"Ледяной шторм" - читать интересную книгу автора (Станюкович Константин Михайлович)IV— Первый свисток! — приказал капитан первому помощнику. — Есть! — неуверенно и смущенно проговорил статный красивый молодой брюнет в щегольской тужурке и высоких сапогах. И, стараясь скрыть перед капитанам чувство жуткого страха, овладевшего им, и не спеша исполнять приказание, дрогнувшим голосом прибавил: — Мы, значит, уходим, Никифор Андреевич? Старый капитан, владевший собою несравненно лучше своего помощника, словно бы не понял его вопроса. И в его серьезном, казалось, не встревоженном лице и в обычном спокойном голосе было словно удивление, когда он, в свою очередь, спросил: — А то как же, Иван Иванович? — Я полагал, Никифор Андреевич, переждем… шторм… — Не оставаться же здесь… Заштормуй — пароход разобьет в щепки об мол. Вот в Керчи и отстоимся, если штормяга прихватит… “Уже бушует в море!” — подумал Никифор Андреевич. И, стараясь подбодрить и себя и помощника, прибавил: — Слава богу, дойдем! Помощник взглянул на море. — Ведь не загружены, Иван Иванович! — Да, Никифор Андреевич… Здесь пустяки груза. — А машина у нас здоровая. Отлично выгребали из Севастополя… — Как бы не заливала нас продольная волна, Никифор Андреевич… Взгляните, что там! — испуганно проговорил брюнет. И в голове его пронеслась мысль: “Здесь пароход разобьет, зато все живы будем!” Но сказать этой мысли не смел. Громадная волна, которая будет заливать и обледенять палубу и бугшприт, тревожила и капитана. И, вероятно, оттого, что это его мучило и вселяло опасения, Никифор Андреевич, обыкновенно ровный и добродушный с подчиненными, раздражительно и даже с озлоблением воскликнул, глядя в упор на красивое, взволнованное и румяное лицо помощника. — Да что заранее трусу праздновать, Иван Иванович! И что вы каркаете, Иван Иванович! Вы не ворон! — Я вовсе не трус, Никифор Андреевич! — обидчиво вымолвил помощник. И в то же время почувствовал, что сердце упало и по спине забегали мурашки… И он прибавил: — Я не каркаю… Я только хотел… — Все равно, идти надо. Первый свисток! — повелительно и резко перебил Никифор Андреевич, отводя глаза. — Есть! — ответил в отваге отчаяния пригожий помощник. И, бросив на “обезумевшего” капитана, не внимавшего резонов и внезапно “окрысившегося”, жалко-испуганный и укоряющий взгляд своих бархатных и нагло-ласковых черных глаз южанина, — торопливо пошел на мостик. Через несколько секунд, заглушая вой ветра и гул прибоя, прогудели пары короткого свистка. Три палубные пассажира — один в лисьем шубе-пальто, пожилой, рыжий лавочник из Новороссийска, с плутоватыми раскосыми глазами, и два чеченца в бурках, из Туапсе, с мужественными, правильными, точно выточенными, худощавыми и глупыми молодыми лицами — примостившись на своих настилках у горячей трубы, посматривали то на капитана, то на матросов. И лавочник, торопившийся домой, чтобы получить с кого-то в срок деньги и по алчности не решившийся, несмотря на страх, остановиться в Ялте до следующего парохода, хотя и смертельно боявшийся воды, — закусывал воблу и ситник, пока не качает, и, бледный, испуганно прислушивался к шуму моря и крестился. А чеченцы ели хлеб и овечий сыр и дрожали под своими бурками, покорные аллаху. Вид капитана и матросов не наводил уныния и обнадеживал. И лавочник говорил черкесам: — Понимай, чиркес… Ежели пароход уходит, значит, секим-башки нам не будет! И капитан знает. Черкесы слушают, едва понимают и безмолвствуют с видом фаталистов, ожидающих своей участи. Матросы после свистка стали напряженнее и угрюмее. О том, что впереди, не разговаривали. Каждый про себя думал, что матросская жизнь каторжная и что в море жутко. Того и гляди, не увидишь берега. Художник, окончив два эскиза, взглянул на море и, обращаясь к молодой девушке, словно бы в экстазе воскликнул: — Какая грозная красота!.. И как хорош прибой! “Что за скотина!” — подумал пригожий студент и возбужденно и сердито произнес: — Какой опасности подвергаются матросы!.. В ней красоты мало! И красивая барышня посмотрела на пароход и догадалась, что едущим на пароходе не до красот природы. — Бедные! — застенчиво промолвила барышня, обращаясь к студенту и словно бы извиняясь, что она, восхищаясь морем, забыла о людях. И в эти минуты среди любопытных из серой публики раздавались восклицания, полные сочувствия и сожаления к морякам: — Отчаянный капитан! — И буря-то страсть! — Небось, не боится идти! — Как-то дойдет пароход. — Матросикам-то как… Замерзнут! — Вызволил бы их Николай-угодник! — Спаси их господь! Не сделай сирот! И кто-то истово перекрестился. Капитан услышал эти замечания и опять вспомнил о своих. “И какого черта я не остался в Севастополе!” — снова упрекнул себя Никифор Андреевич, скрываясь в рубку. Он приказал буфетчику подать чаю и коньяк и, оставшись один, без свидетелей, Никифор Андреевич не выглядел решительным. Но мысль о том, что остаться бы в Ялте и спастись, рискуя разбить пароход, даже не пришла ему в голову. |
||
|