"Распад" - читать интересную книгу автора (Стерлинг Брюс)

8.

Внезапный отъезд доктора Фелзиана дал Оскару жизненно необходимое пространство. С потерей его патрона, Бамбакиаса, у него осталось мало возможностей вернуться в политику. Он должен был захватить инициативу. Людей в Коллаборатории было слишком мало, у них не хватало ресурсов, а жить они должны были на несуществующий бюджет.

В первый же день, как только Грета стала директором, ее последователи сформировали забастовочный комитет и заняли Хотзону. Забастовщики разом захватили все шлюзовые камеры, отказались от старых мер безопасности, установленных полицией, и ввели новые пропуска с эмблемой забастовщиков. Захват Хотзоны имел большой стратегический смысл, так как гигантская фарфоровая башня доминировала над всеми зданиями, расположенными под куполом. Это была естественная крепость.

Обеспечив физическую безопасность, следовало, по мнению Оскара, нанести удар по средствам информации. Компьютеры Хотзоны прошли наконец проверку и перестройку безопасности. Проверка показала ужасное количество полицейских черных ходов, незарегистрированных пользователей и целый лес взломанных программ. Все это было быстро вычищено.

Внутренняя телефонная система лаборатории все еще находилась под контролем полиции Коллаборатория. Крошечный корпус офицеров внутренней полиции напоминал отчасти персонажей комической оперы, однако они работали на Хью и представляли здесь самую большую угрозу неоперившейся администрации Греты.

Проводная телефонная сеть Лаборатории давно не ремонтировалась. А потому забастовщики просто полностью отказались от телефонной системы и заменили ее самодельной сетью, основанной на купленных по дешевке сотовых телефонах кочевников. Эта полузаконная сеть работала на передатчиках, вбитых в стены, потолки, крыши, и (проведенный в полночь особенно смелый маневр) изнутри, снизу в купол.

Первый официальный приказ Греты, как директора, должен был упразднить отдел связей с общественностью. Она выполнила это путем смертельно эффективной тактики — попросту свела к нулю PR-бюджет и возвратила фонды Конгрессу. Учитывая продолжающийся кризис федерального бюджета, такой ход политически было трудно оспорить.

Если говорить о ситуации внутри Лаборатории, то упразднение PR-отдела было решением чрезвычайно популярным. Наконец-то утомительная болтовня неприятной команды толкачей от науки прекратила раздражать местные народные массы. Не стало больше пропаганды, официальных почтовых рассылок, обязательного видеообучения. Взамен люди получили блаженные тихие часы, чтобы думать и работать.

Официальная PR-пропаганда была заменена революционной постер-кампанией, придуманной Оскаром. Забастовка, конечно, нуждалась в эффективной пропаганде, и Оскар лучше, чем кто-либо, мог ее провести.

Гигантские циклопические стены внутри купола были идеальным местом для размещения постеров. Оскар никогда не управлял кампанией среди людей с таким чрезвычайно высоким уровнем грамотности. И он получал искреннее удовольствие, вовлекая в дело старинные изделия кустарного промысла.

Постиндустриальная «забастовка», возглавляемая Гретой, была неортодоксальной, поскольку забастовщики не отказывались делать свою работу. Напротив, они прекратили делать что-нибудь кроме работы. Общим мотивом стратегии забастовки было высоко ценимое решение об отказе от сотрудничества, объединенное с пассивно-агрессивным сокращением бюджета.

Ученые продолжали свои исследования, но больше не заполняли федеральные документы. Они также перестали просить гранты, вносить арендную плату за бараки, платить за продовольствие и электроэнергию. Они отказались от всего, кроме нового оборудования, — это было, конечно, непоследовательно, но ученые не нашли в себе сил пожертвовать им.

Главные сотрудники забастовочного комитета еще и отказались получать жалованье. Этот маневр привел к поляризации мнений. Разумные люди просто были не в состоянии прыгнуть в неизвестность, задержав дыхание. Большинство обитателей лаборатории — те самые разумные люди — давно сделали свой выбор и жили в мире с коррупцией. Следовательно, они брали взятки и были лично скомпрометированы, к тому же чувствовали свою вину и мучились от внутреннего разлада. Ядро диссидентов, сформировавшееся вокруг Греты, было слеплено из более крепкого материала.

Так, использовав быстрые и непредсказуемые тактические ходы, забастовщики добились ряда небольших моральных побед. Оскар специально поощрял эти инициативы, чтобы укрепить уверенность сообщества в своих силах. Отказ от оплаты аренды, хотя выглядел весьма драматической мерой, ничем страшным не грозил. Дело в том, что никакой конкуренции среди съемщиков жилья здесь не было. Если бы забастовщиков просто выбросили из помещений, здания остались бы пустовать.

Отказ оплачивать электроэнергию тем более не представлял угрозы, потому что не было никакого эффективного способа отключить электричество за неоплату. В силу своеобразия своего устройства герметичный купол Коллаборатория всегда требовал непрерывной подпитки электричеством, вырабатываемым его собственными генераторами. Остановить их попросту не было возможности. Проектировщикам не приходила в голову мысль о том, что жители могут поднять мятеж, попросту откажутся оплачивать энергию.

Каждый успешный шаг, выводящий из статус-кво, привлекал к Грете новых сторонников. У находившихся до последнего времени на рабском положении ученых всегда было множество проблем. Но, не встречая понимания, они не пытались их решать, а лишь терпели и приспосабливались. Нынешние крутые перемены вывели их из спячки. Неудобства и сложности, которые они долго воспринимали как часть естественного порядка вещей, теперь казались им притеснением и ущемлением их прав. Зарождающаяся структура власти действовала новыми методами, вдохновлялась новыми целями, смело использовала открывшиеся возможности для преобразований. Хотзона гудела, как разворошенный улей.

В течение недели атмосфера внутри купола была заряжена, подобно лейденской банке, потрескивающей политическими разрядами. Неустрашимый радикализм Греты вдохновлял людей почти до неистовства.

Добившись поддержки масс, Грета приняла меры, чтобы легализовать свое положение. Пост директора никогда ранее не давал особой власти, но Грета решила вынудить к отставке всех остальных членов правления. Первоначально они, конечно, не собирались уступать власть, но внезапная отставка и отъезд доктора Фелзиана ошеломили их. Взвинченные до последнего предела, дискредитированные, они были вскоре заменены рьяными сторонниками Греты, теми, кто доверял ей и предоставил полную свободу действий.

Охранители прежнего порядка вещей были подкошены прежде, чем смогли организовать серьезное сопротивление. За многие годы, прошедшие без серьезных встрясок и борьбы, они разжирели, разленились и слишком медленно соображали. Их смели прежде, чем они смогли распознать угрозу. Грета удерживала инициативу в своих руках. Она была превосходно информирована благодаря оппо-исследованию Оскара и изобилию полученных демографических данных. Вынужденное признание доктора Скопелитиса также было очень полезно, так как он назвал своих товарищей-заговорщиков.

За кулисами разыгранного на сцене недовольства масс фактическая смена власти прошла замечательно гладко. Фелзиан управлял Лабораторией, как подобострастный учитель средней школы: реальные решения в Коллаборатории всегда принимал Дугал и его сенатская команда.

Теперь с Дугалом и приспешниками было покончено. Однако вакуум власти существовал недолго. Люди Оскара представляли собой группу оперативных политических работников и просто сами стали сотрудниками Сената.

Оскар (совершенно неофициально) наставлял Грету в качестве руководителя. Пеликанос наблюдал за финансами Лаборатории. Боб Аргов и Одри Авиценне занимались избирателями и контрразведкой. Лана Рамачандран заведовала планированием, оборудованием офиса и выстраивала отношения с прессой. Живчик Шоки, отвечавший в предвыборной кампании Бамбакиаса за обустройство дорожных лагерей и собраний, был занят оформлением офиса внутри Хотзоны. Кевин Гамильтон отвечал за безопасность.

Грета поначалу сама представляла себя перед прессой. Впоследствии такая ситуация должна была измениться, но во время кризиса это отлично сработало. Грета стала единственным официальным источником новостей о забастовке, и, поскольку она выступала на публике соло, создавалось впечатление, что она решает все вопросы единолично. Это придавало ей черты харизматического лидера.

Фактически Грета и сочувствующие ей рьяные идеалисты не имели никакого реального представления о том, как надо управлять современным исполнительным аппаратом. Они никогда прежде не стояли у власти, так что больше стремились к престижной работе, которая могла принести почет, нежели к административной деятельности, какой обычно занимаются правительства. Такой расклад полностью устраивал Оскара. Он знал теперь, что если ему просто удастся удержать Лабораторию на плаву и в безопасном отдалении от Хью, это будет самая крупная акция в его политической карьере.

Так что Оскар держался в тени позади трона. Новый порядок постепенно утверждался. Многие ученые решили, что забастовка — идеальная возможность спокойно отдохнуть, зато другие, те, что составляли основное ядро, горели революционным пылом. Подобно многим другим революционерам, они обнаружили, что каждый пустяковый вопрос может привести к моральному и интеллектуальному кризису. Каждый аспект их прежней жизни и карьеры, казалось, требовал радикальной переформулировки. Эти люди, которыми ранее помыкали все кому не лень, теперь тратили большую часть свободного времени, переоценивая самих себя и друг друга.

И все это вполне удовлетворяло Оскара. Его политические инстинкты никогда не были более острыми, чем в этот период, его команда лихорадочно работала на него и на его женщину, которая по планам должна блистательно справиться с кризисом.

Именно в этот момент — 8 января 2045 года — Грета и ее кабинет были заняты особенно интенсивными дебатами. Ученые озабоченно обсуждали новых кандидатов в правление от подразделений Информационной генетики и Биомедицины. Оскар, сопровождаемый его вездесущим телохранителем Кевином, скрывался позади хаотически сваленной груды инструментов. Он решил не вмешиваться в разговор, пока они достаточно не утомятся. Тогда задаст им несколько вопросов. После чего они примут решение, которое он спланировал неделю назад.

Кевин жевал очередной набор белковых палочек, Оскар наслаждался завтраком, который ему принесли. Так как команда Оскара занималась Коллабораторием, они были вынуждены нанять местный штат, чтобы управлять их отелем. Учитывая экономическое затишье в Буне, найти желающих было совсем нетрудно.

Кевин закончил возню с телефонными микрочипами, плотно закрыл крышку и передал телефон Оскару. Вскоре Оскар уже мог поговорить в блаженной безопасности с Леоном Сосиком, находящимся в Вашингтоне.

— Мне нужны настенные постеры эпохи русского конструктивизма, — сказал он Сосику. — Заставь Бостомскую команду Элкотта прочесать художественные музеи. Я заинтересован во всем, что они смогут найти из раннего коммунистического периода.

— Оскар, я рад, что ты развлекаешься там в лаборатории, но забудь об этом стеклянном шарике, покрытом снегом. Ты нужен здесь, в Вашингтоне, немедленно. Наша кампания против Хью только что потерпела крах.

— Зачем мне ехать в Вашингтон, чтобы бороться с Хью? Хью у меня здесь на веревочке. Мы указали пальцем на всех его близких друзей в Лаборатории. Наши люди буквально пикетируют их. Дайте мне еще недельку и мы вычистим всю местную полицию. Как только мне найдут картины, я смогу приступить здесь к одной серьезной работе.

— Оскар, попытайся вникнуть в суть. Та Лаборатория только местный аттракцион. А у нас здесь кризис национальной безопасности. Хью пробил дыру в радарной обороне.

— Что это означает?

— Североамериканская радарная система. Военные радары ВВС. Часть южной американской границы закрывал радар с той авиабазы в Луизиане. Теперь, когда его нет, образовалась дыра, которая проходит между штатами Техас и Джорджия. Речная дельта недоступна военному наблюдению.

Оскар отложил вилку.

— Черт возьми, это уже ни в какие ворота не лезет! Просто не могу поверить! Да как это возможно? Нет радара! Даже десятилетний ребенок способен сделать радар! — Он перевел дыхание. — Но у них же есть радар управления гражданским воздушным движением! Новый Орлеан не прожил бы и двух дней без воздушного движения. Разве ВВС не могут использовать гражданский радар?

— Мы уже думали об этом, но ничего не получается. Они сообщают мне, что это проблема программирования. Гражданские радары состоят из тысячи децентрализованных ячеек. Это распределенный радар, управляемый через Сеть. Он не годится для военно-воздушных сил. У военных иерархическая архитектура радарной системы.

Оскар быстро соображал.

— Но почему это стало политической проблемой? Это техническая проблема. Пусть это утрясут ВВС.

— Они не умеют обращаться с этим старьем. Это старые федеральные системы обнаружения ракет, они изобретены и сделаны еще во времена первой холодной войны! Это примитивные ЭВМ с устаревшими программами. Совершенно негибкая система, счастье, что она вообще работает! Но суть дела вот в чем — федеральные радары не контролируют штат Луизиана. И это означает, что вражеский самолет может вторгнуться в Соединенные Штаты! Где-нибудь к югу от Батон Руж!

— О господи, Леон! Невозможно, чтобы все было столь ужасно, — сказал Оскар. — Как могли военные упустить из виду проблему такого масштаба? Должен быть план действий на случай непредвиденных обстоятельств. Кто, черт возьми, за всем этим следит?

— Никто, кажется, не знает, — сказал Сосик мрачно. — Когда чрезвычайные комитеты занимались закрытием базы, радарная проблема затерялась в разных конкурирующих подкомитетах.

Оскар хмыкнул.

— Типичный случай.

— Да, типичный. Наитипичнейший. Никто не знает, что происходит. У власти нет никакой ясной линии. Огромные жизненные проблемы буквально проваливаются в никуда. Мы вообще ничего не можем добиться.

Оскар был встревожен, услышав подавленный голос Сосика. Ясно, что Сосик проводил слишком много времени у кровати сенатора. Бамбакиас стал еще более быстрым и подвижным, когда потерял связь с действительностью.

— Хорошо, Леон. Согласен с этим диагнозом, принимаю твою точку зрения. Я тут за вас. Но давай взглянем в лицо фактам — никто не собирается вторгаться в Соединенные Штаты. Никто больше не нарушает национальные границы. Какое нам дело, если какой-то идиот из Чрезвычайного комитета положил не на место древний радар? Игнорируйте проблему.

— Мы не можем игнорировать! Хью не допустит этого. Он раздувает шум. Он уверяет всех, будто это доказывает, что авиабаза в штате Луизиана была жизненно необходима для национальной безопасности. Делегация штата Луизиана пинает нас в задницу в конгрессе. Они требуют, чтобы мы строили для них новую авиабазу, причем немедленно. Но это стоит миллиарды, а у нас нет фондов. И даже если бы мы решили вопрос финансирования, мы, скорее всего, не смогли бы запустить федеральную программу в штате Луизиана.

— Ясно, что не смогли бы, — сказал Оскар. — Блокпосты, стычки с местными властями… Это все затеи Хью. Как только он получит федеральных подрядчиков, увязших по колено в болоте, будет грабить фонды и высосет досуха весь бюджет.

— Точно. Так что мы увязли. Мы разгромлены. Хью играет на обвинении в отсутствии патриотизма и науськивает всех на нас. Он машет тем же самым флагом, что мы сшили для него. Мы сыграли ему на руку. И мы не можем игнорировать дыру между Техасом и Джорджией, потому что он уже использует ее в своих целях. Вчера вечером французский беспилотный самолет начал летать над Южной Луизианой. Они летают над болотами под французскую поп-музыку.

— Французская поп-музыка?

— Многоканальные радиопередачи с беспилотных воздушных аппаратов. Они разыгрывают карту с креольской франкофонией.

— Даже Хью не может серьезно полагать, что хоть кто-то слушает французскую поп-музыку.

— Французы верят этому. Они могут учуять кровь янки в воде. Французы всегда любили конфронтацию по поводу французского языка. Теперь они могут включать свои усилители, пока все жители не встанут под знамена Парижа.

— Леон, успокойся. Ты профессионал. Ты не можешь позволить ему сбить тебя с толку.

— Он уже сбил меня с толку, будь он проклят. Сукин сын играет не по правилам! Он делает две противоречащих вещи сразу и заставляет нас метаться туда-сюда. Как будто у него работают сразу две головы!

— Перехватите инициативу, — сказал Оскар. — Это ведь незначительная провокация. Что предполагается сделать, чтобы решить эту так называемую проблему? Объявить войну Франции?

— Ну, — сказал Сосик, понизив голос, — я знаю, что это звучит странно. Но слушай. В случае объявления войны чрезвычайные комитеты были бы распущены немедленным указом.

— Как? — вскричал Оскар. — Ты сумасшедший? Мы не можем вторгаться во Францию! Франция — ведущее демократическое индустриальное государство. Мы что — нацисты? Это даже не должно обсуждаться!

Оскар оглянулся и увидел толпу удивленных ученых. Они оставили собственные обсуждения, собрались у дальней стены Лаборатории и напрягли слух, чтобы услышать, что он говорит.

— Слушайте, Оскар, — продолжал Сосик, — никто не говорит, что мы на самом деле начнем войну. Но эта концепция получила довольно хороший прием в Вашингтоне. Объявить войну значит получить власть, перекрывающую обычную федеральную систему. Как внутренний маневр война против другого государства могла бы быть реальным козырем. Франция — это слишком, я согласен с этим, — черт, французы все еще ядерная держава! Но мы могли бы объявить войну Голландии. Голландия — крошечная мирная страна. Мы обращаем в панику голландцев, фальшивая война продолжается неделю или около того, а затем президент объявляет победу. С Чрезвычайкой покончено. Как только пыль осядет, у нас опять будет полностью функционирующий Конгресс.

Оскар отодвинул телефон от уха, с отвращением глядя на трубку, потом вернул на прежнее место.

— Слушай, я перезвоню тебе позже, Леон. У меня тут важные дела.

— Сенатор очень вдохновлен этой идеей, Оскар. Он действительно думает, что это может пройти.

Оскар повесил трубку.

— Они играют французскую поп-музыку в штате Луизиана, — сообщил он своей импровизированной аудитории.

Альберт Гаццанига почесал голову.

— Большое дело! Ну и что?

Главным затруднением, как и всегда, были деньги. Всегда деньги. Деньги были материнским молоком политики. И хотя научная политика находилась в стороне от обычной политики, деньги также были молоком науки.

Все забастовки, по сути, борьба за экономическую власть. Все забастовщики желают сместить своих нанимателей и, даже если они прибегают к разным видам морального и иного давления, все же иногда правы.

Хорошо было объявить, что Грета и ее кадры готовы бескорыстно трудиться ради чистой науки, не прося ни о чем и отказываясь тем самым снабжать других результатами своего научного интереса. Это был священный крестовый поход. Но даже священный крестовый поход нуждается в деньгах.

Поэтому Оскар, Йош и вездесущий Кевин нашли пустой угол в кухне отеля, чтобы обсудить финансовые вопросы.

— Мы могли бы взять у Бамбакиаса пару миллионов, — сказал Пеликанос. — Никаких проблем, он получил фонды.

— Забудь об этом! — сказал Оскар. — Сенат — клуб миллиардеров, но если они начинают управлять страной прямо из собственных карманов, это феодализм. Феодализм — это не профессионально!

Пеликанос кивнул.

— Хорошо. Тогда мы должны собрать фонды самостоятельно. Как относительно стандартных методов кампании? Продажа товаров по почте. Банкеты. Лотереи, гаражные распродажи, благотворительные мероприятия. Какие здесь перспективы?

— Ну, если бы это была нормальная кампания… — Оскар с глубокомысленным видом потер подбородок. — Нам надо привлечь выпускников «альма-матер» Греты, еврейские организации, профессиональные научные общества… И конечно, деловых поставщиков Коллаборатория. Они без ума от нас, они очень много потеряют, если Лаборатория будет закрыта. У нас могла бы состояться с ними приятная беседа о каких-то наличных деньгах, если они поймут, что нам угрожает полное разрушение.

— А среди ученых встречаются супербогачи? Должны ведь быть богатые ученые, правильно?

— Да, в Азии и Европе.

— Парни, вы узко мыслите, — упрекнул их Кевин.

Оскар терпеливо поглядел на него. Он начинал привязываться к Кевину. Кевин действительно упорно трудился, его можно было назвать сердцем и душой самой тяжелой и грязной работы по перевороту.

— А как широко мы должны думать, Кевин, по твоему мнению?

— Парни, вы не догадываетесь, чем располагаете. У вас есть все возможности собрать кочевников внутри Лаборатории. Это как если бы вы вокруг устроили заставы и дальше могли бы делать что угодно. Почему бы вам не пригласить всех ученых Америки прибыть сюда, чтобы присоединиться к вам?

Оскар вздохнул.

— Кевин, мы пытаемся прокормить и снабдить две тысячи людей. Если у нас будет миллион, наш корабль потонет.

— Нет, ты не потонешь, — сказал Кевин. — Если бы миллион ученых присоединился к тебе, то это была бы не забастовка. Это была бы революция. Ты мог бы занять не только Федеральную лабораторию. Ты мог бы занять целый город. Может быть, целое графство, большую часть штата.

Пеликанос рассмеялся:

— И каким образом, ты думаешь, мы сможем управлять гигантской ордой ученых?

— Вы использовали бы кочевников. Кто еще знает, как управлять гигантской ордой людей без денег? Откройте тамбуры и пообещайте им защиту. Проведите рекламные экскурсии, покажите им все эти симпатичные растения и животных. Пролы станут гигантской группой поддержки для твоего яйцеголового контингента.

Слушай, это народная сила, уличная власть. Это оккупационная армия, вы можете использовать ее точно так же, как Хью.

Оскар рассмеялся.

— Да они все бы здесь разрушили!

— Несомненно, они могли бы это сделать — но не будут, если им здесь понравится. Тогда они, напротив, станут заботиться о порядке. Возможно, даже построят здесь еще один купол, больше нынешнего.

Оскар заколебался. Идея насчет строительства почему-то сейчас не пришла ему в голову. А ведь она ему всегда нравилась. Строительство было лучшим, что ему удавалось организовать во время предвыборной кампании. Большинство политических деятелей не умело создавать роскошные отели, используя программное обеспечение и тяжелый физический труд, но у тех, кто это умел, было огромное преимущество. Оскар обдумывал идею строительства большего по размерам купола и находил ее восхитительной.

— Насколько больше?

— А насколько больше он должен быть? — спросил Пеликанос.

— Ну, сколько кочевых пролов можно подключить к нашей строительной команде?

— Ты хочешь, чтобы я подсчитал? — сказал Кевин.

— Бросьте, это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — сказал Пеликанос. — Несомненно, с помощью распределительной сборки мы могли бы увеличить купол. Но мы никогда бы не решились доверить его кочевникам. Они все — в карманах Хью.

Кевин фыркнул.

— Регуляторы находятся в карманах Хью, но, о господи, эти парни отнюдь не единственные пролы вокруг. Ребята, вы провели слишком много времени в Бостоне. Вайоминг был в огне! Пролы и диссиденты рассыпаны по всей стране! Их миллионы!

Оскар попробовал рассмотреть предложение Кевина более серьезно.

— Армия безработных кочевников, строящая гигантские купола… Ты знаешь, это действительно вдохновляющий образ. Мне было бы очень жаль отклонить эту идею. Это настолько современно, фотогенично и нелинейно.

Пеликанос прищурился.

— Кевин, а кто среди пролов самый крутой?

— Ну, самые крутые — Регуляторы. Они через Хью пользуются государственной поддержкой. Это они разбили федеральную авиабазу. Так что они, должно быть, самая сильная орда вокруг — это каждый знает. Но, в общем, есть еще Модераторы. Модераторы — большая орда. Плюс они ненавидят Регуляторов.

— Почему? — спросил Оскар, подаваясь вперед с ожившим вдруг интересом.

Кевин пожал плечами.

— Почему одна толпа всегда ненавидит другую толпу? Кто-то увел чью-то подругу, кто-то вскрыл чьи-то телефоны. Они — толпа. Там нет никаких законов. Так что они должны враждовать друг с другом. Это племенное. Племена всегда так живут.

Пеликанос поскреб челюсть.

— Ты знаешь, Оскар, нет сомнений, что Коллабораторий намного более привлекательное место, чем какая-то жалкая федеральная авиабаза.

— Ты абсолютно прав, Йош. У этого купола своя привлекательность.

Наступила продолжительная тишина.

— Время для кофе, — объявил Оскар, вставая. — Давайте вернемся к действительности, парни. Забудем пока прекрасные синие небесные купола и обратимся к нашей повестке дня! На повестке дня у нас — мягко отстранить от власти тех, кто пытался эксплуатировать федеральных исследователей. В конце сегодняшнего дня Конгресс утвердит бюджет Коллаборатория в сумме приблизительно вдвое меньшей, чем в прошлом году. Но зато люди из Лаборатории получат прямую власть. Так что давайте начнем что-нибудь действительно осуществимое. Мы будем держать Лабораторию в рабочем состоянии, но без всех этих взяточников и прихвостней. Это должно быть совершенно замечательно. Это будет нечто такое, чем мы можем очень гордиться. Он потягивал кофе.

— Но если ситуация выйдет из-под контроля и мы поступим так, как предлагает Кевин… Ну, на самом деле, подозреваю, что это возможно. Раз Хью смог осуществить свой план с базой ВВС, значит, возможно и то, о чем мы говорим. Но это не выполнимо для нас, потому что нет тормозов. У меня нет на них управы, я не могу управлять событиями. У меня нет полномочий. Я только штатный сотрудник Сената!

— Раньше это никогда тебя не останавливало, — сказал Кевин.

— Ну, я признаю, что, Кевин, но… Ну хорошо, мне не по душе эта идея, потому что это плохая идеология. Я член федерально-демократической партии. Мы разумная партия реформ. Мы не революционный авангард, мы не можем все оставить на идиотов, которые по собственной воле стали маргиналами. Для этого у меня слишком много разного рода возражений. Невозможно управлять огромной толпой обычными федеральными средствами.

Кевин фыркнул:

— А вот для Хью возможно!

— Хью — губернатор! У Хью — законодательная и судебная власть. Хью был избран народом, он выиграл последние выборы с семьюдесятью двумя процентами при девяностопроцентной явке! Я не могу себе позволить того, что может он, у меня нет власти! Я — не фокусник! Я только новичок и штатный сотрудник Сената. Я не могу самовольно двигаться в какую-то сторону потому лишь, что это теоретически возможно. Черт, я даже не могу спать со своей подружкой! Кевин посмотрел на Пеликаноса.

— Йош, разве ты не можешь устроить так, чтобы этот бедный ублюдок мог спать с подружкой? Она поняла бы ситуацию. А то у него из-за этого сильно сузился кругозор.

— Хорошо, это выполнимо, — сказал Пеликанос. — Ты мог бы уйти из Сенатского комитета по науке и занять здесь должность официального главы администрации Греты. Я не думаю, что кто-либо будет возражать против Греты, спящей с одним из ее штатных сотрудников. Ну то есть технически это сексуальные домогательства, но…

Оскар недовольно нахмурился.

— Я не оставлю Сенатский комитет по науке! Как вы не понимаете, чего стоит уломать тех, кто ползает за кулисами в Вашингтоне. Это невероятно трудно сделать по Сети. Если ты не в Вашингтоне и не встречаешься с ними лицом к лицу, они просто сбрасывают тебя со счетов. Мне в течение трех недель пришлось посылать цветы проклятой сисадминше!

— Хорошо, тогда мы вернулись назад к тому, с чего начали, — сказал Пеликанос уныло. — Мы все еще не знаем, что нам делать, у нас все еще нет денег.

В три часа утра Оскар сидел, просматривая графики будущих слушаний в Сенате, когда кто-то постучал в его двери. Он поглядел на Кевина, который мирно храпел на кровати. Оскар взял пластмассовый пистолет, проверил, наполнен ли шприц, и незаметно направился к двери.

— Кто? — тихо прошептал он.

— Я. — Это была Грета. Оскар открыл дверь.

— Входи. Что тут делаешь? Ты сошла с ума! — Да.

Оскар вздохнул.

— Ты проверяла одежду? Там нет жучков? За тобой никто не наблюдал? Не разбудить бы моего телохранителя! Поцелуй меня!

Они обнялись.

— Я понимаю, что веду себя ужасно, — прошептала она. — Но я не могу заснуть. Я отпустила всех сотрудников и осталась одна, это так редко теперь бывает. И вдруг поняла, что знаю, чего хочу. Я хочу быть с Оскаром.

— Это невозможно, — сказал он, просовывая руку под ее рубашку. — Рисковать всем, что есть, — это действительно дурацкий риск.

— Я знаю, что мы не можем больше встречаться, — сказала она, прислонясь к стене и закрыв глаза от счастья. — Они наблюдают за мной каждую секунду.

— Мой телохранитель спит прямо в этой комнате.

— Я пришла сюда, чтобы поговорить, — сказала она, вытягивая у него рубашку из брюк.

Он ввел ее в ванную, закрыл дверь.

— Только чтобы поговорить, — повторила она. Она поставила сумочку на раковину. — Я принесла тебе кое-что.

Оскар запер дверь ванной и включил душ, чтобы шум заглушил их голоса.

— Небольшой подарок, — сказала она. — Поскольку мы теперь не можем быть вместе. И я не могу больше выдерживать этого.

. — Я приму холодный душ, — объявил он, — на всякий случай, а то Кевин может заподозрить. Мы можем говорить, но тихо.

Он начал расстегивать свою рубашку.

Грета порылась в сумке и вытащила обернутую бумагой и перевязанную лентами коробку. Она положила коробку на край ванны, затем обернулась к Оскару и со значением посмотрела на него. Оскар швырнул рубашку на холодные плитки пола.

— Быстрее, — поторопила она, переступая через свое нижнее белье.

Они бросили пару полотенец на пол. Он подхватил ее под коленки, задрал их и как сумасшедший приступил к делу. Это взаимное безумие заняло сорок секунд и закончилось пыхтением, напоминающим прибывающий на станцию поезд.

Он перевел дыхание и слабо улыбнулся.

— Мы только притворимся, что инцидента никогда не было. Ладно?

— Хорошо, — сказала она, руки у нее дрожали. — Хотя мне теперь гораздо лучше. — Она поднялась и натянула юбку. Потом подняла коробку и протянула ему: — Это — тебе. С днем рождения.

— У меня нет дня рождения, — сказал он.

— Да, я знаю это. Поэтому принесла тебе особый подарок.

Он нашел штаны, оделся и взял подарок. Его несколько встревожило, что коробка на ощупь казалась горячей. Он снял безвкусную оберточную бумагу и маленькую фанерную крышку. В коробке лежало теплое серое вещество, окружающее маленькое изогнутое устройство. Он отделил подарок от горячей упаковки.

— Это наручные часы, — сказал он.

— Примерь их! — сказала она с нетерпеливой улыбкой.

Он снял с запястья классический японский хронометр и надел часы Греты. Часы цвета жженой охры были горячими и липкими. Он исследовал зеленоватые пылающие цифры. Они отставали на шесть минут.

— Эта вещь как будто сделана из желе.

— Это и есть желе! Это нейрочасы! — сказала она. — Единственные в мире! Мы сделали это в Лаборатории.

— Удивительно!

— Держу пари, что так! Слушай. Каждый мозг млекопитающего имеет встроенные биологические часы. В мозгу мыши они находятся в харизматическом ядре. Так что мы размножили ткань этого ядра и положили на гелевую основу. Те цифры — чувствительные к ферменту клетки, специальные гены светлячка! И, Оскар, мы связали эти кусочки с нервной сетью, которая автоматически вычисляет среднее из совокупной ошибки. Даже при том, что это полностью органические часы, они показывают точное время! Пока их температура на уровне температуры крови, конечно.

— Феноменально.

— Да, ты должен подкармливать их. Это небольшая пачка там — сыворотка бычьей крови. Ты только кипятишь ее пару секунд раз в неделю и вводишь через небольшую трубочку. — Она остановилась. — Достаточно одной-двух капель.

Оскар покрутил запястье, рассматривая прозрачный ремешок. Они сделали зубец и застежку из мышиной косточки.

— Это — большое техническое достижение, не так ли?

— Да, и не позволяй им остывать, а то они умрут. И если ты захочешь их переустановить, надо щелкнуть заплаткой в низу корпуса и положить их на солнечный свет. Мы поместили там ретинальные клетки. Когда на них падает солнечный свет, они выпускают глютамат. Который воздействует на рецепторы. Которые производят оксид азота. Который активизирует ферменты. Которые добавляют фосфат к ядерному белку. Белок посылает генетическое сообщение, и гены переустанавливают нейроны в часах!

— Так, а нет ли у тебя, хм, документации на это изделие?

Она заколебалась.

— А, ладно, не бери в голову все это. Ты ведь не специалист. Тебе нет нужды понимать, как они работают.

Оскар посмотрел на кошмарное изделие. Оно прилипло к его запястью, как сырая печенка.

— Это — часы к дню рождения, — провозгласил он. — Спасибо, что, несмотря на все неприятности, вы нашли время сделать для меня часы. Своими собственными руками.

— Я очень рада, что ты доволен.

— Доволен? Да это самый прекрасный подарок на день рождения, который я когда-либо получал.

Ее брови слегка дрогнули.

— Но ты не считаешь их… уродливыми?

— Уродливыми? Святые небеса, нет, конечно! Еще шажок-другой, и вы можете их выставлять на рынок. Я предвижу, что они будут пользоваться большим спросом.

Она довольно рассмеялась.

— Ха! Точно. Я так и сказала лабораторной команде, когда мы их делали. Мы наконец придумали кассовое изделие для потребителя, которое имеет реальный рыночный спрос!

Оскар был тронут.

— Понятно. Значит, тебя теребили в течение многих лет относительно того, чего не может сделать «чистая наука», верно? Как будто они имели право управлять твоим воображением потому лишь, что оплачивают твои счета. Хорошо, я открою тебе маленький секрет. Нет и не было никогда такой вещи, как «чистая наука». «Чистая наука» — это злая ложь, это убийственное мошенничество, подобное «чистому правосудию» или «чистой свободе». Желание никогда не чисто, и желание знания — только другой вид желания. Никогда не существовало отрасли знания настолько чистой и абстрактной, что она не могла опуститься и загрязниться. Она вздохнула.

— Я никогда не знаю, что делать, когда ты начинаешь так говорить. А мне так хотелось поделиться с тобой тем, о чем я думала последнее время.

— Попробуй.

— Это… это… Ты хочешь чего-то, но знаешь, что это плохо. Так что ты отрицаешь это, и хочешь этого, и отрицаешь — но это слишком соблазнительно. Так что ты сдаешься, и затем это случается. Но когда это случается, оно оказывается не столь ужасным, как ты думал. Вовсе даже не плохим. Фактически хорошим. Оно оказывается действительно хорошим. Замечательным. Оно делает тебя лучше. Ты становишься лучше. Ты становишься более сильным. Ты лучше понимаешь себя. Ты в контакте с собой. Ты не отвергаешь самого себя. Ты не отрешенный и чистый. Ты действующий и живой, и ты — часть реального мира. Ты знаешь, чего ты хочешь.

Оскар почувствовал, как в нем поднимается чувство абсолютного мужского триумфа. Это продолжалось три секунды, потом он замер, остановившись в нехорошем предчувствии.

— Любовная интрига не всегда персики и сливки, — осторожно сказал он.

Она посмотрела на него в чрезвычайном удивлении.

— Оскар, милый, я говорю не о сексе! Это все очень хорошо, и я счастлива, но ни ты, ни я не можем получить все сексуальные ощущения в мире, и это не меняет положения вещей. Я хочу сказать, что ты преподнес мне настоящий подарок, поставив меня у власти. И теперь я действительно знаю, что означает власть. Впервые в моей жизни я могу говорить с людьми. Когда они все там передо мной, большая толпа моих людей, я могу сказать им правду. Я могу убеждать их, могу вести их. Я стала лидером, нашла свой собственный голос. У меня реальная власть. Думаю, я всегда хотела этого и в то же время сопротивлялась, потому что думала, что это плохо. Оказалось — ничего подобного! Теперь я знаю, что такое власть, и мой Бог, это действительно хорошо! И мне хочется ее еще и еще.

В конце второй недели пребывания Греты на посту директора она уволила целиком отдел Обработки материалов. Это освободило много ценного места в помещениях их Лаборатории, которые располагались у восточной стены купола рядом с комплексом инженерии растений. Долго бедствовавшие ботаники были приведены в восторг открывшейся перед ними перспективой. Закрытие ненасытной Лаборатории материалов было также финансовым благом для всего Коллаборатория. И значительным благом для отеля Оскара. В отель хлынули лабораторные сборщики оборудования и мимолетные посредники, налетевшие в Буну, как только новости о распродаже оборудования просочились в Сеть.

Большинство ученых из Лаборатории материалов мрачно смирились со свершившимся фактом. Большинство, но только не доктор Дэвид Чандер. Чандер с самого начала примкнул к забастовке и многому научился.

Теперь, сопротивляясь собственному увольнению, он прибег к тактическим методам забастовочного комитета. Используя суперклей, он намертво прикрепил оборудование к скамьям Лаборатории и забаррикадировался внутри помещения. Он засел там и категорически отказывался покинуть здание.

Кевин выступал за введение в действие гидравлического тарана и уничтожения Чандера. Федеральная полиция Коллаборатория была слишком запутана и подавлена и не решалась на это самостоятельно. Кевин был бы рад сыграть роль линчевателя, но Оскар счел это плохим прецедентом для нового режима Лаборатории. Он не одобрял такие конфронтации. Это было непрофессионально, это не его стиль.

Вместо этого он решил действовать методами убеждения.

Оскар и Кевин подошли к лаборатории Чандера, расположенной на третьем этаже, и Оскар назвал себя. Он терпеливо подождал, пока Чандер разбирал баррикаду за дверью Лаборатории. Тогда Оскар проскользнул внутрь, оставив рассерженного Кевина в фойе.

Чандер немедленно снова начал строить баррикаду у двери.

— Позвольте мне помочь, — вызвался Оскар.

Он помог Чандеру закрепить демонтированную ножку стула в склеенных суперклеем подставках у двери.

В отличие от большинства аборигенов Коллаборатория, Чандер имел приличный вид — носил деловой костюм и галстук, солидную шляпу. Сейчас его смуглое лицо казалось пепельным, глаза опухли от напряжения.

— Я задавался вопросом, хватит ли ей нахальства встретиться со мной, — сказал он, прикусывая пухлую нижнюю губу. — Не могу сказать, что удивлен, увидев вас.

Оскар открыл пластиковый пакет.

— Я принес некоторые запасы для сидячей забастовки, — сказал он. — Замороженный устричный суп, немного риса…

— Вы что, не знаете, что я объявил голодовку?

— Я не слышал, — солгал Оскар.

— Заставьте их включить мои телефоны в лаборатории снова, и вы услышите множество интересного о моих проблемах.

— Но именно поэтому я прибыл сюда лично, — сказал Оскар радостно. — Чтобы услышать все это прямо из ваших уст.

— Я не могу этого вынести, — объявил Чандер. — Она уничтожает дело всей моей жизни, это вопиющая несправедливость. Я могу тут ждать столь же долго, как и вы. Я умею делать кое-что из того, что умеете вы. У меня есть друзья и сторонники, заинтересованные покровители из федеральных структур. Я — честный человек. Как только мои слова дойдут до них, вам несдобровать.

— Но я из Сенатского комитета по науке, — сказал Оскар. — Конечно, Сенат проявляет интерес к вашему тяжелому положению. Давайте сядем, и вы мне изложите все по порядку.

Оскар осторожно присел на частично разрушенный стул, достал бумажную записную книжку и классическую авторучку.

Чандер подтянул пластмассовую корзину и со стоном устроился на ней.

— Видите ли, Конгресс не будет помогать мне. Конгресс безнадежен, они там никогда не понимают технических проблем. Суть в том… у меня есть крупная разработка, есть серьезные результаты. Это не пустые слова. Это не выдумка, не попытка скомбинировать что-то, чтобы сорваться с крючка, у меня действительно настоящее техническое новшество! Я разрабатываю его в течение двух лет!

Оскар заглянул в свои записи.

— Доктор Чандер… была проведена общая ревизия производительности, здесь, в Коллаборатории. Другие отделы прошли те же самые проверки: отдел Генетической фрагментации, отдел NMR… Ваш отдел пережил пять реорганизаций за четыре года. Этот ваш производственный рекорд воистину плачевен.

— Я не отрицаю этого, — сказал Чандер. — Но это был саботаж.

— Это интересное обвинение.

— Слушайте, это длинная, мрачная история, но… Видите ли, фундаментальная наука и корпоративное субсидирование никогда не сочетаются. Мои проблемы вообще не относятся к науке, они все касаются менеджмента. Мы занимаемся здесь обработкой органических материалов, ищем новые, биологически обоснованные решения традиционных технических проблем. Здесь есть большие возможности. Наша проблема — корпоративное субсидирование из Детройта. — Чандер вздохнул. — Я не знаю, почему привлекли поддерживать нашу работу автомобильную промышленность. Это было не мое решение. Но с тех пор как они вступили в дело, пять лет назад, они разрушили все, что мы делаем. Они требуют от нас результатов, сокращая наши графики и изменяя наши планы доставки. Они вмешиваются во все. Они засылают к нам поврежденных мозгами автомобильных деятелей, которые неожиданно сваливаются нам на голову, крадут редких животных, излагают идиотские футуристические сценарии и мелют чепуху. Мы прошли здесь через все круги ада: повторную разработку, трудоустройство уволенных, целевой менеджмент, полное обслуживание клиента и еще черт знает что! Все вообразимые виды преследования.

— Но промышленность снабжала вас финансами.

Это ваши корпоративные спонсоры. Нельзя добиться федерального финансирования по вашему заказу. Если вы не в состоянии удовлетворить собственных спонсоров, то почему вы еще здесь?

— Почему я здесь? — спросил Чандер. — Это просто! Это очень простая вещь! Я здесь из-за энергии.

— Да что вы?

— Электродвижущая сила! Моя команда и я исследовали новые источники энергии для американской транспортной промышленности. И мы создали новую рабочую модель. Это — митохондриевая АТФ нового поколения. С трансдукцией сигнала, фосфориляцией белка, с распределением потенциала по мембране… Слушайте, вы хоть знаете, что такое митохондрия?

— Я слышал этот термин.

— Митохондрия — это клеточная электростанция. Она производит энергию из аденозинтрифосфата, это основная причина, по которой мы можем жить и дышать. У митохондрии микроскопические размеры. Но вообразите, что митохондрии были бы, — тут Чандер рывком раздвинул руки в стороны, — где-то в метр.

— Так что, вы размножили часть ячейки и сделали ее размером в метр?

— Я никогда не умел хорошо объяснять науку неспециалистам… Нет, конечно, это не метр. Это не митохондрия вообще. Это биомеханическое устройство, которое использует мембраны и структуру митохондрии. Там соблюдается пропорциональное соотношение, то, что нужно, для промышленности. Это гигантская вафля, скомпонованная из мембраны и желатиновой матрицы. Это не живое существо, а биологический аппарат, превращенный в электрохимическую батарею. На нем можно везти автомобиль, даже грузовик! И он работает на сахаре.

— Так вы создали автомобильный двигатель, работающий на сахаре?

— Вот теперь вы ухватили суть! Вот именно! Сахар, вода и еще несколько элементов. Полностью органический и полностью утилизуемый. Никакого сгорания, никаких выбросов и никаких токсинов! И он работает при комнатной температуре.

— Так что, еще один новый автомобильный двигатель? Это прекрасно. Их ведь уже множество на рынке — гидродвигатель, паровой, на жидком азоте. А как со скоростью и ускорением?

Чандер ударил кулаком в воздух.

— Это как удар! Как удар кулака! Митохондрии отлично с этим справляются! Быстро, чисто! Это действительно работает!

— А какие сложности?

— Никаких! Все работает прекрасно! Ну, это будет работать лучше, когда мы разберемся с дефектами опытного образца… Есть некоторые проблемы с осмотическим давлением… о, еще, если батарея инфицируется, то довольно быстро сгнивает. Но это пустяковые проблемы. Реальная проблема состоит в том, что Детройту не нужно наше изделие. Они не будут пускать его в производство.

— Итак, вы достигли большого успеха, — сказал Оскар. — Тогда объясните кое-что. Ваша Лаборатория имела частного финансирования больше, чем любая другая в отделе материалов, но вы так ничего и не продали. Товарооборот у вас был меньше, чем в любой другой Лаборатории, хотя вы были основным исследователем…

— Они все шпионы! — вскричал Чандер. — Они шпионы и саботажники! У меня не было выбора, их надо было увольнять.

— Я заметил, что остальные сотрудники Лаба не присоединились к вашей персональной забастовке.

— Они пали духом. Они знают, что отдел собрались закрыть. Они знают, что весь их тяжкий труд ни во что не выльется.

Плечи Чандера поникли.

— Это примечательная история. Но я должен проверить ваши сведения о корпорации.

— Конечно. Валяйте. Его зовут Рон Гриего, он проектный менеджер по научно-исследовательским и опытно-конструкторским работам в Детройте.

Оскар заморгал глазами.

— Это не Рональд К. Гриего?

— Так вы знаете Рона Гриего?

— Думаю, что да, — сказал Оскар хмурясь. — Подозреваю, что мы сможем разрешить все вопросы довольно быстро.

Покинув доктора Чандера, который смягчился в конце настолько, что начал есть, Оскар и Кевин укрылись под защитой пышной листвы к северу от здания генетической фрагментации. Оскар позвонил секретарю команды Гриего в Детройте.

— Простите за беспокойство, мадам, но, думаю, господин Гриего захочет поговорить со мной. Пожалуйста, сообщите Рону, что это Оскар Вальпараисо, класс тридцать седьмого года, и что у меня срочное государственное дело.

Гриего откликнулся через пять минут. Он и Оскар обменялись осторожными шутками.

— Подался в конце концов в семейный автомобильный бизнес, а, Рон?

— Именно для того отец посылал меня в Гарвард, — сказал Гриего. — Что за ужасная телефонная связь?

— Шифрование и маршрутизация. Жаль. Слушай, это относительно Бунского национального коллабора-тория.

— Я слышал, ты закрыл Лаб, — радостно сказал Гриего. — Большая забастовка продолжается. Это, конечно, наносит удар по нашим исследованиям, но я не хочу, чтобы ты волновался. Мы здесь в автобизнесе понимаем неприятности, возникающие в работе. Если мы сможем лоббировать в Конгрессе бюджет на прежнем уровне, то, полагаю, переживем потерю нашей Лаборатории в Буне.

— Прости, но это будет нелегко, Рон.

— Зато будет легче тебе, — сказал Гриего. — Закройте лавочку, увольте всех. Заприте двери, все, закончено, всё в прошлом. Что может быть легче?

— О, это достаточно легко для меня, — я хотел сказать, это будет не так легко для тебя.

— Я мог бы догадаться, — застонал Гриего. — Вальпараисо, ну почему с тобой никогда не бывает легко? Что у тебя против нас? В чем там дело?

— Я просто пытаюсь связать концы с концами. Поверь мне, Рон, я могу тебя понять. Для тебя ведь наверняка это был сущий кошмар — узнать по Сети, что какая-то команда сумасшедших построила волшебную сахарную батарею.

— О боже.

— Слушай, Рон, расслабься. Припомни, как я скрыл тех двух проституток от полиции кампуса? Я никогда тебя не закладывал, и я не планирую этого теперь. Только будь откровенным со мной. Это все, чего прошу.

Повисла длинная, тяжелая пауза.

Потом Гриего разразился яростной речью:

— Кончай разговаривать со мной тоном «великого и могучего», мистер Третий-в-нашем-классе. Ты думаешь, легко управлять корпоративным отделом исследований и разработок? Это было прекрасно и легко, пока не появился тот парень. Господи, никто не мог предположить, что проклятый сахарный двигатель будет работать. Дьявольское изобретение — гигантский микроб в коробке! Мы создаем автомобили, мы не занимаемся разведением гигантских микробов! И тут они выкидывают этот сумасшедший трюк и… Ну, это просто делает нашу жизнь невозможной! Мы — классическая промышленность, мы работаем с металлом! У нас все схвачено — сырье, топливо, запасные части, дилеры… Мы не можем сообщить в лицо нашим топливным поставщикам, что заменяем их сахарной водой! Поставщики топлива — часть нашего бизнеса! Это будет все равно что отпиливать собственную ногу!

— Я знаю, что такое сращивание управления и совместное владение акциями, Рон. Я сидел рядом с тобой в бизнес-школе, помнишь? Ограничься главным — что там насчет батареи?

— Из всех автомобильных компонентов у батарей самый высокий уровень прибыли. На них мы делаем деньги. Ты не можешь делать реальные деньги где-нибудь еще в нашем бизнесе. Корейцы производят автодетали из соломы и бумаги, но мы не сможем поддерживать промышленность, когда автомобили станут дешевле тележки в универсаме! Что скажут профсоюзы? Под угрозой великая американская традиция! Автомобиль определяет Америку: сборочная линия, пригороды, кинотеатры для автомобилистов под открытым небом, автомобиль с форсированным мотором, подростковый секс — все, что делает Америку великой! Мы не можем перевернуть все это вверх дном из-за того, что кто-то слишком умный соорудил двигатель из кишок! Этот парень — угроза обществу! Его надо остановить.

— Спасибо за это, Рон. Теперь понятно. Так объясни мне: зачем ты взялся за это проклятое финансирование?

— Если бы все было просто! Есть федеральный указ — вкладывать капитал в корпоративные исследования и разработки. Это часть нашего вклада в федеральный бюджет. У нас, как предполагается, есть торговая защита, и мы, как предполагается, делаем скачок и обгоняем наших и иностранных конкурентов. Но если мы делаем рывок и обгоняем проклятых корейцев, наша промышленность исчезнет полностью. Люди будут делать автомобили за то время, пока они жарят тост. Пролы будут строить автомобили из биоотходов и компоста на заднем дворе. Мы будем обречены.

— Так ты хочешь сказать, что вы достигли огромного научного успеха, но это убьет твою промышленность как отрасль?

— Да. Вот именно. Точно. Не только нас. У нас акционеры, у нас рабочие. Мы не можем допустить, чтобы отрасль исчезла, как это произошло с компьютерами. Господи, это полное безумие, это сумасшествие. Все равно что перерезать собственное горло.

— Рон, успокойся, ладно? Я с тобой. Спасибо за откровенность, я понял ситуацию. Теперь у меня сложилась цельная картина. — Оскар вздохнул. — Видишь ли, Рон, истинная основная проблема — взаимодействие торговли и науки. Я много думал об этом последнее время и теперь понимаю, что игра с большой наукой в старинном стиле теперь уже ненадежна. Только дикари и конгрессмены могут полагать, что наука — естественный друг торговли. Наука никогда не была другом торговли. Правда не имеет друзей. Иногда интересы науки и торговли могут совпадать на время, но это не брак. Это — опасная связь.

— Ты абсолютно прав, — с большим пылом подтвердил Гриего.

— Рон, мне грустно видеть, что ты пошел на это. Если ты не хочешь финансировать разработки и исследования, то ты в своем праве, и ты не должен бы потакать федеральным бюрократам, которые не понимают реальной динамики частного предприятия. И самое главное, ты, конечно, не хочешь и дальше тратить впустую свое и мое время, занимаясь саботажем и всякими другими играми против Федеральной лаборатории. Это утомительное и совершенно непродуктивное занятие. Мы серьезные игроки, Рон. Люди, подобные нам, должны договориться, как зрелые личности, и найти определенное решение.

Гриего испустил громкий вздох прямо в телефон.

— Хорошо, Оскар. Ты можешь закончить свои сладкие речи. Что ты собираешься со мной сделать?

— Ну, я мог бы предать гласности всю эту уродливую историю. Тогда начались бы расследования, и слушания в Сенате, и обвинительные акты, и масса других утомительных и неприятных дел. Но предположим, что я этого не делаю. Предположим, я лично гарантирую тебе это чудо — батарея этого парня исчезает куда-нибудь на край света. И все, что ты потратишь на это, — лишь пятьдесят процентов нынешнего уровня инвестиций.

— Я сказал бы, это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Нет, Рон. Это новое ведение дел здесь, в Коллаборатории. Ведь тебе не нужен научный прогресс в американской автомобильной промышленности. Вас уже тошнит от этого прогресса. Вы, ребята, сейчас национальное достояние и историческое сокровище, вроде стада бизонов. Вас надо защитить от угрозы фундаментальных исследований. Поэтому, вместо того чтобы платить федеральным ученым за фундаментальные исследования, ты должен заплатить им, чтобы они ими не занимались. Это гарантирует, что твоя промышленность не заглохнет окончательно.

— Это звучит красиво, — сказал Гриего задумчиво. — Но законно ли это?

— Почему нет? Твоя практика саботажа точно незаконна, но вы избегали неприятностей на протяжении ряда лет. Мое предложение — поддерживать статус-кво.

— Хорошо, мне надо поговорить с отцом по поводу всего этого.

— Перекинься парой слов с вашими шишками, Рон. Сообщи отцу и другим членам правления, что, если они не примут мое предложение как есть, я двину интеллектуальную элиту всей Лаборатории целиком на этот проект. И мы будем отгружать сахарные двигатели уже в следующем июне. В ореоле гласности и сиянии рекламы! — Он повесил трубку.

— Ты действительно предполагал, что все так повернется? — спросил Кевин. Он слушал разговор с большим интересом.

— Я не знаю, — сказал Оскар. — Мне повезло, я просто знал, на что ловится добрый старый Ронни, и весь план — чистая и вдохновенная импровизация. Крайне странный боковой ход, но он снимает нас с трех или четырех крючков сразу. Мы можем наконец быть спокойны за финансирование. Рон будет счастлив, мы будем счастливы, несчастен лишь бедняга Чандер, но Чандер был обречен так или иначе. Он посмел использовать против меня мои собственные методы!

— Ты не сможешь защитить автомобильную промышленность от фундаментальных научных открытий.

— Кевин, пробудись! Разве ты не видишь, чего я только что добился? Впервые люди платят нам не за работу, а за то, чтобы мы не работали! Это подлинно новый источник власти. Впервые федеральные ученые имеют реальное экономическое оружие, они могут применить право войны к своим врагам. Кому нужны эти новые двигатели! Ты когда-нибудь видел автомобиль на атомном топливе? То, что это технически возможно, не значит, что это будет сделано.

: — Люди все равно сделают это, так или иначе. Твои политические деятели не смогут остановить поток технического знания. Народ использует это независимо от того, что говорит правительство.

— Кевин, я знаю это. Я — живое тому доказательство, именно это и сделало меня тем, кем я являюсь сегодня.

В два ночи 20 января кто-то постучал в дверь гостиничного номера Оскара. Это был Фред Диллен, их швейцар и прачка. Фред был пьян: команда праздновала долгожданное официальное приведение к присяге сенатора Бамбакиаса, было произнесено много патриотических тостов в честь новой администрации президента Два Пера. Фреда сопровождала невысокая белая женщина лет тридцати, которая несла оборудование для скорой медицинской помощи.

— На вечеринке начались скандалы и драки?

— Оскар, этой леди нужен ты, — сказал Фред.

— Яне знала, в каком вы номере, — сдержанно пояснила медработница. — Мне пришлось пройти через толпу пьяных.

— Я рад, что вы добрались, а в чем проблема?

— Одна из женщин повредила лодыжку. Сломана кость. Но она говорит, что не хочет в нашу клинику. Она не сказала, как ее зовут, и не предъявила IQ. Сначала она хочет поговорить с вами.

— А в какую клинику вы хотели ее поместить? — спросил Оскар.

— Ну, мы хотели забрать ее в Бунскую амбулаторию. А она хочет только в Коллабораторий, но мы не можем ее туда везти — все эти гигантские тамбуры и меры безопасности, и, кроме того, мы юридически не имеем права обслуживать больных внутри федерального здания.

— А что случилось, как она умудрилась сломать ногу?

— Она утверждает, что гуляла где-то рядом по дороге и обо что-то споткнулась. — Медработница смотрела на Оскара с отвращением. — Слушайте, все это против инструкций. Большинство людей, когда ломают ногу, счастливы видеть санитарную машину. А она требует от меня найти парня по фамилии Вальпараисо. Ну я вас нашла. Вы собираетесь что-то делать? Если нет, то adios, muchacho.

— Нет, пожалуйста, подождите, я пойду с вами. — Оскар посмотрел на бейдж медработницы. — Большое спасибо за беспокойство, за то, что нашли меня, госпожа Уиллис.

— Ну хорошо, — сказала она и улыбнулась. — Может, все не так уж плохо.

Оскар нашел жакет, бумажник и пару ботинок. Поглядел на дремлющего Кевина. По правилам безопасности он должен был разбудить телохранителя, чтобы тот спустился с ним вниз в инвалидном кресле, но шел третий час ночи, трудяга Кевин на этот раз был пьян как свинья. Оскар проверил в кармане телефон и вышел в зал. Он тихо закрыл дверь и вручил Уиллис двадцать экю.

Уиллис положила деньги в оранжевый карман.

— Muchas gracias, amigo.

— Я надеюсь. Грета в порядке, — сказал Фред с тревогой.

— Постарайся не волноваться, — сказал ему Оскар. Фред не отличался особым умом, но был лояльным и добросердечным человеком. — Ты можешь вернуться на вечеринку. Пусть этот небольшой инцидент останется в секрете. Так что ничего никому не рассказывай, ладно?

— О, — сказал Фред. — Хорошо. Никаких проблем, Оскар.

Оскар и госпожа Уиллис спустились по лестнице в холл.

Голландская музыка с вечеринки эхом отдавалась в холле.

— Наверное, очень приятный отель, — заметила Уиллис.

— Спасибо. Может быть, вы захотите это проверить в выходные?

— На мою зарплату? У меня нет возможностей бывать в таких классных местах.

— Если вы будете сдержанны по отношению к этому маленькому происшествию, мэм, я приглашу вас и любого вашего знакомого на три дня в наш отель. С полным пансионом.

— Хмм, классное предложение. Эта Гретель, должно быть, много значит для вас.

Уиллис повела Оскара по выложенной дорожке на улицу. Белая санитарная машина размером с лимузин ждала под соснами с выключенными огнями. Дверь водителя была открыта. Уиллис радостно махнула рукой водителю, и тот с видимым облегчением ответил ей тем же жестом.

— Она лежит сзади, на носилках, — сказала Уиллис. — Довольно скверный перелом. Позвольте дать хороший совет, compadre, — не позволяйте больше своей подружке гулять по дорогам в темноте.

— Я уверен, что это хороший совет, — сказал Оскар.

Он встал на бампер, вглядываясь внутрь санитарной машины. Грета лежала на полотняных носилках, руки за головой.

Уиллис мощным ударом под зад запихнула Оскара в машину и захлопнула за ним двери. Санитарный фургон тронулся с места. Внутри было темно как в могиле.

— Эй! — позвал Оскар.

Машина двигалась на полной скорости, трясясь на гидравлических рессорах.

— Грета!

Никакого ответа. Он пополз в темноте вглубь, пытаясь ее найти. Шаря руками, он уперся в лежащее на носилках тело. Грета была без сознания. Но она была жива, она дышала.

Оскар быстро вытащил телефон. Его не удивило, что аппарат не отвечает. Но цифровое табло светилось в темноте, и можно было оглядеться. Он поднес телефон к лицу Греты. Лицо у нее было холодным. Для надежности ей заклеили рот липкой лентой, руки были скованы тонкими пластмассовыми полицейскими наручниками. И конечно, с лодыжкой было все в порядке.

Задняя часть фургона походила на санитарную машину, но только на первый взгляд. Там находились разбитые носилки, но не было никаких приборов жизнеобеспечения. Окон в фургоне не имелось. Фальшивая санитарная машина была вложена в жестяные ножны, как стеклянная банка в металлический термос. Они заманили его в бронированный термос.

Пользуясь слабым светом телефона, он ногтями медленно очистил ленту со рта Греты и поцеловал ее в неподвижные губы. В фургоне было очень холодно. Оскар забрался на носилки, обнял Грету, прижался к ней, пытаясь согреть своим телом. Он был потрясен, обнаружив, как сильно жаждет заботиться о ней. Она была такой по-человечески беспомощной.

Значит, им предназначено исчезнуть. Вот так просто. Они доставили кому-то слишком много неприятностей, истощили терпение каких-то игроков. Теперь убийцы везут их к кладбищу. Они будут их мучить, оскорблять, а после похоронят, пустив предварительно пулю в затылок. Или, возможно, отравят газом, а потом кремируют. И у этих мерзавцев останутся на память видеозаписи их тайной и мучительной смерти.

Оскар поднялся с носилок. Он лег на спину и начал ногами усердно пинать переднюю переборку. Он стучал изо всех сил, чтобы стук, пройдя сквозь слой пористой пластмассы, достиг железа. Он усердно пробивался сквозь пластмассу. Наконец прогулочный гроб завибрировал от барабанного гула. Это был прогресс. Оскар с повышенным энтузиазмом продолжал дубасить стенку.

Ожил с потрескиванием расположенный где-то сзади динамик.

— Ты не мог бы потише, а?

— А что иначе будет? — спросил Оскар.

— Слушай, не нарывайся, compadre! — раздалось из динамика. Это была Уиллис. — Если ты не можешь нас видеть, это не значит, что мы не видим тебя! Мы следим за каждым твоим движением. И по правде сказать, лучше бы ты не вертелся около нее, пока она без сознания. Это извращение.

— Ага, ты, наверное, решила, что я здесь совсем беспомощен. Но я все еще жив. Я могу задушить ее до смерти. А потом сказать, что это вы ее убили.

Уиллис засмеялась.

— Господи, вы только послушайте этого типа! Если ты выкинешь какую-нибудь дурацкую штучку, мы просто пустим газ, чтобы ты отключился. Ты бы успокоился там, а? Не мы твоя проблема. Мы ничего не собираемся с тобой делать. Мы только служба доставки.

— У меня куча денег, — сказал Оскар. — Держу пари, вы бы не отказались.

Ответа не последовало.

Он переключил внимание на Грету. Обыскал ее карманы, но не нашел ничего, чем можно было бы разрезать металл. Попробовал уложить ее поудобнее. Приподнял ноги, помассировал связанные запястья, погладил виски.

Прошло полчаса, и она, застонав, очнулась.

— У меня очень кружится голова, — хрипло сказала она.

— Я знаю.

Она пошевелилась.

— Оскар?

— Нас похитили.

— О! Да, я вспомнила. — Грета напряглась. — Они сказали мне, что у тебя травма. Что ты хочешь меня видеть. А когда я вышла из купола, они просто… схватили меня.

— И со мной то же самое, — сказал Оскар. — Они использовали нас как приманку друг для друга. Наверное, следовало быть более подозрительными. Хотя зачем? Невозможно жить, всех вокруг подозревая! И нет способа предусмотреть все на свете.

— Что они собираются с нами делать? — спросила Грета.

Оскар взбодрился и ожил. Он уже выбрался из черной пропасти страха и отчаяния и теперь беспокоился, чтобы Грета не провалилась туда же.

— Я не могу сказать ничего определенного, потому что не знаю, кто они. Но у них не было цели нас изувечить, так что, наверное, мы им для чего-то нужны. Все эти уловки с маскировкой и санитарной машиной и прочее. Это не те сумасшедшие, что раньше нападали на меня. — Он повысил голос: — Эй! Привет! Вы бы сообщили, чего хотите от нас!

Никакого ответа.

— Они могут слышать все, что мы говорим, — сказал он ей. — Здесь жучки, конечно.

— Хорошо, а могут ли они видеть, что мы делаем? Здесь черно как в бочке.

— Могут. Думаю, у них инфракрасные камеры. Грета обдумывала это в течение некоторого времени.

— Я очень хочу пить, — сказала она наконец.

— Жаль.

— Это сумасшествие, — сказала она. — Они собираются убить нас?

— Грета, это только предположение.

— Это гангстеры. Они собираются избавиться от нас. Значит, я скоро умру. — Она вздохнула. — Я всегда задавалась вопросом, что я буду делать, если узнаю, что вскоре умру.

— Действительно? — сказал Оскар. — Я никогда об этом не задумывался.

— Ты не задумывался? — Она пошевелилась. — Как ты мог не думать об этом? Это такой интересный вопрос. Обычно я придумывала себе, что я буду как Эвариста Галуа, ты знаешь, математик. Я записала бы все мои самые глубокие мысли и гипотезы в надежде, что кто-то поймет когда-нибудь… Знаешь, смерть универсальна, но знать, когда ты умрешь, — редкая привилегия. И поскольку никогда точно не может быть известно, когда ты умрешь, надо потратить пару часов и составить завещание. Правильно? Это рациональное заключение, учитывая факты. Я так и сделала однажды — когда мне было одиннадцать. — Она перевела дыхание. — К сожалению, с тех пор я больше не повторяла этот опыт.

— Это плохо. — Он понял, что Грета крайне испугана. Она стала болтливой. Собственные его страхи исчезли полностью. Они были побеждены вспыхнувшим в нем страстным инстинктом защитника. Это чувство опьяняло. Он готов был абсолютно на все, готов был использовать любой, даже самый незначительный шанс, чтобы спасти ее.

— Но мне уже не одиннадцать лет. И теперь я знаю, что взрослые делают в этой ситуации. Это не имеет никакого отношения к большим идеям. Это побуждает тебя к сексу.

Это была совершенно неожиданная мысль, и Оскар сравнил бы ее со спичкой, упавшей на пропитанные нефтью тряпки. Это было так убедительно, что он не смог ничего ответить. Он чувствовал напор одновременно страха и возбуждения, настолько сильный, что у него стала раскалываться голова. В ушах стоял звон, руки зудели.

— Так, — шептала она горячо, — если бы я не была привязана…

— По правде сказать, — он тяжело дышал, — я не против этого…

Заговорил динамик.

— Ну-ка прекратите там. Что за гнусность вы затеяли?

— Эй! Секундочку, — возразил мужской голос. — Пусть они расслабятся.

— Ты спятил? — сказала Уиллис.

— Девочка, ты не была на войне. Вечером накануне боя, прежде чем отправиться на смерть, — черт, да ты хочешь чего угодно! Чего угодно, только в юбке.

— Ха! — крикнул Оскар. — Так что, тебе не нравится? Заходи сюда и попробуй останови нас.

— Не выводите меня из себя.

— Что ты можешь нам сделать? Нам теперь нечего терять. Ты знаешь, что мы возлюбленные. Конечно, это наша тайна, но от тебя нам нечего скрывать. Ты только соглядатай. Нам на тебя плевать. Иди к черту. Мы можем делать что хотим.

— Это мне никогда не приходило в голову, — рассмеялась Грета. — Действительно, мы не заставляем их смотреть, что мы делаем. Они вынуждены наблюдать за нами.

— Черт, я хочу посмотреть на них, — сообщил похититель. — Мне нравится, как они держатся! Я даже включу для них музыку.

— Убери руки от радио! — скомандовала Уиллис.

— Заткнись! Я могу вести машину и смотреть, что они делают.

— Я выпущу газ.

— Ты что, свихнулась? Не делай этого. Эй! Санитарная машина круто свернула. Оскара резко бросило в сторону, он сильно ударился головой о переборку. Тут машина остановилась.

— Вот до чего ты довел!

— Не заводись, — проворчал мужчина. — Мы успеем вовремя.

— Нет, если ты сломал рулевую ось, ты — рогатый идиот.

— Не нуди, дай мне сообразить. Сейчас я все проверю. — Задребезжала открывающаяся дверь.

— Я сломал руку! — завопил Оскар. — У меня сильное кровотечение!

— Да прекратишь ты когда-нибудь, тоже умник нашелся! — выкрикнула Уиллис. — Господи, с ним одна головная боль! Зачем создавать трудности? Придется вас вырубить. — Раздалось злое шипение газа. ,

Оскар очнулся в темноте от сильного скрежета металла. Он лежал на спине, голова была горячей и кружилась, на его груди было что-то тяжелое.

Раздался новый скрип, и алмазно-острый клин солнечного света упал на него. Он обнаружил, что лежит на дне гроба с Гретой, растянувшейся у него на груди. Он вылез из-под нее, с трудом отодвинув ее ноги в сторону. Это усилие отозвалось резкой болью в глазах. Отдышавшись, Оскар яснее разобрался в ситуации. Он и Грета все еще находились внутри санитарной машины. Но машина перевернулась набок. Он теперь лежал на стене фургона. Грета повисла над ним, все еще прикованная наручниками к подпоркам носилок, которые были теперь частью крыши.

Кто-то постучал в бок машины. Внезапно одна из створок открылась, и в проеме показалась стриженная ежиком голова молодого человека в комбинезоне.

— Эй, — сказал он. — Вы живы?

— Да. Ты кто?

— Да никто! Дьюи. Оскар сел.

— Что происходит, Дьюи?

— Я не знаю, но ты удачливый парень, коли остался жив. А что с леди? Она в порядке?

Грета обвисла на запястьях, ее голова была закинута назад, глаза закатились.

— Помоги нам, — сказал Оскар и закашлялся. — Помоги нам, Дьюи. Я могу тебе заплатить.

— Конечно, — сказал Дьюи. — То есть независимо от того, что ты сказал. Вылезай оттуда!

Оскар выполз из задней части санитарной машины. Дьюи поймал его за руку и помог встать на ноги. Оскар чувствовал судорожную тошноту и головокружение.

Разрушенная санитарная машина валялась на грязной дороге неподалеку от заболоченного берега реки. Было раннее утро, холодное и туманное.

В воздухе воняло горелой обивкой. Санитарная машина была искорежена прямым попаданием какого-то снаряда — возможно, минометного. Взрыв снес машину с дороги, она опрокинулась в красную грязь. Обгорелый двигатель почернел, были видны куски металла и обугленная расплавленная пластмасса.

— Что случилось? — спросил Оскар. Дьюи пожал плечами, глаза его горели.

— Эй, господин, это тебе лучше знать! Кто-то, я уверен, стрелял черт знает из какой задницы вчера вечером. Это все, что я знаю.

Дьюи был очень молод, лет семнадцать. Одноствольная охотничья винтовка болталась за его спиной. Древний ржавый пикап стоял поблизости, на нем были номера штата Техас. В кузове помещался разбитый мотоцикл.

— Твой грузовик? — спросил Оскар.

— Ага!

— У тебя есть ящик с инструментами? Что-нибудь, чем можно снять наручники?

— У меня есть резак. Есть буксировочная цепь. Там, на ферме, у отца, есть даже сварочное оборудование!

— Ты хороший человек, так я понимаю, Дьюи. Интересно, можно ли позаимствовать твои инструменты на время, чтобы освободить мою подругу.

Дьюи вдруг посмотрел на него с беспокойством.

— Ты уверен, что с тобой все в порядке, мистер? У тебя из ушей течет.

Оскар закашлялся. Немного воды. Воды — это было бы неплохо. Он коснулся щеки, почувствовал вязкую массу свернувшейся крови и внимательно поглядел вниз на берег реки. Прекрасно было бы обмыть голову в холодной воде. Это была блестящая идея. Это казалось совершенно необходимым, главным, в чем он нуждался.

Он побрел через толстые коричневые тростники, ноги по лодыжку вязли в холодной грязи. Он нашел чистый просвет между тростниками, зачерпнул руками воду и вылил на окровавленную голову. Крови было много.

Выше правого уха оказался глубокий порез, который тут же дал о себе знать острой болью. Он несколько раз облил себя речной водой, приседая и зачерпывая воду, пока не промыл порез. На расстоянии двадцати метров виднелся результат другой аварии — наполовину затопленная цистерна, как сначала решил Оскар, но затем понял, к большому удивлению, что это маленькая субмарина, с пулевыми отверстиями в боку. Она лежала наполовину утонувши в грязь, вокруг расплывались радужные масляные круги.

Оскар вскарабкался наверх. Подходя к санитарной машине, он заметил, что ветровое стекло разбито и что осколки стекла забрызганы кровью. Больше никаких следов.

Изнутри фургона раздавались приглушенные звуки. Оскар заглянул внутрь. Дьюи отчаялся распилить наручники и теперь разрезал металлическую подпорку носилок. Он согнул металлическую рамку и снял с нее наручники.

Оскар помог вынести Грету на дневной свет. Ее руки посинели, с запястья была содрана кожа. Двойная газовая атака, автомобильная авария, обстрел. Грете нужно было в больницу. В хорошую, безопасную больницу. Больница — превосходная идея для них обоих.

— Дьюи, как далеко отсюда до Буны?

— Буна? Приблизительно тридцать миль, если мерить по тому пути, как летят вороны. — Дьюи позволил себе пошутить.

— Я дам три сотни долларов, если ты подвезешь нас до Буны.

Дьюи раздумывал недолго.

— Да, залезайте.

Телефон Оскара никак не мог поймать сигнал от станции в Буне. Они остановились в бакалее в крошечной деревне Голгофа, штат Техас, где он купил кое-что из медицинских препаратов и попытался позвонить по местному телефону-автомату. Телефонной связи с Лабораторией не было. Он не мог дозвониться даже до отеля в Буне.

Грета пришла в сознание, но у нее очень сильно болела голова, к тому же тошнило. Ей следовало лежать неподвижно, и единственное место, где ее можно было уложить, — в кузове пикапа, рядом с мотоциклом.

Оскар молча смотрел в окно. Ему не нравился сонный пейзаж Восточного Техаса. Сосны, болото, ручьи, еще больше сосен, еще более обширное болото, еще один ручей. Здесь никогда ничего не происходило, ничего не могло произойти. Но кое-что важное наконец случилось.

Не доезжая четыре мили до Буны, они увидели летящий им навстречу на бешеной скорости ржавый, взятый напрокат, автомобиль. Он промчался мимо, завизжали тормоза, машина развернулась, потом нагнала их, неистово гудя.

Дьюи, невозмутимо жевавший что-то, напоминающее стебли сахарного тростника, сплюнул в окно желтые ошметки.

— Ты знаешь этого парня? — спросил он.

— Твое ружье работает? — спросил в ответ Оскар.

— Ну да, моя винтовка в порядке, но ни за какие доллары я не буду стрелять.

Их преследователь высунул голову из окна автомобиля и замахал рукой. Это был Кевин Гамильтон.

— Притормози, — сказал Оскар, — это мой знакомый.

Оскар вышел из пикапа и приоткрыл заднюю дверцу. Грета сидела согнувшись пополам, ей было плохо. Он подошел к Кевину, который, открыв дверцу своей машины, что-то кричал диким голосом.

— Не ездите в Буну! — вопил Кевин.

— Я тоже рад тебя видеть, — сообщил Оскар. — Ты не поможешь мне перенести Грету? Давай положим ее на заднее сиденье. Она до сих пор дрожит.

— Да? — спросил Кевин, пристально глядя на пикап. Дьюи только что слез с водительского кресла, придерживая винтовку рукой. Кевин мгновенно спрыгнул на землю, доставая на ходу огромный хромированный револьвер.

— Остынь! — приказал Оскар. — Это дитя у нас на платежной ведомости.

Он с тревогой посмотрел на пистолет. Оскар никогда не подозревал, что у Кевина есть подобная игрушка. Пистолеты были вне закона и могли стать источником бесконечных неприятностей.

Кевин без звука убрал пистолет, затем прохромал к другой машине. Они помогли Грете выползти из пикап-чика и перенесли ее на заднее сиденье взятого напрокат автомобиля. Дьюи стоял, прислонясь к пикапу и жуя сахарный тростник, и терпеливо ждал.

— Почему с пистолетом, Кевин? У нас и без этого проблем достаточно.

— Я в бегах, — ответил Кевин. — В Лаборатории опять переворот, нас выкинули, там копы.

— Ладно, забудем о пистолете. У тебя есть деньги?

— Признаться, да. Я вроде как обчистил кассу отеля, прежде чем удрать.

— Так. Ты можешь дать ребенку три сотни долларов? Я обещал — ему.

— Да без проблем. — Кевин наклонился и нашарил под сиденьем туго набитый саквояж. Он посмотрел на Грету.

— А где ваши туфли, доктор Пеннингер?

— Они в грузовике, — простонала Грета. Она была очень бледна.

— Позвольте мне позаботиться об этом, — сказал Кевин.

Он прохромал назад к пикапу, сердечно перебросился несколькими словами с Дьюи и вручил ему пачку неустойчивой американской валюты. Потом вернулся, захватив туфли Греты, завел машину и тронулся в направлении от Буны. Они оставили Дьюи, стоящего на осыпающейся обочине и пялящегося с недоверчивой улыбкой на пачку денег.

Отъехав на некоторое расстояние, Кевин сверился с дешевым китайским навигационным экраном, церемонно опустил вниз окошко со стороны водителя и швырнул туфли Греты через дорогу.

— Полагаю, мне пора объяснить, как я вас нашел, — сказал Кевин. — У меня прослушка в ваших туфлях, доктор Пеннингер.

Оскар переварил эту информацию, затем посмотрел на собственные ноги.

— В моих ботинках тоже?

— Ну да, но только у тебя в диапазоне коротких волн. И не такие, как у нее.

— Ты поместил подслушивающие устройства в мои ботинки? — прокаркала Грета.

— Да. Да ничего же особенного. И я не единственный парень, кто так делает. В ваших туфлях уже было шесть других жучков, установленных в каблуках и швах. Очень хорошие устройства — думаю, их поставили игроки намного более крутые, чем я. Я бы мог их убрать, но потом решил, что я не та фигура… В конце концов, может, мне удастся прийти к какому-то джентльменскому соглашению с ними — надо поддерживать солидарность.

— Не могу поверить, что ты это сделал! — воскликнула Грета. — Я думала, мы заодно.

— С вами? — спросил Кевин прищурившись. — Я телохранитель Оскара! Никто не говорил, что я ваш телохранитель. Вы что, платите мне жалованье? Да вы даже и не разговариваете со мной! Мы с вами просто живем в разных мирах!

— Расслабься, Кевин, — сказал Оскар. Он опустил ветровое стекло, повернул к себе сломанное зеркальце и осторожно дотронулся до огромной корки крови на волосах. — Очень мило с твоей стороны продемонстрировать такую предприимчивость в трудных обстоятельствах. Это был ужасный день. Однако теперь у нас появились новые возможности. Благодаря тебе мы восстанавливаем тактическую инициативу.

Кевин вздохнул.

— Невероятно, что ты можешь все еще извергать такое дерьмо, даже с покалеченной головой. Но знаешь, хотя мы в ужасной ситуации, я чувствую себя хорошо в дороге. Это привычная жизнь. Я провел много времени, убегая от полицейских на раздолбанных тачках. Старая игра…

— Расскажи, что произошло в Лаборатории, — попросил Оскар.

— Ну, мне не потребовалось много времени, чтобы вычислить, что вы похищены, — по моим видеокамерам безопасности, по тому, что твои телефоны не отвечали. Ну и жучки в туфлях доктора. Так что я поднял башку от экрана лэптопа и посмотрел в окна, что там с реальностью. Там были копы из отдела шерифа, они бродили снаружи. В три часа утра. Нездоровое зрелище… Время для сценария Б, запланированного изъятия сумм.

— То есть ты ограбил гостиницу и убежал? — сказала Грета, поднимая голову.

— Он аккумулирует капитал, чтобы обеспечить себе свободу действий, — сказал Оскар.

— Это был лучший ход при таких обстоятельствах, — сказал Кевин мрачно. — Я много раз видел, как обезглавливают перевороты. Классика. У племени,

8… 380 которое причиняет большие неприятности, должен быть харизматический лидер. Если ты разумный, современный полицейский, ты не будешь избивать людей на улицах, это старомодно и плохо выглядит. Ты выбираешь нужную цель. Надо ударить по вождю, замазать его так или иначе… Насилие над детьми — довольно хороший ход, сатанинские ритуалы… Любая гадость. А потом ты похищаешь вождя. Так что, когда его приспешники начинают искать^ куда же делась Пчелиная Королева, вы их окружаете. После этого, даже если мистер Потрясный Парень возвращается, его поклонников уже нет.

— Они не стали бы с нами этого делать, — возразила Грета. — Мы не толпа, мы — ученые.

Кевин рассмеялся.

— По поводу вас обоих даже слов не хватает. Вы и есть самый главный скандал. Вы удрали вместе вчера вечером, и, кстати, кто-то очистил кассу Лаборатории. Ужасное затруднение для всех ваших друзей. В то время как члены вашей команды и забастовочный комитет чешут в затылке, полицейские из Коллаборатория всех окружают. Поскольку вас нет, то некому опровергнуть то, что говорят копы.

— Хорошо, но я знаю, что сказать им в ответ! — воскликнула Грета, мучительно пытаясь подвигать руками в наручниках. — Я вернусь и расскажу всем, как было!

— Тише, тише, — сказал Оскар. — Чьих рук это дело?

— Я тоже об этом думал, — сказал Кевин. — У кого достанет злобы и силы, чтобы похитить двух известных людей? И затем распространение этой дезинформации…

— Хью! — воскликнул Оскар.

— А кто еще? Так вот, я и подумал, что я против Зеленого Хью ничто, правильно? И кто поможет мне противостоять Хью? Полицейские из Лаборатории? Они — люди Хью. Полицейские из Буны? Забудь об этом, они слишком тупы. Техасские рейнджеры, может быть? Рейнджеры — жутко крутые ребята, но они не поверили бы мне, я не техасец. Тогда я подумал о сенаторе Бамбакиасе — он хороший парень, и, по крайней мере, он реально приведенный к присяге сенатор. Однако он не совсем в себе. В общем, я готов был обналичить деньги и отправиться в солнечную Мексику. И вот тут, когда я уже собрался, меня вдруг стукнуло — что, черт возьми, я теряю? Позвоню-ка я президенту.

— Президенту Соединенных Штатов? — переспросила Грета.

— Ну да, ему. Так что я так и сделал. Оскар задумался.

— Когда ты так решил?

— Я позвонил в Белый дом утром, в четыре часа. Оскар кивнул.

— Гм-м. Понятно.

— Только не говори мне, что ты в самом деле говорил с Президентом, — заметила Грета.

— Конечно я не говорил с Президентом! Президент спит в четыре утра! Я могу сообщить вам, кто бодрствует в четыре утра в отделе национальной безопасности Белого дома. Молодой военный помощник из штата Колорадо. Он новый парень в команде. И это было его первое дежурство. Оказалось, его не так уж трудно достать — особенно если учесть, что вызовы шли по двадцати или тридцати телефонам одновременно.

— И что ты сообщил новому помощнику Президента по национальной безопасности? — мягко подтолкнул его Оскар.

Кевин взглянул на навигационный пульт и забрал круто влево, на дорогу, уходящую в лес.

— Ну, я сказал ему, что губернатор штата Луизиана только что похитил директора Федеральной лаборатории. Я должен был немного приперчить историю, чтобы заинтересовать бандой Хью, ну, я добавил, что ее держат в заложниках, что там французские секретные агенты, ты понимаешь, всякое такое. Ну, прибавил еще немного сочных деталей. К счастью, этот парень знал о пробяеме с авиабазой в Луизиане, о дыре в радарном охвате и прочем. Понимаешь, этот парень, он полковник из Колорадо-Спрингс, у них там Военно-воздушная академия. Кажется, они там здорово разозлились из-за истории с базой. Они ненавидят Хью за то, что он выставил военно-воздушные силы на посмешище.

— Так что, этот полковник поверил твоей истории? — сказал Оскар.

— Черт, я не знаю. Но сказал мне, что посмотрит результаты наблюдения, и если они соответствуют тому, что я рассказал, то разбудит президента.

— Удивительно, — сказала Грета, неожиданно для себя заинтересовавшись этой историей. — Они никогда не стали бы будить старика из-за такого дела.

Оскар ничего не сказал. Он пробовал представить себе вероятные последствия, если бы президентская команда национальной безопасности нажала «кнопку» в четыре утра в первый день работы. Какие чудища могли бы вылезти из потрескавшегося американского военно-развлекательного комплекса? Может быть много разных вариантов из старого американского имперского репертуара: отряды «Дельта», силы быстрого реагирования, «ягорские тюлени», высоко-орбитальные, антитеррористические, быстро развертывающиеся, злобно гавкающие мачо и суперголоворезы на психостимуляторах… Да… Но в современной политической реальности никого из них не будут использовать. Элита военных убийц — из давно прошедшей эпохи, всего лишь украшение парадов. Все, что они могут, — бегать трусцой вокруг подземных секретных баз, задирая ноги и делая зарядку. Читать плохие исторические технотриллеры да смотреть, как медленно ржавеют их жизни…

В общем, с ними все понятно. Только ведь и само понимание происходящего может измениться. После пережитого сегодняшней ночью Оскар почувствовал, что живет в каком-то другом мире.

— Если я не ошибаюсь, — заметил Оскар, — наши похитители назначили ей встречу на берегу реки Сабин вчера вечером. Они планировали перевезти нас контрабандным путем через границу штата и передать команде головорезов Хью. Но были расстреляны в темноте с американских самолетов. Скорее всего, какая-то отборная часть, спецназ типа «Тигров», они неожиданно напали на людей Хью вечером и разнесли их в куски.

— Почему они это сделали? — Грета была потрясена. — Они должны были использовать другие средства и арестовать их.

— Воздушный десант — не полицейские. Они подлинные фанатики спецназа, они все еще используют реальное оружие! И когда они обнаружили в реке шпионящую французскую субмарину, то, должно быть, вышли из себя. Воображаю их реакцию. Если ты тяжеловооруженный американец на «черном вертолете» и видишь секретную субмарину, крадущуюся по американской реке… Ну, ты просто нажимаешь на спусковой механизм.

Брови Греты сдвинулись к переносице.

— Ты действительно видел субмарину, Оскар?

— О да! Я не могу поклясться, что она была французской, но то, что это не американская, совершенно точно. Американцы не строят эффектные небольшие субмарины. Мы любим размахнуться, наши подлодки размером с городской квартал. Кроме того, все сходится. У французов тут авианосец недалеко от берега. Они пускают эти аппараты, что летают над протоками… Конечно, это была французская подлодка. Несчастные ублюдки!

— Ты знаешь, — сказал Кевин, — в общем-то я не сторонник «заслона и порядка», но мне нравится Два Пера. Смотри, что он сделал! Звонишь, они будят его в четыре, являются, и твоя проблема решена еще до рассвета! Этот новый Президент — парень что надо! Старый парень никогда не потянул бы эти дела. Это — исполнительная власть в действии, вот как!

— Я не думаю, что перестрелка между федеральными секретными агентами и представителями штата — то, о чем мечтал Президент в свой первый день официального вступления в должность, — заметил Оскар. — Это не то направление, куда должна двигаться американская демократия.

— Ой, да ладно тебе! — ухмыльнулся Кевин. — Это терроризм! Ты не можешь вести мягкую политику по отношению к террористам, иначе этому дерьму не будет конца! Ублюдки получили то, что заслужили! Именно это нужно нам в Коллаборатории. Нам нужна железная рука, чтобы справиться с этими мерзавцами… — Кевин нахмурился, вцепившись руками в руль. Там двенадцать паршивых полицейских, в Лаборатории. Они бездельничают в течение десяти лет, только прослушивают телефоны и собирают штрафы. Мы могли бы вышвырнуть этих сукиных сынов!

— Ты заговорил совсем по-новому, — заметил Оскар.

— Шеф, я никогда не знал, что я могу запросто говорить с Президентом. Вы же понимаете, я — прол, хакер, фрик. И я признаю это. Но когда доживешь до моего возраста, тебе надоедает эта постоянная игра,

13 Распад

8… 385 кто кого перехитрит! Тебя уже просто утомляет необходимость все время убегать. Я хочу сказать вам, доктор Пеннингер, если бы вы позволили мне обеспечивать вашу безопасность, вы быстро бы добились изменений.

— Вы говорите, мистер Гамильтон, что хотите быть руководителем безопасности Лаборатории?

— Нет, конечно, но… — Кевин остановился, изумленный. — Ну да! Да, конечно, я вполне соответствую этой должности! Я гожусь для этой проклятой работы! Сделайте меня представителем федеральной власти. Посадите меня на этот чертов полицейский бюджет. Дайте мне все бляхи и жезлы. Черт, да, я могу!

— Хорошо, — сказала она. — Я — директор Лаборатории, и я лежу у тебя на заднем сиденье в наручниках. Я не вижу, чтобы кто-то еще, кроме тебя, выражал желание мне помочь и в дальнейшем.

— Я смогу это сделать, доктор Пеннингер, клянусь, что смогу. Я мог бы даже сейчас занять Коллабораторий, если бы нас было побольше… — Он пожал плечами. — Хорошо, думаю, мы сейчас здесь покружим и потом попробуем дозвониться.

— Я никогда не двигаюсь без цели, — ответил Оскар.

— Так, шеф, ты знаешь, куда мы едем? Куда же?

— А где здесь поблизости самый большой лагерь Модераторов?