"За день до полуночи" - читать интересную книгу автора (Хантер Стивен)

13.00

Все разом навалились на Питера Тиокола: и офицеры группы Дельта, и разные начальники из полиции штата, и только что прибывшие представители федеральных властей, и офицеры связи из авиации Национальной гвардии штата Мэриленд, рассуждавшие о воздушной атаке. Питер понимал, что координатор он плохой. Брал он другим: никто не знал объект лучше, чем он. Ведь Питер создавал его усилием своей мысли и, что немаловажно, испытывая страх перед угрозой ядерной войны.

Значение имело и тщеславие, его тешило сознание, что он может играть в самую опасную игру и выиграть.

– «Хранительница мира» уникальна в двух планах: во-первых, с чрезвычайной точностью она нацелена на шахты с советскими межконтинентальными баллистическими ракетами. Чтобы нанести Советам ущерб, нам нет необходимости выбирать такие простые цели, как города, и убивать пять миллионов человек.

Офицеры молча смотрели на него. Держался Питер спокойно, излучая уверенность, чего в эту минуту не хватало многим присутствующим. Иначе и быть не могло. «Хранительница мира» была спасительницей. Он верил в это, он был ее Иоанном Крестителем.

– И во-вторых, – Питер чувствовал, что завладел аудиторией, – эти боеголовки проникают очень и очень глубоко. Таким образом, и в этом ключ ко всей концепции, они обеспечивают доступ ко всем целям, защищенным в противоядерном отношении. Значит, мы можем не просто лишить противника его оружия, а провести так называемое обезглавливание. Мы можем чисто хирургически отрезать голову. Вы улавливаете мою мысль?

Конечно, они не улавливали. Их стратегическое мышление не поднималось выше траектории полета гранаты.

– И теперь они прислушиваются к нашим словам, потому что знают, что мы в состоянии запустить ракеты с ядерными боеголовками прямо к ним в карманы. Они ненавидят «Хранительницу мира», да, позвольте заметить, что эти ублюдки ненавидят ее. Она их пугает. Некоторые советские генералы понимают, что отстали от нас, и считают «Хранительницу мира» началом своего конца. И сейчас, – продолжал Питер, подбираясь, наконец, к сути дела, – когда я размышляю о способах размещения ракет МХ, меня пугает то, что сама по себе система имеет тенденцию к нестабильности. Если эти ракеты лучшие в мире и если мы на несколько лет обогнали Советы в программе модернизации ракетного вооружения, тогда, черт побери, наилучшей должна быть и система их размещения! Потому что, – тут он набрал в легкие воздуха, чтобы подчеркнуть важность сказанного, – если система имеет изъяны, то противник непременно ими воспользуется и первым нанесет удар. Слабость губительна, и только сила обеспечивает безопасность. Весь секрет стратегии заключается в предотвращении попытки нанесения первого ракетного удара. Подумайте сами: наши остальные сорок девять «Хранительниц мира» размещаются в маленьких тесных шахтах от ракет «Минитмен II» на западе страны, и это просто безумие! Противник получает огромные преимущества для нанесения первого удара. Вот почему Саут Маунтин – самая неуязвимая в мире шахта и вот почему ее целями являются советские командные пункты и пункты связи. Мы называем Саут Маунтин шахтой глубокого горного базирования, вот почему проникнуть в нее невозможно.

Прозвучавший из рядов слушателей голос Дика Пуллера оборвал Питера.

Полковнику было наплевать на вопросы стратегии, в соответствии с которыми шахта Саут Маунтин считалась неприступным объектом.

– Доктор Тиокол, давайте перейдем к вопросам тактики. Нет смысла вдаваться в стратегию, потому что нам необходимо попасть в шахту.

– Тогда вы должны понять, что противник сейчас является хозяином положения. Нам предстоит бороться не только с ним, но и с горой. И со всей установкой. Если вы пустите в ход бомбы или, скажем, тяжелые снаряды, напалм, то выйдет из строя главный наземный компьютер, а тогда все пропало. Это не случайность, так все и было задумано. – Питер не добавил, что задумано было им. – И я говорю вам, что попасть в шахту можно единственным путем – открыть двери без взрывчатки и спуститься вниз. Другого варианта нет.

– Мистер Тиокол, – голос был знакомым, Питер сразу узнал Скейзи, – как вы думаете, чем они там занимаются под брезентом?

– Не знаю.

– Но что они могут делать?

– Да мало ли что. Предположим, окапываются, роют ходы. Возможно, прячут какое-то оружие, которое не хотят вам показывать, ну, например… э-э… нет, не знаю.

– А зачем пытаются скрыть?

– Я не знаю, – снова повторил Питер, его уже начала раздражать эта глупая болтовня о брезенте или чем там еще они накрылись. Это не главный вопрос, неужели это нужно доказывать?

– Мистер Тиокол, гм, доктор Тиокол, а каковы наши шансы с разных направлений?

Эти слова озадачили Питера, какой-то непонятный военный жаргон.

– Простите, я не…

– Одновременная атака с разных направлений, – пояснил Пуллер. – Это доктрина группы Дельта. Атакующие числом всегда превосходят обороняющихся, но преимущество теряется, если можно атаковать только с одного направления. Мы предпочитаем действовать сразу с нескольких. Можем мы ударить одновременно в несколько мест?

– Нет. Путь один – через шахту. Но двери шахты сверхпрочные, газовые рули взрываются только при запуске. Нет, другого пути нет.

– А если снизу? Как насчет шахт? – спросил Скейзи.

– Доктор Тиокол не принимает всерьез тоннельных крыс, – пояснил Дик Пуллер присутствующим.

– Думаю, это утопия, – подтвердил Питер Тиокол. – И чем больше вы на нее потратите времени, тем меньше его останется для реального дела. Самое реальное – это дверь. Надо прорваться через дверь.

– Доктор Тиокол, вы знаете, почему находитесь здесь. Помогите нам прорваться через дверь.

Питер совсем растерялся.

Дверь. Он сам придумал ее, а теперь она стала его главной проблемой.

– Вы можете помочь? – настаивал Пуллер.

– Там имеется код, – начал Питер. – Наши противники могут установить собственный код предохранительного устройства. Значит, я должен его расшифровать. Это очень сложно, ведь дверь открывают двенадцать цифр. Можно предпринять только три попытки. Если…

– Вы можете это сделать?

– Нужен дешифровальщик, полковник Пуллер.

Голос Пуллера прозвучал твердо.

– Знаю, но у меня нет времени искать его. Вынужден довольствоваться тем, что имею. А это вы.

Питер промолчал. Голова у него раскалывалась от боли. Ситуация была гротескной и Меган, любительница парадоксов, ее бы оценила. Он создавал эту систему так, чтобы в нее невозможно было проникнуть, а теперь ломал голову над тем, как обойти самого себя.

Штаб группы Дельта разрабатывал план штурма, когда прибыл первый вертолет.

Не успел Пуллер выйти, как приземлился второй.

Вбежал Акли.

– Оба уже здесь. Боже, полковник, вы не поверите…

Но Дик просто кивнул, некогда было удивляться.

– Доктор Тиокол, вы работаете с группой Дельта над планом штурма. Акли, ты связываешься с ФБР и узнаешь у них все новости. Сейчас это главное. Потом возвращаешься в аэропорт Мартин и проверяешь, как идет перевооружение штурмовиков А-10. Никаких действий без поддержки с воздуха. Я побеседую с вновь прибывшими.

Набросив куртку, полковник торопливо выскочил на улицу. На поле для софтбола стояли два вертолета, их вращающиеся лопасти еще взметали окружающий снег. Пуллер увидел людей, входивших в гараж, и поспешил туда. В гараже полковник увидел только представителей полиции, группы Дельта и несколько национальных гвардейцев, прибывших с первыми грузовиками. Где же ОНИ? Но тут он успокоился, их он просто не заметил, уж очень они были маленькими. Да, маленькими.

На чернокожем мужчине были тюремные штаны, но поверх куртки он натянул черный свитер, какие носили десантники из группы Дельта, синюю шерстяную шапочку надвинул прямо на глаза. Дик прикинул: рост, наверное, метр шестьдесят, не больше, но руки, сжимавшие сигарету, на удивление большие. Глаза у негра были прищуренными и мрачными, его манера держаться каким-то непостижимым образом говорила о безразличии к происходящему и дисциплинированности. Явно уверен в себе, смышлен, ни на кого не смотрит, темные глаза иногда яростно вcпыхивают. Всей своей позой он явно предупреждал: «да отвяжитесь вы от меня».

Что касается женщины, то полковника потряс не ее пол, не миниатюрность, а ее молодость. Вероятно, она воевала в катакомбах еще подростком, потому что теперь, через десять лет, ей и тридцати не дашь. И она была прекрасна, ему ли не знать этого. Жена Пуллера не подозревала, что два военных года он прожил с вьетнамкой. Звали ее Чинх. В конце концов коммунисты убили ее. Машина Чинх подорвалась, когда она ехала по шоссе № 1 в Чолон. Фуонг немного напоминала Чинх: та же величественность, та же свежесть. Но нет, конечно, нет, на Фуонг все-таки лежал отпечаток войны. Дик покачал головой.

– А вот и мои крысы, – сказал он.

Крысы посмотрели на него. У девушки, очевидно, что-то было со зрением, а чернокожий мужчина смотрел так, будто хотел подраться.

– Это вы тут начальник? – поинтересовался Натан Уоллс.

– Я, мистер Уоллс.

Уоллс засмеялся:

– Ну а где дыры?

– Дыра здесь, у подножия горы, – ответил Дик, показывая через открытую дверь на белую гору, казавшуюся на удивление близкой. – А вот туда, – он сделал жест в сторону вершины, – мы хотим попасть. Нам обязательно нужно попасть туда.

– Ну так пошли, – предложил Уоллс.

Пуллер подошел к женщине.

– Здравствуйте, мадам Фуонг, – поздоровался он по-вьетнамски.

Похоже, она расслабилась при звуках родного языка и робко улыбнулась. Дик заметил, что она до смерти напугана тем, что находится в обществе стольких высоких белых мужчин.

– Здравствуйте, сэр, – ответила Фуонг.

– Очень рад, что вы здесь. Мы счастливы, что разыскали вас.

– Мне сказали, что здесь бомбы для детей. Огненные бомбы. Мы должны остановить их, сэр.

Пуллер говорил с ней спокойно, с изумлением чувствуя, как легко всплывали в памяти слова языка, на котором он не говорил последние пятнадцать лет.

– Американского демона, который страшнее самых ужасных бомб, захватили какие-то люди. Нам нужно отбить его, а попасть туда можно только через тоннель.

– Я в вашем распоряжении, приказывайте, – рассеянно ответила Фуонг.

– Вы говорите по-английски, мадам Фуонг?

– Немного. – Она снова робко улыбнулась.

– Если что-то не поймете, остановите меня и переспросите. Я объясню на вьетнамском.

– Говорите, говорите.

Перейдя на английский, полковник обратился к обоим тоннельным крысам.

– Я хочу, чтобы вы начали действовать во время штурма, который начнется, как только мы получим поддержку с воздуха. Тоннель в горе нужно будет взорвать на фоне стрельбы. Пусть те, кто наверху, не знают, что мы пытаемся пробиться снизу.

– Черт, – рассмеялся Уоллс, – если там не дураки, то они догадаются. Заставили же они вас сидеть здесь и сосать палец, значит, и это сообразят. И будут ждать. Как уже было в стране этой прекрасной леди. Должен сказать, в тоннеле будет жарко.

Естественно, подумал Дик, тоннельные крысы всегда считают, что кто-то подстерегает их.

– А вы не голодны? Может быть, хотите поесть? Сейчас отдохните, потому что действовать придется очень скоро. И я хочу, чтобы вы взяли с собой моих людей. Вы не будете одиноки в тоннелях.

– В тоннеле ты всегда одинок, – заметил Уоллс. – Но все-таки дайте мне худенького парня, который будет держаться подальше и выполнять все мои приказы.

Дика несколько сбила с толку прямота Уоллса, дальше он повел разговор с большей осторожностью.

– Темнокожего, мистер Уоллс? Лучше, если это будет темнокожий человек? В группе Дельта есть несколько негров.

Уоллс снова рассмеялся.

– Это не имеет значения. В тоннеле все ниггеры.

Фуонг сидела, словно в трансе. Это случалось с ней часто. Она так и не пришла в себя после катакомб. Медики определили у нее шизофрению пятой степени, как у многих, кто был связан с катакомбами. Потеряв близких людей, пережив немало ужасов, она, что называется, тихонько тронулась умом, который теперь маленькой лодочкой блуждал по волнам в открытом море. Фуонг не любила яркий свет, людской толпы, не любила говорить о себе. Любила она детей, цветы, свежий воздух, но больше всего любила детей. По ночам Фуонг разговаривала со своей дочерью, прижимала ее к груди. Она помнила, как девочка исчезла в пламени напалма. Языки пламени обожгли ей брови, взрыв почти оглушил ее. Она рванулась в огонь, но кто-то остановил ее.

И вот теперь она сидела в сарае с темнокожим мужчиной, как она понимала, ее коллегой, и пыталась воздать должное той пище, которую любезно поставили перед ней. Фуонг чувствовала, что приближается решающий момент, потому что мужчины перестали заниматься оружием и разошлись. Фуонг узнала эти симптомы – скоро бой. Она помнила их по старым временам.

Тогда была другая Фуонг. Она любила свою страну, верила в ее освобождение от ненавистных белых людей. Ради этого стоило убивать и умирать. И смерть, в конце концов, собрала свою дань. Ей было тринадцать, когда она ушла под землю, и двадцать три, когда вышла из катакомб, убив за это время больше сотни мужчин; большинство из них были вооружены карабинами М-1, а некоторые ножами. Лучше всего она умела прятаться и ждать, лежать в темноте, как мертвая, лежать бесконечно долго. Как она устала от этого! А теперь нужно вернуться в прошлое.

Нельзя, чтобы бомбы сжигали детей, чтобы весь мир охватил огонь, а потом повсюду наступила темнота.

К ней подошел какой-то человек.

– Здравствуй, сестра Фуонг, – обратился он к ней по-вьетнамски.

– Здравствуй, – ответила Фуонг, не желая называть его братом.

– Меня зовут Тигарден.

Эти американские имена, они такие сложные.

– Ди-гар-дан, – попыталась повторить Фуонг. Даже язык заболел.

– Называй меня брат. Я буду твоим братом в тоннеле. Меня попросили сопровождать тебя, поэтому я и назвал тебя сестрой.

Фуонг спросила у своей дочери, которая продолжала жить в ее сердце, что она думает об этом человеке.

«Похоже, он порядочный человек. Но хватит ли у него сил, мама? В тоннеле порядочность не в счет, там нужна только сила».

– Ты когда-нибудь бывал в тоннеле, брат? – спросила Фуонг.

– Нет, – признался он.

– Тогда почему ты здесь? Сам напросился?

– Не совсем так. Меня попросили, потому что я говорю по-вьетнамски, сестра.

«Он не рад поручению, – подсказала из сердца дочь. – Это плохо. В тоннеле очень важно верить в себя».

Ее открытый взгляд смутил парня.

– Честно говоря, сестра Фуонг, я боюсь до смерти. Ненавижу темноту, тесноту и грязь. Но меня попросили, а в нашем подразделении не принято отказываться от заданий.

– Ты можешь контролировать свой страх?

– Я провел в твоей стране более трех лет, боялся все три года, но научился контролировать страх.

«Скажи ему, что под землей совсем другое дело», – посоветовала дочь.

– Под землей совсем другое дело, – произнесла Фуонг. – Увидишь, там все иначе. Главное – владеть собой. Нужна железная воля, так что смотри.

– Я постараюсь, – заверил он. Мускулистый сухощавый мужчина лет сорока.

– В темноте все боятся. Выживает тот, кто умеет владеть собой.

– Я могу только постараться, – ответил Ди-гар-дан.

– У тебя есть семья, брат?

– Да. Трое мальчиков. Отличные ребята. Один спортсмен, настоящий герой. А двое других… ну, о них еще рано говорить.

Фуонг увидела, как потеплели его глаза, когда он говорил о детях.

«Послушай, мама, у него есть дети. В его сердце живет любовь. Он не одинок».

– Ты счастливый человек, брат, и я возьму тебя с собой в тоннель. Мы остановим демонов, не дадим им ввергнуть весь мир в пучину огня.

– Мы сделаем это, сестра, клянусь тебе, – сказал Ди-гар-дан, и с этого момента начала действовать команда тоннельных крыс «Альфа».

Команда тоннельных крыс «Бейкер» родилась при менее благоприятных обстоятельствах. В силу вполне понятных причин из группы Дельта для сопровождения Натана Уоллса был отобран негр, невысокий, мускулистый штаб-сержант по имени Джефф Уидерспун.

Гордый, трудолюбивый, способный молодой солдат, в свое время он был отличным боксером. По натуре Уидерспун был человеком команды, верил в единство в широком смысле этого слова и умел обуздывать собственные амбиции. Он признавал свои обязательства, во-первых, перед страной, во-вторых, перед армией и, в-третьих, перед группой Дельта, которая была его командой. Уидерспун перешел в группу Дельта из 3-го батальона рейнджеров, расквартированного в Форт-Юстисе, и успел к событиям в Гренаде.

А Натан Уоллс, в силу своих специфических убеждений, презирал всех и все, что причиняло вред американским неграм, которых, по его мнению, считали в стране ленивыми, никчемными чернозадыми собаками. Он был отравлен и этой страной, и расовой дискриминацией.

– Уоллс?

– Ну я.

– Меня зовут Уидерспун. Я пойду с тобой.

– Парень, а тебе платят за это дерьмо?

– Да, платят.

– Сколько? Сколько ты зарабатываешь?

– За риск и прочими надбавками получается тысяча семьсот в месяц.

Лицо Натана Уоллса искривила презрительная усмешка.

– Да это же крохи, парень, – рассмеялся он. – Я зарабатывал такую мелочевку за одну субботнюю ночь на Пенсильвания-авеню. А ты рискуешь своей гребаной задницей за каких-то семнадцать сотен.

Уидерспун только посмотрел на него. Потом повернул руку и бросил взгляд на большую «Сейку», укрепленную циферблатом вниз.

– Ты бы лучше поел. Выходим в 14.50. Уже скоро.

– Мне нравятся твои часы, парень. Прямо-таки ювелирное изделие, а я люблю ювелирные изделия. Позволь рассказать тебе, что во Вьетнаме сержант по фамилии Лопес приобрел себе отличную «Сейку» для подводного плавания, вроде твоей. И надел ее, уходя в катакомбы. Парень, да на них цифры видны за милю. Азиаты и воспользовались этим, какая-то вьетконговская леди, вроде нашей очаровательной девушки, засадила пулю прямо в цифру двенадцать, ему аж кисть оторвало. А когда он завопил, она послала пулю ему в глотку. Я это знаю точно, потому что сам лазил в дыру и обматывал его ноги гребаным проводом, чтобы вытащить оттуда эту дохлую задницу. Так что, если хочешь носить свои прекрасные часики, приятель, держись от меня подальше. – Уоллс снова рассмеялся.

Уидерспун молчал. Затем согласно кивнул.

– Сниму их перед уходом и оставлю кому-нибудь.

– Послушай, парень, еще дезодорант. Понимаешь, я чую запах этого дерьма. А если в дыре будет вьетнамец, он его тоже учует и разнесет вдребезги твою задницу, а заодно и мою. Так что нам обоим пойдет на пользу, если ты вымоешься, а то прямо-таки как будто телеграммы посылаешь.

– Но в этих тоннелях не должно никого быть.

– Приятель, когда ты считаешь, что там никого нет, именно тогда они превращают тебя в труп. Ты женат, парень?

– Да, – ответил Уидерспун.

– У тебя была баба прошлой ночью?

– Отвяжись.

– Приятель, последний раз я щупал только собственную задницу, это было, когда один белый негодяй позабавился с ней в душе. И сейчас я был бы не прочь побаловаться с бабенкой перед этим последним путешествием.

– Мне велели позаботиться об оружии. – Решительно перевел разговор Уидерспун. – Можешь взять М-16 или маленький немецкий автомат МР-5. А если хочешь, пистолет калибра 45 или 9 мм.

– К черту, парень, никогда не пользуюсь пистолетом, да и автоматы терпеть не могу, они слишком шумят, заставляют мою задницу нервничать. Предпочитаю хороший обрез. Когда стреляешь из этой штуки, то грохот сильнее, чем в аду. Если там будут вьетнамцы, то они перепугаются. Можешь спросить у этой девушки. Азиаты не любят шума.

– Но они не азиаты. И не вьетнамцы, – угрюмо заявил Уидерспун.

– Да, конечно, конечно. А теперь иди и поищи обрез. Достанешь обрез для ниггера?

Уидерспун ответил, что поищет, и ушел.

Уоллс сидел, прислонившись спиной к стене, и курил сигарету. Давно знакомое и уже забытое чувство начало охватывать его. Такое чувство возникает, когда понимаешь, что дело дрянь, – какая-то растерянность, мандраж в кишках. Не то что очень неприятно, но сильно не по себе.

Снова в дыру.

«Эй, парень, я же завязал с этими дырами. Ты знаешь, у меня была отличная жизнь».

Натан подумал, что сегодня ему предстоит умереть.

Умереть в дыре.

«А я-то думал, что навсегда завязал с этим дерьмом».

Джек Хаммел следил, как пламя пожирает металл. Глядя на него, он пытался сосредоточиться только на работе, ни о чем другом не думать. И все-таки мысли его возвращались к генералу.

Странный человек. Одно его присутствие заставляет нервничать. Джека пугала его фанатичная манера убеждать и руководить. И еще то, что генерал, похоже, был состоятельным, по крайней мере, принадлежал к высшему обществу, а Джек всегда чувствовал неуверенность в присутствии таких людей.

Но было в генерале и что-то нереальное, что-то от героя кинофильма.

Мальчишкой он видел много фильмов о бешеных генералах, маньяках, пытавшихся завоевать мир. Джек попытался примерить нынешнего генерала к тем киногероям. Но ничего путного из этого не вышло, потому что в памяти стояли скучные лощеные лица кинозвезд, неестественные в рамках черно-белых кадров. А тут совсем другое дело, тут симпатичный, живой генерал. Это сравнение рассмешило его, и Джек начал давиться от смеха.

– Вы находите это забавным, мистер Хаммел? – Голос генерала с трудом пробился к нему сквозь шум горелки.

– Нет, просто я… – Джек не сумел закончить фразу.

– Все в порядке. Смейтесь. Я привык к этому. Надо мной часто смеялись раньше.

На Джека смотрели жесткие, абсолютно серьезные глаза генерала. Он оцепенел. Горелка дрогнула, и Джек опустил руку.

– Но теперь надо мной не смеются. К этому я тоже привык. Когда люди осознали силу моей воли и поняли, кого я представляю, они не нашли в этом ничего смешного. Я представляю память, мистер Хаммел. Память о некогда великой стране, для которой сейчас настали ужасные времена. Эта страна потеряла свой путь, ее лидеры болтают, а враги, словно голодные волки, только и мечтают разорвать ее на куски. И я представляю силу, способную вернуть прошлое. Эти солдаты чувствуют мою правоту и моральное право на подобные действия, вот почему они пришли ко мне. У меня уже был предшественник, но ему не хватало моего опыта. Воля у него была, моя воля, но таланта моего не было. Вы знаете его, мистер Хаммел. Вспомните историю своей страны. Именно здесь все это и произошло. Его звали Джон Браун, он отбил арсенал с помощью девятнадцати недоумков, которые даже не подозревали, что делают. А в плен Брауна захватил мальчишка, офицер-моряк с игрушечной саблей, которая погнулась, когда он попытался нанести ею удар. Это случилось в пятнадцати милях отсюда, в местечке Харперс-Ферри. Вы бывали там, мистер Хаммел?

Джек не был уверен в том, что генерала в самом деле интересовал его ответ, но с каждой минутой он все менее понимал происходящее. Уж больно генерал во всем хорошо разбирался. Поэтому Джек ответил вполне откровенно.

– Ну, в общем-то да. По-моему, в прошлом году, когда жена сказала, что следовало бы получше узнать историю нашего штата, и…

– Мистер Хаммел, я вспомнил о Джоне Брауне неспроста. Однажды очень способный молодой человек предсказал мое предназначение, назвав его «сценарием Джона Брауна». А поскольку этот человек мне интересен и близок, хотелось бы превзойти Джона Брауна. Я захватил государственный арсенал, в котором хранятся ракеты, а не мушкеты. Я сделаю то, что должно быть сделано, – я собираюсь нанести удар по Советскому Союзу. Хочу дать будущее миру, у которого не хватает храбрости обеспечить его самому. Я убью миллионы, да, но в результате выживет не только политическая система, в которую я верю, но и вся планета. Дураки и трусы оставляют эту задачу будущим поколениям, так что когда все это произойдет – а мы оба понимаем, что это произойдет, – тогда все погибнут. Не просто одна раса, а весь мир. Планета. Я считаю себя самым моральным человеком из всех, когда-либо живших на ней. Я великий человек. Меня проклянут десятки поколений, а восхищаться мной будут тысячи.

– Гм, да, но…

Джек решил, что не к лицу ему спорить с генералом. Да и ума у него не хватит. Кто он? Просто недоучившийся студент, зарабатывающий на жизнь собственными руками. Что он может противопоставить такому человеку?

– Горелка, мистер Хаммел! – скомандовал генерал, сверкнув властным взглядом в сторону Джека.

Он послушно поднял горелку, и пламя снова начало лизать металл.