"Генерал" - читать интересную книгу автора (Аббасзаде Гусейн)

1

Холод, пронизывающий до мозга костей, заставил Шарифа проснуться. В землянке, кроме него, никого не было. Он лежал на нарах, тоже ему незнакомых. Он разрыл солому и забился в яму, свернувшись в комок, как кот, и натянул на голову полушубок. Но все равно согреться не мог. «Где я нахожусь? — думал он. — Как тут оказался?» Думать много он тоже не мог голова болела и кружилась. Во рту все пересохло… «Как я попал сюда? — вернулся он к прежней мысли. — Сам, что ли, забрел? Как говорится, никто меня не ударил, я не упал, а как же здесь оказался?»

Шариф вспомнил, что вчера, после полудня, он выпил, но что было с ним дальше, никак не мог вспомнить.

Все, что было до выпивки, он помнил прекрасно.

Днем, когда группа танкистов по распоряжению старшины отправилась на заготовку дров, он незаметно улизнул, взял в своем тайнике припрятанную рыбу и лесом вышел в небольшое село на опушке; там он постучал в двери крайней хаты и был весьма приветливо принят, так что довольно быстро сговорился с хозяином, променял рыбу на бутылку водки, там же выпил полбутылки. Немного послонявшись по селу, он прикинул по времени, что танкисты должны уже возвращаться в часть, к ужину, и решил, что ему тоже пора идти. В лесу он допил водку, прилег у дороги отдохнуть. Уснул, проснулся от мысли, что в части его могут хватиться, кое-как встал, прошел шагов десять-пятнадцать, снова упал и больше уже не смог подняться…

Помнил, как оказался перед командиром полка. Даже вдрызг пьяный, он все же сообразил, что скажи он командиру полка все, как было, ему не избежать бы самого тяжелого наказания, и поэтому он на ходу придумал какую-то липовую историю о встрече с братом. Каким братом? Где? Легко было выяснить, что никакого брата он встретить не мог. Постепенно приходя в сознание, он уже раскаивался в том, что поступил так неосторожно. Но тут же и утешал себя. «Подумаешь, что совершил! Другие весь мир раздирают, надвинут папаху на глаза и веселятся вовсю, а я всего-навсего выпил бутылку водки да не успел добраться до части — и вот меня, несчастного, уже заперли в этой мышиной норе… Да, арестовали, как будто я совершил тяжкое преступление. Это, что, по совести?»

Он слез с нар и прислушался.

Услышав снаружи шаги, понял: часовой. Да, все так и есть: арестован! Осторожно открыв двери землянки, выглянул наружу — часовой тотчас оглянулся.

— Браток, дай мне глоток воды! Океан могу выпить, а в землянке — ни капельки.

— Я на посту, воды у меня нет, пойти не могу. Ты тоже боец, устав должен знать. Если я оставлю пост, то мне всыплют по первое число. Так что потерпи, как сменюсь, принесу.

Шариф вздохнул, положил руку на косяк двери и печально свесил голову.

— Что пригорюнился? Накуролесил, и теперь задумался? А когда пил эту заразу, о чем думал? Если пьешь, так пей хотя бы так, чтобы голова на плечах держалась. — Часовой поправил на плече автомат, опустив его стволом вниз. Когда не знают меры, так вот оно и получается…

— Что случилось, того не исправишь. Не повезло мне, браток. И не только сейчас — мне, можно сказать, со дня появления на свет не везет…

Часовой никогда не догадался бы, что имеет в виду Шариф, говоря о своем невезении. Еще находясь у себя дома, в Зардобе, Шариф кое-что слышал об армейских порядках, о воинской дисциплине. Поэтому армии он боялся, как огня, и, не будь войны, от воинской службы он обязательно уклонился бы. Вечно жалуясь на слабость здоровья, на разные недуги, он создал о себе мнение, как о человеке, к военной службе непригодном, и, в конце концов, добыл бы «белый» билет. Но началась война, началась мобилизация, и все делалось в таком неслыханном темпе, что он не смог сориентироваться, не успел найти подходящего человека, который помог бы ему остаться дома. Вот это и называл Шариф невезением. Оказавшись в армии, он приложил все усилия, чтобы как-нибудь перекантоваться из строевого подразделения в хозяйственное, лез из кожи вон, чтобы устроиться на какой-нибудь продовольственный или материальный склад, но из этих попыток тоже ничего не вышло, его определили в танковые войска, затем он попал в экипаж танка стрелком-радистом. Этой профессии, хотел он того или нет, его обучили, и теперь ему предстояло воевать. И такой оборот судьбы он тоже называл невезением. Теперь между его воинской профессией и профессией довоенной была дистанция огромного размера. До армии он был в Зардобе завмагом, умел зашибить деньгу. Отец его, портной, тоже умел заработать, так что семья в его деньгах не нуждалась. Деньги, которые текли в руки Шарифа, он спускал, как воду, в кутежах с такими же любителями веселой, легкой жизни, как он сам. Легкая эта жизнь и доступность всего привели его на скамью подсудимых за изнасилование беззащитной девушки-сироты. Испугавшись грозившей ему тюремной камеры, он повалился в ноги пострадавшей, молил ее сжалиться, забрать иск в обмен на женитьбу, женился на своей жертве и таким образом избежал наказания. Но едва страсти поутихли и дело забылось, Шариф стал избивать жену и омрачил ее жизнь до такой степени, что она в конце концов сама убежала от него, и опять он зажил по-прежнему. Теперь, с тоской вспоминая минувшие деньки, он пользовался малейшей возможностью, чтобы хоть как-нибудь поразвлечься. «Война ведь, думал он, — того и гляди, влепят пулю в лоб, положишь голову наземь и не подымешь, после это считай, что отец тебя не зачинал, а мать тебя не рожала. Так что живи, пока живется, и помни, что ты в этом мире гость пятидневный. Бери, как пчела, нектар с каждого цветка и наслаждайся жизнью, пока жив». И, случалось, брал и наслаждался. И тогда считал, что ему немного повезло. А вот теперь везение опять от него отвернулось.

— Слышишь? — сказал часовой. — Шаги! Кажется, кто-то идет. Давай в землянку и закрой за собой дверь, а то и мне из-за тебя достанется.

И действительно, шел дежурный по полку капитан Макарочкин. Он приказал часовому:

— Отведи арестованного к командиру полка! Часовой открыл дверь землянки.

— Браток, где ты там? Слышал, что сказал капитан? Вызывают тебя. Допрашивать будут. Подполковник неплохой человек, ты это учти, извинись за проступок, пообещай, что больше такого не сделаешь, авось, он и отойдет. Слышь, нрав свой там не показывай, имя свое ты ведь и так запятнал.

— Веди, чего там. Авось, не повесят! Будь что будет, пойдем.

И Шариф вышел из землянки и зашагал впереди часового. Но шел так медленно и тяжело, будто к ногам его были привязаны тяжелые гири.