"Лашарела" - читать интересную книгу автора (Абашидзе Григол)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вдове эристави Цицино было двадцать пять лет, когда ей с маленькой дочерью на руках пришлось покинуть родной дом и искать убежище в горной Тушети, у преданного их семье Зезвы Гаприндаули.

Ни она, ни Зезва никогда никому словом не обмолвились о том, кто она такая и откуда родом.

От могучего когда-то рода остались в живых два слабых существа Цицино и маленькая Лилэ. Муж Цицино и все его родственники были казнены за измену престолу. Цицино с ребенком в то время случайно не оказалось дома, и ее успели предупредить добрые люди. Она поспешила в горы.

С тех пор прошло пятнадцать лет. Цицино продолжала жить в Тушети и, как простая крестьянка, занималась хозяйством — сбивала масло, трепала шерсть. В семье Зезвы старались не допускать к тяжелой работе привыкшую к роскоши супругу родовитого эристави, но чем иным можно было заняться в этой глуши, оторванной от всего мира?

Долгие холодные ночи просиживала Цицино за веретеном и прялкой, вспоминая о счастье, оставшемся где-то далеко, за девятью горами, навсегда утраченном.

Из всей знатной и многочисленной родни волей судьбы осталась у нее одна Лилэ, названная так обожавшим ее отцом в честь древней богини солнца.

Девочка вместо пышного дворца жила в простой хижине и не изучала ни греческого, ни арабского языков, зато тушинский говор стал для нее родным — она владела им не хуже, чем грузинским.

Цицино по мере возможностей старалась дать дочери достойное ее происхождения воспитание. Лилэ научилась грамоте, выводя буквы на бычьей или оленьей лопатке, овладела мастерством рукоделия и, вняв внушениям матери, что знатной дворянке негоже равнять себя с другими, держалась в стороне от сверстниц. Только удачное замужество, по мнению Цицино, могло возродить угасший род. Твое призвание — говорила она Лилэ — стать царицей Грузии или, по крайней мере, супругой всесильного вельможи — эристави над эристави.

Доказательством благородного происхождения для Лилэ были лишь воспоминания ее бедной матери да чудом сохранившийся медальон с фамильным гербом — тонко выведенный по эмали конь, скачущий по клинку меча.

Этот герб когда-то украшал боевые знамена, стены соборов и крепостей, им скрепляли договоры и дарственные грамоты. Было время, когда он едва не утвердился даже на серебряных и медных монетах.

С гибелью знатного рода герб был стерт со стен храмов и крепостей. Сгорел вместе с преданными огню знаменами и грамотами.

От надменных и могучих воителей осталась лишь одна хрупкая девочка, а гордый конь, скачущий по клинку, скрылся в крохотном медальоне.

Когда Лилэ подросла, Цицино удвоила свои заботы. Во все глаза следила она за тем, чтобы дочь не увлеклась кем-нибудь из простых тушинских парней и не разрушила ее последнюю надежду на возрождение древнего рода.

Цицино помнила каждую букву завещания, оставленного мужем. Перед казнью эристави написал письмо, которое передал через Зезву.

В родовых имениях мужа давно утвердились новые хозяева. О восстановлении прав на принадлежавшие ей самой земли Цицино и помышлять не могла, ибо это открыло бы тайну существования Лилэ, последнего отпрыска мятежного рода.

Единственное, что оставалось у Цицино, — это надежда на красоту дочери. Только она одна и могла еще помочь выполнить завещание. Выросшая в высшем свете вдова эристави отлично знала, что красивая внешность открывала путь к сердцу любого мужчины, стоила дороже любых богатств и ценилась пуще знатности.

Природа щедро одарила Лилэ. Высокая, стройная, с черными томными глазами, окруженными густыми ресницами, девушка служила вдохновением для певцов и поэтов Тушети. И песни в честь ее красоты распевали не только юноши, но и гордые тушинки.

Подобно тому как весеннее солнце, пригревая все жарче и жарче, пробуждает к движению все живое, так и расцветающая красота дочери вызвала Цицино из ее уединения. Она стала появляться с Лилэ на сельских сборищах в храмовых праздниках. Но все было тщетно. Кругом был тот же простой люд, те же полудикие горцы. Знать чуралась крестьянских празднеств, а если кто и появлялся, то это были мелкопоместные азнаури, мало отличавшиеся от простых мужиков.

А Цицино метила куда выше, мечты ее кружились у самого царского престола.

Когда она представляла себе Лилэ восседающей на троне царицы Тамар, ей казалось, что на скорбном лице казненного мужа играет улыбка и что стоны и проклятия безжалостно уничтоженной и неотмщенной родни его стихают в глубине могил.

Мечта увидеть Лилэ царицей Грузии стала для Цицино священным призванием, долгом перед погибшими. Только ради нее она и жила еще. А после… После она соединится со своим супругом, с которым в этом мире не прожила и года, предстанет перед ним с радостным светлым ликом, чтобы отныне насладиться с ним вечным райским блаженством.

Немало юных горцев заглядывалось на прекрасную Лилэ. Были среди них и такие, что владели большими отарами овец, отличались мужеством и отвагой, но Цицино и слушать ни о ком не хотела.

Она боялась только одного: как бы эти отчаянные сыны гор не похитили ее Лилэ. Она спала с дочерью на одной постели, не позволяла ей выходить одной на улицу, гулять отпускала только в сопровождении сыновей Зезвы.

Сыновьями Зезвы Гаприндаули кистинские женщины пугали детей, рассказывали им, что этих молодцов боятся даже олени в горах и орлы в поднебесье. Какой же парень посмел бы косо взглянуть на девушку, любимую ими пуще родной сестры. Разве какой-нибудь безумец, которому жить надоело!

Однажды в гости к Зезве прибыла Кетеван, его родственница из Кахети. Она сразу же приметила Лилэ, была с ней ласкова, а уезжая, сделала ей подарок.

Когда она приехала во второй раз, Цицино поняла причину такого внимания к ее дочери. На этот раз родственница Зезвы привезла с собой единственного сына, уже взрослого юношу Лухуми.

Нельзя было не обратить внимания на этого богатыря. Чтобы пройти в дверь, он согнулся чуть не вдвое, а его широкие плечи закрыли почти весь дверной проем.

Рука Цицино, протянутая для пожатия, утонула в его огромной ладони.

С открытым мужественным лицом, орлиным носом и пронзительным взором серо-зеленых глаз, он выглядел несколько сурово и в то же время как-то по-детски наивно и застенчиво.

С Лилэ он держался робко, краснел до ушей при каждом брошенном на нее взгляде, точно не знал, куда девать свои огромные руки и ноги.

Но стоило только Лилэ отвернуться, как он во все глаза начинал разглядывать ее.

Цицино несколько раз перехватывала этот взгляд, обращенный к ее единственной утехе, и ее охватывал страх.

Вскоре мать и сын уехали в Велисцихе, а осенью Кетеван прислала Цицино и ее дочери вина, фруктов и чурчхел, а в письме к Зезве просила передать Лилэ сердечный привет от Лухуми.

Такая дерзость со стороны простой крестьянки возмутила Цицино.

— Моя Лилэ не нуждается в милостыне, — заявила она и запретила девушке прикасаться к подаркам Мигриаули.

Потом надменная вдова стала упрашивать Зезву отослать подарки назад и передать Кетеван, чтобы ее неотесанный верзила-сын не смел даже произносить имени Лилэ.

Огорченный Зезва успокоил Цицино обещанием, что съездит в Кахетц и поговорит обо всем со своей родственницей.

С той поры Кетеван и Лухуми не приезжали больше к Зезве, не писали писем его заносчивой гостье.

Кетеван чувствовала себя оскорбленной, но скрывала от сына свой разговор с Зезвой. Она предала бы забвению все случившееся, если б не печальный вид Лухуми и овладевшая им любовная тоска.

С того дня, как Лухуми побывал в доме Зезвы, он потерял покой. Иной раз он так глубоко погружался в раздумья, что, забыв про еду, просиживал за столом, уставясь в одну точку.

Горько было смотреть на это Кетеван, тем более что она сама была виновницей печали сына, так неудачно затеяв сватовство. И еще горше было ей от сознания того, что теперь нельзя ничем помочь делу. Хотя Зезва ничего не объяснял Кетеван, она поняла все сама: сын ее был слишком беден и незнатен для Лилэ.

Муж Кетеван Мгелика Мигриаули, спасаясь от кровной мести, переселился в Кахети и занялся земледелием. Однако сердце воина не лежало к столь мирному занятию, и через некоторое время Мгелика сменил мотыгу на копье.

В те времена на границах Грузии то и дело вспыхивали войны, и Мигриаули легко нашел себе место в дружине братьев Мхаргрдзели. Он принимал участие в походах на Хлат и Иран, во взятии Арчеша и Ардебиля. Когда Иванэ и Захария Мхаргрдзели повели войска на Хорасан, Мгелика Мигриаули первым вступил в Маранд вместе с пятьюстами отборными воинами, которыми командовал Такаидин Тмогвели. Амирспасалар Захария приказал передовым отрядам не вступать в схватку с врагом до тех пор, пока не будут подтянуты основные силы. В случае же обнаружения крупных вражеских сил Такаидин должен был немедленно известить военачальника и действовать по его указанию.

Передовой отряд поднялся на холм перед Марандом и расположился лагерем в виду города. Марандцы, как сказано в летописи, «узрели малые вражеские дружины, вооружились и налетели на них с превеликой яростью, ибо малые силы тех не внушали страха».

Тмогвели со своими ратниками самоотверженно ринулся навстречу неприятелю и перебил почти весь отряд. Оставшиеся в живых бежали, преследуемые грузинами.

Захария Мхаргрдзели, подведя тем временем к городу основные силы, был изумлен представшим его взору зрелищем: лагерь на холме был пуст, а поле перед ним усеяно трупами марандцев. Убитых пересчитали. Их оказалось ровно пятьсот, и каждый был проткнут копьем.

Обеспокоенный бесследным исчезновением передового отряда, амирспасалар не знал уже, что думать.

Скоро, однако, со стороны города потянулись поодиночке грузины-дружинники. Собрались все пятьсот. Тмогвели в этом славном бою не потерял ни одного человека. Но вместо ожидаемой награды Такаидин получил суровый выговор за ослушание. Мхаргрдзели отчитал его перед всей дружиной, как мальчишку, за то, что он вступил в бой, не известив амирспасалара.

В наказание Захария разбил отряд: половину воинов оставил в Тавризе в качестве охранного гарнизона, а другую часть отослал в Мияну.

Сюда, в добровольно сдавшуюся Мияну, попал и Мгелика Мигриаули. Войска, продолжая свое победоносное шествие, углубились в страну, заняли Зинджан, разорили Казвин.

Но до миянского гарнизона эти известия не доходили. Кто-то распустил слух о поражении и гибели грузин. Вероломный мелик Мияны поверил ложным доносам, захватил грузинский гарнизон и повесил на столбах Мгелику Мигриаули и его товарищей.

Вскоре грузинское войско, забрав большое количество пленных и отягощенное богатой добычей, повернуло обратно и подошло к Мияне. Узнав о происшедших здесь событиях, Захария Мхаргрдзели рассвирепел. Он приказал казнить всех виновных. Мелика с семьей и единомышленниками повесили на минарете, а город сожгли и разграбили.

Вернувшийся на родину Такаидин Тмогвели считал себя виновным в бесславной гибели марандских героев. Поэтому часть своего имущества он роздал семьям погибших в Мияне воинов, а сам постригся в монахи.

На деньги, врученные ей Тмогвели, вдова Мгелики Мигриаули Кетеван приобрела клочок земли и заложила на нем виноградник. Этот маленький виноградник и был единственной наградой отцу Лухуми за далекий поход, за жестокие сражения и победы.

Мать и сын трудились не покладая рук, но крохотный участок земли не мог, конечно, приносить им такого дохода, чтобы Цицино, мечтавшая о царском троне для своей дочери, признала Лухуми Мигриаули достойным зятем.

Таковы были дела у Лухуми и его матери накануне лашарского праздника. Кетеван посетило видение: будто бы явился к ней сам Лашари и стал упрекать ее за то, что она совсем забыла о жертвоприношениях и дарах божеству, и велел посетить празднество.

Мигриаули снарядили крытую повозку, привязали к ней жертвенного бычка и, захватив вино и другие дары, двинулись в Пхови.

Первая их встреча с Лилэ и Цицино была нерадостной.

Своим надменным приветствием Цицино словно ледяной водой обдала бедную Кетеван, и та печально отошла к своей арбе. Лухуми же, как тень, повсюду следовал за гордячками. Мать с дочерью и глядеть не хотели на «назойливого простака», избегали его всячески, но Лухуми не отступался и не оставлял их одних ни на минуту. Тогда Цицино решила пожаловаться сыновьям Зезвы, но обстоятельства сложились так, что помощь их не понадобилась.

Хевсуры, кровные враги отца Лухуми, узнали вдову Мигриаули, порасспросили о ней и, выяснив все, что им было нужно, решили свести старые счеты.

Велисцихский богатырь, уныло понурясь, шел по взгорью в поисках Лилэ, когда трое хевсуров преградили ему путь и, грубо толкнув его, приготовились к драке. Лухуми, словно не замечая вызова, продолжал свой путь. Тогда один из хевсуров догнал его и, схватив за плечо, хотел силой повернуть к себе, но не смог даже сдвинуть великана с места. Лухуми остановился и, не поворачивая головы, спросил негромко:

— Чего тебе, братец?

— Братца ты себе в хлеву поищи! А сейчас доставай меч из ножен, если ты не трус! — вскричал хевсур, обнажив свой франгули.

Только когда мечи сверкнули в руках двух других противников, Лухуми пришел в себя, стремительно отскочил назад и стал обороняться.

Цицино не возлагала больших надежд на посещение лашарского праздника. Испытав разочарование на праздниках в Гудани и Аласерды, она не надеялась на интересную встречу.

Лилэ стала уже невестой, а желанного суженого все не было видно. Мать слабела под бременем непрестанных забот и болезней, с каждым днем ей все труднее становилось отваживать нежелательных сватов.

Едва ступив в пховское ущелье, Цицино узнала, что лашарское празднество собирается посетить сам Георгий, царь царей. Разные толки шли по этому поводу в народе. Говорили, что у царицы Тамар не было детей до тех пор, пока она со своим супругом Давидом Сосланом не пришла поклониться Лашарской святыне. После того как она принесла жертву и провела ночь в молитве и бдении, Лашари даровал ей наследника, которого назвали в честь божества Лашой, а при крещении нарекли Георгием.

Сам хевисбери Чалхия так объяснял происхождение царского имени: в старину божеством солнца у всех грузин почитался Лашари, ему поклонялись почти на всем Кавказе. В Абхазии до наших дней, говорил он, верят в Лашари (по-абхазски его называют Алашари), и это означает «льющий на землю свет». Однажды царская чета пребывала на отдыхе в местности, носящей имя Лашапша, что означает река Лаши. Там тоже есть молельня Лашари. Находясь в Абхазии, царица зачала, и после появления на свет младенца Давид Сослан пожелал назвать его Лашой в честь абхазской святыни.

Богомольцы говорили также, что царь назвал сына так, потому что Лашари почитается божеством у аланов — осетин и у касогов — черкесов.

Так или иначе, рождение царевича приписывали милости Лашарской святыни. От самого царя, воспитанного пховцем Чалхией, горцы ждали всяческих благодеяний и с радостью готовились к встрече с ним.

Волнение охватило Цицино при виде царя со свитой. Сама она старалась не попадаться на глаза приближенным Георгия, боясь быть узнанной, но зато дочь она подталкивала поближе к царю. Когда народ повалил прикладываться к царской одежде, Цицино с дочерью удалось пробраться почти к самому Лаше, но тут вдова увидела Шалву Ахалцихели, одного из тех, кто истребил род ее мужа. Он мог сразу узнать ее. Охваченная страхом, Цицино отступила назад и смешалась с толпой.

Когда царь, заинтересовавшись поединком Лухуми с хевсурами, покинув свиту, спустился с вершины холма, у нее опять мелькнула надежда. Боготворя дочь, она была уверена, что стоит только царю взглянуть на Лилэ, все пойдет так, как рисовалось ей в самых сладких мечтах. К несчастью, Георгий не отводил взора от сверкающих клинков, и красота Лилэ осталась не замеченной им.

Неожиданное возвышение Лухуми вызвало в голове Цицино сотни новых планов и соображений.

Она разыскала Кетеван и, обласкав ее, пригласила к себе в шатер.

Кетеван поняла, что царская милость открыла ее сыну путь к сердцу Лилэ.

По возвращении с лашарского праздника Цицино, немного времени спустя, не теряя ни минуты, направила Зезву в Велисцихе подробнее разузнать о положении дел. Зезва вернулся с хорошими вестями: Лухуми пользуется великими милостями царя, днем он не разлучается с ним, а ночи проводит на страже у царской опочивальни.

Больше всего интересовала Цицино именно близость Лухуми к царской особе. Она почти пропустила мимо ушей рассказ о ценных подарках, которые Лухуми часто присылает матери, о том, что Зезва с трудом узнал дом своей родственницы, разбогатевшей за последнее время.

Цицино задумалась над судьбой дочери. Теперь Лухуми не казался таким уж недостойным Лилэ. Лухуми стал уже богатым, в дальнейшем, очевидно, станет азнаури и еще более богатым, его ждет слава и богатство. А Лилэ, судя по всему, не суждено стать царицей. Сама Цицино чувствовала, что силы ее на исходе, она смутно ощущала, как неведомый недуг овладевает ею. Не сегодня-завтра она свалится, и Лилэ останется одна-одинешенька. А где взять зятя, лучшего, чем Мигриаули: он и обеспечен, и положение занимает высокое. Знала Цицино и то, что Лухуми самозабвенно любит ее дочь. И поскольку другого выбора не было, она решила не отказываться от счастья, ступившего на ее порог.

В скором времени она, захватив с собой дочь, как бы невзначай заехала в Велисцихе. После взаимных приветствий и осторожной поначалу беседы Кетеван и Цицино открылись друг другу в своих желаниях и решили при первом же приезде Лухуми обручить молодых.