спустились Николас с Родериком. Глаза Николаса, щурившиеся от дождя, пристально смотрели на противоположный край ущелья. "Пора их сменить, резко сказал он. - Если женщин видели в ущелье, я спущусь. А вы, Билл?"

"Думаю, - начал майор Персимон, - что, возможно, следует..."

"Они там что-нибудь увидели? - озабоченно прервал его Родерик. - Мы вернулись потому, что нам показалось, словно... Мы думали..." Он увидел мое лицо и остановился. Затем быстро подошел и встал рядом, успокаивающе улыбаясь.

Но я покачала головой: "Боюсь, что да. Даугал говорит, один из спасателей что-то заметил".

"Да, Родри показывал на что-то. Очень боюсь... - Он снова замолчал и прикусил нижнюю губу. - Почему вы не возвращаетесь в отель, Джанет?"

"Боже, - сказала я почти яростно, - не беспокойтесь обо мне! Уж у меня-то все в порядке".

Трое спасателей появились на краю ущелья. Сквозь судорожные порывы ветра и шум воды прерывисто доносился голос Бигла: "...В луже... не могли рассмотреть... возможно... нога... сейчас спускаемся..."

Я села, почти обрушилась на камень. Ужас уступил место оцепенению. Второстепенные вещи - нудное страдание от мокрых ботинок, холодный мелкий дождь, носовой платок, промокший в кармане пальто - каждая незначительная деталь дискомфорта, казалось, нарочно привлекала и удерживала внимание. Один из способов автоматической защиты. Слишком много потрясений. Я сидела, молчаливо засовывая пальцы в мокрые перчатки, а вокруг совершались приготовления к конечному ужасному открытию.

Бигл и Родри МакДауэл пошли вниз. Я наблюдала с беспристрастным детским интересом за этой необыкновенно увлекательной операцией. Они были так невероятно быстры. Бигл все еще выкрикивал что-то, а Родри и Айен перебросили веревку через небольшую, похожую на колонну скалу, которая торчала рядом с ними. Концы сдвоенных веревок змеями скользнули в глубину, долетели до дна и повисли. Родри что-то сказал Айену, как-то пропустил веревку между колен и через плечо и затем просто пошел спиной к обрыву. Он быстро откинулся на ней, и она стала как скользящая колыбель. Это выглядело просто... и безумно. Я, должно быть, вскрикнула, рядом рассмеялся Родерик.

"Это совершенно нормальный вид спуска, и один из самых быстрых... Нет, Билл, я пойду. Мы будем громко кричать, если потребуется подкрепление".

Родри исчез. Айен оставался возле острого выступа скалы, которая закрепляла веревку, а Бигл уже спускался. Николас повернулся от края. "Я тоже пойду вниз", - отрывисто сказал он.

Родерик, нагнувшись, чтобы закрепить веревку, бросил на него быстрый взгляд. "Вы? Не знал, что вы альпинист".

"Нет? Не знали?" - спросил Николас не очень приятным голосом.

Глаза Родерика замерцали, но он произнес мягко: "Возможно, лучше мне пойти первым". И так же быстро, как Родри, и даже плавнее, он пошел вниз. Николас следил за ним, когда послышался крик снизу, тоже схватил веревку и осторожно спустился.

Маленькая группа мужчин двинулась к краю обрыва, они заглядывали в отдающие эхом глубины, и будто все громче звенело дурное предчувствие, постепенно переходящее из боязни в уверенность. Я встала и решила присоединиться к ним. И почти сразу снизу раздался крик. Крик без слов, значение которого тем не менее было страшно ясным. Я бросилась вперед и почувствовала, что Даугал большой рукой схватил меня за плечо. "Теперь крепитесь!"

"Он нашел их!" - закричала я.

"А, думаю, да!"

Майор Персимон стоял на коленях у обрыва. Крики заглушал ветер. Мужчины перешли от неподвижности к привычному быстрому действию. Собирались спускаться еще два спасателя, а главная группа быстро направилась вниз по осыпи.

"Куда они?"

"За носилками", - ответил Даугал.

Полагаю, надежда умирает трудно. Страстная надежда и крайнее невежество заставили меня быть слепой к его тону и к виду других мужчин. Я нетерпеливо вырвалась и направилась к обрыву. "Носилки? Они живы? Могут ли они быть живы?"

Затем я увидела дно ущелья. Бигл и Николас что-то несли, медленно и неуклюже пробираясь от водопада по плитам в потоке воды. И невозможно было заблуждаться об их ноше... Мертвое тело деревенеет, застывает, как нелепая деревянная статуя в последней душераздирающей позе смерти. Синие брюки, голубая куртка были измазаны и промокли почти до черноты, грязные желтые варежки на скрюченных от ужаса пальцах... Марион Бредфорд. Но это больше не была Марион Бредфорд. На руках мужчин - ужасная деревянная кукла, чья голова свободно болталась на плохо закрепленной шее...

Очень быстро я вернулась к своему камню и села, пристально глядя на ноги.

Даже когда принесли носилки, я не двинулась с места. Я ничем не могла помочь, но что-то меня удерживало от возвращения в отель в одиночестве... А Альма не проявляла намерения уходить. Поэтому я оставалась на месте, курила и глядела вдоль серого склона, а сзади шумели спасатели, которым больше некого было спасать. Послышался скрип и шарканье веревки, мягкий гэльский говор, ворчание, возглас Родерика, напряженный и далекий. Голос Бигла донесся как резкий крик. Слова майора Персимона: "Что? Боже мой!" Бессвязная речь на гэльском совсем рядом, на сей раз настолько взволнованная, что я беспокойно зашевелилась и посмотрела вокруг.

Крикнул Даугал. Он и майор Персимон рядом на коленях вглядывались в овраг. Я услышала, как Персимон снова сказал: "Боже мой", - и затем оба мужчины медленно поднялись, глядя друг на друга. "Он прав, Даугал".

Даугал молчал. Его лицо окаменело.

"Что это? О чем они так вопят?" - прозвучал резкий голос Альмы Корриган.

Ответил хозяин отеля: "Да. Она упала с плиты. На ее теле все еще есть веревка. И она перерезана".

Под ярким шарфом лицо Альмы пожелтело. "Что? Что вы имеете в виду?"

Он повел плечом и устало ответил: "Именно то, что говорю. Кто-то перерезал веревку, и женщина свалилась".

Альма сказала безразличным голосом: "Убийство..."

Я спросила: "А Роберта?"

Его пристальный взгляд отсутствующе стегнул меня, когда он повернулся к краю отвесной скалы. "Еще не нашли".

И они так и не отыскали ее, хотя обшарили все дно этого ужасного ущелья и весь остаток дня спускались и поднимались по бесконечной осыпи.

Глава одиннадцатая

Весь день продолжались поиски. К вечеру ветер стих, только напоминал о себе время от времени резкими порывами. Дождь тоже прекратился, большие серо-голубые тучи скрыли Куиллин, угрюмо собираясь над Блейвеном. Марско на севере был невидим, далеко внизу лежало спокойное, оловянно-серое озеро Лох на Крейтхич.

Примерно в четыре часа тело Марион Бредфорд доставили ко входу в ущелье. Сверху я наблюдала за мрачной маленькой процессией, с трудом шествующей по мокрому вереску. Она достигла нижнего отрога Ант Срон, побрела вдоль гребня, миновала зажженный будто в насмешку праздничный костер и пропала в конце горы. С неба свисали печальные облака.

Уныло я повернулась к серой осыпи и искала другую сигарету. Коронационный костер... И завтра в Лондоне будут звонить колокола и играть оркестры, а здесь... Здесь не будет праздника. Одинокий журчащий крик кроншнепа, неопределенно печальная труба золотой ржанки, отдаленный шум моря - эти звуки будут оглашать долину Камасунари так же, как сегодня. И если Роберту все еще не найдут...

Я услышала шарканье ботинок по скале и взглянула вверх. Родерик Грант пробирался по одному из бесчисленных выступов от отвесной скалы над Спутан Дгу. Светлые волосы потемнели от дождя. Он выглядел неописуемо утомленным и подавленным, а одна из его рук кровоточила. Я вспомнила слова Марсии и задумалась. Знал ли он об увлечении им Марион Бредфорд и чувствует ли он сейчас по этому поводу жалость к себе? Он меня увидел, лицо немного просветлело, затем на него будто опять опустилась маска напряжения. Глаза казались очень синими. "Вам бы следовало вернуться в отель, - резко сказал он. - Вы выглядите утомленной".

"Можно предположить", - ответила я устало. Мои руки были влажными и холодными, и я неумело старалась зажечь спичку.

Он нежно взял меня за плечи и посадил на валун. Я благодарно опустилась, он щелкнул зажигалкой и дал мне прикурить. Затем он раскрыл рюкзак и вынул сверток. "Что вы сегодня ели?"

"Бутерброды. Не помню".

"Потому что это было давно. Вот... У меня есть двойная порция говядины. Помогите все это уничтожить. Пили кофе?"

"Да".

Он протянул плоскую серебряную фляжку. "Выпейте капельку. Это сотворит чудо". Чистое шотландское виски ровно через пять секунд привело меня в себя, и я взяла бутерброд. 'Так лучше. Но тем не менее, вам лучше вернуться в отель".

Я покачала головой. "Не могу. Пока нет. Не способна успокоиться и ждать, не сейчас. Мы должны найти Роберту. Еще ночь на горе..."

Его голос был мягким. "Сомневаюсь, что еще одна ночь принесет Роберте что-то новое, Джанет".

"Должна же она быть в живых, - упрямо сказала я. - Если бы она упала вместе с Марион, ее бы нашли. Даугал Макре говорит, что она, должно быть, остановилась выше у выступа или в другом месте. Наверху должны быть места..."

"Я тщательно осмотрел все наверху дважды, - устало сказал он. - Драри, я и Корриган искали там весь день. Ни малейшего намека".

"Она должна быть где-нибудь. - Мой голос был твердым и упрямым. Должно быть, она ранена, иначе отвечала бы. И она не могла далеко уйти. Если не... - Я почувствовала, как нервно напряглись мои мускулы. Первый раз значение обрезанного конца веревки дошло до сознания. Я обратила на Гранта испуганный взгляд. - Родерик, вы были внизу. Видели веревку Марион. Эта отрезанная веревка может означать только одно, так?"

Он сильно затянулся, выпустил облако дыма, вздохнул. "Да... Убийство... Снова..."

"И Даугал клянется, что существовал третий альпинист, но не может сказать, женщина это или мужчина".

Родерик легко нетерпеливо шевельнулся. "Если ему можно верить".

"О, думаю, можно. Если кому в мире и можно верить, я бы сказала, что это Даугал Макре. Если не было третьего альпиниста, веревку перерезала Роберта, а это нереально".

"Неужели?"

Я широко раскрыла глаза. "Вы же не можете думать, что Роберта..."

"Начинающая... Если Марион свалилась и тянула ее вниз, она могла испугаться и..."

"Не верю! И более того, вы тоже не верите".

Он криво усмехнулся. "Нет".

"Поэтому непременно третий альпинист перерезал веревку, значит, он и есть убийца. Он был там, когда Марион упала. А Роберту найти не могут. Никак не удается сделать из этого приятных выводов, а?"

"Вы думаете, что убийца перетащил Роберту на другое место?"

"А что еще думать? Мы не можем ее найти. Если бы она умерла, он бы безо всякого оставил ее. А если только ранена, он должен заставить ее молчать. Возможно, он ее убил и спрятал, надеясь, что если позже найдут трупы, это как-то поможет ему. Не знаю. Я в печали и смятении, и молюсь, чтобы с ней все было благополучно... О Боже... И знаю все время, что никакого благополучия и быть не может... - Я встала. - Давайте поспешим".

Темнело, спасатели неутомимо трудились на склонах. Бигл и Родри МакДауэл, которые ходили вниз с носилками, вернулись и принесли продукты, суп, кофе и факелы. Мы ели и пили в сгущающейся темноте. Говорили мало, лица мужчин были искажены и напряжены, движения тяжелы. Если и возникал разговор, то только о тех местах, которые осмотрели, и о дальнейшей разведке.

Я оказалась возле Бигла. Несмотря на изнурительные спасательные работы, он, казалось, вовсе не устал. Бигл осушал свою кружку горячего кофе, когда подошел Алистер, навис над ним в темноте. "Ущелье под Спутан Дгу, - резко сказал он. - Как выглядит дно?"

Бигл посмотрел с кротким удивлением. "Каменистое. Все в выбоинах и валунах. Поток спадает серией водопадов к подножию осыпи. А что? Заверяю, мы не могли не заметить ее".

"Есть пещеры и расщелины?"

"Много. - Бигл согнулся, чтобы поставить чашку в корзину. - Но нас было четверо, и уверяю..."

"Можете заверить, - спросил спокойно Алистер, - что по крайней мере два человека осмотрели каждую?"

На миг наступила тишина. Тлела и тухла сигарета Алистера. Рядом зажглась еще одна сигарета. Заговорил Родерик: "Ну? Что вы предполагаете?"

"Я предполагаю, что один из нас убийца".

Вмешался Гартли Корриган. "Мерзко так говорить. Это равноценно тому, что обвинить Бигла, Гранта или Драри..."

"Знаете, он прав, - сказал мягко Бигл. - Это запросто мог быть один из нас. Но зачем убийце скрывать второй труп, раз найден первый? Определенно, ему хотелось первому найти ее, если она еще жива, чтобы заставить молчать. Он снова посмотрел на Алистера. - Но он этого не сделал. Каждая щель осмотрена всеми нами в одиночку и вместе".

"И это факт", - неожиданно из темноты заговорил Родри.

"О кей, о кей - сказал Алистер. Он посмотрел на Бигла. - Вы знаете, как..."

"Знаю. Все в порядке".

Все двигались, ломались и вновь образовывались клубки теней, мужчины снова разбивались на группы. Я обнаружила возле себя Николаса. Он отрывисто сказал грубым от усталости голосом: "Это нелепо, Джианетта. Иди немедленно в отель".

Я слишком устала, чтобы обижаться на чей бы то ни было тон. "Еще не могу отказаться, - сказала я уныло. - Не смогу сидеть и ждать, слушать с Каудрей-Симпсонами новости об Эвересте и только думать, что же происходит на горе".

"Вам нет смысла здесь оставаться, - сказал Бигл. - Лучше вернуться, отдохнуть и постараться позабыть обо всем. Кстати, об Эвересте... - Он резко закрыл рюкзак и повысил голос. Зубы сверкнули в неожиданной улыбке. - Забыл сказать, что совсем недавно поступило сообщение. Они совершили восхождение. Клянусь Богом, совершили. Они покорили Эверест".

Раздался одобрительный гул. На время удалось забыть о собравшем нас жутком событии. На Бигла обрушилось множество нетерпеливых вопросов. Он отвечал с обычным спокойствием, но вскоре ушел, один. Немедленно группа распалась, маленькие группки исчезли в темноте в разных направлениях, возобновляя поиски и оживленно обсуждая новость. Мне казалось, что он сознательно придержал ее, а затем сообщил, чтобы воодушевить усталых искателей. Я зауважала его еще больше.

Рядом Николас снова сердито заговорил: "А сейчас послушай, Джианетта..."

Родерик взорвался: "Оставьте ее в покое".

"Какого черта вы имеете в виду?"

Поблизости горели факелы, и в их прерывистом мерцании я увидела лицо Родерика, совсем белое и кипящее нервным гневом. Его глаза устремились на Николаса и при этом свете выглядели черными и опасными. "То, что сказал. То, что делает Джанет, не имеет никакого к вам отношения, и полагаю, она предпочитает, чтобы вы оставили ее".

Отвратительная, некрасивая сцена возникла так быстро, что я стояла широко раскрыв рот секунд пятнадцать, прежде чем поняла, что происходит. Плоды трудов Марсии, будь она неладна. "Прекратите, вы оба, - сказала я резко. - Что я делаю, это мое личное дело и больше ничье. - Я схватила Родерика за руку и встряхнула. - Но он прав, Родерик. Я здесь не нужна и сейчас возвращаюсь. Поэтому прошу вас обоих оставить меня. - Я вытащила из кармана шерстяные перчатки и начала натягивать на холодные руки. - Мы все устали и раздражены, поэтому, ради Бога, не устраивайте сцен. Я собираюсь упаковать эти фляги-термосы и остальные вещи, отнести в отель и лечь спать".

Я встала на колени и начала складывать кружки в корзину, даже не взглянув на Николаса. Он не сказал ни слова, с яростью бросил сигарету вниз с горы, молча повернулся и погрузился во тьму за Рональдом Биглом. Родерик спросил нерешительно: "У вас есть факел?"

"Да, - сказала я. - Не беспокойтесь, я знаю дорогу. Идите помогать другим. - Затем я посмотрела на него неуверенно. - И, Родерик..."

"Да?" Его голос был еще натянутым и мрачным.

"Найдите ее. Найдете?"

"Постараюсь".

Он ушел. Я собрала все, что смогла при свете факела, села на несколько минут и закурила. Курила-то я совсем недавно, но нервы у меня были натянуты, а последняя сцена со всеми ее достойными удивления оттенками опечалила меня больше, чем я соглашалась признать.

Уже совсем стемнело. На горе за моей спиной мелькали горящие факелы, я слышала искаженные порывами ветра случайные выкрики спасателей. Когда ветер стихал, шумели шаги по скале и дважды, далеко слева, прозвучал резкий лай, который я посчитала криком горной лисы.

Наконец я встала, затушила сигарету каблуком, подняла корзину и начала спускаться по склону. Я далеко обошла ущелье и медленно и осторожно пробиралась с факелом между валяющимися в беспорядке валунами осыпи. Далеко внизу стая охотников за устрицами куликов-сорок с громкими криками пролетела в долину от берега моря. Их радостные вульгарные вопли эхом отразились от озера и затихли. Ветер подул в лицо сильнее, принес привкус моря, травы и торфа. Я осторожно ступила на грязный выступ и поняла, что попала на оленью тропу.

Идти стало легче, но я все еще двигалась медленно и осторожно, мешали корзинка и факел. Я боялась поскользнуться, раз руки заняты. Должно быть, прошло больше часа с тех пор, как я отправилась обратно, и я с облегчением почувствовала, что вышла на гряду, соединяющую Блейвен и Ант Срон.

Я так боялась споткнуться или потерять тропу, что спустилась на склон холма, прилипнув взором к маленькому кругу земли у ног, освещенному факелом. Но, добравшись до вереска, я почувствовала что-то новое в запахе ветра. Даже поняв, что пахнет дымом, я все еще шла вперед без страха, ничего не понимая.

А потом я подняла глаза и увидела его. Бледный, поднимающийся вверх столб дыма, не более, чем в сотне ярдов впереди.

Костер. Кто-то зажег костер. Дым от серых поленьев поднимался ввысь и волновался, призрачный в черной ночи, но в центре костра мерцал ослепительный свет, и я слышала потрескивание, когда прыгало пламя.

Полагаю, я стояла там, глядя на него, почти полминуты и медленно воспринимала факт, что кто-то, не слышавший о происшествии, зажег праздничный костер. Затем затрещала другая ветка, дым заволновался и стал красным, и перед жаром двинулась черная фигура мужчины.

Словно заслонка щелкнула в мозгу, прошлое совместилось с настоящим. Столб пламени и тень мужчины нелепо танцует перед ним. Черный погребальный костер, и на нем лежит тело убитой девушки, словно тщательно убранная жертва...

Роберта!

Именно для этого держал убийца Роберту!

Я с треском уронила корзину и побежала, как безумное животное, к дымящемуся погребальному костру. Не знаю, что я собиралась делать, действовала исключительно инстинктивно. С силой бросилась вперед, бежала и кричала, а тяжелый факел был зажат у меня в руке, как молоток.

Сзади с горы послышался ответный крик, очень близко сзади, но я едва обратила на него внимание, с отчаянием бежала вперед, молча, если не считать всхлипывающего отрывистого дыхания. Костер набирал силу. Дым рвался в стороны под ветром и кружился удушающим облаком.

Я уже была там. Дым вился вокруг, вздымаясь высоко в черное небо. Языки пламени извивались с треском, подобным ударам хлыста, и кресты горящих ветвей вставали перед ними, как защита.

Я подошла к скользкой удушливой границе у самого основания костра и попыталась защитить глаза, чтобы посмотреть вверх.

Дым растекался веером под чем-то, лежащим наверху. Красным пламенем сверкало стекло на ручных часах. Свисал башмак, а шипы на подошве сверкали, как точки огня.

Я бросилась на горящую кипу, нащупала и потянула чью-то руку и ногу. Сзади из дыма выскочила тень. Сильные мужские руки потащили меня от костра. Я вертелась и отбивалась факелом, отчаянно вырывалась и, думаю, кричала. Мужчина ругнулся, схватил со страшной силой, как тисками, сдавил меня. Споткнулся, и мы упали в мокрый вереск, а тяжелое тело нападавшего придавило сверху.

Смутно я услышала крик, топот ног и хриплый голос: "Джианетта..." Затем кто-то стащил с меня злодея. Я услышала, что голос Алистера с оцепенением сказал: "Джеймси Фарлейн! Ради Бога, что здесь происходит?" И он ужасно стиснул молодого человека. Даугал Макре поставил меня на ноги. Я дрожала и, кажется, плакала. Он спросил: "У вас все в порядке, хозяйка?"

Я прильнула к нему и трясущимися губами прошептала: "На костре... Роберта... торопитесь..."

Он обнял меня. Его большое тело тоже дрожало, и когда я поняла почему, жалость дала мне силы взять себя в руки. Я сказала уже спокойнее: "Она мертва?"

Послышался другой голос. Я рассеянно посмотрела. Немного поодаль от костра стоял Гартли Корриган и смотрел на вещь, которая лежала у его ног. Его голос звучал без выражения: "Это не Роберта Саймз. Это Бигл. И кто-то перерезал ему горло".

Глава двенадцатая

Всю ночь меня терзали кошмары. Я долго спала и проснулась, когда уже было яркое утро. Туман все еще клубился на вершинах гор, словно снежные сугробы в расщелинах и долинах, но ветер стих и вышло солнце. Блейвен был голубым, сверкало море. Но соответствующего душевного подъема не получилось. Я спустилась вниз и сразу узнала, что Роберту еще не нашли и прибыла полиция. Я не могла есть, но выпила кофе и пристально смотрела из окна пустой столовой, пока не пришел Билл Персимон. Он выглядел усталым и мрачным и сказал, что полицейские хотят переговорить со мной.

К счастью, офицер, который расследовал убийство Макре, в то утро прибыл из Элгола еще по тому делу. Ни один убийца не мог ожидать, что полиция появится до такой степени по горячим следам. Итак, приехал инвернесский инспектор Маккензи со спокойными глазами, а с ним неправдоподобно рыжеволосый молодой сержант Гектор Мунро. Врач, быстро вызванный по телефону, уже осмотрел Марион и Бигла, а к новому погребальному костру отправили констебля охранять вещественные доказательства, пока инспектор не закончил предварительные допросы в отеле. Это торопливо сообщил мне Билл Персимон, провожая в маленькую гостиную рядом с комнатой отдыха, где инспектор устроил временную контору.

Довольно странно, но я нервничала. Меня не успокоило даже то, что инспектор оказался доброжелательным средних лет мужчиной с седеющими волосами, глубоко посаженными серыми глазами и такими морщинками в их углах, словно он много смеялся. Когда я вошла, он встал, и мы официально пожали руки. Я села на стул, на который он показал, так, что мы видели лица друг друга через столик. Рядом, делая стол еще меньше, устроился огромный рыжеволосый сержант, торжественно ожидая с записной книжкой. Он сидел на кресле-качалке и, казалось, занимал всю комнату.

"Ну а теперь, мисс Брук... - Инспектор посмотрел на кипу бумаг, словно сомневался в том, кто я такая, и должен все для себя уточнить. - Я понял, что вы прибыли сюда в субботу днем?"

"Да, инспектор".

"И прежде, чем прибыть сюда, вы слышали что-нибудь об убийстве Гезы Макре?""

Я удивилась и показала это. "Ну... нет".

"Даже не читали в газетах?"

"Не припоминаю".

"А... - Он все еще смотрел на стол и временами говорил. - А кто вам о нем сообщил?"

Я ответила осторожно, думая, к чему он подбирается: "Я поняла из намеков разных людей, что случилось что-то ужасное, и спросила об этом мистера Гранта, а он мне рассказал".

"Это, стало быть, мистер Родерик Грант?" Он перевернул несколько бумаг, а сержант сделал пометку.

"Да. А затем, на следующее утро об этом заговорил мистер Гей. - Я уточнила вежливо: - Мистер Губерт Гей. Вольный".

"Именно так. - Глаза инспектора моментально сморщились в уголках. - Ну, на минутку мы это оставим. Я так понимаю, что именно вы обнаружили тело мистера Бигла на костре?"

"Да. По крайней мере, я попала туда первой. Я не знаю, кто стащил его с костра".

В первый раз инспектор посмотрел на меня прямо. Я увидела, что его глаза беспристрастны, безразличны и очень холодны. При таком простом приятном лице это смущало и немного пугало. Он спросил: "Когда вы впервые заметили, что горит костер?"

"Когда подошла почти вплотную. Вы знаете гору, инспектор?"

"За последние три недели был на ней много раз".

"Конечно. Как глупо с моей стороны".

Вдруг он улыбнулся. "У нас с Гекки есть карта. А теперь, мисс Брук, расскажите своими словами, что случилось, когда вы спускались".

Я рассказала. Он спокойно выслушал. Серые изучающие глаза безмятежно смотрели на меня. Рыжий сержант, тоже спокойный, делал пометки, искусно стенографируя. "...И вдруг я увидела у костра тень, похожую на мужчину".

"Только одну?"

"Да".

"Я так понимаю, что вы его не узнали?"

"Нет".

"Он в тот момент нес или тащил тело?"

"О нет. Двигался у края дыма. Знаете, дым раскачивался от ветра. Я вспомнила другое убийство и подумала, что убивают Роберту... Роберту Саймз, девушку, которая пропала. Инспектор, разве нам всем не следует искать?.."

Он спокойно ответил: "На горе сейчас есть мужчины. Продолжайте".

"Это все, что я знаю. Просто побежала к костру. Не знаю, я вообразила, что могу помочь. На костре было что-то... тело... и, как только я попыталась добраться до него, пока оно не загорелось, убийца набросился на меня".

"Именно так, - сказал мягко инспектор. - На вас набросился Джеймси Фарлайн".

Я уставилась на него. "Я знаю это. Несомненно..."

Он прервал меня. "Теперь. Давайте проясним картину. Конечно, вы понимаете, что мистера Бигла не могли убить задолго до того, как вы его обнаружили. На пути к Ант Срон вы не встречали кого-либо и не проходили мимо кого-либо?"

"Никого".

"А слышали что-нибудь? Шаги..."

"Ничего. На Блейвене кричали спасатели. Когда я увидела погребальный костер и завопила, кто-то очень близко сзади тоже закричал, но до того я его не слышала. Видите ли, был сильный ветер, и..."

"Все правильно. - Он рассматривал стол. - Вы последний раз видели мистера Бигла в живых вечером, когда группа разошлась для последнего поиска?"

"Я... а вам разрешено задавать наводящие вопросы, инспектор?"

Он улыбнулся. "Я уже сотни раз слышал ответы на этот вопрос. Берегу время. А вы нет?"

"Да".

"Видели, в какую сторону он пошел?"

"Вниз по горе".

"Один?"

"Да".

"Уверены?"

Я спокойно рассматривала его: "Вполне".

"Понимаю. Ну а теперь вернемся к костру, а? Вы бежали и кричали. Вы узнали крик, который вам ответил... близко от вас? По-моему, вы так сказали?"

"Нет. Но полагаю, это был Алистер, мистер Брейн... Это он стащил с меня Джеймси Фарлейна. Должно быть, он добрался туда очень быстро. И Даугал Макре там был".

"Тогда мистер Алистер Брейн был на месте первым и очень быстро. - Его голос был задумчивым и приятным. Я почувствовала, как у меня напрягаются мускулы. - А кто еще там был?"

"Мистер Корриган. Он стоял у костра. Он... Это, наверное, он оттащил тело. - Я проглотила слюну и быстро добавила: - Возможно, он и Алистер спустились вместе".

"Нет, - сказал мягко инспектор столу. - Оба джентльмена говорят, что прибыли независимо. - Он поднял серые глаза, которые вдруг стали жесткими и яркими. - Кто еще там был?"

"Ну... Никто".

"Джеймси Фарлейн, Даугал Макре, мистер Брейн и мистер Корриган, все они появились сразу, как вы закричали. А кто еще?"

Я посмотрела на него. "Это все. Я больше никого не видела".

Серые глаза рассматривали меня, затем опустились. "Точно так, неопределенно сказал он, но у меня возникло неприятное впечатление. За последние пять минут он явно сделал какой-то вывод, который можно было считать каким угодно, только не неопределенным. Инспектор беспорядочно перемешал несколько бумаг и сказал, не глядя на меня: - Вы заказали комнату неделю назад?"

"Я... да".

"После убийства Гезы Макре?"

"Думаю, так. Я не знала..."

"Вполне возможно. У сержанта Мунро есть ваши показания по этому вопросу. Вы, мисс Брук, заказали комнату на имя Драри, миссис Николас Драри".

Нелепо обращаться со мной, словно я обвиняемая. Нелепо, что я сидела с напряженными нервами и крепко сцепленными руками только потому, что его манера разговаривать уже не была дружеской. Я сказала виноватым и вызывающим голосом: "Это моя фамилия".

"Тогда почему вы поменяли ее на Брук, как только прибыли сюда? И почему вы с мужем стараетесь избегать общества друг друга?"

"Он... не мой муж. - Я обнаружила, что спешу объяснить. - Мы развелись четыре года назад. Я не знала, что он здесь. Увидела его в первый вечер, ужасно смутилась и поменяла фамилию на девичью, чтобы избежать вопросов".

"Я... понимаю. - Вдруг он улыбнулся. - Сожалею, что огорчил вас, мисс Брук. Вы были очень полезны... поистине полезны".

Довольно странно, но это меня далеко не успокоило. Я резко сказала: "Но почему это имеет значение? Несомненно, все утряслось? Вы поймали убийцу, и..."

Он поднял брови. "Поймали убийцу?"

"Джеймси Фарлейн! Джеймси Фарлейн! - кричала я. - Кто еще это мог быть? Он был у костра и там напал на меня. Что еще вам нужно?"

"Еще немножко, - ответил инспектор Маккензи с улыбкой. - Фарлейн говорит, что он возвращался из отеля после того, как отнес носилки. Он был у подножия Ант Срон, когда увидел костер. Побежал как можно быстрее и был почти на вершине, когда услышал ваш крик. Затем он говорит, что вы бросились в костер. Он думал, что вы хотите сжечь себя, поэтому прыгнул и оттащил вас. Вы ударили его и в происходившей борьбе вы оба упали на склон, заросший вереском... Так, Гекки?"

"Правильно, сэр", - Гектор Мунро кивнул рыжей головой.

"Видите?" - спросил инспектор Маккензи.

"Возможно, это даже правда".

Он усмехнулся. "Да, возможно. Особенно потому, что в то время с ним был Даугал Макре. - Наступила внезапная тишина. Затем он поднялся и начал собирать бумаги. Я встала. - Если можно, - сказал он, - я повидаюсь с вами снова, но именно сейчас мне лучше подняться на Ант Срон. - Он придержал для меня дверь с педантичной учтивостью. - Вы будете здесь весь день, так я понимаю?"

"Я сама буду в горах, - сказала я и не могла сдержать резкости. Кто-то все еще отсутствует, знаете ли".

"Я не забыл", - ответил инспектор серьезно и закрыл за мной дверь.

Глава тринадцатая

Две ночи и день - слишком много для пребывания в горах. Думаю, к этому времени все потеряли надежду найти Роберту в живых. Меня очень вдохновляло то, что не было ее признаков поблизости от места, где нашли труп Марион. Прямое падение убило бы ее. А так был повод думать о не очень серьезном ранении, которое позволило отползти в укрытие. Но, конечно, если она все еще в сознании, она должна слышать голоса поисковых групп. Но две ночи и день, даже летом, это очень долго... К этому времени я уже отбросила вызывающую ужас мысль, что убийца - третий альпинист - забрал Роберту живую или мертвую по личным мотивам. Если убийца жертвенного костра и убийца, перерезавший веревку, один и тот же - что достаточно вероятно, чтобы считаться доказанным, - тогда, несомненно, едва ли он убил бы бедного Бигла для второго костра, если бы у него под рукой было тело девушки.

Я не могла поверить, что имелись реальные причины убивать Рональда Бигла. Более чем когда-либо казалось очевидным, что убийца - маньяк. Бессмысленный безумный привкус убийств вызывал отвращение. Снова с содроганием мне пришло на ум слово Губерта Гея "жертвоприношение".

Но я не понимала, где стыковались эти два явно ритуальных убийства со смертью Марион и Роберты. Я поднималась еще раз по оленьей тропе за Губертом Геем и думала, что по крайней мере по этому поводу можно что-то сделать. Обнаружив Роберту или ее тело, мы, возможно, немного поможем полиции найти явного безумца.

Солнце все еще ярко сияло в голубых небесах. Вчера под тяжелым серым небом горы казались подходящим фоном для трагедии, но когда солнечный свет расписывает молодой папоротник золотыми арабесками и вытягивает кокосовый запах из дрока, Блейвен не кажется зловещим. Его оживляет солнце. Горные коноплянки играют на поросли яркого дрока, чирикают и выводят трели. И везде в углах серой скалы сверкают яркие пунцовые краски ранних колокольчиков вереска.

Поисковые группы, наконец, покинули Черный Желоб и разбрелись среди гор, обыскивая осыпи и заросшие склоны. Одна из партий выбралась высоко на отвесные скалы над Спутан Дгу и исчезла из виду ближе к вершине. Глядя на крутую скалистую осыпь, расщепленную ущельями и расщелинами, я поняла, как люди могут лежать неделю, месяц в горах, а тела их не находят. И, как сказал Гей, следов некоторых альпинистов, которые потерялись много лет назад, до сих пор не обнаружили.

Когда мы достигли места, где я вчера встретила Родерика, раздался крик. Справа показалась небольшая группа мужчин. Один из них, похоже, Гартли Корриган, махал рукой и что-то кричал. "Думаете, они ее нашли?" - спросила я, затаив дыхание.

"Не похоже. Возможно, составили новый план поиска. Пойду поговорю с ними".

Он начал пробираться к той группе, а я, оставшись одна, постояла немного, пристально глядя на скалы. Я находилась как раз ниже того места, где нашли Гезу Макре. На миг я мрачно вообразила, как там, на темном краю, мы обнаружим и Роберту. Затем я отбросила эту мысль, как остатки кошмарного сна, и отвела глаза к более доступной дороге к подъему на Черный Желоб.

Эту местность уже обыскали. Более того, ее осматривала команда мужчин, которые знали о вершине намного больше меня. Но во всех нас есть что-то, не позволяющее до конца довериться сообщениям и утверждениям других, как бы они ни были достойны доверия. Мы не можем успокоиться, пока не проверим лично. Вдруг какой-то угол, дыра или расщелина пропущены. Я начала упрямо карабкаться к хаосу камней и вереска сбоку Спутан Дгу.

Пробираться было очень трудно. Хотя скала высохла и не было ветра, но на каждый валун приходилось карабкаться, а вероломные ямы маскировали осока и вереск. Вскоре я сильно вспотела, а голова кружилась от частого ныряния под плиты и с крутых скатов маленьких осыпей чуть ли не у каждого крупного валуна. Я с усилием шла вперед, не осознавая, как высоко забралась, пока усталость не заставила меня выпрямиться и оглянуться на проделанный путь.

И почти сразу мне что-то попалось на глаза - крохотная точка света в вереске, янтарный блеск маленькой звездочки. Я увидела сверкание металла и наклонилась рассмотреть поближе.

Брошь. Такие часто встречаются в магазинчиках сувениров в Шотландии. Кружок серебра, в который вставлен карнгорм. Я вдруг заволновалась. Роберта. Конечно, эта брошь была на младшей учительнице в первый вечер в отеле? Я вытерла ее от грязи, закурила и села, рассматривая ее. Конечно, это означало не более чем то, что Роберта проходила здесь, а это я и так знала от Даугала Макре. Но для меня эта янтарного цвета звездочка была волнующим открытием, которое заставило пристально разглядывать пустые склоны с возобновившейся надеждой.

Спасателям меня не было видно, и я больше не слышала их голосов. Единственные звуки, которые нарушали летнюю тишину - шум водопада и внезапная громкая песня дрозда, которого я спугнула с ветки. Я нахмурилась, глядя на скалы над ущельем, и пыталась представить, что произошло два дня назад.

Оглядываясь на прошлое, я теперь могу сказать, что это один из самых странных моментов во всем деле. Если бы я не была так ужасно несведуща насчет подъема на Спутан Дгу и так глупа, если бы я основывалась на анализе известных фактов, как поступали все остальные, я бы тоже искала в другом месте. Тогда бы у этой истории был другой конец. Но я сидела на солнце, курила и анализировала собственные улики. Я решила, что будь что будет, но я должна убедиться, что Роберты нет на этой стороне. Поэтому я погасила сигарету и встала, чтобы закончить поиски.

Не знаю, как долго это продолжалось. Я карабкалась, скатывалась и вглядывалась, раздвигая спутанный вереск и лесную осоку. Я забиралась в самые невероятные места. Сначала я звала изредка. Тихое "Роберта" странно отражалось от отвесных скал. Вскоре я чересчур измучилась, чтобы кричать, но поднималась в мрачной, захватывающей дыхание тишине и минута за минутой приходила к заключению, что Родерик на самом деле осмотрел каждый дюйм этого места. Роберты там нет.

Наконец, я почти отказалась от поисков, но поскользнулась, исследуя выступ. Он был довольно широким и особой опасности, вроде, не было, но его край навис над ущельем. Я так сильно испугалась, что пришлось сесть и прижаться к скале, чтобы взять себя в руки.

Солнце ярко светило, бросая пурпурные тени на скалу. Отвесные скалы не пропускали ни единого звука, кроме шума воды. Я будто оказалась за сотни миль от всех известных человечеству мест. Тишина мертвая, пугающая, жуткая. Я сидела и слушала, как бьется мое сердце.

И вдруг я услышала стон. Он доносился откуда-то слева и сзади. Мгновенно я вскочила на ноги, забыв об усталости и испуге. "Роберта!" Мой голос был настойчивым и задыхающимся. Я ждала.

Стон повторился снова, тихое хныканье зверька. Казалось, что он идет откуда-то от края выступа, даже из-за выступа, изнутри скалы... Я решительно повернулась спиной к ущелью, лицом к отвесной стене и пошла как можно быстрее по направлению к звуку.

Я добралась до угла и стала вглядываться. Сердце глухо стучало в горле. Выступ бежал вдоль ущелья, медленно поднимаясь и уменьшаясь до простой трещины. Оттуда, где я стояла, он просматривался целиком. Ничего там не было. Ничего.

Я снова позвала: "Роберта!" Ни звука. Солнце светило на пустую скалу. "Роберта!"

Снова слабый стон. Я осторожно протиснулась за угол вдоль выступа. Сначала он был довольно широким даже для меня, не привыкшей к горам, но, когда я обнаружила, что он сужается и в то же время делает опасный видимый уклон, остановилась, сбитая с толку и снова напуганная. На выступе, конечно, ничего нет. И, как подтверждение, я увидела, что здесь уже были. Отпечатки ботинок шли аж до угла. Очевидно, померещилось.

В это время я снова услышала легкое постанывание от боли, но на этот раз сзади и слева.

Я оглянулась. Кружилась голова от недоумения и возбуждения. Сердце слишком громко билось, а руки и ноги потеряли уверенность.

И тут я увидела отгадку. Я тесно прижималась к выступу скалы и не замечала, что за ним отвесную стену расколола узкая расщелина. Большую часть отверстия маскировал занавес из спутанных сорняков и вереска, но ниже мог кто-то проползти...

Я отчаянно рвала вереск. Он был крепким, но ветки его раздвигались, и я пригибала его к обрыву. На выступе были разбросаны галька и торф. Я дернула большой побег и отбросила его. Солнечный свет устремился в маленькую сухую пещеру.

Правильно, Роберта была там. Лежала беспорядочной грудой спиной к стене пещеры. Одна нога торчала изогнутая под уродливым углом, а руки были исцарапаны и покрыты грязью и высохшей кровью.

Но она была жива. Я ворвалась в пещеру и встала перед Робертой на колени. Глаза ее были закрыты, а яркое лицо, которое я помнила, стало пугающе серо-белым и покрылось пленкой пота, как целлофаном. Вся она будто усохла, и нос выступал как клюв бекаса.

Я засунула дрожащую руку под прекрасную красную куртку и хотела послушать ее сердце...

На пол пещеры упала тень мужчины.

Глава четырнадцатая

Голос Родерика: "Господи, вы нашли ее!"

Я повернулась с громким вздохом облегчения. "Ой, Родерик, слава Богу, что кто-то пришел! Она жива и..."

"Жива? - Его голос был недоверчивым. Большими шагами он пересек пещеру и возвысился над нами обеими. - Жива?"

"Да, да, жива! Я услышала стоны, вот как я ее нашла!"

Он опустился на колени возле меня, ощупывая Роберту. Лицо его было мрачным. "Да, она жива, Джанет, но только едва. Очень боюсь..." Он внезапно замолчал, нервно ощупывая ее голову. Девушка застонала и слабо шевельнулась.

Я сказала: "Я останусь с ней, Родерик, а вы приведите остальных. Вы ходите быстрее!"

Казалось, он не слышит. Он все еще занимался Робертой, выглядел задумчивым и поглощенным собой. Когда он заговорил, в голосе звучал непререкаемый авторитет: "Джанет, я оставил рюкзак в конце выступа. В кармане - фляга с бренди. Возьмите ее, а?"

Я быстро вышла из пещеры. Солнечный свет встретил меня ослепительным блеском и теплом. Сзади Роберта застонала и сказала слабым, неясным голосом: "Марион..."

Это остановило меня на полушаге, так как последствия, пугающие последствия того, что мы обнаружили Роберту, полностью открылись мне. Я обернулась. Родерик повернул голову, мы встретились глазами. В беспристрастном холоде его взгляда я прочла ту же мысль, которая заставляла мое сердце судорожно биться в груди. "Родерик... - почти прошептала я. Родерик, она... она знает, кто это сделал!"

Его губы угрюмо сжались. "Я чувствую это. И именем Бога заклинаю, она должна жить до тех пор, пока не скажет. Принесите бренди, пожалуйста".

"Сначала давайте ее завернем. Возьмите мое пальто. Нужно как-то ее согреть, пока не сможем позвать остальных". Я начала раздеваться. Он быстро последовал моему примеру, и я опустилась на колени, чтобы укутать успокоившуюся Роберту как можно теплее.

Все еще мрачно он добавил: "Я не собираюсь идти за помощью и оставлять вас с этой миной замедленного действия. И больше не бродите одна по горе, дорогая. Принесите бренди, я осмотрю ее ногу, а затем вам лучше бы добраться до конца гребня и кричать изо всей силы, пока кто-нибудь не придет. И если вам не понравится тот, кто появится, просто зовите изо всех сил меня. Вдруг он улыбнулся. - А я останусь здесь. Торопитесь".

"Хорошо", - сказала я. Но когда я нежно закутала холодные руки Роберты в пальто и хотела встать, она снова беспомощно шевельнулась. Серые губы скривились и начали хныкать, ресницы задрожали. "Она приходит в себя", прошептала я. Мое сердце начало сильно биться. Рука Родерика сжала мое плечо.

Темные глаза Роберты раскрылись. Они выражали боль, но были вполне разумны. Какой-то миг она пристально смотрела на меня, словно в недоумении. Затем ее взгляд скользнул дальше.

Кто-то еще шел по выступу.

Руки девушки слабо зашевелились в моих ладонях, словно испуганные зверьки. Глаза расширились от ужаса, и она снова потеряла сознание.

Я оглянулась. В узком проеме стоял Гартли Корриган, а за ним - Николас. И я слышала голос Алистера. Альма Корриган ждала в конце выступа, и ее позвали. С приходом других моя ответственность уменьшилась, и я почувствовала обычные последствия нервного напряжения. Сразу все сказалось, истощение пронеслось по телу, захлестнуло волной, и с чувством подлинной благодарности я уступила миссис Корриган с Родериком всю заботу о Роберте. Я слышала, что Альма быстро потребовала все, что нужно для первой помощи, а Родерик вежливо отправил Николаса собрать спасателей и потребовать принести носилки.

Пещеру битком забили люди, но, помня ужас в глазах Роберты, я не уходила. Выбралась на выступ, но оставалась поблизости, прислонившись к скале и наблюдая за пещерой. Если кто-то из них убийца, едва ли он сможет закончить свое черное дело здесь и сейчас, прежде чем она заговорит и узнает его, но я не хотела рисковать. Я прислонилась к теплой скале и наблюдала, как помогают Роберте.

Вдруг я услышала возглас Николаса у главной скалы Черного Желоба. Ему ответил отдаленный крик. И после этого, казалось очень быстро, появились спасатели с носилками. Наконец, я смогла покинуть пост. Там были Даугал Макре, Айен и Губерт Гей, который наверняка не был третьим альпинистом, так как находился со мной на Сгар на Стри, когда разбилась Марион. Роберта в полной безопасности. Если выживет.

Но, по крайней мере, ее нашли. Долгое напряжение закончилось. Я сидела в вереске, подняла лицо к солнцу, закрыла глаза и впервые за два дня расслабилась. Теплый, пахнущий цветами день каждой ноткой жаворонка, каждым зовом коноплянки настойчиво утверждал, что все хорошо. Даже когда со стонами и острожным хрустом ботинок по камням носилки выплыли на выступ, а потом на осыпь, даже тогда я чувствовала облегчение, словно все плохое закончилось.

Я забыла, что стоит Роберте открыть рот и сказать одно лишь слово, и мужчина (а я была уверена, что это мужчина) будет повешен и похоронен в негашеной извести во дворе тюрьмы.

Инспектор Маккензи с огромным Гекки и Нэйлом, молодым местным констеблем, находились на Ант Срон, когда спустили носилки. Гекки оставался на месте и продолжал внимательно осматривать почву вокруг костра, но инспектор, бросив на Роберту один взгляд, оторвал молодого Нейла от его занятия и последовал с ним за носилками в отель.

Как только ему сказали, что Роберту нашла я, он вернулся от основной группы и начал допрашивать меня на ходу. Как можно точнее я рассказала, что произошло. Он спокойно выслушал и немедленно снова допросил о том же, все время задавая вопросы, пока я несколько раз не повторила описание каждого поступка и каждого слова от первого стона до прибытия поисковой группы с носилками.

Устало тащась рядом с ним вниз к долине, я почувствовала, что ненадежное спокойствие, озарившее меня на час на горе, будто выпал снег в пустыне, уже прошло. Я снова одиноко брела среди потерь, неуверенности и одиночества. И холодный ветер ужаса медленно и решительно поднялся снова. Он ухватил меня ледяными пальцами за рукав, и я раз или два споткнулась, продолжая отчет. Но я честно, довольно связно и подробно излагала все, что помнила, и предоставила инспектору возможность и право делать выводы.

Затем он меня удивил. Посмотрел сбоку и внезапно сказал: "Я оставляю молодого Нэйла охранять девицу, и мы сразу пошлем за сестрой. Но до завтра сиделку не пришлют. Сегодня утром врач сказал, что участковая местная сиделка занята сложным делом. Поэтому кому-то нужно пока присмотреть за мисс Саймз. Знакомы с уходом за больными?"

"Полагаю, немного, но..."

"Прекрасно. Сможете? Останетесь с ней сегодня на ночь и понаблюдаете за ней для меня?"

"Ну конечно. Но, несомненно, кто-нибудь еще... Я имею в виду, разве нет кого-нибудь более сведущего, возможно, более опытного, чем я?.. Кажется, миссис Корриган хорошо разбирается, и, я думаю, миссис Персимон..."

"Несомненно, - сказал он сухо. - Но не пришло ли вам в голову, мадам, что вы - единственная женщина в отеле, которой здесь не было во время первого убийства?"

"Я... Да, полагаю. Но, инспектор, не может быть, конечно, чтобы вы подозревали женщину. Я имею в виду..."

"Может быть, нет. Но у миссис Корриган и Персимон есть мужья. А я хочу, чтобы в этой комнате не было никого, кто хоть косвенным путем... э... замешан. - Он быстро взглянул на меня. - Ни одного человека и ни под каким предлогом. Понимаете?"

"Если вы подозреваете Николаса, - сказала я резко, - я едва ли "замешана" с ним. И заверяю вас, что нет ни малейшей вероятности, что я его впущу".

Он сделался менее строгим. "Ну, ну, девочка, - сказал он почти снисходительно. - Я ничего подобного не имел в виду. Вы, значит, согласны?"

"Конечно, - посмотрела я на него с любопытством. - Вы хотите сказать, что я здесь единственный человек, которого вы не подозреваете?"

"Давайте допустим, - сказал он осторожно, - что я вас не подозреваю в том, что вы хотите убить Роберту Саймз". И тут мы достигли отеля. Тело Марион находилось в закрытой полицией комнате, в которой учительницы жили вдвоем. Я предложила поставить ко мне кровать для Роберты. Инспектор одобрил предложение, а Персимоны благодарно приняли его, ибо уже были невероятно обеспокоены. Миссис Персимон и Каудрей-Симпсон укрыли девушку одеялом в присутствии инспектора и Нейла, а я отправилась принимать ванну.

Когда я вернулась, в камине горел сильный огонь, на прутьях пел чайник. Все, что нужно для приготовления горячего питья, там уже было, а на прикроватной тумбочке стояло полбутылки бренди. Инспектор ушел, но миссис Персимон все еще занималась чем-то у камина. Нейл поднялся со стула у огня и застенчиво улыбнулся. Это был высокий, чрезмерно вытянувшийся парень лет двадцати, с изящными игривыми манерами, черными волосами и голубыми глазами чистокровного кельта. Он сказал: "Скоро будет врач, велел передать вам инспектор Маккензи. Он сказал, вы побудете здесь со мной до тех пор?"

"Конечно. А для нее сделали что-нибудь?"

Миссис Персимон поднялась. "Мы обложили ее теплыми грелками. Теплее никак не получится, поэтому остается только ждать врача". Она нагнулась над кроватью Роберты, поправляя без надобности одеяло. Глаза миссис Персимон, непричесанной невысокой шатенки с круглым доброжелательным лицом с тонкими чертами, были настоящего серого цвета, который редко встречается, ясные, красивые, но сейчас они выражали растерянность и мрачное беспокойство. "Если она сможет глотать, дайте ей немного сладкого чая, а я сейчас спущусь и приготовлю настоящего хорошего чистого бульона. Но это все, что пока можно для нее сделать".

"Кроме того, - сказал мягко Нейл, - охранять ее".

Мы обе посмотрели на него. Я сказала неуверенно: "Все это звучит очень... очень пугающе, Нейл. Он действительно думает, что убийца постарается добраться до нее?"

Он развел мозолистыми, но прекрасной формы руками. "Если она заговорит, мы сможем повесить его", - сказал он просто.

Я пошла к кровати и посмотрела на Роберту. Она лежала очень спокойно. Кожа потеряла ледяной глянец, но все еще была пугающе бледной. Лицо сжалось и как-то усохло, туловище в одеялах тоже казалось тихим и маленьким. Она ни капли не походила на "мину замедленного действия", никому не угрожала. Казалось, эти сухие губы никогда не заговорят. Но, как только я отвернулась от кровати, она зашевелилась и застонала, а ресницы ее задрожали. Темная головка беспомощно двигалась по подушке. "Вот, - сказала миссис Персимон от камина, - вот чай". Осторожно мы влили Роберте в рот несколько капель слабого сладкого чая и с восторгом увидели легкое движение мускулов горла, когда она проглотила. Я начала ложку за ложкой вливать в нее животворную глюкозу, наблюдая за любыми изменениями в этом подобии лица.

"Пойду позабочусь о бульоне", - сказала наконец миссис Персимон и вышла.

Зазвонил телефон. Я стремительно вскочила и разлила чай на постель. Нейл снял трубку, послушал и сказал: "Инспектор в пути, мадам. Врач здесь".

Спустя минуту мы впускали инспектора Маккензи и врача и с благодарностью наблюдали за тем, как компетентно осматривали Роберту. Наконец, врач снова укрыл ее и посмотрел через кровать на инспектора. "Не нахожу ничего серьезного, кроме ноги, - грубо сказал он. - Кровоподтеки и рваные раны заживут. Но сейчас придется повозиться с конечностью. Мне нужна помощь Мери Персимон и кого-нибудь еще".

Он вопросительно взглянул на меня из-под бровей, но вмешался инспектор. "Нет, на сегодня мисс Брук сделала достаточно. Кроме того, она будет ночной няней. Попросим миссис Персимон привести одну из служанок, ну и я сам здесь останусь. Здесь есть телефон, доктор, если хотите дать распоряжения".

"Что? О... А... Да". Врач взял трубку и начал диктовать список своих потребностей.

Инспектор повернулся ко мне. "Я попросил повара накормить вас, как только возможно. Еда будет готова на кухне через десять минут или около этого. Идите вниз, девочка. Я позову, когда будете нужны".

Я посмотрела еще раз на маленькую фигурку в кровати и отправилась вниз в комнату отдыха.

Глава пятнадцатая

Родерик был в холле. Должно быть, ждал меня, потому что, как только я появилась, с озабоченным видом подошел большими шагами к лестнице. "С ней все в порядке? Что говорит доктор?"

"Не слишком много. Не нашел ничего серьезного, кроме сломанной ноги, но если что и случится, то виной тому две ночи в пещере".

"Что он думает о ее шансах?"

"Не сказал. Полагаю, не меньше, чем у любого, кто столько вынес. Она молода и очень сильна. Ведь нашла же она себе сухой угол, чтобы укрыться от ветра и дождя".

"Конечно, она все еще без сознания?"

"О да".

"Выживет, - сказал он уверенно. - Раз ей вправляют ногу... Полагаю, они это сейчас делают?"

"Да, миссис Персимон помогает. Меня отправили вниз, чему я очень рада".

"И я. У вас утомленный вид, Джанет".

Я улыбнулась. "Спасибо и на том".

"Простите, но это так. - Он все еще выглядел озабоченным. - Вам не придется возвращаться и сидеть с ней, так?"

"Инспектор хочет, чтобы я осталась в комнате".

"Но это нелепо! - рассердился он. - Вы сделали больше, чем достаточно, для одного дня! Почему с ней не может посидеть миссис Корриган?"

"Она сделала не меньше".

"Ну, тогда миссис Каудрей-Симпсон".

Я осторожно сказала: "Инспектор Маккензи дал понять, что не включает меня в список подозреваемых".

"Не... - Он осекся, и его голубые глаза сузились. - Наверняка, он не подозревает женщин?"

"Я скорее думаю, что он подозревает всех, - сказала я неловко. - А я даже не замужем за подозреваемым". Он открыл рот, словно хотел что-то сказать, но передумал, отвел глаза и начал рассматривать рисунок на ковре. Я проглотила слюну и поспешно добавила: "Со мной будет все в порядке, Родерик. Нужно всего лишь давать ей пить, и я смогу немного поспать. В действительности там очень удобно. Камин, чайник и все прочее".

"А инспектор... - он оглядел холл, затем понизил голос. - Инспектор думает, что для Роберты все еще есть опасность от... него?"

Последнее слово, произнесенное шепотом в пустом зале, прозвучало странно. В ответ я почему-то тоже понизила голос: "Я так думаю. Но он принимает меры. Роберта в полной безопасности, а значит, и я. - Я снова ему улыбнулась. - Поэтому не беспокойтесь!"

"Ну, тогда хорошо, не буду. Между прочим... - Вдруг его голос стал серьезным и немного отвлеченным. - Между прочим, я думаю, вы, очевидно, единственная в отеле, кого..."

"Кого не подозревают в убийстве?"

"Нет. Кому не угрожает убийца".

Его странный, нерешительный взгляд, казалось, выражал жалость, опасение и что-то еще, что мне было трудно понять. Мое сердце билось и болезненно замирало в груди, я не могла посмотреть Родерику в глаза. Резко повернулась к двери комнаты отдыха и сказала натянутым ровным и тихим голосом: "Пойду и позвоню, чтобы принесли чего-нибудь выпить".

Оказалось, большинство постояльцев отеля собрались в комнате отдыха возле пылающего камина. Воздух заполнял свистящий шепот, но он сразу замолк, когда я вошла. Головы повернулись, глаза пристально посмотрели, а затем на меня обрушился град вопросов. "Как она?"- раздалось одновременно от миссис Каудрей-Симпсон, ее мужа, Губерта Гея и Алистера. Ответить я не успела, Альма резко задала вопрос, как ножом ударила: "Она уже что-нибудь сказала?"

Я прошла к камину и протянула руки к огню. "Сейчас врач вправляет ее ногу. Кроме этого, повреждения, кажется, незначительны, и врач ничего не сказал о шансах на выздоровление. - Альма сжимала в руках пустой стакан от виски. Я подумала, что она напугана. - Не думаю, чтобы она уже сказала что-нибудь".

Когда я повернулась, чтобы позвонить, Гартли подошел к жене, сел на подлокотник кресла. Так или иначе, их отношения приятно изменились. Я иронически поразмышляла о том, где находится Марсия. Одно несомненно, она наверняка навсегда покончила со всем, что здесь происходит. Хотя именно сейчас я была бы ей рада - она тоже заведомо невинна. Ничто в поведении присутствующих не говорило о возмущении тем, что только меня не подозревают. И все же я чувствовала себя обособленной, будто овца среди коз. И было что-то необычно покровительственное в жесте Гартли Корригана.

Миссис Каудрей-Симпсон оторвала взгляд от неизбежного вязания. "Полагаю... Надеюсь, полиция примет соответствующие меры, чтобы защитить девушку от зверя, который шатается среди нас?" Ее слова прозвучали необычно шокирующе. Кажется, она поняла это, бледные выцветшие глаза за очками обвели всех взглядом, и она сказала, почти защищаясь: "В комнате находится убийца. Вы не можете отрицать этого факта".

"Не обязательно, - произнес сухо Алистер. - Мы не все здесь. Грант, Драри, Персимон, не говоря уже о Джеймси Фарлейне... Они немного увеличивают число вариантов, миссис Каудрей-Симпсон". Он громко рассмеялся, но никого не развеселил.

"Число каких вариантов я немного увеличиваю?" Это спросил Родерик, проталкиваясь сквозь вертящуюся дверь со стаканом в каждой руке.

"Мы только начинаем серьезно относиться к тому, что кто-то в отеле убийца", - сообщил Алистер.

Родерик подал мне стакан, посмотрел в мои глаза и произнес прохладно: "Какой толк от этих обсуждений? У полиции все улики. Доверимся профессионалам".

"Если они присмотрят за Робертой и вылечат ее, - заявила миссис Каудрей-Симпсон, - она сделает все за них".

"За ней будет всю ночь следить констебль", - сказала я.

"Молодой Нейл Грэхем? Этого вполне... достаточно?"

Я поколебалась и ответила: "Я буду тоже с ней. - И добавила, запинаясь: - Она в моей комнате". Снова я почувствовала отчужденность. Будто я была не на ковре у камина, а на необитаемом острове, хоть вся моя вина и заключалась в моей невиновности.

"Разве вам не страшно?" Это снова заговорила Альма. Интересно, на самом деле была злоба в ее голосе, или у меня разыгралось воображение?

"Нет. - Я взяла стакан и быстро оглядела присутствующих. - Где мистер Драри?"

"В гараже, - ответил Губерт Гей. - Потерял книгу и думает, что оставил ее в машине".

"А что, - спросила Альма, и на этот раз насчет злобы в голосе нельзя было ошибиться, - инспектор просил докладывать о наших передвижениях?"

Я почувствовала, что отчаянно покраснела, но взяла себя в руки и ответила очень спокойно: "Меня полиция, как вы намекаете, не уполномочила шпионить. Мне посчастливилось не быть подозреваемой просто потому, что меня здесь не было во время первого убийства. Мое преимущество в том, что есть только один убийца, а не два. Поэтому я не виновата. Именно поэтому инспектор может оставить меня с Робертой, пока не приедет сестра".

"Чудовищно предполагать..." - начал Родерик, обращаясь к миссис Корриган.

Я перебила его: "Все в порядке, Родерик. И предположение, в конце концов, не так уж и чудовищно. Я действительно сотрудничаю с полицией... Надеюсь, как и все присутствующие. И, если понадобится сообщить инспектору о чьих-то передвижениях в любое время, я сделаю все возможное, чтобы доложить о них".

"Ну! - воскликнула Альма. - Должна сказать..." Муж положил ей руку на плечо, и она замолчала.

Я холодно заявила: "Каждому ясно, что это схватка не полиции с группой подозреваемых, а убийцы с каждым из нас в отдельности".

"Молодец!" - неожиданно сказал Гей.

Полковник Каудрей-Симпсон откашлялся. Его лицо вдруг стало обособленным, суровым и умным, все эти качества прежде скрывали доброта и мягкость. Выражение одновременно угрожающее и сочувствующее, лицо скорее судьи, чем солдата. Интересно, может, он правда работал судьей? "Это вы еще мягко сказали, дорогая юная леди. Каждый случай убийства - это дело убийцы против каждого цивилизованного человека. Любой убийца автоматически становится изгоем. Я бы пошел дальше. Я бы заявил, что как только сама идея чрезвычайного физического насилия начинает рассматриваться индивидом как приемлемое разрешение любой проблемы, он немедленно подвергается опасности потерять право именоваться цивилизованным человеком".

"Сильно сказано, сэр", - сказал Родерик.

"Я твердо убежден в этом", - ответил полковник.

"К нациям вы, военный, те же принципы применяете?"

"Да".

"К актам войны?"

"К актам агрессии. Насилие как орудие политики - отрицание интеллектуального прогресса".

"Тем не менее, - сказала упрямо Альма, - это абсурд, что нас всех подозревают. Должно же быть у полиции хоть какое-то представление, кто это сделал".

"Если сейчас и нет, - сказал Гей, - непременно будет, как только девушка откроет рот".

Молчание. Я поставила стакан на стеклянный столик. "Ну, ради всех здесь, кто не является убийцей, обещаю, что Роберта будет в безопасности, пока не откроет рта".

Я вышла. Немного потребовалось, чтобы сошел внешний лоск с людей, которые оказались в опасности. В комнате отдыха были сильны подводные течения, и у меня возникло чувство, что, если беспристрастно за ними последить, можно разгадать тайну. А я бы сняла подозрение с полковника. Он высказался так убедительно о своих принципах... Но это делал бы и убийца, если умен? Актер, который скрывает инстинкты оборотня за безупречно цивилизованной внешностью. Когда произносился приговор преступнику, утверждалась его полная изоляция, никто и бровью не повел. Но, конечно, убийца мог и не находиться там. Были другие вероятности, как указал Алистер.

Я повернула за угол и налетела прямо на Николаса. Столкнулась с ним. Он схватил меня за руки и удержал, вглядываясь в глубину коридора. "Ну, вот и наш маленький полицейский осведомитель. В этом направлении инспектора нет, дорогая".

Я совершенно вышла из себя, с яростью смотрела, старалась вырваться из рук. "Дай пройти! Прочь! Разреши мне пройти! Ты не смеешь разговаривать так! У тебя нет прав..."

"Продолжай, продолжай... Куда идешь?"

"Это ни черта тебя не касается".

"Это касается любого в этом гнусном месте. Право остановить тебя, чтобы ты не бродила в темноте одна".

"Иду в кухню есть, - сказала я зло, - и спешу".

Он не тронулся с места. "А где дружочек?"

"Кого ты имеешь в виду?"

"Кавалера с золотыми волосами. Почему он не охраняет тебя?"

"У тебя недержание речи", - горько сказала я.

"У меня? - Он сардонически улыбнулся. - Ты могла бы сказать, что это ценная черта для писателя, а для мужа..."

"Точно. А теперь дай пройти".

"Минуточку. Оказывается, я вполне серьезен, Джианетта. Мне кажется, ты вообще очень любишь бродить одна... или с кем-то, кого не знаешь. Если бы у тебя была хоть капля рассудка, ты бы знала, что этот парень решительно взялся за дело. Разве ты не испугалась?"

"Нет, - сказала я едко. - Не боялась еще три минуты назад". Не знаю, что заставило меня сказать это. Как только слова вылетели, я пожалела о них, но слишком поздно. Николас отпустил мои руки и стоял, глядя на меня в полутьме. Думаю, что он должен был слышать глухие удары моего сердца.

"Ох... - наконец сказал он очень нежно. - Вот, значит, откуда ветер дует? - Я молчала. Хотела убежать к огням и теплу кухни, но меня что-то удерживало, я словно была пришпилена к стенке коридора ударами сердца. Итак, ты боишься, что я тебя убью, моя Джианетта?.. Действительно думаешь, что я могу это сделать? Перерезать это красивое горло и все такое, да, Джианетта? За что? За дела давно минувших дней?"

"Сказать причину? - Я говорила странным шепотом. Этого не должно было случиться. Такой разговор не должен происходить. - Тебе нужна причина?"

Он не отвечал, молча смотрел. Его лицо казалось загадочным. Наконец, он сказал совсем другим тоном: "Какие у тебя доказательства?"

Я вздрогнула. "Никаких".

"Если бы они были, могла бы ты меня сдать... за все, что было?"

Фантазия росла вокруг нас, как паутина. Он спрашивал так просто, будто предлагал деньги для ведения хозяйства. Я приложила руку ко лбу. "Я... не знаю, Николас".

"Ты... не... знаешь..."

Его тон заставил меня покраснеть. "Николас, - сказала я с отчаянием. Постарайся понять..."

"Ты была моей женой".

"Знаю, но..."

"Имела обыкновение говорить, что не веришь в развод".

"Знаю, - сказала я снова тоскливо. Дела давно минувших дней. Каждая ссора заканчивалась тем, что я вынуждена была защищаться. И сейчас в мой голос прокрадывалась знакомая нотка оправдания. - Но в том, что мы развелись, моей вины нет".

"Даже если и так... Раз ты говорила так, ты осталась связанной со мной... и теперь?"

"Теперь? Не поняла".

"Нет? Я намекал на блондинистого дружочка".

"Оставь это, Николас!"

Он громко рассмеялся. "Опасная у тебя проблема, не так ли, Джианетта? Моральная верность против гражданской ответственности. Или ситуация сейчас трансформируется в старую любовь против новой? Это избавило бы тебя от массы забот, если бы ты могла сдать меня полиции через минуту".

Охватившая меня ярость была реальна, как шок, как физическое ощущение. Я похолодела и выпалила очень спокойно, но шепотом: "Если бы ты был сейчас в комнате отдыха, ты бы услышал мнение полковника, которое, как выяснилось, совпадает с моими взглядами. Он сказал, что актом насилия, таким, как убийство, человек отрезает себя от собратьев и теряет право на свои... человеческие права. Если бы я по-прежнему была твоей женой... - Я оперлась руками о стенку в поисках поддержки. - Если бы я все еще была... законной... твоей женой, я бы не помогла обвинить тебя в преступлении, даже если бы могла, потому что я бы приравнивалась к тебе во всем, что ты совершил... но я бы оставила тебя... Я бы не смогла остаться с тобой, зная, что ты..."

"Каин?"

"Я... да".

"А в нынешней ситуации?"

"В нынешней ситуации... - Я остановилась и, к моему ужасу, мой голос перешел в рыдание. - В нынешней ситуации я не знаю. Бог тебе судья. А теперь разреши пройти".

Он пошел, не говоря ни слова, а я пробежала вниз по лестнице на кухню.

Глава шестнадцатая

В кухне было светло, тепло и вкусно пахло едой. Кухарка суетилась у плиты, а одна из официанток занималась грудой тарелок. Я в сомнении остановилась у двери, чувствуя, что у меня дрожат руки, а в глазах стоят слезы, но румяная кухарка взглянула, глупо, маслянисто улыбнулась и указала на место на конце большого выскобленного стола. "Если не возражаете, хозяйка, - сказала она на живом наречии южной Шотландии, - можете здесь пообедать, погорячее и побыстрее. Инспектор сказал, что вы хотите поесть сейчас".

"Очень мило с вашей стороны. Надеюсь, что не очень помешаю".

"Совсем не помешаете, - сказала кухарка спокойно, не отходя от плиты. Эффи, подай даме суп".

Худая темноволосая Эффи с огромными глазами, которые с любопытством буквально пожирали меня, принесла дымящуюся тарелку и осторожно поставила передо мной с таким видом, словно я могу укусить. Затем она отошла шага на два и встала, теребя фартук. "Нет, Эффи, - сказала резко кухарка, - отнеси в столовую хлеб".

Эффи удалилась, бросив тоскливый взгляд назад. Когда за ней закрылась дверь, кухарка положила черпак и сказала хрипло и внушительно: 'Такая гнусь, хозяйка, все эти убийства. Ну, ужас. Кровь стынет в жилах".

Я механически согласилась. Горячий суп бодрил, а яркое тепло кухни быстро вышибло из головы нелепый разговор в коридоре. Кухарка положила пухлые красные руки на противоположный конец стола и рассматривала меня с профессиональным удовольствием. "Восхитительный бульон, правда?"

"Он... великолепен".

"Он покроет ваши щечки румянцем, я вам скажу. Вы выглядели совсем измотанной, будто собственная тень, когда вошли. Говорят, это вы нашли ее?"

"Да, посчастливилось".

"Это ей посчастливилось, бедной девочке, продержаться в живых целый день. - Она тяжело вздохнула. - Много было таких, которым так не повезло, а я не помню лета хуже".

"Ну, - сказала я, - не каждый год у вас происходят убийства".

"Нет, слава Богу. Но я не про то. - Она забрала пустую тарелку и поставила передо мной отбивную из баранины с горошком и жареным картофелем. - Я имела в виду несчастные случаи в горах".

Я вспомнила, что кто-то еще говорил что-то похожее. "Этот год действительно хуже, чем обычно?"

"Да, мисс. Две девочки, - она резко и отсутствующе подняла голову к потолку. - Это третий случай в этом сезоне, не считая убийств".

"А кто другие?"

"Ну, пара из Лондона. Слабоумные пошли на Куиллин без карты и компаса. Их нашли через неделю. Они лежали у подножия скалы".

"Как ужасно! Попали в туман?"

"День, когда они ушли в горы, был ясный, как мой бульон. Никто не знает, что случилось".

"Слишком большая плата за минуту беззаботности".

"Ай, это так. На горы легко смотреть ни к чему. А этот бедный парень, что лежит наверху? Много раз он говорил то же самое, и он был великолепный альпинист. Яблочный пирог".

"Простите? А, понимаю. Спасибо. Очень вкусный".

"Не так плох, - сказала кухарка удовлетворенно. Она смотрела, как я пробую сдобный воздушный пирог. - Затем два студента из Оксфорда-Кембриджа. Оба свалились с огромной скалы примерно на том же месте".

"Мертвые?"

"Ай, мертвые, как камень. Веревка оборвалась".

Я осторожно положила вилку и нож рядышком на пустую тарелку и какое-то время внимательно смотрела на них. Но я их не видела. В странном белом свете передо мной стояли две пары скалолазов, которые поднимаются на Куиллин... Но в каждом случае с ними двигался еще один альпинист. В его присутствии рвались веревки, и тела с шумом неслись к смерти...

"А теперь чашечку кофе?" - предложила кухарка.

"С удовольствием, - сказала я. - Но думаю, что я бы лучше взяла кофе наверх. Врач, должно быть, уже закончил, и миссис Персимон хочет спуститься".

"А как себя чувствовала девушка, когда вы ее оставили?" Она поставила на стол большую голубую чашку и начала наливать кофе.

"Не очень хорошо. Но мне кажется, у нее будет все в порядке".

"Слава Богу. Я дала вам большую чашку. Лучше быстро выпить, пока он горячий. Сахар?"

"Пожалуйста. Большое спасибо. Все было отлично. Я чувствую себя намного лучше".

"Ай, и это видно. Не забудьте на ночь запереть дверь, моя девочка".

"Непременно запру", - ответила я горячо и поднялась, когда она снова повернулась к плите.

В коридоре никого не было. Я быстро пошла по нему, повернула за угол, вышла в холл. Николас нагнулся над конторкой и тихо разговаривал с Биллом Персимоном, увидел меня, но не подал вида. Я притворилась, что не вижу его, и почти побежала по лестнице, балансируя с чашкой кофе, чтобы не расплескать.

На лестничной площадке я встретила миссис Персимон и девушку-служанку. "Вот и вы, мисс Брук, - миссис Персимон была все еще обеспокоена, что не удивительно. - Пообедали?"

"Да, спасибо, очень хорошо".

"Ну, думаю, теперь вас ожидает полиция".

"Как чувствует себя мисс Саймз?"

"В общем, не знаю. Все еще без сознания, и врач не очень разговорчив. О Боже мой, Боже мой..." Она устремилась вниз. За ней горничная, нагруженная скомканными простынями. Она все еще слабо сокрушалась, когда я подошла к своей комнате и постучала в дверь.

Дверь открыл инспектор. "А, мисс Брук. Проходите".

Доктор уже ушел. Роберта в одеялах выглядела очень бледной и тихой, настолько бледной, что я с волнением воскликнула: "Инспектор, у нее все в порядке?"

Он кивнул. "Врач так думает. Говорит, что она выздоровеет".

"Чудесно!"

Он смотрел на спокойное замкнутое лицо девушки. "Так точно, - сказал он без выражения, затем повернулся ко мне. - А вы? Поели?"

"Да. Кухарка накормила меня в кухне".

"Хорошо. А теперь как себя чувствуете?"

Я улыбнулась. "Готова ко всему... Но, надеюсь, вы скажете, как себя вести, прежде чем оставить одну с больной".

"Врач оставил рекомендации. - Он показал бумагу на прикроватном столике. - Самое важное - держать грелки горячими, а комнату теплой. Можете дать ей немного бульона или чая с чуточкой бренди, если захочет. У доктора был вызов на роды, поэтому ему пришлось уехать. Но если забеспокоитесь, свяжитесь со мной, я позвоню в больницу и посоветуюсь".

"Вы имеете в виду, что нужно послать Нейла за вами?"

"Нет. Позвоните. Я в комнате мисс Мэйлинг. Возможно, не буду спать большую часть ночи, но когда все же пойду наверх, переключу его туда. Звоните без колебаний, если начнете нервничать или беспокоиться. Мы будем заняты всю ночь".

"Позвоню".

"Хорошо. Ну, теперь... - Он повернулся к Нейлу, появившемуся в дверях. - Нейл, вы знаете, что делать. Чувствуйте себя, как дома. Сержант Мунро сменит вас в два. Я сам сейчас все осмотрю, проверю, все ли в порядке. Сомневаюсь, что кто-нибудь из нас сегодня ночью будет много спать. - Он подошел к окну и постоял, глядя на улицу. - Надвигается туман. Жаль. В такой работе он не помощник. Думаю... - Он протянул руку и закрыл окно на шпингалет. - Это устраняет... Не возражаете, что тут будет немного душно?"

"При таких обстоятельствах совсем нет".

"Тогда все в порядке. Ну, я вас покину. Впереди долгая ночь, но, думаю, безопасная. И... Да, мистер Персимон должен всю ночь держать включенным генератор, поэтому лампочки будут гореть хорошо. Нейл?"

"Да, сэр?"

Он повернулся ко мне. "Вы чутко спите?"

"Думаю, да".

"Знаете, нет необходимости бодрствовать всю ночь. Она будет спать, и если вы ей понадобитесь, Нейл вас разбудит. Поспите сами в промежутке, хорошо?"

"Хорошо".

"Ну, спокойной ночи, девочка".

"Инспектор Маккензи..."

Он был уже у двери, повернулся ко мне. "Да?"

"Есть вещи... У меня есть несколько вещей, о которых вы должны знать".

"Важные?"

"Я... Не уверена".

"Это не позволит немедленно арестовать убийцу?"

"О нет. Нет".

Его глаза глядели подозрительно. "Вы засекли его, так?"

"Нет!" Отрицание вырвалось из меня страстно, что удивило и меня, и инспектора.

Мгновение он молчал. "Тогда осмелюсь предположить, что это терпит до утра, мадам", - сказал он и вышел. Я быстро пересекла комнату и повернула ключ. Замок успокаивающе щелкнул. И глухой стук, когда засов дошел до конца, отметил нашу полную безопасность.

Глава семнадцатая

Медленно прошел длинный вечер и наступила ночь. Я дремала у камина над книгой "Невеста Ламермура", стараясь не дать безумной усталости окончательно овладеть мною. Нейл в тени у кровати Роберты спокойно расслабился в плетеном кресле спиной ко мне и остальной части комнаты. Девушка зашевелилась раза два, но с каждым моментом ее дыхание делалось все естественнее. Цвет лица улучшался. Я отложила книгу, решила попытаться уснуть и осторожно прошла через комнату к своей кровати.

"Спокойной ночи, Нейл".

"Спокойной ночи, мисс", - ответил он, не поворачивая головы, и, как ни смешно, от этого спокойного ответа на меня накатила волна облегчения. Словно одна из темных теней комнаты вселяла уверенность. И это позволило мне понять, что, несмотря на все, несмотря на присутствие полицейского, я действительно очень нервничаю. Я ругала себя, заводя часы и вынимая ноги из тапочек. Комната заперта. Нейл, надежный, заслуживающий доверия, здесь, со мной. А на расстоянии протянутой руки, на другом конце провода - инспектор Маккензи.

Я забралась под пуховое стеганое одеяло, обернувшись в халат. Тело ныло от усталости, но я не боялась крепко уснуть и не услышать стонов Роберты. Совсем нервы разгулялись.

Я дремала, просыпалась и снова дремала... Тяжелые короткие промежутки сна, возможно, длились минуту или час. Дважды Роберта зашевелилась, жалобно застонала и заставила меня на мгновение сесть в постели. Но каждый раз она снова замолкала и засыпала. Однажды, уже заполночь, она, казалось, пробудилась, поэтому я встала и разогрела бульон. Нам с Нейлом удалось заставить ее проглотить несколько ложек, прежде чем она нетерпеливо отвернула голову. Я снова уснула. Смутно помню, что уже в другой раз, в два часа, когда я кипятила воду для грелок, тихо сменились охранники. Теперь со мной сидел Гектор Мунро. И я помню, как в повторяющемся сне, что дважды за дверью раздавался голос инспектора и спрашивал, как у нас дела. Иногда во время мертвого сна Роберты Гекки готовил мне чашку крепкого чая, и я пила его, тепло свернувшись калачиком под халатом. А потом я снова вставала, чтобы налить воду в грелки.

Я выполняла работу довольно умело, но двигалась сквозь эту освещенную камином фантасмагорию в состоянии, граничащем между слабостью и сном. Поэтому, оглядываясь назад, я едва ли могу сказать, где кончалась реальность и начинался ночной кошмар.

Обыденность задач не могла сдержать тревожных теней в углах освещенной камином комнаты. Тиканье часов, будничный шум поющего чайника - эти обычные звуки в полудреме медленно ползущих часов превращались в самую суть кошмаров. Тени на потолке становились привидениями, мрачными и ужасными. Тени и огонь... тени перед ярким сиянием, убийца жестикулирует перед пламенем, неуклюже танцуя вокруг погребального костра. Костер разгорался и поднимался, превращался в огромный призрак из дыма, жарко-красную пирамиду огня, настоящую дьявольскую гору...

А потом передо мной неясно вырисовывался освещенный пламенем Блейвен. И одинокий альпинист без лица карабкался вверх по дьявольскому ущелью и тянул за собой перерезанную веревку. Где-то сверкал нож, и мягко бормотали два голоса одновременно, сквозь звук падающей воды... Ты была моей женой... Вы его обнаружили, не так ли?.. У вас отвратительное поручение, так?.. Вы его засекли, не так ли?.. Не так ли?..

Я завопила "Нет!" и проснулась так резко, что призадумалась, не разговаривала ли я вслух, и прислушалась, чтобы услышать эхо своего голоса среди теней. Или, может, это Гекки разговаривал? Или Роберта? Я села и взглянула на девушку. Она двигалась, издавая капризные стоны боли. Но не это заставило биться мое сердце, а тело каменеть под ночной сорочкой. Гекки не было.

Моя реакция выдала плачевное состояние нервов, я повернула голову и увидела Гекки. Он, как привидение из сна, стоял перед огнем. Но огонь не отбрасывал пугающей тени в комнату. Он почти погас.

Четверть пятого. Я спала недолго, а Гекки, по-видимому, вообще не спал, но, не взирая на это, торф в камине, за которым следили неумело, стал затухать и превратился в тлеющую груду угольков.

Камин с торфом - это мудреная штука для неумелых рук. Если он хорошо горит, то великолепно греет. Это накаленная докрасна масса, как огромная топка. Миссис Персимон разожгла его очень искусно, Нейл тоже знал, как с ним обращаться, но Гекки - городской житель, к тому же родом из долины, а я вообще самая беспомощная из неумельцев. Оставшись вдвоем, мы с огнем обращались, видимо, совсем не так, как надо, ибо он выгорел почти совсем. Гекки ворошил его, торф рассыпался на отдельные части, которые начали быстро чернеть.

Я соскочила с постели, натянула тапочки и пошла осторожно к камину. "Он совсем не загорается, сержант?"

"Нет".

"Разве нет больше торфа?"

"Есть, даже много. Но все дело в том, как его закладывать. Не знаете как, мисс?"

"Нисколько, но попробуем". Я встала на колени рядом с Гекки, вместе мы сложили торф вдоль последних красных угольков и попытались раздуть их до пламени. Но бесполезно. Красная зола темнела, а торф медленно дымился, черный и невосприимчивый к огню. В комнате стало холоднее. "Плохо, - сказала я, - он гаснет".

Мы посмотрели друг на друга с тревогой. Затем я встала, кусая губы. Нужно положить в кровать Роберты свежие грелки, быть готовой приготовить питье, согреть комнату до наступления прохладных часов рассвета. "Простите, - сказал Гекки, - я..."

"Я виновата столько же, сколько и вы. Фактически, нас нельзя винить, если мы не можем справиться с проклятым камином. Нужно было попросить дров, чтобы поддерживать огонь. Жаль, что это не пришло мне в голову".

Он стряхивал пепел с рук. "Позвать инспектора, чтобы он принес дров?"

"Дрова должны быть где-то. Помню, в комнате отдыха камин разжигали дровами. Возможно..."

"Я могу поискать. - Сейчас он был у телефона. - Мы уже облазили все это место не раз. Это где-то сзади снаружи. - Он положил трубку и посмотрел на меня. - Не отвечает. Вполне вероятно, он осматривает дом".

"Тогда... следует подождать?"

Он посмотрел на черный камин. "Через пять минут он совсем погаснет. Лучше схожу сам".

Я спросила с сомнением: "Лучше? Вы так думаете?"

''Вам нужно разжечь огонь, не так ли?"

"Да, нужно".

"Ну, тогда я считаю, что мне нужно пойти. И, если не откроете двери до моего возвращения, ничего плохого не произойдет".

"Я... я думаю, нет. Как узнать, что это вы вернулись?"

"Постучу... Вот так". - Он придвинулся ближе, протянул руку к облицовке камина, застучал ногтем. Я услышала слабый стук. Очевидно, так шумят лапки кузнечика, когда он небрежно приземляется на лист. Тук... тук-тук... тук-тук-тук... тук. Никто, находящийся дальше, чем в девяти дюймах, не мог бы услышать.

"Хорошо, - сказала я. - Ради Бога, ненадолго. И... сержант!"

"Да, мисс".

"Если есть горячий чайник на плите, вы могли бы принести его? Это сэкономит время".

"О кей, мисс".

"Вы... У вас будет все в порядке?"

Он усмехнулся. "Не беспокойтесь. Я бы отдал свою зарплату за год, чтобы встретить этого типа, кем бы он ни был, у сарая для дров. Вернусь не позже, чем через пять минут, мисс, и, если инспектор поблизости, позову его".

Он вышел, и я притихла, задвинула за ним засов. Я слышала, как он осторожно спускался по лестнице.

Тишина.

Мое сердце неприятно сильно билось, и снова пришлось взять себя в руки, чтобы делать все, что нужно. Я решительно отвернулась от двери и пошла смотреть на Роберту. Казалось, она немного расслабилась, дыхание стало менее поверхностным, но ресницы время от времени вздрагивали, словно ее беспокоил свет. Я вынула из комода зеленый шелковый шарф и набросила на лампу на прикроватном столике, затем пошла присмотреть за маленьким ядром красного огня, пока не вернется Гекки.

Он был удивительно быстр. Я вырвала несколько страниц из журнала "Автомобиль" и разводила маленькие язычки пламени. В этот момент раздался мягкий стук в дверь. Уже посередине комнаты я поняла, что звук не напоминает стрекота кузнечика, о котором мы с Гекки договорились.

Он раздался снова, тихий стук - тук-тук-тук.

Я стояла в трех футах от двери, прижав к бедрам руки, стиснутые в кулаки. Сердце медленно забилось болезненными ударами. Я окаменела, глядя на дверь, а часы бешено отстукивали секунды.

Очень тихо повернулась дверная ручка. Очень мягко дернулась дверь, словно кто-то нажал на нее.

Я думала, что, если закричать, проснутся люди и поймают его... убийцу, который пытается добраться до Роберты. Но это нарушит тихий сон девушки, неизвестно, как шок повлияет на нее. Я не чувствовала себя вправе рисковать.

Затем я очутилась у двери. "Кто там? - К моему удивлению мой голос звучал нормально. - Это вы, сержант?" Конечно, это не сержант. Но если бы он сказал, что...

"Нет. - Громкий шепот действительно принадлежал не Гекки. - Это инспектор Маккензи. Я пришел посмотреть на нее. Откройте, а, девочка?"

Я приняла это утверждение с быстрым чувством облегчения, но снова сама себя удивила. Мой голос вдруг мягко сказал: "Минуточку, инспектор, я надену халат".

В три прыжка я очутилась у телефона и подняла трубку. Часы безумно тикали и отбивали секунды. Две, четыре, семь медленно тянущихся световых лет, прежде чем раздался щелчок в поднятой трубке и голос инспектора Маккензи, мягкий, но тревожный, резко сказал: "Маккензи слушает. Что случилось?"

Я прикрыла рукой микрофон и прошептала в трубку: "Приходите быстро! Быстро! Он у двери!"

В трубке стало тихо. Мои колени задрожали, я медленно села на кровать, все еще зажимая трубку в руке. Голова повернулась, негибко, как у куклы, чтобы следить за дверью.

Ни звуков, ни дребезжания, ни движения ручки. Дверь была глухой, в ровной белой краске. Она ни о чем не говорила.

В коридоре послышались быстрые осторожные шаги. И голос: "Инспектор? Что-нибудь случилось?"

"Куда, к дьяволу, вы ходили, Гектор Мунро?"

"За дровами, сэр. Что-нибудь случилось?"

Скрип двери. Срывающийся голос Гарта Корригана: "Что, к дьяволу, здесь происходит?" Затем испуганный вопрос его жены: "Что-нибудь... случилось?"

"Ничего, мадам. Пожалуйста, ложитесь". Голос инспектора понизился до успокаивающего бормотания. Услышав, что в коридоре шепчутся три или четыре человека, я открыла дверь.

Корриганы как раз удалялись в свой номер напротив. Единственно, кто еще, казалось, обеспокоился, - полковник Каудрей-Симпсон и Губерт Гей, чьи комнаты были как раз за углом, в главном коридоре. Когда я открыла дверь, Гекки стоял перед инспектором довольно пристыженно, с вязанкой дров в одной руке и все еще дымящимся чайником в другой. Он обернулся, увидел меня и, торопясь, пошел по коридору с явным облегчением.

Инспектор Маккензи тоже обернулся. Его голос был все еще низким, но ясным и настойчивым: "Гекки! Не прикасайтесь к двери! Мисс Брук! Стойте, пожалуйста, в стороне".

"Послушайте, инспектор, - заговорил полковник, все еще удивленно-авторитетный в скверной ночной сорочке и без зубов, - что случилось?"

"Пожалуйста, примите заверения, что ничего не случилось, сэр. Можете успокоить супругу, а вам, мистер Гей, я обещаю, что, если понадобится помощь, я ее попрошу, но как раз именно в данный момент..."

"О кей. Ухожу". Великолепный Гей в шелке Пазле* неохотно исчез.

______________

* Это яркий шелк со специфическим рисунком из одноименного шотландского города. - Прим. ред.

Инспектор быстро подошел ко мне. "Ну, что все это значит?"

Это было настолько стандартным началом для полицейского, что я почувствовала нелепое желание рассмеяться. Я неуверенно сказала: "Он был у двери. Убийца. Он сказал... сказал".

Маккензи взял меня за руку и спокойно повел к кровати. "Посидите здесь. Не пытайтесь говорить. - Он быстро посмотрел на Роберту и, очевидно, остался доволен. - Гекки... Разведите огонь. Нет, если подумать, я сам это сделаю. А вы идите в мою комнату, возьмите сумку и изучите в деталях дверь. - Он посмотрел на меня. - Вы сказали, он был у двери. Полагаю, он прикасался к ней?"

"Да. Он толкал ее и поворачивал ручку".

Он с удовольствием проворчал: "Ручку, Гекки. Нет, дружище, пусть она останется открытой, тогда никакие призраки не смогут ее вытереть, пока вы вернетесь. Ага!" Это было восклицание удовлетворения, когда сухие поленья загорелись, и пламя, сияя, устремилось вверх в трубу.

"Полагаю, там никого не было, когда вы пришли?"

"Нет". Он умело укладывал торф.

"Должно быть, услышал, как я звонила. Простите".

"Наоборот. Вы все очень хорошо сделали".

"Ну, тогда сожалею, что заставила Гекки спуститься вниз. Это по моей вине огонь потух, но нужно было снова его развести".

Он поставил чайник на пылающий уже торф и встал. "Возможно, это был бы счастливый случай, если бы мы увидели убийцу. А теперь, предположим, вы расскажете о случившемся".

Я рассказывала, Гекки занимался поверхностью двери, а Роберта тихо лежала в одеялах в слабом зеленом мерцании настольной лампы. Инспектор молча слушал и смотрел мне в лицо. "Гм, - сказал он наконец. - Он или услышал, что Гекки ушел, или увидел, как он идет по двору. Это не особенно продвигает нас вперед, дает только одно".

"Что?"

"Это доказывает, что мисс Саймз может опознать его. Конечно, он был нашим третьим альпинистом. И перерезал веревку".

Я решительно спросила: "Инспектор, вы знаете, кто убийца?"

"Вы закончили, Гекки?"

'Так точно, сэр. Только что".

"Инспектор, пожалуйста..."

"Что-нибудь нашел, Гекки?"

Гекки выпрямился. Его лицо было разочарованным. "Нет, сэр. Все стерто".

"Что-о-о? - Инспектор тремя прыжками очутился у двери и рассматривал ее. Его губы хищно сжались. - Проклятие! Хорошо, Гекки. Закройте дверь и возвращайтесь к своему стулу. - Он вернулся в комнату с сердитым видом. Мое доказательство разбито", - горько сказал он.

"Доказательство? Значит, вы все-таки знаете, кто это?"

"Знаю... Может быть. Назовите это догадкой... Но для полицейского в догадке нет ничего хорошего, а доказательств нет совсем. Ни намека. И если девочка на кровати не откроет вскоре рта... Боюсь, может случиться худшее. Например, подумайте о событиях сегодняшней ночи. Посмотрите, на что он решается... и очень легко выходит сухим из воды. Боже, помоги нам, никто в здравом рассудке не ожидал бы, что он может так рисковать".

"И все же он испытывает свою удачу слишком часто".

"Удачу! - Его голос взорвался на этом слове. - Он убивает Гезу Макре на открытом месте на костре с пламенем высотой в двадцать футов. Он убивает мисс Бредфорд днем, когда хорошо видно долину Камасунари. Он перерезает горло Бигла на расстоянии ярдов, именно ярдов от свидетелей. А теперь это! Он посмотрел на меня и спокойно добавил. - Я был всю ночь в коридоре. Отправился в кабинет двадцать минут назад. И тогда, только тогда, погас ваш камин, и он увидел, что Гекки Мунро ушел и оставил вас одну".

"Я... Я очень виновата", - произнесла я едва слышно.

Он улыбнулся. "Не говорите этого, девочка, я сказал, что это не ваша вина. Вы оказались очень полезным новичком в полиции, правда... Чайник кипит. Я могу помочь вам с грелками?"

"Спасибо, я справлюсь". И я начала наливать грелки.

Он стоял у кровати, пристально глядя на лицо Роберты, словно мог разгадать секрет за бледными очертаниями ее бровей. Его лоб был в морщинах, волосы взъерошены, подбородок посерел от небритой щетины. Он засунул руки глубоко в карманы, поднял плечи и походил на озабоченного мужчину средних лет, которого разбудил вопль младенца. Затем он повернул голову и спокойные умные глаза противоречили такому впечатлению. "Хотите сейчас закончить дежурство?"

"Нет".

"Не отсылайте больше Гекки".

"Конечно, не буду".

"Меня не будет у телефона. Нужно сделать... кое-что. Но не беспокойтесь. И кто знает, возможно, все закончится раньше, чем вы думаете. Мы его поймаем. О да, мы его поймаем..." И глаза его не были больше добрыми, стали холодными и пугающими.

Глава восемнадцатая

Еще раз я заперла на ключ и задвижку дверь и занялась Робертой. Прошло целых двадцать минут, прежде чем я выполнила все необходимое, и желание спать как рукой сняло.

Я отодвинула портьеру и поглядела в окно. Все еще стоял туман. Первый слабый серый утренний свет лениво пробивался сквозь его пелену, словно сквозь жемчужину. Сыро и прохладно, и я с удовольствием вернулась в освещенную камином комнату.

Гекки еще приготовил чая, я взяла чашку с собой в постель и размечталась, как было бы хорошо иметь что-нибудь нормальное для чтения. В этот утренний час сердце мое не принимало "Невесту Ламермура". Я вырвала много листов из "Автомобилей", чтобы разжечь камин. Еще оставалась книга "Золотая ветвь" - несомненно странно, что она имелась в отдаленном отеле Шотландии. Это приятное название, но у меня возникало смутное чувство, что эта книга пойдет так же трудно, как "Невеста Ламермура". Что-то о первобытных религиях, едва ли успокаивает. Я взяла книгу без любопытства и подумала, что вряд ли ею можно украсить дождливый день на острове Скай. Кроме, конечно, воскресенья, когда нет рыбалки.

Кто-то уже читал ее. Там была закладка, старый конверт между страницами, на ней книга сама по себе и открылась. Я посмотрела на текст, слегка озадаченная.

"Кельтские костры. В центральной горной Шотландии костры, известные как Кельтские, прежде зажигались с большой торжественностью первого мая. Следы человеческих жертв на них особенно ясны и определенны..."

Я недоверчиво глядела на страницу. У меня помутилось в голове. Слова будто выстрелили в тишину, и я посмотрела на широкую спину Гекки Мунро. Я едва могла поверить, что он не чувствует их воздействия. Мой взгляд метался по холодному аккуратному шрифту. Со страницы, будто нацарапанные светящейся краской, слова и фразы прыгнули в комнату...

"Жертвы приносились на открытом воздухе, часто на вершинах гор... груда дров или другого горючего... на островах Скай, Малл и Тиэре применяли разновидности пластинчатого гриба, который растет на старых березах и очень хорошо горит".

Между мной и отпечатанной страницей вспыхнуло яркое воспоминание: березовая роща, серебро, золото и кружево листвы, мох и обломки грибов на влажной земле между гладкокожими деревьями. И коричневые, веерообразно разложенные куски чаги, простершие со стволов ладони вверх. Очень хорошо горит.

Я продолжала читать холодную прозу, которая вызывала в памяти картину за картиной. На Гебридских островах, в Уэльсе, в Ирландии, в диких пустынных кельтских уголках зажигают костры и совершают церемонии, которые нелепо отдают эхом, хотя и невинно, мрачных и кровавых церемоний старых дней. Костры в мае, на Иванов день, на день Всех Святых... Несчетное число лет они очищали землю, защищали крупный рогатый скот от чумы, сжигали ведьм...

Сжигали ведьм! Всплыло и другое воспоминание, от которого стало совсем плохо: юная девушка лежит на горячей золе с перерезанным горлом. Голос Гея говорит о колдовстве, фольклоре и писателях, которые расспрашивали Гезу Макре о старых суевериях.

Мои руки вспотели, и шрифт закачался перед глазами. Это абсурд. Бред. Ни одну современную девушку восемнадцати лет, даже в пустынном уголке земли, нельзя принести в жертву как ведьму. Так или иначе, это в любом случае абсурд. Но почему тогда ее убили, и таким, несомненно, ритуальным образом? Вряд ли для того, чтобы защитить урожай. Даже Джеймси Фарлейн, родившийся и выросший в горах, не мог до такой степени верить...

Я отбросила эти мысли и продолжила чтение. Когда готовили жертвенный костер, его зажигали не от "домашнего", а от нового огня, "огня нужды". Живой огонь, добытый с помощью сухого дуба и поддерживаемый диким пластинчатым грибом. Те, кто добывал этот огонь, "выворачивали карманы наизнанку и смотрели, чтобы никакая монета или другие металлические предметы не остались на их теле". В некоторых местах считалось, что тот, кто разводит костер, должен быть молодым и целомудренным.

Текст уплыл от меня диким и тонущим танцем слов. Я закрыла лицо руками и думала, медленно, болезненно понимая, что Геза Макре, юная и целомудренная, сняла с себя трогательные безделушки, чтобы зажечь огонь нужды для своего убийцы. Это безумное занятие казалось ей смешным и необычным. Как раз такие романтические заскоки могут быть у умных образованных джентльменов из Лондона.

Мои мысли затормозились на этом умном джентльмене. Я тщетно старалась связать все убийства костяком первобытных ритуальных обрядов. Как в первобытный возврат к прошлому вписать убийство Бигла? Или перерезанную веревку Марион Бредфорд? Или студентов Оксфорда и Кембриджа? Или куклу Марсии Мэйлинг?

Из книги стало более, чем очевидно, что связать вместе такие разные преступления может только больная логика помешательства. И нет никакого сомнения в том, что книга - это улика. Слишком много существует параллелей между ее спокойными утверждениями и безумным ритуальным убийством на Блейвене. И то, что она находится здесь, не может быть простым совпадением. Вероятно, она принадлежит убийце - мужчине, чьи исследования сделали его достаточно осведомленным об обрядах и обычаях... Мужчине с неустойчивым сознанием... Возможно, когда это сознание, наконец, перевернулось, он погряз как раз в бесчестном искажении ритуала, каким оказалось убийство Гезы. Или, возможно...

Я обнаружила, что все еще сжимаю смятый конверт, который отмечал страницу. Моя рука немного дрожала, когда я разглаживала его.

Очень долго я смотрела на конверт. Надписан моим отцом. Нет марки, но ясным четким почерком обозначены имя и адрес: "Николасу Драри, эсквайру. Отель "Камасунари". Остров Скай. Инвернесшир".

Глава девятнадцатая

Утро принесло туманное солнце и медсестру. Моложавая коренастая женщина выглядела доброй и квалифицированной. С облегчением я передала ей Роберту и спустилась к завтраку.

Когда я вошла в столовую, повернулись головы. Миссис Каудрей-Симпсон быстро спросила: "Девушка... как она?"

Я улыбнулась. "Пока хорошо, спасибо. Сестра говорит, что все нормально".

"Я так довольна. Очень боялась, что волнения ночью..."

"Ничего страшного не произошло. Я не уследила за огнем в камине, а инспектор услышал, что сержант спускается по лестнице за дровами".

Больше во время завтрака никто со мной не заговаривал, и замечательно. Я обнаружила, что избегаю взглядов. Только я налила себе вторую чашку кофе, как рядом появилась Эффи с широко раскрытыми глазами. "Если позволите, мисс, инспектор говорит... Когда будете готовы, говорит, но не прерывать вас..."

Ее пронзительный высокий голос обладал потрясающей способностью привлекать внимание. Я ответила в мертвую напряженную тишину: "Сразу же навещу инспектора. Спасибо, Эффи".

Я подняла "Золотую ветвь", завернутую в обрывки "Автомобиля", в другую руку взяла чашку кофе и удалилась из неловкой тишины. Мое лицо горело. Карантин прошлой ночи, кажется, еще не закончился. Насмешливая фраза Николаса шуршала мне вслед. В каждом взгляде я чувствовала ту же злобу. В одной паре глаз, возможно, был страх. Мои щеки все еще пылали, когда я добралась до временного кабинета инспектора.

Он меня весело приветствовал и посмотрел проницательным взглядом. Это побудило меня едко сказать: "Я бы могла обойтись без рекламы того, что не являюсь подозреваемой, инспектор".

Он остался невозмутимым. "Неужели? Разве им это не нравится?"

"Конечно, нет! Я чувствую себя... изолированной, и самое смешное то, что именно я ощущаю себя виноватой. Как бы мне хотелось, чтобы все закончилось!"

"Мне тоже, - он протянул руку. - Это для меня?"

Я вручила ему "Золотую ветвь". Почему-то я почувствовала, что, поступая так, связываю себя обязательствами, отправляюсь по тропинке, с которой возврата нет. Села. "Я отметила место". Согнулась над чашкой кофе, мешая его без надобности, сосредоточила внимание на коричневом водовороте жидкости у голубых краев чашки.

Инспектор издал странный звук, затем резко спросил: "Где вы это нашли? - Я рассказала. - А когда вы обнаружили это отмеченное место?"

"Вчера ночью". Я ему рассказала и об этом, но не о смятом конверте, который затаился в моем кармане. Не могла я так далеко заходить по этой тропинке. Еще нет.

"Это вы отметили разделы?"

"Да".

"Знаете, чья это книга?"

Конверт жег мне руку. "Нет".

Наступила пауза. Я подняла глаза от чашки, чтобы встретиться с его внимательным взглядом. Он сказал: "У вас еще было о чем рассказать мне. Вы говорили об этом прежде, чем нашли книгу. Итак, мисс Брук, - в это утро он был очень официальным, - мне следует знать, о чем вы думаете".

"Первое касается разрезанной веревки, которая погубила Марион Бредфорд".

"Да?"

Я начала рассказывать ему о своем путешествии вниз по лестнице в темноте в первую ночь в отеле, и как Джеймси Фарлейн и Алистер были в подъезде. "Мистер Корриган рыбачил с ними. Алистер сказал, что он уже вернулся, но вчера его жена говорила, что он не возвращался в ту ночь до трех часов. А я разговаривала с Алистером примерно в половине третьего".

Инспектор быстро записывал. Когда я замолчала, он поднял глаза. "Вы пытаетесь сказать, что каждый из троих мог воспользоваться случаем и перерезать веревку за ночь до восхождения".

"Да", - жалко сказала я.

"Тогда какова роль третьего альпиниста Даугала Макре?"

"Возможно, он не виновен, только испугался. Увидел, что они падают..."

"Ну-ну. - Инспектор посмотрел на меня долгим изучающим взглядом. - А больше вы ничего не собирались сказать?"

Я задумалась. Конверт? Нет, не сейчас, пока не буду. А другое? Полуправда моего рассказа о случившемся у второго костра? Я с отчаянием убеждала себя, что это не доказательство, значит, не нужно ему. Несомненно, я не обязана говорить? Пока нет.

Он серьезно наблюдал за мной через стол. Я начала рассказывать об истории с куклой Марсии, но остановилась и уставилась на него с несчастным видом. "Но, возможно, вы знаете?"

Он кивнул. "Миссис Персимон мне сказала. Но можно забыть об этом. Это и не было загадкой. Это результат личной вражды миссис Корриган и мисс Мэйлинг".

"Думаете, это сделала Альма?"

"Да. Призналась сегодня утром. Она сделала это, чтобы напугать мисс Мэйлинг и заставить уехать. По личным причинам".

"Понимаю... - Я вспоминала лицо Альмы, когда она наблюдала за движением машины по долине. - Кажется, это сработало".

Выражение его лица смягчилось. "Вполне. - Он посмотрел в свои записи. Ну, я очень обязан вам за то, что вы рассказали об этом. Думаю, вы поступили правильно. А еще что-нибудь есть?"

"Нет", - ответила я, но недостаточно хорошо следила за собой, и его глаза поднялись от бумаг, посмотрели на меня с острым интересом.

Он сказал решительно: "Вы лжете, не так ли? Есть что-то еще..."

"Нет", - заявила я слишком громко.

Несколько секунд он мрачно меня изучал, затем положил карандаш на бумаги, а ладони на стол. "Девочка... - Его тон не был больше официальным. Очень добрый. - Думаю, вчера вечером вы меня обманули, а?"

"Я? Обманула? Что..."

"Когда сказали, что не угадали, кто убийца. - Я закусила губу и выпрямилась, опустив глаза. Он продолжил: - Вы действительно думаете, что женщина с таким опытом, как Марион Бредфорд, не заметила бы, что веревка повреждена, когда обвязывалась? Вы действительно считаете, что веревку перерезали в ту ночь в подъезде отеля?"

"Я... Возможно, была..."

"Возможно. Но вы так не думаете".

"Н-н-нет".

Он помолчал. "Я расскажу, как, по нашему мнению, совершено убийство, сказал он, наконец. - Вы поняли, конечно, что Роберта Саймз вообще не взбиралась на Спутан Дгу? - Он уточнил, так как я вытаращила глаза. - На ее теле не было веревки, не так ли?"

Я медленно ответила: "Нет. Не было. Конечно... Если бы она была на веревке, убийца не мог бы перерезать ее между ней и Марион. Знаете, мне это не приходило в голову. Как глупо!"

"Хорошо, что нет, а то вы искали бы в другом месте".

"Что же случилось?"

"Мы думаем, что он предложил Марион Бредфорд совершить восхождение вместе, чтобы Роберта наблюдала. Когда он дал Марион добраться до наклона, которого не видно с другой стороны, там есть козырек..."

"Поняла. Он перерезал веревку, и его не было видно".

"Он, вероятно, потянул Марион и перерезал веревку. Роберта видела, как подруга падает. Затем убийца крикнул, что возвращается, и сделал это, поднявшись повыше. Наверное, она ждала его в сильнейшем волнении на краю ущелья. А он пришел и сбросил ее вниз, и она исчезла из вида. Если бы он подозревал, что она жива, он бы спустился и прикончил ее. - Я ничего не ответила, не могла ни говорить, ни думать, кажется, закрыла глаза. Девочка, - сказал инспектор очень нежно, - ни один убийца не стоит того, чтобы его защищали, вы знаете".

Задыхаясь я сказала: "Верность..."

"Он отверженный. Вы должны быть верны всем остальным, нормальным обычным людям, которые хотят, чтобы его изолировали ради их безопасности".

"Ну, так почему вы не арестовываете его, если так уверены?"

"Я говорил. Не могу сделать и шага без доказательств. Жду информации из Лондона и еще... есть Роберта".

"Почему вы оставили меня с ней, если так уверены, что я прикрываю убийцу?" - закричала я.

"Потому что довольно хорошо знаю людей, и знаю, что, когда наступит нужный момент, развязка, вы поступите правильно, несмотря на свои... верности".

"Вы имеете в виду, что мной управляют инстинкты, - горько сказала я. Если бы вы были вчера вечером в комнате отдыха, услышали бы, как я много и красиво говорю о принципах, но сейчас... - Я встала. - Кто-нибудь когда-нибудь говорил вам, что для женщин люди значат больше, чем принципы? Я женщина, инспектор Маккензи".

Он поднялся и его глаза спокойно встретили мой взгляд. "Геза Макре тоже была женщиной".

При этих словах я сверкнула на него глазами. "Не знаю, что это вы читаете мне проповеди о верности! Даже если я все же и догадалась, кто убийца, это только догадка! Как, по-вашему, я смогла бы помочь поймать его? Я сказала все..."

"Нет. - Его голос был мягким, но заставил меня замолчать. - Я все еще не верю вам. И если факт, какой бы он ни был, который вы скрываете, мог бы служить уликой... Тогда я должен предупредить..."

"Уликой? У меня нет улик! Клянусь, нет! И если бы она была у меня... О, Боже мой, нужно время, чтобы подумать..." - сказала я потрясенно и почти выбежала из комнаты.

В холле, наверно, были люди, но я их не видела. Как слепая, я бесцельно направилась в стеклянный подъезд, на свежий воздух и свободу долины. Но в дверях я столкнулась лицом к лицу с Даугалом Макре. Он мрачно приветствовал меня: "Доброе утро, хозяйка. Прекрасное утро для этого, несмотря на то, что небольшой туман надвигается с залива. Хотите сейчас пойти?"

"Пойти?" - я бестолково посмотрела на него.

"Сегодня я обещал взять вас на рыбалку, хозяйка. Вы разве забыли?"

"На рыбалку? О... - Я начала смеяться, а затем извинилась: - Простите. Но кажется странным думать о рыбалке после... после всего этого".

"Конечно. Но вы не можете просто сидеть и ждать, что случится, хозяйка. Лучше побыть на свежем воздухе, порыбачить на реке Камасунари и выбросить все из головы. Отлично это знаю".

"Да, думаю, знаете... Хорошо, мистер Макре, я приду. Через пять минут".

Спустя сорок пять минут я стояла в вереске, где река Камасунари вытекает из озера, и думала, что Даугал прав.

Туман, который покрывал долину рано утром, поднялся и ушел, откатился, лег длинной вуалью пара на нижние склоны Блейвена и Сгар на Стри. Ант Срон почти исчез в этом саване. У его основания озеро мерцало бледным светом и сливалось с туманом в движущуюся опаловую мглу. Марско исчез. Куиллин отдалился за тем же невидимым покровом, но прямо над головой небо было голубым и чистым, и солнце ярко сияло. Река, вытекая из озера большим скользящим веером серебра, сужалась там, где мы стояли, в узкий канал, шумела и сверкала среди валунов, которые превращали ее воды в пену или выставляли свои бока, в точности похожие на спины прыгающих лососей. Близко к берегу, в маленьких заводях, спотыкались и качались горы пены на воде, коричневой, как пиво. Запах сухого вереска и торфяной воды, крепкой и свежей, разбавлялся острым ароматом болотного мирта.

Даугал был хорошим инструктором. Вскоре он показал, как собирать взятую напрокат удочку, закреплять катушку и насаживать муху, а затем, с бесконечным терпением, начал учить меня забрасывать леску. Мы не сказали ни слова о чем-нибудь, кроме того, чем занимались, и даже об этом говорили мало. Очень быстро, к моему удивлению, я поняла, что трудное дело, которое я пыталась освоить, действительно так затягивает, что прошлое блекнет, будущее отходит на задний план и весь мир сужается до раскинувшейся, мерцающей воды и мухи на крючке. Вечное время и вечный голос воды гипнотизировали, отель с его обитателями и проблемами казался далеким и несущественным. И даже если моя собственная проблема не отошла на задний план вместе со всеми другими, она, так страстно я отказывалась думать о ней, немного ослабила хватку.

Даугал запасся удочкой и для себя, но сначала не пользовался ею. Сидел на берегу, курил и наблюдал за мной. Временами он вставал и показывал, как надо забрасывать. Конечно же, я ничего не поймала. У меня даже не было ничего похожего на клев. Но так сильно подействовали спокойствие и вечность местности, что когда наконец Даугал начал разворачивать бутерброды, я могла думать и говорить достаточно спокойно.

Сначала мы ели молча, вода катила коричневые пузырьки у ног, а глубокое течение раскачивалось вверх и вниз в середине реки. Сверкающей серебряной дугой прыгнула рыба. "Это как раз там, где я ловила, - сказала я робко. Должно быть, я забрасывала леску над этой рыбой все время, а не поймала ее".

"Еще, возможно, поймаете. Случаются иногда очень странные вещи", сказал Даугал. Вряд ли это можно назвать ободряющим ответом, но я посчитала, что подобные слова из уст шотландского горца, возможно, даже считаются похвалой. Он посмотрел на небо. "Многовато солнца для рыбы. Если бы спустился туман и притушил немного свет, было бы лучше".

"Странно желать, чтобы солнца не было".

"Если снова будете ловить рыбу, то и не заметите".

Мы молча закончили трапезу, затем Даугал вынул древнюю трубку, я поискала сигареты в кармане. Пальцы нащупали остатки вчерашних довольно мятых сигарет "Плейерс" и что-то еще, металлическое и незнакомое. Я вскрикнула, когда вспомнила что это. Даугал повернулся, вопросительно взглянул в мою сторону через слабый туман из табачного дыма.

"Полагаю, следовало отдать это инспектору, - сказала я, отдернув руку от брошки с карнгормом. - Совсем забыла. Это брошь Роберты, и..."

"Где вы ее взяли?" Голос большого шотландца прозвучал резко. Его трубка упала в вереск, а рука мелькнула и схватила брошь с моей ладони. Он поворачивал и поворачивал ее, а рука дрожала.

"Ну... На горе, вчера, - сказала я неуверенно. - На осыпи возле Спутан Дгу. Я... Я думала, что это мисс Саймз уронила ее там".

"Это Гезина". Голос Даугала звучал нетвердо.

"Гезы?" В замешательстве я пыталась вспомнить, где подобрала брошку... Да, она лежала на осыпи ниже выступа, где нашли девушку. Неужели безделушку уронили или отшвырнули ногой с кучки металла в углу?.. Я повернулась посмотреть на Блейвен. Туман скатывался по склонам, как прилив дымящейся лавы. Гора стала невидимой, огромная стена тумана равномерно простиралась по долине за нашей спиной, уничтожая день.

"Я подарил ее дочке на день рождения, - сказал Даугал неестественно громко и грубо. - Брошка была на ней в тот вечер... - Еще какой-то момент он смотрел на брошку, потом сунул ее мне. - Лучше возьмите ее, хозяйка. Дайте инспектору и скажите, где нашли. Бог знает, поможет ли ему это, но... - Он внезапно замолчал, опустил голову и принялся искать трубку. К тому времени, как он ее снова зажег, лицо его снова стало спокойным, а руки твердыми. Он посмотрел вокруг на тихо стелющийся туман. - Вот сейчас хорошо ловить рыбу", - сказал он.

Солнце село, а с ним исчезло спокойствие. Находка этой трогательной броши слишком ярко оживила в памяти ужасы, которые населили эту прекрасную долину. Жалкие сомнения и страхи снова навалились на меня вместе с серым туманом. Другой берег реки стал невидим. Казалось, мы находимся в центре мира катящихся серых облаков, на острове между громкой рекой и озером, чье спокойное и мрачное мерцание постепенно переходило в серую дымку. Я дрожала. "Не кажется ли вам, что лучше вернуться, мистер Макре? Думаю, следует сразу отдать брошь инспектору".

Он встал. "Как хотите, хозяйка. Тогда собирать удочки?"

Я задумалась. Возможно, это просто жуть окутанной туманом долины, но вдруг я очень захотела уйти. Больше не могла этого выносить. Следует посмотреть проблеме в глаза и успокоиться любым образом, чего бы это ни стоило. "Мы должны вернуться, - наконец сказала я. - Есть и другие причины... чтобы увидеть инспектора. Больше не могу откладывать. И я... не люблю тумана".

"Мы не можем заблудиться, если пойдем вдоль берега. Не забивайте себе голову. Только подождите спокойно минуточку, пока я возьму удочку, и пойдем обратно".

Он повернул вниз к реке и не прошел и десяти ярдов, как его поглотил туман. Я загасила сигарету об уже остывший камень и следила за серым вихрем, в котором исчез Макре. Обволакивающее облако давило на вереск, скалу, журчащую воду.

Оляпка предупредила меня первой. Она вынырнула и исчезла вверх по течению с пугающими тревожными криками, так что нервы мои задрожали. Затем за сплошной стеной тумана послышался шум. Проклятие. Глухой стук падения, задыхающийся крик и слабый звук удара. Громкий вопль Даугала: "Девочка! Беги!"

Затем страшное, резкое дыхание, задыхающееся, дребезжащее в сдавленном горле. Еще один глухой стук. И тишина.

Глава двадцатая

Мой визг острым ножом паники распорол туман, но серые клубы поглотили его, а потом и меня. Они царапал и хватал, а я, спотыкаясь, бежала туда, где слышала голос Даугала.

Я не отважна, испугалась до холодного и вызывающего тошноту ужаса. Но не думаю, что нормальный человек без колебания убежал бы, услышав, что поблизости напали на друга.

Через пять ярдов я споткнулась и упала, настолько сплошной туман окутал торфяник. Не было видно даже берега, и резкий шаг мог привести к сломанной лодыжке или, в лучшем случае, к падению в скрытый скалой водоворот. Я встала, глупо протянула руки и пошла на ощупь, словно могла раздвинуть сплошную пелену. Через четыре ярда тумана почва исчезла под ногами, я покатилась и упала на колени в густом вереске.

Глухая тишина. Звуки борьбы прекратились. Даже река текла безмолвно. От страха я припала к земле, потрясенная и напуганная, сжимая влажные стебли и с напряжением вглядываясь широко открытыми, ничего не видящими глазами в темноту вокруг, поворачивая голову из стороны в сторону бессмысленными покачивающимися движениями, будто только что вылупившийся птенец, который нюхает воздух. Туман еще сильнее навалился, сбивая с толку, уничтожая чувства. Пустота. И неизвестно, куда течет река, где я слышала борьбу, и где, возможно, сейчас находится убийца.

Затем я услышала, как он дышит.

Тихий шаг. Еще. С вереска капает вода. Зашуршала густая осока и замолкла. Тишина.

Кажется, он впереди, справа. В этом я уверена, но насколько близко?.. Теперь дыхание послышалось сзади. Моя голова резко повернулась на плечах, мускулы будто превратились в тугие и сухие веревки. Я почувствовала, что глаза у меня стали еще шире, рот панически открылся, руки сильно сжимали стебли вереска, пока я не подумала, что убийца услышит хруст моих костей.

Дыхание прекратилось. Где-то река небрежно несла свои воды вдоль торфяных болот. Сзади? Спереди? Справа? Я поняла, что больше не могу доверять чувствам, из-за их предательства пришла паника.

Вдруг туман наполнился шумами. Шелест вереска был дыханием убийцы, биение моего напуганного сердца - его шагами, пульсация крови в висках смешалась с шумом невидимой реки, воды которой крутились в водоворотах, волновались, извращались головокружительным туманом в самую сущность ужаса...

Соленый вкус во рту. Кровь. Я прокусила губу, боль заглушила панику. Я затихла в высоком вереске, закрыла глаза и слушала.

Он рядом. Невозможны иллюзии. Довольно близко и движется ко мне, но немного в сторону. Стала слышна вода, очень отчетливо в нескольких ярдах справа. Я опустилась ниже в вереск, сжалась, как затравленный зверь. Теперь меня радовал сбивающий с толку туман - друг преследуемого, но не преследующего. Нужно только молчать. Возможно, когда убийца пройдет мимо, я смогу выдать свое убежище и побежать, и...

Сейчас он со мной на одном уровне, между мной и рекой. Часто, быстро и возбужденно дышит. Остановился.

Затем, дальше от меня, внизу у реки, я услышала что-то еще. Шаги, тяжелые и неуверенные шаги, сначала по вереску, потом по скале. Голос Даугала позвал хрипло: "Девочка... Девочка, вы там?"

Из моего горла рванулось благодарное всхлипывание, но я его заглушила, соображая в страхе, что делать. Если ответить... Убийца в шести ярдах. Я слышала его резкое приглушенное дыхание, чувствовала, как напряглись его мышцы, когда он понял, что не смог уничтожить Даугала. Если позвать Даугала, может ли что-нибудь спасти мое горло от острого мясницкого ножа, готового к атаке меньше, чем в двадцати футах? Он убьет меня за секунду, а затем повернет окровавленное лезвие и будет ждать Даугала, ответившего на зов...

Но нужно позвать... Не для помощи, а чтобы предупредить. Выкрикнуть и сообщить Даугалу, что он здесь, убийца здесь, как раз рядом со мной. Как-нибудь крикнуть, а затем бежать, бежать в восхитительный сплошной туман, от ножа и возбужденных рук бегущего за мной палача.

А Даугал приближался. Он бросился к нам, храбрый и сильный, как сердитый бык. Я стояла на коленях, широко разинув рот, чтобы выкрикнуть предупреждение, как вдруг убийца повернулся и как олень побежал вверх вдоль реки, быстро и уверенно по высокому вереску. Даугал услышал, издал вопль проклятия и бросился вслед. Я видела его неясный силуэт. В поднятой руке сверкнуло лезвие, ярость в лице сделала Даугала неузнаваемым. Мстительный гигант из древнего мифа.

Я произнесла, задыхаясь, что-то, когда он несся мимо, но он не обратил внимания. Так ринулся вперед, словно меня там не было, и, спотыкаясь, бросился в туман за убийцей, нетвердо стоя на ногах. Даже когда я панически крикнула: "Даугал!" - он несся вверх по реке в туман. Должно быть, он видел или слышал добычу, потому что мой крик утонул в грубом жутком вопле, который заполонил мрачный вереск языческим хором эха и спугнул стаю куликов-сорок, они взлетели в туман, как ведьмы. "Убийца! Дьявол! Ай! Проклятый убивающий ублюдок! Эй!"

Одна из птиц взмыла с криком осужденной души, туман простирал крылья полосами, подобными серой траве над косой. Птица исчезла, а туман продолжал клубиться, и звук погони поглотила тишина.

Я повернулась и вслепую побежала в противоположную сторону.

Не знаю, сколько длилась ужасная дорога сквозь вереск. Я шла, спотыкаясь, наконец поддалась чистой панике, бессмысленной, бесчувственной панике с рыданиями. Рассудок исчез, как только я поверила, что больше не интересую убийцу. Одно дело - неожиданно напасть из тумана на ничего не подозревающего человека, и совсем другое - встретиться лицом к лицу с вооруженным шотландским горцем, обезумевшим от горя и гнева. Нет, убийца должен увериться, что потерял в тумане Даугала, прежде чем посмеет вернуться... А к тому же нужно еще найти меня.

Но паника никак не связана с разумом. А к тому же теперь разум отключился, и мозг болезненно и бесполезно вышел из-под контроля. Я бежала, прыгала и скользила, а соленые слезы катились по лицу вместе с каплями тумана и попадали в открытый рот на язык. Белый туман стоял глухой стеной. Руки мои протянулись, как у слепца. Кожа лица и ладоней морщилась в ожидании боли. Я отчаянно неслась неизвестно куда на невидимые барьеры и безумно повторяла сама себе: "Нет... О нет... О нет..."

Привело меня в сознание, как удар хлыста, чувство, что почва, по которой я бежала не разбираясь, качается под ногами. Я остановилась в паническом страхе. Полуизумленно я начала вглядываться в растущий пучками мох вокруг. Шагнула на пробу. Почва шаталась. Я быстро вернулась назад, но почувствовала, что поверхность торфяника вздымалась, как дно плоскодонной лодки.

Я стояла очень тихо.

Под ногами слышался легкий отвратительный звук. Почва дышала, булькая и чавкая.

Глава двадцать первая

Временная потеря рассудка обошлась мне довольно дорого. Я попала в трясину, о которой однажды говорил Родерик, и обнаружила, что не имею представления, как далеко зашла и откуда бежала. Снова страх распростер свои крылья летучей мыши. Я упрямо качала головой, словно это могло отогнать его, стояла, не шевелясь, старалась не замечать зловещего качания почвы и услышать звуки реки.

Но это было бесполезно. Чем больше напрягался слух, тем беспорядочнее звуки клубились и вертелись в тумане. Приглушенное бормотание текущей воды, казалось, доносится сразу со всех сторон. Заглушая его, безостановочно шептала и клокотала невидимая жизнь болота - тихое бормотание, всасывание, миллион маленьких хлопающих пузырьков, тревожные вздохи.

Ноги погружались в грязь. С почти физическим усилием я собрала последние крохи самоконтроля, затем осторожно переместилась на пучок вереска за несколько ярдов. Ощущение упругих прочных стеблей под ногами очень даже успокаивало, но тело бесконтрольно тряслось и стучали зубы. Я стояла на холмике вереска, напрасно вглядываясь во все стороны. Несколько футов болотистой зелени колыхалось и раскачивалось под предательским туманом.

Но необходимо двигаться, покинуть маленькую безопасную кочку и идти в каком-нибудь направлении - в любом. Я сказала себе, что болото вряд ли действительно опасно, но доводы разума не помогали. Думаю, именно то, что я ничего не могла разглядеть, вызывало такую сильную панику. Если бы видеть хоть на четыре ярда перед собой, видеть, куда принесут ноги через четыре или пять шагов, было бы уже не так плохо. Но придется двигаться вслепую по отвратительному, колышущемуся болоту, не зная реальной опасности, чтобы очутиться, возможно, еще в худшем месте...

Я сжала руки в ледяные узелки, повернула туда, где, казалось, находилась река, и медленно пошла вперед.

Было так безумно трудно заставлять себя двигаться медленно, что, мягко говоря, я не могла думать больше ни о чем. Хотелось бежать, милый Боже, как хотелось бежать! Но я заставляла себя проверять каждый шаг. Однажды я опрометчиво ступила на кочку более светлой зелени и провалилась в черную грязь по колени. И к тому времени, как я обошла светлое пятно, шагая устало с одной кочки мха на другую, я снова полностью потеряла чувство направления, так что, когда из тумана выплыло очертание призрачного скелета, все мое тело вздрогнуло от страха, как у марионетки. Это было только бледное очертание молодой березки, которая лежала и гнила на болоте, крошилась и разрушалась. Но она выглядела твердой, высокий темный камыш рядом обещал безопасность.

И я вздохнула с надеждой. Силуэт, который казался таким нереальным, был мне уже знаком. Конечно, мы с Родериком проходили очень близко от сваленной березы в первый вечер. Она лежала слева, не слишком далеко, между нами и рекой. Если вспомнить, как она расположена по отношению к дороге, можно безотлагательно пройти в безопасное место.

Я устало приблизилась к березе, стараясь мысленно увидеть ее со стороны. Вполне возможно, это было другое дерево, но в лишающем рассудка водовороте тумана даже этот намек на спасение был, как столб огня в пустыне.

Береза лежала, если грубо прикинуть, с севера на юг. В этом я уверена. И конечно, я все еще нахожусь на стороне реки. В таком случае, безопасная почва за ней, ярдов на тридцать сзади. Если выбраться туда, рано или поздно обнаружится овечья тропа вниз в долину и будет слышно море. Или можно найти ручей, и он безошибочно приведет к реке и отелю.

Черный призрак вынырнул из тумана и понесся, кружась, в невидимость. Куропатка. Я ругнула ее, задыхаясь, и еще раз успокоила частый пульс, затем осторожно перешагнула через березу и стала вглядываться в туман.

И только тогда я почувствовала что-то, что какое-то время привлекало мое внимание. Почва качалась. Я стояла совершенно тихо, но почва качалась.

Погрузившись в новый страх, я совсем забыла, что где-то в глухом мире убийца ждет меня с ножом. И вот он тихо двигается по чавкающему болоту. Я легла лицом вниз за скелетом березы. Ветви ее были толстыми и высокими. Подо мной почва дрожала и дышала. Я лежала без страха, окаменевшая, ледяная, глухая. Даже нож, сверкнувший в тумане, не смог бы сдвинуть меня с места.

"Джианетта..." Слабый шепот, не больше, чем резкий выдох. Должно быть, это дыхание болота, выделение болотного газа миллионами мельчайших пузырей. "Джианетта..." Теперь ближе. "Джианетта..." Ветер шелестит моим именем. Оно плывет маленькими сухими шепотами, словно падающие листья, слегка кружится, чтобы отдохнуть на качающейся почве.

Он медленно двигался. Под собой я чувствовала мерные вибрации его поступи. Очевидно, его руки были вытянуты, и он нащупывал меня. Его шепот зондировал тишину и протягивался, чтобы поймать меня в ловушку...

Я узнала его, конечно. О да, я знала его теперь, без сомнений. Моя несчастливая догадка совершенно правильна. Вот почему инспектор жалел меня. И Алистер две ночи назад бросил взгляд невыразимого сострадания.

"Джианетта..." Снова это имя, которым больше никто меня не называл... Имя, которое я услышала в темноте рядом с погребальным костром Рональда Бигла. Голос плыл сквозь туман, сейчас немного слабее, словно он повернул голову. "Джианетта, где ты? Ради Бога, где ты?"

Родерик, конечно, тоже угадал. Я удивлялась, прижимаясь еще сильнее к сырой земле, почему он так уверен, что мне единственной из всех в "Камасунари" ничего не грозит.

"Ты там, Джианетта? Не бойся же..."

Не думаю, что я боялась теперь, когда знала наверняка, что это Николас. И не потому, что соглашалась с Родериком, что во имя прошлого Николас ни за что не тронет меня. Просто, как только этот ужасный шепот подтвердил подозрения и превратил их в реальность, стало все равно... Меня уже ничто не волновало.

"Джианетта... Джианетта... Джианетта..." Слова стучали сквозь туман фантастическим грохочущим контрапунктом. Я приложила холодную щеку к сырой траве и тихо заплакала, а туман колыхал и шептал мое имя, призрачными серыми пальцами вдавливал меня в болото.

И затем он ушел. Ищущий голос затихал, повторялся эхом и снова затихал. Чавканье болота прекратилось. Молча сорвалась какая-то птица и благополучно полетела над травой. Он ушел.

Я, задыхаясь, встала и пошла, как привидение, бессмысленно поплелась, не думая, куда, через болото, прочь от последнего издевательского эха его голоса.

И почти сразу я очутилась на твердой почве среди камней и высокого вереска. Я инстинктивно ускорила шаги. Местность равномерно поднималась вверх, туман перемещался и рассеивался. Я пошла по склону все быстрее, так как могла видеть намного дальше. Сзади туман редел, отступал и убывал.

Быстро, как выныривает сквозь пену волны пловец, чтобы вздохнуть, я вырвалась из последнего клуба тумана на яркий солнечный свет.

Глава двадцать вторая

Облегчение было настолько сильным, шанс настолько невероятным, что я едва стояла, мигая в ярком свете солнца. Глазам, ослепленным туманом и слезами, потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к свету. А затем я увидела, где нахожусь. На нижнем склоне Блейвена в том месте, где высокая скалистая стена разрезает осыпь, идет в гору, будто подпирая верхние отвесные скалы.

Начало стены прятал туман, низины все еще скрывались под его бледным покровом. Сама долина, озеро, длинный залив Атлантики, все утонуло в спокойном бледном озере тумана, которое раскинулось от Блейвена до Сгар на Стри, от Гарсвена до Марско. А из него вздымались горы, голубые, пурпурные и зелено-золотые в солнечном свете, проплывали, как мифические острова. Ниже слепой ужас все еще бродил в удушающей серости. Здесь, наверху, был новый и золотой мир. Будто я оказалась одна на рассвете времен, при рождении первых гор из облаков хаоса...

Но я была не одна.

Едва глаза приспособились к сверкающей безграничности нового мира над облаками, как я почувствовала кого-то ярдах в пятидесяти от себя. Он меня не видел, стоял у подножия скалистой стены, смотрел мимо нее, мимо меня на открытый горизонт на юго-западе. Родерик Грант. Я видела в солнечном сиянии темно-золотой блеск его волос.

Я позвала: "Родерик!" - и поразилась неприятному хрипу из моего сухого горла.

Он не двинулся. Мои колени дрожали. Неуверенными шагами, с трудом, я направилась к нему по каменистой почве.

Я снова позвала его по имени: "Родерик!"

Тогда он услышал. Повернулся и сказал: "Да? - а затем: - Джанет!" Его голос звучал холодно и потрясенно, но это меня вряд ли могло удивить. Бог знает, как я выглядела, смертельно бледная и трясущаяся, мокрая и грязная, с выражением ужаса и отчаяния во взгляде.

Он сделал два быстрых шага навстречу и схватил меня за руку, иначе бы я упала. С силой посадил на плоский камень спиной к теплой скале. Я закрыла глаза, сквозь веки проникли круги солнечного света, красного, золотого и фиолетового. Тепло омывало меня воскрешающими волнами, я ослабела в нем и стала дышать спокойнее. Затем, наконец, я открыла глаза и взглянула на Родерика.

Он стоял передо мной, наблюдал, и в голубых глазах я снова увидела ужасное сострадание. Теперь я знала, что это значит, и не могла ответить на взгляд. Я отвернулась и занялась тем, что снимала промокшие ботинки и расстегивала пальто. Оно сползло с плеч и легло мокрой грудой. Блузка промокла мало, и благодатное тепло проходило сквозь нее на плечи.

Тогда он заговорил: "Вы не знали? - Я кивнула. Он сказал медленно, со странной ноткой в голосе: - Я вам говорил, что вам не причинят вреда. Мне не следовало это говорить. Это было..."

"Едва ли это имеет значение, - сказала я устало. - Хотя не знаю, почему вы думали, что после всего, чему подверг меня Николас при разводе, у него сохранились какие-то сантименты насчет меня. - Моя левая рука лежала на горячей скале. На среднем пальце отчетливо вырисовывался белый след обручального кольца. Я сказала все еще с тоской, которая давила меня: - Было ошибкой пытаться защищать его. Я ведь подозревала, кто он. Теперь я это вижу. Никогда нельзя считать людей главнее принципов. И особенно, если они... люди вне закона".

Грант отвернулся, его взгляд направился на отдаленные холмы Куиллина, блуждал над туманным озером. "Зачем вы это делали?"

Я глупо моргала глазами. "Зачем я делала что?"

"Защищали... его". В его голосе появился странный оттенок легкомыслия. Или облегчения.

Я задумалась, а потом решительно сказала: "Потому что я его жена".

Он резко повернул голову. "Разведенная".

"О да. Но... в некоторых случаях нет разницы. Я имею в виду, когда верна..."

Он грубо сказал: "Верность? Зачем говорить о верности, когда вы подразумеваете любовь? - Я не ответила. - Разве не так?

"Думаю, да".

Он молчал, затем внезапно произнес: "Что случилось внизу? Как вы узнали?"

"Он искал меня в тумане. Звал. Узнала голос".

'Так он звал вас? Но, наверное..."

"Я была с Даугалом Макре на рыбалке, когда опустился туман. Даугал пошел за удочкой. Я слышала борьбу, и Даугал, должно быть, упал, затем он Николас - стал искать меня. Только Даугал пришел в себя и бросился за ним. Они исчезли, а я заблудилась. А затем... затем..."

"Да?"

"Я услышала, что он идет по болоту и зовет меня. Шепчет. Полагаю, он ускользнул от мистера Макре и запутывал след, чтобы отыскать меня. И он не осмеливался звать громко, чтобы его не услышал Даугал".

"Должно быть, он знал, что вы угадали, кто... кем... он является".

Меня передернуло. "Да".

Родерик всматривался в густую завесу над долиной. "Итак, Драри там, в болоте?"

"Да".

"И как далеко?"

"Не знаю. Полагаю, это было только несколько минут назад, когда..."

Родерик так неожиданно повернулся, что я почти вздрогнула. "Пошли, сказал он почти грубо. - Необходимо отсюда выбраться. Наденьте ботинки". Он схватил меня за запястье и потянул, чтобы я встала на ноги.

"Вниз туда? - с сомнением спросила я. - Разве мы не подождем, пока немного прояснится? У него..."

"Вниз? Конечно, нет. Мы пойдем вверх".

"Что, ради Бога, вы имеете в виду?"

Он рассмеялся почти весело.

"Я подниму глаза на холмы... - Он схватил мое пальто со скалы и встряхнул его. Что-то звякнуло о гальку и покатилось, сверкая. - Не задавайте вопросов, Джанет. Делайте, как я говорю. Что это?"

"Ой! - крикнула я и наклонилась. - Это брошь Гезы".

"Брошь Гезы?" - Его голос звучал небрежно, настолько небрежно, что я с удивлением посмотрела на него.

"Да. Я нашла ее вчера под этим ужасным выступом. Я думала, что это брошь Роберты, но Даугал сказал... - Еще раз мой голос притих и замолк. Я встала с брошью в руке и посмотрела ему в глаза. - В первый вечер вы рассказали об убийстве. Говорили об украшениях, которые нашли на выступе. Вы сказали - браслет, брошь и... другие вещи. Но броши ведь не было на выступе, когда нашли Гезу. И так как ее подарили ей в тот день на день рождения, вы не могли знать о ней, если сами не видели. Если сами не положили ее на эту стопку на выступе рядом с погребальным костром".

Вверху пел жаворонок. Над туманом спокойно плыли горы. Родерик Грант улыбнулся. Глаза его были очень голубыми и светлыми. "Да, - сказал он нежно. - Конечно. Но как жаль, что вы вспомнили, не так ли?"

Глава двадцать третья

Итак, мы смотрели в глаза друг другу на необитаемой земле, вдвоем над молчаливым миром, на горе, где убийца уже предал смерти трех человек.

Он все еще улыбался, и снова на его лице появилось сожаление, смысл которого я сейчас поняла. Я ему нравилась, но он собирался убить меня. Ему было жаль, но он собирался меня убить.

Но, на какой-то момент, даже это знание вытеснила великолепная волна хорошего настроения. Молчаливый заоблачный мир заливали свет солнца, песня жаворонка и знание, что я преступно, глупо, жестоко ошибалась насчет Николаса. Думаю, добрых две минуты я смотрела в безумные голубые глаза и думала не о том, что нахожусь наедине с маньяком-убийцей.

Это был не Николас, это был не Николас!

Родерик сказал с сожалением: "Так жаль, Джанет, знаете, действительно жаль. Я знал, когда услышал ваш разговор с Даугалом у реки, что рано или поздно вы вспомните. Право, я не собирался, но, конечно, теперь придется вас убить".

Как ни странно, мой голос был совершенно спокойным. Я сказала: "Если вы меня убьете, вам это не поможет. Инспектор знает".

Он нахмурился. "Не верю".

"Он так сказал. Он сказал, что только ждет информации из Лондона, которая подтвердит то, что он знает. И, конечно, есть еще Роберта".

Его лицо помрачнело. "Да, Роберта". Живые глаза потемнели от размышлений. Хотела бы я знать, он убил Даугала, или Даугал с Николасом все еще охотятся в тумане внизу... в дорогом спасительном тумане не так далеко от нас внизу.

"Не пытайтесь убежать, - сказал Родерик. - Мне придется привести вас обратно. Не кричите, потому что тогда придется задушить вас, а я... - Он кротко улыбнулся. - Я всегда перерезаю горло, если могу. Это самый лучший способ".

Я прислонилась к отвесной скале. Она была твердой и теплой, под руками в расселинах прятались маленькие пучки камнеломки. Реальные. Нормальные. Я заставила свои одеревенелые губы улыбнуться Родерику. Любой ценой нужно заставить его говорить. Держать в этом безумном добром настроении. Поддерживать беседу спокойно и тихо. Если я опять запаникую, мой страх, возможно, будет искрой, которая изменит безумный ход мыслей убийцы. Поэтому я улыбнулась. "Почему вы вообще это делаете, Родерик? Почему вы убили Гезу Макре?"

Он удивленно посмотрел на меня. "Они этого хотели".

"Они?"

"Горы. - Он сделал странно красивый жест. - Все эти годы, столетия они ждали, плавали над облаками, наблюдали за зеленой жизнью долин. Когда-то давно люди вознаграждали их культом, зажигали для них костры, приносили ежегодные жертвы жизни, но сейчас... - его голос стал отсутствующим и задумчивым, - сейчас они должны брать для себя то, что могут. Одна жизнь в год, вот что им нужно... Кровь, огонь и жертвы мая, которые люди приносили им, когда мир был молод и прост, и люди знали Богов, живущих в горах".

Он поглядел на меня. Жутко и ужасно смотреть в знакомое лицо, слушать знакомый голос и видеть совершенно чужого в его глазах. "Она помогала носить древесину и торф. Вместе мы собрали девять сортов дерева и дикий пластинчатый гриб, и дуб, чтобы развести огонь нужды. Она зажгла костер, а затем я перерезал ей горло и..."

Пришлось остановить его. Я внезапно спросила: "А почему вы убили Марион Бредфорд?"

Его лицо потемнело от гнева. "Эти женщины! Вы слушали меньшую, Роберту... в ту ночь. Слышали, как она святотатственно говорила о том, чтобы покорить, именно покорить, горы. - Снова плывущий жест, охвативший мечтательные вершины. - А другая... мисс Бредфорд. Она была такая же. Вдруг он рассмеялся, и сразу его речь приобрела нормальную и очаровательную манеру. - Это было очень легко. Старшая, эта ужасная, глупая женщина, думаю, немного влюбилась в меня. Была довольна и польщена, когда я встретил их в горах и предложил показать, как перебраться через Спутан Дгу".

"Полагаю, вы думали, что они обе мертвы, когда бросили их?"

"Должны были. Правда, не повезло?"

"Весьма", - сказала я сухо. Мои глаза пристально разглядывали край тумана. Никого. Ничего.

Он нахмурился на сорванную ветку вереска. "Этот выступ, где вы нашли Роберту... Я уже был в этом проклятом месте три раза, но ни разу не ходил дальше угла, когда видел, что выступ пустой. Конечно, я хотел найти ее первым ".

"Конечно". Жаворонок прекратил петь. В золотисто-голубом небе не было ни звука, кроме нелепой переклички наших приятных вежливых голосов, беседующих об убийстве.

"Но нашли ее вы. - Он крайне по-идиотски изогнул брови. - И вы почти... приблизительно почти... Дали мне шанс, который был нужен, Джанет".

Я забыла о том, что нужно быть спокойной и мирной. Я крикнула: "Когда вы посылали меня за фляжкой! Вы собирались убить ее!"

Он кивнул. "Собирался убить ее. Немного сдавить горло и... - На этот раз жест был ужасен. - Но вы тогда вернулись, Джанет".

Я облизала губы. "Когда она открыла глаза, - сказала я хрипло, - она увидела именно вас. Вас за моей спиной".

"Конечно, - засмеялся он. - Вы думали, что Драри, не так ли? Так вы решили, что Драри убил Рональда Бигла?"

"Зачем вы это сделали?"

Он задумался, в голубых глазах появилось наивное удивление. "Поверите, точно не знаю, Джанет. Конечно, я очень долго его ненавидел, потому что знал, что, по его мнению, горы - это просто много вершин, на которые нужно взобраться, имен, которые нужно запомнить. И затем в ту ночь он пришел с нами на гору и говорил так неуважительно об Эвересте... Эверест покорен, неприкосновенные снега осквернены и затоптаны. Там, где ни один человек не ступал святотатственной ногой... Именно это ваши слова, Джанет. Помните? Однажды вы говорили об этом, и поэтому я думал, что не причиню вам вреда. Но Бигл... Я шел за ним с горы, схватил сзади и убил. - Он искренне смотрел мне в глаза. - Думаю, я слегка сошел с ума".

Я не ответила, наблюдала за кромкой тумана, где он клубился вдоль пустого горного ландшафта.

"А теперь, - сказал Родерик, засунув руку в карман, - где мой нож? - Он тщательно обыскивал карманы, как любой мужчина, забывший, куда дел трубку. Солнце сияло на темно-золотых волосах. - Кажется, его нет... Ах да, теперь вспомнил. Я его точил... Я его где-то обронил... - Он улыбнулся и стал тщательно искать в вереске. - Вы не видите его, Джанет, дорогая?"

К горлу подкатывались спазмы истерики. Пальцы качали и царапали скалу за спиной. Я постаралась собраться и указала рукой на землю сзади него. "Вон, Родерик! Вот он!"

Он обернулся, вглядываясь. Я не могла проскочить мимо него вниз в туман, придется идти вверх. Кралась вдоль скалы, как кошка, как ящерица, находящая дыры там, где их нет, цепляясь за грубые скалы ногами в чулках и пальцами, которые, казалось, приобрели сверхъестественную силу.

Я услышала, как он закричал: "Джанет!"

Крик подействовал на меня, как удар хлыста на норовистую кобылу. Я поднялась на десять футов по скале одним невероятным рывком, как орел с распростертыми крыльями, на гребень скалистой стены. Она протянулась далеко вперед, до высоких утесов. Сверху, куда я взобралась, она была шириной футов в восемь и простиралась вверх под головокружительным углом гигантскими ходами и зубцами, как огромнейшая разрушенная лестница. Мне повезло, я забралась на нижнюю ступень и бросилась безумно к следующей, как раз когда стук ботинок по скале дал знать, что Грант устремился за мной.

Как я поднялась на двадцатифутовую отвесную скалу, понятия не имею. Но безумный импульс все еще подгонял меня, прижимал к камням, засовывал руки в трещины и ставил ноги на безопасные выступы. Он толкал меня вверх так бездумно и благополучно, словно я стала мухой, которая разгуливает по стене.

Рывком я добралась до выступа пошире - вторая ступень. Очередную отвесную преграду разрезала от вершины до подножия вертикальная расщелина, как труба в камине. Я бросилась туда, но очень быстро пришлось остановиться. Я увидела, что стою на глыбе, сброшенной с главной опоры, а между мной и следующей ступенью зияет щель с обрывистыми вертикальными стенами до самой осыпи. Щель шириной фута в четыре. А на другой стороне, на стене - небольшой треугольный выступ, над которым глубокая расщелина удерживает полосу тени.

Там есть за что ухватиться, и выступ для ног, только бы перебраться через эту ужасную щель... Но я почти погибала и знала это. Я дышала болезненными рывками, поранила ногу, на руках показалась кровь.

Я застыла на краю обрыва. Сзади шорох гальки, очень близко. Обернулась, напуганное существо, загнанное в угол. Глаза искали другой путь, хотя бы вниз. Слева, справа отвесный спуск в тридцать футов к осыпи. Впереди пропасть. Рука Родерика ухватилась за край площадки, на которой я стояла. За ней поднялась красно-золотая голова. Безумные голубые глаза, лишенные всего человеческого, уставились на меня.

Я повернулась и прыгнула через ущелье, не раздумывая ни секунды. Попала на небольшой выступ, ударилась коленом о скалу, но едва это почувствовала. Руки, дико ощупывая все вокруг, нашли безопасное место в расщелине над головой. Затем мое колено уже было в расщелине. Напряглась, прогнулась, подтянула тело и очутилась в "трубе", достаточно узкой, чтобы растопыриться между стенами, ухватиться с одной стороны и лихорадочно искать опору с другой. Я карабкалась, как ученик трубочиста, под которым развели огонь.

Затем моя рука скользнула в глубокую канавку. Я подтянулась и последним усилием, одним последним рывком выбралась из расщелины на глубокий выступ, над которым нависала скала.

И на этот раз я уж точно загнана в угол. Я знала это. Даже если вскарабкаться на скалу, которая выдавалась надо мной. Импульс кончился, я вернулась в естественное состояние. Пришел конец. Я оказалась на выступе примерно четыре на десять футов, заваленном мелкой галькой и сверкающем колокольчиками вереска. Я проползла среди благоухающих цветов и посмотрела вниз.

Родерик стоял на двадцать футов ниже на краю ущелья. Его лицо, передернутое конвульсиями, поднялось ко мне. Прерывистое и страшное дыхание. Капли пота сверкают на красных скулах и суставах пальцев, сжимающих нож...

Тогда я завизжала. Звук расплескался по скале миллионом дребезжащих неистовых обрывков, которые повторило эхо. Тишина разлетелась в клочья. Ворон взмыл ввысь с испуганным карканьем.

Что-то со свистом сверкнуло у моей щеки, как кнут, обдуло ее ветром. Нож Родерика ударился о скалу сзади и зазвенел сотней пронзительных нот, которые закружило эхо внизу. Я снова пронзительно закричала.

Пустая скала отбросила мой ужас, глухой, отдающийся, отскакивающий от преград. Ворон завопил в пустом голубом воздухе. Далеко на западе еще в большей пустоте безразлично спал Куиллин. Я припала к земле в своем орлином гнезде высоко над морем облаков, ничтожное насекомое, прильнувшее к трещине в стене.

Родерик грубо выругался, и его теперь пустые руки поднялись. Пальцы скрючились, как когти. "Я поднимаюсь", - сказал он свирепым, задыхающимся голосом. Ноги согнулись в коленях для прыжка через ущелье.

Мои пальцы заскребли вереск, схватили большой острый камень и подтянули к краю выступа. "Назад! - Не голос, а карканье. - Оставайтесь на месте, или я размозжу вам голову!"

Он снова скользнул по мне взглядом и отступил на полшага. Затем засмеялся и преобразился еще более безумно, ибо смех был непритворным и полным веселья. Жестокость ушла с поднятого вверх лица, оно выражало знакомую живость, очарование и... симпатию. Он сказал: "Я сломал нож, Джанет. Разрешите подойти".

Я старалась удержать остатки разума. "Нет! Оставайтесь на месте, или я брошу в вас камень".

Он отбросил волосы с глаз. "Дорогая Джанет! Вы этого не сделаете". Перескочил ущелье как олень.

Он стоит на маленьком треугольном выступе подо мной, ухватившись рукой за трещину. Напряглись его мускулы, он приготовился подняться в расщелину. Откинул голову, следит за мной глазами. "Вы не можете так поступить, не так ли?"

И, помоги мне Бог, я не смогла. Пальцы сжали зазубренный валун. Я подняла его, чтобы бросить... но что-то удержало меня. Представление, как ударит камень по телу, сокрушит кости, глаза, волосы в размозженную массу... И я не смогла этого сделать. Я почувствовала тошноту, и у меня закружилась голова. Булыжник выскользнул из ладони и упал в цветы.

- Нет, - сказала я и протянула обе руки, словно отталкивая насилие, которого не смогла совершить. - Нет... Не могу.

Он снова засмеялся, суставы его левой руки побелели из-за того, что он подтягивался. Затем что-то разбилось о скалу дюймах в шести от его головы. Прогремел выстрел и отозвался эхом. Грохот был такой, словно экспресс вырвался из тоннеля.

- Не беспокойся, Джианетта, зато я могу, - сказал жестоко Николас и выстрелил снова.

Глава двадцать четвертая

Далеко на западе граница тумана наконец разорвалась и закружилась водоворотами. Из него выскочили мужчины и побежали вдоль склона - инспектор, Гекки, Нейл и Джеймси Фарлейн. Они мчались из всех сил к подножию моей скалы.

Николас далеко их обогнал и уже достиг основания стены. Грохот его второго выстрела разорвало эхо, и камень у руки Родерика разлетелся на части. Я услышала свист рикошета пули и увидела, что убийца вздрогнул и моментально замер.

Другие мужчины, которые бежали вдоль осыпи с безумной скоростью, появились почти одновременно с Николасом. Инспектор что-то кричал. Родерик полуобернулся на маленьком выступе, на мгновение взял себя в руки, затем бросился обратно через ущелье. Шипы его ботинок с визгом заскользили по скалистой платформе, затем зацепились. В тот же момент я услышала скрип и звон бутс - преследователи, рассыпавшись, начали взбираться с северной стороны каменной стены.

Родерик качнулся в поисках равновесия. Солнце сверкало в его волосах, он огляделся... Прыгнул на южную сторону стены, перебросил себя за ее край и исчез.

Кто-то закричал. Гекки уже пробежал половину нижней ступени и видел его, цеплялся, указывал и кричал, а потом отчаянно бросился к отвесной скале. Но Родерик хорошо начал и спасался, как преследуемое животное. Быстрее, чем можно описать словами, он помчался стрелой на осыпь южнее стены и повернул вниз. Он пробирался к туману быстрыми прыжками, инспектор выругался и побежал за ним.

Николас двигался быстрее. Должно быть, он слышал, что Родерик прыгнул на осыпь, ибо уже через несколько секунд после броска убийцы к укрытию тумана мой муж начал спуск по северной стороне стены.

Из головокружительного орлиного гнезда я видела их обоих. Это соревнование стало фантастическим апофеозом необыкновенного дня, ничего более соответствующего даже придумать нельзя. Огромный вал устремляется вниз со склона горы и теряется в море тумана. С двух сторон горы, не видя друг друга, бегут охотник и преследуемый, представитель закона и изгой, скатываются, прыгают, скользят вниз по головокружительной осыпи в последней безумной дуэли на скорость.

Один раз Родерик поскользнулся и упал на колено, но удержался руками. Николас сделал четыре длинных прыжка, прежде чем он встал на ноги и понесся вниз, невредимый, чтобы укрыться в тумане. Осталось мало... тридцать ярдов, двадцать, скалистый вал уменьшился между ними до размеров хребта, низкой стены... Родерик увидел Николаса и свернул в сторону.

Николас отставил ногу и затормозил на повороте, как на горных лыжах, в неустойчивой рыхлой сланцевой породе. Что-то сверкнуло в его руке.

Откуда-то снизу, я не видела откуда, раздался крик инспектора: "Не стрелять!"

Пистолет с блеском опустился в вереск, Николас ухватился за низкий вал и перепрыгнул его. Родерик оглянулся через плечо и тремя быстрыми прыжками достиг границы тумана. Облака кружились и разлетались вокруг несущейся стрелой фигуры, затем поглотили, сделали убийцу невидимым.

Спустя двадцать секунд такое же пятно заколебалось и рассеялось, когда туда бросился Николас и тоже исчез.

Задрожали и закачались скалы и чистый голубой воздух, испаряясь, как туман. Меня окутал запах вереска, расслабляюще-сладкий, как пары эфира, а солнечный свет закружился множеством кружащихся бликов в водовороте, засасывая беспомощную меня. Вихрь, водоворот... а внутри я. Легкая, как пушинка, перышко, нереальная, как несущаяся пыль... Затем из вертящегося хаоса донесся голос инспектора Маккензи, спокойный, прозаический и совсем близкий. Он сказал: "Просыпайтесь, девочка. Время спустить вас оттуда".

Я обнаружила, что закрываю глаза руками. Отняла их, и бурлящий свет медленно прояснился, мир встал на место, а я посмотрела вниз. Инспектор стоял на верхушке скалы там, где был до этого Родерик, а рядом - Джеймси Фарлейн. "Да как же вы туда вообще забрались?"

"Не помню, - правдиво ответила я. С подушки из вереска я смотрела вниз на двоих мужчин и чувствовала себя нелепо. - Я... я не смогу спуститься вниз, инспектор".

Он оживился. "Ну, девочка, вас придется снять. Оставайтесь на месте". Они занялись веревками, затем Джеймси приблизился к моей скале. Он перебрался через ущелье со смешной легкостью и передохнул, изучая трещину. Инспектор смотрел назад через плечо.

"Николас..." - сказала я хрипло, но он прервал меня.

"Выбросите это из головы, - это было единственным традиционным выражением, которое я услышала от него на шотландском наречии. - Не беспокойтесь. Вы же видели, Гекки и Нейл погнались за ним. Вы бы могли видеть, если бы не были так заняты обмороками. Ваш муж в полной безопасности, дорогая".

Он еще не закончил говорить, а Николас медленно появился в тумане. Он шел напряженно, словно очень устал, но казался невредимым. Поднял голову и посмотрел на нас, затем ускорил шаги, подняв руку жестом, которого я не смогла понять. Но, казалось, этот жест удовлетворил инспектора, он одобрительно кивнул и повернулся, чтобы смотреть на успехи Джеймси.

Не могу притворяться, для бедного Джеймси я была ужасной обузой, когда он появился на выступе с веревкой и попытался объяснить мне, как спускаются из орлиных гнезд. Сейчас я не могу вспомнить, как этот спуск, в конечном счете, осуществился. Помню, он обвязывал меня веревкой и пропускал ее вокруг собственного тела и выступа скалы. Еще я помню успокаивающие потоки наставлений, которые изливались на мою голову, но совершенно не представляю, выполняла я их или нет. Думаю, нет. Скорее всего, ему пришлось опускать меня на конце веревки, а я беспомощно висела. И поскольку было ясно, что я не способна перепрыгнуть через ущелье, Джеймси опустил меня еще футов на тридцать до самого дна. Помню внезапный холод, когда я уходила от солнечного света в тень. Затем мои ноги прикоснулись к осыпи, в тот же миг кто-то схватил меня и крепко прижал.

Я сказала: "О, Николас..." - и снова все ускользнуло в кружащееся солнечное забвение.

Глава двадцать пятая

Когда Николас нырнул в море тумана за Родериком, он отставал не больше чем на двадцать ярдов. Еще довольно густой туман лишал зрения, но шум бега был слышен очень отчетливо. Возможно, убийца думал, что у моего мужа все еще есть пистолет, в то время как он сам, потеряв нож, был безоружен. Возможно, он также слышал, что Нейл и Гекки неслись с глухим шумом с горы. Или, может быть, он наконец поддался панике и уже не мог остановиться. Во всяком случае, он не пытался напасть на преследователя, а мчался вперед сквозь туман до ровного торфяника долины.

Николас догонял свою жертву. Родерик в тот день уже проделал много всего напряженного и утомительного, и быстро сдавал. Панический нервный толчок иссяк, пропала лихорадочная скорость движений. Николас приближался. Пятнадцать ярдов, десять, семь... Когда промежуток совсем сократился, в приступе паники Родерик обернулся и выпрыгнул на преследователя из тумана.

Это была жестокая драка не на жизнь, а на смерть, хотя и не совсем на равных. Николас имел право только остановить убийцу, который убегал, а убийца хотел уничтожить преследователя, если удастся. Как бы это закончилось, сказать трудно, но Нейл и Гекки очень скоро прибыли на звуки борьбы, и Родерик, хоть и сражался буквально как сумасшедший, был побежден. А когда Даугал Макре, все еще разъяренный, почти извергающий огонь, вдруг тоже появился из тумана, все было кончено. Трое мужчин отвели Родерика, теперь уже не сопротивляющегося, в отель, где его предстояло держать до появления полицейской машины.

Николас, тяжело дыша, промокая рану на щеке, оглядел туман вокруг, повернулся и пошел обратно на гору к солнечному свету.

Все это я узнала, сидя возле Николаса в вереске у подножия скалистой стены, прислонившись спиной к теплому склону. Мои силы подкрепили сигарета и виски, и я с наслаждением отдыхала на солнце, прежде чем возвратиться в отель. Инспектор должен был немедленно отправиться с арестованным в Инвернес, но задержался возле нас. "Уверены, что у вас все в порядке, девочка?"

"Вполне, спасибо", - сказала я и улыбнулась ему сквозь дым сигареты.

Он мельком перевел взгляд с меня на Николаса и снова на меня. "Кажется, я ошибался", - сказал он сухо.

"Что вы имеете в виду?"

"Когда думал, что вы скрываете улику, которая имела значение".

Я покраснела. "Какую улику? Что, по-вашему, я знала и не сказала?"

"Я думал, вы узнали мужчину перед костром".

"О нет. Нет, в самом деле".

"Верю... - Но его взгляд был задумчивым, и я почувствовала, что еще больше краснею. - Даже если так, могу поклясться, что вы обманывали меня в чем-то".

"Да. Но не в этом. Я кое-что слышала, а не видела".

Его взгляд перешел еще раз на Николаса, и он улыбнулся. "А... Точно так. Ну, ухожу. Рад оставить вас в таких хороших руках. Позаботьтесь о ней, сэр. Она пережила трудное время".

"Обязательно", - сказал Николас.

"Одно слово... - Инспектор строго рассматривал его. - У вас, конечно, есть разрешение на ношение оружия?"

"Оружия? - спросил Николас безучастно. - Какого оружия?"

Инспектор кивнул. "Так и думал. Поспособствую получить". Он еще раз кивнул, повернулся, и его поглотил туман.

И мы остались одни в горах, в море тумана. В золотом пространстве дрейфовали безмятежные вершины гор. Сладкие и острые медовые запахи горной розы и вереска сгустились в жаре, жаворонок взмыл в небо по следам журчаще-серебряной песни. Я тихонечко вздохнула и благодарно оперлась плечами о теплую скалу. "Все закончилось. Едва могу поверить, но все закончилось".

"Боже мой, как я волновался! - сказал Николас. - Я знал, что Грант вышел, но инспектор приставил Нейла следить за ним. Вдруг опустился туман, Нейл пришел и сказал, что потерял его... - Он украдкой посмотрел на меня. Я знал, где вы рыбачите, поэтому пошел вверх по реке, как можно быстрее. Полиция снарядила за Грантом погоню. Затем завопил Даугал, ты закричала, и я побежал пулей. Нашел твои удочки, но ты ушла, поэтому погнался за тобой. Пошел через болото..."

"Знаю. Слышала тебя. Я пряталась совсем близко".

"Глупый дьяволенок".

"Ну, боялась. Думала, ты убийца... К тому же ты шептал мое имя таким душераздирающим голосом..."

Он печально засмеялся. "Прости. Но я знал, что Грант может быть ближе к тебе, чем я, и если ты закричишь издалека, сможет добраться первым. Нет, я хотел спрятать тебя под крыло, а тогда..."

"Так ты знал, что убийца Родерик?"

Он посмотрел в сторону. "Тогда да. Я интересовался им какое-то время, и инспектор тоже, но не было доказательств".

"А какую информацию он ждал из Лондона? Или... Нет, начни лучше сначала. Расскажи..."

"Это и есть начало. Информация, которая пришла сегодня - это начало истории. Она касается семьи Родерика Гранта. Ты знала, что его отец был священником?"

"Он немного рассказывал об этом. Я очень его жалела. Одинокий маленький мальчик, предоставленный самому себе, в деревушке за северными ветрами именно это он называл своим домом".

"Неплохое описание. Я бывал в Аухлехти. Это маленькая деревня с дюжиной домиков в долине возле Блейн а Бгурд. Гранты жили дальше, чем в четырех милях от деревни, наверху, без единого соседа, у руин старой церкви и кладбища. Это огороженная квадратная болотистая поляна, заполненная разрушающимися надгробиями и могильными холмиками. Все обвито плющом и ежевикой и поросло старым корявым тисом. Все время дует ветер. Новую церковь построили прямо в деревне".

"Он говорил, что жил вдвоем с отцом".

"Да. Мать умерла при родах, до девяти лет его воспитывала бабушка, мать отца. Затем и она умерла... в доме для умалишенных ".

"Ой, Николас, как ужасно. Итак, его отец... Семья отца..."

"Именно. Его отец был суровым, непреклонным, аскетичным, благочестивым пресвитерианином, каких описывают в книгах, но очень редко встречают в жизни. В нем... болезнь началась со стремления к уединению и аскетизму, страстной поглощенности прошлым. Постепенно прошлое полностью овладело им и стало более реальным, чем настоящая жизнь вокруг... Если только можно применить слова "настоящая жизнь" к этому маленькому хутору в пустынной долине. История давно умерших останков на давно забытом кладбище постепенно стала единственным, что имело значение. Маленький мальчик был нужен только для того, чтобы выливать на него полуграмотные-полубольные теории о древних обычаях и легендах древней Шотландии".

"Родерик сказал, что научился боготворить горы, но я никак не думала, что он понимал это в буквальном смысле".

"Но поклонялся в самом буквальном смысле. Большую часть детства он слушал рассказы и теории отца, впитывал безумные, искаженные версии старых народных обычаев Севера, что-то вроде полусвязного неточного вздора, который он тебе проповедовал. Должно быть, в своем безумии он выработал шаг за шагом новую мифологию, часть которой - "ритуальное убийство" Гезы Макре. Путаница фактов из книг и исследований отца перемешалась с искаженными обрывками фольклора, как стеклышки в калейдоскопе. Получилась картина насилия, вполне логичного для больного рассудка".

"Знаю. Нашла часть этих кусочков в"3олотой ветви ".

"А, моя "3олотая ветвь"... Инспектор говорил, что она у тебя. Вчера вечером я ее искал везде. Думал, что оставил в машине".

"Я взяла ее почитать совершенно случайно".

Он взглянул на меня с загадочным выражением. "Итак, ты отдала ее инспектору. Если бы догадалась, что она моя..."

"Но я знала. В ней был конверт с твоим адресом, написанным почерком отца. Он у меня в кармане".

"Правда? - Я чувствовала, что он все еще смотрит на меня, но упорно отворачивалась. - Почему ты не дала его инспектору?"

"Понятия не имею. - Жаворонок снижался, красиво переливалась его песня. - А откуда папа знает, что ты здесь?"

"Что? - Голос его был странно смущенным. - Я написал ему и попросил экземпляр книги. Не мог послать за своей. Видишь ли, некоторые замечания Гранта заставили меня призадуматься. Его утверждения звучали, как наполовину запомнившиеся цитаты из Фрезера и старинных манускриптов, которые он использовал, когда писал "Золотую ветвь". И когда я увидел, что некоторые подробности Фрезера совпадают с жертвоприношением Гезы Макре на май..."

"Май?"

"Тринадцатого мая - праздник первого мая по древнему календарю. Снова древнее учение. Все совпадало, хотя и странным, безумным способом. Конечно, я показал книгу инспектору Маккензи".

"Что? Когда?"

"На прошлой неделе".

"Тогда, оказывается, он знал, что это твоя книга!"

"Конечно".

"Тогда почему... - В памяти возник добрый сострадательный пристальный взгляд инспектора. - Он тебя никогда и не подозревал, Николас?"

"В начале наверняка, и даже после того, как я показал ему "Золотую ветвь". Он, очевидно, держал меня под подозрением наравне с Губертом Геем, так как мы оба изучали местный фольклор. Но Гею ты обеспечила алиби на время убийства Марион. А я, если исключить безумное предположение, что я блефую, причем вдвойне, все-таки дал улику полиции. Поэтому остался Грант".

'Тогда почему инспектор был так добр и так жалел меня в то утро? Он говорил о верности, и..."

"И ты думала, что он предупреждает тебя, что я виновен. Почему ты решила, что верность должна направляться на меня, Джианетта?"

Внезапно между взмахами крыльев затихла песня жаворонка, и он упал, как тень, в вереск. Я с оцепенением спросила: "Он, значит, думал, что я увидела Родерика у костра?"

"Боюсь, что да. Конечно. Он думал, что ты влюблена в Родерика. Это моя вина. Я так ему сказал... на основании очень мелких доказательств, кроме того, что Грант, по-своему, явно заинтересовался тобой".

Я была поражена. "Ты сказал инспектору, что я влюблена в Родерика Гранта?"

"Да, что-то вроде этого. Прости, Джианетта. Сущая собака на сене. Ты знаешь, что ревность преувеличивает. - Я оставила это заявление без внимания, через мгновение он продолжил: - Инспектор мог только поверить на слово, а когда ты, казалось, начала защищать Гранта, он подумал, что ты сама его подозреваешь, но колеблешься, выдать ли его".

"Но это абсурд! Конечно, я никогда в него не влюблялась. Он мне нравился, да, казался очаровательным... но любить! - Я говорила с жаром и возмущением. - Это фантастическая чепуха!"

"Почему?" Очень вежливый вопрос.

"Почему?! Потому что... - Я замолчала и прикусила губу, почувствовала, что краснею, и быстро взглянула на Николаса. Его глаза сузились от дыма сигареты, задумчиво и невнимательно смотрели на сверкающую границу тумана у далекого края моря. Губы слегка улыбались. Я поспешно сказала: - Но когда инспектор окончательно решил, что это Родерик? Несомненно, и других в отеле подозревали?"

"Конечно. Любой мужчина - Брейн, Корриган, Персимон, Бигл - могли интересоваться фольклором и не признаваться в этом. Но убийство Марион резко сузило круг - оно требовало, чтобы убийца был квалифицированным альпинистом. А вскоре единственный альпинист из группы подозреваемых, бедный Бигл, тоже был убит".

"Что снова оставляет нас с Родериком?"

"Вот именно. Вчера утром инспектор обнаружил, что Родерик, так сказать, претендует на первое место, и едва ли еще кого-то можно подозревать, но все еще не за что было ухватиться. Затем ты нашла Роберту, и он мог бы получить свое доказательство, но не рисковал ждать, пока она заговорит. Он послал еще один срочный запрос в Лондон, чтобы получить всю возможную информацию о Гранте. Собирался арестовать его по подозрению, если бы не получил прямых доказательств. Но до сегодняшнего утра ничего не было".

"Того, что его бабушка умерла в сумасшедшем доме, оказалось достаточно?"

"Это не все, - сказал Николас рассудительно. - Его отец умер в таком же заведении два года назад".

"О Боже..."

"Совершенно достаточно, чтобы дать право задержать его и изъять из обращения, пока не заговорит Роберта. Но было слишком поздно. Проклятый туман опустился как занавес, и Грант убежал искать тебя. - Его рука каким-то образом очутилась на моем плече. - Проклятый дурачина", - сказал он сердито, прикасаясь губами к моим волосам.

"Мне ничего не угрожало бы с Даугалом, не опустись туман, - произнесла я, оправдываясь. - Николас, скажи одну вещь".

"Да?"

"Даугал... У него был нож. Я видела его. Он... Там, когда вы поймали Родерика, он не ранил его?"

Рука Николаса напряглась, словно защищаясь, но ответил он спокойно: "Нет. Даугал прибежал в ярости, с чувством мщения, бедняга, но сразу же сник, как только увидел Гранта".

"Почему?"

"Грант пал духом. Сначала он дрался, как дикая кошка, но когда туда добрался и Даугал, Родерик сломался. Вдруг стал совершенно беспомощным, тихим и... Не могу описать... Это было ужасно. Казалось, у него моментально изменился характер".

"Так было и при мне".

"Да? Тогда ты знаешь, как трудно это описать. Я ударил его в челюсть, а он засмеялся в ответ, как милый ребенок, и вытирал кровь".

"Не думай об этом, Николас. Он не запомнил..."

"Скорее всего... Вообще, он только улыбался всем. Даугал отложил нож, взял его за руку и сказал: "Пойдем, паренек. Тебе лучше выйти из тумана". И он пошел с тремя мужчинами, совершенно счастливый. - Николас вытащил сигарету. - Когда они немного отошли в туман, я услышал, что он поет".

"Поет?" - я уставилась на него.

"Ну, напевает про себя. "Я подниму глаза к горам, они помогут мне... Бедный дьявол. Бедный безумный дьявол".

Я быстро сказала: "Его не повесят, Николас".

"Нет. - Он потушил сигарету о камень и отбросил ее в сторону, словно вместе с ней мог отбросить память об этом отвратительном событии. Затем он снова повернул голову, и его голос внезапно изменился. - Ты видела меня с Марсией Мэйлинг, правда?"

"Да".

"Я слышал, как ты проходила мимо, когда мы... Когда мы целовались в коридоре".

"Ты слышал? Но я шла тихо, как мышь".

Он криво усмехнулся. "Моя дорогая девочка. Во всем, что касается тебя, мои инстинкты работают сверхурочно. Даже в темноте, и когда я целую другую женщину".

"Возможно, даже в большей степени, когда ты целуешь другую женщину", сказала я сухо.

Его лицо нервно исказилось. "Полагаю, я заслуживаю этого. Но на этот раз, поверь, целовали меня, а не я".

"Всю ночь?"

Он нахмурился. "Что ты, к дьяволу, имеешь в виду?"

Я сказала, как после этого слышала мужской голос в ее комнате. "Поэтому, конечно, я решила, что это ты. И на следующее утро спросила тебя..."

"П-понимаю. Я думал, ты спрашиваешь о поцелуе. Нет, Джианетта, я не проводил с ней ночи. Просто у меня была, как тебе сказать? Моментальная остановка помимо желания".

"Уверена, ты дико сопротивлялся. - Он ухмыльнулся, но ничего не ответил. - Значит, в ее комнате был Гартли Корриган. Понимаю! Вот почему он пришел рано с рыбалки, а Альма сказала, что он не ложился до трех часов!"

"Надо полагать. Она поняла, что случилось, взяла губную помаду и убила куклу Марсии".

"Бедная Альма".

"Да. Для нее тоже все кончилось. Думаю, пережив вместе такой испуг, они поняли, что все же важны друг для друга... - Он помолчал с минуту, насупившись. - А теперь, - сказал он абсолютно другим тоном, - поговорим о нас?"

Я не ответила, сердце билось легко и быстро, и я не могла полагаться на свой голос.

Николас смотрел на меня. Он заговорил медленно, словно с трудом: "Не собираюсь начинать с извинений и самоуничижений, хотя, видит Бог, меня много за что нужно простить. И еще Бог знает, почему ты, по-видимому, простила меня. Это потом... Нет, молчи. Разреши закончить... То, что я хочу сейчас сказать - очень просто, но только это имеет в мире для меня значение. Я хочу, чтобы ты вернулась, Джианетта. Я ужасно хочу, чтобы ты вернулась. Я понял, что я дурак, преступный, грубый дурак, примерно через два дня после твоего ухода, а затем включилась гордость и не дала идти за тобой".

Я вспомнила, как говорила Альме, что в браке нет места для гордости. Его следующие слова были почти эхом. Почти. "Но гордость и любовь не ходят вместе. Я это обнаружил. А я очень люблю тебя, дорогая, и не думаю, что переставал любить. - Он нежно взял меня за плечи и повернул так, чтобы я посмотрела ему в глаза. - Хочешь, чтобы я вернулся, Джианетта? Ну скажи, пожалуйста".

"У меня никогда не было гордости в том, что касалось тебя, Николас", сказала я и поцеловала его.

Позже, намного позже, он сказал, довольно робко: "Ты уверена? Ты уверена, моя дорогая?"

"Вполне, - решительный ответ я умудрилась произнести безо всякой убежденности, и глупо добавила: - Дорогой Николас..."

"Моя Джианетта. - Позже, ну уж совсем намного позже, он отодвинул меня от себя, посмотрел, рассмеялся и продолжил: - По крайней мере, на этот раз нет сомнений в силе моей любви".

"Почему нет?"

Он посмотрел странно насмешливо. "Если бы ты видела себя, дама с зелеными рукавами, ты бы не спрашивала. И если бы Гюго оказался здесь..."

"Избави бог..."

"Аминь. Нет, не пытайся приводить себя в порядок. Не получится, и в любом случае, я люблю тебя, грязную, мокрую и ободранную. Хочу сосредоточиться на твоей красивой душе".

"Я это заметила".

Он ухмыльнулся и сжал мои плечи. "Знаешь, наша встреча здесь не случайна".

"Да? Но как?.."

"Твой отец", - кратко ответил он.

"Хочешь сказать..."

Он кивнул, все еще улыбаясь. "Недавно я снова наладил связь с твоими родителями. Развод их очень огорчил, и они очень хотели все уладить. - Он улыбнулся. - Бедная Джианетта, у тебя не было шансов. Твой отец прямо сказал, что ты никогда не будешь счастлива без меня, а мать... Ну, не думаю, что она когда-либо признавала, что мы разведены, не так ли?"

"Нет. Для нее развода не существует".

"Именно так я и понял. Ну, я был здесь в начале мая, написал твоему отцу и дал этот адрес. Я просил у него "Золотую ветвь". Немного позже я ему позвонил, и он сказал, что ты в отпуске, и он устроил..."

"Устроил! - сказала я изумленно. Я начала смеяться. - Старый... старый Макиавелли! И мама сказала, что это суждено!"

"Суждено, суждено, - мрачно подтвердил Николас. - Я думал, что все, что нужно - поговорить с тобой... - Он печально улыбнулся. - А затем ты убежала от меня, и я подумал, что твой отец неправ, и действительно все кончено. Я был так уверен... Я заслужил отпора, Бог свидетель, заслужил. И получил его. Ты приехала, а я не мог подойти... - Он горько засмеялся. - Поэтому я вел себя так плохо, как мог. Сказал несколько премерзких вещей, так? Мне нет оправданий, просто я думал, что сойду с ума. Быть так близко к тебе и не иметь... права. Почему-то самым большим ударом моему эгоизму было то, что ты даже отказалась от моей фамилии и кольца".

"Я сняла его, только когда увидела твое имя в регистрационной книге. Посмотри". Я протянула левую руку. На фоне загара на среднем пальце отчетливо и ясно вырисовывалось белое кольцо. Николас смотрел на него миг, его губы дрожали. Затем он притянул меня к себе. Его голос звучал неровно. Он уткнулся лицом в мои волосы. "Итак, ты собираешься снова пустить меня в свою жизнь? После всего, что я сделал... После..."

"Ты сказал, мы не будем об этом говорить".

"Нет, я люблю ясность, а? Так мне будет и надо, если ты прогонишь меня и велишь отправляться туда, куда я заслуживаю, и не разбивать твою жизнь".

"Нет", - сказала я.

Жаворонок снова покинул гнездо и бил крыльями в ясном небе. Я мягко коснулась руки Николаса. "Только... никогда не оставляй меня снова, Николас. Думаю, что не переживу этого".

Его руки крепко сжались. Он сказал почти жестоко: "Нет, Джианетта, никогда".

Жаворонок раскачивался, опирался легкими крыльями, перышками-снежинками на хрустальные пузырьки своей песни. Огромные горы дремали, дрейфовали их вершины над морем светлого тумана.

Я зашевелилась в руках Николаса и сладко вздохнула. "На что спорим, что, когда вернемся в аббатство Тенч, мама встретит нас, словно ничего никогда и не случалось, и спокойно поместит нас обоих в свободную комнату?"

"Тогда нам лучше пожениться, прежде чем мы приедем туда, - сказал Николас, - или я не ручаюсь за последствия".

Так и произошло.