"Маг при дворе Ее Величества" - читать интересную книгу автора (Сташеф Кристофер)

Глава 1

Мэтью Мэнтрел перегнулся через столик в университетском кафе и хлопнул ладонью по испещренному рунами листку пергамента.

— Я тебе говорю, Поль, это дело не терпит отлагательств!

Он попытался вложить в голос всю настойчивость, на какую был способен.

Поль только вздохнул и покачал головой, допивая свой кофе. На пергамент он даже не взглянул.

Мэтью решительно не удавалось заставить людей принимать его всерьез. Он был хорошего роста и — спасибо фехтованию — подтянутый и крепкий. Но глаза — глаза были бесхитростно карие, под цвет волос. А нос — хоть и шерлокхолмский, но скорее от Ватсона. Как назло Мэтью излучал дружелюбие и доброту.

Поль допил последний глоток и прочистил горло.

— Насколько я помню, Мэт, ты должен был работать над докторской. Когда ты последний раз за нее брался?

— Три месяца назад, — признался Мэт. Поль кивнул.

— Вот-вот, займись-ка лучше делом. Времени у тебя в обрез.

Это было истинной правдой. В распоряжении Мэта оставался месяц весеннего семестра плюс лето. Потом пойдет круговерть: преподавание в колледже, семинары — там уж не выкроишь времени на серьезную работу, и не светит тебе ни докторская, ни профессорство.

При мысли о такой безрадостной перспективе Мэт поежился, но, собрав остатки решимости, упрямо повторил:

— И все-таки это очень важно! Я кожей чувствую!

— Так что же ты собираешься сказать комиссии? Что ты все бросил, потому что нашел в библиотеке клочок пергамента, который якобы выпал из манускрипта Ньялсаги?

— Не якобы, а точно!

— Как же получилось, что до тебя его никто не нашел? Библиотеку регулярно трясут-перетрясают вот уже пятьдесят лет. Кто может поручиться, что это не мистификация?

— Но это же руны...

— ...которые при желании ничего не стоит подделать. Взять по щепотке немецкого, французского и древнескандинавского, приправить гномским и фейским — и можно подавать.

— Да, но я чувствую, что это подлинный язык. — Мэт натянуто улыбнулся. — Только надо докопаться до смысла слов.

— Ты три месяца уже копаешь. — Поль вздохнул. — Бросай это дело, старик. Июнь на носу. Твой грант кончится, а докторская не готова. Останешься на бобах: ни степени, ни перспектив.

Он взглянул на часы, поднялся, похлопал Мэта по плечу.

— Я побежал. Счастливо. Слезай-ка ты с облаков на землю. Или по крайней мере спустись пониже.

Мэт смотрел, как его приятель прокладывает себе путь к выходу. Поль был прав по-житейски. Однако Мэт знал, что и он прав по-своему, просто не может это толком обосновать. Со вздохом взялся он за свою серебряную шариковую ручку, чтобы еще раз со всех сторон повертеть загадочные слова.

Стоило ему опустить глаза на пергамент — и все остальное перестало существовать. Интуитивно он чувствовал, что достаточно вглядеться в мазки черной туши, достаточно еще несколько раз чуть-чуть по-иному построить эти чуждые слуху фонемы, и смысл явится. Нелепо?

И все же он должен попытаться — начать с корней и определить их место в семье человеческих языков. Он поймал себя на том, что скандирует текст, и перелистнул блокнот на чистую страницу. Начнем с корней. Lalinga — самое первое слово. Скорее всего от латинского lingua — язык, а la — женский артикль в романской группе. Но следующие слова по такому методу не вычислялись. Lalinga wogreus marwold relgor...

Он откинулся назад и глубоко вздохнул. Как бы не свихнуться, распевая шифрованную бессмыслицу.

Не бессмыслицу, нет! Это должно иметь смысл! Он уверен. Только бы найти ключ...

Опасно, очень опасно. Смотри, нарвешься на драконов, — ехидно предостерег его внутренний голос.

Похоже, он сходит с ума... Мэт зарылся лицом в ладони, помассировал виски. Может, Поль и прав. Он слишком долго провозился с этим пергаментом. Может, хватит?

Ладно, последняя попытка. Мэт выпрямился и покрепче сжал ручку. Итак, еще раз:

Назад! — окликнул его внутренний голос. — Ты слишком глубоко увяз, никогда не выберешься...

Но Мэта уже несло. Голова его наполнилась шумом и свистом, и сквозь этот гул таинственные и варварские звуки начали перетекать во внятные слова:

Казалось, комната медленно погружается во тьму и только кусок пергамента излучает сияние, а на нем корчатся и разбегаются руны.

Пергамент тоже померк, и Мэт остался в кромешной, непроглядной тьме. Он вскочил и прислонился к стене, зажав как талисман твердый прохладный цилиндрик серебряной ручки. Раскатами грома грохотало в голове:

Множество солнц закружилось во тьме, вовлекая его в свой хоровод. Пол вывернулся из-под ног, и накатила тошнота. Колени подгибались, Мэт цеплялся за предметы, стараясь устоять на ногах, сопротивляясь желанию зажмурить глаза.

Наконец его отпустило. Солнца замедлили кружение, под ногами возникла твердь. Взболтанный мир понемногу осел.

Мэт вжался в стену, задыхаясь и пережидая приступ дурноты. Да. Поль прав: пора спускаться с облаков. Чья-то рука крепко взяла его за плечо.

— Эй, деревенщина, пшел вон!

Мэт в изумлении обернулся и увидел багровую мясистую физиономию с окладистой бородой, пышный берет и подбитый мехом шерстяной плащ поверх холщовой рубахи.

Мордастый в берете тряхнул его за плечо, чуть не сбив с ног.

— Оглох? Здесь моя лавка. Ты мне окно загородил.

Мэт слушал его, не веря своим ушам. С ним говорили на самом что ни на есть пергаментском языке, только теперь он понимал каждое слово!

Он покрутил головой и осмотрелся. Как, интересно, его вынесло наружу? Особенно в такое-то место: узкая улочка из домов с каменным основанием и деревянным верхом, нависающим над булыжной мостовой.

— Где я?

— Подай милостыньку, добрый человек! Подай убогому!

Чуть ли не под самым носом Мэта оказалась замусоленная деревянная кружка, дрожащая в грязной руке. Рука была под стать чашке: вся в парше и коросте. Взгляд Мэта спустился ниже, наткнувшись на ворох разномастных лохмотьев и на плаксивую гримасу отвратительного старого лица с засаленной повязкой через оба глаза.

Нищий нетерпеливо и злобно тряхнул кружкой.

— Милостыню, деревенщина, кому говорят! Пожалей убогого! Да подашь ты в конце-то концов?

Фигура нищего как нельзя лучше подходила к декорациям — у сточной канавы с помоями и кухонными отбросами паслись шелудивые псы и золотушные свиньи. Крыса выстрелила из-под кучи гнили, и какая-то собачонка бросилась на нее со счастливым гавканьем.

Мэта передернуло, голова закружилась, и пришлось снова прислониться к стене.

— Да он болен! — панически взвизгнул нищий.

Преувеличенная реакция, смутно подумалось Мэту.

— И чего ему надо у моей лавки? — В голосе Мордастого не было прежней уверенности. — Пшел вон!

Мэт почему-то вспомнил, как в средние века разделывались с теми, в ком подозревали разносчиков чумы. С усилием выпрямившись, он стал рыться в карманах.

— Нет, нет, я совершенно здоров. — Вынул четвертак и бросил в кружку. — Немного приустал. Все-таки тяжелое путешествие, сами понимаете.

Почему он подумал о средневековых эпидемиях чумы?

Нищий запустил свободную руку в кружку и с довольным чмоканьем выудил четвертак, но Мордастый, изрыгнув проклятие, отнял у него монету и поднес к глазам. Потом вытаращился на Мэта с ужасом и нарастающей враждебностью. Мэт вдруг заметил, что одет несообразно обстановке. Собравшаяся вокруг толпа была костюмирована в обтягивающие штаны, короткие рубахи навыпуск, плащи и накидки. Далее шли вариации, от них-то у Мэта и зашлось сердце. Так одеваться было модно где-то в промежутке от VII до XIV века...

Публика была по большей части босая, но кое-кто в сандалиях с перекрестными ремешками или в башмаках с острыми загнутыми носами. Шляпы варьировались от простого колпака до пышного берета на мордастом лавочнике.

— Откуда он такой взялся? — Проворчал чей-то голос, и вперед выступил здоровенный детина, голый по пояс, в кожаном переднике, с волосатой грудью, живописно измазанной сажей, и не менее живописной кувалдой в руке. По бокам его встали двое: один с дубинкой, другой с топором. Их взгляды ничего хорошего не предвещали.

— Похож на чужеземца, — предположил Дубина.

— Похож, — отозвался Мордастый. — Вырос у моей лавки как из-под земли, я только глаза на минуту отвел. И гляньте на его монету, вы когда-нибудь такое видали?

Четвертак пошел по рукам под аккомпанемент возгласов, выражающих любопытство и подозрительность.

— Уж больно гладко отполирован, — заметил Кузнец. — Так разве что статую короля полируют.

— А точность-то, точность какова! — Мэт распознал профессиональные нотки в тоне Мордастого: должно быть, серебряных дел мастер. — Чудеса, да и только. Такую отлить под силу разве что магу и чародею.

«Ах!» — пронеслось по толпе, и все смолкли, уставясь на Мэта.

Маг и чародей? Мэта так и подмывало выкинуть какую-нибудь штуку. Он недолго боролся с искушением.

Воздев руки, он начал нараспев со всем доступным ему пафосом:

— Восемь десятков и семь лет тому назад наши предки основали на этом континенте новую нацию...

Толпа отпрянула от него, как детишки от зубного врача, загораживая лица руками. Мэт не стал продолжать. Улыбаясь, он ждал, что будет дальше.

Мало-помалу люди пришли в себя, отняли руки от лиц и, сжимая их в кулаки, наливаясь яростью, двинулись на Мэта.

Он стал отступать и отступал до тех пор, пока не уперся спиной в стену. Толпа завопила:

— Что, кишка тонка? Мы тебя научим, как обзываться! Колдун поганый!

«Колдун?» Вот это уже ни к чему. Маг и волшебник — совсем другое дело. Выставляя вперед указательные пальцы: правый-левый, правый-левый — Мэт продекламировал:

Бабахнул самый настоящий выстрел, и Мэт остался один на опустевшей улице — только в дальнем ее конце маячила горстка разинь.

Он заморгал и потряс головой. Как это у него получилось? И куда подевался Мордастый со товарищи? Мэт оглянулся, ища глазами скаты крыш, о которых говорилось в стишке.

Таковых поблизости не оказалось, домишки были все больше бедные, с плоскими кровлями, зато футах в пятидесяти на другой стороне улицы была низкая стена, а на ней четыре жмущиеся друг к другу фигуры.

Мэт пригляделся и узнал в одной фигуре Кузнеца. Они встретились глазами.

Кузнец, снова стервенея, с призывным кличем спрыгнул со стены и побежал на Мэта, размахивая кувалдой.

Мордастый с приятелями, радостно улюлюкая, последовали за ним.

И вот уже — откуда ни возьмись — целая толпа шла на Мэта, предусмотрительно пропустив вперед Кузнеца.

Времени на размышление не оставалось. Мэт взял в одну руку воображаемую книгу, а другой поднял вверх невидимый камень.

Они надвигались — ревущая толпа, раздразненная чужеземцем, который заклинал их на колдовском языке.

Они были уже футах в двадцати, но тут Мэту пришлось перевести дух: он обливался потом, как будто ворочал камни, — так тяжело давалась ему власть над неведомыми силами. Наконец он выпалил последние строчки:

Грянул оглушительный гром, и толпа отчаянно завопила. Мэт зажмурился.

А когда открыл глаза, улица кишела телами — правда, живыми. Похоже, все до единого местные нищие разом очутились здесь, вшивые и в лохмотьях, — вот только Мэт не понимал, откуда столько азиатов в средневековом европейском городишке. Кажется, среди них были даже индусы.

Нищие один за другим поднимались с земли, разевая рты и тараща глаза. Мэт почувствовал, что сквозь недоуменное бормотание снова набирают силу гнев и ярость.

Он мгновенно собрался. Главное — знать, что ты внутренне прав. Вклинившись в толпу, он стал энергично прокладывать путь между телами. Руки нищих цеплялись за его ремень в надежде найти кошелек. Мэт благодарил небеса, что им неизвестно понятие «карман», и, прорвавшись сквозь последние ряды, ощупал бумажник, набрал в грудь воздуха и быстро зашагал прочь.

Внезапная зловещая тишина пала за его спиной.

Мэт не сбился с шага.

И тут раздался крик:

— Колдун! Не дадим ему уйти!

Толпа разразилась диким восторженным воплем, и топот сотен ног наполнил улицу.

Мэт решил, что еще раз прибегнет к магическому действу не раньше, чем узнает, кто автор сценария. Он побежал. Нищие с ревом припустили за ним, очевидно, счастливые, что пришел их черед побыть в положении преследователей. Мэт напомнил себе, что был чемпионом школы по легкой атлетике. Увы, школу он окончил давно.

Ему некогда было подумать, откуда взялись здесь орды нищих. В сознании теплилось только, что это он сам и вызвал их. Вызвал — а теперь лишь бы унести ноги!

На его счастье, нищие тоже были не в лучшей спортивной форме. С разрывом на два квартала Мэт свернул за угол и с маху налетел на отряд конников в кольчугах. Их седовласый глава нагнулся и ухватил Мэта за плечо. Хватка у него была крепкая, и Мэт оказался прижатым к конскому боку.

— Постой-ка, — сказал седовласый. — Куда это ты так резво бежишь?

— Туда! — Мэт махнул рукой, обозначая свой маршрут. — Уношу ноги от прошлого.

Первая волна нищих с ревом выплеснулась из-за угла. Они увидели воинов и встали как вкопанные. Удар сзади второй волны вынудил их расползтись по сторонам. В окаменевшую при виде конников вторую волну врезалась третья и уже накатывалась ничего не подозревающая четвертая.

Сержант, как про себя окрестил его Мэт, невозмутимо и насмешливо сидел в седле, мертвой хваткой держа Мэта за плечо.

Когда толпа, сообразив наконец, в чем дело, приостановилась, он перекрыл ее гул зычным криком:

— Пошумели — и хватит! В чем дело? — А Мэту бросил: — Ну и прошлое у тебя, парень.

Народ мгновенно смолк. Из задних рядов вперед с важным видом протолкался Мордастый и, прочистив горло, объявил:

— Этот человек — колдун!

— Неужто? — с издевкой сказал сержант. — Хотя одет он и в самом деле странно. Что же такого он наколдовал?

Мордастый разразился целой историей, которая дала бы сто очков вперед Уолполу и в которой Мэт играл заглавную роль. Он учинил бурю с громом и молнией у самых дверей лавки Мордастого, превратил свинец в серебро, выдернул почву из-под ног у четверых добропорядочных граждан. Он поставил под угрозу честь нации, вызвав, как духов, орды иноземной рабочей силы, грозящей отнять работу у местных жителей. В довершение же всего он превратил честного и добропочтенного булочника в мерзкую жабу.

— Ну, это уж слишком! — не выдержал Мэт. — Никого и никогда я в жабу не превращал!

— А все остальное верно?

Он был ушлый, этот сержант. Мэт смешался.

— Э... ну... в общем...

— Так я и думал. — Сержант удовлетворенно кивнул. — Что ж, господин колдун...

— Лучше — маг. — Мэт решил сразу расставить все по местам. — Не колдун, нет. Никаких сделок с дьяволом. Маг и чародей.

Сержант пожал плечами.

— Как вам будет угодно. Что вы предпочитаете: исчезнуть с наших глаз или пройти с нами в караул на суд к капитану?

Мэт оглянулся. С той минуты как Мордастый запустил свою идею об импорте рабочей силы, толпа заметно помрачнела, и, кажется, в ней начались перешептывания, что по Мэту плачет позорный столб. Недолго думая Мэт сделал выбор.

— Пожалуй, я пойду с вами, сержант.

До караула было недалеко, и Мэт не успел обдумать как следует, что происходит. Все сводилось, в сущности, к простейшим вопросам. Где он? Когда он? Как он сюда попал? Откуда столько нищих? С какой стати солдаты патрулируют город?

Почему ведут его не к судье, а к капитану?

Военное положение? Это означает, что город недавно завоеван. Но кем? Солдаты говорят явно на том же языке, что и горожане, без малейшего акцента, насколько мог судить Мэт.

Выходит — гражданская война, что подразумевает два варианта: либо распрю между династиями наподобие войны Алых и Белых Роз, либо узурпацию власти.

Интересно, почему сержант не испугался человека, сознавшегося, что он маг? Может быть, сержант — скептик и считает, что магия — ерунда? Нет, не может быть: в средние века даже самые образованные люди безоговорочно верили в магию. Вероятнее, что он не испугался, потому что за ним стоит другой маг или колдун, помогущественнее Мэта.

Этого Мэту нечего было бояться, он-то знал точно, что магия — ерунда.

И все-таки — откуда столько нищих?

Капитан был высок, темноволос и красив, и от него веяло аристократизмом — скорее всего из-за бархатного плаща, наброшенного поверх блестящей кольчуги.

— Ты похож на чужеземца, — заявил он Мэту.

— Я чужеземец и есть, — кивнул Мэт. Капитан поднял брови.

— В самом деле? Из какой же страны?

— Это зависит от того, где я нахожусь сейчас.

Капитан нахмурился.

— Что-то не понимаю.

— Еще бы! Скажите же — где я?

Капитан склонил голову набок и смерил Мэта пристальным взглядом.

— Как же ты мог сюда попасть, если не знаешь, где это?

— А так, как не знаешь, куда попал, когда идешь, куда идешь, но не знаешь, как идешь.

Капитан помотал головой.

— Опять не понимаю.

— Я тоже. И все-таки — где я?

— Однако... — Брови капитана сошлись на переносице. Потом он вздохнул и сдался. — Пожалуйста. Ты находишься в городе Бордестанге, столице Меровенса. Ну так откуда ты прибыл?

— Не знаю!

— Что?! — Капитан налег грудью на стол. — И это после всего того, что... Да как ты смеешь!

— Я мог бы сказать, откуда я, если бы я был в нормальном месте. Но я в ненормальном месте, поэтому сказать не могу. То есть я знаю, откуда я, но не знаю, как моя страна называется здесь. В том случае, если она вообще еще есть на свете.

Капитан зажмурился и встряхнул головой.

— Минутку-минутку. Ты хочешь сказать, что не знаешь, как мы тут называем твою страну?

— Пожалуй, я хочу сказать именно это.

— Ну и дела. — Капитан, явно развеселясь, откинулся назад.

Мэт бросил взгляд через плечо на полукруг солдат, на сурового сержанта и, стараясь скрыть охватившую его дрожь, снова обернулся к капитану.

— Скажи, где расположена твоя страна, — предложил капитан, — и я скажу, как она называется у нас.

— Здравая мысль, — согласился Мэт. — Дело за малым: я забыл дома карту. Так что лучше вы скажите мне поподробнее, где мы сейчас находимся, и я тогда соображу, как вам ответить.

Капитан воздел руки.

— Что прикажешь? Описать тебе весь континент?

— Да, это было бы нелишне, — одобрил идею Мэт. И тут же понял, что пересолил. Капитан побагровел, потом пошел пятнами. Ему с трудом удалось взять себя в руки. Медленно переведя дыхание, он поднялся и подошел к грубо сколоченным полкам по левую сторону от стола. Стены комнаты были тоже из необшитых досок: явно импровизированное жилище. Похоже, война началась недавно.

Капитан взял с полки огромный пергаментный фолиант и раскрыл его на столе, перевернув вверх ногами, чтобы Мэту было удобнее смотреть. Мэт шагнул к столу и обмер. Перед ним была карта Европы, но с существенными изменениями — Европа, о которой мечтали Наполеон и Гитлер. На месте Ла-Манша, между Кале и Дувром, темнела полоска суши, Дания слилась со Швецией, а комок Сицилии прилип к Итальянскому сапогу.

Что-то тут было не так. Мэту захотелось взглянуть, как поживают Австралия с Новой Зеландией и Панамский перешеек.

С внезапным подозрением он поднял глаза на капитана.

— Какой там климат? — Его палец уткнулся в Лондон. — Теплая зима, дожди, туманы?

Капитан ответил в крайнем изумлении:

— Ничего похожего. Зимой это снежная пустыня, сугробы в полчеловеческого роста.

Все стало проясняться.

— А там где-нибудь есть льды, которые никогда не тают?

Капитан оживился.

— Поговаривают. В горах на севере. Ты что, там бывал?

Ледники Шотландии!

— Нет, я видел на картинках.

Никаких сомнений: на дворе Ледниковый период. Чьи часы опаздывают: природы или истории, — какая разница? Суть в том, что Мэт был не в своем мире.

Ледяным дыханием Древней Шотландии повеяло на душе у Мэта. Ему стало вдруг очень одиноко и очень тоскливо — куда-то в далекую даль ушел теплый свет его окон в летних сумерках!

— Мы — вот здесь.

Палец капитана указывал на место, расположенное примерно в ста милях к востоку от Пиренеев и в пятидесяти — к северу от Средиземного моря.

— Теперь ты понимаешь, где ты сейчас?

Мэт вышел из своей грустной задумчивости.

— Нет. То есть нельзя сказать с точностью.

— Вот как? Ну тогда хотя бы примерно — где твоя страна?

— О, где-то вон там.

Мэт скользнул пальцем по столу фута на два влево от карты.

Капитан потемнел лицом.

— Я старался помочь тебе, сударь, как только мог. Так-то ты платишь мне за мою любезность!

— Нет, нет, я совершенно серьезно! — воскликнул Мэт. — Примерно в трех тысячах миль к западу на самом деле лежит огромная страна. Я там родился. Хотя, — добавил он, — следует ожидать, что она сильно переменилась с тех пор, как я ее покинул. Может быть, я ничего там не узнаю.

— Слухи ходят, — мрачно сказал сержант.

— Ну да, — с сарказмом подхватил капитан, — слухи про теплые края, где зреет дикий виноград, где правит добрый волшебник и водятся сказочные чудовища... Страна, которая снится под воздействием винных паров. Уж ты-то не настолько глуп, чтобы в это верить!

— О, конечно, сказки требуют красивой жизни, — улыбнулся Мэт, вдруг совершенно успокоившись. — Но даже при нашем не вполне идеальном климате в Луизиане зимы все же очень теплые, а дикий виноград-конкорд и правда очень хорош, хотя и с терпким привкусом. И там действительно учат на волшебников — по крайней мере учили перед моим уходом. То есть это вы бы их так назвали.

В комнате стало очень тихо, и Мэт почувствовал, с каким напряженным вниманием слушают его люди.

Капитан провел языком по пересохшим губам, судорожно глотнул.

— И ты — один из них.

— Кто — я? — воскликнул Мэт. — Бог с вами! Я еле-еле усвоил, что такое атом, а уж расщепить его — куда мне!

Капитан кивнул.

— Про атомы я слышал — их вывел один древнегреческий алхимик.

Мэт не мог удержаться от улыбки.

— Вряд ли Демокрит был алхимиком.

— А он разбирается! — выдохнул сержант.

— И знает их по именам! — подхватил капитан. Мэт в испуге взглянул на них.

— Ну, ну, не думаете же вы, что я...

— Знаешь, как превратить свинец в золото? — рявкнул капитан.

— Как вам сказать. В общих чертах. Берется циклотрон и... это самое...

У Мэта дрогнул голос, когда он столкнулся с их жесткими, как кремень, глазами. Врать он так никогда и не выучился.

Капитан резко повернулся, взвихрив свой плащ.

— Довольно! Это самый настоящий колдун.

— Маг, а не колдун, — запротестовал Мэт. — Не путайте!

Капитан нетерпеливо дернул плечами.

— Колдун, маг, какая разница? Все равно мои полномочия это превышает.

Сержант вопросительно поднял брови. Капитан кивнул.

— Отвести его в замок!