"Обладатель Белого Золота" - читать интересную книгу автора (Дональдсон Стивен)

ЭПИЛОГ Глава 21 «Сказать прощай»

Но когда ветер подхватил ее, Линден более не ощущала его силы. Он оторвал ее от Страны, словно она была не более чем туманной дымкой, но разве туман может чего-то страшиться? Она знала, что как только минует оцепенение, к ней вернется боль, такая боль, что заставит ее кричать. Однако Линден не пугало и это, ибо боль являлась одной из сторон любви.

Но сейчас боль молчала, и ветер мягко нес ее сквозь безбрежную тьму. Она уже утратила свои сверхчувственные способности – так же как утратила Страну, – а потому совершенно не ориентировалась в пересекаемом ею пространстве и не представляла себе его размеров. Но кольцо – кольцо Ковенанта, – ее кольцо лежало на ладони как залог утешения.

Пронизывая полночь, между мирами, потерявшая представление о времени, Линден стала припоминать обрывки песни, пропетой некогда Красавчиком. Некоторое время то были только обрывки, но затем боль собрала их воедино:

Песня заставила ее вспомнить об отце. Она снова увидела его на пороге смерти. Презрение обрекло его на самоубийство. Его самоотречение возросло до такой степени, что стало отречением от самой жизни. Но подобно религии ее матери, для доказательства своей истинности это самоотречение нуждалось в свидетелях. А стало быть, как и все, выставляемое напоказ, было фальшью. Однако сейчас Линден думала об отце с жалостью, на какую прежде никогда не была способна. Он ошибался на ее счет: она любила его. Любила его и мать, хотя горечь порой не позволяла ей понять это. Понимание пришло сейчас.

И каким-то образом это понимание подготовило ее к тому, что случилось потом. Когда из тьмы зазвучал голос Ковенанта, она не испытала ни страха, ни потрясения.

– Спасибо тебе. – Голос был хриплым от избытка чувств. – У меня нет подходящих слов, поэтому я скажу просто – спасибо.

По щекам Линден заструились, слезы, жгучие, как само горе. Но она радовалась этим слезам, как радовалась его голосу.

– Я знаю, – продолжал Ковенант, – это было ужасно. С тобой все в порядке?

Она кивнула, хотя это едва ли могло иметь значение. Ветер, казалось, кружил ее на месте, но значения не имело и это. Линден хотела одного – слышать его голос, пока остается хоть малейшая возможность, и, чтобы заставить его говорить, она произнесла первые слова, пришедшие ей на ум:

– Ты был прекрасен. Но как ты это сделал? Я не могу понять – как?

В ответ он вздохнул – в этом вздохе слышались и усталость, и воспоминание о перенесенной боли. Не было в нем лишь сожаления.

– Не думаю, чтоб я вообще что-нибудь делал. От меня требовалось только желание. Ну а все прочее... все прочее сделал возможным Каер-Каверол. Хайл Трой. – Голос его исполнился печали. – В, том и заключалась «необходимость», о которой он говорил. Он должен был отдать свою жизнь, ибо только это позволяло открыть некую тайную дверь. Благодаря этому Холлиан вернулась к жизни, я же, в отличие от иных Умерших, сохранил способность к действию. Он нарушил Закон, который должен был удержать меня от противодействия Фоулу. В противном случае я оставался бы не более чем наблюдателем.

Фоул не понимал этого. Или отказывался понимать. Так или иначе, он пытался игнорировать этот парадокс. Парадокс белого золота – и его собственный. Он жаждал овладеть белым золотом – кольцом. Но я тоже был белым золотом, составлял с ним единое целое. И он не мог изменить этот факт, убив меня. Фоул нанес мне удар моим собственным огнем, а в результате сделал то, чего никаким образом не мог добиться я сам. Выжег из меня свою же порчу. И я обрел свободу. – Ковенант приумолк, обратившись внутрь себя. – Конечно, я не знал, что должно было случиться, и больше всего боялся, что он оставит меня в живых, чтобы разрушить Арку на моих глазах. – Линден смутно припомнила, что Ковенант и впрямь выглядел тогда так, будто молил Фоула о смерти. – Мы не были врагами, что бы он там ни твердил. Мы – я и он – составляли одно. Но Фоул, похоже, этого не знал. Или не хотел знать, ибо сама подобная мысль была ему ненавистна: Но нравится ему это, нет ли – Зло не может существовать, если не существует того, что может противостоять ему. В этом смысле мы – ты и я – и есть Страна. А он всего лишь одна из сторон нашего существования, как, впрочем, и мы одна из его сторон. В этом и заключается сущность его парадокса. Убивая меня, он пытался убить часть себя самого, но самоубийство не совершается по частям. В результате он сделал меня сильнее. До тех пор пока я принимал его – или мою собственную силу, – не пытаясь сделать с ним то, что он хотел сделать со мной, Фоул не мог пройти мимо меня. И не сможет.

Затем Ковенант умолк. По правде сказать, для Линден важны были не его ответы – на многие вопросы она уже получила свои. Ей просто хотелось дольше, как можно дольше слышать звуки его голоса. И как только он остановился, она тут же задала новый вопрос. Спросила о том, как Первой и Красавчику удалось спастись от пещерников. Ковенант издал нечто, похожее на смешок, что не могло не порадовать Линден.

– Ну, в этом, пожалуй, есть и моя заслуга. Лорд Фоул снабдил меня силой, и я уже не мог просто стоять там, не имея возможности коснуться тебя. Я должен был хоть что-то сделать. Он с самого начала знал, чем занимаются пещерники, и не мешал им, видя в этом еще одну возможность нажать на нас. Ну так вот, я взял да и помог им – поднял что-то из-под того кургана. Что это было – понятия не имею, все продолжалось недолго. Но покуда пещерники кланялись, у Первой и Красавчика появилась возможность убраться восвояси. А я подсказал им, как найти тебя.

Линден нравилось, как звучит его голос. В нем не было больше чувства вины – видимо, оно выгорело вместе с порчей. И сейчас, думая о том, что он для нее сделал, она почти забывала, что никогда больше не увидит его живым. Но уже в следующий миг некий инстинкт подсказал Линден, что тьма колеблется, а стало быть, отведенное им время подходит к концу. И она попыталась сказать самое главное:

– Ты дал мне все, о чем я и не мечтала. И я благодарна тебе, даже за то, что причиняет боль. Никто и никогда не преподносил мне таких даров. Я желала бы лишь одного...

Тьма колебалась и редела. Безмерное ничто постепенно трансформировалось в нечто вещественное. И Линден с ужасающей отчетливостью знала, во что именно, и ее ужас и боль вылились в осиротелый крик. Этот безмолвный крик улетел во тьму. В немом изумлении она поняла, что способна вынести будущее.

– Желала бы лишь одного – не потерять тебя.

В последний раз она возвысила голос, воскликнув, как если бы была женщиной Страны:

– Прощай, любимый.

Ветер принес его ответ:

– В прощании нет нужды. Теперь я навсегда останусь частью тебя. Ибо ты всегда будешь помнить...

Голос замирал где-то на краю ее сердца, но она еще расслышала затихающие слова:

– Я останусь с тобой, пока ты жива.

Затем он исчез. А следом исчезла и пустота. Линден почувствовала, что лицо ее прижато к камню.

Свет пробивался сквозь опущенные веки, и, еще не успев поднять голову, она поняла, что вернулась в себя. В обычный рассвет обычного нового дня.

В прохладном весеннем воздухе висел запах росы. Но были и другие запахи: пепла, горелого дерева и уже свернувшейся крови.

Некоторое время Линден лежала неподвижно, позволяя преображению завершиться. Затем она попыталась приподняться на руках. И в тот же миг забытая рана за левым ухом напомнила о себе острой болью. Невольно застонав, она осела на камень.

Неизвестно, сколько пролежала она так, убеждая себя, что ее рана не имеет никакого значения. У нее не было особого желания открывать глаза и смотреть по сторонам. Но в следующий миг чьи-то руки, не слишком сильные – во всяком случае, если мерить силу по ее меркам, – но настойчивые и заботливые, приподняли Линден на колени.

– Линден, – послышался осипший от тревоги голос немолодого мужчины. – Слава Богу.

Зрение возвращалось к ней постепенно: поначалу казалось, будто все окружающее находится где-то в отдалении. Первым делом она осознала рассвет, затем увидела серый шероховатый камень и выжженное пятно в сердце зеленого леса. И лишь потом – тело Ковенанта. Он был распростерт на камне, внутри начерченного кровью треугольника. Свет падал на его мертвое лицо, как знак благовещения.

Из груди его торчал нож. Тот самый, делавший неизбежным все остальное.

– Линден, Линден, – повторял держащий ее за плечи мужчина. – Как жаль, что все так обернулось. Не следовало втягивать вас в эту историю. И оставлять ее с ним. Но кто же мог знать, что ему грозит такая опасность?

Линден медленно повернула голову и встретила обеспокоенный и усталый взгляд доктора Беренфорд.

Глаза его глубоко запали, под ними дрожали тяжелые мешки. Нестриженые седые усы лезли в рот. От характерной язвительности его тона не осталось и следа. Почти со страхом он задал ей тот же вопрос, что и Ковенант:

– С вами все в порядке?

Линден кивнула, насколько позволяла рана за ухом, и скрипучим, безжизненным голосом произнесла:

– Они убили его... – Горе ее нельзя было выразить словами.

– Знаю. – Беренфорд заставил ее сесть и потянулся за своим медицинским саквояжем. В следующий момент она ощутила в воздухе запах антисептика. С мягкой настойчивостью он раздвинул ее волосы и, не переставая говорить, принялся обрабатывать рану.

– Ко мне домой заявились миссис Джейсон с тремя своими детьми. Может, вы ее видели в день вашего приезда, возле здания суда? Она там торчала с плакатом, на котором было написано: «Покайтесь». Это особа из тех, кто считает, что докторам и писателям уготовано место в аду. Но тут ей без врача было не обойтись. Она вытряхнула меня из постели несколько часов назад. У них у всех, – Беренфорд судорожно сглотнул, – и у нее, и у детишек, были обожжены правые ладони. Страшные ожоги.

Доктор закончил заниматься раной, но не шевелился и не делал попыток заглянуть ей в глаза. Некоторое время Линден тоже сидела неподвижно, тупо уставясь на остывший пепел, но затем взгляд, ее вернулся к Ковенанту. Он лежал, одетый в старую футболку и потертые джинсы, словно никакой саван не был бы под стать благородству смерти. Застывшие черты лица были искажены страхом и болью, но было в них нечто, заставляющее вспомнить о надежде. Не будь с ней доктора, Линден, наверное, бросилась бы к Ковенанту, обняла бы его. Он не заслужил того, чтобы остаться покинутым и после смерти.

– Поначалу она ничего не хотела мне рассказывать, – продолжил Беренфорд, – но пока я вез всю семейку в больницу, в ней что-то сломалось. Кажется, она все же ужаснулась тому, что натворила. Дети ее вопили от боли, так что можно понять, каково было матушке. Полагаю, они не отдавали себе отчета в том, что делают. Думали, что Бог признал, наконец, их праведность. У них у всех было видение – одно и то же, – и они повиновались ему. Можете себе представить – убили лошадь, чтобы ее кровью намалевать знак на его доме. Так или иначе, все они были не в своем уме. Почему они прицепились именно к нему, я не знаю. Может, из-за того, что он написал «греховную» книгу? Она всю дорогу талдычила что-то насчет «свершившегося осквернения» и твердила, что он принесен в жертву, дабы очистить мир от греха. «Воздаяние и апокалипсис» – ни больше, ни меньше. По ее мнению, Джоан была жертвой, и спасти ее иным путем не было никакой возможности. Ну не прекрасно ли это? – с горечью воскликнул он. – Они, видите ли, не могли противиться велению свыше. А свыше им было велено сунуть руки в огонь. Бедняги полагали, что таким образом они спасают мир.

Линден понимала, что за чувства одолевают старого врача. Но она прошла через худшее. Не оборачиваясь, она сказала:

– Они были такими же, как Джоан. Ненавидели себя, свои жизни – все принадлежавшее им и связанное с ними. Ненавидели собственную беспомощность. Так же как и мои родители. Эта ненависть и привела их к безумию.

Линден испытывала к этим людям жалость.

– Полагаю, вы правы, – со вздохом отозвался Беренфорд. – Такое порой случается.

Затем он закончил свой рассказ:

– Так или иначе, миссис Джейсон и ребятишек я оставил в приемном покое, а сам отправился прямиком к шерифу. Тот поначалу мне не поверил – решил, наверное, что я сам спятил, – но на Небесную Ферму все же поехал. Мы нашли Джоан. Представьте себе, она спала, а когда мы ее разбудили, решительно ничего не могла вспомнить. Но выглядела при этом так, словно к ней, наконец, вернулся рассудок. Точно не скажу, но, во всяком случае, она не производила впечатление буйнопомешанной. Я попросил шерифа отвезти ее в больницу, а сам отправился поискать вас.

Линден взглянула на него с удивлением: забота немолодого доктора, предусмотрительно подумавшего о том, к какому заключению может прийти шериф, если обнаружит ее возле мертвого тела Ковенанта, тронула в ее душе какую-то забытую струну. И струна эта отозвалась.

Смущенно сглотнув, Беренфорд пояснил то, что она уже успела понять.

– Не хотел я, чтобы шериф ехал со мной. Он мог бы заподозрить вас в причастности ко всему этому кошмару.

Он по-прежнему избегал ее взгляда, а вот Линден, глядя на этого доброго, сострадательного человека, поняла, что дух Ковенанта жив. Сам того не ведая, Беренфорд показал ей, как в действительности нужно сказать «прощай».

Положив руку на его плечо, Линден мягко сказала:

– Не вините себя, вы не могли знать, что случится. К тому же он обрел то, чего желал больше всего на свете. Оправдался перед собой. – Опершись на Беренфорда, она поднялась на ноги.

Теплые солнечные лучи ласкали ее. Вокруг обгорелой прогалины теснились покрытые свежей весенней листвой деревья. В этом мире тоже существовало здоровье, которому стоило служить, равно как и раны, нуждающиеся в исцелении.

– Пойдем, – сказала она, как только Беренфорд встал. – Думаю, нас с вами ждет немало работы. Придется повозиться не только с обожженными ладошками миссис Джейсон и ее ребятишек. Ран и болячек на нашу долю хватит.