Старджон ТеодорБыстрый, как молния, гладкий, как шелк

Теодор СТАРДЖОН

БЫСТРЫЙ, КАК МОЛНИЯ, ГЛАДКИЙ, КАК ШЕЛК...

Возле Соленых Топей стоит одна деревушка, а в ней есть Большой Дом. В Большом Доме жил богатый сквайр, который владел землями и сокровищами, а кроме них у него была дочь по имени Рита.

А в самой деревне жил некто Дел, и, когда он пил в деревенской таверне, его голос гремел подобно грому. Тело у него было сильным и жилистым, словно обвитым канатами; кожа - золотистой, а светлые волосы так сверкали, что их блеску могло позавидовать и солнце.

Болотная вода Топей была ржавой и противной на вкус, но в самом сердце трясины пряталось озеро чистейшей воды, заслоненное плакучими ивами и осинами - озеро с берегами из мха чудесного голубого оттенка. Здесь росла мандрагора, и в середине лета из земли доносились странные писки. Но никто никогда их не слышал - никто, кроме одной девушки, чья красота еще не расцвела и была совсем не заметна. Девушку звали Барбара.

И вот, как-то раз, когда на землю пали зеленоватые вечерние сумерки такие тихие, что на деревьях не шевелился ни один листок, - Дел, возвращавшийся домой своей обычной дорогой - по аллее, что вела вдоль ограды усадьбы сквайра, вдруг увидел, что за оградой, набранной из высоких железных пик, медленно движется какая-то белая тень. Он остановился; тень приблизилась и обернулась Ритой.

- Подойди к воротам, - сказала она. - Я тебе открою.

Ее светлое платье было похоже на облако, а на голове блистал серебряный обруч. В волосах Риты словно запутался ночной мрак; лицо светилось в темноте, точно озаренное луной, а в глазах утонула тайна.

- Но у меня нет к сквайру никакого дела, - возразил Дел.

- Отца нет, - ответила Рита. - А слуг я отослала. Подойди же к воротам...

- Мне не нужны ворота. - С этими словами Дел легко подпрыгнул, схватился за верхнюю перекладину решетки, подтянулся и одним движением перебросил свое тело через острые пики. В следующее мгновение он уже стоял рядом с ней.

Рита посмотрела на его руки: на одну, на другую, и перевела взгляд на его волосы. Потом она крепко сжала свои маленькие, изящные кисти и издала короткий, тихий смешок. А секунду спустя она уже шла прочь между аккуратно подстриженными деревцами сада - шла легко, быстро, не оглядываясь назад, и Дел, сам не зная зачем, последовал за ней. Каждый его шаг равнялся трем ее шагам, но, когда он поравнялся с Ритой, его сердце стучало громко и часто, а на шее вздувались толстые жилы.

Так они пересекли газон и поднялись на широкую мраморную террасу. Дел сразу увидел открытую дверь, но, войдя в нее, остановился в нерешительности, ибо Риты нигде не было. Потом он услышал, как позади него с негромким щелчком закрылась дверь, и стремительно обернулся.

Рита была там. Она стояла, прижавшись спиной к деревянной облицовке стены, и, подняв голову, насмешливо улыбалась ему в полутьме. Дел думал, что сейчас она бросится в его объятия, но Рита, не отрывая глаз от его лица, скользнула мимо, пройдя так близко, что он почувствовал исходящий от нее запах фиалок и сандала.

Он послушно пошел за ней и оказался в просторной гостиной - совершенно темной, но полной неярких бликов от полированного дерева, финифти, выделанной кожи и вышитых золотом гобеленов. Там Рита распахнула еще одну дверь, ведущую в другую, меньшую комнату, где пол был застлан толстым розовым ковром, а на столе в центре горели свечи. Стол был накрыт на двоих; перед каждым прибором стояло пять бокалов из драгоценного хрусталя и поблескивало массивное столовое серебро - такой же признак роскоши, как и ограда из железных пик вокруг усадьбы. К овальному окну в стене вели шесть ступеней из полированного тика.

- Здесь, - сказала Рита, указывая на окно, - взойдет для нас луна.

Потом она знаком велела Делу сесть в кресло, а сама подошла к буфету, где выстроились в ряд графины с вином: с красным, как рубин, и с белым; со, странного вида игристым напитком, пузырьки в котором были почти коричневыми; с розовым и с янтарно-желтым. Взяв первый из них, Рита налила вино в бокалы, потом подняла крышки со стоявших на столе блюд, и в тот же миг воздух наполнился дивными, чарующими ароматами. Здесь были горячие сладости, маринады, редкие морские лакомства, нарезанная ломтиками дичь и особым образом приготовленное мясо, каждый кусочек которого был искусно обернут цветочными лепестками и нашпигован заморскими фруктами и мягкими морскими моллюсками. Но особенно хороши были специи, каждая их которых имела свой собственный голос, ясно различимый в общем букете, как бывают различимы отдельные голоса в слитном рокоте толпы в отдалении, и Дел узнал шафран и кунжут, кумин, майоран и мускатный орех.

И все это время он в изумлении следил за Ритой - за тем, как свет свечей, падая на ее лицо, делал его похожим на лунный лик, и удивлялся уверенной сноровке ее рук, которые исполняли все необходимое без всякой помощи со стороны глаз. Рита казалась Делу очень собранной, и в то же время губы ее как будто слегка подрагивали от беззвучного сдерживаемого смеха, а грудь вздымалась от множества волнующих тайн и секретов, которые вскипали и бурлили в ее крови.

Потом они сели к столу, и овальное окно то желтело, то темнело по мере того как свечи разгорались ярче или пригасали. Рита наливала в бокалы все новые и новые вина из буфета, и Дел обнаружил, что каждое из них подходит к каждому новому кушанью как майское тепло - крокусу, и как первые заморозки поздним яблокам.

Дел догадывался, что это - какое-то колдовство, но поддался ему без возражений и сомнений, зная, что приторная сладость будет в нужный момент перебита чем-то резким и острым, и что его искусственно вызванная жажда будет утолена. Видел он и то, что Рита тоже за ним наблюдает, и что от нее не укрылся ни жаркий румянец на его щеках, ни даже возбужденное покалывание в кончиках его пальцев. Правда, удивление Дела с каждой минутой становилось все больше, но он не боялся - нет, не боялся.

За все время Рита произнесла едва ли несколько слов, но наконец трапеза была закончена, и они поднялись. Девушка потянула свисающий со стены шелковый шнурок, и деревянная панель отворилась; столик бесшумно скользнул в какую-то темную выемку в стене, и панель сама встала на место. Потом Рита жестом указала Делу на изогнутый угловой диванчик, и, как только он сел рядом с ней, обернулась назад и сняла со стены лютню, висевшую на стене над ее головой. А Дел, который уже потянулся к Рите, чтобы заключить ее в свои объятья, замер в смущении, ибо не знал, как обнять девушку с инструментом. Она же лишь насмешливо сверкнула глазами, не сделав ни малейшей попытки разрешить его затруднение.

Потом Рита наконец заговорила, и пальцы ее бегали по ладам лютни, а слова выстраивались друг за другом, словно сходясь и расходясь в такт музыке. В эти минуты у Риты прорезались как будто десятки голосов, и Дел невольно спрашивал себя, который же из них действительно принадлежит дочери сквайра. Порой она принималась петь, а иногда просто выводила голосом мотив без слов. Временами Рита казалась где-то очень далеко от него, озадаченного неожиданным скачком ритма или перерывом мелодии, а иной раз - так близко, что казалось, будто она в состоянии расслышать биение и шум крови у него в ушах, и тогда она начинала аккомпанировать ему, выводя быстрый, слегка насмешливый ритмический рисунок. И снова она пела слова, которые Дел почти понимал:

Нужна пчела цветам, нектаром полным,

А мыши - кошка, дождь - кустам,

И мы с тобой нужны друг другу

Как звезды - солнечным лучам...

Или выводила непонятное:

Эйк йа рандефл, рандефл фай,

Орель йа рандефл коун,

Эн йе, эн йе, йа бандерби бай,

Эн сор, эн се, ен соун.

Но и это Дел тоже почти понимал.

А потом - еще одним своим голосом - она рассказала ему историю о гигантском мохнатом пауке и крошечной розовощекой девочке, которая нашла это чудовище между листами полуоткрытой книги, и сначала Дел испугался за девочку и пожалел ее, но потом, когда Рита - очень красочно и подробно - описала ему, какие страдания довелось пережить насекомому, чей дом был разрушен этим визжащим от страха и любопытства гигантом (а пауку даже самая маленькая девочка должна была показаться настоящим великаном), Дел уже сам смеялся над собой и чуть не плакал от жалости к бедному паучку.

Так незаметно пролетело несколько часов, и где-то в промежутке между песнями Рита все же оказалась в его объятиях, но уже в следующее мгновение она очень ловко вырвалась из рук Дела. А когда он невольно ахнул от неожиданности и разочарования, она сказала ему новым голосом - голосом низким и мрачным:

- Нет, Дел. Мы должны дождаться луны.

Тут его чресла заломило от невыносимой тяжести, и Дел внезапно понял, что стоит в самой неудобной и неестественной позе - наполовину приподнявшись с дивана и протягивая вперед судорожно сжатые руки, словно все еще чувствуя в пальцах гладкую и тонкую ткань ее платья, которое проскользнуло сквозь его пальцы, как вода. И, осознав это, Дел с негромким и странным звуком, нисколько не подходящим к обстановке, упал обратно на диван и несколько раз разжал и сжал пальцы, стараясь избавиться от ощущения, что он все еще касается белой, тонкой, как паутина, ткани. Наконец он поднял взгляд на Риту, и она рассмеялась и высоко подпрыгнула, проделав это так легко, что ему на мгновение показалось, будто на долю секунды она зависла в воздухе и слегка потянулась, и только потом опустилась на пол подле него - опустилась, клюнула в губы поцелуем и снова то ли отпрыгнула, то ли отлетела в сторону.

Шум в ушах Дела и так уже был невыносимо громким; теперь же он обрел вес, словно нечто материальное. От этой тяжести голова его поникла, и он поскорее уперся надбровьями в сжатые кулаки, а локти поставил на колени. Так он ничего не видел, но продолжал отчетливо слышать шелест платья кружившейся по комнате Риты и ощущать запах фиалок и сандалового дерева. Судя по всему, девушка танцевала одна, танцевала, отдаваясь восторгу движения и радости от его близости, и тихо напевала что-то и сбивчиво шептала какие-то слова в такт мелодиям, раздававшимся в ее мозгу.

Наконец Дел понял, что Рита остановилась. Он не слышал больше ни звука, но был уверен, что она по-прежнему где-то рядом. Медленно, с усилием, Дел поднял голову. Рита замерла в самом центре комнаты, напоминая огромную ночную бабочку, а ее глаза стали совершенно темными, словно все тайны и секреты вдруг поднялись со дна ее души к самой поверхности. Настороженная, выжидающая, она смотрела на окно.

Дел проследил за ее взглядом. Большой овал окна больше не был черным: стекло покрылось словно светящейся серебристой пыльцой. Дел медленно встал. Стекло продолжало туманиться, серебристый налет становился ярче, и наконец в углу окна показался кусочек самой луны, которая вползала на небо, с каждой минутой становясь все больше.

Дел перестал дышать, поэтому он отчетливо слышал, как дышит Рита. Ее дыхание было частым и таким глубоким, что ток воздуха заставлял чуть слышно вибрировать ее гибкие голосовые связки.

- Рита...

Не отвечая ему, Рита подбежала к буфету и наполнила вином два небольших бокала.

- Подожди... - шепнула она. - О, подожди еще немного!..

Как зачарованный Дел следил за тем, как ползет по стеклу белое пятно луны. Он как-то сразу понял, что должен оставаться в полной неподвижности до тех пор, пока весь овал окна не будет озарен прямым лунным светом, и это помогло ему, так как устанавливало ожиданию видимый предел, но он все же страдал, поскольку, как ему казалось, еще ничто в его жизни не двигалось так медленно. В какой-то момент, злясь на себя за то, что согласился участвовать в этом долгом ритуале, Дел уже готов был возмутиться и восстать, но тут он заметил, что темный край серебряного окна становится все меньше и меньше. Сначала он стал шириной в палец, потом сузился до толщины человеческого волоска, а потом, потом...

Рита издала коротенький кошачий крик и в два прыжка взлетела по тиковым ступенькам к окну. Лежащий на стекле лунный свет был столь ярок, что на этом фоне ее силуэт напоминал черную камею, а на плечах искусно вышитого платья лежали серебряные эполеты лунного сияния. Рита была так прекрасна, что в глазах у Дела защипало, и комок подкатил к горлу.

- Пей! - прошептала она. - Выпей со мной, милый...

Сначала Дел не понял ее, и лишь несколько мгновений спустя вспомнил о маленьком бокале, который держал в руке. Приподняв бокал в торжественном салюте ее красоте, он выпил вино, и оно показалось ему.., странным. После бесконечно богатых и тонких оттенков и обертонов вкуса, которые ему довелось испробовать и узнать за сегодняшний вечер, это вино было удивительно тем, что вовсе не имело вкуса. Делу оно даже показалось совершенно невещественным, нематериальным, к тому же оно не было ни холодным, ни горячим, а как раз таким, какой бывает человеческая кровь.

И Дел с недоумением посмотрел сначала на свой бокал, потом перевел взгляд на девушку, и ему неожиданно померещилось, что она обернулась и глядит на него, хотя черный силуэт на фоне окна даже не шелохнулся.

А потом он испытал еще одно потрясение, потому что лунный свет неожиданно погас.

Луна, окно, комната, Рита - все исчезло в мгновение ока.

В первые секунды Дел стоял не шевелясь и лишь изо всех сил напрягал зрение, стараясь разглядеть хоть что-то в окружившем его мраке. Потом какой-то нечленораздельный звук, какое-то восклицание сорвалось с его губ, и Дел крепко прижал ладони к глазам. Он ясно ощущал судорожные движения век и щекочущие прикосновения упругих ресниц, но, когда Дел отнял ладони от лица, вокруг по-прежнему была темнота. Это была даже больше, чем темнота, или, вернее - не просто темнота. Она даже не была черной. Это было все равно, что стараться увидеть что-то локтем или языком - это было Ничто.

Дел упал на колени.

Во тьме звонко рассмеялась Рита.

Какой-то таинственной, не до конца уснувшей частью сознания Дел сумел воспринять и разгадать, что значил этот смех, и ужас и ярость захлестнули все его существо, ибо именно этот самый смех заставлял чуть дрожать губы девушки на протяжении целого вечера, и это был безжалостный, жестокий, уверенный в себе смех. И в тот же момент - то ли благодаря гневу, то ли вопреки ему - в Деле с новой силой вспыхнуло ослепительное желание. Яростно гримасничая и ощупывая воздух вытянутыми вперед руками, он двинулся на звук. Со стороны окна донесся шорох быстрых, шелестящих шагов, и вдруг на Дела обрушилась сверху легкая, как паутина, но невероятно прочная сеть. Он замахал руками, забарахтался отчаянно, стараясь освободиться, и вдруг догадался, что это за пелена. То было удивительное платье Риты, и сперва Дел запутался в нем, но скоро ткань поддалась, и, швырнув разорванное платье на пол, он наступил на него ногой.

Потом Дел услышал совсем легкие шаги босых ног и бросился туда, но ничего не поймал и остановился, тяжело дыша.

Рита снова расхохоталась.

- Я ослеп, Рита, - хрипло пробормотал Дел. - Я ничего не вижу!

- Я знаю, - спокойно отозвалась она из-за его спины и опять рассмеялась.

- Что ты сделала?..

- Я увидела, что ты - такое же грязное животное, как все мужчины, - был ответ.

Дел заворчал и снова ринулся на голос, но наткнулся коленом на стул или, быть может, на небольшой сундучок, и тяжело упал на пол. При этом Делу показалось, что его вытянутые вперед пальцы коснулись босой ноги Риты.

- Сюда, любимый, я здесь! - поддразнила она его.

Дел пошарил вокруг себя ища предмет, о который споткнулся; нащупав его, он поднялся, опираясь на него, как на клюку. Выпрямившись во весь рост. Дел с беспокойством огляделся - огляделся чисто машинально, по привычке, ибо зрение так и не вернулось к нему.

- Эй, милый, сюда!..

Дел прыгнул и врезался в косяк двери. В одно мгновение скула, ключица, бедро и колено вспыхнули ослепительной болью, и Дел вцепился пальцами в полированное дерево.

Через несколько мгновений он спросил с мукой:

- Но.., почему?..

- Ни один мужчина еще не прикасался ко мне и не прикоснется, - не ответила, а пропела Рита, и Дел почувствовал ее дыхание на своей щеке, но когда он вытянул руку, то снова ничего не поймал. Потом он услышал, как она спрыгнула с пьедестала для статуи, стоявшего возле самой двери, и догадался, что девушка стояла на нем и, наклонившись, разговаривала с ним.

Но ни боль, ни слепота, ни даже сознание того, что на него действует приготовленное Ритой колдовское зелье, не могли заглушить неистовое желание, которое разбередила в Деле ее близость. И ничто не могло обуздать ярость, которая охватывала его, когда он слышал ее смех. Испустив гневный крик, Дел неверной походкой двинулся за ней.

Рита со смехом танцевала вокруг него. Один раз она толкнула Дела на железную стойку для каминных щипцов, и та с грохотом опрокинулась. В другой раз она схватила его сзади за локоть и сильно дернула, заставив закружиться на месте. А в третий раз она совершила высокий и длинный прыжок и, пролетая мимо Дела, успела поцеловать его прямо в губы.

Дел чувствовал себя так, словно оказался в самом настоящем аду. Уверенный и быстрый топот легких босых ног и мелодичный, холодный смех доносились, казалось, со всех сторон одновременно. Он бросался на голос и падал, разбивал в кровь лицо и ползал на четвереньках, скуля, как собака. Его яростные вопли и нечленораздельный рев неожиданно разбудили гулкое эхо, и Дел догадался, что они, должно быть, перебрались в большую гостиную залу. Здесь на его пути то и дело оказывались стены и предметы, которые не просто не поддавались, а, казалось, наносили ответный удар всякий раз, когда Дел со всего размаха налетал на них. Даже деревянные панели, на которые он все чаще опирался спиной, чтобы отдышаться, неожиданно оказывались дверями, отворявшимися от малейшего прикосновения. Но самым страшным для него по-прежнему оставались черное ничто перед глазами, дразнящее "шлеп-шлеп" твердых босых ступней по гладким плитам пола, да неистовая ярость, которую Дел никак не мог утолить.

Потом эхо куда-то исчезло, и разгоряченное лицо Дела вдруг овеяло прохладой. Он услышал шорох ветра в листве и понял, что оказался на террасе. Но новое "Иди ко мне, любимый!" обожгло ему ухо горячим дыханьем, и Дел прыгнул, собрав последние силы. Он снова промахнулся, но, вместо того чтобы растянуться на каменном полу террасы, все падал, и падал, и падал в никуда. И когда Дел уже почти перестал ждать боли, на него вдруг обрушился град жестоких ударов; то было мраморное крыльцо террасы.

Должно быть, сознание не до конца покинуло его, ибо Дел смутно слышал, как Рита приближается к нему, и даже ощутил осторожное прикосновение ее маленькой руки, которая чуть тронула его за плечо, коснулась губ и груди. Потом рука исчезла, и Рита снова рассмеялась, а, может, этот смех ему только почудился.

А в глубине Соленых Топей, где вода была ржавой и противной на вкус, лежало озеро чистейшей воды, заслоненное плакучими ивами и молодыми, стройными осинами - озеро с берегами из мха чудесного голубого оттенка. Здесь росла мандрагора, и в середине лета из-под земли неслись тоненькие писки, но их не слышал ни один человек, кроме одной тихой девушки, чья красота еще не расцвела и была почти не видна. Девушку звали Барбарой.

Никто не замечал Барбару, и она жила совершенно одна, без привязанности, без любви. И все же ее жизнь была полной и насыщенной, ибо Барбара была рождена для того, чтобы получать. Большинство людей появляется на свет только с желанием получать, поэтому они нацепляют на лица яркие маски и издают громкие, радостные звуки наподобие цикад или опереточных артистов, дабы заставить окружающих дать им желаемое. Но органы чувств Барбары всегда были широко распахнуты, всегда готовы воспринимать, и потому ей не нужно было никакой замены ни солнечному лучу, просвечивающему сквозь лепесток тюльпана, ни шороху карабкающегося по живой изгороди пурпурного вьюна, ни кисло-сладкому запаху муравьиной кислоты - этому единственному предсмертному крику, доступному крошечному, бессловесному существу, ни множеству других вещей, которые обычно не замечают люди, наделенные лишь желанием получать.

У Барбары был небольшой огород и сад, полный фруктовых деревьев, и по мере необходимости она возила на рынок овощи и фрукты; все же остальное время она занималась тем, что получала, впитывала в себя все, что другие отдавали ей. В ее огороде росли сорняки, но, поскольку Барбара была рада им, сорная трава поднималась только там, где она могла защитить от солнечных ожогов нежные бока арбузов. Кролики грызли морковь, салат и помидорную ботву лишь с нескольких специально отведенных для них грядок, и никогда не трогали остальное, ибо и они были в этом саду желанными гостями. Даже золотарник вымахивал только возле грядок с фасолью и горохом, чтобы помочь нежным зеленым плетям взобраться повыше, а птицы склевывали инжир и персики лишь с самых тонких верхних ветвей, в благодарность за это собирая с нижних гусениц и жуков. И если какой-нибудь фрукт мог созреть недели на две позже, когда у Барбары появится время, чтобы съездить на базар, а какой-нибудь крот - прорыть тоннель и подвести влагу к корням кукурузы, они с удовольствием делали для нее эту малость.

Но в последние год или два Барбару вдруг охватило необъяснимо сильное желание странствовать по округе. Она была словно зачарована, околдована чем-то, что она не могла даже назвать - если, конечно, она вообще об этом задумывалась. Барбара знала только, что где-то за холмом лежит удивительная и радостная страна, и что было бы очень здорово однажды прийти туда и обнаружить новый холм, новую гряду, за которую тоже обязательно надо заглянуть. Наверное, все дело было просто в том, что Барбара была уже готова полюбить, ибо кто любит, тот получает больше всего. И это может засвидетельствовать каждый, кто был любим, но, не платя взаимностью, принужден был отдавать и отдавать..

Свою любовь Барбара встретила, однако, не во время долгих пеших прогулок, а на деревенском базаре. Но облик ее любви, цвет ее волос и ее голос сформировались в душе Барбары уже так давно, что когда она, наконец, впервые увидела ее вблизи, то совсем не удивилась. И после этого на протяжении долгого времени ей было вполне достаточно того, что этот человек существует. Он щедро одарял ее уже тем, что жил, наполнял воздух раскатами своего могучего голоса, и даже своей изумительной походкой, которая была точным аналогом того, что конники зовут "безупречной посадкой".

И после того как Барбара увидела его, она стала получать вдвое, вчетверо против прежнего. Дерево вырастает высоким и стройным ради благородной и достойной цели быть высоким, но разве прямизна стана и высокий рост не были и его врожденным качеством? Теперь иволга давала Барбаре гораздо больше, чем ее песня, а сам ястреб - больше, чем его искусное лавирование в воздушных потоках, потому что разве не было у этих птиц такого же сердца, как у него, такой же горячей крови и такого же желания сохранить их на завтра? И от этого Страна-за-холмом казалась Барбаре все более и более замечательным местом, потому что только там могли встретиться ей и другие вещи, которые напоминали бы ей о нем.

Но, когда в самом сердце Соленых Топей Барбара набрела на озеро чистой воды, таинственная и недосягаемая Страна-за-холмом перестала для нее существовать. В этом волшебном месте не было ни жестокости, ни ненависти, и осины здесь дрожали только от желания сделать пейзаж еще более красивым. Здесь каждый кролик всегда готов был перещеголять соседей в умении шевелить носом, а каждая из водоплавающих птиц умела бесконечно долго стоять на одной ноге и гордилась этим. Лишайники покрывали стволы ив, придавая им тот неповторимый, багрово-алый цвет, какого нет даже среди красок заката, а танагра и кардинал серьезно и обстоятельно спорили между собой о том, что такое настоящий красный цвет.

Сюда-то и пришла Барбара, пришла с легким от счастья и полным любви сердцем, чтобы отдать его голубым мхам берегов. И поскольку любящее сердце способно получать больше, чем что бы то ни было, именно в нем больше всего и нуждаются окружающие, и с тех пор Барбаре стали доставаться самые звонкие птичьи песни, самые лучшие краски, самые тихие вечера, и множество других вещей, которые стоит дарить в первую очередь. Когда Барбара была голодна, бурундуки приносили ей самые спелые орехи, а когда была сыта - самые красивые камешки; зеленая змея своей выразительной пантомимой показывала, как течет вверх по склону ручей живых изумрудов; три веселых выдры демонстрировали, как сразу возрастает твоя радость, если кубарем скатиться с крутого берега в воду. Комары-дергунцы, медоносные пчелы и шмели, а за ними и яркие колибри время от времени замирали в воздухе и висели совершенно неподвижно, и тогда над водой звенело их чистое, минорное "ля".

В один прекрасный день все вокруг озерца неожиданно затихло, и тогда Барбара узнала, почему вода здесь оставалась чистой.

Сначала перестали дрожать осины.

И все кролики выбрались из кустов и расселись на голубых мшистых берегах, выпрямив спинки, насторожив уши и подняв к небу влажные носы - неподвижные и розовые, как коралл.

Цапли тоже попятились и, словно придворные, встали у края водоема, склонив на бок хохлатые головки и закрыв один глаз, чтобы лучше видеть.

Бурундуки почтительно опорожнили свои защечные мешки и принялись быстро тереть друг об друга свои маленькие лапки, а потом вовсе убрали их с глаз долой и выпрямились, стоя неподвижно как колышки от палатки.

Даже листва на деревьях и кустарниках вокруг озера прекратила свой напористый рост; казалось, трава - и та словно чего-то ждала.

Последним звуком, который можно было расслышать в наступившей тишине, было негромкое "фик!", которое производили веки совы, проснувшейся в своем дупле, чтобы наблюдать, смотреть.

Он явился как облако, и земля мягко проминалась под каждым из его золотых копыт. Остановившись на берегу озерца, он опустил голову, и на один краткий миг встретился взглядом с Барбарой, которая заглянула в его глаза, словно в другую вселенную, полную мудрости и сострадания. И еще ей запомнился безупречный изгиб его могучей шеи и ослепительный блеск золотого рога.

Он пил - а потом он исчез. Всем известно: там, где пьет единорог, вода всегда остается чистой.

Сколько времени он пробыл у пруда? Как давно пропал? Или время тоже замерло, как трава?

- Неужели он не мог остаться?.. - заплакала Барбара. - Неужели не мог?!

Встреча с единорогом - всегда очень грустная встреча. На своем коротком веку человек может никогда больше его не увидеть. И все же, повстречать единорога - это большая удача и счастье.

И Барбара стала сочинять песню о нем.

Было уже поздно, когда Барбара вернулась с болот, - так поздно, что ее восторг остыл от ночной прохлады и бежал к горизонту. Она вышла на проезжую дорогу немного не доходя Большого Дома и двинулась по ней, чтобы, свернув за усадьбой, добраться до своего маленького домика с садом.

За большими воротами усадьбы громко скулило какое-то животное. Большое животное, больное животное...

Барбара видела в темноте гораздо лучше большинства людей, поэтому очень скоро она разглядела и само это существо, которое, вцепившись в железные пики, карабкалось вверх, издавая тот самый прерывистый кашляющий стон, который привлек ее внимание. На самом верху существо неожиданно сорвалось и повисло со внешней стороны ворот. Некоторое время оно слабо барахталось, потом послышался треск рвущейся материи; темное тело тяжело рухнуло на землю и осталось лежать - неподвижное и молчаливое.

Барбара подбежала к нему, и существо на земле снова заскулило. Это был мужчина, и он плакал.

Да, это был он, человек, которого она любила и который был высоким, стройным и таким живым. Это ее любовь лежала на земле избитая, окровавленная, с исцарапанным лицом и в изорванной одежде - и жалобно стонала.

Для любящей души это была самая замечательная возможность получать забрать у любимого его боль, его беды и страх.

- О, тише, тише! - прошептала Барбара, и легко, словно птица крылом, коснулась кончиками пальцев синяков и ссадин на его лице. - Все кончилось. Теперь уже все позади.

Перевернув раненого мужчину на спину, она опустилась рядом с ним на колени, чтобы помочь ему сесть. Для этого ей пришлось приподнять его крупную руку - большую и сильную руку - и положить себе на плечи. Он был очень тяжел, но и Барбара была очень сильной. Негромко ахнув, раненый привалился спиной к воротам, и девушка быстро посмотрела вперед и назад вдоль освещенной последними лучами луны дороги. Никого и ничего. В Большом Доме тоже не видно было ни огонька, но на противоположной стороне дороги темнела живая изгородь, которая, как казалось Барбаре, могла укрыть их от пронизывающего ночного ветра.

- Идем, любимый, идем туда, - шепнула она и почувствовала, как мужчина вздрогнул.

Почти таща его на себе, Барбара перенесла возлюбленного через дорогу, переправила через неглубокую канаву и протащила через дыру в изгороди. Там она чуть было не упала вместе с ним, но, скрипнув зубами от напряжения, нашла в себе силы, чтобы бережно опустить его на землю. Прислонив раненого спиной к живой изгороди, она наломала молодого ракитника и разложила его на земле, чтобы получилось упругое, мягкое ложе. Накрыв ветки уголком своего плаща, Барбара уложила мужчину на землю, так что его голова оказалась на куче ветвей, как на подушке. Остальным плащом она тщательно укутала раненого, так как его тело показалось ей слишком холодным.

Поблизости не было никакой воды, а Барбара не решалась оставить возлюбленного. В конце концов ей удалось с помощью платка кое-как счистить с его лица запекшуюся кровь, но он все еще не согрелся, и его кожа все еще была холодна.

- Ты ведьма, - неожиданно пробормотал раненый. - Проклятая, маленькая ведьма...

- Ш-ш-ш! - снова ответила Барбара и, улегшись рядом с ним на земле, нежно обвила его голову обеими руками. - Потерпи немного, сейчас ты согреешься.

- Стой, где стоишь! - проворчал он с угрозой. - Не смей больше убегать от меня.

- Я никуда не убегу, - шепнула Барбара. - О, милый мой, как сильно тебя ранили! Я не оставлю тебя, клянусь - не оставлю!

Раненый не шевельнулся, и только снова негромко зарычал.

- Я расскажу тебе одну удивительную и прекрасную историю, мой милый, ласково проговорила Барбара. - А ты слушай и постарайся представить себе все, о чем я буду говорить, - добавила она нараспев. - В самом сердце трясины есть озеро чистой воды, где растут на просторе прекрасные деревья - осины, березы и плакучие ивы, где царят удивительные мир и покой, и даже цветы, вырастая, никогда не роняют своих лепестков. Мох по берегам озера - серебристо-голубой, а вода прозрачна, как алмаз...

- Ты опять говоришь со мной на тысячу голосов и рассказываешь какие-то сказки, - пожаловался раненый.

- Шш-ш!.. Молчи и слушай, любимый. Это не сказка - такое место действительно существует. Стоит только пройти четыре мили к северу от деревни и взять немного западнее, и с вершины холма, где растут рядом два карликовых дуба, ты увидишь эти деревья. И я знаю, почему в этом озере вода такая чистая! - вскричала она радостно. - Я знаю, знаю почему!..

Но раненый ничего не сказал. Он только глубоко вздохнул, и от этого ему, наверное, снова стало очень больно, так как Барбара почувствовала, что он опять дрожит.

- Туда ходит пить единорог, - прошептала она прямо ему на ухо. - И я видела его своими глазами!

Но он снова промолчал, и Барбара сказала:

- Я сложила об этом песню. Послушай, вот она:

Чу - Он! Пришел и ослепил,

Осколком дня ворвавшись в сумрак леса,

Виденье, тайна, чудо, тень,

Как сон - полуденный, чудесный...

Истаял он. И лишь часы спустя,

Мной овладели радость, боль, отчаянье,

Явился - промелькнул - пропал,

Как мягкий шелк, как молнии сверканье.

Явился - промелькнул - пропал,

Со мной не захотел остаться,

Но в дальний путь меня позвал,

Искать, надеяться, скитаться.

Он вереницей долгих дней,

Ведет меня к мечте моей,

На топи, в поле, под холмом,

Вновь повстречаться с волшебством...

Дыхание раненого сделалось более мерным, и Барбара тихо закончила:

- Я правда его видела...

- Я ослеп! - проговорил он. - Ослеп, совсем ослеп!..

- О, мой дорогой...!

Раненый пошевелил рукой и ощупью отыскал ее ладонь. Потом - очень медленно - поднял вторую руку. Двумя руками он ощупывал, поворачивал, сжимал тонкие пальцы Барбары. Внезапно он снова с угрозой зарычал и попытался приподняться.

- Почему?! - выкрикнул он. - Почему, почему, почему?! Зачем ты это сделала? За что ты ослепила меня?!

Каким-то чудом ему удалось сесть, и он, скорчив свирепую гримасу, схватил Барбару за горло своей большой и сильной рукой.

- Зачем все это, если...

Окончание фразы слилось в неразборчивый, звериный рык. Вино и колдовство, ярость и мука вскипели в его крови.

Один раз Барбара негромко вскрикнула.

Один раз всхлипнула.

- Вот теперь, - проговорил Дел, отталкивая ее, - тебе никогда не поймать единорога. Пошла прочь от меня!

И он ударил ее по лицу.

- Ты не в себе! Ты болен!.. - жалобно воскликнула Барбара.

- Прочь! - с угрозой повторил он.

Барбара в испуге вскочила. Он подхватил ее плащ и швырнул в темноту, и Барбара, которая с беззвучным плачем бросилась прочь, запуталась в нем и едва не упала.

А некоторое время спустя из-за живой изгороди снова послышались жалобные стоны и всхлипы.

***

Через три недели Рита отправилась на рынок. Внезапно чья-то сильная рука схватила ее сзади за плечо и рывком втиснула в угол, образованный стеной ближайшего дома, но Рита не испугалась. Подняв взгляд, она узнала Дела и сказала сдержанно:

- Не прикасайся ко мне.

- Я хочу, чтобы ты мне кое-что рассказала, - промолвил он. - И ты мне это расскажешь!

Его голос был таким же суровым и жестким, как и рука, сжимавшая ее руку выше локтя.

- Я расскажу тебе все, что ты хочешь, - ответила Рита. - Только, пожалуйста, не прикасайся ко мне.

Дел немного поколебался, потом выпустил ее плечо, и девушка небрежно повернулась к нему.

- Ну, в чем дело?.. - Взгляд Риты скользнул по его лицу, на котором еще видны были почти зажившие шрамы, и уголок ее губ чуть заметно дрогнул в улыбке.

Глаза Дела превратились в щелочки.

- Я хочу узнать вот что: зачем ты устроила все это?.. Приятный вечер вдвоем, угощение, яд... Неужели все это ради меня? Ведь чтобы получить меня, вовсе не обязательно было так стараться.

Рита улыбнулась.

- Ради тебя?.. Нет. Просто пришел твой черед - только и всего.

Дел, казалось, был искренне озадачен.

- Ты хочешь сказать.., такое случалось и раньше? Она кивнула.

- Каждый раз, когда наступало полнолуние, и сквайра не было дома.

- Ты лжешь!

- Не забывайся! - сказала она резко, потом слегка улыбнулась и добавила:

- Как бы там ни было, это - правда.

- Но тогда бы пошли разговоры, слухи...

- Вот как? А скажи-ка, скольким друзьям ты рассказал о своем приключении? О своем унизительном приключении?

Дел опустил голову, и Рита кивнула.

- Вот видишь!.. Все они уходили и пережидали, пока раны не заживут, а потом возвращались и ничего не говорили. И они всегда будут возвращаться и молчать.

- Ты - дьявол!.. - прошептал Дел. - Настоящий дьявол во плоти! Но зачем ты делаешь это? Зачем?

- Я говорила тебе, - честно сказала она. - Я - женщина, и как каждая женщина я поступаю так, как мне хочется. Впрочем, ни один мужчина никогда не коснется меня. Я - девственница и останусь ею.

- Ты - кто ?.. - заорал Дел. Рита предостерегающим жестом подняла руку в тонкой надушенной перчатке.

- Прошу тебя, тише... - проговорила она и слегка поморщилась.

- Слушай, - проговорил Дел гораздо более тихим, но таким напряженным голосом, что Рита невольно попятилась, впервые отступив перед ним. А Дел даже закрыл глаза, словно напряженно думал о чем-то.

- Ты говорила об озере... Об озере, из которого пьет единорог. Ты еще сложила песню... Постой, как там было?.. "Как мягкий шелк, как молнии сверканье...". Помнишь? А потом... Потом я позаботился о том, чтобы ты никогда не поймала единорога!

Рита отрицательно покачала головой, и налицо ее отразилось искреннее недоумение.

- Как мягкий шелк, как молнии сверканье... Мне это нравится, - промолвила она. - Это звучит очень мило, но - честное слово! - я не имею к этому никакого отношения.

Дел наклонился и приблизил свое лицо к ее лицу, и хотя он говорил шепотом, слова вылетали, как пули:

- Лжешь! Все лжешь! Я не мог забыть. Я был ранен, болен, ты опоила меня, но я помню, что я делал и чего не делал.

И с этими словами он круто повернулся и зашагал прочь.

Большим пальцем в перчатке Рита задумчиво прикоснулась к верхним зубам, потом бросилась за ним.

- Дел!..

Он остановился, но не обернулся, и Рите пришлось обойти его, чтобы встать с ним лицом к лицу.

- Я все равно не заставлю тебя поверить, - с дрожью в голосе сказала она. - Но это.., это единственное, что у меня осталось.

Дел даже не попытался скрыть своего удивления. Рита же, не без труда придав своему лицу спокойное выражение, добавила:

- Прошу тебя, Дел, пожалуйста, расскажи мне еще немного. Ну, об озере, о песне, о том, что произошло...

- Ты не помнишь?

- Я просто не знаю! - вспыхнула Рита. Она была глубоко взволнована, и Дел сказал с напускной кротостью:

- Ты рассказала мне об озере в Топях - об озере, из которого пьет единорог. Ты сказала, что ты сама видела, как он приходит туда. Ты сложила об этом песню. А потом я...

- Где? Где это было?

- Ты уже забыла? Так скоро?!

- Где же все-таки это произошло?

- На лугу. Через дорогу от ворот усадьбы, за живой изгородью, куда ты последовала за мной, - ответил он. - Там, где с восходом солнца ко мне вернулось зрение.

Рита тупо посмотрела на него снизу вверх, потом ее лицо начало медленно меняться. Сначала на нем проступила сдержанная улыбка, которой не терпелось вырваться, а потом.., потом Рита снова стала собой и расхохоталась. Это был тот мелодичный и звонкий смех, который так мучил и пугал Дела, и Рита продолжала смеяться до тех пор, пока он не заложил за спину сначала одну, потом другую руку, и она не увидела, как от еле сдерживаемого желания убить ее на месте вздуваются на его плечах могучие мышцы.

- Ты - животное, - сказала она почти добродушно. - Ты хоть знаешь, что ты сделал? О, какое же ты.., животное!

Тут она огляделась, желая увериться, что никто не услышит ее слов.

- Я оставила тебя на земле возле крыльца, - объяснила она, и глаза ее блеснули. - И ворота были заперты. Должно быть, ты...

- Не смейся, - сказал он тихо, но Рита не смеялась.

- Там кто-то был, - добавила она тихо, но убежденно. - Кто - я понятия не имею. Знаю только, что это была не я.

Дел побледнел.

- Я помню, ты пошла за мной.... - сказал он неуверенно.

- Клянусь моей душой - нет! - торжественно произнесла Рита, подавляя новый взрыв смеха.

- Но.., этого не может быть, - пробормотал Дел. - Не мог же я...

- Ты ничего не видел, - напомнила она. - Ты был слеп и не в себе, мой Дел - любовник!

- Берегись, дочь сквайра! - прошипел Дел и провел по волосам своей большой рукой. - Нет, этого не может быть, - повторил он. - Прошло уже три недели. Меня бы уже давно обвинили в...

- Среди женщин нашлось бы немало таких, кто бы этого не сделал, улыбнулась Рита. - А, может, она еще даст о себе знать.., в свое время.

- Я еще никогда не встречал такой мерзкой твари, как ты, - произнес Дел ровным голосом, глядя ей прямо в глаза. - Ты лжешь, я знаю, что ты лжешь!..

- Что мне сделать, чтобы доказать тебе это? Кроме, разумеется, того, что я поклялась не делать ни с одним мужчиной?

Губы Дела насмешливо изогнулись.

- Поймай единорога, - сказал он.

- Если я сделаю это, ты поверишь, что я - девственница?

- Придется поверить, - кивнул Дел и, повернувшись, пошел прочь. На мгновение он остановился и бросил через плечо:

- Но...ты?..

Рита задумчиво смотрела ему вслед, пока Дел не покинул базарную площадь, и ее глаза сверкали. Потом она быстро пошла в ювелирную лавку и заказала там плетеную из золотых нитей уздечку.

***

Если таинственное озеро скрыто где-то в Топях, рассуждала Рита, значит, кто-то из тех, кто хорошо знает болотистые пустоши, должен был слышать о нем. Тогда она составила в уме список тех, кто часто ходил на болота, и сразу поняла, у кого ей следует спросить об озере в первую очередь. А из этого первого умозаключения Рита с легкостью вывела и другое, и пока она шла через базарную площадь, ее смех привлекал к ней многие взгляды.

У овощных рядов Рита остановилась. Девушка за прилавком подняла глаза и посмотрела на нее с тупой покорностью во взгляде, и Рита несколько секунд стояла перед ней, слегка похлопывая себя по запястью тонкой дорогой перчаткой.

- Так значит, это была ты....

Рита так внимательно изучала это невзрачное, спокойное, обращенное внутрь себя лицо, что в конце концов Барбара не выдержала и отвела взгляд. И тогда Рита сказала без всяких предисловий:

- Я хочу, чтобы через две недели ты показала мне озеро, куда ходит пить единорог.

Тут Барбара снова подняла на нее глаза, и на сей раз настал черед Риты отворачиваться. Глядя в сторону, она сказала:

- Конечно, я могу нанять людей, которые найдут его для меня. Так что если ты не захочешь...

Она говорила очень ясно и громко, и многие люди оборачивались в их сторону и прислушивались, переводили взгляд с Риты на Барбару и обратно, и ждали.

- Хорошо, я согласна, - чуть слышно ответила Барбара. И как только Рита, все еще улыбаясь, ушла, она собрала свой товар и в задумчивости отправилась домой.

***

Деревенский ювелир не делал, разумеется, никакого секрета из своего удивительного заказа; это, да еще слухи, распускавшиеся теми, кто слышал разговор между Ритой и Барбарой, привели к тому, что экспедиция к озеру превратилась в настоящее шествие. Вся деревня вышла в путь, чтобы поглазеть на небывалое зрелище. Взрослые сдерживали мальчишек, чтобы те не забегали вперед Риты, которая, по общему мнению, должна была идти во главе процессии; деревенские юноши (некоторые из них выглядели чуть менее беспечно, чем можно было бы ожидать) следовали сразу за ней, время от времени фыркая в кулак. За юношами шли девушки; одна или две казались бледными и взволнованными, на лицах же остальных было написано поистине кошачье любопытство, ибо им не терпелось узнать, выйдет ли что-нибудь у дочери сквайра, и если нет, то... Впрочем, золотая уздечка была только у нее.

А Рита несла свою золотую уздечку с великолепной небрежностью; она не была ни во что завернута, и, покачиваясь и ярко блестя на солнце, привлекала к себе множество взглядов. Сама Рита была одета в развевающееся белое платье, подол которого был подрублен несколько короче обычного, чтобы не мешать ходьбе по болоту. Платье было подпоясано широким золотым поясом, на ногах Риты были изящные золотые сандалии, а золотая цепь охватывала ее лоб и волосы, словно царский венец. В нескольких шагах позади Риты, погруженная в свои собственные мысли, молча шла Барбара. Несколько раз она бросала короткие взгляды в сторону Дела, который - сосредоточенный и мрачный - шагал несколько в стороне от толпы.

Вдруг Рита ненадолго остановилась и, дав Барбаре догнать себя, пошла рядом с ней.

- Скажи мне, - негромко спросила она, - зачем ты пошла? Ведь не одна ты могла указать сюда дорогу.

- Я - его друг, - пояснила Барбара и быстро прикоснулась кончиком пальца к уздечке. - Единорога...

- О! - сказала Рита. - Единорога. Она насмешливо посмотрела на Барбару.

- Тебе бы не хотелось предавать своих друзей, верно?

Барбара задумчиво и без всякого гнева вернула взгляд.

- Если... Когда ты поймаешь единорога, - начала она осторожно. - Что ты с ним сделаешь?

- Какой странный вопрос! Оставлю у себя, разумеется.

- Я надеялась, что мне удастся уговорить тебя отпустить его.

Рита улыбнулась и перевесила уздечку на сгиб другой руки.

- Ты не сможешь.

- Я знаю, - вздохнула Барбара. - Просто я подумала: вдруг... Вот почему я пошла.

И, прежде чем Рита успела ей ответить, она замедлила шаг и снова отстала.

Прошло еще немного времени, и вытянутый гребень холма - того самого, что возвышался над озером единорога, - огласился восхищенными вздохами деревенских жителей, которые один за другим поднимались на него. И то, что лежало внизу, было действительно великолепно.

Как ни удивительно, именно Дел взял на себя обязанность остановить деревенских жителей.

- Пусть все ждут здесь! - объявил он своим громовым голосом, и никто не посмел ослушаться. Гребень холма от одного края до другого постепенно заполнялся людьми, которые вытягивали шеи и негромко переговаривались друг с другом, и Дел стал спускаться следом за Ритой и Барбарой.

- Я останусь здесь, - промолвила, наконец, Барбара.

- Подожди, - величественно бросила ей Рита и повернулась к Делу:

- А ты зачем пошел?..

- Чтобы быть уверенным, что все будет по-честному, - проворчал он. - Я знаю о колдовстве совсем немного, но этого вполне достаточно, чтобы оно мне не нравилось.

- Очень хорошо, - спокойно сказала Рита. Потом она вдруг улыбнулась своей особенной, только ей присущей улыбкой. - Пусть будет так. Но я хочу, чтобы Барбара тоже пошла с нами.

Но Барбара колебалась, и Рита добавила:

- Идем, девочка, Дел не причинит тебе вреда. Он даже не подозревает, что ты существуешь.

- О-о..! - озадаченно протянула Барбара.

- Я ее знаю, - проворчал Дел. - Она торгует на рынке овощами.

Рита улыбнулась Барбаре заговорщической улыбкой. Та ничего не сказала, и они втроем продолжили спуск к озеру.

- Не хочешь ли вернуться? - улучив минутку шепнула Рита Делу. - Или тебе мало того унижения, которое ты уже испытал?

Но Дел не ответил.

- Упрямый осел! - вспыхнула Рита. - Неужели ты думаешь, что я зашла бы так далеко, если бы не была уверена?

- Да, - коротко сказал Дел. - Думаю, что да. Наконец они достигли берега, поросшего серебристо-голубым мхом, и Рита, несколько раз ткнув его кончиком сандалии, с довольным видом села. Барбара осталась стоять в тени ив; Дел, продолжавший держаться несколько особняком, нетерпеливо посту кивал кулаком по тонкому стволу молодой осинки. Не переставая улыбаться, Рита разобрала уздечку и разложила ее у себя на коленях, приготовив к броску.

Неспокойно было в роще - неспокойно и тревожно. Они пробыли у озера уже несколько минут, но ни один кролик так и не вышел из зарослей. Когда же Барбара опустилась на колени и подставила руку, лишь один самый храбрый бурундучок выскочил из травы и устроился у нее на ладони.

В этот раз все случилось по-другому. Не было всеобщего затишья, предвещавшего его появление. Вместо этого со стороны холма, где остались зрители, донесся неразборчивый ропот множества голосов, заслышав который Рита - точно бегун на старте - подобрала под себя ноги и слегка приподняла уздечку. Ее глаза стали совсем круглыми и блестели от возбуждения, а между белыми зубами показался розовый кончик языка. Барбара словно окаменела в своей коленопреклоненной позе; Дел привалился к осине спиной и тоже не двигался.

Потом с холма донесся один-единственный, единодушный вздох - и наступила тишина. Даже не глядя туда можно было легко догадаться, что кто-то затаил дыхание и глядит, глядит во все глаза, кто-то опустил голову, а кто-то закрыл лицо руками.

Он появился.

На этот раз он двигался медленно, тщательно выбирая место для своих золотых копыт, словно вышивал ногами какой-то тонкий, волшебный рисунок. Высоко держа свою великолепную голову, он внимательно оглядел неподвижную троицу на берегу, потом на мгновение обернулся, чтобы бросить быстрый взгляд на вершину холма. Наконец единорог подошел к озеру возле ивовой рощи и, достигнув того места, где рос голубой мох, остановился, чтобы заглянуть в воду. Казалось, он один раз длинно и глубоко вздохнул. Потом он наклонился и стал пить, а напившись - вскинул голову, чтобы стряхнуть с губ сверкающие капли.

И снова единорог повернулся к трем людям, которые стояли неподвижно, словно околдованные, и еще раз осмотрел всех по очереди. Наконец он качнулся и пошел, но не к Рите, и не к Барбаре, а к Делу. Приблизившись, единорог заглянул ему прямо в глаза и стал пить из них взглядом, как только что пил воду из озерца - пить неторопливо и серьезно, проникая на большую глубину, и в его глазах были и мудрость, и красота, и сострадание, и еще что-то, что напомнило Делу раскаленную добела искорку гнева. Именно тогда он вдруг понял, что удивительное животное прочло все его мысли и что каким-то непостижимым для людей образом оно знает историю всех троих.

Величие и печаль были в том, как потом повернулся единорог, как склонил свою белоснежную голову и шагнул к Рите. Выдохнув воздух, дочь сквайра чуть привстала, поднимая уздечку, и зверь опустил рог, давая надеть на себя золотую петлю...

...И вдруг единорог резко дернул головой. Уздечка вырвалась из пальцев Риты и взлетела высоко вверх. В последний раз сверкнув на ярком солнце, она упала точно в середину озера.

И не успела уздечка коснуться воды, как чистое озеро превратилось в трясину, и с деревьев с печальным криком взвились в небо птицы. Единорог проводил их взглядом, слегка встряхнулся и, повернувшись к Барбаре, опустился перед ней на мох и положил ей на колени свою благородную, сухую, снежно-белую голову.

Руки Барбары так и застыли в воздухе. Лишь взгляд девушки скользил по прекрасной, шелковистой, теплой голове у нее на коленях, поднимаясь до самого кончика длинного золотого рога и спускаясь обратно.

Пронзительный вопль Риты заставил их вздрогнуть. Ее руки были подняты к небу, скрюченные пальцы напоминали когти, а на губах показалась кровь, которая текла из прикушенного языка. Вскрикнув еще раз, дочь сквайра вскочила с побуревшего, высохшего мха и бросилась к единорогу и Барбаре.

- Этого не может быть, слышишь, не может! Она не может быть девственницей! - взвизгнула Рита, наткнувшись на сильную руку Дела, который шагнул вперед, чтобы задержать ее. - Говорю тебе - этого не может быть! Ты и она.., я и ты.., я и она....

- Я удовлетворен, - сказал Дел глубоким густым голосом. - Ступай прочь, дочь сквайра.

Она отшатнулась от него, потом сделала движение, будто собираясь обогнуть его, и Дел снова загородил ей путь. Тогда Рита жестом крайнего отчаяния прижалась подбородком сначала к одному плечу, потом к другому, и вдруг повернулась и побежала к холму.

- Он мой! Мой! - кричала она. - Он не может быть ее, неужели ты не понимаешь? Я еще никогда, ни с кем, а она... Она...!

Неожиданно Рита замедлила свой бег, потом и вовсе остановилась и замолчала, услышав странный звук, донесшийся с вершины холма. Сначала он напоминал стук первых капель дождя по плотным дубовым листьям, но постепенно набирая силу, вскоре превратился в беспрерывный ропот, потом - в оглушительный рев. Рита стояла, морщась, силясь понять, в чем дело, и звук омывал ее волной. Внезапно она отшатнулась и съежилась. Это был громоподобный хохот множества людей. Один раз Рита обернулась, и в глазах ее отразилась мольба. Но Дел разглядывал ее с каменным выражением лица, и она снова повернулась к холму. Расправив плечи, Рита зашагала вверх по склону - навстречу смеху, сквозь смех, зная, что он будет преследовать ее до самого дома и до конца жизни.

Дел повернулся к Барбаре, она наклонилась над единорогом и сказала:

- Быстрый, как молния, гладкий, как шелк... Ты свободен!

И единорог поднял свою безупречную голову и поглядел на Дела. Дел открыл рот и неловко шагнул вперед, но тут же остановился снова.

- Т-ты?!.. - вырвалось у него.

На щеках Барбары заблестели слезы.

- Ты не должен был знать, - произнесла она сдавленным голосом. - Я была так рада, что ты.., что ты ничего не видишь, потому что ты не должен был знать...

Дел рухнул на колени подле нее. И, когда он сделал это, единорог поднял голову, коснулся лица Барбары своим атласным носом, и вся ее доселе скрытая красота неожиданно засияла ослепительно и ярко.

Потом единорог поднялся с колен и тихонечко заржал. Дел посмотрел на Барбару и увидел, что только единорог может быть прекраснее нее. Тогда он с неожиданной робостью коснулся шеи удивительного животного и на краткий миг ощутил, как струится между пальцами тончайший шелк его гривы.

В следующий момент единорог попятился, повернулся и, совершив невероятный скачок, в один миг оказался на дальнем краю топи. Еще прыжок - и вот он уже на гребне дальнего холма. Там, словно прощаясь, единорог на мгновение замер, а потом пропал.

- Из-за нас, - сказала Барбара, - он потерял свое озеро, свое прекрасное, чистое озеро!

- Он найдет себе другое, - ответил ей Дел. - Обязательно найдет.

И добавил словно через силу:

- Он.., не должен.., страдать из-за своей сказочной красоты.