"Прыжок в катастрофу. Тот день когда умерли все боги" - читать интересную книгу автора (Дональдсон Стивен)

Энгус

Он не кричал. Он просто не мог кричать. Но все это время, каким бы долгим или кратким оно ни было, его тело корчилось от боли и страха.

Астероиды и разряды статических молний мелькали в пустоте, будто в безумном танце. Они сталкивались и отскакивали, разрушали друг друга или собирались вместе. За гранью зубчатых сполохов черная дыра поглощала энергию и огонь материи. Силы, которые он собственноручно спустил с привязи, разрывали его на части.

Энгуса терзали странные сотрясения: обезвоживание, невыносимое ускорение и электромагнитная буря, способная сжечь все микросхемы в его голове. Он вновь оказался в детской кроватке, где боль подавляла каждый проблеск сознания. Нервы издавали безмолвный и безответный крик.

Он не мог избавиться от своих страданий, потому что пояс его скафандра был связан с кораблем тонким тросом. Но даже если бы тот оборвался, покоя бы не наступило. Смертные кости и плоть не выдержали бы дикого перемещения сингулярных полей. Их принуждение, как мощь звезд и провалов в подпространство, в тысячи раз превосходили силы человеческого бытия.

Бесконечные потери. Полное угасание. Каждая клетка его тела стонала от близости смерти. Наверное, он корчился и извивался, пытаясь выскользнуть из-под пресса жуткого давления. Энгус этого не знал. Его тело понимало только крик.

Затем боль начала затихать, будто система, отключенная от питания. Его программное ядро, оценив размеры истощения, применило последнюю защиту: единственное средство, которое могло сохранить ему жизнь – и, возможно, разум – при таком большом ущербе. Оно ввело Энгуса в стазис. Энергия, поставляемая его телом и аккумуляторными клетками, была направлена на поддержание автономных функций – для работы сердца и дыхания. Все остальное прекратилось.

Его плоть перестала кричать, потому что он больше не был доступен боли. Энгус находился на тонкой грани между сознанием и неосознанностью – в состоянии, где такие концепции просто не имели смысла. Он пребывал вне сферы перемен и интерпретаций. Если бы давление превратило его в кровавый комок внутри скафандра, он бы этого не понял. Если бы смерть принесла ему освобождение, он не заметил бы разницы. Время и пространство скользили мимо него И рядом не было людей, которые могли бы дать команду зонным имплантам Энгуса вернуть его в активное состояние.

Пульс, дыхание и неподвижность. Больше ничего Если бы у Энгуса осталась хотя бы частица сознания, он посчитал бы это место Небесами.

В какой-то неуловимый момент – через секунду или вечность после наступившего покоя – следы осознания вернулись. На уровне, который, как казалось, не имел отношения к уму, он понял, что больше не находится в открытом космосе. На его голове не было шлема. И Энгус знал, что остался живым. Хотя этот факт не имел значения. Он ничего не прибавлял и ничего не требовал.

Когда медтехники Бюро по сбору информации вводили Термопайла на дни и недели в состояние стазиса, он слышал все, о чем они говорили в его присутствии. А когда Уорден Диос менял его программное ядро, он запомнил каждое слова главы полиции Концерна.

«Технически мы оказали тебе услугу. Это очевидно. Ты теперь сильнее, быстрее, способнее, эффективнее и умнее. Не говоря о том, что ты еще жив…»

Возможно, Диос понимал, что Энгус его слышал.

«Во всех других отношениях мы совершили преступление. Мы совершили преступление против твоей души».

Однако Энгус не мог реагировать. Восприятие информации не имело отношения к пониманию. Ему не позволялось никакой реакции.

«Это нужно остановить».

Астероиды, поля сингулярности и холодная тьма вознесли его над сознанием. Принуждения машинной логики вытолкнули Энгуса за грань его личности. Как оказалось, Небеса ничем не отличались от ада.

Постепенно он пришел к заключению, что его одиночество закончилось. Рядом с ним находились две или три темные фигуры. Время от времени они проносились через его поле зрения, словно демонстрируя свое отличие от него – словно показывая, что они не пойманы в клетку черепа.

Однако их присутствие ничего не меняло. Он по-прежнему не мог реагировать. И вряд ли ему теперь это когда-нибудь удастся. Даже небольшое усилие для фокусировки глаз было выше его сил. Процессы кибернетизации не оставили ему никакого выбора.

Совершенно незаметно, без каких-либо градаций перемен, абсолютный мрак космоса за лицевой пластиной его шлема превратился в белый стерильный свет. Сколько времени прошло? Нелепый вопрос – точнее, глупый, чтобы задавать его в стазисе. Программное ядро никогда не давало ему ответов, пока он находился в этом состоянии. Микрочипы в его голове измеряли интервалы времени с точностью до наносекунд, но хранили эту информацию при себе. Предполагалось, что в стазисе он нуждался только в дыхании, кровообращении и функциях выделения.

Рядом не было никого, кто мог бы дать команду зонным имплантам и тем самым освободить его. Энгус сам воздвиг барьеры против кодов, дающих доступ к управлению его программным ядром.

О чем говорили эти фигуры? Он не мог уловить смысла слов. Энгус слышал голоса, но еще не убедился, что они исходили от темных фигур.

– Я пытаюсь, – сказала одна из них. Энгус тут же узнал голос Мики.

– Компьютер показывает, что он не может проснуться.

Очевидно, его поместили в лазарет. Кто-то вышел в открытый космос и затащил его обратно на корабль. Но это невозможно. «Труба» находилась во власти сингулярных полей.

– Насколько серьезно он ранен?

Это был Вектор Шейхид. Спаситель человечества. Невзрачный технарь, который проанализировал антимутаген Бюро по сбору информации и сделал формулу лекарства доступной для каждого. Если только кто-нибудь примет его сообщение.

– Сильное обезвоживание, – устало сообщила Мика. – «Четверка» позаботится об этом. Плюс кровотечения. Черт, он потерял литры крови! Но хирургический стол восстановит потерю. Тем более что раны уже в основном зашиты и склеены. Вывих бедра. Наверное, он пытался использовать сопла скафандра, чтобы уменьшить притяжение черной дыры. Ерунда, вывихи лечатся.

Хирургический стол четвертого уровня сложности мог совершать чудеса – в частности, он был способен применять вытягивания в любом необходимом направлении.

– Его тело реагирует на лекарства. Я имею в виду метаболики, коагулянты, анальгетики и стимуляторы. Но система лазарета не может пробудить его.

Конечно, не может. Лазарет «Трубы» создавался и программировался специально для него. Киберсистема знала все о внутренностях Энгуса. Как только его положили на стол, программа запустила в действие особые диагностические ресурсы. Они могли починить не только его тело, но и технические модули. Хирургический стол устранил повреждения, нанесенные мозгу сгоревшими электродами, но для починки снаряжения требовались правильные коды.

– Что с электрокардиограммой? – спросил Вектор.

Он просто не понимал, что тратит время зря.

– Никаких показателей, – кратко ответила Мика.

– Ты хочешь сказать, что его мозг мертв? Дэйвис! Это был он. Энгус не мог ошибиться.

В минуты опасности напряженный голос сына звучал как его собственный. Итак, их трое – Мика, Вектор и Дэйвис. Значит, он видел три фигуры, а не две. Где же Морн? Неужели умерла? Или потерялась в гравитационной болезни?

Энгус опять ушел во внутреннее пространство головы. Ему уже не хотелось возвращаться назад. Боль Морн пугала и ранила его. Он не желал знать, что с ней случилось. Энгус боялся, что потеря окажется невыносимо огромной. Но если он не вернется во внешний мир, стазис защитит его. Словно черная дыра, машинная логика имплантов ничего не принимала и не отдавала.

– Нет, мозг невредим, – ответила Мика. – Я имела в виду, что система лазарета не получает ответных сигналов. Наверное, его зонные импланты заглушили активность нервной системы. Или замаскировали ее. Судя по показаниям компьютеров, его мозг наполнен «белыми» шумами. Возможно, он сейчас кричит нам что-то – говорит, что делать. Но мы его не слышим.

– Энгус, проснись! – хрипло сказал Дэйвис.

Удар, который мог быть пощечиной, повернул голову Энгуса в сторону.

– Проснись, черт бы тебя побрал! Ты нам нужен!

– Прекрати! – закричала Мика. – Он нас не слышит. Скорее всего, он теперь вообще ничего не чувствует.

Она глубоко ошибалась.

– А мы можем отключить этот «белый» шум? – бесстрастно спросил Вектор. – Допустим, направить в его мозг какую-то помеху? Так чтобы система могла получить ответные сигналы. Как ты думаешь, прямая стимуляция сердца разбудит его?

Мика фыркнула.

– Мы можем убить его. Нам не известно, как мозг Энгуса связан с чипами и снаряжением. Он киборг и во многом зависит от программного ядра. Что, если зонные импланты поддерживают его жизненные функции?

Она снова ошибалась. «Белый» шум в его голове создавал решетку тюрьмы. Электроды, присоединенные к компьютерным чипам, держали его сильнее и надежнее, чем наручники и бетонные стены. Хотя, с другой стороны, она была права: предложение Вектора не дало бы результата. Связь между зонными имплантами и мозгом оказалась слишком прочной, чтобы оборвать ее таким простым методом.

Мика, Вектор и Дэйвис могли бы спасти его, приказав системе лазарета удалить электроды из мозга. Или перерезать соединения, ведущие к чипам. Превратить его обратно в человека. Опять эта чертова хирургия! Но вряд ли у них что-нибудь получится. Без необходимых кодов доступа хирургический стол не подчинится команде по выемке и демонтажу его кибернетического оснащения. А на борту «Трубы» – и, возможно, в нескольких сотнях парсеков от крейсера – никто не знал таких кодов. И даже если по какому-то чуду хирургический стол подчинится…

Все его новые возможности будут утеряны. Усиленные рефлексы, лазеры, электромагнитное видение, заглушающие поля, базы данных, поддержка компьютера – все это исчезнет. Зонные импланты больше не будут фокусировать его внимание, защищать от боли, давать силу, сон или стазис, когда они ему потребуются. Он обретет свободу, настоящую и полную, но ценой того, что делало ее привлекательной.

И чем он тогда будет заниматься? Как выйдет из этой переделки? Без поддержки программного ядра он не сможет управлять кораблем. То есть ему снова придется отдаться на милость тех, кто имел более крепкие мышцы и умные мозги. В принципе, он так и жил до встречи с Морн – до пленения Уорденом Диосом. Грабил и мучил слабых, избегал и боялся сильных. Из-за собственных недостатков ненавидел каждого – и слабого, и сильного. Был привязан к перекладинам детской кроватки…

Да уж, веселая картинка. Смех, похожий на хохот вурдалака, эхом заколесил по черепу. Абсо-дья-во-лютно замечательная жизнь.

«Не делайте этого, – закричал он темным смазанным фигурам, хотя и знал, что звуки не могут пересечь огромного и бесконечного безмолвия. – Даже не пытайтесь. Найдите другие ответы».

Если бы он снова засмеялся, то начал бы плакать.

«Не превращайте меня в того, кем я был раньше. Пожалуйста!»

Морн тоже не хотела расставаться с зонным имплантом. Она зависела от искусственной стимуляции, которая вместе с пыткой удовольствия давала ей силу. Потоки электронов, управлявшие телом, наделяли ее новыми возможностями.

– Нет! – сказал Дэйвис. – Энгус в сознании. Просто он скован зонными имплантами.

Две фигуры развернулись, словно посмотрели на третью.

– Он находится в стазисе, – поспешно объяснил им Дэйвис. – Энгус предупреждал нас с Морн об этом перед тем, как мы начали редактировать его программное ядро. Он сказал, что некоторые команды имеют такой приоритет, что зонные импланты подчиняются им автоматически. Он сказал, что при изъятии чипа вся система прекращает действовать. Вот почему перед началом коррекции мы подключили его к программному ядру корабля. То, что Энгус сделал в космосе – или то, что случилось с ним – могло убить его. Программное ядро подключило защитные команды и отправило Термопайла в стазис.

«Прекрасно, – язвительно подумал Энгус. – Ты умнее, чем выглядишь. Но как ты решишь эту проблему? Скажи мне, черт возьми, как вы справитесь с ней?»

– Если ты прав… Если команды имеют такой приоритет…

Голос Мики угас.

– Если они имеют такой приоритет, – закончил за нее Вектор, – мы не в силах отменить их приказы. Я всегда был посредственным инженером. Я использую эти системы, но не понимаю, как они работают.

Очевидно, он ссылался на оборудование лазарета.

– Мне не хватает мозгов. Заранее прошу прощения.

Так! Снимает с себя ответственность.

– Что ты смотришь на меня? – проворчала Мика. – Я не разбираюсь в программах Я даже не знала, что его ядро можно редактировать.

Только амнионы могли переделывать чипы. Амнионы и Энгус. Но его состояние не позволяло ему предлагать свою помощь.

– Черт! – произнес сквозь зубы Дэйвис. – Скоро Морн придет в себя. Что мы ей скажем? Лично я не могу говорить ей об этом. Особенно после того, что она пережила… Он был единственным, кто мог починить двигатели.

Починить двигатели?

– Мы еще не знаем, насколько серьезна поломка, – уныло заметила Мика. – У нас не было времени на детальный осмотр.

Починить?

– Ну и что? – сердито возразил ей Дэйвис. – Даже если вы с Вектором запустите их в действие, мы все равно останемся беспомощными. Только Энгус знал коды корабля. Только он разбирался в ситуации.

Мы не понимаем, что происходит. Нас окружают одни вопросы. На кого он работал? Почему они отдали его Нику, а затем разрешили нам забрать его обратно? Почему мы в бегах?

Энгус выдохнул несуществующее проклятие. «Что же случилось с двигателями?»

– Копы у нас на хвосте, – продолжил Дэйвис. – Вы знаете это. Мы транслируем позывные, в которых называем себя кораблем полиции Концерна. Я не могу отключить их. Если погоня продолжится, нас поймают. И когда это случится, они разделаются с нами. Возможно, мы не умрем, но уже не сможем действовать по собственной воле. На чьей стороне этот крейсер? Кому Ник передал коды Энгуса? Тем, кто хочет уничтожить нашу формулу антимутагена? Тем, кто отдал Саккорсо мою мать? Или той стороне, которая позволила нам освободить Энгуса? Я хочу знать, что происходит.

Его голос поднялся до юношеского фальцета.

– Я не могу сказать Морн, что единственный человек, от которого зависело наше спасение, попал в состояние чертова стазиса!

– Попробуй приоритетные коды, – посоветовал Вектор.

Его привычное спокойствие казалось потрепанным на концах.

– Они блокированы, – ответил Дэйвис.

– Все равно попробуй! – огрызнулась Мика. – Как будто мы, черт возьми, что-то потеряем от этого!

Дэйвис уступил.

– Исаак, – сердито произнес он. – Габриэль. Проснись. Я приказываю тебе выйти из стазиса. Очнись!

Термопайл с любопытством ожидал последствий. Однако команды Дэйвиса не достигали программного ядра. Он возвел против них нерушимую стену. Этой хитрости его научили амнионы.

– Ноль, – в отчаянии сказала Мика. – Без перемен. Он не может проснуться.

Энгус смеялся внутри черепа до тех пор, пока слезы не побежали по его душе, как капли пота.

Дэйвис повел себя так, словно Мика насмехалась над ним.

– Вот же дерьмо! – закричал он в приступе ярости. – Что за хрень нашла на Сиро? Почему он это сделал? Разве ты не сказала ему, что он вылечился? Неужели ты не могла объяснить ему, что он больше не должен подчиняться этой стерве Сорас Чатлейн?

Значит, это сделал Сиро? Он испортил двигатели? О, черт! Мальчишка мог вызвать серьезную поломку.

– Конечно, мы говорили ему, – устало ответила Мика. – Конечно, мы убеждали его и показывали результаты анализов. Но внушение проводилось на глубоком уровне. Нам не удалось снять установки Чатлейн. Я не могу найти с ним контакт.

Наверное, она пожала плечами.

– Однако Сорас сделала с ним нечто худшее.

Дэйвис кипел от гнева.

– Меня это не волнует! – прорычал он. – Мне не нужны твои извинения! Нам требуются действия, а не сопливые фразы. Я сам был бы сейчас амнионом, если бы Морн не нашла способ выручить меня из беды. Она действовала в одиночку. Ник запер ее в своей каюте на «Мечте капитана», но она спасла меня! Не говори мне, как ужасно пострадал твой брат. Лучше скажи…

Внезапно Энгус услышал звонкий шлепок. Дэйвис замолчал, словно его ударили ладонью по лбу. Или, возможно, он сам ударил себя.

– Что с тобой? – изумленно спросила Мика.

– Вектор, давай перевернем его.

Голос Дэйвиса изменился. Он стал более мягким и уверенным. Похожим на голос Морн? Спокойная убежденность придавала ему авторитет.

– Что? – не поняв, спросил Вектор.

Энгус безмолвно повторил его вопрос: «Что?»

– Перевернем его, – ответил Дэйвис. – Положим на живот.

Под тело Энгуса протиснулись руки. Он не мог сказать, сколько их было. Ремни и скобы стола отлетели в стороны, отдавая Термопайла во власть невесомости.

– Мика, – велел Дэйвис, – набери команды на вскрытие его спины.

– Зачем? – спросила она.

Вектор находился под влиянием Дэйвиса, но Мика, в отличие от него, не собиралась бездумно подчиняться чужим приказам.

«Не задавай вопросов, – безмолвно крикнул Энгус. – Делай, что тебе говорят».

– Мы вытащим его программное ядро, – ответил Дэйвис. – Команда на стазис имеет высокий приоритет. Однако изъятие чипа остановит действие системы. Если мы отсоединим программное ядро, а затем вставим его обратно, компьютер автоматически перезапустит себя.

Затем он добавил, передразнивая Мику:

– Как будто мы что-то теряем от этого!

«Эй! – внезапный импульс изумления пронесся через ум Энгуса. – А ведь у них могло получиться!»

В этот раз он не был парализован. Программа завела его в одну из логических поддиректорий, из которой он не мог вернуться самостоятельно. При таких обстоятельствах все, что вынуждало ядро к пересмотру и оценке своего состояния, могло освободить его из стазиса.

Энгус почувствовал, как его опустили на живот. Ремни и скобы вновь прижали тело к датчикам стола.

– У нас проблема, – сообщила Мика. – Система лазарета требует код. Она не будет выполнять операцию, пока мы не введем пароль для допуска в систему.

Дэйвис не колебался.

– Тогда дай мне скальпель. Я сам его вскрою. Прошептав проклятие, он тихо добавил:

– Как же мне это не нравится! Я никогда еще не резал человека.

Через несколько секунд Энгус почувствовал, как по коже между его лопатками побежала горячая струйка крови. Он задыхался бы сейчас от боли, если бы программное ядро не отрезало его от внешнего мира. Казалось, что он находился в другой реальности. Все это было ему знакомо. Однажды Энгус уже лежал на хирургическом столе под ярким светом, пока глава полиции Концерна вскрывал его плоть, вытирал кровь тампоном, отсоединял программное ядро и вставлял в гнезда новое. И Диос говорил ему тогда:

«Если бы Мин узнала, почему я это делаю, она бы отвернулась от меня. Мы называем этот процесс «вязкой». Когда мужчины и женщины становятся киборгами добровольно, то это похоже на брачную ночь – на единение с техникой. Но если их принуждают к такому «спариванию», то это уже «вязка». Ты перестал быть человеком. Ты адское устройство – машина инферналис. Мы лишили тебя выбора, а заодно и ответственности».

Дэйвис непрерывно ругался. Он повторял трюк Диоса, но делал это по другим причинам. Энгус вновь осознал момент изъятия программного ядра. Там, за потемневшим окном интерфейса, который связывал его с компьютером, он почувствовал бездонную пропасть – такую же глубокую, как провал между звездами. Однако теперь он ощущал неловкие рывки, пока Дэйвис вытаскивал чип. Впрочем, это ничего не меняло. Энгус принадлежал пустоте. Ее власть над ним не могла стать хуже.

Тем не менее он знал, что была и другая истина. Сначала, задыхаясь в детской кроватке своего скафандра, Энгус привел в действие сингулярную гранату и уничтожил «Завтрак налегке». Он стрелял из плазменной пушки – стрелял с удивительной точностью, несмотря на хаос нестабильных полей и плотность астероидного роя. Боль разрывала его на части, но он хитростью и мастерством создал вихрь сингулярности. Морн дала ему свободу, чтобы он мог сражаться за самого себя.

Затем его оттащили от края черной дыры. Энгуса вернули на корабль: кто-то вышел в открытый космос и спас его. Эти люди могли оставить Термопайла умирать – чертовски верно. Он сам бы так поступил, чтобы избавиться от убийцы и насильника, который выглядел, как жаба, и вонял, словно свинья. У них была такая возможность, и никто не уронил бы по нему слезинки. Умирай, придурок! Скатертью тебе дорога! Но экипаж «Трубы» не бросил Энгуса в беде. Они вытащили его из пасти смерти. И теперь они пытались сделать это еще раз – только уже по-другому. Жаль, что власть пустоты была сильнее. Дэйвис, Вектор и Мика могли потерпеть неудачу. Лютый страх сожрал бы Энгуса живьем, если бы он чувствовал мощь собственного ужаса. К счастью, тело оставалось невосприимчивым. Только ум был уязвим.

– Как долго нам придется ждать? – спросила Мика.

– Откуда я знаю? – ответил Дэйвис. – Энгус мой первый пациент. И я могу поклясться, что не участвовал в разработках программных ядер.

Послышался спокойный голос Вектора:

– Орн Ворбалд обычно говорил, что для выхода злых чар из чипов необходимо некоторое время.

Мика чертыхнулась.

– Орн Ворбалд был ослиной задницей.

Это имя Энгус слышал впервые. «Был. Значит, умер. Еще одна смерть. Неужели она проглотит и его? Давайте, ребята, попробуйте вставить чип, – стонал он в камере черепа. – Разве уже не достаточно? Сколько вы будете мучить меня? Вставляйте, ради Бога! Спасите или дайте умереть…»

– Черт с ним, – прошептал сквозь зубы Дэйвис. – Думаю, этого достаточно. Дай тампон. Тут все в крови, и я не вижу разъемов.

«Мы совершили преступление против твоей души».

Энгус почувствовал толчок, затем мягкое трение ваты о кожу. Края разреза жалили холодом, они словно обрастали коркой льда в теплом воздухе лазарета, словно абсолютный холод космоса сочился в рану и еще раз заявлял о себе.

«Это надо остановить».

Второй толчок – более сильный и точный. Чип входил в его спину – в ось бытия.

Тишина.

– Неужели не помогло? – прошептала Мика.

– Я не знаю, – ответил Дэйвис.

Однако Энгус уже знал. Перед его внутренним взором открылось окно интерфейса – окно такого мощного облегчения, что он застонал бы вслух, если бы ему позволили это зонные импланты. Прежде чем программное ядро отправило Энгуса в забвенье сна, хронометр интерфейса информировал, что он находился в стазисе более четырех с половиной часов.