"Великий магистр" - читать интересную книгу автора (Стампас Октавиан)

Глава V. СТРАННОЕ ОБЛАКО ИЛИ ЯРОСТЬ ЦИКЛОПА

Комендант крепости Фавор Рауль Гонзаго давно понял, что очередное наступление египтян сметет их всех с лица земли. Ужасная казнь лже-тамплиеров в Син-аль-Набре посеяла страх и смятение в его душе. Было ясно, что подобная участь ожидает и его самого. Затлели в мозгу старые планы: спастись, перейти на сторону султана Насира и принца Санджара… Но уйти одному — опасно, гораздо лучше, если он прихватит с собой и бесценного звездочета. И Гонзаго, дождавшись, когда цитадель покинули де Пейн, Зегенгейм и Бизоль, явился туда и увел Туокая с собой. Две заранее приготовленные лошади ждали его возле подножия Синая. Все складывалось удачно. Спустившись из цитадели, он развязал Туокаю руки, помог ему подняться в седло, объяснил, что они отправляются в Син-аль-Набр. Гонзаго не учел лишь одного: подозрительности Роже де Мондидье, который, незаметно выйдя из цитадели вслед за ним, неотступно шел невдалеке, прячась за кустарником и камнями. После того, как Гонзаго перерезал веревки звездочета, сомнений в намерениях коменданта крепости не оставалось. Всадники понеслись вперед, а Роже еле удалось поймать конного латника и позаимствовать его лошадь. Он начал преследовать беглецов, пустившись им наперерез — по горной тропе, мимо глубокого каньона, рассчитывая перекрыть им дорогу на подступах к Син-аль-Набру…

Едва не сорвавшись в ущелье, Роже спустился со склона и выбрался на дорогу, прислушиваясь к приближающимся всадникам. Он успел как раз вовремя. Показавшиеся из-за холма Гонзаго и Туокай натолкнулись на выступившего из-за деревьев рыцаря.

— Решили прогуляться? — осведомился Роже, щуря свой единственный глаз. Комендант побледнел, а рука его потянулась к мечу на поясе. Его движение не ускользнуло от тамплиера.

— Но-но! — предостерегающе сказал он. — Не балуйте, сеньор Гонзаго!

— Прочь с дороги! — заорал комендант, обрушивая сильный удар на рыцаря. Роже, отбив щитом выпад Гонзаго, ударил своим мечом плашмя по голове звездочета: на всякий случай, чтобы тот не улизнул под шумок, и лишь после этого принялся за коменданта. Гонзаго недаром пользовался в войсках славой отменного рубаки — иначе бы он и не поднялся столь высоко; меч его летал возле головы Роже, словно шмель, а натиск был неудержим. Но и Роже де Мондидье слыл искушенным и опытным бойцом. Оба рыцаря спешились и рубились на середине дороги, возле лежащего навзничь звездочета.

— Зачем вы хотели удрать? — поинтересовался Роже, отступая под натиском противника. — Казенный хлеб надоел? Захотелось отведать восточной кухни? Я могу порекомендовать вам одну харчевню, где отменно готовят седло барашка по-арабски!

— Не надо, сейчас я вас сам угощу баклажанами с перцем! — отозвался Гонзаго, едва не выбив оружие из рук Роже.

— Это блюдо мне не по вкусу, — заметил тамплиер, переходя в наступление. — Не желаете ли откушать бургундской вырезки?

Меч Роже рассек коменданту руку и тот выронил оружие.

— Вот так! — сказал тамплиер, подставляя острие к горлу Гонзаго. — Предпочитаете сесть в седло сами или с вами поступить, как со звездочетом?

Скрежеща зубами, придерживая раненую руку, комендант взобрался на своего коня. Туокая Роже взвалил поперек седла.

— Как бы бедняга не растерял свои способности после такого удара! — озабоченно произнес он. — Поехали!

Измена Гонзаго, его попытка увести с собой Туокая, вызвала гнев всех рыцарей и солдат Фавора. Кичливого коменданта едва не растерзали тут же, возле крепостных стен. Гуго де Пейн велел надеть на предателя железо и поместить в темницу, а комендантом Фавора назначил капитана Гронжора, принявшего командование над гарнизоном. Туокая привели в чувство, омыли, накормили сытным ужином и приготовили к обмену на маркиза де Сетина. К этому времени в цитадель вернулся Джан, немногословно рассказав о своей неудачной попытке освобождения маркиза.

— Больше никакой самодеятельности! — предупредил Раймонда и Сандру де Пейн. — Завтра же вы отправитесь в Петру вместе с ранеными.

Состояние Виченцо Тропези оставалось очень тревожным. Речь его была прерывистой, бессвязной, порою он снова терял сознание. Открылась рана и на ноге Андре де Монбара, доставляя ему мучительные боли. Ясно было, что и маркиз де Сетина после пыток и плена вряд ли сможет оказать какую-нибудь пользу в защите Фавора и цитадели. Так и оказалось, когда де Пейн с Сент-Омером и Зегенгеймом отправились вечером на встречу с Умаром Рахмоном к развилке дорог. Принц Санджар сдержал слово, еще раз показав свое благородство. Обмен маркиза де Сетина на Туокая состоялся в назначенное время, но при полном молчании обеих сторон. Лишь старые противники Рахмон и Зегенгейм, увидев друг друга, обменялись едва заметными улыбками. Затем, получив пленников, обе группы разъехались в разные стороны. Ослабевшего маркиза закутали в шерстяной плащ и привезли в цитадель, где за него тотчас же принялись Гораджич и Джан со своими лечебными снадобьями. Пытки и издевательства египтян не сломили маркиза, хотя все тело его было в кровоподтеках и ссадинах, а левая рука висела плетью, вывихнутая мамлюками. Но уже через час он не без юмора стал рассказывать собравшимся о своем пребывании в плену, с философским спокойствием воспринимая свою неволю.

— Мужчина должен пройти в жизни три испытания, — изрек он, терпя боль от вправляемой Гораджичем руки. — Это испытания войной, тюрьмой и семьей. В моей судьбе не было лишь тюрьмы, и я рад, что наконец-то сподобился этому счастью.

— Но завтра вы пройдете четвертое испытание, — ответил на это де Пейн. — Отдыхом в тылу, поскольку отправитесь вместе со всеми ранеными в Петру.

— Праздность — самое коварное искушение для человека, — вздохнул маркиз. — По-существу, она сродни смерти.

— Сколько раз вас уже объявляли покойником? — спросил Роже. — По-моему, вы просто бессмертны.

— Я — нет, — возразил маркиз. — Но такие люди действительно существуют. На это указывают архивы, которые я раскопал в Цезарии. И секрет бессмертия тянется к тайнам Соломонова Храма, на котором стоит наш Тампль.

— Не связаны ли они со Святым Граалем, о котором вы толковали нам у деревушки Ренн-ле-Шато несколько лет назад? — спросил Бизоль, любивший слушать разные сказки.

— Конечно, — отозвался маркиз. — И со многим другим.

— Тогда ищите его поскорее, а когда найдете, дайте взглянуть хотя бы одним глазком, — сказал Роже, на что Бизоль шутливо заметил:

— А двумя-то у тебя и не получится… Поздним вечером в цитадель заглянул Рудольф Бломберг, принесший для поправки здоровья целую корзину с бутылками фалернского вина из погреба Гонзаго. Заслушавшись рассказами маркиза и подкрепляя себя вином, рыцари засиделись далеко заполночь, а Бломберг так и остался ночевать в. цитадели, устроившись прямо на полу. Никто не догадывался, что к этому времени сторожевые посты уже были вырезаны подкравшимися к вышкам мамлюками, а к крепости Фавор и цитадели неслышно стягивались египетские войска. Султан Насир готовил последнее, решительное наступление, поскольку уже целых два месяца безрезультатно топтался возле Син-аль-Набра, так и не продвинувшись в Палестину, не в силах преодолеть магическое сопротивление тамплиеров.

К рассвету крепость была полностью окружена и начался ее штурм. Одновременно с ним часть египетских войск была брошена на цитадель, но наступление на нее велось лишь снизу — по нескольким тропам, которые можно было защищать малым количеством воинов. Да султан Насир и не стремился немедленно расправиться с цитаделью и тамплиерами, хватило и того, что он просто блокировал ее, а главные силы кинул на крепость. Его войска прибывали с каждым часом и все поле возле Фавора уже покрывали вражеские части. Казалось, что он решил обрушить на крепость всю свою мощь, все стотысячное море людей! Страшное зрелище предстало взорам тамплиеров с высоты Синая: осадные машины били в крепостные стены, трещавшие под их ударами; тучи стрел с зажженной паклей летели на головы защитников; небывалый грохот и вой стоял в воздухе… Мамлюки ползли и по горным тропам, пробираясь между камней и кустарников к цитадели, но первую их атаку отбили еще на подступах: стрелы, дротики и копья полетели в их головы из окон и бойниц, не позволяя им продвинуться дальше. На всех подступах к цитадели, везде, где мог бы пролезть враг — Гуго де Пейн выставил вооруженных людей. Вместе с тем, он отдал приказ заранее перенести тяжелораненого Виченцо Тропези в пещеру, отправив туда же маркиза де Сетина, Монбара и Сандру. Барон Бломберг, оставшийся в цитадели, с досадой бил себя в грудь, не зная, как пробиться к своим иоаннитам в крепости. Но похоже, что это было уже и не нужно, поскольку вся крепость пылала, охваченная огнем. И ее не могло спасти ничто: ни «греческие штучки» Монбара, ни вновь появившееся над местом боя странное серебристое облако-диск, ни сам Господь!

За шесть часов осады крепостные стены были частично разрушены, в них образовались проломы, через которые хлынули толпы египтян и сельджуков. Жестокая битва разгорелась внутри Фавора. И продолжалась она до темноты, освещаемая горящими зданиями. Отчаянное сопротивление гарнизона и рыцарей-иоаннитов не прекращалось, а в цитадели были бессильны чем-либо помочь им. Наступала развязка трагедии. Молча смотрел де Пейн на гибель внизу христианского войска, которое целых два месяца противостояло более чем в сто раз превосходящим силам султана Насира. Два месяца они сдерживали нашествие египтян в Палестину, выигрывая время и спасая Иерусалим. Два месяца мужественно стояли непроходимой стеной на пути врага. И вот — все они, доверившие ему свои жизни, — пали на поле брани. Он видел, как мамлюки подняли на пики тело последнего коменданта крепости капитана Гронжора и, не давая ему опуститься на землю, перебрасывали друг другу; как рубили головы раненым и тащили за волосы женщин; как преследовали пытавшихся спастись бегством; как сбросили с башни несчастного предателя Гонзаго, которому не помогли его мольбы о пощаде… Фавор пал, раздавленный словно яичная скорлупа в кулаке султана Насира. Но оставалась еще цитадель — последний оплот на горе Синай. И девятнадцать человек встретили ночь, пропахшую кровью и ненавистью, в ожидании утреннего штурма…

— Проклятый граф Танкред! — ругался Бизоль, глядя на догорающую крепость. — Если я останусь жив, я проломлю ему голову этим кулаком! — и он сжал костяшки пальцев с такой силой, что они побелели.

— Есть две возможности спастись, — промолвил граф Зегенгейм, — уйти высоко в горы и рассредоточиться там, либо попытаться выбраться через пещеру.

— Но на прощание мы как следует хлопнем дверью, — добавил Гуго де Пейн.

— Каким образом? — спросил барон Бломберг.

— Монбар приготовил последний сюрприз султану Насиру, — заметил князь Гораджич, показывая на вытаскиваемые Аршамбо и Ниваром ящики и устанавливаемые ими вдоль стен. — Они надолго запомнят тамплиеров…

Этой ночью никто из защитников цитадели не сомкнул глаз. А когда первые лучи солнца заалели на востоке, они увидели строящиеся внизу войска султана, готовые ринуться на приступ цитадели. На том месте, где когда-то стояла крепость Фавор, догорал огромный костер. Огонь, поглотивший два месяца назад египтян, расправился и с христианским войском. Прозвучали рожки, возвещающие о начале штурма. И вновь воздух огласился криком и воем наступающих мусульман; словно полчища муравьев они полезли на гору, устремляясь к цитадели. Сбив первую волну самых отчаянных смельчаков, де Пейн понял, что задерживаться здесь далее просто бессмысленно: египтяне завалят цитадель своими трупами и погребут под ними всех тамплиеров. Он отдал приказ отступить в пещеру. Оставшись один в цитадели, де Пейн бросил последний взгляд на верно служившее им жилище, простоявшее на Синае более шестидесяти дней. Затем он швырнул факел в угол и подождал, пока огонь не начал лизать стену. Повернувшись, Гуго вышел из цитадели и поспешил по узкой тропе к пещере, пригибаясь от свистящих вокруг стрел. Все его товарищи уже были там; они ждали его в сталактитовом зале, на берегу подземного озера.

— Ну как там наши друзья-мамлюки? — спросил Зегенгейм.

— Ползут, — отозвался де Пейн. — В самое пекло.

Ждать оставалось недолго. Через несколько минут когда напряжение достигло предела, ужасающий грохот потряс своды пещеры; казалось, вся гора Синай раскололась пополам и рухнула на землю. Стены внутри зала пошли трещинами, массивные сталактиты с потолка рухнули в озеро, а вода выплеснулась на берег и окатила людей; забили фонтаны и все пространство окуталось серой пылью, взметнувшейся в воздух. Но то, что произошло снаружи, было еще страшнее. Когда огонь добрался до ящиков Монбара с его взрывной смесью, а мамлюки окружили цитадель, — она буквально взлетела на воздух, раздираемая адским пламенем! Груды обломков, бревен, камней посыпались на стоявшие у подножия Синая войска; оторванные головы, туловища, конечности летали по воздуху, разбрасываемые на сотни метров. Чудовищный взрыв оглушил, поверг в ужас многотысячную толпу египтян. Сам султан Насир был повержен на землю и придавлен осколком скалы, лишь чудом избежав смерти: его вытащили из-под камней полуживого, с обгоревшими волосами и одеждой. Стоны и хрипы несчастных разносились со всех сторон. На месте цитадели зияла огромная впадина, отсвечивая на солнце прожилками горных пород, а пепел и пыль еще долго носились в небе, затмевая ясный день. Вход в пещеру был полностью завален обрушившимся склоном.

— Все кончено… — произнес оглохший от взрыва принц Санджар, стоя на пепелище крепости Фавор. Застывший рядом Умар Рахмон тряс головой, лицо его было покрыто грязью и копотью. Вытянутой ладонью он указывал куда-то за спину Санджара.

— Смотри, повелитель! — произнес он, вытирая залепленные песком глаза. — Все только начинается!..

Там, куда он показывал, на линии горизонта выдвигались цепи сверкающих доспехами рыцарей; кони их били копытами, а на древках копий развевались разноцветные флажки и знамена. Не было слышно рожков и труб, но звуки их угадывались в продолжавшем дрожать после взрыва цитадели воздухе. И цепь рыцарей, охватывающая несколько миль, все увеличивалась и ширилась. То было войско, приведенное к границе графом Танкредом.

А в пещере, вслед за первой выброшенной на берег волной, последовала вторая — еще более сильная, которая сбила людей с ног и чуть не увлекла за собой, в озеро. Было похоже на то, что какой-то источник прорвался на его дне после землетрясения, и бьет оттуда фонтаном, прорываясь сквозь толщу воды. Своды пещеры продолжали трястись, а пол под ногами рыцарей и оруженосцев ходил ходуном.

— Держитесь друг за друга! — Потребовал Гуго де Пейн, поскольку чувствовалось, что сейчас последует еще одна, третья волна. Надо было выбираться отсюда, спускаться в нижний зал по узкому коридору. И вдруг — крик ужаса вырвался из груди Раймонда; он первый увидел показавшуюся над водой голову омерзительного чудовища, обитавшего в подземном озере. Все кто был на берегу подались назад, прижавшись к стене. Гладкая темная голова с разинутой красной пастью, с торчащими острыми зубами и выпученными глазами — плыла к ним! Новая волна поднялась над озером и выбросила чудовище на землю. Оно напоминало связку извивающихся змей и достигало в длину несколько метров. Страшный рев пещерного монстра оглушил людей, а его щупальца вцепились в стоявшего ближе всех барона Бломберга, обвив его тело. Вся шевелящаяся, блестящая масса накрыла гессенского рыцаря, свалив его на землю. Выхватив мечи, Гуго де Пейн и граф Зегенгейм принялись рубить извивающегося гада, но острая сталь лишь скользила по блестящей чешуе, не причиняя особого вреда. Голова чудовища лишь поворачивалась то к одному, то к другому рыцарю, а щупальца продолжали сдавливать тело потерявшего сознание барона. Подскочивший Бизоль вонзил свой меч прямо в пасть монстра и струя коричневой жидкости выплеснулась ему в лицо. Рев боли вырвался под своды пещеры. Де Пейну удалось перерубить одно из щупалец, а Зегенгейм и Роже ухватились за тело Бломберга и потянули его к себе. Но другие змеиные кольца обвились вокруг них, сдавливая тела в смертельных захватах. В этой темной шевелящейся массе уже трудно было разобрать — где люди, а где отростки чудовища? Рукоять меча Бизоля осталась торчать в его пасти, а де Пейн, Гораджич и Норфолк продолжали наносить ему удары с трех сторон, стараясь не задеть схваченных щупальцами рыцарей.

Схватка с гигантским змеем проходила в полумраке, поскольку три факела из пяти были погашены хлынувшей из озера водой. Чудовище уползало с берега, утаскивая с собой свои жертвы. Но Зегенгейму все же каким-то чудом удалось освободиться от захватов и он отскочил в сторону. А Бизоль, оставшийся без меча выхватил у оруженосцев оба факела и, приблизившись к монстру, вдавил их в выпученные и мутные глаза змея: шипение и рев разнеслось по пещере.

— А, не нравится! — закричал Бизоль, размахивая факелами перед мордой чудовища, выпустившего из своих щупалец Бломберга и Роже; оно мотало своей ослепшей головой, разевая зубастую пасть, било по песку хвостом. Одним из ударов оно сбило с ног князя Гораджича, другим — швырнуло в воду Роже, который, не умея плавать, начал захлебываться в взбаламученном озере. Граф Норфолк, видя, что он тонет, кинулся в холодные волны ему на помощь. В это время Гуго де Пейну удалось зайти сбоку от разъяренного чудовища. При мечущемся свете факелов он разглядел выемку на спине гада — между головой и туловищем, прикрытую жабрами; они то поднимались, то опускались, словно заглатывая воздух. Де Пейн поднял меч обеими руками и со всей силы вонзил его почти по самую рукоять в эту впадину. Острие меча вышло из горла змея, пригвоздив его к земле. Последний удар хвостом отшвырнул Гуго к стене пещеры и он, стукнувшись головой о камень, потерял сознание. Чудовище вытянулось во всю длину, затем дернулось в предсмертном усилии, зловонная жидкость потекла из его рта и раны, щупальца обмякли, а из страшной пасти вырвался последний, затихающий рык. Пещерный монстр испустил дыхание.

Граф Танкред привел к Синаю около семидесяти тысяч воинов, мобилизовав рыцарей со всех концов Палестинского государства.

Он выполнил свое обещание, данное Гуго де Пейну при его отъезде: христолюбивое воинство подошло вовремя, когда, казалось, уже ничто не в силах остановить продвижение египтян вперед, на Иерусалим. Передовые отряды графа Танкреда сходу вступили в бой, тесня мамлюков султана Насира к подножию горы. Свежие, рвущиеся в сражение рыцари начали одновременное наступление на всех флангах, а мощь египтян оказалась подорванной длительным противостоянием с непобедимыми тамплиерами и их соратниками. Принц Санджар, видя бесполезность и опасность принятия боя, послал гонцов к султану, предлагая временный отход на прежние позиции, к Син-аль-Набру. Не дожидаясь ответа, он начал отводить сельджуков назад. Поколебавшись некоторое время, ставший похожим на погорельца султан Насир, сделал то же самое, сочтя решение Санджара разумным. Необходимо было перегруппировать силы и подготовиться к решающей битве. Вытеснив противника с территории Синая, граф Танкред не стал преследовать отступающие части. Он предпочитал держать свое войско, словно сжатые в кулак пальцы, а многие отряды еще задерживались, растянувшись по дорогам Палестины. Разбив лагерь неподалеку от выгоревшей дотла крепости Фавор, Танкред остался ждать подхода основных сил.

А вечером, когда на всем выжженном пространстве звенящая тишина напоминала об отлетающих к небесам душах убитых, когда о том, что же произошло здесь за последние дни можно было только догадываться и рисовать в воображении страшные картины нашествия врага и героического сопротивления защитников, на поле показались выбравшиеся из пещеры тамплиеры; они спустились вниз по узкому коридору, оставив позади подземное озеро с мертвым чудовищем (опасаясь, как бы не появился из его темных вод собрат или подруга монстра), разобрали завал на пути, протиснулись в щель у подножия Синая. Девятнадцать человек, чудом оставшихся в живых, избежавших стрел, огня и сил природы, освещали последние лучи заходящего солнца. Их узнали, к ним уже бежали, торопясь и спотыкаясь, приветствуя криками рыцари графа Танкреда.

Позднее, в шатре командующего войском, Гуго де Пейн рассказал собравшимся военачальникам о том, что пришлось им пережить за последние два месяца. Около часа слушали его убеленные сединами и покрытые шрамами рыцари, не перебивая и затаив дыхание. Описываемые им события походили на чудо, которые встречались лишь во времена Годфруа Буйонского, соратниками которого были многие из находившихся в тот вечер в шатре. И общей мыслью было, что здесь не обошлось без помощи Господа, который не дал египтянам прорваться в Святую Землю.

— Вы с честью выполнили свою задачу, непосильную простым смертным, — произнес наконец граф Танкред, когда Гуго де Пейн умолк. — И слава о вашем подвиге прогремит по всем христианским странам. Теперь же вы заслужили со всеми вашими рыцарями отдых, и я просто настаиваю на вашем отъезде в Иерусалим.

— Но это невозможно, — хладнокровно промолвил де Пейн. — Слишком многое связывает нас с этим ратным полем. И никто из тамплиеров не согласится покинуть его добровольно.

Не ожидавший иного ответа граф Танкред почтительно наклонил голову. Он уже давно убедился, что переубедить мессира в том, что он считал правым — было пустой тратой времени.

— Воля ваша, — согласился он. — Но обещайте мне хотя бы больше не рисковать собой. Ваша жизнь — слишком дорога и нашему королю Бодуэну, и мне лично, и всем честным рыцарям Палестины. Как и жизни всех тамплиеров.

И с этими словами, прозвучавшими негромко, но торжественно, все, кто присутствовал в шатре графа Танкреда, поднялись с мест, подняв кубки за здоровье Гуго де Пейна и его сподвижников.

Вся следующая неделя прошла более-менее спокойно: подтягивались запоздавшие отряды рыцарей, укреплялся лагерь, происходили мелкие стычки с египтянами и сельджуками, словно проверяющими прочность войска графа Танкреда. Гуго де Пейна очень обрадовала встреча с появившимся через трое суток князем Васильком, прибывшим со своей дружиной в распоряжение командующего. Объявились и старые недруги тамплиеров — барон Жирар, граф Рене де Жизор, наместник Цезарии Шартье-Гримаса. По настоянию Гуго де Пейна трое его рыцарей все же были отправлены в тыл: маркиз де Сетина, Андре де Монбар и Виченцо Тропези, которых сопровождали Сандра, Корденаль и Аршамбо. Все остальные чувствовали себя достаточно хорошо, не допуская даже мысли о кратковременном отдыхе. Барон Бломберг также быстро оправился после того, как чуть не был раздавлен щупальцами подводного чудовища. Единственное — что у него осталось от встречи с ним это появившееся в речи заикание, и теперь, чтобы сказать самую простую фразу, ему приходилось произносить и выговаривать ее так долго, что не каждый собеседник способен был дослушать ее до конца. Впрочем, барон никогда не страдал многословием и не особенно переживал от появившегося дефекта речи.

Как-то раз внимание Бизоля привлек внушительный рыцарь в темном бархатном плаще, проехавший сквозь лагерь к своему шатру. Держался он так строго и надменно, что стоявшие у него на пути поспешно отходили в сторону, а он, казалось, ни на кого не обращал внимания. Рядом с ним на низкорослой лошади ехал то ли оруженосец, то ли слуга, по виду напоминающий иудея, обращавшийся к рыцарю, тем не менее, запросто, без церемоний. Бизолю показалось, что он узнал этого рыцаря, но мелькнувшая мысль была слишком невероятной, и он махнул перед глазами рукой, как бы отгоняя ее.

— Вы не знаете, кто тот человек, проехавший сейчас мимо? — обратился он к меднобородому историографу Фуше Шартрскому, прибывшему вместе со свитой графа Танкреда.

— Моя обязанность — знать все, и все — запоминать, — улыбнулся летописец. — Это недавно прибывший ко двору Бодуэна бургундский барон Робер де Фабро, весьма загадочная личность.

— Как? — воскликнул Бизоль, вспомнив свое посещение с друзьями пустыря возле домика Тропези в Яффе, подземные этажи и колдующих над плененным рыцарем иудеев из Толедо. — Тот самый!

И он немедленно поспешил к шатру барона де Фабро, надеясь расспросить того о его злоключениях и как, черт побери, ему удалось вырваться из рук злодеев. Но дорогу ему преградили несколько солдат, чьи характерные носы не слишком пришлись по душе Сент-Омеру. Растолкав их в стороны, Бизоль откинул полог в шатер и вступил внутрь. Барон де Фабро (а это был действительно он!) сидел вполоборота к нему и разговаривал не с кем иным, как с профессором из Толедо, обещавшим прочистить мозги пленнику. Увидев Бизоля, профессор умолк и скользнул за ширму, а сам барон холодно посмотрел на вошедшего.

— Мы ведь, кажется, знакомы? — смущенно произнес Бизоль, натолкнувшись на ледяное молчание. — Помните, Труа? Турнир… Я видел вас и еще в двух местах позже… Но оба раза вы … были, как бы не вы.

— О чем вы изволите говорить? — глухо сказал барон, а голос его прозвучал словно из водосточной трубы. Бизолю было совершенно ясно, что Фабро не узнает его. Но это было невозможно: после турнира в Труа, когда воины сняли шлемы, они еще долго обсуждали все перипетии боя, а после, за праздничным ужином, выпили вместе не один кубок вина. Неужели над ним так хорошо поработали, что он совершенно потерял памятью. И что же тогда он представляет собой? Боевую машину, которой управляют издалека? Кто он теперь?

— Возможно, мы и встречались, — надменно сказал барон. — Но очевидно никогда не были близкими друзьями и это не дает вам повод столь бесцеремонно врываться в мой шатер, тем более, когда я занят.

— Прошу прощения, — потупясь произнес Бизоль, поняв, что дальнейший разговор бесполезен. Еще раз взглянув на ничего не выражающее лицо барона, на его пустые, словно безжизненные глаза, он повернулся и вышел из шатра.

— Странно! — пробормотал он вслух, возвращаясь к себе. — Мой ум отказывается понимать происшедшие с ним метаморфозы… Надо рассказать обо всем Гуго… — и с этими словами, успокоившись немного, он отправился на поиски своего друга, разыскав его в стане князя Василька.

— Не торопитесь с выводами, — заметил Гуго, выслушав Бизоля. — Возможно, барон просто сделал вид, что не узнает тебя, поскольку ему неприятно все, связанное с его прошлым. Кому приятно помнить о том, что ты побывал в лапах иудеев и был беспомощен, как кукла? Посмотрим, как поведет себя Робер де Фабро дальше.

— Изволь, — согласился друг. — Но знай, что все это мне чертовски не нравится. И почему рядом с ним крутится этот профессор из Толедо? И другие, которых мы видели тогда на пустыре с Виченцо и Сандрой. — И Бизоль, покачивая головой, ушел прочь.

Конец декабря был отмечен мелкими стычками с египтянами, а в начале 1114-го года их войска перешли в решительное наступление. Несколько дней длилась грандиозная битва за укрепленные позиции в районе Синая; тысячи воинов с той и другой стороны сложили здесь свои головы. Победа склонялась то к султану Насиру, то к графу Танкреду, но никто из них не смог одержать вверх. Вот как описывал штурм лагеря христиан историограф Фуше Шартрский, не расстававшийся со своими тетрадками, даже в минуту смертельной опасности:

«…натиск мамлюков был столь силен, что, казалось, ряды рыцарей должны неминуемо опрокинуться, а ворвавшиеся в лагерь египтяне истребят все живое… Но сила Святого Креста оказалась крепче кривых мусульманских сабель. Отчаянную храбрость и мужество показали тут рыцари, неутомимые в жажде боя — сам граф Танкред, барон Бломберг, Зегенгейм, де Пейн и Сент-Омер, многие другие, чьи имена после были на устах у всех благочестивых христиан… Но даже их смелость не смогла бы остановить вражеский прорыв, если бы не Божье знамение, посланное с небес! В самый разгар сражения серебристое облако возникло средь ясного неба, заслоняя собой солнце. Оно кружилось над битвой, словно всматриваясь в несчастных, гибнущих на земле. А потом медленно стало опускаться на поле брани… Тысячи людей застыли на месте, побросав или опустив вниз оружие… Страх обуял ратников, ужас проник в каждую душу и многие бежали, не выдержав тяжести непознанного… Лишь один смельчак, не желая останавливать свою ярость, метнул тяжелое копье в самую середину чудесного облака, словно гоня его прочь: и железо зазвенело, ударившись о твердь… Смельчак этот, по прозвищу Одноглазый Роже, угрожавший подобно греческому герою Идоменею самому Всевышнему, был тотчас же сражен неведомой струей, вырвавшейся из оного облака, а потом накрыт им и исчез с лица земли. И больше никто и никогда не видел отчаянного храбреца, не убоявшегося вступить в бой с нечеловеческой силой. Люди вокруг облака попадали ниц, укрыв головы руками, а египтяне в страхе и ужасе бежали назад, вернувшись в Син-аль-Набр… Серебристое облако же, напоминающее блюдо, вскоре исчезло, поднявшись высоко в небо… И в этот день сражения больше не было.»

В одном был не прав Фуше Шартрский, описывая чудесное явление, решившее исход битвы и остановившее египтян. Роже де Мондидье не исчез навсегда, а появился в лагере графа Танкреда спустя три дня, преодолев пешком несколько десятков километров по Аравийской пустыне. Вид его был странен, а речь бессвязной, и он совершенно не помнил что с ним произошло, и как он оказался так далеко от места сражения? Некоторые высказывали мнение, что поднявшийся вслед за облаком вихрь увлек рыцаря за собой и перебросил на такое расстояние — подобные случаи наблюдались в здешних местах; но Роже упрямо рассказывал о каких-то невысоких и пучеглазых существах, похожих на человекообразных лягушек, которые держали его в плену, осматривали и пускали из руки кровь. Зная склонность Роже к выдумкам, ему мало кто верил, лишь посмеиваясь над его словами. Но Роже де Мондидье продолжал твердить о своих «головастиках», пока все вокруг не стали откровенно хохотать. Тогда Роже обиделся, угрюмо замолчал и с тех пор больше никогда не касался непонятной приключившейся с ним истории. Странно было другое: своим единственным глазом он теперь стал видеть словно бы вдвое лучше, как будто к нему вернулось зрение из того, вытекшего когда-то ока, но сконцентрировавшееся в одном месте. Более того, подобно кошке, он теперь мог различать предметы и в кромешной темноте, а порою видеть кое-какие очертания и сквозь закрытое веко.

Новые ожесточенные бои между египтянами и рыцарями разгорелись к середине зимы 1114 года. Непрекращающиеся кровопролитные сражения следовали одни за другим; казалось, что уже вся земля а районе Син-аль-Набра стонет от боли, пытаясь выдержать людские страдания — трещины стали покрывать все пространство возле горы Синай. Пешие и конные схватки продолжались, а конца и края этой брани еще не было видно. Ежедневно смерть выкашивала по несколько сотен лучших воинов, гибло и мирное население, истощенное непосильными поборами, оскудевшее под тяжестью обоих войск.

В один из дней отряд Гуго де Пейна, возвращаясь из длинного рейда по египетским тылам, попал в засаду. Переправляясь через мелкую, но разлившуюся широко речку, они были атакованы с трех сторон выскочившими из кустов сельджуками, которые встретили их на берегу. Заняв оборонительные порядки, тамплиеры (среди которых находился и барон Бломберг) приняли бой втрое превосходящего противника, пытаясь прорваться к лагерю графа Танкреда. Сражение разгорелось нешуточное: почти сразу же рыцари де Пейна оказались в плотном кольце; лишь сзади находилась река, куда и старались их сбросить сельджуки Умара Рахмона, почувствовавшего, что на этот раз добыча не ускользнет из его рук. Получил удар пикой в грудь и свалился с коня граф Норфолк. Спешившийся оруженосец Гондемар пытался прикрыть его своим телом, но, получив ранение в голову, упал рядом со своим господином. Роже де Мондидье загнали на мелководье, и он яростно отбивался от пятерых всадников. Его конь с разрезанным брюхом стал валиться набок, а одноглазый циклоп очутился по пояс в холодной воде. Подняв над головой щит, он еле уворачивался от обрушившихся на него ударов. И если бы не бросившийся ему на помощь де Пейн, странствующему рыцарю пришел бы неминуемый конец. Гуго и Раймонд отвлекли на себя внимание сельджуков, а Роже удалось выбраться на берег. Зегенгейм и барон Бломберг дрались рядом друг с другом, венгр Иштван прикрывал их со спины; а чуть поодаль, Бизоль де Сент-Омер и его оруженосец Дижон приняли на себя натиск семерых противников.

Как всегда хладнокровно сражался князь Гораджич, краем глаза наблюдая за юрким, безоружным Джаном, который сновал между сельджуками, ускользая от ударов, словно забавляясь с котятами. Неожиданно ситуация еще более ухудшилась…

Показавшийся вдалеке многочисленный отряд мамлюков, увидев разгоревшийся бой, поспешил на подмогу своим союзникам. Но это не совсем понравилось Умару Рахмону, думавшему справиться с ненавистными тамплиерами собственными силами, — теперь же придется делиться победой с наемниками султана Насира! Но и сами тамплиеры не думали сдаваться. Несмотря на увеличившихся врагов, они продолжали бой, утроив свои силы.

— Бросайте оружие! — потребовал Рахмон, гарцуя на белоснежном коне. — Вы обречены!

В это время выскочивший из под его лошади Роже прыгнул на Рахмона и, схватив его за горло, стащил на землю. Отбросив сельджука в сторону, он запрыгнул на его коня.

— Мне нравится твоя лошадка! — весело выкрикнул он, снова возвращаясь в гущу сражения, пытаясь теперь уже пробиться к окруженному Гуго де Пейну. Мамлюки, оттеснив сельджуков и бесцеремонно растолкав их, вцепились в мессира мертвой хваткой, точно повиснувшие собаки на льве. Он один отбивался от десятка наемников; лицо его было рассечено, правое бедро обагрено кровью, а кольчуга пробита в нескольких местах. Чувствуя, что силы уже покидают его, а перед глазами начинает расстилаться красный туман, Гуго издал мощный крик, который отшатнул врагов:

— Бизоль! — звал он своего друга. — Бизоль! Ко мне!

Острие меча едва не пронзило ему горло, он чудом успел отбить удар, но сзади кто-то из мамлюков всадил свой клинок ему под лопатку, и только железная броня защитила сердце. Бизоль услышал призывный клич своего друга и стряхнул с себя вцепившихся мамлюков. Ступая по их телам, великан ринулся на помощь Гуго де Пейну. Он ворвался в самую гущу боя, раскидывая наемников в стороны.

— Сейчас я подойду, держись! — кричал он, сметая всех на своем пути.

— Да убейте же их! — слышался вслед голос Рахмона. — Прикончите их всех, как собак! — взывал он, бегая по берегу, метаясь между сражающимися, не в силах понять, почему эти проклятые рыцари еще до сих пор живы?

Два меча одновременно с разных сторон вонзились в бока Гуго де Пейна, он словно повис на них, выронив из рук оружие. Но третий удар — который должен быть последним и смертельным, — отбил уже Бизоль, развалив держащего меч мамлюка надвое. Подоспевший Роже заслонил Гуго де Пейна, отразив натиск остальных противников. Но сам мессир уже упал на спину, а глаза его, равнодушно устремленные в небо, начали темнеть, и все меньше оставалось в них прохладного серого света, который уходил в тихую вечность вместе с жизненной силой.

— Они убили его! — взревел Бизоль, наклонившись над другом. Его крик услышали все рыцари и оруженосцы, которые еще продолжали драться. И страшный вопль Бизоля разнесся над песками и водами, над поросшей кустарником землей, устремился в синее небо, пытаясь прорваться к слуху Всевышнего, словно еще возможно было отменить решение Судьбы.

Даже мамлюки, пораженные животным горем, прозвучавшим в этом крике, отступили назад, опустив мечи. Казалось, время остановилось и развело в разные стороны сражающихся. Бизоль упал на колени и приподнял голову Гуго де Пейна. Глаза его уже заволакивала серая пелена, а дыхания не ощущалось. Не помня себя от горя, позабыв, что в двух шагах от него за спиной стоят вооруженные враги, Бизоль бросил меч и обеими руками держал любимую голову, пытаясь вдохнуть в него свои силы, свою жизнь.

— Не умирай! — шептал он, не стесняясь своих слез, градом катящихся по щекам, падающих на лицо де Пейна. — Мы еще будем жить… будем… не умирай…

Повторяя, как заклинание одно это слово, он уже не слышал звуков возобновившегося сражения, не видел мелькавших вокруг мечей, не понимал, почему вдруг отступают мамлюки, и кто несется к ним через поле со своей дружиной, и откуда перед ним выросла фигура князя Василька, безмолвно склонившего голову над телом Гуго де Пейна…