"Лондонские оборотни" - читать интересную книгу автора (Стэблфорд Брайан)

2

Лидиарда совершенно не волновало то, о чем рассказывал Пол Шепард до того самого момента, когда молодой человек столь живо и образно заговорил об угрозе, нависшей над самим Дэвидом. Вся эта болтовня о пробуждающихся творцах и еретиках-гностиках не оставляла в его голове никакого видимого следа, так бывает, когда волны, расходящиеся от лодки, мгновенно исчезают с поверхности воды. Это всего-навсего эхо странных событий, произошедших в долинке к югу от Кины. Правда это или нет, он не считал сколько-нибудь важным. Но когда разговор зашел о его тревожном болезненном состоянии, он испытал неожиданно сильное ощущение опасности.

Лидиард мало рассказал Таллентайру о своих бедах и невзгодах. Этому закоренелому реалисту и прагматику человек, который не может твердо противостоять кошарам, казался истеричным глупцом, а у Дэвида имелись все основания желать, чтобы опекун продолжал придерживаться о нем хорошего мнения. По этой причине всякий раз, когда Таллентайр замечал, что с ним что-то неладно он бодрился и делал вид, что эти досадные следствия укуса — пустяки, не заслуживающие внимания. Порой он рассказывал содержание своих видений, иногда жаловался на странную готовность своего грезящего я отождествлять себя со страдающим и невинным Сатаной, но всегда делал это с демонстративным презрением, предполагающим, что все это глупости, недостойные серьезного внимания. Правда, наедине с собой он рассматривал свой опыт совсем иначе, пытаясь понять, возможно ли, чтобы человек оказался одержим злым демоном, который терзает его дикими фантазиями. Эти мысли приходили все чаще, как ни пытался он отмахнуться от них.

Лидиард действительно чувствовал себя так, будто у него отворилось некое удивительное внутреннее око, взгляду которого теперь безжалостно были открыты все его мысли, чувства и воспоминания. Хуже того, он порой ощущал, что этот странный внутренний взгляд устремлялся наружу. Дэвид не мог объяснить, что происходит с ним, какие процессы заставляют его смотреть на мир иначе, чем прежде. Это чуждое сверхчувственное восприятие замутняло сознание Лидиарда. Дэвид подозревал, что если бы он только потрудился сосредоточить свои усилия, этот магический внутренний взгляд, тайные мысли других людей могли бы открыться для наблюдения так же, как и его собственные мысли. Лидиард с ужасом ожидал, что скоро действительно настанет срок, когда он начинает видеть скрытое от человеческого глаза. Страх вызывало не то неведомое, что могло бы обнаружиться в сознании других людей, больше всего его беспокоило, как отразятся на нем эти открытия. И все-таки, он не верил, что лишился ума, но боялся, что безумие подстерегает его и может одолеть, если твердость его воли будет и впредь размягчаться или сотрясаться от жуткого груза нежеланных откровений.

И поэтому, когда Пол Шепард поглядел с искренним сочувствием и ясным пониманием его беды, Лидиард испытал глубокое потрясение, в котором слились в тесных объятиях страх и надежда. Сорок дней он думал о загадке Таллентайра, как о чем-то увлекательном, но второстепенном. Это был способ отвлечься от личных горестей и мрачных размышлений. Но ему и в голову не приходило, что это — другой побег того же страшного и загадочного посева. Теперь ему внезапно стало очевидно, какого дурака он свалял. Он проклял себя за то, что был так беспечен, и прозрел, лишь уткнувшись носом в лужу. Только сейчас стало ясно видно то, что с самого начала лежало на поверхности: его состояние едва ли не самая суть тайны, и выздоровление зависит от разрешения всей головоломки.

Однако, несмотря на все это, Лидиард ничего не сказал в ответ на замечание Пола Шеппарда. Таллентайр все еще сидел рядом, и Лидиард не допускал мысли о том, чтобы признаться во всей глубине своего отчаяния при человеке, дочь которого он любил. Таллентайр тоже не счел необходимым уточнять, что имел в виду Шепард. Он просто пропустил мимо ушей упоминание об отравленной душе Лидиарда, сочтя это пустой риторикой. Вместо этого баронет перешел к новым вопросам, волновавшим его: «Если вы не разделяете тревоги отца Мэллорна насчет пришествия Зверя из Откровения, что вам понадобилось в долине? И как вы оба узнали о том, что там происходит что-то достойное внимания?»

Словно сквозь сон, Лидиард слушал ответы Пола, но мог только отложить их в своей памяти для дальнейшего отклика.

— Тот, кто создал меня, не оставил мне иного выбора, кроме заботы о других его творениях, — сказал Шепард слегка насмешливым тоном, свидетельствующим о том, что он прекрасно знает, как странно звучит это заявление. — Его вдруг стала весьма тревожить участь рода человеческого. Он повелел мне, да так, что неповиновение исключалось, быть другом и защитником людей, какие бы силы им ни угрожали. То ли существо, пришествие которого предсказывает Апокалипсис, возникло из гробницы, или иное, его прибытие в мир надлежит считать недобрым знаком. А как я узнал о пробуждении творца… Могу только сказать, что у меня есть свои способы, вы, пожалуй, вряд ли готовы признать их действенность. Несмотря на то, что мир так основательно изменился с тех пор, как был сотворен, еще может вершиться магия, даже людьми с холодной душой. И есть те, кто нынче имеет человеческий облик, но отличен от людей, чьим грезам порой следует доверять. Они видят будущее.

— Это все темные речи, — пожаловался Таллентайр, — вроде тех, что я слишком часто слышал от людей, претендующих на эзотерическую мудрость. Англия полна шарлатанов, которые на всех углах твердят, будто могут беседовать с мертвыми и получать сведения о будущем, но думаю, они все мошенники и фантазеры.

— Мертвые, увы, мертвы, — признал его собеседник. — А те, кто так усердно пытается расслышать их голоса, обмануты ложной надеждой. Так же, как и многие из тех, кто страстно желал бы оказаться наследником древней мудрости, готовы наивно верить в то, что уже нашли ее. И все же путь боли не закрыт полностью, даже для людей. А ведь еще есть Другие, чей внутренний взор не ясен и тверд. Если я скажу, что не вправе говорить о них более прямо, вы подумаете, это просто очередная мистификация, но тем не менее, так оно и есть. Кое-кто счел бы, что я и так уже сказал слишком много, но у меня есть причины поведать вам ту часть правды, которую я решился открыть.

— И каковы же причины, не скажете? — Едко спросил Таллентайр.

— Чем бы ни была в действительности тварь, которая на вас напала, и каковы бы ни были намерения ее творца, она сейчас разгуливает на свободе. Если она опасна, то вы в большей беде, чем другие люди, и воля Махалалеля не позволит мне оставить вас без защиты. Если вы намерены и дальше разбираться в этом деле, а я не могу поверить, что человек, вроде вас, вдруг взял бы и бросил его, то вы заслуживаете той информации, какую сможете переварить. Если пробуждение этого творца — дело рук какого-то человека, преуспевшего в тайных науках, то это действительно весьма опасно. И я прошу вас отныне быть очень осторожным и остерегаться его. Если этот человек лишь орудие, то тот неведомый, кто им руководит, еще опасней. У вас, сэр Эдвард, нет никакой силы, кроме силы разума, и единственный способ, каким я могу попытаться защитить вас от вероятных последствий вашего любопытства, это поделиться с вами своими знаниями. Это-то я и сделал, а верить мне или нет, решать вам одному.

— Я, конечно, в долгу перед вами, — сказал Таллентайр. Но Лидиард видел, что баронет недоволен, так как счел все сказанное вздором. Было достаточно ясно, что теперь приведена в действия вся батарея скептических подозрений Таллентайра. Со своей стороны, Дэвид мог только, молча смотреть на красивое лицо молодого человека, всем сердцем поддерживая его усилия убедить баронета в истинности своих слов.

Внезапно Шепард резко отвернулся от них.

— Если вы меня простите, — сказал он, — мне надо немного отдохнуть. Я все еще не вполне здоров, и мне хотелось бы уснуть. Не беспокойтесь, я не настолько плохо чувствую себя, и не дойду до прежнего жалкого состояния. Обещаю, мы снова поговорим, но теперь… Должен попросить извинения.

Таллентайр не стал требовать продолжения разговора, но проворно встал и выразил свое согласие излишне театральным поклоном.

— Возможно, нам обоим требуется время, чтобы обдумать то, что стало сегодня известно, — сказал он. — И, боюсь, Дэвид тоже еще немного страдает от своего недуга. Мы выйдем на палубу и продолжим беседу там, до тех пор, пока солнце не поднимется так высоко, что жара станет невыносимой, и не загонит нас обратно в каюты.

Лидиард позволил баронету вывести себя на свежий воздух, но у дверей растеряно оглянулся, ища поддержки, и встретил сочувственный взгляд странных льдисто-синих глаз.

* * *

Как только двое путешественников удобно устроились в парусиновых креслах на затененной палубе, Лидиард спросил баронета, что тот думает об их пробудившемся госте. Казалось, Таллентайр только и ждал вопроса, чтобы начать беседу.

— Весьма примечательная личность, — рассудительно ответил он. — Но во всей этой бредовой мешанине ничтожно мало того, что можно было бы назвать честным объяснением. Сплошной словесный треск и увиливания. Должен сознаться, я искренне надеюсь, что когда у него будет время подумать, он состряпает байку получше этой.

Лидиард подыскивал подобающие дипломатические выражения, чтобы задать следующий вопрос, и наконец сказал:

— Как вы думаете, есть ли вообще правда в том, что он нам рассказал? Он сам искренне в это верит?

— Не могу сказать наверняка, но думаю, это самая простая из вех загадок, которые он нам задал. — ответил его опекун, — Мы живем в эпоху самозваных магов, розенкрейцеров, медиумов и масонов. Хоть пруд пруди тех, кто утверждает, будто слышит голоса мертвых, или притягивает мощь таинственных божеств. Простое недоверие плохой помощник в обращении с такими явлениями. А наш новый друг довольно ловко и умело дразнит нас, откровенно не желая заботиться о том, верим мы ему или нет. Он вызывает нас на откровенность, и морочит бойкими и замысловатыми выдумками, но в одном отношении он прав. Если мы хотим продолжать эту странную игру, неожиданно обрушившуюся на нас и застигшую врасплох, то должны постараться отложить в сторону наши стойкие материалистические убеждения, хотя бы ненадолго.

— По крайней мере, он кое-что рассказал о таинственном отце Мэллорне, — заметил Лидиард. — Он не знал о кольце, которое мы нашли, а инициалы на нем действительно могут означать Орден Святого Амикуса.

— Мы не знаем, видел он кольцо прежде или нет. — уточнил Таллентайр, — Он сам признался, что прибыл в Египет, идя по тому же следу, по которому шел священник. Но я не вижу ничего занятного в том, что какое-то сообщество еретиков дожило до нынешних дней, ведь догмы традиционной церкви от этого не кажутся менее вздорными. — Он помолчал, видимо, напряженно размышляя о недавнем разговоре.

— Как вы намерены с ним поступить? — Спокойно спросил Лидиард.

— Не моя задача что-либо решать теперь, когда он пришел в себя, — сказал баронет. — Пусть идет своей дорогой, как и куда ему угодно. С другой стороны, предполагаю, что мы будем наслаждаться его обществом, по меньшей мере, до тех пор, пока не пристанем в Гибралтаре.

— И это будет наслаждение? — Удивился Лидиард. — Мне показалось, что он начал вас раздражать.

— Есть некое мозахистское наслаждение в том, чтобы тебя раздражали, — игриво заметил Таллентайр. — Иногда он высказывает весьма интересные идеи. И даже если он просто глупый фантазер, он занимает мои мысли. И, в конце концов, что-то случилось в той долине, и стоило жизни одному человеку, а, возможно, и двум.

— Но вы раз и навсегда отказываетесь признать, что тварь могла быть настоящей, несмотря на то, что видели, — с демонстративным безразличием произнес Лидиард. — И если этот человек будет настаивать, на своем, доказывать ее реальность, вам, несомненно, трудно окажется найти общий язык.

— Надеюсь, я не такой упрямец, — сказал Таллентайр. — В любом случае, нам надо в этом разобраться. Мы видели то, что видели, и это было на самом деле довольно странно. Но, конечно, нас разделяет целая бездна. Я могу допустить, что видел реальное существо, имеющее сходство со Сфинксом. Это предположение дает повод продолжить наш разговор. Но принять всю эту болтовни о творцах — выше моих сил. Я категорически не могу согласиться с тем, что мир, о котором я кое-что знаю, только видимость, и история этой видимости, такая же выдумка, как и бредни монахов Святого Амикуса. Если видимое настолько недостойно доверия, то как же люди вообще могут что-то планировать? Что делает нас рациональными мыслящими существами? Способность видеть свою выгоду, а это предполагает, что мы способны планировать и учитывать последствия наших действий. Все эти расчеты основываются на нашем понимании того мира, который мы видим, и в котором живем, на знаниях о том, каким он был прежде. Если наши представления о нем ложны, как мы можем объяснить продолжительный успех наших расчетов и планов? Это, как ты, конечно, понимаешь, доказывает ту истину, что человеческий разум преуспевает. Хотя бы в деле упорядочивания жизни и обеспечении морального и технического прогресса.

Эта речь помогла, наконец-то остудить разгоряченный ум Лидиарда, она представляла собой возврат к стилю беседы, давно и основательно знакомому, Дэвиду частенько доводилось слушать, как Таллентайр излагает свои взгляды. И это позволило Лидиарду вернуться на привычную почву гипотетической дискуссии.

— И все же, когда вся Европа безоговорочно верила в догматы церкви, которые вы теперь расцениваете как ложные от начала и до конца, был же какой-то порядок в делах людей, было рациональное действие, и был прогресс. — услышал он свои слова, — Ведь и просвещение, которым вы так гордитесь, родилось из невежества и заблуждения.

Таллентайр улыбнулся впервые с тех пор, как завязалась беседа.

— Принимаю это как комплимент, — сказал он, — Ты пытаешься привести меня в замешательство риторикой, и я воображаю, что у тебя был умный учитель дома, не хуже, кажется, чем те, которых ты встретил в Оксфорде. Ты, конечно, прав, ложная вера не становится непременно барьером прогрессу. Но я настаиваю, что эволюция интеллекта имеет место, вопреки ложной вере, а не благодаря ей. Если бы церковь не препятствовала распространению идей Гиппократа и Птолемея, только из-за того, что они противоречат ее учению, насколько скорее мы могли бы получить научную медицину и научную космологию, которые лишь теперь всплывают на поверхность, являя людям смелые, но так долго не признававшиеся догадки?

Лидиард испытал искушение указать, что ошибочность космологии древних не помешала жрецам Египта применять свои астрономические таблицы для предсказаний разливов Нила, а церкви пересматривать календарь, но он сдержался.

— Значит, мы отнесемся к этому делу, как к интеллектуальной игре? — Спросил он вместо того. — Это лишь забавное безумие, несмотря на то, что один человек умер, а другой бесследно исчез с лица земли, и сами мы, похоже, оказались на волоске от смерти?

— Ошибаются те, кто думает об играх, как о чем-то легком и забавном. — трезво ответил Таллентайр, — Многие отдали жизнь из-за страсти к игре, будь то преследование большой дичи, карты или рулетка. Есть элемент комедии и балагана в самых торжественных наших предприятиях. В заседаниях судов и в ведении войн. Блистательная британская империя это, в конце концов, тоже вид игры, осуществляемой по писаным и неписаным законам. Это маскарад в забавных и прихотливых костюмах. Если бы мы не подверглись такой смертельной опасности, я бы выкинул все это из головы. Но я пострадал и хочу знать, как и почему. И если мне придется слушать россказни о воображаемых Антихристах для того, чтобы установить истину… ладно, пускай.

— И вы ожидаете того же и от меня, — уныло добавил Лидиард.

— Не изображай передо мной никчемного человека, Дэвид, — сказал Таллентайр. — Я тебя знаю как облупленного. Ты не сможешь махнуть на все рукой. Тебе ведь тоже хочется узнать, как вышло, что ты стал жертвой этих кошмаров. Я уверен, ты не меньше моего жаждешь объяснения. Не сомневаюсь, ты не оставишь попыток добраться до правды, даже если бы я этого пожелал.

Лидиард подумал, что сэр Эдвард намного ближе к действительности, чем догадывается.

* * *

Позднее Лидиард вернулся в каюту. И даже не удивился, обнаружив, что Пол Шепард не спит. Молодой человек явно ждал его, желая поговорить наедине. Лидиард понял, что нет смысла оттягивать разговор.

— Расскажите мне, — попросил он, — что со мной случилось, когда меня укусила змея.

Кажется, Шепард испытал облегчение, услышав столь прямой вопрос.

— Это нелегко объяснить, — сказал он. — И то, что я знаю о вашем состоянии, только выводы, основанные на весьма скудных свидетельствах. Как я понял, у вас бывают бредовые видения?

Лидиард кивнул.

— Возможно, вы чувствуете, что одержимы неким чуждым началом?

— Это в точности то, что я чувствую, — скорбно подтвердил Дэвид. — Уж не собираетесь ли вы сказать мне, что это правда?

— Определенным образом, да. Существо, которое сотворило зверя, напавшего на Мэллорна и сэра Эдварда, проникло в вашу душу своей малой частицей. Именно укус змеи помог ему в этом. Если принять, что дьяволы и демоны в действительности существуют, это существо можно считать одним из них. Но вам не следует слишком тревожиться, его с таким же правом можно назвать и ангелом. Оно — не зло в буквальном смысле слова. Можно сказать, что оно подобно Сатане христиан хотя, этот образ сильно искажен людской ненавистью.

— В моих видениях, я часто видел Сатану в преисподней, и думал, что, каким-то образом, это я сам. — неохотно признался Лидиард, — И, поверьте, мне все казалось, что он неверно понят.

— В грезах порой есть правда, — сказал Шепард. — И в тех, которые видели вы, может быть больше правды, чем в большинстве других. Но этого недостаточно, чтобы им безоговорочно доверять. Все, что вы видите, пропущено через призму ваших взглядов, верований и страхов. Люди, ищущие прозрения, часто забывают об этом. И потому многие достигли умножения тех темных страхов и тщеславных надежд, с которых начинали. Это справедливо и для святых, и для сатанистов. Никогда не идите навстречу своему скептицизму.

— Меня можно вылечить? — Спросил Лидиард с твердой решимостью, дойдя, наконец, до главного. — Если я действительно одержим, возможно ли изгнать то, что внутри меня?

— Его нельзя заставить уйти, — ответил Пол тоном, дающим понять, что ему искренне жаль, сообщать такие дурные вести. — Оно может отпустить вас в свое время, но не обязательно.

— Вы считаете, что я ничего не могу сделать?

— Это зависит от того, что намеревается с вами делать то существо, которое вторглось в вашу душу. Вероятнее всего, это произошло потому, что ему необходимо собрать сведения об этом мире. И оно использует вас, как инструмент познания, стремясь узнать все то, что знаете вы, увидеть то, что видите вы. Это существо пребывало в бездействии очень долго, и мир, в котором оно пробудилось, весьма отличен от его мира. У него есть сила и разум. Но еще не настало время использовать их в полную мощь. Скажем так, сейчас оно занято невинной борьбой за понимание того, что стало с миром. И ему еще предстоит понять, что же представляет собой оно само. Не верю, что это Сатана или Зверь из Апокалипсиса. Но это не означает, что я знаю его, или понимаю значение этого пробуждения. Не могу и представить, насколько оно могущественно. Могу лишь с уверенностью утверждать, цепь событий, которая привела к его пробуждению, началась в Англии, и вероятно, разгадку тайны надо искать там. Если я когда-нибудь смогу понять, что в действительности происходит, то сумею в дальнейшем вам помочь. Не исключено даже, и вы сумеете помочь мне. Не отчаивайтесь, если вдруг потеряете меня, я непременно приду к вам снова, когда смогу. Но вы должны остерегаться некоторых других, объявивших себя врагами человечества, а также опасаться человека, к которому неизбежно приведет сэра Эдварда его расследование.

— А похоже на то, что мы вас потеряем? — Спросил Лидиард.

— Очень похоже. — признался тот. — Я и сам могу быть в опасности, ведь сорокадневный сон разума, как вы понимаете, не принес мне никаких преимуществ. Но я ваш друг и приложу все силы, чтобы помочь вам избавиться от вашего несчастья. К сожалению, сейчас я ничего не могу для вас сделать. Увы, мне кажется, вы скорее, чем я можете открыть, чем стало в течение своего многовекового сна это существо, избравшее вас орудием, и как оно может применить свою мощь теперь, когда проснулось.

— Вам безумно по нраву это словечко «Увы», — заметил Лидиард. — И вы до отчаяния туманно говорите о том, каковы возможные намерения этого ангела или демона. Так есть у него сила вызвать конец света, как верит гностическое братство Мэллорна?

— Честно отвечу, не знаю, — ответил тот. — Сомневаюсь. Все, известное мне об этом племени, внушает надежду, что время могло лишить его части его мощи, пока оно спало, и ему совсем не захочется попусту тратить оставшуюся. Но я не смею полностью полагаться на это. Оно могло пробудиться и для того, чтобы учинить разрушение. Или чтобы стать незадачливой добычей какого-то иного существа его племени, которое сможет его подстеречь и использовать, но я не хочу говорить слишком много. Все, что я скажу, услышите не только вы, но и это существо, уловившее вас в свою паутину. Я только молю вас быть осторожным, сильным и терпеливым.

«Что за славный совет!» — Подумал Лидиард. — «Я пришел к нему за утешением, а он удваивает мои страхи. Раньше я боялся только того, что могу свихнуться, а теперь получается, надо больше бояться, а вдруг да и не свихнусь».

—  Если вы правы, то я, его доброго, действительно проклят. — мягко сказал он, — Или, как минимум, обречен узнать, что случается с людьми, которые попадают в лапы живых богов. Я бы уж предпочел ничему такому не верить, если бы мог.

— «Мы для богов, что мухи для мальчишек», — процитировал Шепард. — «Они нас убивают для забавы». Хотел бы я сказать вам, это неправда, но когда существа с мощью богов в былые времена ходили по земле, они, конечно, без колебаний уничтожали простых смертных… Были среди них и те, которые верили, что в истреблении рода людского ничего дурного нет. Но были и другие, которые думали иначе, и вполне возможно, как раз они-то и правы. В людях с холодными душами есть то, что сделает их однажды более могущественными, чем когда-то были боги. И, в отличие от богов, они не обречены уничтожать самих себя своей творческой силой. В вас нет магии, Дэвид, но вы не бессильны и не беспомощны, и я прошу вас всегда это помнить.

Лидиард уныло поглядел на него.

— Да кто же вы? — Спросил он. — Я ни на миг не поверил, что Пол Шепард ваше настоящее имя, и вы один из тех чудаков-мистиков, за какого принимает вас сэр Эдвард. Вообще-то… — Но тут он умолк, неспособный сказать больше.

— Вы правы, — ответил его синеглазый собеседник. — Это имя просто взято мной для удобства. Оно могло быть любым другим, это не имеет значения. Это же касается и того спектакля, который я разыгрываю перед сэром Эдвардом. Но я не смею говорить вам, кто я и что, если ваш внутренний взор еще не позволил вам это увидеть. Могу только предупредить вас, а придадите вы этому значение или нет, как вам угодно. Остерегайтесь той твари, когда повстречаетесь с ней вновь, и неважно, какой у нее будет вид. Остерегайтесь человека, который посетил долину до вас, и который смеет встревать. И остерегайтесь лондонских оборотней, называемых вервольфами, они уже сейчас знают столько же, сколько и я, может быть, даже больше.