"Любовь, соблазны и грехи" - читать интересную книгу автора (Сойер Мерил)

14

Солнце еще не выглянуло из-за Атласских гор, над которыми белел заснеженный четырехтысячник Джебель-Тубкаль, когда Райана разбудил звонок будильника. Просыпаться было трудно – он уже три дня инкогнито добирался от Лондона до Марракеша, и ему предстояло провести за рулем еще часов десять, поэтому залеживаться не приходилось. Торопливо одевшись, он прихватил бурнус из верблюжьей шерсти и поспешил к своему «Роверу». Полный бак, запасные канистры по бокам… По пути в Уарзазат было опасно остаться без горючего.

Охранник распахнул высокие ворота, огромные сторожевые псы молча проводили джип свирепыми взглядами. Выехав за ворота, машина покатила по дороге, поднимая клубы рыжей пыли.

Сухой прозрачный воздух уже пронзали первые лучи солнца, стройный минарет древней мечети Кутубия розовел на фоне светло-голубого неба. В зарослях бамбука и в густых ветвях бугенвиллей уже пел утренний птичий хор. Скоро наступление нового дня будет признано официально, и с бесчисленных минаретов заголосят муэдзины, призывая правоверных на первую из пяти ежедневных молитв.

Оставив позади оазис финиковых пальм, шумно шелестящих на утреннем ветру сухими ветвями, Райан помчался на юг по шоссе 31. Этот отрезок трассы был проложен по красной равнине, окружающей Марракеш со всех сторон. Потом начался подъем. Пологие холмы все отчетливее превращались в горы, именуемые Атласом. Перевал находился высоко, к нему вели несчетные виражи.

Как ни пытался Райан сосредоточиться на смертельно опасных поворотах, перед его мысленным взором упорно появлялась Лорен Уинтроп, а это грозило летальным исходом. Ее поведение во время встречи с Ти Джи Гриффитом убедило даже скептика Питера Стирлинга, что она не сообщница Барзана. Но то, как она поступила с самим Райаном, доказывало, что она – неисправимая стерва! Совсем как ее мамочка…

Неужели он пошел по стопам Ти Джи и не устоял перед дочерью Каролины Армстронг? Райан изо всех сил уверял себя, что здесь нет ни малейшего сходства. Каролина встречалась с Ти Джи целый год, обещала уйти от мужа. Она бы до скончания века водила его за нос, если бы он не поставил ее перед выбором. Лорен – совсем другое дело: она отправила его в отставку, проведя с ним всего одну ночь. При этом ей не пришло в голову подсластить пилюлю – она с ходу заявила, что он напоминает ей Руперта Армстронга.

Надо же было так ловко наступить прямо на любимую мозоль! Армстронг был самым прожженным негодяем из всех, кого пришлось повидать Райану, – а он повидал их немало! Но правду о нем знали считанные единицы. Большинству он представлялся респектабельным владельцем экспортной компании, питающим пристрастие к роскоши, мужем женщины, прославившейся своей красотой…

С чего Лорен взяла, что у него есть сходство с Армстронгом? Загадка, которую он никогда, наверное, не разгадает. А в тот момент, когда Лорен бросила ему в лицо эти жестокие слова, Райан и не пытался ничего разгадывать. Оскорбленный до глубины души, он выбежал вон, поручив Ади отвезти ее домой.

К черту Лорен! В постели она вполне заурядна – слишком неопытна и вообще не в его вкусе. Но почему тогда он никак не может выкинуть ее из головы? Наверное, так же страдал из-за ее мамаши Ти Джи…

Над Сахарой поднимался все выше раскаленный шар, дорога отчаянно петляла, но Райан не видел ни светила, ни дорожного полотна. Ему представлялось другое утро, очень давнее. Утро его возвращения в Лос-Анджелес. Возвращения из Вьетнама.

Выйдя из самолета, Райан оказался в густой толпе демонстрантов. Их плакаты кричали: «Вон из Вьетнама! Прекратить бомбежки! «Нет» напалму!»

– У-бий-цы! – скандировала толпа.

Демобилизованные солдаты шагали плечо к плечу, отгораживаясь от враждебного мира. Один Райан обогнал их, жадно выискивая среди встречающих свою мать. Неужели она не получила его телеграмму? Неужели не знает, как он по ней скучал?

Совсем юная девушка, вся в бисере и колокольчиках, с грязными нечесаными космами до пояса, неожиданно подскочила к нему и плюнула в лицо.

– Убийца!

Райан уже занес руку, чтобы врезать ей как следует, но вовремя опомнился и вытер щеку. «Не дури! – сказал он себе. – Тебя специально провоцируют. Господи, вот до чего дошло!»

Неужели эти тупицы воображают, что солдаты в силах повлиять на происходящее? Дядя Сэм призывает молодых американцев и шлет их во Вьетнам – вот и вся история. Разве им предоставлен выбор? Надо быть богатым сынком, обладателем студенческой отсрочки, чтобы спасти свою задницу, остаться дома и протестовать сколько влезет. Пусть другие идут в ад! А когда выберутся, пусть объясняются с немытыми истеричками.

Не обращая внимания на крики, Райан упорно высматривал среди встречающих маленькую кудрявую женщину с любящими глазами. Не сразу удалось ему смириться с тем, что его мать не пришла.

Он дошел до багажного транспортера и стал дожидаться своего солдатского вещмешка, стараясь не смотреть на счастливчиков, у которых на шеях висли девчонки, а рядом стояли плачущие от радости родители. Потом сел в автобус и поехал в сторону океана.

Закинув за плечо вещмешок, Райан шагал по улицам Венеции – пригорода на берегу океана, где он прожил всю жизнь. Этот пригород был назван в честь адриатической жемчужины, поскольку его тоже прорезали каналы, только водой они заполнялись лишь в случае дождя, а это происходило два, от силы три раза в год. Все остальное время каналы служили жителям свалками.

Домики, обшитые вагонкой, с двориками размером с его вещмешок, машины на заросших сорняком лужайках… Выйдя на Сикомор-стрит, Райан не стал искать глазами дом Ширли Бринкли. Эта сучка оказалась недостойной его. В отпуске он навестил свою бывшую подружку, и та, заикаясь и краснея, начала придумывать оправдания, почему не соизволила ответить ни на одно его письмо. Разве он не в курсе, что она поступила в колледж? Она теперь студентка и страшно занята… А главное, она вступила в 5АЕ и полностью разделяет ее взгляды.

Как выяснилось, так называлась студенческая организация – специалисты по уклонению от призыва. Райан спросил, важно ли для ее организации, что Джи Ай отнял у нее девственность. Пришлось спасаться бегством от мамаши Ширли, набросившейся на него со сковородой. Вслед ему полетели проклятия и пророчества, что он навсегда останется пустым местом.

Свернув за угол, Райан зашагал к своему дому. Неужели они правы? Неужели его орден «Серебряная звезда» ничего не значит? Похоже на то. А ведь в свое время он начал было задирать нос… В старших классах он был ведущим игроком футбольной команды, и все до одной девчонки, в том числе мисс 5АЕ, не давали ему прохода. Потом ему, как спортсмену, предложили стипендию в Стэндфордском университете, и он окончательно воспарил на небеса.

Все шло к тому, что он избежит Вьетнама. Получив летом, еще до зачисления в колледж, повестку, он решил, что отделается легким испугом. Чем он хуже богатых мальчиков из Беверли-Хиллз и Брентвуда? Но ему не повезло: к призывному участку номер 101 относились шикарные кварталы Западного Лос-Анджелеса, и ловкие адвокаты уже выправили отсрочки от призыва слишком многим богатым юнцам. Военным теперь приходилось проявлять непреклонность. Райан и глазом не успел моргнуть, как очутился в лагере для новобранцев.

«Ладно, выше голову, парень! – сказал он себе. – Ведь ты вернулся из Вьетнама живой, скопил деньжат, можешь зачисляться в свой колледж». Вот только демонстранты в аэропорту и мисс 5АЕ немного сбили его с толку.

Впереди уже показался дом под желтой штукатуркой – его дом. Райан ускорил шаг. Дом, как всегда, выглядел обшарпанным: Бак Уэсткотт проводил все свободное от работы время в ближайшем баре, разбивая носы собутыльникам. Напившись, Бак частенько поколачивал жену; однажды она даже угодила с побоями в больницу. Сколько Райан себя помнил, отец, вернувшись из бара, гонялся за ними, норовя побольнее ударить, а протрезвев, становился мрачным и весь вечер угрюмо молчал или нецензурно ругался.

В то лето, когда ему исполнилось четырнадцать лет, Райан положил конец побоям. Когда Бак в очередной раз ударил жену за то, что она не успела разогреть ужин, сын набросился на него с кулаками. Он успел угостить Бака полудюжиной зуботычин, пока тот не опомнился и не свалил его с ног своим могучим ударом. Однако урок был усвоен: Бак понял, что Райан уже подрос и недалек день, когда он сможет дать ему настоящий отпор. Больше Бак не поднимал руку ни на жену, ни на сына. Он нашел другой способ измываться над ними.

Стоило Райану найти вечерний приработок, как Бак перестал давать Мэри деньги на хозяйство: мол, пусть теперь сынок старается. Весь заработок Райана уходил на домашние расходы, даже на одежду не оставалось почти ничего. Если Райан приглашал куда-нибудь девушку, это означало, что им с матерью придется целую неделю довольствоваться макаронами с сыром. К тому же Бак никогда не позволял сыну пользоваться его машиной, так что Райан представал перед девушками в непрезентабельном виде…

Сейчас он взбежал по ступенькам и распахнул затянутую противомоскитной сеткой дверь. Скрип двери был прежним, зато внутри дома все изменилось. Неужели это мать переставила мебель и повесила безвкусные новые шторы в горошек? Раньше на телевизоре стояла выпускная фотография Райана с похвальной грамотой в руках, но теперь она исчезла.

Какое-то шестое чувство заставило его насторожиться. Это чувство всегда спасало его на поле боя, без него Райан не заслужил бы «Серебряной звезды». Он двинулся вперед бесшумно, как сквозь джунгли, кишащие вьетконговцами, хотя находился в собственном доме, а целью его была кухня, где надрывалось радио. Заглянув туда, Райан увидел женщину средних лет, в шортах: положив ногу на кухонный стол, она увлеченно красила ногти ярко-алым лаком.

– Вы кто?

Женщина вскрикнула, резко опустила ногу на пол и опрокинула пузырек, из которого по желтому линолеуму потекла кровавая струйка. Вскочив, она зажала рот ладонью. Ногти у нее на руках тоже были ярко-алые.

Эта особа никак не могла оказаться знакомой матери: ее подруги не щеголяли в кричащих шортах, выставляя напоказ дряблые ляжки, и не стали бы втискивать свисающие до пояса груди в детскую маечку. Неестественно белые волосы женщины были превращены в огромную, стоящую дыбом копну.

– Где моя мать?

– Ты, наверное, Райан, солнышко? – Она заморгала неаккуратно накрашенными ресницами.

– А вы кто?

– Лулу. Неужели Бак тебе ничего не сообщил?..

У Райана сжалось сердце, во рту появился металлический привкус – как бывало всегда, когда он догадывался, что вьетконговцы держат его на мушке.

– О чем не сообщил?

Она пододвинула ему табуретку.

– Сядь, солнышко.

Райан вцепился ей в плечо.

– Говори!

На глазах женщины появились слезы, и Райан сразу отпустил ее: не хватало только, чтобы она хлопнулась со страху в обморок.

– Твоя мать умерла.

– Врешь! Я совсем недавно получил от нее письмо…

– Поверь, солнышко, мне очень жаль. – Она смахнула алым ногтем слезинку.

Райан сел. Как же он не понял, что ничто на свете не удержало бы мать от приезда в аэропорт?! Ничто, кроме…

– Когда? Как это случилось?

Лулу тоже опустилась на табуретку. Ее взгляд был полон непритворного сочувствия.

– В эту субботу будет семь недель. – Она дотронулась до его руки. – Кровоизлияние в мозг. Твоя мать умерла сразу, даже не успела понять, что с ней стряслось.

Райан почувствовал под сердцем сосущую пустоту, тело словно сразу лишились энергии. «Слава богу! – думал он. – Слава богу, что я успел сказать матери о своей любви к ней…» Она-то год за годом твердила сыну, как сильно его любит, а он никогда не отвечал ей тем же. Райан считал, что если бы она его любила, то давно бросила бы этого сукиного сына, его папашу. Только прощаясь с матерью в конце отпуска, он наконец не выдержал и признался, что любит ее, очень сильно любит. Признался не просто так, а потому, что боялся смерти – своей смерти, а не ее…

– Где это произошло? – глухо спросил Райан.

– Она умерла во сне, солнышко. Утром ее нашел кто-то из соседей.

– А почему не Бак? Где был он? Пьянствовал?

Лулу надула ярко-алые губы, Райан грохнул кулаком по столу.

– Где он был?!

– Со мной. У меня дома. Бак подал на развод.

– Врешь! Мать бы мне написала…

Он осекся. Нет, она бы не написала, не добавила бы сыну переживаний, когда под угрозой находилась его жизнь.

– Мы переехали сюда после ее кончины. Ведь дом принадлежит Баки.

Баки?.. Райан уставился на эту женщину – полную противоположность его матери. Мэри Бейли Уэсткотт была без пяти минут английская леди: носила шляпу и перчатки, никогда ни на кого не повышала голоса. Любой муж должен был гордиться такой женой… Любой, кроме старины Баки. Бак тиранил ее много лет, заставлял ишачить за швейной машинкой, чинить чужие обноски, пока сам околачивался по пивнушкам, а под конец вообще ее бросил…

Как она сводила в последние месяцы концы с концами? С трудом, наверное. Ей так и не удалось изменить свою жизнь. В свое время матери хотелось открыть собственный магазинчик, но Бак и слышать об этом не желал.

– Где ее похоронили?

– Где-то в Хевенс-Гейт. – Лулу улыбнулась, демонстрируя запущенные зубы – кошмар дантиста. – Я отдала ее вещи в благотворительную организацию, осталась только старая шляпная коробка с письмами. А твои вещи дожидаются тебя в твоей комнате: Баки не захотел их выбрасывать, не поговорив с тобой.

Райан встал.

– Куда ты, солнышко? Посидел бы, выпил чего-нибудь…

Он покачал головой:

– Поеду на кладбище.

Прошло несколько часов, прежде чем Райан добрался до Хевенс-Гейт: в Лос-Анджелесе нечего делать без машины. Он нашел могилу матери на дешевом участке рядом с шоссе, где круглосуточно не утихал шум движения. На траве остался слабо заметный четырехугольный контур – здесь снимали дерн, копали яму, опускали в землю гроб… Бак как был, так и остался дешевкой: даже не расщедрился на могильную плиту! Мать, наверное, похоронили в фанерном гробу. Неужели она не заслужила большего?

Райан спустился с холма, нашел похоронную контору и заказал мраморную плиту с эпитафией староанглийским шрифтом: «Навечно в моем сердце». Потом отнес на могилу букет полевых цветов, ее любимых, и долго сидел рядом.

«Я выжил, мама. Ты могла бы мной гордиться».

Перебирая травинки, он вспоминал, как однажды прошел через смерть. Это было на высоте 666, прозванной «Дьявольской». Он сражался, как псих, спас семерых ребят и желторотого лейтенанта, захваченных вьетконговцами. За это ему и повесили на грудь «Серебряную звезду». Он боролся за жизнь своих людей и старался не попасть под пулю сам, но никому в целом свете не было дела, выживет он или подохнет. Никому!

Райан вырыл пальцами ямку в земле, сняв кусочек дерна, как крышку, положил в ямку свой орден и вернул дерн на место.

Он сидел у могилы, пока солнце не утонуло в водах залива Санта-Моника и пока сторож не предупредил его, что через десять минут закроет ворота. Теперь оставалось только заехать домой за вещами – о том, чтобы провести ночь под одной крышей с этой пошлой шлюхой, не могло быть и речи.

Райан с трудом нашел автобус, идущий в западном направлении, и вернулся в Венецию. В его родном доме было темно. Он натянул старые джинсы, надел теннисные туфли и стал рыться в своем старье, раздумывая, что могло бы пригодиться. На верхней полке шкафа стояла шляпная коробка. Приподняв крышку, Райан обнаружил там собственные письма и рождественские поздравления из Лондона от лучшей подруги матери. А на самом дне лежала черно-белая фотография…

Райан даже не сразу узнал свою мать: никогда в жизни он не видел ее такой счастливой. Она улыбалась красавцу в кожаной куртке летчика британских королевских ВВС. На фотографии был еще один мужчина, и его Райан узнал сразу. Это был Гарт, его дядя. Мать всегда говорила, что Райан как две капли воды похож на ее брата. Гарт был сбит нацистами над Ла-Маншем и погиб. На фотографии он обнимал юную очаровательную девушку, которую Райан никогда раньше не видел.

Он смотрел на фотографию целую минуту, прежде чем понял, почему мать прятала ее. Бак взбеленился бы, увидев ее в обществе другого мужчины. По тому, как мать смотрела на рослого красавца, было видно, что она его обожала. Зачем же тогда было выходить замуж за Бака? Видимо, человек, которого она любила, тоже погиб…

Раздался пьяный гогот, и Райан понял, что Бак Уэсткотт изволил вернуться. Он выскочил из своей комнаты и молча уставился на отца. Бак ничуть не изменился: низенький, лысый, с пивным брюшком. В самый раз для шлюхи Лулу.

– А, пришел-таки! – пробормотал Бак. – Лулу сказала мне, что ты вернулся.

– Скупой сукин сын! Ты что же, не мог заказать для мамы могильную плиту?

– Отстань, парень. – Бак еле шевелил языком. – Я заплатил за похороны, хотя мог бы и не платить.

– Ах ты!.. – Райан бросился к нему и схватил за плечо. Лулу завизжала.

– Ты меня не трогай. Лучше поблагодари меня…

– Благодарить тебя? За что? – спросил грозно Райан и как следует встряхнул его.

– Прекрати! – крикнула Лулу. – Я сейчас вызову полицию.

– Отцепись от меня. – Бак утер со лба жирной лапой обильный пот. – Я тебя когда-то пожалел. Скажи спасибо, что ты носишь мою фамилию.

– Что это значит?

– Я обещал Мэри ничего тебе не говорить. Но теперь, когда она умерла, я больше не желаю с тобой возиться. Ты мне не сын! Когда я женился на твоей матери, она уже была беременна. Она говорила, что потом и от меня родит сына, но я так и не дождался.

Райан застыл, как громом пораженный. То же самое было с ним в тот момент, когда он, впервые сжав в руках карабин «М-16», понял, что стоит ему нажать курок – и кто-то умрет. Теперь ему многое стало ясно. Бак всегда его ненавидел, никогда не приходил на матчи поболеть за него, не испытывал гордости за его успехи в учебе. Мальчишкой, Райан убеждал себя, что ему все равно, главное, что его любит мать. Но как же ему бывало больно, когда приходилось придумывать, что ответить друзьям, которые спрашивали, почему они никогда не видят его отца!

Сделав над собой усилие, Райан глухо произнес:

– Кто мой отец?

– Она так мне этого и не сказала.