"Сезон ведьмовства" - читать интересную книгу автора (Мостерт Наташа)

ГЛАВА 16

Примерно с этого времени Габриелю регулярно начал сниться один и тот же сон. Он находился в Портале — там, где Роберт Уиттингтон открыл дверь и выпустил наружу безумие. Несмотря на то что Габриель уже хорошо знал помещение, оказавшись в нем, он всякий раз испытывал благоговейный трепет. Слепящий свет из-под высокого купола; массивные стены из концентрических каменных кругов, исписанных непонятными значками; ощущение, что он попал в священное место.

В этой точке сна Габриеля переполняли радость и чувство приятного ожидания. Он бы охотно пожелал проснуться именно в этот момент, но сон всегда продолжался.

Дверь. Дверь, приоткрытая на волосок.

Он знал, что не должен приближаться к ней; знал, что за ней скрыто. Боль и лавина образов, которые обрушатся на него и превратят мозг в бесформенное месиво. От страха Габриель покрывался холодным потом. Отвернись. Отойди. Вопреки всему он продолжал двигаться к двери, протягивая пальцы к ручке.

Он где-то читал, что сны могут служить предвестниками реальных событий. Люди, которым снились увечья и смерть, как оказывалось, имели серьезные проблемы со здоровьем. Чем кошмарнее становились сны, тем сильнее ухудшалось их состояние, хотя больные могли и не подозревать о своих недугах. Прогрессирование сна означало усугубление болезни.

Во сне Габриель подходил все ближе к двери. Каждая ночь на шаг приближала его к тому мгновению, когда он не просто коснется двери, но распахнет ее настежь.

События сна развивались, чего нельзя было сказать о реальной жизни. Габриель по-прежнему не знал, которой из сирен принадлежал голос, создающий впечатление незримой интимной близости. Иногда ему казалось, что хозяйка дневника злонамеренно держит его в состоянии постоянного возбуждения. Этот голос будто говорил: вот я, перед тобой; смотри, но не касайся…

Она сводила его с ума.

Читая эти слова, написанные черным по белому, Габриель изнемогал от вожделения и мучительного желания узнать, кому они принадлежат.

— Кого бы ты предпочел? — поинтересовался Исидор.

— В каком смысле?

— Если бы ты мог выбирать, тебе бы хотелось, чтобы таинственным автором дневника оказалась Морриган или Минналуш?

Исидор говорил полусерьезно, полунасмешливо. Однозначно ответить на этот вопрос Габриель не мог.

— Все равно. Лишь бы та, которая не убивала Роберта Уиттингтона.

— Значит, ты признаешь, что хозяйка дневника может оказаться убийцей. В прошлый раз ты категорически утверждал, что это невозможно.

— Я до сих пор так считаю… большую часть времени.

— Ты не ответил на мой вопрос. Кого бы ты предпочел, Минналуш или Морриган?

— Не знаю.

— Гейб, я не верю, что тебе одинаково нравятся обе сестрички. Давай, давай, напрягись.

— Да не знаю я!

— Что тебя больше всего привлекает в Минналуш?

— Ее теплота, легкое отношение к жизни, как к игре.

— А в Морриган?

— Морриган… Морриган — само бесстрашие.

— Ладно, попробуем по-другому. Если бы тебе до конца дней пришлось жить на необитаемом острове, с кем из них ты предпочел бы остаться?

Перед мысленным взором Габриеля предстал образ Минналуш: уютно устроившись на мягком пуфике у окна, она нежится в солнечных лучах и лениво потягивается, словно кошка. Волосы на висках отливают золотом, глаза — цвета небесной лазури с искорками бронзы. Мягкий шелк блузки облегает тяжелые полные груди. Поймав его взгляд, она принимает жеманную позу, словно модель перед фотокамерой, и посылает ему воздушный поцелуй.

Представив эту картину, Габриель улыбается, но ее уже заслоняет другой образ. Морриган вышла из душа и вытирает волосы; на обнаженных руках сверкают капельки воды, тонкий халат липнет к влажной коже, подчеркивая прелестный изгиб спины. Сквозь прозрачную ткань видны очертания узких бедер и тень между стройных ног. Наклонив голову, Морриган расчесывается. Уголком глаза она замечает, что Габриель на нее смотрит, и улыбается довольной улыбкой женщины, сознающей силу своей красоты.

— Нет, не могу. — Габриель тяжко вздохнул. — Не могу выбрать.

— Имей в виду, ты играешь с огнем.

— Сам знаю.

— У тебя стальные яйца, братишка. Даже если твоя писательница и не убивала Роберта, ей наверняка были известны намерения сестрицы. Эти двое очень близки.

Да, близки, подумал Габриель, но их близость далеко не безоблачна. Из дневника стало ясно, что отношения сестер Монк представляют собой смесь привязанности и вражды. Чувства хозяйки дневника порой варьировались от искреннего обожания до откровенной ненависти. К примеру:

Другая запись:

О том, что между сестрами не все гладко, можно было догадаться не только из дневника.

— Она любого заставит сделать так, как ей нужно, — небрежно бросила Морриган, как будто упомянула сущий пустяк.

Габриель удивленно посмотрел в ее сторону. Она слабо улыбнулась.

— Не упрекай меня в зависти. Минналуш всегда умела вить из людей веревки. Если ей что-то от тебя нужно, она не успокоится, пока этого не получит.

Ему стало неловко.

— Минналуш очень красива, правда, Габриель?

— Ты тоже, Морриган.

— Я знаю, — без всякого намека на ложную скромность сказала та. — Но у меня нет ее шарма. Ее чертовского обаяния. За ней любой пойдет в огонь и в воду.

Голос Морриган зазвучал жестче.

Соперничество было взаимным. Однажды Габриель случайно вытащил со стеллажа в гостиной фотоальбом. В нем оказались фотографии и вырезки из газет, посвященные самым геройским подвигам старшей сестры: Морриган совершает затяжной прыжок с парашютом; Морриган без страховки взбирается на скалу; Морриган участвует в пикете перед атомной станцией на Украине, ее теснят широкоплечие стражи порядка, вооруженные дубинками…

Габриель завороженно листал страницы. Вошедшая Минналуш тихо встала у него за спиной и вместе с ним молча просматривала альбом.

— Твоя сестра живет богатой жизнью.

— Верно. Я ей завидую.

— Завидуешь?

— Да. Завидую ее храбрости. Взгляни сюда.

Минналуш постучала пальцем по черно-белой фотографии, сделанной крупным планом. Голова Морриган была запрокинута назад, лицо перепачкано сажей, влажные от пота волосы прилипли ко лбу. На щеке красовалась ссадина с запекшейся кровью, в глазах блестел вызов, но при этом Морриган улыбалась, точно лихой пират.

— Где это снято? — спросил Габриель. — Что она делала?

— Бог его знает. Не помню. В любом случае, можешь быть уверен, что это требовало недюжинного ума и абсолютного пренебрежения опасностью. — Минналуш вздохнула. — Я убеждена, что в прошлой жизни Морриган была великим полководцем или Жанной д'Арк. Так и представляю ее под пытками, мужественную и непреклонную.

— А ты?

— Я? Я — беспомощное существо. Беспомощное.

Минналуш повторила это слово, словно смакуя его во рту.

Иногда трещинки в отношениях сестер перерастали в открытые стычки.

Габриель дремал в саду и вдруг проснулся, ощущая необъяснимую тревогу, как будто ему громко крикнули в ухо. Огляделся по сторонам — никого.

Габриель выбрался из гамака и пошел к дому. Подойдя к створчатым дверям, увидел в гостиной обеих сестер. Они стояли лицом друг к другу, и что-то в их позах — напряженные плечи Минналуш, вздернутый подбородок Морриган — заставило его замедлить шаг.

— Ты сделала это нарочно.

Тон Минналуш был холодным, обвиняющим.

— Нет.

— Да! Ты знала, что я расстроюсь.

Морриган коротко, презрительно фыркнула.

— Вряд ли поверишь, сестренка, но я далеко не всегда думаю только о том, что тебе понравится, а что не понравится. Считаешь, весь мир крутится вокруг тебя одной? Ты сильно ошибаешься.

— Иногда… — голос Минналуш дрожал от ярости, — иногда мне кажется, будет лучше, если я уеду.

— Иногда ты ведешь себя как испорченный ребенок, и меня это просто бесит.

Эта сцена не для посторонних глаз, решил Габриель, надо убираться. Стараясь двигаться как можно тише, он шагнул назад, но тут Минналуш резко повернула голову в его сторону. Оказавшись невольным свидетелем ссоры, Габриель почувствовал себя очень неуютно.

На прелестных щеках Минналуш алели пятна, глаза блестели лихорадочным блеском. Она открыла рот, будто собираясь что-то сказать, но вместо этого развернулась на каблуках. С прямой как аршин спиной, младшая сестра вышла — точнее, выплыла в столовую и скрылась из вида. Еще через несколько мгновений дверь в кухню захлопнулась с оглушительным треском. Воцарилась тишина, как будто весь дом не мог отойти от испытанного шока.

Габриель взглянул на Морриган. Та криво улыбнулась и обезоруживающе подняла вверх обе ладони.

— Мои извинения.

— Ничего страшного. — Он осторожно вошел в гостиную. — Прости, что помешал.

— Наоборот, хорошо, что ты появился, иначе мы наговорили бы друг другу кучу гадостей и потом дулись бы целую неделю.

У Морриган был усталый вид, глаза потухли.

— Вы никогда не думали о том, чтобы пожить отдельно? — спросил Габриель, вспомнив последнюю фразу Минналуш.

— Думали, и не раз. Для нас обеих было бы лучше разъехаться.

— В чем же дело?

— Все не так просто. Мы нужны друг другу. Кроме того, ни я, ни Минналуш не настроены покидать этот дом.

Морриган дотронулась до кулона, как будто он придавал ей силы. Габриель и раньше замечал за ней этот жест. Кулон был тот самый, в форме буквы «М».

Она принялась теребить серебряную цепочку. Габриель обратил внимание на ее красивые руки с длинными, изящными пальцами. Ногти коротко острижены, никакого лака.

— Это подарок матери, — сказала Морриган, заметив его интерес.

— У Минналуш, кажется, такой же?

— Да. Мама подарила их нам в один день. Мне было шестнадцать. Полгода спустя она нас уже не узнавала. Болезнь Альцгеймера…

— Сочувствую. Должно быть, вам пришлось очень тяжело.

— Невыносимо тяжело. Наверное, это самый глубинный человеческий страх — страх, что родная мать тебя забудет.

— Сочувствую, — повторил Габриель.

— Минналуш начала интересоваться вопросами памяти именно из-за болезни матери. Она даже защитила диссертацию на эту тему.

— Да, я знаю.

— Думаю, благодаря научной работе она смогла примириться с жестокой реальностью.

— А ты?

— Я плакала, — просто ответила Морриган. — Много и долго. — Она помолчала. — И плачу до сих пор.

На какой-то миг ее лицо утратило холодную, ироничную маску. Такой ранимой Габриель увидел ее впервые. Он сочувственно погладил Морриган по руке. Ее пальцы дрогнули под его ладонью, а зрачки расширились. У него перехватило дыхание. Вдруг Морриган посмотрела на дверь. Габриель повернулся.

На пороге стояла улыбающаяся Минналуш. Улыбка предназначалась обоим — верный знак, что ее гнев угас.

— Прости меня, сестренка.

— И ты меня, — вздохнула Морриган.

Минналуш перевела взор на Габриеля.

— Если мы пообещаем быть паиньками, останешься на обед?

Он заколебался.

— Пожалуйста.

— С удовольствием, — облегченно выдохнул он.

— Отлично. — Минналуш взяла Габриеля под руку и понизила голос до заговорщицкого шепота: — Сегодня утром я испекла волшебный пирог.

— Волшебный?

— Да. Кто съест кусочек, тот станет умным, сексуально привлекательным и сможет читать чужие мысли.

— Я думал, что уже обладаю всеми этими качествами.

— И главное, ты невероятно скромен. — Морриган взяла его под другую руку. — Минналуш что-нибудь говорила про скромность?

Все трое расхохотались. Неприятный осадок в душе Габриеля улетучился. Он дружески обнял сестер. Бок о бок они вышли в сад, где сумерки уже сделали голубое небо алым.

Вернувшись домой поздно вечером, он включил компьютер и через удаленный доступ открыл дневник.

Габриель встал, вышел на балкон и до боли в суставах стиснул перила. Сердце колотилось, как будто он только что пробежал стометровку. Он устремил взор в темноту, омытую светом огней.

Любовь моя, кто ты?