"Надменный любовник" - читать интересную книгу автора (Стюарт Энн)

Глава 6

Кот вновь вышел на промысел. Была холодная темная ночь несколько недель спустя после его предыдущей вылазки. Алистэйру было не по себе, и он не понимал, чем вызвано это беспокойство.

Мисс Мэйтланд действительно жила в уединении. Это раздосадовало его. Никодемусу удалось получить неплохие деньги за уродливые изумруды Изольды, этого было более чем достаточно, чтобы в ближайшее время обеспечить Алистэйру шикарную жизнь, но он почему-то не находил себе места. Если ему не достанется Джессамин с ее пронизывающим взглядом и самыми сладкими губами, вкуса которых невозможно было забыть, он будет вынужден развлечься преступлениями.

Как бы то ни было, он поддался увлечению гораздо больше, чем следовало. Осторожному человеку нужно держаться подальше от этих слишком проницательных глаз.

О, разве он когда-нибудь считал себя осторожным? К тому же ему хотелось бы посмотреть, сколько времени ей понадобится, чтобы понять, кто он и что он. Не то чтобы он верил в ее талант, но он был слишком умен, чтобы не принимать в расчет какую-либо, даже самую маловероятную возможность.

Кроме того, будет достаточно легко отвлечь ее от этого проклятого сотрудничества с полицией. Стоит только совратить ее.

В любом случае подобная жертва с его стороны не казалась ему такой уж непосильно тяжелой.

Кот пользовался двумя разными способами ограбления, и Алистэйр никогда не мог понять, какой все же нравится ему больше.

Фантастически нагло проникать в одну из хозяйских комнат, чтобы добыть драгоценности, — это, конечно, имело особый шарм.

То, как ловко и умело он отбирал у отвратительных дам их побрякушки, забавляло его. Проделки Кота подчас приводили к ошибочному суждению о нем, которое ему приходилось исправлять. Кодекс чести, представления о морали были, конечно, у него весьма своеобразными, и многие знавшие его вовсе не признавали за ним подобных качеств. Но для него было очевидно: грабят только тех, кто заслуживает этого. Ему было интересно лишать мишуры только самых богатых, наименее располагающих к себе членов общества. Людей, подобных тем, которые по малодушию не помогли его брату Джеймсу, когда тот катился в пропасть пьянства и картежничества.

Нельзя сказать, что именно благородная мысль о мести толкнула его на путь воровства. Чаще он склонялся к мнению, что главной причиной были денежные затруднения и скука.

Но что-то мешало ему обирать невинных приятных женщин. Он был вынужден вернуть молодой герцогине Дэнвер розовое жемчужное ожерелье. Это была далеко не самая драгоценная побрякушка, и ее старый муж мог позволить себе купить вместо этого другое, более ценное, но Алистэйр узнал, что ожерелье в свое время было подарено герцогине покойной матерью, и, лишившись его, она пришла в полное отчаяние.

Вернуть драгоценности казалось ему еще более вызывающим, чем своровать, и на какой-то миг он подумал было о возвращении всех безделушек, которые когда-либо украл. Однако по здравом размышлении понял, что ему не так-то просто остановиться: он к этому очень пристрастился. Большую часть награбленного он уже перевел в деньги и истратил. И кроме того, большинство из этих людей не заслуживали того, чтобы им возвращали деньги.

Другое дело — мисс Бьючамп. О ее шикарных драгоценностях знали все, а ее отец, сэр Реджинальд, был самым закадычным другом его брата. Вместе они прошли сквозь огонь, воду и медные трубы да и умерли почти в один год. Алистэйр считал драгоценности справедливой наградой за риск, пока не обнаружил, что это было все, что оставила мисс Бьючамп ее мать от когда-то роскошной жизни этой семьи. И она понятия не имела, что прекрасные драгоценности были всего лишь дешевой подделкой.

Сначала Алистэйр удивился, что так легко позволил одурачить себя, когда стащил ничего не стоящие безделушки, но удивление его несколько померкло после того, как он узнал, что это так расстроило Бьючампов. Нужно было вернуть их, это было нелегко, но он сделал это, воспользовавшись умелой помощью Никодемуса.

Заменить фальшивые бриллианты на настоящие было еще труднее, но Алистэйр принял вызов. И Бьючампы так никогда и не узнали, что их вновь обретенные сокровища когда-то не имели никакой ценности.

Именно в это время Алистэйр открыл для себя второй способ ограбления. Семья Бьючампов не могла позволить себе развлечений, и у Алистэйра просто не было иного пути на верхние этажи их дома, кроме как через спальню мисс Бьючамп. И хотя это представлялось вовсе не плохой идеей, ему стало известно, что она была влюблена в молодого лорда, который обожал ее, и Алистэйр позволил себе быть столь сентиментальным, чтобы не помешать их предстоящей свадьбе.

Никодемус и его команда оказались более чем кстати. Потребовалось немного: тщательно подобранная одежда черного цвета, безлунная ночь и некоторая ловкость в преодолении заборов, стен и оконных проемов.

Во время первой попытки он едва не свернул себе шею. С третьего раза он достиг неприступной целомудренной спальни мисс Бьючамп, положил драгоценности на такое место, где их было бы не очень сложно обнаружить, и удалился с чувством глубокого удовлетворения. С тех пор темными ночами он стал разгуливать по лондонским крышам, словно черный кот, чувствуя прохладу и свободу от каких бы то ни было обязанностей.

Грабить он начал намного позже. А были времена, когда он просто покорял крыши, не преследуя вообще никакой цели. Однако сегодня он знал, куда направляет свои шаги. Вначале — к Рэнфилдам. Слуги, наверное, уже спят, а крупные красивые рубины дожидаются его в шкатулке мисс Барбары. Если же она случайно решила надеть их, он утешится ее жемчугами и бриллиантами.

А затем он двинется дальше. В Спиталфилдз, где он не будет никем замечен. Он не собирался брать штурмом крепость семьи Мэйтланд. Он просто хотел понаблюдать за Джессамин и кем-то еще, кто, как и он, высматривал что-то. Эта странная фигура не давала ему покоя, а он был не из тех, кто оставлял вопросы без ответов.

На предупреждения Никодемуса об имеющем дурную славу Джоссайе Клэгге он не обратил внимания. Никодемус всегда преувеличивал опасность и недооценивал его, не веря до сих пор, что дворянин может оказаться столь способным вором. Алистэйр не сомневался, что сумеет обвести вокруг пальца десяток Клэггов, как он это делал со всеми остальными.

За исключением, возможно, лишь Джессамин Мэйтланд. Наверное, это просто влияние ее странных глаз, но ему казалось, что она видит его насквозь. Вряд ли она знает, что он Кот. Если бы, как уверял Никодемус, она действительно помогала Клэггу, то, не задумываясь, рассказала бы о нем кому следовало и получила бы честно заработанные деньги. Их могло хватить, чтобы оставить грязные хибары Спиталфилдз. Однако она этого не сделала. Даже если карты поведали ей, что он Кот.

Он не считал, что это зашло так далеко. Правда, она могла бы заподозрить, что он не праздный щеголь, каким представал в обществе. Когда он смотрел на нее, он не чувствовал себя ленивым избалованным щеголем. В нем проснулся самец, а это совсем другое дело.

Ему следовало бы держаться от нее подальше. Прекратить на время свои похождения. Но и то и другое казалось ему скучным, и он не собирался этого делать.

Леди Барбара благоразумно оставила свои рубины дома. Они на самом деле не шли к ее багровому лицу и он правильно рассчитал, что она наденет вместо них что-нибудь более подходящее.

Он редко отваживался забираться в опасные части города во время ночных вылазок, а крыши Спиталфилдз сильно отличались от тех, к которым он привык в Мэйфейре. Черепицы были расшатанные, трубы чадили, и даже небо здесь казалось темнее.

Крыша дома мисс Мэйтланд была в плохом состоянии. Он подумал, что, наверное, она протекает в нескольких местах всякий раз, когда на Лондон обрушиваются проливные дожди. Все вокруг было пропитано отвратительным запахом сырости и сажи, смешивающимся с духом ветхости.

Ветер донес до его слуха их голоса, нежное воркование хорошо воспитанных англичанок, ему стало интересно, о чем они могут говорить. Может быть, она рассказывала, как ее первый раз в жизни по-настоящему поцеловал мужчина? Или же говорила о картах, которые умеют предсказывать судьбы?

Дома в Спиталфилдз были незамысловатые и без украшений, и, хоть заложи дьяволу душу, он не находил ничего, что можно было бы использовать, чтобы подобраться поближе и заглянуть в окно.'Но он утратил свою душу задолго до этого, и вряд ли сейчас о ней стоило беспокоиться.

Распластавшись, он вытянулся на крыше, прижимаясь лицом к проему в сломанных черепицах, прикрыл глаза, подставляя тело холодному ночному ветерку, и слушал ее голос.

Флер Мэйтланд любила свою сестру Джессамин больше, чем кого бы то ни было. Она просто боготворила сестру и ненавидела ложь. И все же она не сказала Джессамин про мужчину, которого встретила. Про мужчину, который пробудил в ней самые неимоверные желания.

Это случилось всего несколько недель назад, а Флер уже не могла представить себе, как она жила до того, как его увидела. Девушка даже не знала его полного имени. Может быть, к лучшему.

Это произошло в прекрасный осенний день. Теплое солнце грело как будто бы назло приближающейся зиме. Флер разглядывала только что сделанный ею акварельный рисунок. Это была не лучшая ее работа, она слишком спешила. Мать в тот день с утра не вставала с постели, что случалось весьма часто, Джессамин куда-то ушла. Флер не могла устоять перед соблазном выбраться побродить под ясным осенним солнышком. Она взяла краски, вышла из дома и некоторое время ходила вдоль каналов, пытаясь уловить последние оттенки осени над серыми окраинами Спиталфилдз, но грустные и тревожные мысли не оставляли ее.

Она должна была привыкнуть к одиночеству. Первые пятнадцать лет своей жизни она провела, окруженная любовью, лаской и заботой, ее ни на минуту не оставляли одну, но когда случилась беда, не стало ни горничных, ни лакеев, и даже мама почти не уделяла ей времени. Она ходила на рынок одна, она гуляла, предоставленная сама себе. Может ли она быть уверена в своей безопасности даже средь бела дня?

Кто-то следил за ней. Это не было для нее неожиданностью — она уже привыкла, что постоянно привлекает чье-то внимание. Ее собственная привлекательность смущала ее. С того времени как она Себя помнила, молодые люди всегда докучали ей, пожилые дамы отличали ее, казалось, стоит ей улыбнуться — и весь мир падет к ее ногам. Это всегда представлялось ей несправедливым, и она старалась этим не пользоваться, но чувство, что на нее все время смотрят, стало привычным для Флер.

На рисунке окружавшая ее природа предстала в темных и тусклых цветах, так хорошо отражавших состояние ее души. Она тревожно всматривалась в картину, не замечая, что происходит вокруг и что к ней кто-то приближается, пока на бумагу не упала тень.

— Очень мило, мисс, — сказал он грубым деревенским голосом.

Она обернулась и, ослепленная солнцем, в первую минуту разглядела только, что перед ней был человек огромного роста. Флер поднесла руку к глазам и прищурилась. Она понимала, что не должна разговаривать с ним, но его грубый йоркширский голос пробудил в ней такую тоску, что она не могла не взглянуть на него.

Он не выглядел опасным. Одет он был довольно небрежно в скромный костюм, его светлые длинные волосы явно нуждались в стрижке. Но причиной его неряшливости, казалось, была не просто Небрежность, а то, что его занимали более важные дела. У него было волевое, располагающее к себе лицо — правильные черты, ясные глаза, мощные скулы и благородный рот. Он смотрел на нее вполне доброжелательно, и в какой-то миг ей захотелось улыбнуться ему.

— Просто мазня, — неуверенно ответила она, снимая рисунок с этюдника и собираясь порвать.

Он выхватил его из ее руки:

— Не делайте этого, милая. Он очень хорош.

Никто никогда так к ней прежде не обращался. Когда она была маленькой, никто не решался, а в огромном грязном городе с ней разговаривали гораздо менее ласково. В его голосе было что-то нежное, он согревал даже в этот холодный осенний день.

Вдруг она поняла, что натворила, вступив в беседу с незнакомцем. Она обернулась вокруг, но, кроме них двоих, никого не было. Она была одна, а он ведь мог быть опасным человеком, похитителем беспомощных девушек, насильником и негодяем…

— Ну, милая, чего же вы так испугались? Я не сделаю вам ничего дурного. Разве я похож на злодея?

— Моя сестра говорит, что нельзя судить по внешности.

— У вас умная сестра, — мягко сказал он. — И вы также поступаете мудро, не доверяя первому встречному только потому, что его вид не вызывает опасения. Но уверяю вас, вам нечего бояться. Я помощник сэра Джона.

Флер озадаченно взглянула на него:

— Я не поняла.

— Я полицейский. Из полиции на Боу-стрит. Я представитель закона.

— Ах, — пробормотала Флер облегченно, — я испугалась, то есть я подумала, что… — Она почувствовала, что краснеет.

— Я не причиню вам вреда, милая. Но некоторые ведут себя не так, как следовало бы. Вы напрасно сидите здесь одна, погруженная в свои рисунки. Вы даже не заметили, как я к вам подошел.

— Я действительно слишком увлеклась своими рисунками, — сказала она, стараясь сдержать сильно бьющееся сердце. Он был очень большой и, наверное, мог внушить страх. Но она не боялась. В первый раз с тех пор как случилась беда, она почувствовала себя в безопасности.

— Я буду присматривать за вами. Но я не могу все время быть рядом. Вы сама должны следить за собой, милая.

Какое-то время она молчала. Он стоял совсем рядом, и на миг ей показалось, что они одни в огромном, шумном, переполненном городе. Люди и окружающая мерзость исчезли, все вокруг было в зелени, а она была дома, где-то в незнакомом месте.

— Мисс, — произнес он, как-то странно взглянув на нее, и чудо исчезло.

— Мне надо идти, — сказала она, собирая краски.

Она едва ли ожидала, что он остановит ее, но он и не думал делать этого, он просто вежливо отступил.

— Будьте осторожны, мисс Мэйтланд, — сказал он низким голосом со своим деревенским выговором.

Пока она не вернулась домой, ей не приходило в голову, что он знает ее имя. И что у него теперь есть ее акварельный набросок.

В течение последующих нескольких недель она снова видела его, как правило, на расстоянии. Он наблюдал за ней, когда она выходила по делам. Он ни разу не подошел близко и не заговорил, и когда она впервые улыбнулась ему через толпу, он сделал вид, что не заметил.

Но она была упорна и наконец получила слабую признательную улыбку в ответ. Память об этой улыбке жила в сердце Флер, но она ничего не сказала своей сестре.

— Чем ты занимаешься, когда уходишь из дома? — поинтересовалась Флер нарочито небрежным тоном.

Джессамин испуганно оторвалась от штопки. Становилось уже слишком темно, чтобы работать, а из открытого окна, через которое в комнату проникал сравнительно свежий ночной воздух, тянуло прохладой.

— Почему ты спрашиваешь? — промолвила Джессамин, откладывая в сторону порванную рубашку, и уставилась на сестру.

— Просто интересно. Не о чем думать, когда тебя нет целый день, вот и все. Мама не выходит из спальни, оплакивает нашу судьбу, а на такое количество бумаги и красок, чтобы я была занята целый день, у нас не хватит денег.

Джессамин была растрогана.

— Прости, малышка. Скоро мы сможем позволить себе все, что ты только пожелаешь для своего рисования, но пока…

— Пока я тоже могу чем-нибудь помочь. Знаешь, многим нравится, как я рисую.

— Всегда нравилось, — осторожно согласилась Джесс.

— Наши друзья тоже так говорят, но я не знаю, насколько это искренне. Вряд ли у них повернется язык сказать, что я талантливо перевожу на всякую мазню хорошие краски. Но люди, которые видели, как я работаю, убеждают меня, что я выручу неплохие деньги, если буду продавать то, что у меня получается. Достаточно, чтобы хватило на еду и еще осталось на домашние расходы. Тебе не надо взваливать на себя все заботы о семье. А если то, что доставляет мне удовольствие, еще и принесет нам деньги, то почему бы мне этим не заняться? Я могла бы обосноваться рядом с «Ковент-Гарденом» и…

— Нет! — в ужасе крикнула Джесс. В следующий миг она уже говорила нормальным голосом. — Ты не можешь сделать это. В «Ковент-Гардене» тебя примут за первоклассную шлюху или начнут опекать сводники. А если кто-нибудь увидит тебя или узнает, что ты продавала там свои рисунки, у тебя не останется шансов на удачное замужество.

— Ты имеешь в виду выгодное замужество? — осторожно спросила Флер.

— Разве ты сама этого не хочешь? Добрый, внимательный человек, который будет заботиться о тебе. Человек, который не разорится, оставив жену и дочек без гроша. Разве это не будет замечательно — никогда не беспокоиться, что нам есть завтра, не вышвырнут ли нас из этой лачуги просить милостыню на улицу? — Она была так взволнована, что с трудом говорила. — Конечно, можно пожертвовать чем угодно ради этого.

— Неужели правда все так плохо, Джесс? — тихо спросила Флер. Она никогда не задумывалась, откуда в доме появляется еда. Джесс всегда обеспечивала их провизией и говорила, что это ее забота.

Флер изумленно смотрела на Джессамин. Она слегка вздрогнула, казалось, она хочет избавиться от охватившей ее тревоги. Джесс посмотрела на младшую сестричку.

— Не будем драматизировать, глупышка, — бодро сказала она. — Конечно, после папиной смерти были определенные трудности, но мы пережили самое тяжелое время, и сейчас дела идут лучше. Я просто немножко расстроена.

— Уже не один день, — сказала Флер. — Почему?

Джессамин опустила глаза, но Флер заметила, что она вдруг покраснела.

— Да нет, ничего. Втретился один назойливый джентльмен, а мне не удалось дать ему отпор, которого он вполне заслуживает. В конце концов это не имеет значения, вероятно, слава Богу, мы с ним больше не увидимся. Но… это немного выбило меня из колеи.

— Джентльмен? Но ты же всегда утверждала, что тебя не интересуют мужчины, — возразила Флер. — Кто он?

— Просто пустой аристократ. Знакомый или родственник леди Пламворфи. Это не так уж важно, дорогая. Он очень старался показать, как сильно восхищается моими способностями, когда я гадала.

— Сомневаюсь, что его заинтересовали твои способности. Он тебя поцеловал?

— Это тебя не касается. Это уже в прошлом и не имеет значения.

— Даже не один раз? Как это было? Это было невыносимо ужасно? Он, наверное, был ужасный, отвратительный и к тому же старый?

Джессамин задумалась. Слабая, вымученная улыбка коснулась уголков ее рта.

— Нет, — сказала она.

— Нет, он не целовал тебя больше одного раза? Или нет, он не был ужасный, отвратительный и старый? Как это было?

— Достаточно… приятно.

— Приятно? — воскликнула Флер. — Невероятно! Я-то думала, это по крайней мере отвратителыто. Твой первый поцелуй, и тебе показалось, что это приятно?

— Откуда ты знаешь, что это мой первый поцелуй?

— Разве нет?

— Я уже целовалась до этого.

— Я тебе не верю. Мужчины никогда не были тебе интересны. К тому же, если тебе это не в новинку, почему ты расстроена?

— Меня никогда не целовали… так, — призналась она. — Это было очень волнующе.

— Прелестно! Хотела бы я, чтобы кто-нибудь меня так поцеловал. Я бы не прочь взволноваться. — На губах Флер играла озорная улыбка. Но вдруг фигура большого, неряшливо одетого полицейского всплыла у нее в памяти, и ей уже было не до смеха.

— Ты еще слишком молода, — упрямо возразила Джесс. — Подожди, пусть твой муж приводит тебя в волнение. Это гораздо безопаснее.

— Ты хочешь, чтобы он опять тебя поцеловал?

— Хочу я или нет, это теперь вряд ли имеет значение, поскольку я больше его не увижу. Думаю, мне удастся избегать его, а если нет, то с моими карточными гаданиями будет покончено.

— Кстати, о твоих гаданиях. Какая разница между тем, что я хотела бы продавать свои рисунки, и тем, что ты получаешь деньги за то, что гадаешь в обществе? Для тебя это тоже не пройдет бесследно.

— Но я же не собираюсь удачно выйти замуж, даже просто выходить замуж. У меня, нет для этого данных в отличие от тебя, дорогая.

— Ты смешишь меня, Джесс.

Джессамин пожала узенькими плечами:

— Каждая из нас идет своей дорогой. Просто остальные считают, что ты не выйдешь замуж за того, кто будет тебе неприятен. Я доверяюсь твоим чувствам, и я уверена, что ты влюбишься в очень богатого мужчину, — ободряюще сказала она.

— Сестричка, дорогая, я все понимаю, — спокойно ответила Флер. — Так куда же ты ходишь, когда пропадаешь из дому?

— Я не брожу по улицам в поисках клиентов, дорогая, — беспечно ответила она. — Я гадаю.

— Но ведь это произошло только недавно. Леди Пламворфи узнала о тебе только несколько недель назад.

Джесс медлила с ответом.

— Я… Я гадала также и другим людям, — наконец произнесла она.

Флер ждала продолжения.

— Для полицейских с Боу-стрит, — добавила Джесс.

— Полицейских с Боу-стрит? — глухо повторила Флер, но Джесс была слишком смущена, чтобы обратить внимание на реакцию сестры.

— Я знаю, что так не принято, — поспешно сказала она. — И поэтому я не говорила об этом ни тебе, ни маме. Но это нас спасает и приносит пользу остальным людям. По крайней мере иногда, — добавила она горько.

— Я думаю, что полиция этого вполне заслуживает, — тихо сказала Флер.

— Не те люди, которым я помогаю, — уточнила она мрачно. — Держись подальше от полицейских, Флер. Это плохие люди, немногим лучше, чем преступники, которых они ловят.

— Я ото всех далеко держусь, Джесс.

Джессамин с тревогой взглянула на нее:

— Тебя никто не беспокоит? Никто не приставал к тебе, не задавал вопросов, не допускал вольностей?

— Тебя поцеловали, Джесси. А не меня. Хотя, я думаю, что мне бы это доставило больше удовольствия, чем тебе, — добавила она, слабо улыбаясь.

— Не говори глупостей, — решительно заявила Джессамин. — А теперь в кровать, дорогая, а то боюсь, мама услышит, как мы болтаем.

— Конечно, сестричка, дорогая. И обещаю, что мне будут сниться только целомудренные сны. Не знаю, как тебе. Кстати, как зовут твоего совратителя?

— Он не совращал меня, — упрямо возразила Джесс. — И я не знаю его имени.

— И ты учишь меня никогда не врать! — Флер усмехнулась. — Скажи мне только одно. Это был не тот полицейский с Боу-стрит?

— Нет, Флер. И с ним у меня никогда ничего не будет.

Алистэйр перевернулся на спину, вглядываясь в чернильно-синий бархат лондонской ночи. Он уже привык к окружающим его запахам. На самом деле в деревне воздух тоже пахнет не фиалками, но все же, будь у него выбор, он был бы сейчас далеко от этого ужасного города, пожирающего своих детей.

До него со всей отчетливостью доносилось почти каждое слово. У Алистэйра был исключительно хороший слух. Сестрички Мэйтланд очень старались говорить тихо. В конце концов, никто не мог их услышать за исключением Кота, который оказался на крыше, остановившись как раз напротив раскрытого окна.

Он был взволнован. Ну и девчонка! Он смутил ее покой так же, как и она его. Конечно, нетронутая, целомудренная девушка может стать легкой добычей для опытного негодяя. Он нахмурился, вспоминая ее слова. Какие еще мужчины целовали ее? Кто бы они ни были, они слишком честные и порядочные. У них, наверное, были только самые благородные намерения относительно нее. В то время как им двигала одна похоть.

Она не могла выкинуть его из головы. Он уж постарается напомнить ей о себе, если ей удастся избавиться от воспоминания о нем. Она и ее маленькая бедная сестричка, очевидно, очень сильно нуждались в деньгах, и он не сомневался, что подходящее предложение от богатых и известных людей заманит ее еще раз в общество. Может быть, очередное светское сборище. Она будет гадать для нескольких пар, а он — стоять в сторонке, так, чтобы не тревожить ее. А потом, как настоящий джентльмен, отвезет в это унылое жилище.

Мысль о долгой поездке в экипаже чрезвычайно приободрила его, и он прокладывал свой обратный путь по крышам, словно кот, тихо и проворно передвигаясь среди тесно стоящих зданий.

Вниз, туда, где на улицах обманчиво тихо, слишком тихо. В это время даже в таких местах, как Спиталфилдз, легко обнаружить признаки жизни. Проститутка, возможно, уличный торговец или, наконец, заблудившийся двуногий кот.

Он легко слез с крыши и бесшумно ступил на землю. Затем побрел темными переулками, не удаляясь особенно от жилища Мэйтландов, в своей темной одежде сливаясь с тенью домов. Он не маскировал лицо, его скрывала ночь, когда он крался по улице, словно дикий зверь.

В окнах дома Мэйтландов не горел свет. Он остановился и посмотрел вверх, соображая, сумеет ли забраться через окно в спальню Джессамин, как вдруг почувствовал, что кто-то стоит с ним рядом.

— Неплохой вечер для прогулки, правда? — Это был низкий, густой мужской голос, с явным лондонским акцентом.

Алистэйр медленно обернулся и встретился взглядом с Джоссайей Клэггом.