"Жара в Архангельске" - читать интересную книгу автора (Оливия Стилл)

4

На турбазе "Илес", где расположилась большая компания форумчан, вовсю пригревало апрельское солнце. Снег в Малых Корелах ещё не растаял, и кое-кто даже катался по нему на лыжах.

Ириска с самого утра была в дурном настроении. В последнее время она стала замечать, что Салтыков как-то охладел к ней. Прежде, бывало, жить без неё не мог, то и дело твердил ей, как он её обожает. А теперь – ноль внимания, фунт презрения. Холодность его чувствовалась во всём, и сегодняшний день отнюдь не был исключением. Салтыков совершенно не уделял внимания Ириске: как ни в чём не бывало он болтал с форумчанами, а на неё даже не смотрел. Она злилась ужасно, ибо чувствовала, что то, что до сей поры считала своим, больше ей не принадлежит.

Но почему? Почему он к ней охладел? Неужели… неужели опять спутался с этой мерзкой Оливой?! Как-то раз, ковыряясь у него в телефоне, она нашла её смски, которые Салтыков почему-то не удалил. Ну и, понятное дело, учинила ему допрос: какая-такая Олива? Уж не та ли лахудра с форума? А какого хрена она ему ещё пишет? Ах, просто знакомая… Знаем-знаем мы знакомства-то эти. А дай-ка мне её телефон, разговор у меня к ней… женский… Ах, не дашь?! Ну, тогда мне всё ясно…

Теперь, конечно, с Оливой покончено. Вроде бы. Но Ириске от этого всё равно было не легче. Салтыков разлюбил её – это было ясно как белый день.

– Андрей! – прошипела Ириска, подойдя к компании и схватив Салтыкова за рукав, – Андрей, мне надо с тобой поговорить.

Он нехотя поднялся. Она же, вцепившись ему в руку мёртвой хваткой, повела его за угол. Он отстранённо смотрел куда-то мимо неё и молчал. Будто заранее знал всё, что она ему скажет.

– Объясни мне, что происходит?! – истерически завопила Ириска, – Я тебя спрашиваю! Ты весь день меня игнорируешь!!! Я, между прочим, всё ещё твоя девушка, если ты не забыл!

Салтыков невозмутимо молчал. И от его молчания Ириска завелась ещё больше.

– Андрей, я к тебе обращаюсь! Почему ты мне не отвечаешь? Почему ты так ведёшь себя со мной?!

– Так, перестань орать. Если ты будешь повышать на меня голос, я вообще разговаривать с тобой не буду.

– Андрей!!!

Он резко вырвал у неё свою руку и ушёл. Ириска в немом оцепенении постояла ещё там секунды две и пошла за ним. Салтыков же, увидев её, чертыхнулся и пошёл нервно курить. Он уже сто раз пожалел, зачем он с ней связался. Увлечение, пришедшее к нему зимой от нечего делать да в пьяном угаре, прошло бесследно. Она была чужим человеком, ничего общего. Салтыков уже давно начал тяготиться ею, а теперь особенно. Он знал, что если Ириска примется истерить, то это надолго. Щас ещё реветь начнёт… Тьфу, пропади ты пропадом!

Он ходил по комнате из угла в угол и никак не мог успокоиться. Даже сигареты не помогали. К нему подошла Катя, известная на форуме как Дикая Кошка, симпатичная светловолосая девушка с мягкими чертами лица. Она ласково обняла его за плечи, попыталась успокоить.

– Пойдём, пойдём в другую комнату, ты успокоишься… Пойдём, всё будет хорошо…

Он сам не помнил, как оказался с ней в другой комнате. Она обнимала его, он чувствовал у себя на лице её мягкие волосы и губы, слышал её вкрадчиво-страстный шёпот. Инстинкт сделал своё дело: он обнял её и они тут же опустились на тахту.

Тем временем Ириска обежала всю турбазу вдоль и поперёк в поисках Андрея. Его нигде не было. Она спрашивала у ребят, где он, они, конфузясь, пряча глаза, говорили, что не знают… не видели… Как будто им стыдно было перед ней. Она рванула на себя дверную ручку, и её глазам открылась картина… Её Андрей и Дикая Кошка, не обращая внимания на застывшую с разинутым ртом Ириску, на тахте занимались любовью. …Она брела по коридору, ничего не видя перед собой. Перед глазами её стояла эта картина, в голове стучала лишь одна мысль: как он мог так с ней поступить???

За что?! Ещё вчера, кажись, была первой леди на форуме, а теперь – как грузовиком перееханная… И ребята всё видели, знают… Как теперь им в глаза смотреть…

Ириска добрела до кухни и уже там дала волю слезам. Пришёл Митя, пытался её успокоить, но тщетно: она рыдала истерически, точно так же, как год назад в далёкой и чужой Москве рыдала Олива по своему неверному Вовке. Меньше всего Ириска сейчас думала об Оливе: она настолько ненавидела и презирала её, что ей бы и в голову не пришло ставить себя на одну доску с ней, хотя, казалось бы, не им ли было помириться и понять друг друга? Ведь обе оказались в одной и той же шкуре – шкуре брошенных девушек.

А Салтыков тем временем, нимало не заботясь об Ириске, уже вовсю мутил с Дикой Кошкой. Он был даже рад тому, что всё так получилось: не пришлось ничего объяснять ни Ириске, ни кому бы то ни было. Так же, как и Оливин Вовка, да и вообще наверно как многие парни, Салтыков терпеть не мог "толочь воду в ступе", то есть выяснять отношения с девушками, особенно с теми, которые ему уже надоели и от которых он хотел бы избавиться, как от ненужного мусора. Как и многим парням в этом возрасте, ему от девушек нужен был только секс, и он получал его, пуская в ход всю свою природную тактику и обаяние. Но проблема была в том, что девушки привязывались к нему, а ему это было не надо. Он хотел лёгких, ни к чему не обязывающих отношений. Иногда ему казалось, что он не способен на настоящую любовь – похожие чувства испытывал лишь однажды, к Тане Сумятиной. Но через полгода даже Сумятина надоела ему; все её недостатки начали лезть наружу и тем самым бесить его. Ему не нравилось, что она пыталась ограничить его свободу, требовала к себе внимания, которое со временем он смог выдавливать из себя лишь по капле. После разрыва с Сумятиной у Салтыкова было много случайных девушек "на одну ночь", он легко с ними сходился и так же легко расставался.

Роман с Дикой Кошкой шёл легко и непринуждённо. Катя оказалась неглупой, спокойной девушкой, лёгкой на подъём, и по всем параметрам устраивала Салтыкова.

Она не требовала от него ничего, и сама считала, что отношения современной молодёжи должны быть лёгкими и ни к чему не обязывающими. В постели она его полностью удовлетворяла, да и он её тоже, им было хорошо вместе, и встречи были совершенно необременительны для них обоих.

Но ничто не вечно под луною. Как-то раз среди ночи Салтыков почувствовал себя плохо. Приехала "скорая", забрала его в больницу. Там ему разрезали живот, подозревая аппендицит. Целый месяц после этого ему пришлось проваляться в абсолютно беспомощном состоянии, он даже ходить не мог, ибо шрам нихуя не заживал и кровь постоянно шла. Дикая Кошка, конечно, навестила его пару раз для приличия, но сидеть около больного и ходить за ним ей совершенно было не в кайф.

Она была современной девушкой, а не какой-нибудь там старухой-сиделкой: весна звала на подвиги, хотелось развлекаться, жить полной жизнью. К тому же ей подвернулась возможность на майские праздники съездить к родственникам в Питер, и она не стала её упускать.

После отъезда Дикой Кошки Салтыков почувствовал себя как никогда одиноким и беспомощным. Он не обижался на Дикую Кошку и не осуждал её: она ведь, по сути, ничего ему не должна и не обязана находиться около него. У неё теперь своя жизнь, не связанная с ним, и Салтыков прекрасно понимал, что отношения их кончены.

Некого было винить, что так получилось, да и не он ли сам хотел этих лёгких и ни к чему не обязывающих отношений? Что хотел, то, собственно, и получил.

Самое время было сейчас вспомнить об Оливе. Но ему было неприятно вспоминать её.

С тех пор как она ушла с форума прошло несколько месяцев. Где-то в феврале он случайно нашёл в интернете её блог, где она писала о своих переживаниях после того как Ириска и Ккенг выжили её с форума. Салтыкову было чертовски жалко её, он чувствовал, что и его вина в этом есть. Он написал ей в комментарии, что очень жалеет о том, что она ушла с форума, просил вернуться, говорил, что ему не хватает её. Олива, прочитав комментарий, ответила, что ей тоже очень жаль, но вернуться на форум она не может. В глубине души она, конечно, надеялась, что Салтыков напишет ей ещё что-нибудь, но он, прочитав её ответ, не стал больше ничего писать. Если он и был в чём-то виноват перед ней, подумал он, то просьбой вернуться на форум если и не полностью, то хотя бы частично эту вину с себя снял.

Продолжать же с ней дальнейшее общение, погружаться в это депрессивное болото он не хотел. Ему было жалко её – ничего более. И жалость эта была наполовину брезгливая, как к бездомной голодной собаке – когда человек, движимый состраданием, бросает кусок колбасы изголодавшейся псине и даже осторожно гладит её по спине, но когда видит, что несчастное животное, тронутое лаской случайного прохожего, уже готово принять его за своего хозяина, встаёт и идёт следом за ним по пятам – человек медленно, но верно ретируется. Он готов пожалеть бродячую собаку, накормить, приласкать, но брать её в свой дом – нет…

Салтыков вспомнил жалкие, депрессивные записи Оливы в блоге, который он иногда украдкой читал. "Блин, устала я. Башка просто раскалывается… И холодно – жуть!

Зуб на зуб не попадает от озноба. Наверное, я заболеваю… Конечно же, никто не придёт ко мне с апельсинами. Никто не позвонит, не спросит, как я себя чувствую.

Сама виновата…" Он невольно подумал, что она, возможно, сидела бы с ним тут, у его изголовья, с выражением тупой скорби на лице. Подумал и тут же отогнал эту мысль: нет уж, нафиг. Рано вы меня хороните, подумал он, у меня вся жизнь впереди, я встану на ноги, буду много работать, добьюсь ещё больше того, что уже добился. Он вспомнил Ккенга, его упрямый, твёрдый взгляд из-под опущенной на глаза чёлки, его слова о том, что надо вырываться из этой заплесневелой провинции. Теперь Ккенга нет в Архангельске: он уехал в Москву искать красивой жизни. Салтыков же не собирался пока подаваться в столицу: его путь был несколько иной, но амбиций тем не менее было не меньше. Он уже знал, чего хотел добиться в этой жизни. Сейчас пока главное выздороветь, встать на ноги. А там уже можно начать пробивать себе дорогу.