"Распад" - читать интересную книгу автора (Стерлинг Брюс)

6.

В 11.15 Оскар и Грета сели в такси, направляясь в офис Бамбакиаса в Кембридже.

— А знаешь, — сказала она, — этот костюм вовсе не такой, как кажется на первый взгляд. В нем очень уютно.

— Донна настоящий профессионал.

— И он так хорошо на мне сидит. Как это им удается?

— А, они используют мини-сканер, который снимает твои размеры. Это оборудование из бывшего арсенала военной разведки, а теперь его используют модельеры от кутюр.

Они пересекли мост Лонгфелло. Вчерашний снег наполовину растаял на склонах дамбы Гринхауз. Грета любовалась через стекла такси на отдаленные шпили парка Науки. Нанятые Донной девушки поработали над ее бровями. Тонкие изогнутые брови на узком лице придавали Грете особый «профессорский» вид. Волосы были уложены в строгую прическу. Грета производила внушительное впечатление умного и знающего человека. Теперь она внешне выглядела именно такой, какой была на самом деле.

— Бостон так не похож на другие города, — сказала она. — Почему, интересно бы знать?

— Политика, — ответил он. — Супер-богачи не любят Бостон. А обычные богачи, то есть богатые, если можно так сказать, обычного ряда, — это совсем другое дело. У них свой уклад, они патриархальны. Это патриции.

— Ты бы хотел, чтобы вся страна была похожа на этот город? Чистые улицы и повсеместное наблюдение?

— Я просто хочу, чтобы место, где я живу, могло нормально функционировать. Меня устраивает любая работающая система.

— Даже если она закрыта и элитарна?

— Грета, кто бы говорил! Некоторые живут и вовсе в искусственной атмосфере под защитой купола.

Офис Элкотта Бамбакиаса занимал пятиэтажное здание поблизости от площади Инмэн. Сначала тут размещалась кондитерская фабрика, потом португальский общественный клуб, а сейчас здание принадлежало международной компании Бамбакиаса, занимавшейся строительством и дизайном.

Они вышли из такси и вошли внутрь. Оскар повесил пальто и шляпу на вешалку «от Дюшана» в форме бутылочного дерева. Их попросили подождать в приемной, которую украшали модели небоскребов. Только в Китае еще использовали возможности небоскребов, а Бамбакиас был единственным из американских архитекторов, который мог создать дизайн небоскреба, сохраняя китайские традиции. Бамбакиас пользовался большим успехом на китайском рынке. В Европе он давно уже считался звездой дизайна, добился там признания намного раньше, чем в Америке. Он создавал для итальянцев выдвижные спортивные арены, строил для немцев большие дамбы, а для швейцарцев — экологические конструкции. Он даже выполнил несколько заказов для голландцев, еще до того как разразилась холодная война.

Леон Сосик спустился к ним, чтобы проводить их к Бамбакиасу. Сосик в свои шестьдесят имел плечи, как у ярмарочного борца, носил красные подтяжки и шелковый галстук. Сосик никогда не надевал шляпу, он гордился своей прекрасно уложенной шевелюрой, которая успешно прикрывала залысины.

Он смерил Оскара взглядом с ног до головы.

— Как там твои махинации?

— Спасибо, вполне успешно. Позволь представить тебе доктора Грету Пеннингер. Доктор Пеннингер, это Леон Сосик, глава администрации сенатора.

— Мы так много о вас слышали, доктор! — сказал Сосик, вежливо пожимая руку Греты, сверкавшую только что сделанным маникюром. — Хотел бы я, чтобы мы встретились при лучших обстоятельствах.

— Как себя чувствует сенатор? — с беспокойством спросил Оскар.

— Хотелось бы, чтобы получше, — сказал Сосик. — Эл переживает. Он очень тяжело переживает.

— Но он ест?

— Нет, если на то пошло. Беспокойство Оскара перешло в тревогу.

— Послушай, но вы объявили, что он уже закончил голодовку! У него должен быть волчий аппетит. Какого черта, почему он не ест?

— Он уверяет, что у него болит желудок. Он говорит… ну, он много чего говорит. Хочу предупредить, не принимайте все его слова слишком буквально. — Сосик тяжело вздохнул. — Может быть, тебе удастся его немного вразумить. Его жена уверена, у тебя это хорошо получается.

Сосик с отстраненным видом сунул руку в карман.

— Доктор Пеннингер, позвольте мне просканировать вас. Обычно это делает наш охранник, но он пока остался в Вашингтоне.

— Да, пожалуйста, — сказала Грета.

Сосик помахал аппаратом вокруг нее на манер священника, обрызгивающего прихожан святой водой. Устройство ничего не обнаружило.

— Проверь меня тоже, — сказал Оскар. — Я настаиваю.

— Черт знает что такое! — Сосик повторил ритуал. — Эл был напичкан следящими устройствами по горло все это время. Жучки следили за его нервной системой, за его кровеносной системой, за желудком, за всем на свете. Он проходил публичное MRI-скани-рование, РЕТ-сканирование, даже в апельсиновом соке были маркеры — все его внутренности были на виду. И вот теперь, когда никто за ним не следит, когда отключены все мониторы, он голодает!

— Да, голодовка получила большой отклик в прессе, Леон. Отдаю тебе должное.

Сосик убрал сканер.

— Да, конечно, но это не помогло нам против сумасшедшего сборища мерзавцев в Луизиане. Зачем вообще он это затеял? Эл — архитектор! Ему надо ограничиться темами, связанными общественной работой, там он в своей стихии!

— Но ты не отговорил его от этой затеи, — заметил Оскар.

— Да знал я, что это глупость! Просто… Ну, для Зла все это полно большого смысла. Эл такой человек, что его всегда трогают некоторые вещи.

Сосик ввел их в лифт, полностью выполненный из стекла и пластика. Бамбакиас переделал здание так, что прежний пятый этаж перестал существовать, превратившись в огромный современный ангар с голыми водопроводными трубами, воздухопроводами, подъемными тросами, — все выполнено в оранжевом, бирюзовом, персиковом и лазурном оттенках.

Тридцать пять человек, составляющие штат Бамбакиаса, жили внутри здания. Это было одновременно жилое здание и дизайн-центр. Сосик вел их мимо эргономических офисных кресел, плоских кевларовых кульманов с дисплеями и вибрирующих архитектурных кибер-блоков. Снаружи было морозно, поэтому круглые пластиковые мембраны под ногами подогревались потоками теплого воздуха.

Угловое помещение офиса объединяло в себе пресс-центр и медицинский центр. Медицинские мониторы сейчас стояли без дела у стены, хотя экраны были включены и методично мерцали.

Сенатор, обнаженный, лежал на кровати. Массажист работал над его плечами и шеей.

Оскар испытал шок. Хотя он знал, что почти полная голодовка стоила Бамбакиасу многих килограммов веса, однако он не ожидал того, что увидел. Бамбакиас выглядел постаревшим на десять лет, кожа складками висела на нем.

— Рад тебя видеть, Оскар, — приветствовал его Бамбакиас.

— Могу я представить вам доктора Пеннингер?

— Больше никаких докторов, — усмехнулся сенатор.

— Доктор Пеннингер — ученый, работает в Федеральной лаборатории.

— А, конечно. — Бамбакиас сел на кровати, машинально поправляя полотенце на плечах. Рука его казалась тонкой, как тростинка. — Достаточно, Джексон… Принеси моим друзьям пару… чего вы бы хотели? Принеси им немного апельсинового сока.

— Мы согласны на хороший ленч, — заявил Оскар. — Я обещал доктору Пеннингер, что она отведает вашу знаменитую бостонскую рыбную похлебку со свининой.

Бамбакиас заморгал, глаза его потускнели.

— Мой шеф-повар последнее время не готовит.

— Не готовит вашу фирменную похлебку? — вскричал Оскар. — Этого не может быть? Он что, умер?

Бамбакиас вздохнул.

— Джексон, попроси, чтобы менеджер достал немного чертового устричного супа. — Бамбакиас перевел взгляд на свои подрагивающие пальцы, разглядывая их без видимого интереса. — О чем это мы говорили?

— Доктор Пеннингер и я, мы пришли, чтобы обсудить политику в области науки.

— Конечно. Тогда я оденусь. — Бамбакиас встал с кровати, пересек комнату и скрылся в соседнем помещении. Они слышали, как он слабым голосом позвал имиджмейкера.

Рифленая занавеска мигнула, будто глазное веко, открыв, светлую панораму солнечного зимнего дня. Угловой офис был маленьким архитектурным чудом — почти пустое помещение ощущалось как совершенное и заполненное игрой света и воздуха.

Маленький робот появился в комнате, держа в трубчатых руках два полиэтиленовых пакета. Он опустил их на ковер и вышел.

Свертки зашевелились, из них полились звуки торжественной весенней симфонии. Геодезические палки и провода выдвинулись из пакетов и макета для обойщика, нарисованного в векторной графике, и вдруг прямо на глазах превратились в пару оригинальных кресел.

Грета открыла свою новую, в деловом стиле, сумочку и достала носовой платок.

— Знаешь, а здесь неплохой воздух. Бамбакиас вернулся, он был одет в серые шелковые брюки и нижнюю рубашку.

— Где моя шляпа? — недовольно проворчал он. — И где мой плащ?

— Какие интересные кресла, — заметила Грета. — Что это такое?

— А, эти мои кресла не нашли никакого применения, — сообщил Бамбакиас, втискивая руку в собравшийся складками рукав рубашки. — По какой-то причине люди не доверяют цифровым креслам и не решаются на них сидеть.

— Я доверяю цифровым креслам, — заверила его Грета и села. Провода просели под ее весом, издав бодрое крещендо на гитарных струнах. Грета возвышалась в самой середине конструкции, как королева, сидящая на троне, сотканном из набора тросточек и паутины проводов. Оскару понравилась гибко отреагировавшая конструкция, однако сам он сел в другое кресло с большей осторожностью и значительно меньшим шумом.

— Архитектор пользуется доверием за успешные модели, — пояснил Бамбакиас. — А не нашедших спроса приходится прятать по укромным углам. Но некоторые оригинальные модели мы храним в нашем офисе.

Появились люди из обслуживающего персонала, они молча убрали массажный стол и поставили на его место застеленную больничную койку. Сенатор сел на край кровати, подтянув под себя голые ноги. Он был похож на огромную морскую птицу.

— Я заметила кресла еще по дороге сюда, — сказала Грета. — Но они были прочные.

— Не «прочные», а жесткие. Распиленный шпон.

— «Чем меньше, тем больше», — задумчиво пробормотала Грета.

На умном лице сенатора отразился проблеск интереса. Пока его имиджмейкер выбирала носки и ботинки, Бамбакиас спросил:

— Как вы сказали, ваше имя?

— Грета, — мягко ответила она.

— И вы этот, как его, психиатр?

— Где-то близко. Я нейроисследователь.

— Верно. Вы мне уже об этом говорили, да?

Грета повернулась и бросила на Оскара взгляд полный сочувствия и жалости. Искусно преображенное лицо женщины приобрело потрясающую выразительность. Мерцающий взгляд поразил Оскара прямо в сердце и застрял там, как застревает в жертве брошенный гарпун.

Оскар наклонился вперед на музыкальном пиано-струнном сидении и хлопнул в ладоши.

— Элкотт, Лорена сказала, ты немного расстроен всем этим?

— Расстроен? — переспросил Бамбакиас, задирая подбородок, чтобы имиджмейкер могла завязать на шее галстук с широкими концами. — Я бы не сказал, что я расстроен, я бы сказал, что смотрю на вещи реалистически.

— Ну, реалистичность каждый понимает по-своему.

— Я вызвал государственный и федеральный кризис. Военное программное оборудование стоимостью четыреста двенадцать миллионов долларов было разворовано бандой анархистов, которые рассеялись в джунглях. Это самое ужасное событие с момента Гражданской войны 1861 года, так что о чем теперь расстраиваться.

— Но, Эл, ведь это не твоя вина. Ты не можешь винить себя в том, что произошло.

— Но я там был, — настаивал Бамбакиас. — Я был, был с этим народом. Да… Я говорил с ними, я давал им слово чести… У меня есть ленты, на которых это записано! Мы можем все это еще раз посмотреть. Мы можем вместе посмотреть. Где мой сисадмин? Где Эдгар?

— Эдгар в Вашингтоне, — спокойно ответила одевавшая его женщина.

На изнуренном лице Бамбакиаса появилось решительное выражение.

— Я что, должен все делать сам?

— Я следил за осадой базы, — сказал Оскар. — Меня поразил столь быстрый поворот событий.

— Но я там был, — продолжал настаивать сенатор. — Я мог бы им помочь. Я мог бы строить баррикады. Я мог бы принести им генераторы… Но когда пошел газ, они все сошли с ума. Вот что меня убивает. Это вовсе не была игра. Мы не игроки. Мы все сошли сума.

В комнате повисла тяжелая тишина.

— Он почти не отходил от экрана, следил за событиями, — прошептала имиджмейкер. — Он и вправду, можно сказать, был там. — Внезапно ее глаза наполнились слезами. — Пойду найду шляпу, — пробормотала она и выбежала из комнаты.

Привезли столик, накрытый на двоих. Знаменитый устричный суп дымился на нем.

Оскар подвинул поближе невесомое реагирующее кресло и машинальными движениями расстелил льняную салфетку.

— Эл, но это не поражение. Это просто временное отступление. У нас есть еще шесть недель до принятия присяги в Сенате.

— Как много хороших людей лишилось крова! Невозможно поверить, что наше правительство было настолько цинично, что оставило солдат в руках тех, кто отравил их газом! — Бамбакиас махнул рукой в сторону мигающего экрана. — Я видел, как он все это провернул. Этот Хью. Как будто он их спасает. Этот сукин сын в глазах общественного мнения является их благодетелем!

— Ну, это отвратительный инцидент, но, по крайней мере, никаких смертельных исходов. Мы должны сейчас думать не об этом. Мы должны думать о завтрашнем дне. — Оскар взял сверкающую ложку и зачерпнул из тарелки устричного супа. Нарочито медленно поднес ложку ко рту и попробовал. Устричный суп был превосходен.

— Подожди, — обратился он к Грете, которая и не придвигалась к столу. — Что-то не так. — Он выпрямился на кресле. — Элкотт, что случилось с поваром? Суп из консервной банки.

Бамбакиас нахмурился.

— Что?

— Это не устричный суп!

— Это он. Должен быть устричный суп.

— Попробуйте сами, — предложил Оскар.

Грета кивнула в знак согласия, которое не потребовалось, так как сенатор уже встал с кровати и схватил ее ложку. Он попробовал еду.

— Какой-то металлический привкус! — подзуживал Оскар.

Бамбакиас съел еще две ложки.

— Чушь! — проворчал он. — Прекрасный суп! Грета с Оскаром затихли, наблюдая за ним. Потом

Грета пробормотала:

— Пойду принесу еще один стул. — И быстро удалилась из комнаты.

Бамбакиас устроился на кресле, с которого встала Грета, и быстро проглотил половину гущи с устрицами. В комнату вернулась женщина-имиджмейкер, принесшая шляпу и плащ сенатора. Бамбакиас не обратил на нее никакого внимания, с видимым усердием налегая на суп. Руки его дрожали, он едва справлялся с ложкой.

— Я бы не отказался от молочного коктейля, — подначил Оскар. — Помните, мы любили его пить во время предвыборной кампании?

— Хорошая мысль, — отрешенно заметил Бамбакиас.

Он поднял голову и заговорил, обращаясь, по-видимому, в пространство.

— Вине, два молочных коктейля.

— А Сосик не показывал вам последние опросы общественного мнения? Вы получили больше поддержки, чем мы даже рассчитывали.

— Нет! Вы оба ошибаетесь! Я потерпел полное поражение. Я спровоцировал такой скандал, еще даже не приняв присягу. И теперь я такой же преступник, как и все остальные. У меня нет выбора — мне теперь придется подыгрывать им, как они потребуют. Весь Сенат — сборище нахлебников.

— Почему вы так говорите? — спросил Оскар.

Бамбакиас тяжело сглотнул и поднял вверх палец.

— В нашей стране существует шестнадцать политических партий. Невозможно управлять страной, когда она столь раздроблена в политическом смысле. И эти партии — всего лишь графический интерфейс, отражающий реально царящий в стране хаос. Наша система образования уже: развалилась, наше здравоохранение в таком состоянии, что всем заправляют отдельные клики, торгующие органами. У нас в стране — Чрезвычайное положение!

— Вы не сказали мне ничего нового, — возразил Оскар. Он наклонился над столиком и с завистью поглядел на тарелку с супом.

— Вы уверены, что сможете это доесть? Бамбакиас наклонился над тарелкой, заслоняя ее от Оскара.

— Конечно, никаких проблем! — Оскар повысил голос, чтобы его услышали через скрытые микрофоны. — Винсент, поторопись с коктейлями! И принеси нам еще порцию супа. Захвати булочки.

— Не хочу этих проклятых булочек! — проворчал Бамбакиас. Глаза его увлажнились, а лицо раскраснелось. — Наше невнимание к здоровью само нездорово, — прочавкал он, уплетая суп. — У нас неконвертируемая валюта, в стране экономический упадок. У нас природные катаклизмы. Отравленная окружающая среда. Статистика рождаемости падает. Повышается статистика смертности. Это ужасно. Это действительно ужасно. Все безнадежно, все кончено!

— Винсент, принеси чего-нибудь посерьезнее. Быстро! Принеси терияки. Захвати каких-нибудь тостов.

— Куда тебе столько? — удивился Бамбакиас.

— Элкотт, вы меня смущаете. Я обещал доктору Пеннингер хороший обед, а вы сели и съели ее угощение!

Бамбакиас вытаращился на пустую тарелку из-под устричного супа.

— О боже…

— Элкотт, я все улажу. От вас требуется только сидеть здесь и принять вашу гостью, как добропорядочного федерального демократа.

— Боже, как неудобно! — простонал Бамбакиас. — Господи, со мной что-то не так. Оскар, уладь все это, пожалуйста. Устрой все.

Принеси два молочных коктейля в высоких бокалах с запотевшими от мороза донышками. Шеф-повар принес их сам на плоском пробковом подносе. Бросив на Оскара взгляд, полный глубокой благодарности, он быстро удалился.

Бамбакиас опустошил бокал с коктейлем.

— Но вот что самое ужасное, — сообщил он, утирая рот рукавом рубашки. — Все это является с самого начала трагической ошибкой. Чрезвычайный комитет даже и не собирался вычеркивать базу из списка. Их бюджетные ресурсы в полной неразберихе. Никто даже не проверяет, куда эти тупые недоноски тратят средства, все списывается на государственную необходимость! Так что, когда это выяснилось, все стали делать вид, что все сделано специально — якобы такой умный, хитрый политический ход в борьбе с Хью. Им страшно хотелось прищемить ему хвост, потому что Хью единственный в Америке политик, который по крайней мере знает, чего он хочет и решительно добивается своих целей. Но когда я решил выяснить, что за гений придумал столь хитроумный ход, обнаружилось, что этого никто не делал.

— Это они подкинули вам такую идею? — спросил Оскар, незаметно заменяя стакан Бамбакиаса на свой собственный. — И вы поверили им? Мерзавцы из Чрезвычайки мастера заметать следы.

— Да? Тогда объясни мне, кто пытался тебя убить? — взорвался Бамбакиас. — Какое-то интервью, какие-то разногласия — и в результате тебя пытаются убить! Но чья это ошибка? Ничья! Ты ищешь человека, который за это отвечает, а выясняется, что все это только кусок мерзкого софта, за которым вот уже полгода как никто не смотрит.

— Элкотт, это не политический подход к делу.

— Политика больше никуда не годится! Мы не можем добиться ничего политическими средствами, потому что система управления стала настолько сложной, что ее поведение теперь в принципе является случайным. Никто больше не доверяет политической системе, никто даже всерьез не занимается этим. Есть эти шестнадцать партий и сотня блестящих идей, которые они выдвигают, но никто не может им следовать, исполнять, поставлять товары вовремя и по спецификации. Так что политическая деятельность ныне — это абсурд! Мы отказались от демократии. Я больше не сенатор. Мы покончили с Республикой. Я теперь барон, феодальный владетель. Все, на что я способен, — это создать персональный культ.

Пятеро сотрудников администрации Бамбакиаса влетели в комнату. Они хотели собственными глазами убедиться, что сенатор ест. Началась суматоха, откуда-то появились еще пластиковые столы, серебряные приборы, пакеты с закусками и бутыли с аперитивами.

— Мы прекрасно знаем, что вокруг сплошной хаос! — с нажимом сказал Оскар, повышая голос, чтобы перекричать шум вокруг. — Всем известно, что наша система вышла из-под контроля. Это трюизм. И единственный ответ на хаос — политическая организация.

— Нет, уже слишком поздно. Мы стали сверх интеллектуальны, мы стали слишком умны для выживания. Мы получаем столько информации, что утратили способность действовать со смыслом. Мы знаем цену всему, но потеряли ощущение верных ценностей. Мы можем все поставить под наблюдение, но больше не знаем, что такое совесть.

Внезапно речь Бамбакиаса прервалась. Он покраснел и с трудом дышал.

Грета вновь появилась на пороге комнаты, пропуская сотрудников штата Бамбакиаса, которые выкатывали из офиса больничную койку на колесиках.

Она вошла и придвинула себе новое кресло.

— Так что каждый просто хватает то, что может, — заключил сенатор, отдышавшись.

— Спасибо, сенатор, — сказала Грета, ловко раскладывая принесенные блюда с цыплятами терияки. — Мне очень нравится этот стиль.

— Все это слишком быстро двигается, конструкция все усложняется, так что человеческий мозг не успевает все охватить.

— И именно поэтому я могу на нем сидеть, — сказала Грета.

— Что? — спросил Оскар.

— Эта мебель думает намного быстрее, чем человеческий мозг. Именно поэтому конструкция из лент и проводов может служить функциональным сиденьем. — Она посмотрела на их изумленные физиономии. — Разве мы говорим не о мебельном дизайне? Прошу прощения!

— Не извиняйтесь, доктор, — ответил Бамбаки-ас. — Вот о чем я сожалею больше всего. Мне следовало остаться архитектором — это дело, где я был на месте и был нужен. Я был весьма успешен в этой области. Действительно, современное ощущение структуры… это могло бы стать моим памятником. Я умел делать замечательные вещи… Вот, например, доктор, этот ваш стеклянный купол в Техасе, он двадцатилетней давности. В наши дни вы можете создать купол в десять раз больше из связки соломы и груды карманной мелочи. Мы могли бы вдохнуть жизнь в ваш маленький эксперимент, превратить его в реальность. Мы могли бы интегрировать природный мир прямо в структуру наших городов. Если бы мы умели правильно использовать наши возможности, то у нас по улицам спокойно бродили бы стада бизонов. Мы могли бы жить в своего рода Эдеме, мирно сосуществовали бы с волками. И все это придало бы нашей жизни смысл и принесло бы нам понимание того, кем мы являемся и чего мы хотим.

— Это было бы замечательно, сенатор! Но почему вы этого не сделаете?

— Потому что мы свора воров! Мы движемся прямо из дикости в декаданс, даже не создав в промежутке аутентичную американскую культуру. Ныне мы потерпели поражение и пребываем в унынии. Китай подорвал наше экономическое благосостояние. В Европе добиваются гибкой политики рождаемости и регулирования климатических изменений. Но мы нация дилетантов, что живут на дешевой пище, общество, которое управляется мертвой системой. Мы все за это в ответе! Мы все — эгоистичные мерзавцы!

Оскар вступил в разговор:

— Вы не преступник, Элкотт. Посмотрите на опросы. Народ за вас. Вы завоевали их симпатии. Они доверяют вашей интуиции, они на вашей стороне.

Бамбакиас развернулся в кресле, издавшем резкую трель.

— Тогда ответь мне на один вопрос! Что с Мойрой? — прорычал сенатор. — Что с ней случилось?

— А какое это имеет отношение к теме? — спросил Оскар.

— Мойра в тюрьме, Оскар. Ты не хочешь объяснить мне, что происходит? Почему ты мне об этом не рассказывал?

Оскар вежливо и целенаправленно жевал булочку. В комнате воцарилась мертвая тишина. На оконном стекле сам по себе образовался причудливый мозаичный узор, полностью изменивший освещение комнаты. Лабиринт изящных прямоугольников, как составленные вместе пластинки домино. Оскар показал рукой на экран, где беззвучно шли новости.

— Нельзя ли включить звук?

Кто-то из штата Бамбакиаса предупредил:

— Это на французском.

— Доктор Пеннингер говорит по-французски, она поможет перевести эту передачу.

Грета, повернулась к экрану.

— Передача об изменниках, — перевела Грета. — Кое-что о французском авианосце.

Бамбакиас засопел.

— Нота Министерства иностранных дел Франции, где говорится, — терпеливо переводила Грета, — об американских офицерах ВВС… По электронным сетям… Два американских пилота приземлились на французском авианосце в нейтральных водах Мексиканского залива. Они попросили политического убежища.

— Так я и знал! — Оскар швырнул на стол смятую салфетку. — Так и знал, что у Хью есть свои люди на этой базе ВВС! Все сходится!

— О, это ужасно! — застонал сенатор. Он был потрясен. — Это чудовищно! Окончательное падение. Полный конец всего. — Он с трудом говорил. — Мне плохо…

— Помогите сенатору, — скомандовал Оскар. — И немедленно вызовите сюда Сосика!

Запаниковавшие сотрудники сгрудились вокруг Бамбакиаса, жужжа, как встревоженный улей, и мгновенно унесли его куда-то. Комната опустела с быстротой, с какой пустеют вагоны токийского метро. Оскар и Грета неожиданно остались одни.

Оскар продолжал смотреть передачу об американских предателях. Один из них появился в поле зрения камеры. Человек показался очень знакомым, был крайне циничным и смертельно пьяным. Оскар узнал его — это был тот самый офицер-пиарщик, с которым они разговаривали в Луизиане.

Офицер нудно забубнил подготовленную речь, сопровождаемую французскими субтитрами.

— Просто гениальный ход! Хью передал этих троянских коней французским журналистам. Теперь они укроют пилотов в каком-нибудь банковском хранилище в Париже. И мы никогда больше о них не услышим. Они продали свою страну, и теперь эти сукины дети будут жить подобно королям!

— Как вовремя подошло это сообщение, — сказала Грета. Она продолжала есть, разрезая отбивную с поистине хирургическим мастерством.

— Ведь сенатор уже прижал тебя к стенке. Я думала, ты не вывернешься.

— На самомделе я все время следил одним глазом за новостями на экране, как раз на случай всяких сложных поворотов в беседе.

Она недоверчиво улыбнулась в ответ.

— Нет, неправда, никто не может этого.

— Я могу это делать! Да я делаю так каждый день!

— Ладно, тебе не удастся отвлечь меня от темы, как ты отвлек сенатора. Что там такое с Мойрой? Это должно быть нечто ужасное.

— Мойра — не твоя проблема.

— Ха! Мои проблемы никого здесь не интересуют! — Она нахмурилась и подлила еще немного соевого соуса. — Правда, здесь хорошо кормят. Прекрасная еда.

— Я намерен заняться твоими проблемами. Я о них не забыл. Просто мне пришлось отложить это на время, чтобы заставить беднягу поесть.

— Как жаль, что ты не можешь ему помочь, — вздохнула Грета. — Он такой по-настоящему открытый человек! Вот уж не подозревала. Я совершено не знала, чего мне ждать от твоего сенатора. Мне казалось, что он должен быть примерно в твоем роде.

— Что ты имеешь в виду?

— Ох… макиавеллевского типа, проныра, жутко богатый политик. Но Элкотт совершенно другой! Он настоящий идеалист, романтик. Он патриот! Как это ужасно, что у него клиническая депрессия!

— Ты, в самом деле, думаешь, что у сенатора клиническая депрессия?

— Конечно! Никаких сомнений. Результат стресса во время голодовки. И этот миоклонический тремор — дрожание рук — из-за передозировки суппресантов аппетита.

— Но предполагается, он уже давно не принимает эти пилюли, подавляющие аппетит!

— Значит, он, должно быть, принимает их тайком. Типичное поведение при этом синдроме. А эти его постоянные самообвинения — далеко зашедший навязчивый комплекс вины. Потом, когда ты хитростью вынудил его принять пищу, он переключился в маниакальную фазу. Его поведение вне нормы! Вы должны проверить его на когнитивный дефицит.

— Ну… он просто давно не ел. В норме он бы раскусил мою хитрость сразу же!

Грета отодвинула отбивные и понизила голос.

— Скажи мне вот что. А раньше вы не замечали за ним такого, что он в один период времени активно общается, много говорит, очень энергичен, а потом наступает момент, что он как бы сворачивается и уползает в собственную раковину? Скажем, дня на два-три?

Оскар медленно кивнул. — Да.

— То есть периодами он бывает очень экспрессивным, обаятельным, брызжет идеями. А потом как бы выдыхается. Он объясняет это тем, что ему надо побыть в одиночестве, чтобы все обдумать, обмозговать, но, в принципе, ему просто надо вырыть норку и укрыться в ней. Такого рода поведение довольно часто встречается среди творческих личностей. Ваш сенатор — биполярная личность. Думаю, он всегда был такой.

— Во время кампании, когда он так себя вел, мы говорили «он в хвосте автобуса».

— В хвосте автобуса вместе с Мойрой?

— Да, точно. Мойре очень хорошо удавалось сблизиться с ним, когда он был не настороже.

Грета нахмурилась.

— Ты сделал с Мойрой что-то ужасное, да?

— Послушай, но он же все-таки сенатор. Я привел его на этот пост, и я отстаиваю его интересы. Он развлекся во время кампании, ну и что? Разве можно его осуждать за это?

— Ну, я не осуждаю, просто, раз уж я пришла сюда и познакомилась с ним, значит, могу высказать свое мнение о нем, — сказала Грета. — Я так надеялась, что он сможет мне помочь. Нам бы очень помог честный надежный сенатор, который поддержал бы нашу Лабораторию. Совершенно очевидно, что Элкотт как раз такой человек, который мог бы понять наши интересы. Но теперь он недееспособен, и это результат того, что он столкнулся с Хью, который таких, как он, разжевывает пачками. — Она помрачнела. — Посмотри, как он прекрасно оформил это старое, никому не нужное здание! Он, наверное, гений в своем роде. А теперь они его растоптали. От этого становится совсем тоскливо. Какая потеря! Он утратил разум. Страна потеряла такого человека.

— Ну я думаю, что он восстановится.

— Нет, вряд ли. Он не придет в себя только потому, что начнет есть. Он сошел с ума. Он больше не в состоянии помочь тебе, а следовательно, и мне. Так что все напрасно и пора оставить эту затею.

— Нет, мы не собираемся бросать начатое.

— Послушай, Оскар, давай я просто вернусь в свою Лабораторию. Дай мне просто поработать. Это разумный подход.

— Конечно! Но я не разумная личность, и времена сейчас также не разумные.

В офис вошел Леон Сосик.

— Небольшой разгром. — Лицо его было серым.

— Нет, вы только посмотрите, какой дерзкий ход! — сказал Оскар. — У Хью уже стоял в нейтральных водах этот авианосец. Он предатель! Он в сговоре с иностранной державой!

Сосик покачал головой.

— Я говорю не об этом.

— Мы не можем допустить, чтобы этот наглый ход сошел ему с рук! Мы должны выволочь Хью на ковер и раздолбать его там под барабанную дробь!

Сосик вытаращил на него глаза.

— Ты это всерьез?

— Конечно, всерьез! Наш шеф вынудил Хью к решительным действиям, и тот показал наконец под какими флагами он стоит. Он является угрозой национальной безопасности! Мы добьемся того, чтобы его сняли.

Сосик обернулся к Грете с выражением любезного сожаления.

— Доктор Пеннингер, вы не позволите мне поговорить с мистером Вальпараисо с глазу на глаз.

— О, конечно. — Грета нехотя поднялась, отставив тарелку с отбивными.

— Я могу попросить предоставить вам пока какой-нибудь кабинет.

— Нет, в этом нет необходимости, мне надо идти… Если нетрудно, вызовите мне такси. Здесь в городе конференция. У меня там дела.

— Я прикажу нашему шоферу отвезти вас на конференцию, доктор Пеннингер.

— Это было бы замечательно. Большое спасибо. Она взяла сумочку и вышла из офиса.

Оскар с сожалением посмотрел ей вслед.

— Лучше бы вы этого не делали, — сообщил он Сосику. — Она должна была остаться здесь. Мы могли бы заняться этим чуть попозже.

— Да, мне говорили, что ты такой, — уныло пробормотал Сосик. — Они меня предупреждали, но я не мог поверить. Ты не передашь мне панель управления?

Оскар переключился на передачу по каналу федералов.

— Это все еще в развитии, Леон! Нам надо прижать его побыстрей, пока он не придумал новых подходящих объяснений.

Сосик мягко вытащил из рук Оскара панель управления и положил руку ему на плечо.

— Детка, — сказал он, — пойдем прогуляемся. Нам надо поговорить серьезно с глазу на глаз.

— Нам не следует сейчас тратить время на пустые беседы!

— Сынок, я шеф администрации. Я не считаю, что ты тратишь время впустую, разговаривая со мной.

Женщина из обслуживающего персонала принесла их шляпы и плащи. Они спустились на лифте и вышли на улицу.

— Давай прогуляемся в сторону Соммервиля, — сказал Сосик. — Аудионаблюдение там менее плотное.

— Проблема в этом? Ну так мы можем разойтись в разные стороны и поговорить по зашифрованной линии.

Сосик вздохнул.

— Ты не можешь перейти на обычный человеческий шаг хотя бы на минутку? Я уже старый человек.

Оскар промолчал. Они проследовали по улице в северном направлении к проспекту. Оскар шел, вжав голову в плечи, холод пронизывал до костей. Деревья стояли голые, люди суетясь бегали по магазинам, делая рождественские покупки.

— Я просто не могу находиться в офисе, — сказал Сосик. — Он сорвался, с ним все кончено. Все его обожают. А теперь они вынуждены наблюдать, что с ним творится.

— Да, но ваш уход вряд ли поднимет им настроение.

— Заткнись! — сообщил ему Сосик. — Я занимаюсь делами вот уже тридцать лет. Я видел закат политической карьеры множество раз — тот спился, этот смошенничал, третий вызвал скандал сексуальными похождениями, финансовыми махинациями… Но впервые мне встречается парень, который сошел с дистанции даже не успев принять присягу в Вашингтоне.

— Элкотт, как всегда, выделяется из толпы, — кивнул Оскар. — Он провидец.

Сосик бросил на Оскара испытующий взгляд.

— Зачем ты, вообще, втянул его в политику? Он ведь совершенно не похож на нормального политика. Из-за жены? У нее что-то на тебя есть? Это из-за твоего происхождения?

— Нормальные политики в наши времена не могут ничего сделать, Леон. Мы живем в сумасшедшее время. Америка — ненормальная страна. Мы исчерпали потенциал нормального подхода к вещам. Ничего не осталось.

— Ты, безусловно, не нормален. И что ты делаешь в политике?

Оскар пожал плечами.

— Кто-то же должен исправлять то, что наделали за тридцать лет вы, политики и профессионалы, Леон.

Сосих поморщился.

— Ну хорошо, мы сделали наш лучший ход и в результате наш кандидат погорел.

— Он не погорел. Он сошел с ума.

— Сумасшедший или погорелец, какая разница.

— Большая. Правда заключается в том, что у него помутнение рассудка. Это проблема. Проблема имиджа. Когда проблема такого рода, как сумасшествие, спрятать ее не удается. Ее лучше выставить на свет и подать поярче. Вот, например: в искреннем порыве протеста человек голодовкой довел себя до полусмерти, а теперь потерял рассудок. Но наше ключевое слово будет не «сумасшествие». Нашими ключевыми словами будут «искренний» и «протест».

Сосик поднял воротник плаща.

— Слушай, ты не сможешь всерьез разыграть такие карты.

— Нет, я смогу. А вот сможете ли вы?

— Мы не можем иметь душевнобольного в качестве сенатора! Как, черт возьми, он сумеет провести хотя бы один законопроект!

— Элкотт никогда и не собирался заниматься всякими техническими моментами. У нас есть для этого хорошо подготовленные кадры. Элкотт — харизматический лидер. Он может зажечь людей, повести их за собой к сияющим вершинам. Все, что ему нужно было, — это привлечь к себе внимание и заставить их поверить в него. И сейчас он этого добился.

Сосик задумался.

— Детка, если ты сможешь, это провернуть и это сработает, то это будет значить, что вся страна сошла с ума.

Оскар промолчал.

— И как конкретно, ты думаешь, это можно сделать?

— Мы должны повесить всех собак на Хью, задев патриотические чувства народа, а сами пока будем разбираться с медицинскими проблемами. Постоянные репортажи от постели больного, когда Эл будет приходить в сознание. Уинстон Черчилль был биполярной личностью, а Авраам Линкольн страдал депрессиями. Призовем на помощь всех федеральных демократов, призовем на помощь его жену — она борец, она будет за него бороться до конца. Плюс горы писем в поддержку сенатора. Это все осуществимо.

— Если это осуществится, значит, я потерял контакт с реальностью. Это не та Америка, что я знаю. У меня на такое не хватит сил. Я подам в отставку. И ты станешь шефом администрации.

— Нет, Леон, ты должен остаться шефом администрации. Ты квалифицированный профессионал, тебе доверяют, а я… здесь никак не вписываюсь в картину. С моим происхождением я не смогу выступать, если потребуют публичной медицинской проверки.

— Я знаю, ты рвался на мое место.

— О, у меня и без этого забот полон рот. Сосик фыркнул.

— Не втирай мне очки.

— Правда, — сказал Оскар. — Это верно, я метил на ваше место, но теперь у меня другие дела. Вы видели ее, это Грета.

— Кто? ? ?

— Ученая, черт возьми! Доктор Пеннингер! Сосик взаправду удивился.

— Что? Она? Да ей все сорок! Морда топором! Что с тобой, малыш? Не более двух месяцев назад у тебя сваливались штаны при виде журналисточки, которая поддерживала в прессе вашу предвыборную кампанию. И ты был до чертиков счастлив, что тебя с ней не засекли! А теперь эта?

— Да, все верно. Эта. Сосик поскреб подбородок.

— Совсем забыл, как это бывает в молодости… И из этого может выйти что-нибудь хорошее?

— Нет, не может, — ответил Оскар. — Ничего хорошего, кроме плохого. Совсем плохого. Все еще хуже, чем вы думаете, все просто ужасно. Если нас застукают, мы оба лишимся работы. А она фанатичный трудоголик — наука единственный смысл ее существования. Хью обожает ее и хочет переманить к себе в какую-то сумасшедшую мозговую лабораторию, которую он строит в бывших соляных копях… Плюс, она слишком много пьет, у нее аллергия на обычный воздух, она на восемь лет меня старше. … И, ох, она к тому же еврейка. Хотя сейчас, по ряду причин, быть евреем — не слишком проблематично.

Сосик тяжело вздохнул.

— Хо! Так вот как обстоят дела!

— Да, почти. За исключением одной вещи. Она — гений! Она уникальна и неповторима, она великолепна!

Кевин Гамильтон пришел в гости к Оскару потолковать по-соседски. Кевин был человек с не отрегулированным режимом дня, он принес с собой пакет банановых чипсов, ореховое масло, сэндвич и шоколадку.

— Политика в наши дни не имеет значения, — откровенно проинформировал он Оскара.

— Я же не предлагаю тебе влезать в политику, Кевин. Я просто прошу присоединиться к моей команде и взять на себя обеспечение безопасности.

Кевин высыпал в ладонь горсть банановых чипсов и одним махом отправил их в рот.

— Ну ты же вроде сам этим занимаешься, зашибаешь бабки на этом…

Оскар установил лэптоп на широком столе для совещаний.

— У нас не так уж много времени, чтобы болтать о том о сем. Так что давай, выложим карты на стол. Понимаю, ты особый парень, но я тоже как-никак могу получать информацию из Сети. Список твоих правонарушений не помещается на экране. Десять лет ты жил на доходы, источники которых неизвестны. Твой отец был обвинен во вскрытии компьютерных паролей. Ты работаешь осведомителем в полиции, и вести наблюдение стало твоим увлечением. Я уверен, что ты как раз то, что мне нужно.

— Мило с твоей стороны не упомянуть о моем происхождении, — заметил Кевин.

Он отложил в сторону сэндвич и достал из портфеля старомодный лэптоп на батарейках. Древняя машина была перетянута тугими ремнями, на ней были видны наклейки, оставшиеся после путешествий.

— Я никогда не говорю о таких вещах, — ответил Оскар.

— Еще бы ты стал говорить о том, что я происхожу из этнического меньшинства! — заметил Кевин, глянув на экран. — Насколько я могу судить, ты вообще лабораторный продукт.

— Признаю — виновен.

— Да-а, моему папаше пришлось плохо, когда поломался его бизнес, однако твой был отличным гангстером. Повезло тебе, что федералы не любили потрошить голливудских звезд.

— Ага, и фильмы у него были просто криминальные.

— Ну ты, я вижу, крепкий орешек. Но я не гожусь в телохранители. Так, помогаю по-соседски. Я здесь хорошо пристроился, после многих лет кочевой жизни приятно иметь крышу над головой. Но ты ведь политик и у тебя множество врагов. Если я стану работать на парня вроде тебя, меня могут убить.

— Дело в том, что это я хочу избежать насильственной смерти и плачу тебе за это деньги.

— Ума не приложу, чего я вообще сижу и слушаю тебя, шеф. Но знаешь, готов признать, в чем-то мне твое предложение по душе. Люблю парней, которые знают, чего хотят, и прямо идут к цели. Что касается тебя, то… Думаю…

«Пора разыгрывать следующую карту», — решил Оскар.

— Слушай, я понимаю насчет твоего отца, Кевин. Многие порядочные люди пострадали, когда интеллектуальная собственность обесценилась. Мои друзья из окружения сенатора могли бы поговорить кое с кем насчет гранта за ущерб и клевету. Думаю, я мог бы что-нибудь для тебя сделать.

— Ого, вот это было бы здорово! Знаешь, мой папаша был совсем неопытен в таких делах. Он вовсе не был похож на тех белых, какими их изображают ваши, — этакий расистский подход. А федералы просто взяли и обвинили его во всех грехах — в нарушении тайны информации и прочем. И он даже не сообразил представить против них в суд контробвинения в растрате.

— Ему следовало нанять хорошего адвоката.

— Кого именно? Его собственный адвокат смылся в Европу, как только запахло жареным. — Кевин вздохнул. — Я почти, что сам решил махнуть в Европу, а потом подумал… какого черта! Можно примкнуть, к кочующим по дорогам пролам, и это будет то же самое, что выехать в другую страну.

— Ты не возражал бы против поездки в Техас? У тебя ничего не намечается здесь на Рождество? Мы бы могли сразу полететь туда.

— Мне безразлично. Мне все равно, где быть, если я имею возможность подсоединиться к своему серверу.

Хлопнула дверь, и через мгновение появилась Донна с пакетом, присланным по авиапочте.

— Это мне? — радостно поинтересовался Кевин. Он вскрыл пакет складным швейцарским ножом. — Майонез! — с недоверчивым изумлением воскликнул он, вытаскивая здоровую банку без этикетки, наполненную густой белой массой. — Кажется, почти ручное производство. — Он бережно положил банку в свой безразмерный портфель.

— Она приехала, — прошептала Донна Оскару.

— Мне надо встретиться с гостьей, — объяснил тот Кевину.

— Еще одной? — подмигнул Кевин. — А где та цыпочка, что выскочила в банном халате?

— Ты не мог бы подойти ко мне завтра утром и сообщить твое решение?

— Не-а, зачем мне приходить? Я уже все решил. Я согласен.

— Правда?

— Ага, это приятные перемены в моей мирной жизни. Я приступлю к работе сразу же. Ты там договорись с вашими сисадминами, а я гляну, что можно сделать для вас в Сети.