"Кровавый рассвет" - читать интересную книгу автора (Спиллейн Микки)

Глава 8

Дождь надвинулся на город под покровом темноты. Такси образовали нескончаемую вереницу на улицах, а пешеходы жались к стенам домов или к входам в подземку. Я оставил машину в гараже, где о ней позаботятся, а сам направился в квартиру Уолли Гиббонса.

Он хотел было закрыть дверь перед моим носом, но я оттолкнул его и захлопнул дверь за собой.

— Тайгер...

— Я все знаю, приятель. Сдержу слово. Возьму только свои вещи и быстро смотаюсь. Мне лишь нужно узнать, где Рондина.

— Служба безопасности держит ее под стражей в небоскребе Карбоя. И тебя тоже заберут, если станешь там крутиться. Каждый коп в городе ищет тебя. А я, приятель, не хочу никаких дополнительных обвинений со стороны полиции, и поэтому вылетай отсюда, мой хороший, но не в меру беспокойный друг.

— Хорошо, хорошо. Утихни. Сделал Дэйв Северн статью?

— Конечно, и еще наворотил тебе кучу неприятностей, потому что скрыл источник информации. Ему повезло, он отделался легким испугом. Что касается меня, то я лучше буду держаться своих кинозвезд, которые, по крайней мере, хоть иногда остаются в живых. Не то что твои персонажи.

— Заткнись, — ответил я. — Ты обращался в министерство финансов?

— Сказали, что займутся этим, сообщат результаты. Им не понравилось, что кто-то со стороны сует нос в их дела.

— Ну, это уже позерство. Здесь у них нет выбора.

Я достал из чемодана дождевик, несколько обойм для пистолета и сунул их в карман.

— Оставлю чемодан здесь.

— Как хочешь, — пожал плечами Уолли.

Внизу я вызвал Ньюаркский контрольный центр и спросил Адамса о проекте Валчека. Он сам не знал ничего конкретного, кроме того, что это связано с Лондоном и имеет первостепенное значение. Я сказал, что позвоню позже, и повесил трубку.

Я попал в небоскреб Карбоя до того, как приехал Рэндольф со своими друзьями. Где-то по дороге они оставили Чарли. Таксист, положив в карман новенький банкнот, согласился подождать и даже установил знак, что у него нерабочее время, на случай, если кто-то пожелает занять машину. Он знал, как ему поступать дальше. Я пристроился ниже уровня окна, чтобы меня не засекли, а когда Рондина вышла, водитель открыл дверцу и махнул рукой, приглашая садиться.

Если советская служба уже следила за Рондиной раньше, то сейчас слежку возобновят. Они знали, за кем отправились в погоню. Я сомневался, что они попытаются ее убить, но если она попадет к ним в руки, это будет хуже всего. Рондина была так же важна для них, как и я. Меня они потеряли, и у них оставался единственный способ снова меня обнаружить.

Все, казалось, произошло в одну секунду. Такси, резко повернув, метнулось в гущу уличного движения. Другое такси, видно, собиралось сделать то же самое, потому что быстро пересекло улицу по диагонали и постаралось проскользнуть к нам в тыл. Мне было достаточно одного взгляда на здоровенного водителя с лицом хорька и на сумрачного вида свирепого пассажира на заднем сиденье, чтобы понять — это на нами.

Седан, стоящий через улицу, включился в игру, стараясь перехватить обе машины, но не преуспел в этом, а лишь обогнал на полквартала наших преследователей, которые вскоре от нас отстали, а седан продолжал преследование, проезжая на красный свет и не обращая внимания на полицию.

Сначала я думал, что это случайность, но потом уличные огни высветили в машине оживленное лицо полковника Корбинета. Внезапно из ближайшей поперечной улицы вывернуло отставшее такси и ринулось было на зеленый свет, но Корбинет догнал машину и вынудил водителя прижаться к бровке. Водитель и пассажир выскочили еще до того, как машина остановилась, и бросились бежать, а по всей улице, как безумные, ревели автомобильные гудки.

Я вложил пистолет обратно в кобуру и повалился вместе с Рондиной на сиденье. Водитель, с которого слетела фуражка, сидел с потной шеей и впервые за все время не мог произнести ни слова. Он смотрел на меня в зеркало заднего вида, пытаясь понять, была ли моя репортерская карточка фальшивкой, и не мог вымолвить ни слова.

— Что все это значит? — проговорила Рондина, когда к ней вернулся голос.

— Ты подобрала еще один хвост, душенька. Одного, знаешь, было бы вполне достаточно.

Да, черт возьми, она была хладнокровна. Все британские замашки остались при ней, и в самой опасной ситуации она оставалась невозмутимой.

— Жаль, что тебя выследили. Но тут уж ничего не поделаешь.

Она улыбнулась и похлопала меня по руке:

— По сравнению с тем, что случалось с тобой, это пустяки.

— Откуда ты знаешь?

— Они меня проинформировали.

— Да?

— Знаю, за мной следят. Но я слишком боялась за тебя, чтобы продолжать бояться за себя.

Я кивнул и пальцем коснулся ее шеи:

— Что случилось, когда ты увидела Мартреля?

— Он... он задрожал. Его словно подменили. Он схватил фото, покрыл его поцелуями и спрятал под подушку. Я сказала, что Соня в безопасности, и он, казалось, поверил этому, но потом опять испугался. Он настаивает на том, чтобы увидеть ее и поговорить с ней.

— Там есть телефон?

— Да, один аппарат в его комнате.

— Может, попробуем? Как проехать в то место, где ты оставила девушку?

Она быстро объяснила мне. Зная район, как знал его я, проехать туда не составляло труда. Я попросил таксиста высадить нас за несколько кварталов от дома Гиббонса, дал ему десятидолларовую бумажку за удачу, подхватил Рондину под руку, и мы пошли по улице, к дому Уолли.

Уолли, можно сказать, переменился в лице, увидев Рондину, а когда следом вошел я, он стал белым как стена. Для него это было слишком, да он и не скрывал:

— Слушай, Тайгер, отвяжись от меня.

— Ты же был репортером, Уолли.

— Само собой, но я тогда был моложе и мое сердце выдерживало подобные штучки. Сейчас я слишком стар для этого. Может, ты ведешь со мной игру и тебе за это платят, но у меня есть хорошая и приятная работенка, и пока ты сюда не явился, жизнь была мне в радость. Теперь мне страшно открывать дверь. Чего тебе на этот раз?

— Пусть Рондина останется здесь.

— Ну уж нет.

— Она мишень. Уолли, дорогой, пойми это!

Он рухнул в кресло и посмотрел на нас. Он понимал, что я имел в виду.

— Честно?

— Честно.

— А ты?

— Я могу и сам о себе позаботиться.

— А кто позаботится обо мне?

— Ты всегда можешь положиться на Мартина Грейди и его связи.

— Но не тогда, когда стану трупом. — Он пожал плечами и стиснул руки. — Ладно, разыграю из себя дурака еще раз. Но только до завтра, а потом ищите себе другого покойника.

— Спасибо, Уолли.

Но он не был таким уж несчастным, каким хотел казаться. В конце концов, ему было на кого посмотреть, пока меня нет. Я позвонил в прокатное агентство и попросил прислать машину. Пока мы ждали, рассказал Уолли о последних событиях и сообщил, что Мартреля намерены отпустить.

— Думаешь, это безрассудно?

— Возможно. Конечно, засекретят его, как сумеют, но вряд ли это получится. Убийцы всегда идут на риск, им безразлично, кто стоит у них на пути. А Мартрель стал слишком известной фигурой, чтобы передвигаться незаметно.

— При нем могут оставаться наши люди.

— Как насчет Далласа?

Он подумал минуту и покачал головой:

— Что у тебя на уме?

— Если Мартреля хотят освободить, то, может быть мне удастся с помощью его девушки уговорить его оставаться под охраной. Он вправе этого потребовать.

Наконец приехал шофер из агентства с машиной. Он был в белой униформе с названием фирмы, золотыми буквами оттиснутым на спине. Я взял бумаги, расписался и добавил парню пять долларов.

Всю дорогу до заставы на границе Коннектикута я медленно прокручивал сегодняшние сцены, стараясь соединить вместе оборванные концы. Одна ниточка так и осталась оборванной, и у меня было странное чувство, что надвигается беда. Итак, я начал с утра, с мыслей о свадьбе, а кончил убийством. Все это дело не нравилось мне, включая первый день.

Клемент Флетчер, продолжал я размышлять, все началось с этого человека, еще один покойник в списке. Из тех, с кем я соприкасался.

Я уплатил дорожный сбор, проехал заставу, миновал спальный район и направился к Саунду. Рондина дала мне исчерпывающие инструкции, вскоре я оказался у огромного дерева, обнесенного железной невысокой оградой, двинулся на развилке влево до конца дорожки, добрался до группы деревьев, нашел проезд между двумя каменными столбами, и вот уже под колесами захрустел гравий.

Я увидел сквозь кусты и листву высоких дубов свет в одном окне, остановил машину у входа, поднял по случаю дождя воротник и выбрался из машины. На звонок в дверь никто мне не открыл. Тогда я негромко позвал:

— Соня, открой, это Тайгер Мэнн.

Дверь отворилась, звякнув цепочкой. Соня увидела меня, откинула цепочку и распахнула дверь настежь:

— Заходи, милый, рада тебе. Я так долго сижу здесь одна.

Я закрыл дверь, запер ее на замок и отряхнул шляпу:

— Кто-нибудь здесь был?

— Только те, кто включил свет и телефон. Входи, пожалуйста. Там теплее, ты обсушишь одежду. Позволь я возьму твои вещи.

Отдав ей плащ, я прошел прямо к бару и налил себе выпить. Она дала мне допить до половины, потом медленно спросила:

— Что слышно о Габене?

— Все еще в больнице. Но они готовятся выпустить его на свободу.

Она нахмурилась:

— Но...

— Ему нельзя появляться на улицах. Я собираюсь позвонить ему и хочу, чтобы ты сама сказала, что находишься в надежном месте и что он должен оставаться под стражей до тех пор, пока не поговорит с нашими людьми.

— Может быть, мне поехать к нему?

— Они сразу возьмут тебя, ты что, хочешь сидеть с ним вдвоем? Если до тебя доберутся, он будет молчать как убитый. Нет, милашка, мы сделаем по-другому. Я отвезу тебя в город, а мы найдем телефон-автомат. Скажешь, что ты в безопасности и что он не должен носа высовывать из-под стражи. Постарайся быть краткой — они засекут звонок, но не успеют перекрыть все дороги. За это я особенно не тревожусь...

— Но если... мне не дадут поговорить с ним?

— Скажешь, кто ты. Они сразу подключат.

— Если ты хочешь...

— Надевай пальто.

Мы проехали через два небольших городка и нашли телефон возле бензоколонки. Я позвонил в справочную, узнал номер телефона больницы, поблагодарил оператора и повесил трубку. Дал Соне пригоршню мелочи, номер телефона и втолкнул в будку. Сам остался в проходе между будками и стеной, следя за дорогой, пока она звонила. Через стеклянную дверь я видел, как она сделала жест отчаяния, потом безнадежно развела руками, настаивая на чем-то, и растерянно положила трубку. Она вышла, кусая губы с досады.

— Мне ответил охранник. Сказал, что Габен спит и его нельзя тревожить, и попросил позвонить позднее.

— Они хотят затянуть время, чтобы проследить вызов. Вот черт!

— Может быть, позже мы сумеем...

— Нет, они поставят на ноги всю полицию и все обшарят.

Я увел ее к машине.

— Позвоним утром из другого места. Мы будем крутиться поблизости, и, может быть, они подключат тебя. Они должны будут это сделать!

— Но он в безопасности?

— Сейчас да.

Я оставил машину на том же месте и последовал за Соней в дом. Дождь промочил мой плащ, и я замерз. Соня тоже промокла. Языки газового пламени лизали искусственные поленья в камине, тепло приятно овевало мне лицо, и я разделся — снял даже галстук и рубашку. Соня посмотрела на меня одобрительно и спросила:

— Мне тоже можно?

Я кивнул, не оборачиваясь, грея руки у огня. Она выскользнула из комнаты. Когда вернулась, на ней был ослепительно белый, длинный, полупрозрачный пеньюар, а на ногах — туфельки без задников, отороченные белым лебяжьим пухом.

Материя просвечивала, и матовые округлости ее грудей и бедер казались еще более волнующими. Соня нагнулась ко мне, видимо наслаждаясь моим одобрительным взглядом, скользнувшим вниз по ее телу и задержавшимся там, где пеньюар образовал впадину, разделяющую ее ноги.

Она спросила:

— Узнаешь эту вещь?

— Рондины?

— Да... Надеюсь... я так же красива, как и она?

— Это верно.

Я не врал, о нет!

Ее красота была совсем другой, немного примитивной, но в каждом движении, в каждом повороте тела чувствовалось скрытое пламя, готовое вырваться наружу. Я видел, как в сдерживаемом порыве дрожали ее ноздри.

Ее белье под пеньюаром привлекло мое внимание своей необычностью. Бюстгальтер был крошечный, но сделан так, что оставлял между грудями широкую дорожку, нежную и какую-то потрясающе невинную. Эта розовая дорожка возбуждала меня необычайно.

Я старался не смотреть и даже отвернулся, но все равно видел краешком глаза, как Соня свернулась клубочком на кушетке и затихла.

Ее соблазнительные темно-красные губы улыбались мне, щеки слегка порозовели. Она распахнула пеньюар, и он лежал вокруг нее, окутывая розовое тело, как белые крылья.

— В далеком прошлом у меня таких вещей не было. В России носить их считалось неприличным.

— Слишком буржуазно?

— Говорили, что недопустимо... возбуждать определенные чувства. По секрету — я кое-что надевала. Так, чтобы никто не видел.

— Тебе это идет.

Она как-то забавно пискнула от удовольствия и слегка изогнулась, так, что еще сильнее открылась ее красивая нога.

— Ты посидишь рядом со мной?

— А можно, милая? По идее я должен тебя охранять.

— Пожалуйста. — В уголках глаз у нее появились чуть заметные лучики.

— Ты принадлежишь Мартрелю.

— Нет, по-настоящему я никогда не питала к нему особых чувств. Я тебе говорила, что мы были друзьями.

— И все?

Она посмотрела вниз на свои руки, лежащие на коленях.

— Мой отец погиб под Сталинградом. Мне казалось, что Габен... был как мой отец.

— Понимаю, это трудно объяснить, — сказал я.

Она благодарно кивнула:

— Да. Я всегда знала, что он влюблен. Мне нужно ему объяснить. Он хочет меня, пока... но потом он освоится здесь, и это пройдет.

Я взял свой стакан, допил его, поставил на пол и сел к ней на тахту. Дождь с ветром хлестал в оконные стекла с неистовой яростью, дальние раскаты грома напоминали артиллерийскую канонаду. Внезапно что-то сверкнуло, раздался сильный треск, и в лица нам ударил ослепительный свет. Вскрикнув, Соня испуганно прижалась ко мне и уткнулась головой мне в плечо.

— Ну-ну, это всего лишь гроза, — обнял я ее тихонько, стараясь приподнять подбородок пальцем. В Соне было что-то от маленькой девочки, зажмуривающейся при каждом ударе грома. Каждый раз она придвигалась ко мне все ближе, ближе, пока не оказалась у меня в объятиях — теплая, дрожащая, но от того не менее желанная.

Все, что разделяло нас, отступило, наши губы судорожно искали друг друга и наконец встретились, влажные от желания.

Она взяла мои руки и прижала к своему телу, к его душистой теплоте. Я чувствовал под своими пальцами шелковистость ее кожи, прохладу и нежность изгибов, ее всю...

Тогда мы устроили свою собственную грозу в комнате, и раскаты грома снаружи не могли заглушить восторженные вскрики Сони, мой страстный шепот и тихие стоны, которые иногда вырывались у нас...

Это продолжалось долго, очень долго, пока мы не отодвинулись друг от друга, стараясь унять бешеный стук сердец. Мир с его звуками и грозой снова стал реальным.

Снаружи полыхнул голубовато-белый огонь, послышался треск, потом шипящий звук, и настала та короткая тишина, которая бывает сразу после молнии перед ударом грома. Две лампы на другом конце комнаты вдруг на мгновение ярко вспыхнули — и погасли.

Соня забилась у меня в объятиях, я сжал ее крепче и стал успокаивать, но скоро встал, отцепив от себя ее пальцы:

— Тише, милая. Это не похоже на угрозу. Я проверю.

Она, казалось, была все еще испугана.

— Разве это необходимо?

— А вдруг пожар, крошка.

Я натянул одежду, дождевик и открыл дверь. Потом обежал вокруг дома и увидел огромную кучу стружек у заднего крыльца. Они уже разгорались.

Только моя поразительная реакция спасла меня и мою глупую голову от смерти. Очередь ушла в стенку над моей головой. Я упал на землю, перекатился по направлению к дому, рассчитывая, что, если второй будет стрелять, ему потребуется тоже переменить место, и подождал, пока раздастся следующий выстрел.

Заметив парня прежде, чем он увидел меня, я сделал бросок. Его автомат полетел в темноту. Он начал было кричать, но крик застрял у него в глотке, когда я оторвал его от земли и бросил через спину.

Необходимо было заставить парня заговорить, все равно каким способом. Я разложил его на траве и улыбнулся, увидев ужас, который стоял в его глазах.

Поднял его и поставил в такую позу, чтобы иметь возможность быстро сломать ему позвоночник. Тут опять сверкнула молния, и в ее ослепляющем свете я увидел второго, стоящего в тридцати футах с пистолетом в руке; палец лежал на спуске.

Этого типа я видел раньше на заднем сиденье автомобиля, который нас преследовал.

Повинуясь животному инстинкту, я упал в ту самую секунду, как раздался выстрел. Пуля ударила в живой щит, который я держал перед собой. Он застонал и обмяк. Я откатился к кустам, ожидая очередной вспышки молнии, которая откроет местонахождение стрелявшего.

Но по закону подлости молнии не было. Я встал, напряженно всматриваясь в темноту, привыкая к ней, как вдруг услышал шум отъезжающей машины. Преследовать ее не имело смысла из-за преимущества старта. Надо убираться отсюда.

Я быстро обследовал карманы мертвеца, нашел пачку бумажных денег и мелочь, связку ключей, сигареты и плоский бумажник во внутреннем кармане куртки. Я поискал еще и обнаружил массивную зажигалку, щелкнул ею и раскрыл бумажник.

В неясном свете я прочел, что владелец — таможенник Генри Бакман. Его бляха была прикреплена тут же.

Теперь уж я действительно влип! С мертвым копом шутки плохи, и, если меня с этим свяжут, за него спросят особо.

Я бросил зажигалку и, войдя в дом, рухнул в кресло. Было два варианта. Если тот, другой парень тоже таможенник и застрелил случайно своего же в перестрелке, это будет весьма скверно. Но если они из разных групп, и парень с автоматом был из советской группы немцев, то моя шея уж точно в петле.

Соня сказала, все еще лежа на кушетке:

— Тайгер... что это?

— Ничего.

— Я слышала шум.

— Забудь. Быстро одевайся. Надо сматываться.

Она не спорила. Ей все объяснил тон моего голоса.

Потом я набрал номер Уолли Гиббонса. Он снял трубку после второго звонка, и голос у него дрожал.

— У тебя что, посетители? — спросил я.

— Нет, они уже ушли.

— Что случилось?

— Черт тебя побери, я попал в ловушку!

— Быстро, что там?

— Сюда явились два таможенника. Они ничего не рассказывали. Только задавали вопросы. Хотели узнать об этом типе с «Мейтленда».

— Ты их знаешь?

— Да, мне приходилось с ними встречаться. Они обыскали Рондину и нашли квитанцию об уплате за свет и телефон в каком-то доме в Коннектикуте.

— Ну-ну, и что же?

— Ничего, задавали вопросы, ничем себя не выдали.

— Рондина у тебя?

— Да, они приказали нам оставаться здесь. Завтра утром у нас соберется большое общество.

Я что-то буркнул и повесил трубку. Соня подошла с чемоданчиком, но я велел оставить его здесь. Взял ее за руку и вывел из дому. Она подождала, пока мы ехали по темной окольной дороге к заставе, и только потом задала мне вопрос.

— Они нашли нас, детка. Сопоставили нас с Уолли. Поняли, что через него могут выйти на меня, и держали его под наблюдением. Видели, как я выходил, и проследили.

— Но... разве ты не заметил хвост?

— Не в такую грозу. Он мог ехать следом с выключенными фарами, но сделал ошибку: ждал слишком долго, прежде чем начать действовать. Таможенник приехал первым, увидел меня и подумал, что я его засек и специально вышел за ним. Попробовал стрелять, но промахнулся и в темноте получил пулю от другого парня.

— Что же теперь будет?

— Они идут за нами. Ты, я и Мартрель не должны теперь оставлять за собой следов. Собираюсь спрятать тебя в безопасном месте, малютка.

— Но Габен... Они попытаются убить его?

— Можешь не сомневаться.

— Тайгер, пожалуйста... не дай им сделать это, ну, пожалуйста, милый, прошу тебя!

— Сделаю, что смогу. Его держат под охраной.

— Этого достаточно?

— Нет. Его скоро выпустят и уничтожат. Они не могут больше его задерживать.

Соня легко коснулась моей руки, ее пальцы умоляли.

— Ты сделаешь что-нибудь?

— Постараюсь.

Гроза уносилась куда-то в сторону, и сквозь рваные края клубящихся туч показались первые алые проблески рассвета, как бы согревшие ночь.

— Гроза кончается, смотри!

— Это предзнаменование, — ответила она. — Будет хороший день.

— Надеюсь, ты права.

День все разгорался. Мы остановились перекусить в крошечной закусочной с телефоном на одной из стен. Когда поели, я дал Соне немного мелочи и сказал:

— Попробуем снова позвонить в больницу.

Я пошел к телефону вместе с ней, смотрел, как она набирает номер, и слышал, как она спросила Мартреля. Она держала трубку подальше от уха, так что я услыхал и грубый мужской голос, переспрашивающий у Сони имя. Наконец ее соединили с Мартрелем. Точно следуя моим инструкциям, она быстро сообщила, что жива и в безопасности. Он болтал как сумасшедший, по-русски. Она заметила, что я сделал ей знак заканчивать, и повесила трубку в середине его трескотни, пообещав позвонить еще.

— Что он сказал?

— Он был потрясен. Даже английский забыл.

— Это бывает.

— Он сделает все, что я попрошу, боится за меня.

— Давай уйдем отсюда.

Я заплатил по счету, сел за руль и свернул с шоссе; вскоре примерно на расстоянии в четверть мили показалась полицейская патрульная машина. Угрожающе выла сирена.

— Они не теряют времени, — сказал я.

— Это меня и пугает.

Я дотянулся и включил радио, поймав местную станцию. Как раз передавали новости. Главное внимание уделили трупу мужчины, обнаруженному в имении Бартона Селвика правительственными агентами, но никаких подробностей не сообщили. О них объявят позже. То бишь о моих отпечатках пальцев. А также и о Сониных. Их там полно по всему дому.

Я въехал в спальный район еще до того, как заблокировали дорогу, и направился сразу в Нью-Йорк, пробиваясь сквозь оживленное утреннее движение. По Вест-Сайдскому шоссе добрался в даунтаун, где по соседству с мелкими мастерскими Мартин Грейди устроил надежное убежище.

Когда-то это был гараж, потом — торговый склад — до того, как здание перекупил Грейди. Мы пользовались убежищем от случая к случаю, держали там амуницию, а если надо, то и укрывались на нужное время. В задней комнате стояла кровать, там же хранились и достаточные запасы провизии.

Я впустил Соню через боковую дверь, запер ее и показал туалетную комнату, не слишком роскошную, но приемлемую.

Пока она осматривала помещение, я вызвал Ньюаркский контрольный центр и вместо Адамса попал на Андерсона, который приказал мне как можно скорее связаться с Эрни Бентли. У него было телефото Спаада Хело, полученное из Европы. Нужно посмотреть на него. Ничего нового о проекте Валчека, кроме того, что нам становится совсем жарко. Мартина Грейди жарила на медленном огне вторая сенатская комиссия. Мои фотографии вместе с приметами были разосланы по всей стране.

— Чудненько. Какие еще новости?

— Кажется, было еще одно покушение на жизнь Мартреля.

— Кажется?

— Грейди поставил еще одну группу наблюдения за больницей. Один из агентов, разбирая письма в комнате для почты, фиксировал все обратные адреса с писем, присланных Мартрелю, и наткнулся на подозрительный конверт. Агент запросто мог пропустить этот конверт, но вовремя вспомнил о трюке, который использовал Килм Россер, чтобы отравить свидетеля в Мадриде. Отравлена бумага, и когда открываешь конверт, то царапаешь пальцы острым краем... Он отдал конверт Эрни.

— Я проверю, когда увижусь с Эрни.

— Смотри, это важно. Если они и на этот раз промахнутся, то начнут спешить. Их ничем не проймешь и никак не остановишь.

Он повесил трубку, а я стоял и обдумывал услышанное. Соня взглянула на мое лицо:

— Что, дело плохо, да?

— Думаю, опять хотели его убрать.

Она с шумом втянула в себя воздух:

— Он не может там оставаться!

— Никто не знает об этой попытке, кроме нас, и поэтому пока не собираются усиливать его охрану.

— Пожалуйста, попытайся забрать Мартреля оттуда!

— Единственный способ — похитить его.

— Любой способ, Тайгер, только сделай это!

— Будет лучше, если мне удастся убедить его сотрудничать с нами.

— Он послушает меня.

Мы отъехали от дома примерно на милю и дозвонились Мартрелю, причем Соня быстро говорила по-русски, и если те, кто следил за нами, забыли обзавестись переводчиком, мы их провели. Когда Соня повесила трубку и я отвел ее в машину, глаза у нее сияли.

— Он все сделает, все, что нужно.

— Будет говорить с нашими людьми?

Она энергично кивнула:

— Но только если я буду рядом. Сказал, что когда будет держать мою руку в своей, то станет говорить с кем угодно. Хочет, чтобы я была с ним.

— Ну ладно, тогда можешь вступать в игру. Твой выход!

Я оставил ее в гараже, объяснив устройство замка и отключив на всякий случай телефон: вдруг ей захочется еще разок позвонить Мартрелю. Я не хотел рисковать. Увидев сияющие после разговора с Мартрелем глаза Сони, понял, что ее чувства гораздо сильнее, чем ей хочется показать.

Прикоснулся губами к ее щеке, подмигнул и закрыл дверь.

Очутившись в лаборатории Эрни, я по его озабоченному виду и воспаленным глазам понял, что он не ложился всю ночь.

— Моя жена думает, что у меня тут обычная инженерская должность и больше ничего, а мне иногда хочется завыть, и потом, ведь они меня переигрывают, черти! — Он пальцем подтолкнул ко мне по полированному столу фото: — Это Спаад. Нашли в архивах немецкой разведки. Увеличено с формата два на два до формата десять на десять. Передача по телефото четкости не добавила. Накинь двадцать лет и вообрази, какие произошли изменения, — увидишь, на что он теперь похож.

— Ты ретушировал снимки?

— Вот эти два. — Он вручил мне еще две фотографии. — На одном больше ретуши, на другом меньше. Выбирай.

— Уже выбрал.

Я взял фото с большей ретушью, отчего подбородок казался тяжелее. Это лицо я видел уже дважды. Один раз на заднем сиденье в такси, другой — лежа на траве у дома. У него в руках плевался огнем пистолет, там, в саду...

— Определенно?

Я кивнул:

— Лучше уведомить Грейди. Он захочет, чтобы фото попало в правительственную картотеку. И к тому же сумеет использовать общественное мнение и расположить его в свою пользу. — Я толкнул снимок обратно к нему: — Что насчет письма, присланного Мартрелю?

— Все ясно. Толковая уловка. Удивляет, почему ей редко пользуются. Четыре режущих края, ты можешь пораниться либо открывая конверт, либо взявшись за письмо. Употреблен яд двойной концентрации по формуле Монже. Смерть наступает секунд через тридцать, значит, помочь нельзя ничем. Очень немногие знают об экспериментах Монже, так что ясно, на каком уровне ведутся дела.

— Я возьму пистолет.

— Ты всегда так делал, это слишком просто. — Эрни достал еще три маленьких фото. — Я сделал еще несколько экземпляров, можешь раздать кому найдешь нужным для возможной идентификации.

— Спасибо, — поблагодарил я и сунул снимки в карман.

— Тебе известна его история?

Я кивнул.

— Спаад получает только самые ответственные задания и сдохнет ради своего дела, добиваясь удачи. В этом вы с ним похожи, как братья. Он имеет доступ почти ко всему в работе коммунистической разведки.

— Ты проверил ООНА-3?

— Конечно. Если мы нащупаем их связи, то сможем выйти на агентуру. Все агенты обладают исключительно высокой квалификацией и прочно укоренились в Штатах. Их не так-то легко переориентировать. Это нанесло бы советским службам серьезный урон.

— Мартрель в курсе всех секретов агентуры.

— Заблуждаешься, — ответил Эрни, — там никому не говорят всего до конца. Все держится в тайне. Он сам знает не больше, чем его рядовой агент. Агенты действуют маленькими, не зависящими друг от друга группами, под непосредственным руководством Центра. Черт, зачем повторять то, что ты знаешь?

— Давай дальше, Эрни.

— Мартрель мог знать проекты, но не всё, что в них входило. Обладай мы такой информацией, могли бы предотвращать всякую операцию прежде, чем они ее начинали. Но лучше хоть какая-то нить, чем никакой. В общем, ему есть о чем потолковать с Мартином Грейди.

— Могу помочь развязать ему язык.

— Кровавые подробности меня не волнуют, я не садист.

— Все гораздо проще, чем ты думаешь.

Он закрыл ладонью усталые глаза:

— Что-нибудь еще нужно?

— Нет.

— У тебя моя ручка с баллоном?

Я похлопал себя по карману:

— Не расстаюсь.

— Смотри за колпачком. Он может отвинтиться, тогда ты взлетишь на небеса.

Мои пальцы автоматически потянулись к колпачку. Убедившись, что не превратился в ходячую бомбу, я отодвинул стул назад. В углу комнаты у Эрни была пишущая машинка, я напечатал свой отчет Центру и вручил его Эрни.

— Передай от меня, ладно?

— Само собой. — Он сложил отчет и сунул в ящик стола.

Я снял телефонную трубку и позвонил Уолли Гиббонсу.

— Твои приятели из таможни уже тут?

Голос его звучал не слишком приветливо, когда он ответил:

— Да, приятель, и не только они, а также мой издатель вместе со своими адвокатами. Все очень интересовались моей деятельностью и всем тем, что связано с тобой.

— Сколько их там?

— Как раз перекинуться в картишки. Один из таможенников привел мальчика из службы безопасности — ты ведь под домашним арестом. И еще один милый мальчик из ЦРУ сидит внизу в машине.

— Альберт Каттер?

— Уже надоел, все время крутится вокруг твоей девушки. Мне это не нравится.

— Не бери в голову, Уолли. Это хороший способ прикрыться для тебя.

— А я вообще не хочу больше играть. Эти таможенники...

— Они что-нибудь нашли на «Мейтленде»? — перебил его я.

— Ничего. Это их и взбесило, они не любят ложной тревоги. Они обшарили весь корабль, задержали отплытие, владельцы обратились в Вашингтон, и теперь за все отдуваюсь я. Раньше у них таких проколов не было.

Он помолчал, а заговорив, сбавил тон, и я понял, что он снова жаждет новостей.

— Ладно, Тайгер, я, как видишь, увяз по уши, и довольно об этом.

Я рассказал ему об отравленном письме, присланном Мартрелю, и добавил:

— Ты пока придержи это дело, а когда все определится, получишь немалый куш. Я даже дам тебе это чертово письмо.

— Ты скрываешь улики, — напомнил он.

— Нет, поскольку никто об этом не проведал.

— Тогда зачем было говорить мне? Зачем? Ведь я таким образом делаюсь виновным.

— Зато тебе известно, чем козырнуть, когда ты отправишься упрашивать, чтобы тебя снова взяли на работу. Я еще не видел издателя, который бы не гонялся за сенсациями, а ежели простой бродвейский репортер, ведущий скромную колонку, принесет в клювике нечто подобное, он немедленно возвысится.

— Ладно, я тебя уже просил не делать мне одолжений.

Уолли бросил трубку, буркнув еще что-то невнятное. Как видно, возможность любоваться Рондиной не сделала его счастливее.

— Ты, я вижу, попал в хороший переплет, — сказал Эрни.

Я не ответил. Стоял, держа руку на телефонной трубке, и пытался связать концы с концами. Наконец я повернулся к Эрни и заявил:

— Я собираюсь умыкнуть Мартреля из больницы.

— Каким образом?

— Пока еще не знаю, но это необходимо.

— Удачи тебе. Если тебе понадобится что-то особое, дай мне час на подготовку.

— Конечно, приятель. Держи свободной линию на Лондон и следи, не придет ли что-нибудь насчет Валчека. Меня это очень занимает.

— Понял. Поддерживай связь. Ты где будешь?

— В городе. Я позвоню.

— Я буду тут, — сказал он. — Кстати, если понадобится помощь в больнице, у нас там есть два парня, подключенных к этому делу. Высокий рыжий в почтовой комнате — наш человек, а второй обслуживает грузовичок для перевозки продуктов. Полуторатонка голубого цвета с надписью «В.Р. Санитейшн компани», это один из филиалов, которым владеет Грейди.

— Хорошо. Я буду это иметь в виду.

Я встретился с Чарли Корбинетом за ленчем в маленьком ресторанчике. Я сидел в конце зала и наблюдал, как он взял себе стаканчик выпивки в баре — явно хотел приглядеться и убедиться, что за мной нет слежки, прежде чем подсесть ко мне. Подошел официант, принял заказ и удалился; тогда я сказал:

— Спасибо за помощь.

— Решил, что ты в ней нуждаешься. Я главным образом хотел отрубить хвост, который пришил тебе Рэндольф. Понимал, что ты их засек, но не хотел давать им ни одного шанса. Кто был в такси?

— Парочка киллеров, полковник. Они тоже не хотели давать мне шансов. Что Рэндольф говорил по этому поводу?

Чарли пожал плечами, его обветренное лицо оставалось невозмутимым.

— Он ничего не мог поделать, но, само собой, бесился ужасно. Увидев такси, я сразу понял, что к чему, и убрал его с дороги. Ты просто счастливчик, Тайгер.

— Тебе стоило бы участвовать в этой операции. Такси было украдено?

— За два часа до этого. Таксист зашел перекусить, они угнали машину с того места, где он ее припарковал. Отловить в Нью-Йорке угнанное такси непросто, так что они ни о чем не беспокоились. Они хотели блокировать тебя и взять Рондину, но ты держался о'кей.

Я порылся в кармане и достал фото, которое мне дал Эрни.

— Это парень, который сидел в такси на заднем сиденье. Фото переснято и отретушировано с оригинала, обнаруженного в архиве наци. Крутой тип. Его зовут Спаад Хело.

Откинувшись в кресле, он долго смотрел на меня, потом сказал:

— Это упростит отношения с Рэндольфом. Служба безопасности ищет его долгие годы. Ты это знаешь?

— Угу.

— Его раньше не опознавали визуально.

— Те времена прошли.

— Как тебе удалось?

— Секрет фирмы. Пока остановимся на этом, полковник. Что случилось после того, как вы прижали такси?

— Оба смылись, это было нетрудно. Там рядом вход в метро, они в него нырнули. На платформе полно народу, поезда идут один за другим по расписанию, я не мог их застукать. Коп едва не задержал меня за попытку вызвать аварию. Ушло немало времени, чтобы утихомирить его.

— Следите за Спаадом. Он в городе. Это он убил того таможенника, которого приписывают мне.

— Это не таможенник.

— Что?!

— Я видел рапорт. Тело не опознано.

Мне пришла в голову мысль, от которой стало пусто под сердцем.

— Ты мог бы прислать мне снимок тела этого парня? Достаточно даже головы с близкого расстояния.

— Само собой. Куда послать?

— В «Стэнтон-бар» на Бродвее, пусть оставят у Рона.

— Думаешь что-то раскопать насчет него?

— Возможно. Хочу кое-кому его показать. Если что-то откроется, сообщу тебе. Сделай одолжение, поддержи меня. Нужна верная рука и меткое оружие. Если кто-то из наших людей выйдет из строя, обращусь к тебе.

Глаза его были полузакрыты, пока он слушал меня, и я знал, что он вернулся сквозь время и пространство в прошлое, на годы и годы назад, и он видит во мне то же, что я в нем. Наконец он кивнул, наклонился и похлопал меня по руке:

— Ты достаточно взрослый, чтобы принимать советы?

— Слушаю.

— Оставь Мартина Грейди. Выйди из дела. Хорошо, что у тебя была работа, которую надо делать, и были для этого силы. Хорошо, что ты был один и полон ненависти, но ты изменился, Тайгер. У тебя есть женщина, ты теперь не один.

— Но работу по-прежнему надо делать.

— Пусть ее делают другие. Те, кто одинок и умеет ненавидеть, как ненавидел ты. Они молоды, сильны и обладают всеми способностями, какими обладали мы с тобой. Они достаточно тренированны, опытны и удачливы, они могут заменить нас без особых хлопот.

— Невозможно бросить старые привычки, полковник.

— Если ты их не бросишь, они бросят тебя. Рано или поздно ты станешь думать о Рондине, в то время как тебе надо будет думать совсем о другом, и ты погибнешь. Или погибнет кто-то еще. Я знал такие случаи, знал и ты. Уйди, пока не поздно. Для таких, как ты, всегда найдется место в гражданском мире.

— Не для таких, как я, полковник. Места мне не найдется. Я навсегда останусь в списке "А", за мной всегда будут следить, нравится мне это или нет. Я не смогу перейти ни в одно из ваших агентств из-за таких людей, как Рэндольф. Они не забудут моего прошлого и постараются меня уничтожить. Чтобы оставаться в живых, я должен действовать. Как и ты, друг. Это нечто, чего я не в силах вытравить. В голове у меня имена, места и лица людей, которых я когда-то встречу и распознаю в них врагов, подлежащих уничтожению.

Он не сводил с меня глаз, полных сожаления:

— Ты же собирался уйти до того, как все это началось.

— Так я говорил.

— Но в душе ты так не считал?

— О'кей, я не намерен дурачить тебя или себя. Я написал бы заявление и ушел вместе с Рондиной. Некоторое время мы были бы счастливы, но потом я бы ощутил этот зов, или меня позвали бы, или нашлось бы что-то в еще не закрытом деле — и все рухнуло бы.

— Она этого не примет, ты ведь понимаешь.

— Тогда все будет кончено. Она или примет меня таким, какой я есть, или уйдет. Старый солдат слишком долго служил.

— Мне жаль тебя, Тайгер.

Я невольно улыбнулся ему:

— Мне самому случалось себя жалеть. Но так для меня лучше. Теперь я это ясно понял. — Я ткнул его указательным пальцем, точь-в-точь как это обычно делал он. — Ты, видишь ли, не самый лучший советчик.

— Я, по крайней мере, одинок.

— Ты играешь словами, старина. Ищешь оправдания для себя. Ты очень хотел бы стать на десять лет моложе и быть таким же крепким, как тогда. Ты просто не можешь остаться без дела. В следующий раз, когда тебе придется разрядить в кого-то пистолет, ты и не вспомнишь речь, которую только что произнес.

— Надеюсь, и ты тоже.

— Привычки невозможно преодолеть, — подхватил я, обменялся с полковником рукопожатием и вышел.

Я мог бы многое сказать полковнику, но в чем же состоял истинный ответ? Я должен был сказать Рондине все и знал, что произойдет. Я видел выражение ее глаз и почти слышал ее слова. Мы оба сделали что могли, и этого было достаточно. Мы должны взять у времени то, что оно даст нам, пока еще не поздно. Она, словно эхо, вернет мне мысли Чарли, но ответа на них нет.

Может, кому-то и выпадала удача... а кому-то не повезло. Я искал выхода, настоящего выхода из положения, и не мог его найти, потому что я немного лучше и немного поворотливее, чем другие.

Вот так.

Однажды я зайду в тупик — и все будет кончено. Отвращение и ненависть исчезнут в один миг, и не о чем станет больше думать, только о смерти. А может быть, и хуже. Я просто буду жить без Рондины, как жил все послевоенные годы.

Найдутся ли у меня силы потерять ее дважды?

Стоит ли игра свеч?..

Впереди на углу стояли и разговаривали друг с другом два копа, заложив руки за спину и покачиваясь с носка на пятку. С профессиональной небрежностью они изучали каждое лицо, отмечая его черты, и тут же забывали их, сами того не сознавая. Я собирался перейти через улицу, но на той стороне стоял еще один коп и что-то объяснял водителю уборочной машины.

На афише кинотеатра, который находился как раз между мной и углом улицы, были объявлены два старых, заезженных фильма. Я их давно видел, однако береженого бог бережет, и я раскошелился на восемьдесят центов. Взял билет, нашел место в заднем ряду и проспал оба фильма.

В семь тридцать, пробудившись, я вышел наружу, огляделся в поисках копов и, не обнаружив ни одного, снова двинулся к северу. По-быстрому перекусив, спустился в метро и поехал к станции, расположенной возле главной городской больницы.

Вечерняя толпа была оживленной, и я затесался в нее, слоняясь около больничного комплекса. Он занимал целый квартал, в каждом здании имелось по нескольку выходов, перед фасадом — двойной проезд. По обе стороны от зданий было припарковано множество машин.

Это требовало времени, но сделать дело было необходимо. Проходя мимо, я заглядывал в каждую машину, чтобы убедиться, что она пустая. Проверку следовало проводить быстро и осторожно. Но как могу я быть уверенным? Черт возьми! Где-то же должен находиться наблюдатель. Они ведь ничего не упустят.

Я обошел квартал дважды. Насколько я мог заметить, ничего из ряда вон выходящего не происходило, но это еще ни о чем не говорит. Достаточно солидная команда могла находиться поблизости в постоянном движении, и тут уже ничего не заметишь.

Безликие люди, подумал я. Каждый выглядит как все. И я сам такой же. Только у них на меня досье, и они могут использовать против меня практически весь персонал.

На западной стороне комплекса я заметил голубой грузовичок с надписью «В.Р. Санитейшн компани» на боку. Очевидно, водитель только что полностью разгрузил машину, так как припарковал ее и теперь стоял рядом с кабиной и курил сигарету. Я прошел мимо, произнес пароль, общий для всех нас, и водитель в свою очередь подал мне знак.

Он подождал, пока я отойду футов на сто, потом под каким-то своим предлогом пошел следом за мной. Я слушал его шаги и, когда он поравнялся со мной, произнес:

— Мне нужен грузовичок. Пойди подними капот, как будто у тебя неполадки с мотором.

В ответе я не нуждался. Он понял задачу. Я видел, как он направился к аптеке, и свернул за угол к фасаду здания, обдумывая по пути, как мне все это проделать. В здании находятся полицейские, и каждый слоняющийся без дела будет ими замечен. Мне надо держаться спокойно и естественно. Я вышел на главную подъездную дорогу, все еще обдумывая свои действия, как вдруг услыхал впереди скрип тормозов и чей-то громкий голос, ругающий того, кто нарушил правила уличного движения.

Машина пронеслась по улице, визгнув шинами, свернула на подъездную дорогу и резко затормозила. Женщина вышла из нее, улыбаясь, но мужчина был явно не в себе. Она вот-вот должна была родить и радовалась этому, но мужу было не до смеха.

Я слегка улыбнулся, повернул к главному входу и, поднявшись по ступенькам, вошел в холл. Я оказался далеко не в одиночестве. Больше десятка будущих отцов сидели, читая, либо нервно расхаживали по всему помещению — в зависимости от того, сколько раз кому пришлось переживать подобное событие. У лифтов стоял патрульный в форме, а второй дежурил подальше, у лестницы. Я повернулся к ним спиной и занял выжидательную позицию.

Очень часто вниз спускались то сестра, то врач и громко называли фамилию, после чего один из папаш чуть не бегом подымался наверх. Полицейские не обращали ни малейшего внимания на людей в белом. Я спросил у девушки за конторкой, где мужской туалет, она вежливо улыбнулась, явно давно привыкнув к нервным порывам, и сказала, куда пройти.

Пятнадцать минут. Теперь Соня должна позвонить.

Я вымыл руки по меньшей мере дюжину раз, пока, наконец, не появился какой-то интерн. Я отключил его одним сильным ударом в челюсть, который не позволит ему очнуться по меньшей мере полчаса, снял с него одеяние медика и сам в него нарядился, а интерна запер в кабине. Он держал в руке небольшую грифельную доску для записи, а это все, что вам надо, чтобы пройти в запретную зону. Хорошее психологическое оружие, ибо никто не хочет, чтобы его имя внесли на такую доску, и если на шее у вас болтается стетоскоп, вы можете делать в больнице все, что угодно, только не теряйте времени, действуйте быстро.

Я вошел в лифт, миновав полицейского, вышел на пятом этаже и повернул направо, одним взглядом установив последовательность номеров на дверях. Было одиннадцать тридцать. Если Соня смогла пробиться, она звонит сейчас.

Коп у последней двери по коридору что-то слишком пристально глядел на меня, и потому я зашел в ближайшую ко мне палату. Маленький старичок глядел на меня улыбаясь, пока я читал его больничный лист на спинке кровати, а когда я улыбнулся в ответ, закрыл глаза. Таким путем я обошел четыре палаты, обнаружив среди них только одну пустую. Сестра прошла мимо всего один раз, но так была поглощена собственными мыслями, что лишь рассеянно кивнула. Две уборщицы появились в коридоре, оживленно обсуждая ночную бурю с грозой, а полотер начал работу с самого конца коридора, включив свою машину и толкая ее перед собой.

Когда я добрался до нужной мне двери, то на вопрос полицейского ответил с кислой миной:

— Обычная проверка по случаю инфекции. Кто-то занес в больницу с собой. И без того много ночной работы.

Коп кивнул, но, не расслабляясь ни на секунду, сам открыл дверь, пропустил меня и остановился за спиной. Я проверил больничный лист, сделал несколько каракуль в блокноте и подошел к пациенту.

Он узнал меня. Лицо его напряглось и приняло особое выражение: ясно было, что он решает: то ли обратиться к копу, то ли лежать тихо. Я улыбнулся, кивнул в сторону телефона и сказал:

— Откуда только не проникает инфекция! Даже через телефонные разговоры.

— Мне звонят только здоровые люди, — возразил он, и напряженное выражение исчезло.

Я занялся якобы медицинскими манипуляциями: пощупал пульс, осмотрел глаза, попросил показать язык, затем, полуобернувшись, обратился к копу:

— Дайте мне, пожалуйста, эту табличку.

Ничего не подозревающий коп подошел к кровати и только на секунду отвел от меня взгляд. Этого было достаточно. Через минуту он был раздет, а Мартрель облачен в его форму, хозяин которой остался лежать в постели вполне удобно вплоть до того часа, как ему удастся попасть в полицейский участок.

Пока Мартрель одевался, я спросил его:

— Что сказала Соня?

— Немного. Что она в безопасности и у хороших людей.

— Это так и есть. Вы готовы?

Форма была ему не совсем впору, но, пока его не увидит другой полицейский, явно сойдет. Кстати, о форме. Люди не смотрят одетым в нее в лицо. Мартрель нервно кивнул и облизал губы:

— А если нас схватят?

— Ловить за хвост будут не вас, а меня. Самое скверное, что пришлось оглушить полицейского. Успокойтесь, ведите себя естественно и держитесь меня. Я не хочу спешить. Если мы с вами побежим, это привлечет внимание, понятно?

Его улыбка сказала мне все. Когда-то такое вот было и его работой.

— Да, понятно.

Лифтом мы воспользовались, только спустившись на один пролет по лестнице, идя друг за другом у стенки, чтобы пропускать встречных. Большинство из них было слишком занято собственными мыслями, чтобы разглядывать нас. Копы и медики не кажутся необычным явлением в больницах. Внизу, в холле, я велел Мартрелю встать в дверях, а сам направился в мужской туалет. На этот раз там было пусто, если не считать интерна, который, все еще без сознания, скрючился на сиденье в кабине. Я оделся и повесил его халат на крючок на двери кабинки. Уходя, я наклонился к нему, услышал, как он слегка всхрапывает полуоткрытым ртом, усмехнулся и сказал:

— Врачу, исцелися сам.

Признаюсь, это было неблагодарно по отношению к тому, кто так много сделал для меня.

Толпа в холле сильно увеличилась и послужила мне хорошим прикрытием, но она могла скрывать и тех, кто охотился за мной. Правда, им еще надо было не упустить шанс. Я направился к выходу, поманил Мартреля, он вышел следом за мной через главную дверь и присоединился ко мне на улице. На всякий случай я держал руку на своем сорок пятом, готовый прокладывать путь при его помощи, если придется. Мартрель заметил это и, хоть ничего не сказал, неприметно огляделся кругом.

Парень в крытом грузовичке увидел, как мы подошли, и вопросов не задавал. Он соскочил с бампера, захлопнул капот, вытер руки, сел за руль и включил мотор. Я подвел Мартреля к грузовику с другой стороны и забрался внутрь следом за ним.

— Кати, — сказал я. — Куда-нибудь.

— Ладно.

Я слегка подтолкнул Мартреля:

— Снимите эту фуражку и мундир. Нам придется туго, если вас в таком виде заметит полицейский.

Он понял и, сняв форму, бросил ее на сиденье.

Водитель спросил:

— А теперь куда?

— Мы должны укрыться где-то и достать для него нормальную одежду.

— У меня маленькая квартирка неподалеку отсюда. Но одежды там нет. Только несколько рабочих комбинезонов.

— Эту проблему мы решим позже. На сегодняшнюю ночь позволь воспользоваться твоей квартирой. Полиция перевернет весь город, разыскивая нас, и проверит все возможные способы бегства. Что касается тебя, то у твоей машины оказался не в порядке мотор и ты поехал выяснять, в чем дело.

Квартира из двух комнат находилась в старом доме неподалеку от Риверсайд-Драйв. Никто не видел, как мы туда вошли, и я велел водителю отвезти полицейскую форму назад в больницу. Он может сказать, что обнаружил ее в одном из мусорных баков или нашел на улице, — словом, что-нибудь в этом роде. Если будут проверять его рассказ и найдут кого-то, кто видел грузовичок внизу у дома, ему следует объяснить, что заезжал сменить комбинезон после возни с мотором. Водитель переоделся в чистый белый комбинезон и забрал с собой форму копа, в том числе и синие полицейские брюки.

К сожалению, в квартире не было ни телевизора, ни радио, так что я не мог послушать новости и узнать о развитии событий. Впрочем, особой необходимости в этом пока что не было. Именно сейчас все заинтересованные службы начнут расследование, и больницу наглухо закроют. Служба безопасности знает о моем участии в событиях, и оглушенному мной полицейскому не составит труда опознать меня.

Я позвонил Эрни Бентли в лабораторию, но он уже ушел оттуда. Дома у него телефона нет, но утром он так или иначе вернется на работу, стало быть, незачем беспокоить его теперь.

До сих пор Мартрель ни о чем меня не спрашивал, но я понимал, о чем он думает. Мы сидели в полумраке, глядя друг на друга, и наконец он сказал:

— Соня... она в полной безопасности?

— Я устроил ее в даунтауне. Там она ждет вас.

— Это хорошо. Когда мы ее увидим?

— Если все будет в порядке, то завтра.

Он кивнул:

— Я ждал долго.

— Скажите мне, — заговорил я, — почему вы перебежали? Из-за нее?

С минуту он изучал меня.

— Полагаю, вы уже поняли это, сэр.

— Почему?

Мартрель поглядел на свои руки, потом бросил взгляд на окно:

— Я уже немолодой человек. Прожил жизнь ради моей страны и партии. Да, все было по-другому тогда: молодость, энтузиазм. Сила и мысль о том, что ты ворочаешь делами мирового масштаба. У нас у всех были идеалы, и мы ждали перемен. Но все проходит. И человек стареет. Я забыл о том, что молодость должна уйти. Пока я не встретил Соню, женщины ничего для меня не значили. Их заменил политический аспект, который мы культивировали, и это стало моей любовью. Ну а Соня... ах, ну как бы это выразить?

— Достаточно просто. Это происходит со всеми.

— Никогда я не думал, что произойдет и со мной. Она была такой юной и милой... такой свежей и неиспорченной. Внезапно все изменилось, и я снова почувствовал себя молодым, а то, что казалось таким важным раньше, обратилось в ничто. Я почувствовал любовь, увидел красоту и в то же время понял, что моя жизнь обернулась насилием и коррупцией. Все эти идеалы... что с ними случилось? В этом было нечто лишенное смысла. Соня была тоже набита доктринами через свои молодежные группы, но у нее было больше интуиции, чем у меня, и в результате моих с ней разговоров она многое поняла. Я был уверен, что она способна увидеть, как живут и думают другие люди, и, когда она сбежала, я был счастлив, по-настоящему счастлив, хоть она и покинула меня. Я знал, что когда-нибудь последую за ней.

— Вы ее любите?

— Да, мой друг. Я люблю ее. Глубоко.

— Предположим, что ее чувства к вам иные?

Он покачал головой и слегка улыбнулся:

— Я знаю, что, если я снова встречу ее... буду вместе с ней и поговорю, она тоже полюбит меня.

— А прежде любила?

— Я не мог потребовать, чтобы она сказала мне об этом. Она знала о моем чувстве. Слова были не нужны.

— Когда она сбежала, вам пришлось плохо.

— Этого следовало ожидать. Меня, конечно, подозревали, но, чтобы не создавать лишних трудностей для нее, я весь ушел в работу. Это было нетрудно. Мой опыт был нужен, и хотя некоторые члены партии требовали моего исключения, я все же отстоял право на свой участок деятельности. — Он улыбнулся широкой многозначительной улыбкой. — Как говорите вы, американцы, я знал, где многие похоронены. Мое изгнание было бы политически неразумным. Позже моя paбота удовлетворила даже самых настойчивых моих противников.

Он умолк и, облокотившись на подоконник, стал смотреть на ночной город. На далеком расстоянии можно было увидеть медленный поток движения транспорта по мосту Джорджа Вашингтона и огромное зарево над заводами на джерсийской стороне.

— Вы поняли, что стали мишенью? — спросил я. — Они хотят убить вас.

— Да, — ответил он. — Это должно было случиться.

— Если вы поговорите с нашими людьми, опасность уменьшится и вам предоставят защиту. А до тех пор вы мишень и Соня тоже.

— Я часто думал об этом. — Он глубоко вздохнул. — Даже здесь я приобрел друзей.

— Вот как? — мягко спросил я. — Вы считаете, что они не набросятся на вас, как змеи, чтобы уберечь собственные секреты? Вы полагаете, что политические связи — прочная основа для дружбы? Подумайте об этом еще немного, Мартрель.

Он отодвинулся от окна и уселся в кресло:

— Да, да, вы, разумеется, правы. Но есть другие... друзья-перебежчики. Я в свое время сам ратовал за их уничтожение, считая это необходимым. Но жизнь не измеряется политическими мерками. Да, мой друг, это правда.

— Поговорите с нашими людьми, и, возможно, мы сумеем повернуть дело в вашу пользу. Двое других находятся сейчас в этой стране, потому что они сделали большой прыжок. Они в безопасности сейчас и в будущем. Вы можете поступить так же, если хотите.

— Нелегко ломать весь уклад жизни. Я должен увидеть Соню.

Я не хотел подталкивать его. Если он дойдет до решения своим умом, все пройдет легче, а слишком сильный нажим может направить его по иному пути.

— Завтра, — сказал я. — Она ждет вас.

Его лицо осунулось от усталости, и он сейчас выглядел старше, чем раньше. Я гадал, что он станет делать, узнав об отношении Сони к нему как к отцу. Если этого достаточно, то и пускай. А если нет... Но об этом мир не хотелось думать.

Я предложил Мартрелю лечь в постель и, когда он вытянулся на ней, составил вместе два кресла и смежил свои очи.

В семь часов я пробудился, но Мартрель еще спал. Он лежал, тяжело дыша, и сон, видимо, не приносил ему отдыха и покоя. Я нашел кофе, сварил его, разбил на сковородку пару яиц. В девять я расхаживал по комнате, как беспокойный кот; подойдя к Мартрелю, убедился, что он по-прежнему недвижим. Тогда я спустился по лестнице на улицу и отыскал газетный киоск, купил какую-то газету и вернулся в квартиру.

На первой полосе был помещен материал о похищении Габена Мартреля из его палаты в больнице, а рядом с его фотографией напечатана другая, изображающая предполагаемого похитителя.

Меня.

Это было паршивое фото, снимок нескольких лет давности, до того, как у меня появился шрам. На лице двухдневная щетина. Тогда я носил длинные волосы, а теперь стригся коротко. Может, истинный профи и узнал бы меня по этой фотографии, но я сильно сомневался, что это удастся случайному прохожему.

Зато снимок Мартреля был великолепен. Его лицо имело слишком много отличительных черт, чтобы остаться неузнанным. Но у нас здесь Нью-Йорк, в нем восемь миллионов народу, и каждый человек большей частью занят собственными заботами. При известной осторожности мы могли бы ходить по улицам, не опасаясь быть узнанными.

Статья была достаточно подробной, излагались даже подробности бегства Мартреля. Хотя ничто не указывало на его местонахождение, высказывалось предположение, что похитителями были политические идеалисты советского типа, связанные с американским гражданином, подозреваемым в нескольких преступлениях, личностью, готовой работать на любого, кто платит.

Единственное, чего в статье не хватало, — это моего имени. Я не был опознан и немедленно выразил живую благодарность полковнику Корбинету за такой подарок.

Когда Мартрель, наконец, проснулся, я принес ему кофе и показал газеты. Его рот превратился в жесткую прямую черту, пока он разглядывал фотографии.

— Значит, мы не можем разгуливать по городу при дневном свете, по крайней мере пока этот номер находится на щитах?

— Хорошо бы не рисковать, — сказал я. — Следующий номер сообщит о чем-нибудь еще, а люди забывают быстро. Подождем до вечера.

— Здесь?

Что-то меня беспокоило. Водитель грузовичка должен был бы уже вернуться домой. Если его задержали для допроса, он мог бы недолгое время поводить их за нос, сообщив неверный адрес, но они проверят и узнают, что он лгал. Пошлют копов на поиски следов грузовичка, и рано или поздно кто-то его припомнит и укажет квартиру.

— Нет, не здесь.

Я открыл шкаф, достал пару комбинезонов и передал их Мартрелю:

— Примерьте-ка. Я хотел бы убраться отсюда.

Он вначале удивился, но, выслушав мои объяснения, без дальнейших расспросов влез в комбинезон и затянул «молнии». При помощи устрашающей сверхсамописки Эрни я изменил надпись на спине комбинезона так, чтобы фамилия была смазанной и читаемой разве что с очень близкого расстояния. Вытер все, на чем могли сохраниться наши отпечатки пальцев, и подтолкнул Мартреля к двери. Мне очень уж не хотелось, чтобы водитель грузовичка увяз еще глубже, чем сейчас.

Мы свернули к Риверсайд-Драйв и только успели дойти до угла, как послышался вой полицейской сирены; патрульная машина пронеслась мимо нас и резко остановилась возле дома, где мы только что находились. Из машины выскочили два копа с пистолетами на изготовку. Вслед за первой машиной подкатила вторая, а издали доносился вой третьей.

Я почувствовал, как напрягся Мартрель, и сжал его руку:

— Спокойно. Не бегите.

Когда мимо проезжала машина, я принялся разворачивать газету, чтобы таким образом скрыть наши лица.

Я понимал, что район будет оцеплен, и зашагал к югу где находился вход в метро. Когда мы туда спустились, я выбрал линию на Брайтон-Бич, и мы сели в первый вагон.

— Нам придется время от времени пересаживаться в другой состав, так что машинист ничего не заподозрит, а из переднего вагона будет сразу видно, не перекрыты ли станции по пути следования. Сидите себе тихо, приятель. Нам предстоит весьма нудное времяпрепровождение, но мне не приходит в голову другое место, где мы выглядели бы вполне естественно и оставались незаметными. Мы всего лишь парочка тружеников по пути на работу или с работы, просто пассажиры, так что возьмите газетку с одного из свободных мест и наслаждайтесь.