"Трудное счастье" - читать интересную книгу автора (Спенсер Лавирль)

Глава 7

По субботам Том редко оставался дома с утра. Двери школы были открыты для всех видов общественных мероприятий, и он считал своим долгом находиться при этом на рабочем месте. Люди всех возрастов приходили сюда: пожилые пары — чтобы позавтракать блинчиками в столовой, молодежь — чтобы поплавать в бассейне или поучиться танцевать в спортзале, а в классных комнатах собирались различные общества — от садоводов-любителей до взрослых детей из семей алкоголиков.

Суббота после футбольного матча не была исключением. Том собрался уходить уже в 8.30 утра.

— Чем ты сегодня займешься? — спросил он Клэр, споласкивая свою кофейную чашку. После той ужасной ночи они оба относились друг к другу особенно чутко и нежно, рассматривая свои чувства как нечто очень хрупкое и бесценное.

— Пройдусь по магазинам за продуктами, потом уборка, потом буду готовиться к урокам. Когда вернешься, посмотришь, что там с-распылителем на кране, а то он не работает.

— Конечно. — Проходя мимо, он поцеловал жену. — Пока.

Она задержала его, целуя крепче, и, улыбаясь, они неохотно разомкнули объятия.

— До встречи, — прошептала Клэр.

— Как только я вернусь.

Теперь их улыбка скрывала нечто большее, была обещающей и сексуальной.

Том провел утро в своем кабинете, наслаждаясь тишиной и изучая школьный бюджет, пытаясь выкроить средства для курса русского языка, который собирались преподавать по кабельному телевидению, транслирующему свои передачи в пяти районах Миннесоты.

Незадолго до обеда к нему зашел Робби в пропотевшей футболке и грязных кроссовках.

— Привет, па.

— Привет, — бросая карандаш и откидываясь назад в кресле, ответил Том. — Качался?

— Ага, а теперь моя машина не заводится. Кажется, сел аккумулятор.

— Ну что ж, я тоже собирался домой. — Том собрал документы и сложил их стопкой. — Пойдем, посмотрим, что случилось.

К середине дня обычно все мероприятия в школе заканчивались. Том запер стеклянные двери учительской, прошел по пустой столовой, проверил коридоры первого этажа — там тоже было пусто. Где-то в здании работали уборщицы, он слышал, как из западного крыла доносилась музыка, передаваемая по радио. Входные двери были опять открыты настежь.

На дворе стояла прекрасная сентябрьская погода. Небо нежно голубело. Клены, окаймлявшие центральную дорожку, и массивные вязы в соседних дворах еще не поменяли свой густой зеленый наряд. Хозяин дома через дорогу мыл свой красный автомобиль. На территории школы царила непривычная тишина. В такие дни Том ощущал какую-то пустоту в душе — здесь становилось так тоскливо без гама и суеты. Когда стоянка для автомобилей пустела, Гарднеру всегда хотелось поскорее отправиться домой.

Том и Робби забрались в машину Тома, припаркованную недалеко от главного входа, и доехали до ученической стоянки. «Нова» в одиночестве красовалась посреди пустой площадки, ржавым кузовом напоминая старое цинковое ведро.

— Она что, вообще не заводилась?

— Не-а, глухо.

— Тогда лучше попробую завести ее от своего аккумулятора.

Том подъехал вплотную к «нове», открыл капоты обеих машин и подключил провода. Робби подошел поближе и, опершись о крыло автомобиля, сказал:

— Надо, наверное, все тебе рассказать, потому что ты все равно узнаешь. Тренер вчера устроил мне взбучку.

— Да? — Том не смотрел сыну в глаза.

— Это из-за Аренса. Тренер считает, что у меня на него зуб.

Том бросил взгляд через плечо:

— А это не так?

— Не знаю. — Робби угрюмо пожал плечами. Том выглянул из-под капота, отряхнул руки.

— Расскажи мне все. Я не собираюсь ругать тебя, просто расскажи мне, что ты думаешь.

— Черт побери, папа, Джефа перевели в запасные!

Том видел, что сын не может примириться с тем, что случилось, и не собирался читать ему нотации.

— А как к этому отнесся сам Джеф?

— Не знаю. Он ничего не говорит.

Гарднер немного помолчал.

— Значит, ты возмущен больше него?

— Нет, дело не в этом. Но мы с Джефом играли вместе с третьего класса!

Это прозвучало немного раздраженно, и, отвернувшись, младший Гарднер облокотился о машину. Том минуту смотрел ему в спину, потом вытер руки носовым платком и стал рядом с сыном. Бок о бок, скрестив руки, они наблюдали за человеком, моющим машину за автомобильной стоянкой, и спинами чувствовали тепло нагретого солнцем крыла «новы». Поднятый верх машины отгораживал их от всего остального мира, создавая впечатление полной уединенности, как на необитаемом острове.

Том сказал:

— Ты забыл, что я тоже смотрел вчера игру. Кажется, мне понятно, что так огорчило тренера. И между прочим, то, что он говорил тебе в раздевалке, никого, кроме тебя, не касается. Я никогда не спрашиваю, и он мне не докладывает, как тренирует тебя.

Робби взглянул на отца, но ничего не ответил. Далеко-далеко на пожарной станции раздался гудок на обед. Стая галок поднялась над деревьями, покрыв черными точками небо, и снова исчезла в густой листве.

— Все меняется, — задумчиво проговорил Том, — только устроишь все так, как положено, и тут ситуация выходит из-под контроля, и происходит то, что ты изменить не в силах. Как было бы здорово, если бы можно было все в жизни организовать по-своему и приказать: «Останься таким навсегда». Но ничто не вечно. Ты растешь, находишь новых друзей, и теряешь старых, поступаешь в колледж, и из твоей жизни исчезают одни люди, и появляются другие, и ты задаешь себе вопрос, почему так происходит. Но единственное, что я могу тебе ответить, — это то, что ты взрослеешь, и все эти перемены меняют и тебя самого. Любой новый человек привносит что-то новое и в твою жизнь. Любой нравственный выбор или эмоциональный всплеск меняет что-то в тебе самом. И ты должен решить, как измениться. Вот так и формируется характер.

Робби попинал гравий носком кроссовки, оглядел всю улицу.

— Другими словами, ты говоришь, что интересы команды важнее интересов Джефа.

— Я говорю, что ты должен решать сам за себя, Робби смотрел на галок, которые снова взлетели и с криками кружили над деревьями. Том положил руку на плечо сына и притянул его к себе.

— Пошли, попробуем завести эту кучу металлолома.

Вскоре они приехали домой на двух машинах. Том заехал в гараж, а Робби остановился в начале подъездной дорожки. Когда он попытался снова завести «нову», ничего не вышло. Старший Гарднер наблюдал за бесполезными попытками сына и мысленно прикидывал, во сколько обойдется покупка нового аккумулятора.

Робби хлопнул дверцей машины и сказал:

— Совсем сдохла.

— Я так и знал. По крайней мере, это случилось до наступления зимы.

Они вместе вошли в дом. Посередине комнаты стоял пылесос, а на кухне царил беспорядок, купленные продукты еще не успели разложить по местам.

С веранды донесся голос Клэр:

— Мы здесь, едим суп! Захватите тарелки и ложки! Том открыл дверцу кухонного шкафчика, а Робби вынул из ящичка ложки, и они направились на солнечную сторону дома. Клэр и Челси сидели за круглым столом, на котором стояли чайник и коробка с крекерами и лежала почта. Челси, в огромной белой футболке с красным попугаем, покрывала лаком ногти на ногах. Она накрасила один ноготь, съела ложку супа, и занялась следующим. Клэр, в джинсах, рубашке и бейсболке, звякнула ложкой по тарелке и сказала:

— Наливайте себе.

Том, проходя за ее стулом, коснулся плеча жены.

— Что новенького?

— Мм… да так, ничего особенного. Звонил твой отец, ничего важного, просто передавал привет. А у вас?

— «Нове», очевидно, понадобится новый аккумулятор. В школе с трудом ее завели, а теперь и вовсе не заводится.

Робби, подняв крышку, разглядывал содержимое кастрюли.

— Что за суп?

— С брокколи и ветчиной.

— И с сыром? — спросил он, делая круглые глаза.

— Конечно.

— Здорово, ма! Я умираю от голода. Мужчины наполнили свои тарелки и сели за стол.

— Вот, берите крекеры. — Клэр подвинула к ним коробку.

Робби принялся крошить крекеры в суп, поглядывая на сестру.

— Зачем это ты красишь ногти на ногах? Не видел ничего более глупого!

— А что ты вообще видел, Толстошеий?

— Знаешь, сколько времени я потратил на тренировки, чтоб так накачать шею? А твои ногти кто вообще видит?

Челси посмотрела на брата, как бы говоря: Ну и дурачок же ты.

— Что, Кенту Аренсу нравятся накрашенные ногти?

— Если и так, то это не твое дело.

— Я слышала, он провожал тебя домой после игры. Ложка с супом застыла на полдороге ко рту Тома.

Словно предупредительный звонок прозвенел в его голове.

— Это тоже тебя не касается, — парировала Челси.

— Он что, до сих пор не умеет водить машину?

— Боже мой, какими мы взрослыми прикидываемся, а сам ему просто завидуешь. — Челси подула на ногу, пытаясь высушить лак.

— Стал бы я завидовать Кенту Аренсу! Разговаривает, словно мораль читает, да еще и половину не поймешь.

— Ну, а мне нравится, и он действительно меня вчера провожал. Еще что-нибудь тебя интересует?

— Ну все, достаточно, — сказал Том, пытаясь побороть дрожь в желудке и чувство страха, охватившее вдруг его душу. — Ей-Богу, кто бы вас послушал, решил бы, что вы смертельные враги. И, Робби, не забудь, о чем мы говорили в школе.

— ао чем вы говорили в школе? — с совершенно детским любопытством спросила Челси.

— Челси! — предупреждающим голосом произнес Том.

— Ну ладно, ладно. — Дочь не стала нарушать семейное правило о том, что нельзя лезть в личную жизнь другого, Том и Клэр всегда призывали детей соблюдать это требование. — Но скажи Робби, чтобы не приставал к Кенту и не запугивал его, Аренс славный парень и очень мне нравится.

Слова Челси как будто ударили Тома, его горло сжалось, а суп, казалось, свернулся в животе. Боже мой, что же он наделал? Он все трусил, скрывая правду, а теперь Челси влюбилась в собственного брата.

Надо было остаться наедине, обдумать все. Он поднялся и, захватив тарелку, пошел на кухню. Клэр смотрела на мужа.

— Том, ты почти ничего не съел.

— Прости, дорогая, я не очень голоден.

На кухне он принялся мыть тарелку, думая о том, что следовало признаться во всем еще десять дней назад, тогда, когда он впервые увидел Кента. Все это близкие ему люди — шесть человек, — их судьба зависела от того, как сложатся отношения между Томом и Кентом, а он слишком долго откладывал принятие честного решения. Заглушая звук льющейся воды, Гарднер прокричал:

— Знаешь, дорогая, я сейчас поеду в авто-магазин покупать аккумулятор для «новы». Займусь краном на кухне попозже, ладно?

— Может, посмотришь, что с ним, а то вдруг понадобятся какие-нибудь детали?

Он вернулся на веранду, пытаясь скрыть нервозность, поцеловал жену в пробор.

— Машина важнее. Я скоро вернусь.

Он доехал до магазина в центре города и из таксофона позвонил Монике Аренс. Она ответила после третьего гудка.

— Здравствуй, Моника. Это Том Гарднер. Удивленное молчание, а потом:

— А-а, — словно она смотрела на кого-то еще, находящегося в комнате. Наверное, на Кента, подумал Том.

— Мне надо поговорить с тобой. Она молчала.

— Немедленно.

— Я не могу.

— Это очень важно.

— Я тут занята одним делом и…

— Моника, мне наплевать, чем ты занята! Разговор нельзя отложить! Кент вчера после игры провожал домой мою Челси!

Снова пауза, потом:

— Понятно. — Том чувствовал, как она подбирает слова, притворяясь, что разговаривает с кем-то с работы. — А проходная открыта по субботам?

— Он там, с тобой в комнате?

— Да.

— Он поверит, что тебя вызвали на работу?

— Да.

— Я в торговом центре. Можешь подъехать сюда?

— Думаю, да, но я не могу задерживаться надолго. Мы все еще устраиваемся на новом месте, и в доме очень много дел.

— Ты знаешь, где это?

— Да.

— Сколько тебе потребуется чтобы добраться сюда?

— Ну хорошо. Приеду через пятнадцать минут.

— Здесь есть ресторан под названием «Кьятти». Я вожу красный «таурус». Припаркуюсь с северо-западной стороны здания. Через пятнадцать минут.

— Да, хорошо, до свидания.

Он не помнил, как покупал аккумулятор, как стоял в очереди и как выписывал чек. Том ощущал только острую боль в спине, твердый комок в горле и то, как у него раскалывается голова. Была суббота. В торговом центре в этот день многолюдно, и он в любую минуту мог наткнуться на кого-нибудь из своих учеников. Правильно ли он поступил, договорившись встретиться с Моникой на стоянке? Том посмотрел на часы, надеясь, что обеденное время заканчивается и стоянка опустеет, когда туда подъедет Моника. Было 13.35.

Он заехал на стоянку, припарковался, выключил мотор и стал ждать. Солнечные лучи скоро превратили машину в раскаленную печку. Стоянка быстро пустела. Том открыл окошки и уставился на кирпичную стену ресторана, закусив губу и задумавшись.

Голубой «лексус» затормозил справа от него, и Том внезапно почувствовал себя виноватым не только в измена восемнадцатилетней давности. Две машины, стоящие рядом, женщина, выходящая из одной и садящаяся в другую, — эта картина несла явный отпечаток какого-то тайного свидания. Он выскочил из автомобиля в тот момент, как Моника вышла из своего «лексуса». Она подошла к бамперу машины, и Том поступил так же.

Оба молчали, избегая смотреть друг другу в глаза и чувствуя только неловкость.

— Спасибо, что пришла, — наконец сказал Том.

— Я просто не знала, что делать. Кент был рядом со мной в комнате, когда зазвонил телефон.

— Я тоже не знал, что делать, поэтому и. позвонил тебе.

На Монике были солнцезащитные очки, а через плечо висела маленькая сумочка. Ее платье, снова какого-то мешковатого фасона, заставило Тома мысленно возблагодарить судьбу за то, что у его жены гораздо больше вкуса. Он попытался заглянуть Монике в глаза, но отсвечивающие на солнце очки не позволяли этого.

— Может, сядем ко мне в машину и поговорим?

Она сверкнула очками в его сторону, поджав бесцветные губы. Потом, ничего не ответив, открыла дверцу «тауруса» и села на пассажирское место. Он занял место за рулем. Тяжелое молчание затянулось, оба были смущены. Если бы у них остались хоть какие-нибудь сентиментальные воспоминания о прошлом, возможно, им было бы легче найти общий язык, но они могли только сожалеть о той ночи, да и вспоминалось им совсем немногое.

Наконец Том откашлялся и сказал:

— Знаешь, я не совсем хорошо соображал, когда позвонил тебе. Я даже не обдумал, как и где нам встретиться, просто поднял трубку и набрал номер. Если ты хочешь поехать куда-то, чего-нибудь выпить…

— Все в порядке. Ты сказал, что вчера Кент провожал после игры твою дочь.

— Да. Я сам узнал об этом час назад.

— Значит, я делаю вывод, что ты хочешь объявить своей семье, кто он на самом деле.

— Мне придется. Я знаю обо всем только десять дней, и все это время просто не нахожу себе места. Я совсем не умею скрывать что-либо от своей жены.

Моника оперлась лбом о ладони, ремешок сумочки соскользнул с ее плеча. Том продолжал:

— Единственная причина, по которой я не сказал им всего сегодня, — это то, что я решил сначала обсудить ситуацию с тобой. Тебе придется сообщить все и Кенту тоже, чтобы они узнали одновременно. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь из моих детей сказал ему это в школе.

— Да, это было бы ужасно.

И снова тишина нависла над ними, пока они представляли себе, как признаются своим близким.

— Я страшно запаниковал, когда услышал, что он провожал ее домой.

— Д-да, — слишком отстраненно, по мнению Тома, ответила Моника. Она казалась ему совершенно бесчувственной, слишком сдержанной, строго контролирующей выражение своего лица и интонации голоса.

— Кент вообще когда-нибудь упоминал Челси?

— Однажды.

— Что он сказал?

— Да так что-то.

— Ничего личного?

— Нет.

Том подумал о том, какими скрытными могут быть подростки.

— Удивительно, что их так потянуло друг к другу. Я целую неделю наблюдал, как они встречались у камеры хранения перед уроками, как салились рядом в столовой. И все надеялся, что это потому, что она должна была показать Кенту школу, но… нет… к сожалению.

Кто-то вышел из ресторана, сел в машину слева от них и уехал, оставив пустое пространство вокруг двух их автомобилей.

— Послушай, — сказала Моника, — я сейчас соврала тебе. Кент действительно сказал кое-что о Челси.

— Что?

Она быстро взглянула на Тома, словно набираясь храбрости.

— Что он завидует ей, что у нее есть отец.

Тому словно нанесли сильный удар. Минуту он не мог отдышаться. Моника продолжала:

— Мы поссорились из-за этого, что между нами бывает редко. Я наконец поняла, как для него важно узнать о тебе. Сейчас… самое время рассказать ему.

— Значит, ты сделаешь это? До понедельника?

— У меня нет выхода.

— Знаешь, — проговорил Том, — мой сын Робби не очень доброжелательно относится к Кенту. По правде говоря, думаю, он завидует его успехам. Не знаю, как они оба все воспримут.

— Все дело в том, что мы не знаем, как это воспримут все, за исключением меня. В моей жизни ничего не изменится. А вам всем придется пройти сквозь целую бурю эмоций.

Том задумался, вздохнул. Он немного сполз на сиденье и положил голову на спинку кресла.

— Как странно. Только сегодня я говорил Робби, что каждый новый человек вносит изменения в нашу жизнь, а каждый моральный выбор закаляет характер. Наверное, я говорил это о самом себе, но до настоящего момента не понимал этого.

Слева от них затормозила машина. Окошки в ней были открыты, играло радио. Том взглянул на водителя, и женщина за рулем, выключив музыку, улыбнулась ему и помахала пальцами.

— Привет, Том, — сказала она.

Гарднер выпрямился на сиденье, ему вдруг стало жарко.

— Привет, Руфь.

Она вышла из машины и направилась к нему.

— Ох, черт, — пробормотал Том.

— Кто это?

— Наша соседка.

Руфь заглянула к ним в кабину:

— Привет, Кл… ой, извините, я думала, что с тобой Клэр.

— Познакомьтесь, Моника Аренс, а это наша соседка, Руфь Бишоп.

Руфь слегка улыбнулась, ее глаза горели от любопытства.

— А я туг выскочила за хлебными палочками к ужину. Дин их обожает, и сегодня он наконец собирается поесть дома. — Она выпрямилась, продолжая с неприкрытым интересом рассматривать Монику, и обратилась к Тому: — Клэр дома?

— Да. Она сегодня занимается уборкой.

— А-а. — Руфь вроде бы ожидала еще чего-то, может, объяснения, но, поскольку Том молчал, она убрала руку с окна и прощебетала: — Ну что ж, я пойду за своими хлебными палочками. Было приятно повидаться с тобой, Том. Передавай привет Клэр.

— Хорошо.

Наблюдая, как она удаляется по направлению к ресторану, он произнес:

— Вот все и решилось. Теперь если я не расскажу всего Клэр, как только вернусь, то Руфь сделает это за меня.

— Мне тоже надо отправляться домой и сообщить Кенту, — Моника поправила на плече ремешок сумочки, но осталась сидеть. — Даже не знаю, что тебе сейчас сказать, и из-за этого чувствую себя ужасно неловко.

— Я тоже.

— Наверное, надо пожелать тебе удачи.

— И тебе тоже.

Они все еще не расходились.

— А нам не придется встречаться еще раз?

— Поживем — увидим.

— Да… да, думаю, ты прав.

— Наверное, это неизбежно. Немного подумав, Моника спросила:

— Мы правильно поступаем, как ты думаешь, Том?

— Абсолютно.

— Да… абсолютно, — повторила она, словно стараясь убедить саму себя. — Тогда почему мне так не хочется ехать домой и признаваться во всем?

— Страшно, — ответил он.

— Да, наверное.

— Не очень-то все это весело, правда?

— Правда. Это просто ужасно.

— Я все время ощущаю это, с тех пор как вы вошли в мой кабинет, и, говоря по правде, будет большим облегчением не скрывать ничего больше. У меня в голове… такая кутерьма.

— Да… ладно…

— Вот она снова идет. — Руфь Бишоп направлялась к ним, неся белый бумажный пакет. Том наблюдал за ней.

— У тебя крепкая семья, Том? — спросила Моника, тоже не сводя глаз с Руфи.

— Да, очень.

Руфь Бишоп подошла к своей машине, подняла пакет так, чтобы его было видно, и прокричала:

— Я накупила их целую кучу! Теперь Дину лучше не задерживаться к ужину!

Том изобразил на лице подобие улыбки и слегка помахал рукой.

Моника сказала:

— Это хорошо, что у вас крепкая семья, иначе вам будет трудно выдержать это испытание. — Когда Руфь уехала, она добавила: — Мне действительно пора возвращаться. Очень хочется, чтобы этот день поскорее закончился.

— Удачи, — снова пожелал ей Том, — и спасибо за то, что пришла.

— Не за что.

В их расставании таилась какая-то печаль, печаль двух людей, чье прошлое настигло их, и которые — несмотря на отсутствие всякого влечения друг к другу — чувствовали, что неразрывно связаны теперь, и судьбы их в чем-то схожи. Она отправится к своей семье, а он — к своей. Обоим придется быть откровенными до конца, и это изменит всю их жизнь. Покидая стоянку и разъезжаясь в противоположные стороны, оба испытывали грустное сожаление, ведь у них даже не оставалось никаких нежных воспоминаний друг о друге, которые могли бы поддержать их в предстоящем кризисе.

Кент разговаривал по телефону, когда его мать вернулась домой. Он лежал, растянувшись на диване и поставив одну ногу на журнальный столик, второй качал в воздухе. Подбородком он упирался в грудь, а на лице Кента блуждала улыбка.

Проходя мимо него, Моника сказала:

— Убери-ка ногу.

Он положил ногу на ногу и невозмутимо продолжал беседу.

— Нет, я же говорю тебе, почти никогда. Так ты будешь меня учить?.. Нет. А где?.. Нет, у нас в школе не устраивали танцы. Пару раз у Бодри в доме были вечеринки с оркестрами и прочим, и он меня приглашал в гости, но мы только смотрели, как танцуют его старики, мы ведь были там младше всех… Приезд футбольной команды?.. А кто сказал, что по этому поводу надо плясать?..

Моника вышла из кухни, вытирая руки льняным полотенцем.

— Кент, мне надо поговорить с тобой. Не мог бы ты закончить беседу?

Прикрыв трубку ладонью, он ответил:

— Ма, я разговариваю с девушкой.

— Пожалуйста, заканчивай, — повторила она, выходя из комнаты.

Кент сказал в трубку:

— Извини, Челси. Я должен идти. Маме что-то потребовалось. Слушай, а ты попозже будешь дома?.. Может быть, я тогда перезвоню… Да, конечно. И ты тоже… Пока. — Он спрыгнул с дивана, захватив с собой переносную трубку телефона. — Эй, ма, — заходя на кухню и перебрасывая трубку из руки в руку, проговорил Кент, — что это такое важное, что я даже не смог договорить по телефону?

Моника зачем-то перекладывала фрукты в вазе белого стекла, меняя местами персики, бананы и яблоки.

— А кто эта девушка? — спросила она.

— Челси Гарднер.

Мать смотрела Кенту прямо в глаза, сжимая в руке зеленое яблоко, и взгляд ее был так серьезен, что он подумал, не случилось ли чего, может, она потеряла работу?

Он перестал подкидывать телефонную трубку и спросил:

— Мать, что с тобой?

Все еще держа в руке яблоко и не замечая этого, она предложила:

— Пойдем в комнату, Кент.

Он снова опустился на диван. Моника села в кресло, наклонившись, уперлась локтями в колени, продолжая крутить в руках яблоко.

— Кент, я собираюсь рассказать тебе о твоем отце. Он замер, внутри его все сжалось, как в те несколько секунд, когда он впервые нырял с большой высоты.

— О моем отце? — переспросил он, как будто впервые слышал это слово.

— Да, — ответила она, — ты был прав. Уже пора. Кент сделал глотательное движение и, не сводя глаз с матери, ухватился за телефонную трубку, как за спасательный круг.

— Хорошо.

— Кент, твой отец — Том Гарднер.

Он открыл рот и, казалось, не замечал этого.

— Том Гарднер? Ты имеешь в виду… мистера Гарднера, нашего директора?

— Да, — тихо ответила Моника и замолчала. Она перестала крутить в руках яблоко.

— Мистер Гарднер? — хрипло прошептал сын.

— Да.

— Но он… он отец Челси.

— Да, — повторила она, — это так.

Кент отвалился на спинку дивана, закрыл глаза, все еще сжимая в руке трубку так, что побелели ногти.

Мистер Гарднер, один из самых приятных людей из всех, кого он встречал, мистер Гарднер, с улыбкой на лице желающий им доброго утра в школьном коридоре, человек, который понравился Кенту, как только он его увидел, и из-за того, как он обращается со своими детьми, и из-за того, как — с чужими. Директор школы, которого он увидит в понедельник и в остальные дни до самого конца учебного года. И который вручит ему школьный аттестат.

Отец Челси.

Боже мой, ведь он поцеловал вчера Челси.

Эмоции захлестывали Кента. Его просто трясло, он испытывал настоящий шок. Он открыл глаза и как в тумане сквозь слезы увидел угол потолка.

— Я вчера после игры провожал Челси домой.

— Да, я знаю. Мы виделись с Томом пятнадцать минут назад. Он миг рассказал.

Кент выпрямился.

— Ты встречалась с мистером Гарднером? Ты… то есть он…

— Нет, он для меня ничего не значит, не считая того, то он твой отец. Мы виделись только для того, чтобы обсудить все это, как сообщить нашим семья, кем вы друг другу приходитесь. Только поэтому.

— Значит, он знает обо мне. А ты говорила, что нет.

— Да, извини, Кент. Я ведь никогда не обманываю тебя, но теперь ты понимаешь, почему я так сказала. И я не знала, что ты встречаешься с Челси.

— Между нами ничего не было, понятно? — почти воинственно заявил Кент.

— Да, конечно, — глядя на яблоко, согласилась Моника.

Сын видел, что его слова успокоили мать, хотя и прежде он никогда не давал никакого повода считать себя завзятым гулякой. Он таким не был.

— И давно он обо мне знает? — спросил Кент.

— С того дня, как я записала тебя в школу. Я и понятия не имела, что он там директор, пока не увидела его входящим в кабинет.

— Значит, он и не подозревал о моем существовании?

— Нет.

Кент склонился, пряча лицо в ладонях, так что телефонная трубка взъерошила ему волосы над ухом. Наступила гнетущая тишина. Моника положила яблоко на столик так осторожно, словно и то, и другое было сделано из хрусталя. Она сидела очень прямо, сложив руки на коленях, и смотрела на ту часть ковра, на которую падал солнечный луч. В ее глазах тоже стояли слезы.

Через некоторое время Кент поднял голову.

— Так что же заставило тебя рассказать ему?

— Он тебя узнал и сам спросил.

— Узнал?

— Ты очень на него похож.

— Похож? — Это еще больше потрясло Кента. Моника кивнула, не сводя глаз с ковра.

Все разом нахлынувшие эмоции прорвались в потоке злости, причину которой парень и сам не понимал.

— Я прожил всю жизнь в неведении, а теперь ты вдруг объявляешь мне, кто мой отец, и оказывается, что это человек, который мне нравится, да еще и то, что я на него похож! — Остановившись на секунду, Кент прокричал: — Ну давай же, продолжай, ма! Расскажи, как это все произошло! Не заставляй меня задавать тысячи вопросов!

— Тебе это не понравится.

— Да наплевать! Я хочу все знать!

Она помолчала, стараясь успокоиться и взять себя в руки.

— Он был просто парень, которого я встречала в колледже, когда училась там. Какой-то предмет мы изучали вместе, в одной группе — не помню уже, какой. Я всегда считала его красивым, но между нами ничего не было. Я даже не очень хорошо его знала. В выпускном классе я подрабатывала, разнося по адресам пиццу из кафе «Мама Фиори», и однажды июньским вечером мы получили заказ на полдюжины порций для холостяцкой пирушки. Я принесла пиццу, а он открыл мне двери. Он… — Моника сплела пальцы и пожала плечами. — Я не знаю… Он схватил меня за руку и затащил в комнату. Там было очень шумно, они, конечно, выпивали. Там повсюду валялись пивные бутылки и шатались какие-то едва одетые девицы. Он вспомнил меня и собрал со всех парней огромные чаевые, а потом предложил мне вернуться к ним после работы и выпить пива. Я никогда… никогда ничего подобного не делала. Я была из тех, кого называют «синим чулком». Ученица, такая правильная и старательная. Очень целеустремленная. Не могу понять, почему я так поступила, но после работы я вернулась к ним, и выпила пару бутылок пива, и одно за другое, и кончилось тем, что я оказалась с ним в постели. Через два месяца я обнаружила, что беременна.

Кент минуту переваривал услышанное, со злостью глядя на мать.

— Холостяцкая пирушка, — ломким голосом сказал он, — я был зачат во время мальчишника.

— Да, — прошептала она, — но самое худшее не это. Он молча ждал.

— Это был мальчишник для него. — Моника слегка покраснела.

— Для него?

— На следующей неделе он женился. Потребовалась какая-то доля секунды, чтобы сложилась вся картина.

— Только не говори мне… — Их взгляды встретились, его — совершенно растерянный, ее — смущенный. — Он женился на миссис Гарднер, моей учительнице английского!

Моника кивнула и опустила глаза, потирая ноготь большого пальца. Кент швырнул телефонную трубку на диван, та перевернулась, а сам он опустился на подушки, закрыв рукой глаза.

— Случайная связь, — проговорил он. Мать смотрела, как дергается его кадык.

— Да. — Она и не пыталась оправдываться.

— Его жена знает?

— Никто из них не знает. Он говорит им об этом как раз сейчас.

Кент все еще не открывал лица, а Моника глядела на его длинные ноги в синих джинсах, на плотно сжатые губы, словно он сдерживал плач, на подбородок и скулы с пробивающейся щетиной — ему теперь приходилось бриться каждый день, и на горло, вздрагивающее каждый раз, когда он глотал слезы.

Протянув руку, она погладила грубую ткань на его колене.

— Кент, прости, — прошептала она. Он разжал губы.

— Да, мам, ничего.

Моника продолжала гладить его по колену, она просто не знала, чем еще помочь.

Он вскочил на ноги, словно избегая ее прикосновения, и, шмыгая носом, вытер лицо.

— Слушай, ма. — Он направился к двери. — Я должен уйти ненадолго. Мне надо… не знаю… у меня в голове какая-то каша. Я пойду, ладно? Не беспокойся. Мне очень надо.

— Кент! — Она кинулась за ним, но ой тремя прыжками преодолел ступеньки, и входная дверь уже закрывалась, пропустив его. — Кент! — Моника сбежала по ступенькам и распахнула дверь. — Кент, подожди! Пожалуйста, дорогой, не бери машину! Мы можем еще поговорить… мы можем…

— Мама, возвращайся домой!

— Но, Кент…

— У тебя было восемнадцать лет, чтобы смириться с этим! Дай мне хотя бы несколько часов!

Хлопнула дверца автомобиля, взревел двигатель, и сын слишком быстро развернулся, не вписавшись в поворот, и умчался, оставив на асфальте следы от тин.