"Нежное притяжение за уши" - читать интересную книгу автора (Барякина Эльвира, Капранова Анна)

ГЛАВА 11

Не успела Машуня усесться на свое рабочее место, как Василиса хитренько на нее посмотрела и достала из ящика бутылку ликера.

— Чего празднуем? — спросила Машуня, подъезжая к соратнице на своем стуле.

— Я сегодня не просто О, а Ого-го! — объяснила Василиса. — Так развела одних новых русских! Поэма, сказка, опера и сюита! Почему нам не дают никаких званий? Как тебе звучит «Заслуженный деятель разводов Российской Федерации»? Или нет, лучше «Народный разводчик РФ»! Тебе ликера сколько?

— Одну капельку, — отозвалась Машуня. — Только если тебе присвоят «народного разводчика», то все будут думать, что ты разводишь племенных кроликов, а не людей.

— Ой, наплевать! — пропела Василиса. — Только ты дверь запри, а то сейчас кто-нибудь вломится и засечет нас в нетрезвом состоянии.

Машуня с готовностью накарябала что-то на листочке, вывесила его снаружи и заперлась. Теперь можно было без проблем продолжать пьянку.

— Ну, за нас, красоток! — объявила Василиса и радостно чокнулась своей рабочей кружкой с божьими коровками на черном поле.

— Ура, — подтвердила Машуня и начала выпивать.

Отпраздновав несколькими глотками успешное завершение дела, Василиса решила поинтересоваться и судьбой младшей коллеги.

— Мария! — воскликнула она слегка захмелевшим голосом. — Немедленно колись, как твои дела!

Дела у Машуни шли хорошо, поэтому рассказывать о них было приятно.

— В личном плане обнаружены намеки на законный брак, — сообщила она довольно. — Федорчук вообще терпеть не может ничего незаконного. В рабочем плане я тоже О: блестяще провела свое первое дело в суде. Подзащитный Ковров отделался всего лишь легким испугом и крупным штрафом.

В дверь вдруг раздался настойчивый и гневный стук, а потом послышался недовольный голос Егора Егоровича:

— Вот я вам покажу сейчас, болтушки!

Василиса взяла в руки ликер и отправилась встречать начальство.

— Что это за бардак в рабочее время? — выразил свой протест Егор Егорович.

— Отмечаем трудовые достижения! — задорно произнесла Василиса. — Не хотите присоединиться?

— Ну здрасьте, — проворчал он, — у них тут какие-то достижения, а я почему-то ничего не знаю… И вообще что это такое!? — он оторвал с двери записку, написанную Машуней.

На ней значилось: «Закрыто на тихий час».

— Ох, Иголина… А еще взрослая девушка, а все как в ясельной группе! Марш ко мне в кабинет, сейчас буду задание давать!

— А как же я?! — воскликнула Василиса.

Егор Егорыч посмотрел на нее поверх очков.

— А вы, сударыня, можете зайти чуть попозже. И это, — он показал пальцем на бутылку, — тоже прихватите.

Задание, данное Егор Егорычем, было весьма обыкновенным для начинающих адвокатов: Машуне надлежало защищать какую-то женщину в порядке сорок девятой статьи Уголовно-процессуального кодекса. Согласно букве закона каждый обвиняемый имеет право на бесплатного адвоката, и госпожа Иголина как раз и должна была реализовывать это право. За это ей полагались очень смешные деньги, но отвертеться было невозможно: раз надо, так надо.

Но самый прикол заключался в том, что с нее потребовали защищать… Нонну Маевскую!

Развернув свой ордер, Машуня долго смотрела на эту фамилию и чувствовала, что ее просто пробивает на ха-ха. Чудны дела твои, Господи!

Из рассказов Федорчука адвокат Иголина уже знала, что заказчиком убийства Шорохова являлась Оксана Бурцева: Руслан прямо показал на нее. Нонна же проходила как соучастница. Машуню обуревали двойственные чувства: с одной стороны, она невольно восхищалась, как лихо эти дамочки закрутили свое мокрое дельце, но с другой стороны, Стаса было невыносимо жаль.

Нонна встретила ее радостными воплями и даже попыталась полезть обниматься. Делу помешали охранник и наручники.

— Машка! Привет! — шумела Маевская, устраиваясь поудобнее на стуле. Ты не надумала покупать мою косметику?

Машуня вздохнула.

— Ты просто ненормальная! Какая к черту косметика? Ты знаешь, сколько тебе грозит?

Нонна смерила ее снисходительным взглядом.

— Мое ясновидение подсказывает мне, что мы с мамочкой тут не долго просидим… Во-первых, скоро амнистия, а во-вторых, мало ли чего может случиться?

— И ты что, совсем не боишься? — в очередной раз не поверила своим ушам Машуня.

— Девочка моя, это глупо! Чего ж тут бояться? Я в любом случае время с пользой проведу. Например, книжку напишу, про революцию. А чего? Я вон сколько по этому дурацкому музею ходила, и что, зря? Напишу и прославлюсь. У меня там даже главный герой будет, как твой Федорчук — красный командир на горячем коне.

— Ясновидение ясновидением, а нам надо думать, как тебе срок скостить, — сурово сказала Машуня. — Соучастие в убийстве, мошенничество… Букетик что надо!

Полноватое лицо Нонны озарила широкая добрая улыбка.

— Да ладно тебе, все и так понятно: мы с мамочкой скажем, что мы ни в чем невиновны, что все это подстроили Руслан с Поленовым. Они специально сговорились, чтобы опорочить наши честные имена.

Машуня просто развела руками:

— Но какой им смысл убивать Стаса?

На это Нонна улыбнулась еще лучезарнее.

— А нам какой смысл? Кредиты-то вы так и не нашли, да и никогда не найдете!

— Все-таки это вы придумали такое многоэтажное вранье? — поспешила поймать ее на слове Машуня.

Маевская хитренько прищурилась.

— Это не вранье. Это всего лишь нежное притяжение фактов за уши. Мы кое-где кое-что подправили, и реальность немножко искривилась…

— Как и в случае с твоим ясновидением? На самом деле ты ведь ничего такого не видишь, правда?

Нонна уклонилась от прямого ответа.

— Ну как сказать, не вижу… Я вижу человека, я знаю, что он хочет от меня услышать и говорю ему это. Ты же сама хотела поверить в то, что у тебя с Федорчуком все будет тип-топ… Я просто огласила это, а ты сразу уверовала. Это очень хороший способ заинтересовывать в себе людей. А если ввести его в систему, то есть разрекламировать себя, как девушку, обладающую паранормальными способностями, то можно наворотить ого-го каких дел!

Машуне было странно: в первый раз она слышала от Нонны не всякую придурственную чушь, а действительно что-то такое, что свидетельствовало об остром уме и недюжинной проницательности.

— Ты уже наворотила, — усмехнулась она. — Если бы ты никому не сказала, что тебе заранее было известно о смерти Стаса, может быть, ты здесь и не сидела…

— А, ты не понимаешь! Это же вкус жизни придает! Все как в кино: кем хочешь, тем и становишься, что хочешь, то и делаешь! — беспечно отозвалась Нонна и вдруг сменила тему, отвлекая Машуню от анализа всего вышесказанного: — Кстати, как у тебя дела с Федорчуком?

— Хорошо, — бесцветно отозвалась та. — Замуж зовет.

— Ха! — усмехнулась Нонна. — Я же говорила! Только пусть себе сначала нормальную квартиру купит. Без старушенций.

— Откуда у него деньги-то на квартиру? Он же следователь!

— Пусть приходит ко мне, я его научу взятки брать.

Машуня кивнула, но все же вернулась к больному вопросу.

— Слушай, но как же ты все-таки узнала, что моего начальника зовут Егор Егорович? Помнишь, ты спросила о нем, когда я в первый раз пришла к тебе на свидание? И ты с самого начала знала, что я работала в двенадцатой консультации…

— Я просто не ленюсь охотиться за фактами. Про твоего начальника мне рассказала одна тетка в камере. Она всю жизнь сидит за что-нибудь, так что знает по имени-отчеству всех судей, адвокатов и прокуроров. А насчет консультации мне как-то обмолвился Федорчук. На первом допросе он все время разговор на тебя сводил. Так что и о вашем намечающемся романе было несложно догадаться.

Машуня придала лицу серьезное выражение.

— Ладно, все это хорошо. Но чтобы я могла тебя защитить, мне надо знать, как именно и почему погиб Стас Шорохов. Без этого мы можем так ошибиться, что ты сядешь очень надолго.

Но вместо того, чтобы перепугаться, Нонна опять рассмеялась:

— Что, любопытно? Ну тогда слушай! Сейчас буду хвастаться, какие мы с мамулечкой умные…

До конца этого лета я жила очень далеко отсюда, в другом городе, поэтому никто и не знал, в каких отношениях я состою с госпожой Бурцевой. А потом это оказалось очень выгодно: мы могли как бы принадлежать к разным лагерям и в то же время владеть всей информацией. Так получилось и с «Полет-банком». Мама с самого начала контролировала его через Желткова, а когда этот придурок Поленов стал подминать конторку под себя, мы решили, что было бы не худо знать, что он замышляет. Я познакомилась с ним и очень быстро добилась своего. Ему и в голову не приходило, что я в его койке всего лишь занимаюсь разведкой. Пока эти руководители бодались меж собой, мамочка подготовила несколько договорчиков, Желтков их подписал, а потом по ним было переправлено немного денюжек…

И вот Вовка как-то мне сказал, что Стасик по его поручению занялся анализом дел в банке. Что нам оставалось делать? Смотреть, как он сует нос не в свое дело? Мама позвонила его начальнику Коврову, который был должен ей уйму денег, и мягко попросила маленько попридержать зарвавшегося мальчика. Но Стасик все равно продолжал ковыряться в чужих делах. Дабы все время быть в курсе событий, мне пришлось переселиться к этим радио-козликам — Шорохову и Соболеву. А мамуля тем временем взялась за охмурение Стаса. Немножко золотой пыли в глаза и все — фокус-покус удался!

Свадьбу мы решили провести у Поленова на даче, чтоб быть поближе к его подпольному арсеналу. Я посоветовала Вовочке заказать фейерверк у Руслана. И вот гости пьяно орут, салютик сверкает, бах — выстрел! И мы имеем трупик одного ублюдка и повод, чтобы засадить другого лет на пятнадцать…

Нонне явно доставило удовольствие еще раз посмаковать свою затею. А Машуня хлопала ресницами и немела от ее речей. Это же надо, с какой легкостью они с Оксаной лишили человека жизни!

— Слушай, — проговорила она, с трудом сдерживая негодование, — но по кой черт Бурцева тебя засадила в тюрьму?! Ведь это совсем чушь какая-то выходит!

Нонна вздохнула.

— Ну мы тут маленько просчитались. На свадьбе я чуть-чуть подразнила Поленова, чтобы у него был повод покуситься на меня. Но он раззадорился как-то не на шутку. А плюс к тому заскучал по своим пяти штукам баксов, которые я вовсе не собиралась отдавать Коврову. Я ведь ради этого и устроилась рекламным агентом на радио «Пирамида»… И вообще должна была быть у меня компенсация за то, что я так долго трахалась с Вовочкой? Ну Поленов и прислал ко мне партию братков. Расставаться с честно заработанными средствами я не хотела, а от его бандюг можно было спрятаться только на кладбище или в тюрьме. Самого-то Вовку мы не могли сразу обвинить в убийстве Шорохова: он в то время в Израиле пузо грел. Поэтому пришлось провести недельку в местах не столь отдаленных. А потом маман по моему описанию признала тебя в «Дубравушке» и сыграла с тобой милую шутку, изобразив из себя полную дуру и истеричку. Затем я дала вам с Федорчуком понять, что на самом деле убийца собирался шлепнуть вовсе не несчастного Стасика, а меня. И тогда вы начали подозревать Поленова. Алиби у него не было, потому что перед самым фейерверком мама подсыпала ему в вино какое-то рвотное средство, и во время салюта он побежал блевать…

— Ох, голова идет кругом! — прошептала пораженная Машуня.

Нонна заглянула ей в глаза.

— Что, уже не так охота меня защищать, да? Ничего не поделаешь, вот такие мы с мамочкой своекорыстницы! Чего стоит наша затея с Поленовскими баксами! Я просто попросила знакомую девчонку с телевидения снять сюжет о невиданном по размаху меценатстве, но сказала ей не всю правду, а полуправду: мол, детишки получили одежки на пять штук долларов! Она что, считать бы стала? Просто трепанула по телику, а вы с Федорчуком и купились!

Машуня тяжело задышала.

— Нонн, это свинство! Вас посадят…

— Да ты не беспокойся! — перебила Маевская. — Мы с мамой выйдем на свободу, даже не доехав до колонии. Ты даже не представляешь, как можно изменить судьбу человека с помощью хрустящих бумажек с портретами, пейзажами и водяными знаками.

— И что же ты будешь делать, когда выйдешь? — проговорила Машуня зло. — Поедешь на Канары проживать честно сворованные денежки?

— Чушь какая! — отмахнулась Нонна. — Я уже давно подумываю над тем, что мне надо создать свое собственное бандформирование. Мамулю туда пригласить, Руслана… Хотя нет, он, наверное, долго просидит. Ну тогда кого-нибудь другого. Знаешь, сколько у меня клиентов для этого формирования накопилось?!

Кусая губы, Машуня взглянула на нее.

— Я одного понять не могу, чего это ты сейчас со мной разоткровенничалась? Не боишься, что я все Федорчуку выдам?

Откинувшись на стуле, Маевская захохотала.

— Ой, дурочка, не могу! Да я тебе говорю: вы со своим Ванькой ни черта нам не сделаете! Мы всех купим, продадим, а потом опять купим. И вашего мнения никто спрашивать не будет. А растрепала я тебе все просто, чтобы вы себе головы не ломали, как именно мы вас сделали. А то ведь, чай, ночами-то вместо полноценного секса будете думать и гадать…

Крайне оскорбившись, Машуня поднялась.

— Ну что, тогда тебе мои услуги ни к чему… Всего хорошего.

Нонна тоже встала.

— Да ладно, не обижайся! Все у тебя будет хорошо. Это я тебе говорю как…

— Пока, — перебила ее Машуня и ушла, резко хлопнув дверью.

Она уже знала, что будет крайне халтурить с защитой Нонны Маевской.

Федорчук стоял перед Машуниной квартирой и не решался войти. Полчаса назад он позвонил ей, но трубку взяла мама: она потребовала его появления для обсуждения плана дальнейших действий.

— Я встрети-ил ва-ас, и все былое… — запел в Машуниной квартире женский оперный голос.

«Радио, наверное, слушает», — решил Федорчук и заставил себя нажать на звонок.

«Радио» сразу смолкло, зато раздались странные квакающие звуки.

Дверь открыла радостная маман в длинном фиолетовом платье, а в щель между ней и створкой тут же просунулась полукошачья-полусобачья рожа. Квакала, конечно же, она.

— Иван, вы пунктуальный человек, — похвалила хозяйка и протянула руку Федорчуку.

— Здравствуйте, — произнес Иван и растерялся. Он не знал, положено ли эту руку целовать или пожимать. Выбрав первое, он поднес ее к лицу и дотронулся губами. От руки пахло чем-то кухонным.

Мама расплылась в улыбке и сразу же начала заботиться о госте, умудряясь при этом им командовать. Указывала путь, помогала раздеться, выдавала тапки самого большого размера… Параллельно с этим она то и дело хвалила его за обнаруженные положительные качества и расспрашивала об образовании и наличии хронических болезней. Пекинес Геракл мешался под ногами, нюхал незнакомую обувь и иногда производил озлобленные звуки, обозначавшие что-то вроде «гав-гав — приперся тут!».

Когда мама перешла к вызнаванию Федорчуковско-Машуниных отношений и их планов на совместное будущее, из ее левого глаза вдруг вытекла слезинка.

— Не обращайте внимания, — успокоила она Ивана, — со мной такое бывает. Я ведь мать!

— А-а, — понял Федорчук.

— Ну и что же было после вашей ссоры? — продолжила она расспросы, — а то ведь Мария-то мне ничего не рассказывает.

Федорчук послушно обо всем поведал, скрывая при этом интимные детали.

…Они сидели на кухне, пили уже по третьей чашке чая и общались. Маму в Федорчуке устраивало все, кроме двух вещей: первое — это плохо оплачиваемая профессия, и второе — это наличие у Машуни пекинеса, а у Ивана кота Фисы. Дело в том, что Геракл был патологически ревнив. В детстве он вообще ревновал Машуню даже к телефону: если хозяйка брала трубку и при этом не обращала внимание на своего питомца, тот устраивал концерт с воем и нападением на предметы домашнего интерьера. Так что привыкание его к другому Машуниному увлечению по фамилии Федорчук, очень волновало маму.

Еще ее страшно беспокоило то, что Геракл ненавидел кошек. Вернее, он их просто обожал, но собачьим обожанием, проявляющимся в желании напасть и обезвредить. Это могло не просто лишить Фису покоя и умиротворения, но и разжечь межвидовой конфликт с применением зубов и когтей. А ведь если Геракл не уживется с Иваном и с Фисой, то ей придется забрать его себе. А этого маме очень не хотелось.

Наконец входная дверь отворилась и на пороге квартиры появилась разгоряченная Машуня. Геракл тут же позабыл о подозрительном госте и сломя голову бросился метаться вокруг хозяйки. Она же с порога принялась тараторить:

— Мамуля, твоя дочь просто гениальная. А мне Федорчук не звонил?

— Звонил, — ответил сам Иван.

Машуня радостно замерла, стоя посреди прихожки в одном сапоге.

— Класс! Тогда у нас с тобой сейчас будет совещание. В моей комнате.

— Как это?! — подала голос мама, которая сразу заподозрила в этом совещании что-то интересное для себя.

Но дочка тут же пресекла мамины попытки проникнуть на ее территорию.

— Наше совещание будет на высшем уровне и за закрытыми дверями.

… Когда они наконец остались одни, Машуня поспешно усадила Федорчука рядом с собой и, придав лицу заговорщическое выражения произнесла:

— Я тут была у Ноннки в СИЗО. И она себя плохо повела. Понимаешь, она находится в полной уверенности, что мы с тобой — никто, ничто, звать никак…

— Ну, это она зря! — протянул Иван, предчувствуя, что Машуня готова сообщить ему какую-то сенсационную новость.

— Именно! Я сразу почувствовала, что она лапшу мне вешает на уши. Если Желтков подписал все те кредитные договоры, то непонятно, зачем Бурцевой и Маевской потребовалось убивать Стаса? Ведь эти договоры должны быть законными, и Поленов был бы не в силах это исправить… И я решила, что надо сходить к жене Желткова, чтобы поспрашивать ее насчет этого дела.

— Ну и? — прошептал Федорчук, у которого сразу заблестели глаза.

— Погоди, все по порядку… Во-первых, она сказала, что инфаркт ее мужа был специально спровоцирован. Когда-то, лет пятнадцать назад Желтков работал директором нашего машзавода. Но он стал мешать кому-то из обкомовских бонз, и на него натравили партийный контроль. Знаешь, были такие «радетели за правду», которые по приказу свыше начинали собирать компромат на кого-нибудь, а потом топили человека с головкой… Так вот эти товарищи сфабриковали дело о том, что Желтков совратил собственную дочь, которая после этого утопилась.

— О, господи! — воскликнул пораженный Иван. — Неужели правда?

— Да нет! Ничего такого на самом деле не было! Девочка утонула в результате обыкновенного несчастного случая в доме отдыха. Но кому чего докажешь, если слухи уже поползли? Желтков тогда попал в больницу с первым инфарктом.

— И на заседании правления «Полет-банка» Поленов вспомнил эту историю? — догадался Федорчук.

— Точно! Но дело-то в том, что сам Вовочка не мог знать о ней: когда развернулась компания против Желткова — директора машзавода, ему было лет двенадцать. И я подумала, что Поленова должен был кто-то навести на эту мысль. И знаешь, что я раскопала?

— Ну?!

— Мадам Желткова знала не только о шашнях супруга с Оксаной Бурцевой, ей было известно еще кое-что. Перед смертью муж сказал ей, что именно она подставила его перед новым владельцем банка. Все вроде бы сходится: Желтков подписывает сфабрикованные ею кредитные договоры, а она отправляет его на тот свет, чтобы взятки были гладки… Но тут как раз и начинается вся история! После смерти мужа Желткова пыталась обращаться в прокуратуру, дабы засудить Бурцеву и Поленова, но ее заявление даже не приняли. В Уголовном кодексе нет статьи «Доведение до смерти». Тогда она стала искать сама… Узнавала о них все, что только можно, подняла старые архивы… И знаешь, что выяснилось? Оксана Геннадьевна Бурцева, в девичестве Агафонова, является дочкой некого Геннадия Африкановича, который до пенсии работал главой нашего местного партийного контроля. Того самого, что помог отойти Желткову от дел на машзаводе.

Произнеся все это, Машуня с гордостью посмотрела на Федорчука. Сказать, что эффект был громовой, значит, ничего не сказать.

— Так значит, все это дело затеял поганый старикашка Африканыч?! только и смог проговорить он.

— Именно! С помощью своего талантливого потомства, разумеется. Когда Поленов стал подгребать под себя «Полет-банк», Африканыч вспомнил, как когда-то давно продал ему разбитый Манлихер. И тут шарики в его головешке завертелись, и он придумал хитренький план, как схапать тринадцать миллионов полновесных российских рубликов. Доченька и внученька разлеглись по койкам нужных бизнесменов, все враги были либо благополучно доведены до инфаркта, либо посажены — по крайней мере, за незаконное хранение оружия), либо застрелены… Помнится, Нонна как-то хвасталась мне, что у нее есть дедушка — специалист по черной магии и сглазу. Вот эта магия и проявилась во всей красе.

— Постой, так ты говорила, что договоры с подписью Желткова законны, и причины убивать Стаса не было! — не выдержал Федорчук.

— А вот это последний акт нашей пьески! — захохотала Машуня. — Я нашла, за что его застрелили! За то, что он догадался отправить все четыре кредитных договора на графологическую экспертизу! И ему пришел ответик: подпись-то Желткова на них поддельная! Во как!

— Откуда ты узнала? — окончательно изумившись, проговорил Иван.

— Понимаешь, у Кольки и Стаса не было своего почтового ящика: его давно дети сожгли, и всю корреспонденцию почтальон кидал к соседям. Колька решил сходить к ним и забрать все, что накопилось почти за целый месяц. Среди газеток и платежек он обнаружил официальное письмо из бюро графологических экспертиз…

— И позвонил тебе? — ревниво осведомился Федорчук.

Машуня кивнула.

— Ага. И я подумала, что Стас рассказал Бурцевой про запрос насчет подписей Желткова, и тем самым приговорил себя. Скорее всего, это она и поставила свой автограф на договорчиках.

— Маш, — с чувством произнес Федорчук, — может, тебе в следователи лучше пойти? Бросай ты на фиг свою адвокатуру!

— Не брошу! — отозвалась чрезвычайно польщенная Машуня. — Там можно денег заработать. Я лучше буду просто так тебе помогать. А Колька…

— Что «Колька»?! — сразу забеспокоился Иван.

— Когда я к нему пришла, у него девушка сидела. И стрижка у нее — как у меня!

Рядом с крыльцом музея Революции установили дорожный щит, на котором большими буквами было написано: «С днем согласия и примирения!» Наступили сумерки, и в свете фонарей стало видно, как летят к земле крупные снежинки. Мимо неслись машины, на перекрестке мигал светофор, а в это время неприметные граждане в штатском оперативно перекрывали все входы и выходы из здания. Они ждали команды Федорчука, чтобы арестовать одного очень опасного преступника.

Сам Иван вместе с Машуней стояли у окна зала революционной славы и потихонечку заглядывали внутрь.

В музее царили радость и оживление. Там явно готовились к празднику: на раздобытых Бог весть где столах вкусно пахла парадная домашняя снедь, все углы были украшены кумачом и красными гвоздиками, а по самому музею шарахались многочисленные пенсионеры, пришедшие сюда отмечать День Седьмого Ноября — Красный День Календаря.

Среди них была и баба Нюра: она активно руководила раскладыванием винегрета. И лишь из-за нее Иван откладывал начало операции по аресту Африканыча. Машуня тоже была с ним согласна:

— Давай, мы потом этого старичка-паучка сцапаем! — потянувшись к Федорчуковскому уху, прошептала она. — Пусть уж пенсионеры сначала попразднуют. У них и так мало радости в жизни.

Форточка была раскрыта, и им было слышно, как председатель парт-ячейки, а также недобитый буржуй Африканыч громогласно командовал торжеством:

— К столу, товарищи, к столу!

Стулья задвигались, радостные голоса оживились.

— А во главу, то есть в президиум, мы попросим сесть наших старейших членов партии! — хлопотал директор музея. — Товарищ Синицына, товарищ Гонцова, товарищ Швахер, товарищ Непойко! Проходите все сюда!

Машуня оглянулась на Федорчука.

— А вот, кажется, и учредители наших призрачных фирм пожаловали! Им ведь что партия прикажет, то они и подпишут. Даже смотреть не будут. А Африканыч им наверняка напел, что он собирал подписи протеста против какой-нибудь империалистической клеветы.

Федорчук кивнул.

— Наверняка. Ну что, Мария, с днем тебя согласия и примирения! Лови последние моменты тишины и покоя: через некоторое время здесь будет происходить самое большое раскулачивание века!

— Пусть происходит! — отозвалась Машуня, чмокнув его в щеку. — А пока мы будем соглашаться и мириться!

г. Нижний Новгород

2000 г.