"Повелитель тьмы" - читать интересную книгу автора (Стюарт Энн)

Глава 9

«Сэр Томас де Реймер — интересный человек», — решила для себя Клер.

Она полоскала рот свежей водой, в которой плавали листики мяты.

Оказалось, что под непроницаемой броней у сэра Томаса таится доброе сердце и тонкая душа. Она пыталась расспрашивать о нем слуг, и, разумеется, их мнения оказались самыми различными. Однако Клер удалось установить совершенно точно, что он действительно был женат, но жена его, Гвинет де Реймер, давно сбежала с каким-то богатым бароном, живет у него и, по слухам, ожидает ребенка.

Говорили еще и о том, что она уже была беременна от сэра Томаса, но не выносила ребенка, а может быть, и сама избавилась от него. Дело темное. Кое-кто из слуг предполагал даже, что выкидыш случился по вине самого сэра Томаса, который бил жену смертным боем. Другие при этом утверждали, что беременна Гвинет была не от мужа, а от самого хозяина, Ричарда, и это он заставил бедняжку принять лекарство, составленное придворным колдуном, для того, чтобы избавиться от нежеланного плода.

Наконец Клер запуталась и сама уже не знала, во что ей верить, а в результате решила не верить ничему. Но в чем она была уверена, так это в том, что жена сэра Томаса на деле оказалась потаскухой, и в том, что такой красавец, как сэр Томас, не должен провести остаток жизни за монастырскими стенами.

Немало полезного Клер почерпнула и из разговора с Мадлен.

— Какое несчастье, — говорила та, закатывая глаза. — Такой красивый мужчина, и так ему не повезло! А ведь мог бы стать счастливейшим из смертных. Представляю, какими красивыми могли бы быть дети от него.

«Очень красивыми», — мысленно согласилась Клер, вспоминая голубые глаза и волнистые волосы сэра Томаса.

— А живет теперь, словно отшельник, — продолжала Мадлен. — Его даже сам лорд Ричард сторонится. Такой скрытный человек этот сэр Томас, просто диву даешься! И все о душе своей заботится, а вокруг себя ничего не замечает.

— Ему нужна новая жена.

— Да, но где же ее взять? И к тому же сэр Томас до сих пор женат на этой своей ведьме, леди Гвинет.

— Но разве он не может с ней развестись? Я уверена, что при поддержке Ричарда…

— Вы впрямь полагаете, что лорд Ричард может помочь? — хрипло рассмеялась Мадлен. — Да он же специально женил своего лучшего рыцаря на ней — святого человека на потаскухе. Нет, лорд Ричард вмешивается только тогда, когда видит в том выгоду для себя. Ему нет никакого дела до страданий сэра Томаса, да никогда и не было. Знаете, что сказал лорд Ричард, когда леди Гвинет сбежала от сэра Томаса? «Он теперь будет еще злее сражаться», — вот что он сказал.

— Жаль сэра Томаса.

— Не проливайте слез попусту, миледи, и позабудьте про голубые глаза сэра Томаса, — сочувственно сказала Мадлен. — Не станет он добиваться, чтобы его брак был расторгнут в церкви, нет. Он просто будет страдать и дальше нести по жизни свой крест.

Клер задумалась. Благородные люди! Она всегда считала таких людей невыносимо скучными. Они никогда не смеются, не танцуют, не говорят девушкам комплиментов. Просто смотрят сквозь них и отворачиваются в сторону. Несут свой крест.

Интересно, умеет ли сэр Томас улыбаться? Ведь, в конце концов, он еще не монах. Сердцем — не монах, это Клер знала наверняка. Ведь несмотря на всю напускную строгость, он время от времени бросал на нее такие взгляды, от которых внутри у нее все замирало.

«Вот ведь как странно все устроено на свете, — думала Клер, расхаживая по спальне, которую она делила со своей сестрой. — Господь одарил меня красотой и одновременно сделал так, что человек, к которому я стремлюсь всей душой, холоден и равнодушен ко мне. Я не нужна ему… Нет, не правда, нужна! Я научу его улыбаться, а он научит меня, как…»

— Клер!

Элис влетела в их спальню с таким видом, словно за ней гналась стая волков. Накидка съехала с головы, щеки пылали, а глаза подозрительно блестели. Она тревожно огляделась по углам и только после этого с облегчением вздохнула.

— Что с тобой случилось? — встревоженно спросила Клер, углядев слезы на глазах сестры и ее странно припухшие губы. — Этот… Это чудовище — что он сделал с тобой? Только скажи, что он ударил тебя, и я проколю его насквозь! Как он смел поднять руку на мою сестру? Я разорву его на клочки, клянусь, я… — И тут Клер замолчала, потому что Элис неожиданно принялась хохотать.

— Хотела бы посмотреть, как тебе это удастся, моя милая. Нет, успокойся, он не тронул меня.

— У тебя губы распухли, — возразила Клер.

— Он целовал меня.

— Я убью его, — упрямо повторила Клер, чувствуя некоторое замешательство.

— Не за что. Я сама этого хотела. — Элис села на кровать, сняла с головы накидку и обруч.

— И на что это похоже? — спросила Клер.

— Что? — не поняла Элис.

— Поцелуй. Это противно? Больно? Куда он тебя целовал — в губы или в щеку? Или…

— Разумеется, он целовал меня в губы, Клер, — спокойно ответила Элис. — Если бы он поцеловал мне руку, я, наверное, не была бы так взволнована.

Клер ощутила холодок под сердцем.

— Значит, ваш поцелуй не был… целомудренным? — с трудом выговорила она.

Наверное, в глубине души Клер надеялась на другой ответ, но Элис не могла лгать, особенно сейчас, когда события последнего часа еще были так живы в ее памяти.

— Нет, — негромко ответила она. — Наш поцелуй был совсем не целомудренным.

Любопытство, переполнявшее Клер, хлынуло наружу, и она засыпала сестру вопросами:

— Почему он решил поцеловать тебя? Тебе понравилось целоваться? А он попросил у тебя разрешения? Как он целовал тебя — страстно или нежно? А он…

— Неужели ты думаешь, что Саймон Наваррский будет спрашивать у девушки позволения поцеловать ее?

— Я думаю, что он не очень любит и не очень умеет целоваться, — задумчиво произнесла Клер. — Я угадала?

— Нет, — ответила Элис. — Саймон любит целоваться и прекрасно это делает.

— Правда? — поежилась Клер. — Все равно не представляю, как ты это смогла выдержать. Конечно, если бы не его рука, он был бы очень даже привлекательным мужчиной, но… Ну, он поцеловал тебя в губы. А что ты ему на это сказала?

— Как я могла говорить, у меня рот был занят. Поцелуй был долгим.

— Не понимаю. Долгий поцелуй? Как так? Ведь что такое поцелуй: коснулся губами губ, и все.

— Нет, не все. Моя дорогая. Когда он начал своим языком…

— Языком? — переспросила потрясенная услышанным Клер.

— Я пыталась увернуться, но он держал меня так крепко, что мне оставалось только позволить ему целовать себя.

— О, мой бедный ангел, — простонала Клер. — Какую страшную пытку тебе привелось выдержать!

— Я бы не назвала это пыткой — возразила Элис. — Поначалу я, правда, испугалась, но потом это оказалось так приятно. У меня закружилась голова и потемнело в глазах — мне чудилось, что я лечу куда-то в пропасть на мягкой бархатной подушке, и мне не страшно, а сладко чувствовать это падение. Меня окружала тьма, и в ней сверкали и вращались яркие звезды. Я схватила Саймона за плечи, чтобы не упасть, и… — она остановилась, заметив осуждающий взгляд Клер.

— И тебе это понравилось, — вынесла свой приговор младшая сестра.

— Не знаю. Клер, — ответила старшая обычным своим деловым тоном. — Наверное, нужно будет еще разок попробовать.

— Элис! — испуганно воскликнула Клер.

— Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не пришел Ричард, — добавила Элис. — У меня все дрожит внутри, когда я думаю о том, что могло оказаться на уме у лорда Саймона.

— Дело не в его уме, а в твоем, — возразила Клер. — Он пытался околдовать тебя, вот что это было. Наверное, снова опоил тебя каким-нибудь зельем. Все, о чем ты говоришь, случилось с тобой от этого, а не от поцелуя.

— Ты хочешь сказать, что у меня с головой что-то не в порядке? — задумчиво спросила Элис. — Может быть, может быть. Я и сама порой так думаю, ведь раньше со мной никогда ничего похожего не случалось.

— Колдовство, тут и думать нечего. Отравитель!

— Ничего подобного, — разозлилась вдруг Элис. — У него в комнате я ничего не пила. Нет, не это сделало меня слабой и беззащитной. Здесь что-то другое. И, между прочим, заметь, что хотя Саймон Наваррский и любит припугнуть окружающих, любит показать им, какой он могучий и загадочный, но на самом деле он просто человек, Клер, просто мужчина. Не больше и не меньше.

— Ты по-прежнему хочешь выйти за него замуж? Принести себя в жертву ради меня? — Было заметно, что Клер остро переживает свою вину перед старшей сестрой. Элис улыбнулась:

— Клер, дорогая моя, мне начинает казаться, что никакой жертвы с моей стороны здесь вообще нет.

Клер недоверчиво посмотрела на старшую сестру. Как она изменилась за такое короткое время! Лицо Элис не было больше озабоченным, щеки ее порозовели, глаза искрились веселым огнем. Она даже похорошела и больше ничем не походила на монашку — скорее на шаловливую школьницу. И еще у Клер появилось ощущение, что теперь мысли Элис занимает вовсе не младшая сестра, а кто-то другой, и она знала имя этого человека.

Клер отметила в мыслях это неприятное для себя открытие и холодно произнесла:

— Возможно, выйти замуж за Гренделя для тебя теперь предпочтительнее, чем вернуться в монастырь. Но я помню, что стать монахиней было для тебя когда-то целью всей жизни. Так что стоит тебе сказать одно только слово, и…

— И что, моя хорошая? — спросила Элис. — Ты поспешишь занять мое место и принесешь в жертву себя? Или продырявишь моего жениха кинжалом?

— Напрасно смеешься. Я, если потребуется, готова на все, — с достоинством ответила Клер.

— В этом нет необходимости. По-моему, мы с Саймоном Наваррским очень хорошо подходим друг другу. Он кажется мне человеком интересным и талантливым, у него можно многому научиться.

И стойкая, решительная Элис смущенно покраснела при этих словах, чем привела Клер в полнейшее замешательство.

Саймон Наваррский стоял возле узкого окна и смотрел вдаль. Он любил комнату, отведенную ему в северной башне, прежде всего именно за то, что из ее окна можно было глядеть поверх замковых стен на далекий синий лес, тянувшийся на много миль к востоку, через холмы, до самого морского побережья. Отсюда он мог видеть и то, что делается во дворе и на самих стенах замка.

В комнате его невесты еще не спали, он видел мелькающие в ее окне женские силуэты, хотя и не мог с точностью сказать, кто это — Элис или Клер. Эту спальню Ричард выделил для своих сестер по подсказке Саймона. Она была расположена таким образом, что из своей комнаты, расположенной почти под самой крышей, Саймон мог наблюдать за тем, что делается в комнате его невесты, незримо охраняя ее.

Он был достаточно умен и осторожен, чтобы не доверять никому, и в первую очередь своему господину. И леди Элис он с первого дня решил не выпускать из виду. Тогда ему просто хотелось быть уверенным в том, что если она и заведет себе любовника, — на что Саймон изначально был согласен, — это останется тайной для всех окружающих.

Но теперь, узнав на вкус невинные губы Элис, он уже не мог и представить себе, что кто-то другой, не он, будет обладать нежным и упругим телом этой девушки. Поначалу он был готов даже к тому, что и девственности ее лишит кто-нибудь другой. Сказать по правде, Саймон недолюбливал девственниц, зная, что первая ночь для них — это всегда страх, боль, крик и никакого удовольствия ни себе, ни мужчине. К тому же девственницы, дожившие до того дня, когда их сделает женщинами Саймон Наваррский, как правило, бывали не очень юными и страшными, как смертный грех. Те же, что были помоложе и покрасивее, доставались другим, тоже более молодым и красивым.

Но теперь Саймон не мог себе представить, что кто-то другой, не он, первым разведет в стороны ноги леди Элис и погрузится между них, заставив ее вскрикнуть в тот миг, когда девушка становится женщиной. Он никогда не был жадным, но единственное, чего он не хотел разделить ни с кем, была девственность леди Элис из Соммерседжа.

В узкой прорези окна спальни мелькнул огонек свечи, качнулась женская тень. Саймон всмотрелся внимательнее в неясные очертания фигуры и по тому, что волосы у женщины были приглажены, а не стояли пышной копной, он понял, что эта тень принадлежит его невесте.

Он мысленно пожелал Элис доброй ночи и попросил у нее прощения за сегодняшний вечер, несомненно, смутивший ее мысли и взбудораживший тело.

Элис представлялась Саймону женщиной, о которой он всегда мечтал, — преданной, искренней, страстной. Неудивительно, что ему так хотелось обладать ею. Удивительнее то, что она, похоже, сама желала того же.

Саймон отошел от окна, остановился возле стола, на котором лежала его почти законченная рукопись. В ней не было описания того снадобья, которое хотел получить от него лорд Ричард. Снадобья, которое должно было стать смертельным для юного короля.

Саймон даже не посмотрел, нет ли света в его мастерской. Он никогда этого не делал. Никто не посмеет войти туда, особенно ночью, когда, как считали все обитатели замка, это помещение наполняется призрачным светом и в нем оживают явившиеся с того света мертвецы и порождения адских бездн высовывают из углов свои уродливые рогатые морды. Впрочем, и среди бела дня не нашлось бы смельчака, пожелавшего испытать судьбу и войти в жилище демона.

Разумеется, он солгал Ричарду относительно яда. Состав его был достаточно прост, и необходимые для него травы можно было найти в Англии повсюду. Самое важное — соблюсти необходимые пропорции составных частей, но в этом у Саймона был огромный опыт. Ему доводилось убивать при помощи яда. Первой была старая женщина, мучившаяся от нестерпимых болей в животе и таявшая, как свечка. От яда, приготовленного Саймоном, она умерла легко и тихо, словно уснула. Еще был один купец, забивший до смерти двух своих жен и пожелавший как следует выспаться накануне свадьбы со своей третьей жертвой.

Оба они умерли во сне, не испытывая никакой боли, хотя в случае с купцом Саймон, пожалуй, был бы не против того, чтобы тот как следует помучился. Впрочем, оставалась надежда на то, что он будет мучиться за свои преступления в аду до скончания века.

Не будет испытывать боли и мальчик-король, и в каком-то смысле эта смерть будет милосерднее, чем любая другая, но тем не менее Саймону было почему-то очень жаль его. Конечно, быть королем всегда смертельно опасно, и Генрих Третий, скорее всего, недолго проживет на свете и, возможно, умрет мучительной смертью. Так что ж, в таком случае Саймон Наваррский выступает едва ли не в роли благодетеля?

Он сам испугался, услышав свой хриплый смех.

Неужели он так низко скатился по лестнице, ведущей в ад, что осталось всего несколько ступеней до самого дна преисподней? Никогда он не убивал детей, даже в ходе кровавых битв, сквозь которые ему пришлось пройти. Видеть, как умирают дети, ему, разумеется, приходилось, но это же совсем другое дело! Дети, женщины и старики всегда страдают во время войны сильнее, чем все остальные. И вот теперь он вплотную подошел к самым страшным преступлениям — покушению на жизнь короля и детоубийству. Ниже этого может быть только ад.

Слабость человеческой натуры, и прежде всего своей собственной, никогда не переставала поражать Саймона. Вот и сейчас он опустился в кресло, уставился на огонь, разминая здоровой рукой искалеченную, и, отбросив только что бушевавшие в его голове мысли, принялся обдумывать состав смертельного зелья. Он подготовит эликсир смерти и лишь потом решит, позволить Ричарду использовать его по назначению или нет.

Потерял ли Саймон свою бессмертную душу окончательно и бесповоротно? Кто даст ответ, где тот судья, что сможет рассудить его по справедливости? Брат Джером? Он будет настаивать на покаянии и искуплении грехов. Ричард? Этот может затянуть его только еще глубже в бездну преисподней.

А сейчас Саймон стоит перед выбором. На одной чаше — сила и власть, о которых он всегда мечтал. На другой — жизнь мальчика-короля, слишком слабого, чтобы править страной в такое опасное и страшное время.

Нет, прочь сомнения! Сейчас важны поступки. И первым из них будет составление снадобья. Пусть его сделает леди Элис — ведь она такая способная ученица!

Огонь угасал, но Саймон не стал шевелить угли в камине. В отдалении снова сверкнула молния, и он вспомнил о страхах, одолевавших Элис. Почему она до сих пор не ложится: боится грозы или не может забыть о своем первом поцелуе?

Или ее мучает совесть? Очень может быть, ведь Элис необыкновенно чистая, по-настоящему невинная девушка. Зло, порождающее тьму, которой переполнена душа Саймона, не тронуло Элис.

Теперь он вовлекает ее во грех, заставляя Элис своими руками приготовить смертельный яд. И уж после этого душа Саймона будет отдана в полную власть дьяволу.

Саймон заснул, сидя в кресле, и ему снилась обнаженная Элис, прикрытая лишь мягкой пеной волос. Потом рот Элис открылся, и она закричала от ужаса.

Саймон повернул во сне голову посмотреть, что случилось, и тогда понял, почему она кричит.

Дети. Мертвые дети, лежащие на обочине дороги, ведущей к Дамаску. Десятки, сотни маленьких трупов — жертвы войны. Их покупали и продавали, их насиловали и убивали пьяные солдаты, шедшие освобождать гроб господень. Крестовый поход против детей.

Последняя надежда на то, что этот мир еще не до конца сошел с ума, рухнула и рассыпалась.

На обочинах лежали мертвые дети, и Саймон уже ничем не мог помочь им. Он закричал и проснулся от собственного крика.