"Лондонские оборотни" - читать интересную книгу автора (Стэблфорд Брайан)

6

Оказалось, что по адресу, который Харкендер дал Лидиарду, на довольно мрачной улице, засаженной кленами, расположен отдельно стоящий дом, окруженный высокой стеной. Лидиард вылез из экипажа и попросил кучера подождать его. Он приехал один, потому что давно отложенные дела требовали присутствия сэра Эдварда.

Настоящие ворота в стене отсутствовали, была только арка с двойной дверью. Нашелся и колокольчик, в который Лидиард позвонил, но дверь в ответ на его звонок не отворилась — вместо того, распахнулось окошечко на уровне его головы для того, чтобы его могли хорошенько разглядеть изнутри. Он терпеливо перенес этот осмотр, хотя ему и показалось, что пауза, в которой не было никакой необходимости, тянулась слишком долго, пока чей-то голос изнутри не задал ему вопрос:

— Чем я могу вам помочь?

— Я хотел бы видеть брата Зефиринуса, — ответил он. — Мое имя — Дэвид Лидиард, и я имею кое-что рассказать ему относительно смерти одного из членов Ордена.

— Сожалею, — произнес невидимый собеседник, — но это дом, посвященный религии, и мирянам не позволено сюда входить.

— Мне известно, что это за дом, и при обычных обстоятельствах я не стал бы просить, нарушать здешние правила, но мне необходимо побеседовать с вашим руководителем. — настаивал Лидиард, — Один из ваших людей погиб при попытке получить информацию, которой теперь располагаю я. Кроме того, у меня есть кое-какие личные вещи этого человека, я хотел бы их вернуть, в том числе кольцо с инициалами О.С. и А. Человек, которому оно принадлежало, называл себя Мэллорном.

— Подождите, — произнес голос с категоричностью, не допускающей возражений.

Окошечко со стуком захлопнулось. Прошло, по крайней мере, три минуты, прежде чем оно опять распахнулось, и снова Лидиарда подвергли внимательному осмотру, хотя на этот раз через короткий промежуток времени в замке повернулся ключ, и дверь отворилась внутрь.

Внутри стояли два человека в монашеских рясах. Один из них был среднего возраста, высокий и тощий — физически того же типа, что сэр Эдвард Таллентайр, второй же был меньше ростом и моложе, блестящие черные волосы обрамляли его тонзуру. Тот, что поменьше ростом, глядел на Лидиарда с неприкрытым подозрением, но высокий выглядел более приветливым.

— Мистер Лидиард, — сказал старший, протягивая руку, — не для пожатия, но скорее для того, чтобы провести гостя через порог, — я аббат этой обители, мое имя, как, я полагаю, вы уже знаете, — Зефиринус.

— Благодарю вас за то, что согласились со мной встретиться, — проговорил Лидиард.

— Это нам следует благодарить вас, — учтиво отвечал Зефиринус. — Мы уже узнали по другим каналам о печальной гибели нашего брата, но подробности о его кончине оставались для нас мучительно неясными. Мы будем благодарны за любую информацию, и вы чрезвычайно добры, возвращая нам принадлежащие ему вещи. Не уверен, не вызову ли я ваше недовольство, если не проведу вас в дом. Но поймите, я нарушил бы правила, если бы принял вас в монастыре, вместо этого я предлагаю, чтобы вы прогулялись со мной по саду, расположенному за домом. Это было бы для нас более приемлемым.

Лидиард согласился, после чего аббат повернулся и повел его вдоль стены монастыря. Второй монах, которого явно не собирались представлять посетителю, прошел в заднюю дверь дома, в то время как Лидиард последовал за своим проводником.

Позади дома находились аккуратно содержащиеся участки обработанной земли, в летнее время, вероятно, засаженные овощами, дорожки между ними были вымощены неровными бесформенными камнями. Аббат прошел к скамье, расположенной недалеко от центра этих участков, и жестом предложил гостю сесть спиной к дому. Лидиард сделал, как его просили, и Зефиринус уселся рядом с ним.

— Могу я получить это кольцо? — спросил монах.

— Разумеется, — ответил Лидиард.

Старший собеседник принял у него кольцо и пакет с бумагами, он положил их в карман своего одеяния. Он бросил быстрый взгляд на амулет, обратив внимание на буквы, но не проявил особого интереса к узору. Зефиринус ничего не сказал, явно дожидаясь того, что сообщит ему Лидиард, но Дэвид растерялся и не мог подобрать подобающие слова. Сэр Эдвард, не сомневался он, проявил бы на его месте более нетерпеливую любознательность и находчивость. Но сам он всегда находил трудным преодолевать барьеры обычной вежливости, чтобы прорываться к самой сути предмета. Кроме того, хотя его вера была роковым образом ослаблена показным скептицизмом Таллентайра, он все еще склонялся к тому, чтобы ощущать себя маленьким и ничтожным перед лицом высоких церковных чинов.

— Меня воспитывали католиком, — нерешительно сообщил он, — но я никогда не слыхал ни о вашем Ордене, ни о святом, давшем ему имя.

— Наше существование и наша цель являют собою тайну, и весьма немногие удостоены привилегии быть в нее посвященными. — согласился Зефиринус, довольно добродушно, — Я допускаю, что мы не имеем такого оправдания своего существования, которое признал бы теперешний папа. Тем не менее, мы добрые христиане и убеждены в том, что в глазах Господа тот святой, именем которого мы пользуемся, вполне достоин нашего уважения.

В этом ответе Лидиард не отыскал ничего, что могло бы служить нитью для продолжения разговора, и понял, что ему следует собрать все свое мужество и начать задавать вопросы.

— Упоминалось ли мое имя в тех отчетах о смерти брата Мэллорна, которые дошли до вас? — начал он.

— Да, упоминалось, — отвечал Зефиринус. — Во всяком случае, в последнем письме от брата Фрэнсиса, нами полученном, он сообщал, что добился знакомства с тремя англичанами и упомянул имена всех троих. Он особенно радовался, что получил помощь сэра Эдварда Таллентайра.

— Это выглядит странно, — пожал плечами Лидиард, слегка негодуя из-за того, что Зефиринус применил такую тактику ведения беседы. — Возможно, сэр Эдвдард был некогда католиком, но это обстоятельство гарантировало то, что его обращение к атеизму будет сопровождаться горячим желанием выставить напоказ все заблуждения веры, от которой он отрекся. Почему бы священнику испытывать радость, объединяя усилия с подобным человеком? И почему бы ему желать обманывать нас, тогда как церковь просит нас быть честными?

— Я уверен, если только вы в точности вспомните его слова, то найдете, что брат Фрэнсис не лгал вам. — ответил Зефиринус, — А если и было нечто, о чем он умолчал, он делал это потому, что был связан клятвой, запрещающей ему говорить. Я убежден, вас учили не только уважать правду, но и тому, что верность клятвам есть добродетель. Брат Фрэнсис очень рад был иметь на своей стороне человека, подобного сэру Эдварду, из-за уважения, какое мы питаем к силе скептического разума. Он не знал, что может найти в конце своего путешествия, но боялся, что его собственная доверчивость может препятствовать ему видеть достаточно ясно, и потому, был счастлив находиться в обществе человека, чьи верования совершенно отличны от его собственных. Иногда случается так, что два человека, смотрящие на мир по-разному, в состоянии достигнуть большего понимания, чем каждый из них поодиночке.

Для Лидиарда это звучало подозрительной ересью. Иезуиты, обучавшие его, обладали совершенно иной позицией, для них точка зрения веры была главной и неизменяемой. Таллентайр же был твердо убежден в неизменном превосходстве научного взгляда на мир.

— Будут ли клятвы о сохранения тайны препятствовать вам открыть мне, почему брату Фрэнсису требовалось попасть в эту долину? — спросил Лидиард. — И позволят ли они мне спросить вашего совета в некоторых делах, ставших результатом нашего приключения, которое еще продолжает угрожать нашей жизни? Я прибыл сюда, напутствуемый сэром Эдвардом, и он поручил мне задать определенные вопросы.

Зефиринус выразил вежливое удивление:

— Неужели сэр Эдвард послал вас, чтобы искать нашего совета? — спросил он с таким видом, как будто бы этому трудно было поверить. — Я-то считал, — он разделяет мнение, что люди, преданные суеверию, — а к такой категории он, несомненно, относит нашу общину, — что люди, преданные суеверию, живут в мире, где фантазия дает им свободу провозглашать все, что им нравится. Какая польза будет от нашего совета человеку, который сказал миру, как горько он был бы разочарован, если бы его вынудили разделять взгляды и мнения несчастных, верящих в чудеса в наш просвещенный век?

Это не могло не позабавить Лидиарда. Слова аббата, хотя и насмешливые, звучали вместе с тем по-доброму.

— Вот уж не думал, — сказал он, — что монахи читают «Ежеквартальное обозрение». Я считаю, и сэр Эдвард со мной согласен, что мы нуждаемся в вашем совете и будем рады получить его. В конце концов, ваш Орден несколько виноват в затруднении, происходящем с нами, ведь именно отец Мэллорн отыскал нас и втянул в свои планы. Неужели мы не имеем права на какое-то объяснение?

— Вероятно, — согласился аббат. — Сожалею, что брат Фрэнсис вас использовал — вдвойне сожалею, ибо все это, кажется, стоило жизни Уильяму де Лэнси, а также причинило несправедливую боль и затруднения вам. Вас укусила змея, как я слышал, и вы сильно страдали.

— Да, меня, действительно, дважды кусали змеи, но, как бы странно это ни звучало, я еще не понял, насколько сильный урон мне нанесли. — согласился Лидиард. — И это — один из тех вопросов, по которым я надеялся получить совет, скорее ради себя самого, чем ради сэра Эдварда. Мне кажется, я обладаю информацией, которую могу предложить взамен, хотя я вовсе не подразумеваю, будто вас могут заинтересовать столь грубые материи.

Аббат улыбнулся, охотно забавляясь в свою очередь, но не ответил.

— Я не нарушу никакую клятву конфиденциальности, если вы от меня ее потребуете. — заверил Лидиард, — Хотя прошу вашего позволения поделиться тем, что вы мне скажете, с сэром Эдвардом и его другом Гилбертом Фрэнклином. Я могу предложить вам полный и честный отчет обо всем, что произошло в ночь смерти Мэллорна, а взамен я попрошу, как я уже говорил, вашего мнения о тех событиях, и совета, как поступать теперь. Мы ведь до сих пор не знаем, что же с нами приключилось.

Несколько мгновений Зефиринус смотрел на него твердым взглядом, затем спросил:

— Кто сообщил вам о существовании Ордена и о том, как найти этот дом?

— Джейкоб Харкендер рассказал нам, где вас найти, — сказал Лидиард с добросовестной честностью. — Но человек, который впервые сообщил нам о вашем существовании, называл себя Полом Шепардом. Кажется, он еще известен под именем Пелорус.

— А-а, — тихонько откликнулся Зефиринус. — А вы знаете, что собой представляет Пелорус?

— Это один из лондонских вервольфов, — невозмутимо ответил Лидиард. — Но он, кажется, сторонится своих сородичей.

— Возможно, это правда, — согласился Зефиринус. — Пример нашего собственного святого покровителя учит нас тому, что среди нелюдей есть такие, которые служат Богу, чьи души по Его разумению равны нашим. История нашего Ордена убеждает нас в том, что Пелорус — не исчадие зла, хотя, безусловно, другие подобные ему создания именно таковы.

— Так согласитесь ли вы тогда дать нам несколько советов?

— Я отвечу на ваши вопросы со всей возможной полнотой, — ответил аббат.

Лидиард хорошо понимал уклончивость такого ответа, но он его принял и спросил:

— Почему брат Фрэнсис хотел пойти в ту долину, которую лет десять до того посетил Джейкоб Харкендер?

— Да по той причине, что мы верим, Харкендер — один из тех, чья цель подготовить приход Антихриста, и казалось. — Зефиринус тщательно выговаривал каждое слово, — Его миссия могла быть частью этих страшных приготовлений.

— Как же вы обнаружили, в чем состоит его миссия:? — поспешно спросил Лидиард. Он предвидел первый ответ.

— У нас есть свои провидцы, — сообщил Зефиринус. — Свои колдуны, если угодно. Голоса, которые они слышат, и их видения дышат предостережениями о скорых переменах, и это отсылает нас не только к Харкендеру, но и к Египту.

— И к Хадлстоун Мэнору? — поинтересовался Лидиард.

Не так-то легко было сбить с толку Зефиринуса. Он перевел свои светлые глаза, которые до того были устремлены в бесконечность, на лицо Лидиарда, и спросил:

— Что вам известно о Хадлстоун Мэноре?

— Нам известно о мальчике, которого поместил туда Харкендер, — невыразительным голосом сказал Лидиард. — Нам говорили, что о его особенностях узнали во время экспедиции Харкендера в Египет и его воображение связано с каким-то магическим ритуалом Харкендера. Нам известно, что его соблазнили или похитили из Хадлстоуна, вероятно, это сделали лондонские вервольфы.

— Так значит, вам известно все, что я могу вам сообщить, — заключил Зефиринус.

— Все, кроме одной детали, — поправил его Лидиард звенящим голосом. — Мы не знаем, верите ли вы, что этот ребенок — Антихрист.

Когда он произносил эти слова, то испытывал неловкость, сознавая, насколько странно они звучат, и такую же неловкость он испытывал, будучи абсолютно уверен, что этот необычный монах воспримет их полностью всерьез.

— Мы не знаем, кто он такой, — ровным голосом признался Зефиринус. — Но ваше предположение — реальная возможность. Джейкоб Харкендер в это не верит, но он не имеет понятия, чья энергия питает его мстительные желания. Да и вы, мистер Лидиард, разве вы в это верите, несмотря на ваши старательные попытки занимать нейтральную позицию? Возможно ли, что вы идете против собственной совести, пытаясь заслужить мою лояльность?

— Мой разум открыт, — настаивал Лидиард, — и за последнее время он стал еще более открытым, чем мне хотелось бы. Но честно, я не знаю, что и думать о реальности оборотней или о силах магического видения. С тех пор, как меня укусила змея, у меня начались собственные странные видения, но я не осмеливаюсь полностью верить в то, что вижу, или в то, что мне рассказали. Верю я во что-то или нет, брат Зефиринус, но я был бы рад получить ваш совет относительно того, как я мог бы поступать по отношению к Харкендеру и этому мальчику. Харкендер пришел к нам, прося помощи, чтобы избавиться от вервольфов.

На минуту Зефиринус поднялся, разглаживая складки на рясе, затем снова сел, и задумчиво дотронулся пальцем до губ.

— Не делайте ничего, — произнес он твердо. — Вы не в силах изменить то, что уже произошло. Обстоятельства таковы, что результат уже предрешен, поэтому и вам ничего не следует делать, только наблюдать, и наладить мир с Богом. Да, утешьтесь в вере, мистер Лидиард, и убедите сэра Эдварда поступить так же.

— Не хотите ли вы сказать, что и вы не собираетесь ничего предпринимать? — удивился Лидиард.

— Это тот предмет, о котором мне не позволено говорить, — ответил аббат.

Лидиард испытал жестокое разочарование, получив отказ Зефиринуса говорить о чем-то еще. Но он хорошо понимал, насколько тщетно было бы настаивать на своем. Вместо этого он сказал:

— Если что-то встревожило меня и Пелоруса, так это вопрос относительно второго создания, которое появилось из египетской долины. Какое отношение оно имело к ребенку и к нам? Если этот ребенок — Антихрист, то кто второй? Является ли это существо Зверем Откровения или воплощением Сатаны?

— Мы не можем быть уверены. — повторил Зефиринус. — Но о приходе Зверя ясно сказано в пророчестве, и в этом событии не может быть ничего такого, что бы нас удивило. Возможно, мы могли бы лучше об этом судить, если бы знали в точности, что произошло перед тем, как погиб брат Фрэнсис. Я полагаю, это и есть та информация, которую вы принесли мне.

Лидиарда ни в коей мере не удовлетворяло то, что до сих пор предложили ему в обмен за его информацию, но он не колебался. Он поведал все, что произошло в долине, добавив к рассказу краткий отчет о собственных бредовых ночных кошмарах и о том, как его окончательно пробудил Пелорус.

— Мой разум открыт, — повторил Лидиард, но не мог удержаться, и добавил — Несмотря на те попытки, которые совершали иезуиты, чтобы закрыть его. Иезуиты, понимаете ли, требовали слишком многого, когда утверждали, будто бы мальчик, которого отдали им в самые его восприимчивые годы, должен принадлежать им навсегда. Не знаю, осталось ли даже в том тайном уголке моей души, который мои учителя пытались превратить в их собственный, что-то из тех понятий, в которые благочестие заставляет нас верить. И я думаю, вы поймете, в каком хаосе неопределенности я нахожусь.

— Можете отбросить то, чему учили вас иезуиты, но вы от них не избавились, — покачал головой Зефиринус. — Даже Таллентайр от них не избавился, как можно видеть из его статей в «Ежеквартальном обозрении», несмотря на их враждебность церковным доктринам. Он может отбросить верования иезуитов, но при нем остались их краснобайство и пылкое рвение. Когда настанет день для вас обоих сделать серьезный выбор между верой и забвением, вы оба довольно четко поймете, перед каким выбором стоите. И если Господь призовет вас снова вернуться к вере, как он призвал Савла [16] по дороге в Дамаск, вы вспомните все, чему учили вас иезуиты, смело и целиком. Вы принадлежите им, если вообще кому-нибудь, сомневайтесь в этом, если вам так угодно. Я вам советую быть готовым, потому что этот день может прийти довольно скоро.

Эта проповедь в миниатюре не произвела особого впечатления на Лидиарда.

— А предположим, этот день можно предотвратить? — спросил он. — Или, по крайней мере, предположим, что для человека все еще остается какая-то роль, которую он может сыграть в формировании этого события?

— В это может верить Пелорус, — ответил Зефиринус. — И Харкендер тоже, но вы так считать не должны. Вера и надежда свидетельствуют о том, что Христос снова вернется править на земле тысячи лет. Молитесь ему о своем спасении, и вы его получите. Не пытайтесь играть с колдовством Харкендера, поскольку оно есть орудие Сатаны, совращающее вас, и вы будете прокляты.

— Видения, которые у меня были в последнее время, легко можно рассматривать в качестве совращения, потому что они пробуждают во мне более сильное сочувствие к Сатане, нежели было у меня прежде. — тихо признался Лидиард, — Но сэр Эдвард никогда не мог с этим согласиться.

— Разумеется, не мог. — подтвердил Зефиринус. — Предстоящая трансформация мира является именно Актом Творения, и созерцание этого Акта напугало его, что видно из эссе, которое он написал. Ясно, что он нашел такую перспективу ужасающей, хотя и попытался спрятать свои ощущения за обвинениями в абсурдности веры. Атеизм — это его защита против ужасов мира, который может быть переделан, но ведь никакая защита невозможна, как знает каждый истинный ученый. Вы читали Юма, мистер Лидиард?

— Читал, — ответил Лидиард, принимая как само собой разумеющееся приглашение играть роль адвоката дьявола. — Он был человеком, который доказал, что реальность чуда не может быть установлена чьим-то свидетельством. Одним из многих философов, чья способность логически рассуждать заставила его прийти к атеизму, и только дипломатичность и опасения преследований со стороны религиозной нетерпимости помешала ему открыто объявить об этом.

Зефиринус улыбнулся.

— Возможно, — вставил он. — Но разве это не был тот же самый Юм, который показал, что все великие и смелые научные законы точно так же хрупки, как и чудеса, на том основании, что доказательство всегда недостаточно, чтобы сделать их наверняка определенными?

— Чтобы сделать их логически определенными, — согласился Лидиард. — Но в наши дни ни один ученый не верит в то, что природа мира может быть выведена логически. Истина в том, что мы способны всего наблюдать законы вселенной лишь конечное количество мгновений. Но все же, эти законы объективно отражают то, что любой человек и все люди вместе могут наблюдать в мире. Своими собственными глазами. И любая регулярность, какую способен увидеть каждый человек, имеющий глаза, часто повторяющаяся и неизменная, избирается как пункт веры во что-то, чего никогда не видел, никто, кроме как какой-нибудь пророк-самозванец в своих снах. То, что мы видим, это мир, который движется и изменяется согласно процессам причины и следствия, и это все, что мы можем по-настоящему знать. Должен сказать, что я не могу возложить всю вину на этот случай, хотя бы даже мне казалось, будто внутри меня открылась новая возможность видения, которая угрожает погрузить меня в сны иного и менее определенно существующего мира.

— Но вы должны лучше понимать и ограничения, — моментально возразил аббат. — Вы должны достаточно хорошо знать, какой образ полагается линзам вашего зрения отбрасывать на сетчатку.

— Искаженный образ, — ответил Лидиард. — И что из этого?

— Что из этого? Да только то, что зрение вашего разума, то есть внутреннее зрение, переворачивает этот образ и снова делает его истинным, так что вы в состоянии увидеть, что небо наверху, а земля внизу. Это именно ваше внутреннее зрение, мистер Лидиард, извлекает истину из иллюзии, которую создает один из ваших органов чувств. Ведь это тоже Акт Творения, разве не так? Он переворачивает весь мир вверх ногами, так, чтобы вы могли увидеть его в его истинном положении? И все же, вы еще будете смеяться надо мной за то, что я верю в трансформацию мира.

Мир, который предстает перед нашими ограниченными ослабленными органами чувств, вовсе не тот мир, каким он является. Это только тот мир, каким он нам представляется. Его измерения, его стабильность, его твердость и связность есть результат работы нашего внутреннего зрения, которому в один прекрасный день будет дано видеть его иначе. Сэру Эдварду все еще удобно в этом мире, созданном его органами чувств и его рациональной наукой. Ему удобно и уютно сохранять веру в то, что верх это верх,аниз—это низ.Он продолжает считать, что он видимый мир существует в действительности. Но удобство и успокоенность ослепляют нас всех, и когда по какой-то воле случая или по прихоти наших ощущений мы бросаем краткий взгляд на тот мир, каким он в действительности является, нам приходится признать, в нем нет никакой надежности и безопасности. Ни в его измерениях, ни в стабильности, ни в твердости, ни в связности — все только иллюзия. Это может показаться потрясающе ужасным, но это правда, и единственная надежда, какая у нас есть, это то, что ведущая рука Творения есть нечто такое — это любящая рука отца, направляющая нас к истине.

— Сэр Эдвард назвал бы такое рассуждение софистикой, — сказал Лидиард.

— Это совет. — возразил Зефиринус. — То, зачем вы явились сюда. Доверьтесь своему внутреннему зрению, мистер Лидиард, то, что оно запечатлевает — реально. Но вам следует избегать его соблазны, так же, как вы должны побороть и соблазны сомнения, ведь в мире существует зло, и Сатана всегда заботится о том, чтобы привлечь души человеческие на сторону своего тщеславного дела. Одна только вера способна сказать нам то, чего не в состоянии раскрыть зрение. Мне жаль вас, потому что вы должны нести бремя внутреннего зрения, не вооружившись верой, но я не могу предложить вам никакого иного ответа. Мы всего лишь люди, мистер Лидиард, и, как бы мы ни горели желанием быть Создателями, не нам овладевать этой привилегией. А все те, кто пытается это делать, являются слугами Сатаны, сознают ли они это или нет. Отправляйтесь же домой, и молитесь, мистер Лидиард. И предоставьте Габриэля Гилла вервольфам, они ведь его духовная родня. Вы не должны бояться ни этого несчастного мальчика, ни этого ужасного Зверя, которого повстречали в Египте. Они не в состоянии украсть у вас то наследие, которое ваше, благодаря добродетели Христа и Его милосердию, а оно есть Царство Небесное, которое уже близко. — Он немного помолчал, затем добавил. — Благодарю вас еще раз за то, что принесли кольцо брата Фрэнсиса и за ваш рассказ о его смерти. А теперь вам следует уйти, потому что нет более ничего, о чем я могу вам рассказать.

Лидиард позволил аббату проводить себя по извилистой тропинке назад, к арке дверей. Но оставался еще один вопрос, который он намеревался задать прежде, чем уйти. Когда они подошли к дверям, он повернулся к монаху и спросил:

— Верите ли вы в то, что человек может быть одержим дьяволом?

— Абсолютно в этом убежден. — ответил Зефириниус. — И я верю в силу ритуала изгнания нечистой силы не меньше, чем в действенность молитвы. Но то видение, какого вы удостоены, мистер Лидиард, само по себе не есть зло. Это вовсе не означает, что какой-то чертенок посылается вам в наказание. Вы целиком сами отвечаете за свое спасение, и без вашего разрешения никто не может ему угрожать.

Затем двери за ним затворились, и он услышал, как задвигают на место засов. С опущенной головой Лидиард направился туда, где некоторое время тому назад он вылез из кэба, но внезапно резко остановился, когда осознал, что теперь там стоит совсем не тот экипаж: он был определенно больше и запряжен парой сильных породистых лошадей.

Из окна кареты на него смотрела самая красивая женщина, какую ему когда-либо приходилось видеть. Она была блондинкой с очень длинными волосами, очень бледной, но обладавшей совершенным цветом лица и примечательными фиалковыми глазами. Зубы, обнажившиеся в очаровательной лукавой улыбке, были гладкими и белыми.

— Мистер Лидиард, — произнесла она воркующим нежным голосом, — я взяла на себя смелость отослать ваш кэб. Я отвезу вас в любое место, куда вы захотите, и была бы весьма благодарна, раз уж представился удобный случай, с вами побеседовать.

Лидиард и сам не знал, что заставило его так поступить, но он немедленно шагнул назад и затравленно огляделся. Он поднял голову, чтобы взглянуть на кучера, но еще прежде, чем узнал этого человека, догадался, кто эта женщина.

— Мандорла Сулье, — произнес он вслух, чувствуя себя одураченным, не зная, что сказать дальше.

Женщина в карете только улыбнулась, но кучер, который оказался Перрисом, братом Пелоруса, поднял с сиденья рядом с собой палку с серебряным наконечником и потянул блестящую черную рукоятку, достаточно далеко, чтобы Лидиард мог убедиться в том, что эта трость на самом деле является шпагой.

— Садитесь же, мистер Лидиард, — пригласила Мандорла, голос ее все еще был напоен медовой сладостью. — Мы не собираемся причинить вам никакого вреда, обещаю.

Лидиард внимательно посмотрел из стороны в сторону, в надежде убедиться, отыскать возможность снова быть впущенным в монастырь Св. Амикуса. Возможно, Зефириниус сжалится, если он начнет барабанить в дверь. Вряд ли он сможет просто убежать, если карета станет его с большой скоростью преследовать.

Пока он неистово озирался, из надежного укрытия выступил еще один человек, появившись, как по волшебству из-за одного из кленов. В вытянутой вперед правой руке он держал револьвер.

— Положи свою трость, Перрис, — скомандовал Пелорус, — или я отправлю тебя в спячку на долгое-долгое время, и Мандорлу вместе с тобой. И чтобы у тебя не появилось искушения разыграть из себя дурака, позволь мне сразу разъяснить тебе предназначение этого предмета. Это не какой-нибудь старинный дуэльный пистолет, но боевое американское оружие. С его помощью я легко могу отправить вас обоих в путешествие в далекое будущее, если ты этого так хочешь.

Несмотря на удивление, Лидиарду удалось быстро повернуться, чтобы увидеть реакцию Мандорлы. Он уловил на ее лице целую гамму эмоции, здесь сплавились воедино холодный гнев и жгучая ненависть, но она быстро овладела собой, и невозмутимое спокойствие тут же вернулось к ней.

— Как, Пелорус, — произнесла она даже еще более медовым голоском, чем тот, каким она обращалась к Лидиарду. — Я с таким нетерпением ждала этой встречи. Сердце мое было полно боли, так много лет я жаждала тебя увидеть. Ты и вообразить не можешь, как я опечалена, что ты до сих пор так трагически находишься в рабстве. Если бы только ты нашел силы повернуть это оружие на себя самого, как счастлив ты мог бы стать!

Пелорус как будто не услышал ее. Взор его сосредоточился на брате, и револьвер тоже.

— Трогай, Перрис! — приказал он. — Уезжай, пока воля Махалаэля не опустила мой палец на курок.

И Перрис, не ожидая никакого приказа от сидящей в карете женщины, схватился за свой хлыст и громко щелкнул им, чтобы заставить лошадей немедленно тронуться с места. Колеса экипажа застучали по затененной дороге, в то время как Пелорус продолжал держать наведенный револьвер. Казалось, он действительно прилагал немало усилий, чтобы удержаться от выстрела. Пелорус не опускал оружия до тех пор, пока экипаж не повернул за угол и не скрылся из вида.

Лидиард уставился на своего спасителя, совершенно растерянный и ошеломленный, чтобы произнести хоть слово.

— Отправляйтесь домой, мистер Лидиард. — сказал Пол Шепард резким и полным горечи тоном, какой едва ли мог представлять собой более сильный контраст интонации Мандорлы, — А на будущее, куда бы вы ни собирались, выходите из дому вооруженным. Моя кузина боится, и полна жгучего желания узнать, что намеревается делать та тварь, которая обеспокоила ваше сознание. Для того, чтобы это выяснить, она не остановится перед тем, чтобы причинить вам страдание. И Харкендер сделает то же самое. Но помните, пока Мандорлу невозможно убить, ее планы превратятся в ничто, если наслать на нее сон. Пуля это сделает, и она не обязательно должна быть серебряной.

Затем голубоглазый молодой человек быстро повернулся на каблуках, и как будто собрался уйти прочь, но остановился, когда Лидиард окликнул его и попросил подождать. Хотя, когда он обернулся, на лице его появилось такое выражение, что оно напугало Лидиарда не меньше, чем льстивое приглашение Мандорлы.

— Отправляйтесь домой, мистер Лидиард, — снова повторил Пелорус. — Я опять к вам приду, если смогу это сделать в безопасности. Но вы, возможно, будете сожалеть, если я действительно так поступлю. Я был бы для вас лучшим другом, если бы только мог оставить вас в покое.

И, отпустив на прощанье эту парадоксальную реплику, этот человек, который мог бы, или не мог бы, быть полуволком, бросился бежать, неуклюже переваливаясь, и очень скоро исчез из виду.

У Лидиарда не осталось никакого выбора, кроме как и самому поспешить прочь, постоянно оглядываясь через плечо, чтобы вовремя заметить, как его снова преследует экипаж, запряженный двумя сильными лошадьми.