"Формула счастья" - читать интересную книгу автора (Ненова Нина)

Глава пятая

Я стоял посреди холла, который выглядел как обыкновенный земной, но не был таковым, и чтобы успокоить дрожащую собаку, ласково повторял ее имя: «Джеки, Джеки…» Картина склонившегося над ним негуманоида все еще стояла у меня перед глазами, такая нелепая и страшная. Мучительно стараясь проглотить ненависть и бессильный гнев, я всматривался в беспомощно поникшую головку и не знал, что делать. Только продолжал повторять бессознательно:

«Джеки, Джеки…» Сколько же времени его держали здесь? Животному где-то около трех месяцев, наверное, как только его отняли от матери, сразу отдали юсам. Зачем он им понадобился?.. Джеки, Джеки… Ты ведь Джеки, а не Чеки, ведь правда, мой мальчик? Правда?» Нежно прижав к груди, я понес его к дивану… Сел, наклонил голову и стал вслушиваться в его дыхание. Джеки начал приходить в себя — дрожь уменьшилась, его испуганное сердечко начало работать более медленно и ритмично. Я не смел шевельнуться, чтобы опять не испугать его. И вообще в этот момент я не думал ни о чем, кроме этого маленького нежного мягкого комочка жизни, попавшего ко мне в руки по странному капризу чьего-то нечеловеческого ума.

Прошло немного времени, и Джеки приподнялся, еще неуклюже сел у меня на коленях и поднял на меня темные бархатные глаза. Я ему улыбнулся, а когда он, устроившись поудобнее, начал с любопытством нюхать мой пиджак, я просто с облегчением засмеялся. Звук собственного голоса заставил меня вздрогнуть. Я сконфуженно огляделся вокруг. Было невероятно тихо, все было невыносимо обычное и невыносимо чужое. Чужое? Начало нового пути. Пути к двум трупам на какой-то планете. И начало надежды, что я все-таки туда доберусь…

Джеки, уже совсем оправившись, настойчиво тыкался мне в руку, но поняв, что этого недостаточно, чтобы привлечь к себе внимание, легонько, с упреком прикусил мой палец. Я виновато погладил его и рассеянно снова улыбнулся, но сам смутился. Кому я улыбнулся сейчас? Собачке или тому невидимому присутствию, которое я вдруг начал ощущать как тяжесть, нависшую над моей головой. Видимо, пока будет продолжаться этот путь, я не часто буду знать наверняка, почему поступаю так или иначе. Хотя и вынужденно, но все время буду позировать. Конечно, позировать, а надо ли держаться естественно здесь?! Я взглянул на часы — 16.17. До старта было еще сорок три минуты. Не стоит так все время сидеть. Особенно, если за мной наблюдают. Я решил прогуляться по своему временному жилью. Все-таки нормально было проявить к нему интерес. Я положил Джеки на ковер, он радостно завилял обрубком хвоста и предпринял две-три устрашающие атаки на одну из моих брючин. Он уже забыл о неприятностях, и теперь ему хотелось играть. Я не смог ему ответить. И небрежной походкой направился к одной из дверей, а он разочарованно устроился надиване.

За дверью оказалась кухня — полностью автоматизированная, хорошо оборудованная, ослепительно белая и чистая. Единственным цветовым пятном в ней был натюрморт, висевший над столом. Нарисован неумело, но с большой претензией. Я же, однако, живо подошел к нему и стал рассматривать, чуть ли не с открытым ртом, словно говоря: «Смотри-ка, точно этого я и хотел!». Ценитель искусства.

На картине был изображен поднос с какими-то ярко-красными круглыми фруктами, рядом вазочка с желтыми гвоздиками. Один из плодов, самый маленький и не такой идеально круглый, как другие, выкатился с подноса на скатерть, а одна из гвоздик, чуть увядшая, со сломанным стебельком почти касалась его. Такая картина, подумал я, вообще не должна была бы появляться на свет белый, а менее всего в юсианском звездолете, но вдруг проникся сочувствием к художнику. Человек все-таки. Сколько часов он простоял перед этим полотном? Набрасывал контуры, наносил краски, менял кисти, отступал назад и смотрел, прищурив глаза, снова приближался, наносил какое-то пятнышко или черточку, опять смотрел издали. Человек. Чтобы так детально нарисовать гвоздики, требовалось огромное терпение. И скатерть с мелким рисунком — тоже. Большое терпение и никакого воображения… Да, судя по размашистой подписи, он остался доволен собой. А я именно здесь и именно в данный момент стою и ему сочувствую. Смех… Но почему именно сейчас, перед какой-то не совсем удачной картиной я должен был понять, что люблю все человеческое так, как я и не предполагал, что можно любить — задыхаясь, отчаянно, фанатически. Я сел на стул, стоявший у стола, но очень быстро поднялся. Послонялся бесцельно по кухне, — открыл воду в умывальнике — горячую и холодную, вероятно, запасенную в достаточном количестве, вымыл руки ароматным розовым мылом (все предусмотрели), а потом, пока сушил их под феном, бросил беглый взгляд в зеркало — для ориентировки. Я несколько зарос, но в общем выглядел нормально, если не считать синяка под глазом и сильно покрасневшего правого уха. Что ж, будем надеяться, мои любезные хозяева не обратили на это внимания.

Я вышел из кухни, захлопнув за собой дверь несколько сильнее, чем было нужно, и уже усвоенной небрежной походкой направился в следующее помещение. Оно оказалось спальней… Простой, приветливой спальней с бледно-голубыми шелковыми обоями, хрустальной люстрой, широкой-кроватью. Гардероб был украшен искусной резьбой. Все дополняли плотные золотистые занавески… Была даже небольшая пальма в углу. Да, они постарались, спору нет. Гостеприимство ли показывают или возможности демонстрируют? Пусть объект окунется в свою естественную среду. «Только вы спутали, красавцы! Для данного объекта это не было его естественной средой».

Воспоминание о моей неуютной квартире — с ветхой мебелью и шторами, пустым холодильником, вечной едой из консервных банок — навеяло на меня грусть и заставило почувствовать себя уязвимым. Мой дом… Странно, что до сих пор я. совсем не придавал ему значения. Вещи в нем постарели, но остались мне чужими. Безликие вещи, которые не вызывают ни одной ассоциации с происшедшим событием, близким присутствием, имевшим место когда-то… А могло быть и не так. Могло.

Я вернулся в холл и сел в одно из кресел. Джеки не двинулся со своего места. Видно, ему передалось мое мрачное настроение… Но действительно, какая жуткая тишина. Я отчетливо слышу собственное дыхание. Учащенное. А интересно, который сейчас час? 16.32. Еще есть время! Если захочу, могу взять щенка и покинуть звездолет. Едва ли юсы позволят себе задержать меня силой.

Покинуть звездолет. Глупости. По крайней мере трусом я не был никогда! Я смотрел на занавес за диваном. Тяжелый занавес. Интересно, что я увижу, если отдерну его в сторону. Вероятнее всего, голую стену. Или имитацию окна и какой-нибудь пейзаж сомнительного качества, как тот натюрморт в кухне… Ну, а если окно настоящее? А за ним юсы в одном из своих отвратительных состояний? Всякие их «внутренние переворачивания», «раскалывания»… Или, если окажется, что эта квартира — часть их лаборатории, или даже просто колба, пробирка… предметное стекло одного из их гигантских микроскопов? И сейчас они меня изучают, подготавливают опыты со мной? А может быть, уже и осуществляют… Но хватит! Хватит!

И все-таки, как странно выглядит эта вещица на столике. Я должен был бы ее заметить еще до того, как пошел й кухню. Или тогда ее там не было?!

Я подошел к столу и взял ее. Неохотно, с опаской, двумя пальцами. Она была теплая… или все еще теплая? И пластичная, точно резиновая. С одной стороны — мохнатая, светло-коричневая, с другой — беловатая. Беловато-золотистая как… как цвет человеческой кожи. Ну да! Да это — миниатюрное подобие головы человека! Я поставил ее на ладонь — она была не больше стеклянного шарика для игры — и начал рассматривать вблизи. Мое изображение! Со всеми мельчайшими подробностями. И с покрасневшим ухом и синяком под глазом. Я рассмотрел ее поближе — щеки и подбородок темные, небритые. И волосы отдельными темными прядками. Я внимательно надавил на нее пальцем, — губы слегка раскрылись и обнажили белые, мелкие, как песчинки, зубы.

Я убрал изображение в бар, а ощущение от прикосновения к нему осталось. Что это могло означать? Издевательство? Подарок? Намек на что-то?.. Сев на диван, я впился взглядом в противоположную стену. Но может быть, это в сущности и не стена вовсе, и все вокруг вообще не то, а нечто… черт знает, что!

А минуты летят. Уходят одна за одной эти минуты, и очень скоро Земля будет недостижимо далеко от меня.

Я снова посмотрел на часы: 16.43. Остается только семнадцать минут. Я быстро обернулся к роботу. Пора бы ему, наконец, дать мне какие-то «попутные советы». Однако, он стоял неподвижно, молчал, и его желтые глаза излучали ровный безучастный свет, как обычные комнатные лампы.

— Эй, ты, робот! — крикнул я ему — Мы не опаздываем ли с подготовкой к старту?

— Подготовка не была запланирована, — размеренно ответил он, и факт, что он заговорил, поразил меня. Хотя именно этого я от него и ожидал.

— Но как же, нет ли какой-нибудь предварительной программы? Защитных камер и… тому подобного? — стал заикаться я в недоумении.

— Эта квартира оборудована всем, что необходимо для вашей безопасности, — послышался его монотонный ответ. — Мы уже тронулись.

— Тронулись! — я мгновенно представил себе бетон ный полигон. Обычный, человеческий. Вот и его уже нет… Но значит, мы вылетели с Земли вот так, и ничто даже не дрогнуло! Как же это возможно…

— Если вас потрясло ваше новое состояние, то вам это не нужно, — донесся откуда-то сверху любезный бесплотный голос.

В глазах у меня помутилось.

— Но это нелепо! — раздраженно возразил я, не имея в виду ничего определенного.

— Ваше мнение в смысловом отношении ущербно, — ласково ответил голос. — Не занимайте психически нездоровую позицию.

Позицию? Наблюдают меня сверху — мелкого и жалкого в углу огромного дивана! Я встал (не нужно было так резко), и скрестив руки на груди, сказал:

— О, не заботьтесь обо мне. Я чувствую себя отлично.

— О, забота о вас у меня занимает по минимуму! — восторженно прозвучало у меня над головой. — С меня довольно наблюдать вас, и я это оформил для себя как приоритетную задачу. Вы — наш шанс!

Шанс? Чтобы не закричать, я произнес почти шепотом:

— Неужели? И что, это наблюдение будет продолжаться в течение всего пути?

— Да! Каждую секунду. Пока вы не станете прошлым. Последнее высказывание, что бы оно ни значило, не вызвало у меня приятных ощущений. Я пробормотал:

— Что ж, очень хорошо, очень хорошо.

— Значит, вам симпатично быть объектом поступательных выводов? — радостно спросил юс.

Я слышал, что юсы на земных языках выражаются весьма странно и затейливо, что смысл их слов не имеет ничего общего с приподнятым, подчеркнуто доброжелательным тоном, но несмотря на это, мне на миг показалось, что я разговариваю с каким-то глупым ребенком. И этого мгновения было достаточно, чтобы у меня вырвалось совсем ненужное:

— М-даа, это мне симпатично. Очень симпатично! Наступило короткое затишье. Потом восторженный голос юса снова зазвучал с потолка:

— Понимаю, что вы перенапрягаетесь слишком, но результат не идет вам навстречу. Я нашел начало своего терпения, но, может быть, найду и его конец. Оцените, у вас ли я должен его искать?

Ребенок?! Мне начинает угрожать этот «ребенок»!

— Я удивлен, что вы не знаете, где кончается ваше собственное терпение, — сказал я наобум. — Я, например, всегда знаю, где кончается мое терпение. Когда, конечно, есть конец.

— А сейчас где он?

— На том же месте, где кончается ваша толерантность! — просто поглупев от раздражения, процедил я, обращаясь к табуретке напротив.

И, конечно, сейчас же получил соответствующий апостроф.

— Опять напрасно перенапрягаетесь! Но вы сталкиваетесь с нашими препятствиями, и вам же будет легче, если вы нас воспримете.

Или другими словами: «Тебе некуда податься, дружище. Напрасно выпендриваешься». И точно, так оно и было. Только зачем я дал ему повод мне это сказать? Зачем?

Я не знал, куда себя деть. И вдобавок ко всему непрерывно боролся с искушением поднять голову и посмотреть на потолок, откуда доносился голос. Мне было предельно ясно, что собеседник мой не там, и я стану совсем смешон, если так сделаю… Я начал шагать взад и вперед. До известной степени я отдавал себе отчет, что мое раздражение может быть не совсем обосновано, может быть, я предвзято истолковываю фразы юса, но это не помогало мне успокоиться. Даже наоборот, еще больше приводило меня в бешенство, так как подтвердило мое и без того твердое убеждение, что выглядел я очень бледно. А я дошел до того, что не мог его изменить. Ответь я тактично, это было бы унизительно. Будто он поставил меня на место, испугал меня. Но и грубо отвечать не годиться, тоже унизительно и недостойно. И все же нужно было что-нибудь сказать. Молчание над моей головой становилось требовательным.

— Вы так выражаетесь, что мне, юсианин, трудно понять вас, — я старался придать тону своих высказываний учтиво-рассеянный оттенок, а мысленно проклинал себя за испорченный разговор. — Я устал от всего этого и предпочел бы прекратить попытки общения.

Вышло предвзято, а не учтиво-рассеянно. Предвзято пренебрежительно. Но хотя бы он не сможет мне сказали что я опять напрасно перенапрягаюсь. И он как будто призадумался, прежде чем «пропеть» сверху::

— Хорошо. Мое присутствие станет для вас незаметным. Однако не торопите финал, вполне вероятно, что вы испытаете его вновь.

— Да, да, — вяло кивнул я и направился в библиотеку, к полке с книгами. Взял одну из них, даже и не взглянув на заглавие, хотя я достаточно порылся, прежде чем ее «выбрать», грохнулся на диван, чтобы переварить свое «потрясение».

Что дипломат из меня не получится, мне всегда было ясно, а в этот раз я потерпел полный провал. И если я и дальше буду вести себя так, не исключено, что потом, позднее и другие должны будут расплачиваться за мои промахи. Да, вот до чего мы дошли — постоянно ждем наказания за что-то, оцениваем свои слова и поступки только по одному показателю, понравятся они юсам или нет. Мы превратились в каких-то окаянных угодников!

Я перевернул страницу книги и сел, положив ногу на ногу.

А как мы мечтали о братьях по разуму! Мы себя чувствовали одинокими, посылали послания. И вот они «братья», прибыли. И теперь наша самая заветная мечта как-то отделаться от них… Верно, что они все еще не проявили никакой агрессивности. Однако, висят над нашей головой как дамоклов меч, ведь так? И никто из нас не знает, каковы они, эти негуманоиды. И каковы их намерения. Но даже если бы знать, что толку, раз мы бессильны защищаться? Только дрожим — нас трясет от юсофобии. Она грызет наши сердца, помутила наш разум. Повсюду. И в детских играх, и любовными ночами, и в улыбках, и в катафалках. Мы вырождаемся. Бледнеют наши лучшие человеческие качества. А в таком случае, зачем юсам быть агрессивными? Если самого их присутствия оказалось достаточно, чтобы толкнуть нас к гибели.

— Эй, юсианин!

— Да, — тотчас прозвучало у меня в ушах.

— Сколько времени будет продолжаться полет?? Какой полет?

Бред какой-то.

— Да этот, до Эйрены.

— Зависит от вас.

— Так… и все же, сколько?

— Мог бы между девятью часами и одиннадцатью днями и девятью часами и двадцати и тремя днями по вашей адаптации. Если вы ему себя не противопоставите.

Я оставил его последнюю реплику без комментариев. — ,? Вы, наверное, хотите сказать, девять дней и от одиц-И надцати до двадцати трех часов? — предположил я.? — А почему я должен сообщать факты не в комплекте? — озадаченно ответил негуманоид.

Я снова уткнулся в книгу. Какая отчаянная неточность. Но даже, если бы было двадцать три дня, все равно не слишком много. Я несколько успокоился, и в это время Джеки, разбуженный нашими голосами, прыгнул на диван и по-свойски устроился рядом со мной. А робот продолжал неподвижно стоять в углу у входной двери, устремив на нас немигающие желтые глаза. Вообще у нас собралась весьма разнородная компания, этого отрицать нельзя, особенно если учесть и невидимого негуманоида, который бесцеремонно к нам присоединился.

До сих пор мне не приходилось напрямую заниматься роботами, но о модели, к которой относился навязанный мне спутник, я много слышал, и в основном это были восторженные отзывы. Я стал рассматривать его с интересом. Он очень походил на игрушечных роботов, что стоят в витринах детских магазинов, только был как бы подросшим. Но не до такой степени, чтобы создавать чувство дискомфорта — самое большее до метра семидесяти. Психологи из ЭССИКО свое дело знают. В сущности, вся фирма свое дело знает. И едва ли у нее появятся конкуренты, по крайней мере в ближайшие два десятилетия. Всем известно, что возможности ее творений доходят до виртуозности, и они имеют именно тот приятный человеческий вид, какой до недавнего времени был нам знаком из старой доброй фантастики, что уже смягчило сердца самых рьяных противников.

— Сико, иди сюда, — промолвил я благосклонно. Робот направился ко мне поспешными шагами- Ты был когда-нибудь на Эйрене? — как бы мимоходом спросил я его, когда он остановился передо мной.

— Нет, — ответил он.

— А человек, который приказал тебе меня сопровождать, сказал ли тебе, что ты там останешься?

— Сказал.

— Ну, тогда, значит, излишне, мне говорить тебе об этом.

— Излишне, — согласился робот.

— Впрочем мне все равно не совсем ясно, что ты будешь делать на базе, — подбросил я ему слегка рассеянно. — Я почти ничего не понимаю в роботах.

Если бы Сико был человеком, я бы считал, что и он притворяется рассеянным. Но так как он не был таковым, то я допускал, что он просто не усекает наводящие вопросы, и потому спросил его напрямую.

— Что ты будешь делать на Эйрене, Сико?

— Буду ждать новых распоряжений и выполнять их.

— И с кем ты должен связаться, чтобы их получить? Как его зовут?

— Не знаю, — ответил, как я и ожидал, Сико. То, что — люди Зунга напичкали его недоступными для меня сведениями и инструкциями и что кто-то на базе найдет способ получить их, не вызывало у меня никакого сомнения.

— Хорошо, Сико, — вздохнул я. — Уверен, что бы тебе ни поручили, ты сделаешь безупречно.

— И я уверен, — сказал он.

— Правильно. А теперь иди приготовь мне чашку чаю. И посмотри там, чем можно покормить собачку

Сико повернулся и быстро зашагал в кухню выполнять мой заказ. Однако, Джеки явно заподозрил его в попытке к бегству, без колебания соскочил с дивана и пустился следом, угрожающе рыча и мотая ушами. Я с улыбкой наблюдал за ним — все-таки чудесно, что кому-то пришла идея послать со мной этого щенка. А он совсем не выглядел измученным. То, что он недавно так отреагировал на юсианс-кое присутствие, совсем не означает, что на него как-то вредно воздействовали. Ведь люди испытывают нечто подобное при первой встрече с негуманоидами — считается, из-за «временного психосенсорного шока».

Вскоре со стороны кухни донеслось энергичное топа-ние, и появился Сико с чаем. Он подал его вместе с печеньем на тарелочке — это означало, что ему присуща и инициатива. Что же, он действительно начал мне нравиться. А что касается роли доносчика, которую на него возложили, так в том ведь не было его вины.

Отхлебнув глоток горячего ароматного чая, я откинулся на мягкую спинку дивана. Впрочем, я не исключаю, что юсы доброжелательны — сказал я самому себе. По крайней мере, если судить по моим первым впечатлениям. Вот, постарались создать мне удобства, попытались вступить в контакт со мной. Пока ничего плохого ведь не случилось? Что же из того, что за мной наблюдают? И мы ведь поступили бы подобным образом. Да, конечно, мы бы не заявили им об этом прямо, но это уже подробности. Важно, что пока их поведение почти не отличается от человеческого. И какое значение имеет внешний вид, если наш разум сходен?.. Из чашки с чаем поднимались тонкие струйки пара, и это было так привычно и буднично, что обстановка уже виделась мне почти уютной. Все предметы теперь не казались мне имитацией со зловещим предназначением. Тишина утратила свою напряженность и превратилась в обычный, несущий отдых покой. Видимо, чувство опасности засыпает, когда где-то рядом дымит чашка чаю.

Я взял книгу и начал размышлять о чемоданчике. История с ним была крайне туманной. Зачем нужны были все эти ухищрения, зачем, например, были нужны сейфы, подмена, какой-то металлический ящичек, завернутый в целлофан для возможных отпечатков пальцев и прочее. И не было бы значительно проще и безопаснее передать мне документы непосредственно перед полетом вместо того, чтобы я таскал их туда-сюда. Что же, нужно будет наконец открыть этот пресловутый чемоданчик. Но одно по крайней мере ясно: что бы в нем не содержалось, оно является секретом для Земли, но не для юсов. Иначе его бы тут не было…

Что-то у меня за спиной зашевелилось! Едва-едва… Как дуновение. И снова! У меня волосы начали вставать дыбом. Это что-то было очень близко ко мне, почти у затылка. Оно дышало! Я сидел неподвижно. Передо мной был столик — продолговатый, тяжелый, а я почти посередине. Как быть? Вперед? Нет… Резко вниз? Стоп! Спокойно! Дыхание было каким-то особенным. Я отхлебнул еще чаю и поставил чашку. Выпрямился. По моему позвоночнику словно прошел электрический ток. Я лениво стал выбираться из-за столика. Кто бы ни был… что бы ни было, это сзади. Близко! Дышит! Повернул голову на сантиметр… на два… Да! Боковым зрением я уловил какое-то движение. Занавес! Он слегка колыхался. Занавес на «окне». Тяжелый занавес. Почему, почему я не проверил… Снова движение! Снова движение! Я стиснул кулаки, напрягся: насчет «три» поворачиваюсь! Раз… я глубоко вздохнул?.. Но что за запах?.. Вентиляция… Самая банальная. Как же, наверно, смеется этот выродок там наверху. И вот как может впасть в детство тридцатилетний мужчина.

Я решил немного пройтись, вошел в спальню, снял пиджак и галстук, небрежно бросил их на кровать. Начинаю понимать и Дженетти, и Зунга, и всех, кто имел дело с юса-ми. Я человек закаленный и нахожусь здесь не более часа, а чувствую себя как отравленный, хотя и вдалбливаю себе, что эти существа почти как мы, я подсознательно не могу ни на миг этого допустить. Как будто и самая маленькая частица меня кричит: «Чужое! Чужое!» И жду чего-то ужасного, не зная чего, подозреваю их, хотя они мне не дали никакого повода, вижу угрозу или издевку, или намек во всем, что меня окружает, не имея на то никаких оснований… может быть. Потому что они не люди. И в этом все дело. Этот факт, при всей его примитивности, видимо, станет непреодолимым барьером для нашей психики.

Я принес из холла чемодан. Положил его на ночной столик, открыл. «Шифр к ящику вам дадут позже», — говорил Дженетти. Только никакого шифра не дали. Наверное, его закодировали где-то в багаже. Смех да и только. Игра в загадки… Проверил в памяти часов — там был записан какой-то код из семи цифр. Поколебавшись немного, я взял табуретку и передвинул ее на середину комнаты. Положил на нее ящичек. Потом сильно нагнулся вперед. Чтобы как можно больше сузить обзор для предполагаемой юсианский аппаратуры — просто мне не хотелось, чтобы юсы «заглянули» внутрь. Набрал код, и ящичек сейчас же поддался. В другом случае такая псевдосекретность меня бы развеселила или подействовала бы мне на нервы. Но сейчас у меня не было сил как-то реагировать. Я стоял в неудобной позе — наклонившись, согнув колени и смотрел на открытый ящичек, лежавший на пестрой табуретке.

Он был пуст.