"Откуда ты, Жан?" - читать интересную книгу автора (Ракипов Шамиль Зиганшинович)

«Ты продал нас!»

Ну почему так случается: только раз не заладится дело, и пойдёт беда за бедой.

Расшивая плоты на Волге, Николай поскользнулся на мокрых брёвнах и упал в холодную воду. Теперь он сильно кашляет, изо дня в день худеет. Но сам не поддаётся — продолжает работать. Врачи предупредили: у парня простужены лёгкие, надо лечиться.

Это вовсе доконало Ирину Лукиничну. Она всё молится и молится. В доме, как после покойника. Вдобавок и Ваня стал учиться хуже — не ладится у него с учительницей. Полина Петровна придирается по всякому поводу.

На прошлой неделе, после того, как на уроке истории произошло «ЧП», девочки во главе с Тамарой побывали у Николая Филипповича в больнице. Учитель расспросил про их житьё-бытьё и разузнал о случившемся в классе. После он, оказывается, написал письмо директору. Тот немедленно пригласил к себе учеников, потом — учительницу.

Разговор директора с Полиной Петровной, видимо, был не совсем приятным: она ходила теперь чернее тучи, обвиняя во всём Ваню и Хариса.

Сегодня урок географии. Учительница, посмотрев на того и другого, сурово нахмурила брови. «Быть грозе», — решил Ваня. Харис, тот не показывает вида. Но Ваня… Не умеет он быть на уроке таким же спокойным, как Харис. Того ведь учит отец. Они с отцом дружат. Если Харис что-нибудь не может решить сам, рассказывает отцу, всегда с ним советуется. И тот помогает. А Ване помочь некому. В последнее время он даже в учебник заглядывает редко. Вот и сегодня пришёл на урок почти неподготовленным.

— Кабушкин!

Ваня вскочил так стремительно, что зацепившаяся за крышку парты рубаха не выдержала — с треском порвалась. Ученики засмеялись. «Не к добру это! — подумал он. — Только бы не спросила». Полина Петровна пристально посмотрела на Ваню, будто видела его в первый раз, и махнула рукой:

— Садись. Приведи себя в порядок.

Он сел.

— Вафин! — вызвала учительница.

Гумер, как только назвали его фамилию, встал и, ответив: «Я», тут же сел на место.

— Вафин! — повторила учительница.

Гумер снова поднялся.

— Расскажи-ка про гейзеры.

Гумер, поморгав глазами, переспросил растерянно:

— Про гейзеры?

— Да, да! — повторила учительница, повысив голос. — Что такое гейзер? Не знаешь?

— Гейзер… Гейзер… Как же… Знаю: это водопад наоборот. Когда вода летит не вниз, а кверху.

— Садись. Двойка!

Все притихли: кому черёд? Подняться перед рассерженной учительницей и говорить про гейзеры не каждому хотелось. Вот она сверлит учеников глазами. Не выдержав её взгляда, Ваня склонил голову: «Только бы не меня…»

— Кабушкин! — вызвала Полина Петровна. — Рассказывай.

Он поднялся и, вспомнив прочитанное, ответил на её вопрос.

— Мало, — сказала учительница и начала задавать ему другие вопросы.

Обычно память не подводила Ваню. А сегодня что-то случилось: он перепутал озёра Байкал с Балхашем и не ответил, какие там рыбы водятся. Даже вспотел — жарко стало.

— Садись, Кабушкин, — вздохнула учительница. — Плохо знаешь. Учил бы хоть немного… Байкал — пресноводное, самое глубокое в мире озеро. А в Балхаше вода пресная только в западной части. Поэтому и рыба разная.

Остального Ваня уже не слышал. «Эх, Николай Филиппович! — пожалел он. — Скорей бы выходил из больницы». От кого же ещё ждать помощи?.. Такой человек и лежит, в больнице! Говорят, он и там продолжает научную работу: пишет книгу об истории Казани. В школе организовал кружок по изучению местного края. И даже написали Горькому!

В тот хорошо запомнившийся день учитель пришёл на занятие кружка в новом костюме. На белоснежной рубашке чёрный галстук-бабочка. Положил на стол какие-то бумаги, сказал торжественно:

— Сегодня будем писать письмо Алексею Максимовичу Горькому. В Италию.

В классе притихли. Письмо Горькому! Но что же напишут они, ученики, такому писателю? Какие слова найдут?

— Это письмо не должно быть обычным письмом привета, — продолжал Николай Филиппович. — Давайте попросим, чтобы Горький написал нам о своей жизни в Казани. Когда, на какой улице, в каком доме и сколько времени жил он — обо всём расспросим. Короче, напишите всё, что хотели бы узнать. Каждый пишет сам…

Ваня долго сидел над бумагой, пока не вывел: «Дорогой Алексей Максимович! Вам ученики нашего кружка по изучению родного края шлют из города Казани пламенный привет, желают скорейшего выздоровления и творческих успехов…» Но дальше, как говорится, лодка не пошла — уткнулась в берег. Ваня ещё мало знал о Горьком. Чувствуя себя неловко, поглядывал по сторонам. И у Тамары, сидевшей рядом, письмо, видать, не подвигалось. А вот Харис написал уже полстраницы. Он спрашивал про сад Фукса, про Фёдоровский холм, про какие-то монастыри. Зачем они Харису — Ваня так и не понял.

Николай Филиппович собрал все письма, написанные учениками, нашёл в каждом что-нибудь важное и затем объединил их в одно письмо. Начиналось оно словами, придуманными Ваней. Заканчивалось вопросами Хариса. На другом листе бумаги Тамара начертила план города Казани, попросив Алексея Максимовича сделать на этом плане свои пометки. На конверте с одной стороны по-русски, с другой — по-итальянски написали крупным почерком: «Италия, Сорренто. Алексею Максимовичу Пешкову-Горькому».

Считая дни, затем и недели, с нетерпением ждали ответа. Гумер и Андрейка пророчили: разве напишет он вам, не ждите. Но письмо пришло. Николай Филиппович прочитал его в большом зале всем ученикам:

Зал притих, словно писатель сам вернулся, прочитав своё письмо. Николай Филиппович тоже был взволнован. Вытащив из конверта план города, нарисованный Тамарой, он показал его всему залу.

— Тут Алексей Максимович сделал свои пометки!

Зал зааплодировал. Ваня, подмигнув Андрейке и Гумеру, хлопал в ладоши сильнее всех…

А теперь вот Николай Филиппович в больнице. Что если написать ему письмо? Или даже навестить его? В письме ведь всего не расскажешь. А так он поймёт Ваню с одного взгляда. Посмотрит, прищурив синие глаза, и тут же узнает, о чём ты сейчас думаешь. Если твоё дело ему по душе, улыбается, показывая ровные белые зубы, головой кивает. И лоб у него красивый, и глаэа. Когда Николай Филиппович причешет свои шелковистые светлые волосы, то становится похожим на Ивана-Царевича. Раз Ваня увидел его прислонившимся к белой берёзе на сцене. Учитель пел какую-то народную песню. Школьная сцена с декорациями, знакомые стены, украшенные рисунками, словно растаяли, а где-то рядом затренькал, ударяясь о мелкие камешки, лесной родник. Доносились оттуда звуки серебряных гривенников. Да в раскрытые окна веяло прохладой не от родника, от пришкольного сада, сплошь усеянного цветами. А в саду, перегоняя друг друга, пели соловьи…

— Ваня! Звонок же был. Идём на улицу, — пригласил Харис.

— А?.. Звонок?.. Идём, идём. А то спать захотелось.

— Спать? Но урок был интересным. Ты разве не слушал?

— Нет. О Николае Филипповиче думал…

Подошла Тамара.

— Ваня, после уроков посидим во дворе школы, — неожиданно предложила она. — Может, и не будем растягивать на два часа?

О чём она спросила, эта девчонка? Почему они должны сидеть во дворе?

Словно желая внести ясность в разговор, тут же подкатился, как мяч, Яшка Соловей. Посмотрел на Тамару свысока и начал её дразнить:

— За учёбу-то хорошую, красавица, будешь так всегда наказана. Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!

Тамара чуть не заплакала:

— Я не виновата. Полина Петровна поручила… Велела мне после уроков повторить…

Светлана, заметив смущённую подругу, выгнала Соловья из класса:

— Не суйся, куда не просят!

— А я и сам в отличники не лезу, — ответил Яшка, хлопнув дверью.

Ваня задумался: почему наказали Тамару? Ведь она и так перегружена. Вон к Соловью никого не прикрепляют. Тамара же и в учкоме, и в отряде, и редактор стенной газеты. Вези, мол, пока передвигаешь ноги!..

Ваня и Харис последними спустились по лестнице на школьное крыльцо, затем по гладким перилам съехали во двор, заполненный ребятами.

Обычно во время уроков он бывает тихим. Сюда не проникают шум и гам с улицы: трёхэтажное здание построено буквой «Г». Но как только прозвенит звонок, с первых двух этажей выбегают ученики младших-классов. Следом за ними спускаются и старшеклассники. Однако даже их не заставишь спокойно прохаживаться по двору. Все бегают, играют. Зимой — в снежки, весной — в «кто ударил». Только и слышишь со всех сторон: шлёп да шлёп ладонями. Деревцам во дворе достаётся. Особенно молодому клёну, что у ворот. Его, беднягу, задевает каждый, кто проходит мимо. Даже однажды совсем согнули. Ваня принёс тогда из дому подпорку и выправил дерево, уже просившее пощады у всех прохожих. Теперь этот клён окреп и вырос, чуть наклонившись в другую сторону — к белой берёзке, похожей на девушку. Если бы Ваня был художником, то нарисовал бы у этой берёзы Тамару в белом платье. Непонятно, где ходят художники и куда они смотрят. Зато у мальчишек глаза острые. Заметив, что Ваня подолгу любуется деревьями, они догадались, в чём дело.

— Боишься, как бы не помешали друг другу, — сказал Яшка.

— Не помешают.

— Но твоему кленочку не дотянуться до берёзки, — заверил Андрейка и, не скрывая зависти, шепнул ему на ухо — Как тебе, телёночку, до твоей Тамары…

Сегодня день тёплый, солнечный. В ярко-зелёном саду расцвела сирень. Вот-вот зацветёт черёмуха. Воздух во дворе такой, что в класс не хочется. Ваня посмотрел на Хариса.

— Пойдём, — кивнул тот в глубину двора. — Поиграем с ребятами.

— В разбойники?

— В «махнушку».

Оба рассмеялись. Они решили недавно работать и жить, как взрослые, водить по улицам трамваи, а тут вдруг такая пустая забава. Девчата вон в белых передниках, похожие на бабочек, играют в «классики». Мальчишки поменьше, напоминающие рассерженных шмелей, топчутся на месте и подбрасывают пяткой «махнушку», сшитую из тряпок. А вот и Андрюшка с приятелями. Тоже маху не дают — наверное, обогнали всех мальчишек.

— Не хочу к ним, Харис, — признался Ваня. — Скажут: ага, испугались.

— Тогда пойдём.

Бросив игру, мальчишки уставились на двух друзей. Андрейка по-взрослому подал Ване руку:

— Привет. Ну как дела?

— Так себе…

— Говорят, в отделении вам языки развязали! Пальцы прищемили дверью? Правда?

— Правда, правда, — заверил Яшка. — Там запоёшь. Не отвертишься.

— Нас там никто не мучил и мы не пели, — ответил Ваня.

— Да и петь было нечего — мы же не видели, куда вы бросили свои окурки.

— За что же нас оштрафовали?

— Сами виноваты… Я же говорил вам, а вы не послушались…

— И слушать не будем. Ты нас продал! — заявил Соловей.

— Что?!

— А то!

— Возьми обратно, Яшка!

— Не возьму!

— Ах так! — Ваня бросился на Яшку.

Но в это время из окна выглянула Полина Петровна. Закрываясь ладонью от солнечных лучей, она крикнула:

— Кабушкин! Ты снова дерёшься? Опять что-то хочешь выкинуть? Тебе, вижу, мало двойки?.. Ступайте все в класс!

Зазвенел звонок, и ребята, не оглядываясь, побежали в школу. Ваня схватил за рукав Хариса.

— Принеси мою сумку домой, — попросил он и, повернувшись, направился к трамвайной остановке.